ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Шатуров Максим Сергеевич
Автомат и разговор.

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 5.86*25  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Может быть воспоминание об этом разговоре покажется предвзятым. Действительно, описана точка зрения только одной из сторон. Но я просто хочу им поделиться.


   В воздухе, издавая своими крыльями едва слышные хлопки, носятся в своём непонятном танце летучие мыши.
   На небе висит серп молодого месяца.
   Где-то там, за спиною, скулят шакалы.
   Во дворах лают собаки.
   Мы с Асланом идём по дороге, пролегающей по дну Келасурского ущелья.
   Мы ходили стрелять. Просто стрелять.
   Что бы этот оборот не поставил читателя в тупик, поясню.
   Аслан - очень близкий друг нашей семьи.
   Аслан воевал. После войны состоит в батальоне ополчения.
   Не раз приходилось ему в тревожные дни доставать своё оружие, и ехать на подмогу регулярным войскам. Участвовал и в разгроме банды Гелаева, и стерёг посты в верховьях Кодори.
   В Абхазии ополченцы обязаны иметь дома оружие, что бы в случае необходимости прибывать с ним на сборные пункты.
   Ну и, конечно, они обязаны поддерживать себя в боевой форме.
   Сегодня как раз один из дней, когда Аслан ходил вверх по Келасурскому ущелью. На скорую руку соорудил импровизированный тир, и мы с ним вдвоём отстреляли по паре магазинов от РПК из его АКМа.
   Дядька он в военном отношении очень грамотный. Ну а как иначе - с 18 лет воюет.
   - Слушай, дай масла и керосина, как придем. Или нашатыря. - спрашиваю у попутчика.
   - Зачем? - он поднимет брови.
   - АК почищу. Он у тебя подзапущен.
   - Ой, чего его чистить? Это же "Калашников"?! - Аслан совершенно искренне удивляется - Я его раз в полгода протру, и ему хватает.
   - Ты знаешь - продолжает он - мы как-то в засаду попали на болоте. Я стрелял, пока автомат плеваться не начинал. Потом окунал я ствол в воду - он аж белый был - и снова стрелял. И ничего, автомат выжил, и меня спас. Это же "Калашников". Это М-16 какой-нибудь чуть не так, клинит. "Пятёрку" может заклинить. А "семёрка", это вещь! Это настоящий автомат! - Аслан явно гордится живучестью оружия. А я лишь укоризненно качаю головою - ну нельзя так запускать "ствол"! Честное слово, до слёз больно!
   - Слушай, "Калаш" - не "Калаш", а уход ему нужен. Вон, в горы пойдёшь, ни дай Бог что случится, а его клинанёт! Да и вообще... - и начинаю долго и нудно рассказывать, что такое покрытие ствола, как образуются раковины, почему ствол нужно тщательно прочищать, как приготовить РЧС...
   Аслан слушает с интересом, но, кажется, он и сам это всё знает. Но всё равно воспринимает, как сказку. Зачем "Калашу" чистка? Он "неубиваем"!
   - Знаешь - вспоминает он - мы года 3 назад в Сванетию подымались. Со сванами у нас негласное соглашение было. Но ухо востро держать надо - мало ли, что им на ум взбредёт.
   Вышли на пост. Замаскировались. Я решил автомат почистить.
   А тут - жбанкс! - гранатомётный выстрел!
   А у меня автомат разобран.
   Все по ячейкам бегут, а я, как дурак, посреди скал оружие собираю.
   Всё, думаю, хана! Оружие бросить - позор. А собирать - если это обстрел - пока собираю, завалят.
   Я хватаю детали в охапку, пытаюсь на позицию бежать, а они сыплются...
   В итоге залёг, и лёжа собирал. Не поверишь, так быстро ни разу автомат не собирал! Клац-клац-клац - и только шомпол осталось на место вернуть!
   Собрал, лежу, и думаю: "Ползти на позицию, или тут, за камнями оставаться?"
   А кругом - тишина.
   А потом гляжу, по тропе к нам кто-то идёт. В прицел его взял, а это наш.
   - Ора, не стреляйте - кричу своим.
   А этот, оказывается, "Муху" с собою взял, и пошёл к реке.
   Молодой ещё. Взвёл её.
   Масик увидел, кричит: "Не разряжай! Нельзя теперь!"
   А тот: "А что делать?"
   Масик ему: "Стрелять! Что ещё с ней делать?!"
   Тот и выстрелил. В нашу сторону.
   Мы ему потом чуть уши не оторвали!
   Идём, смеёмся. Да, не простая чистка вышла!
   Аслан обернулся ко мне. Весёлый, жизнерадостный взгляд. Но в глазах есть что-то такое...
   В них, где-то на дне, и боли потерь, и радости побед. В них чувствуется и поэзия гор, и бесстрашие решительного человека. А ещё там, в самой глубине, в самом уголке души - война. Как ни прячь её, она вылезает через взгляд тех, кто её видел.
   Много раз сталкивался с этим. Вот скрывает человек, прячет память о войне, хочет закинуть её в самый дальний закоулок сознания. А в общении с ним, во взгляде есть что-то такое, что подсказывает: "И он видел."
   И стараешься тогда сделать вид, что ничего не заметил.
   И всё же, войну в памяти, наверное, проще не скрывать. Проще выговориться, написать, на худой конец, один раз. Разложить по полочкам. И потом прошлое начинает куда меньше беспокоить. Хотя, я тут не советчик.
   - Слушай, Аслан, ты когда теперь в горы?
   - Может, на следующей неделе. Как вертолёт будет.
   - Возьмёшь с собою?
   - Я бы с радостью. Но мы на месяц туда. У тебя отпуск закончится. А вообще, такой медведь, как ты, нам бы пригодился. Силы много у тебя. Как обнимешь, аж кости трещат!
   Льстит. Но приятно. Я очень уважаю этого человека, и такие слова из его уст очень поднимают самооценку.
   - А всё же, чего так к автомату относишься?
   - Да ладно тебе! Если надо, мне с радостью на него другой поменяют!
   У меня рожок от РПК, пружина от РПК...
   - Да, - думаю я - оно чувствуется... Только нажал на спуск, как ощутил, что темп раза в полтора выше обычного. Три коротких выстрела приходится отсекать куда чаще, чем привычно. А ведь думал поначалу, что просто отвык от оружия...
   А Аслан уже переключился на другую тему: "Ты в Абхазию когда жить вернёшься?"
   - Не знаю... В Москве кредиты держат, работа...
   - Приезжай! Войны уже не будет. Я пруды арендовал. Будем рыбу разводить, бизнес делать...
   - Не знаю... Мечтаю вернуться. Каждый год себе обещаю, что вот, всё, скоро домой... И каждый раз, как якорем, у временной пристани держит. А войны не боюсь.
   - Это хорошо, что не боишься... Но зря. - Аслан погрустнел.
   Молча доходим до не достроенного перед войной многоэтажного здания.
   - Слушай, у меня трассеры остались! - вспоминает близкий - Салют устроим?!
   - А что?! Давай!
   - Снаряжай! - и собеседник достал из подсумка россыпь патронов.
   Я скинул автомат с плеча, отстегнул магазин.
   Решил показать крутость. Надавил на фиксатор основания, снял его, вытянул длинную неподатливую пружину с подавателем, и, поправляя патроны, начал закатывать их в пластмассовый корпус.
   Первые из них пошли, как надо, но потом перекосились, вылезли ёжиком с противоположного конца...
   Аслан смеётся: "Ты не первый, кто так понтануться хочет! Давай по-человечески сделаю!"
   Но гордость задета: "Не, я сам!"
   Вытряхнул патроны. Вернул детали на место. И принялся вдавливать боеприпасы с зелёными носиками внутрь оранжевой пластиковой коробки.
   - Держи - пристегнул магазин, и протянул АКМ хозяину.
   - Да нет, ты стреляй.
   Щёлкнул предохранитель. Ствол вверх.
   - Бабах! Красная стрелка взвилась в небо.
   Опозорился во второй раз. Перещёлкнул тугой переводчик на одиночный.
   С видом, будто бы так и надо, перевёл на автоматический огонь.
   - Бах-бах-бах-бах! - грохот выстрелов разорвал ночную тишину. Даже собаки замолкли. И только туда, ввысь, к звёздам, понеслись красные и зелёные огоньки трассеров. Патроны разных годов выпуска.
   - Бах-бах-бах - ещё одна очередь прошила чёрное небо. Кажется, будто пули вспарывают кисель ночи, но стоит ране раскрыться, она вмиг вновь затягивается.
   Город стреляет в ночь
   Дробью огней,
   Но ночь сильней,
   Её власть велика...
   Как говорил Виктор Робертович Цой.
   - Бах-бах-бах! - ещё очередь. Автомат дёргается в руках.
   - Бах-бах-бах - месяц удивлённо косится на этих странных людишек, пытающихся достать его из своего оружия.
   - Бах-бах-бах - это музыка. Музыка, от которой захватывает дух. Страшная, и прекрасная музыка. Пеленой затягивает слух, но от этого песня оружия не хуже.
   - Бах-бах-бах - насколько же совершенна и прекрасна эта машина для убийства!
   - Бах-бах-щёлк! - всё, хорош. Отстрелялись.
   Крайняя гильза, звеня, покатилась по асфальту.
   Запах пороха.
   В ушах лёгкий звон.
   И подобие эйфории. Люблю оружие. Очень люблю.
   - Пошли - слышу сквозь вату в ушах голос Аслана - а то сейчас милиция сюда приедет!
   Щёлкнул контрольный спуск, потом предохранитель. И мы быстрым шагом направились в сторону дома.
   - Аслан! Опять стрелял на повороте?! - мать Аслана, тётя Римма встречает нас на пороге.
   - Да я, это, немного. Вон, Максиму дал салют сделать. - оправдывается он.
   - Тётя Римма, это я стрелял - вступаюсь за друга.
   - Милиция сейчас приедет, опять разбираться будут, кто и что. Ну сколько раз просила у дома не стрелять!
   - Тётя Римма, извините! - оправдываюсь.
   А потом: "Аслан, ты на квартиру?"
   - Нет.
   - Тётя Римма, я у Вас ночевать останусь, ладно?
   - Да конечно! Можешь и не спрашивать! Я на верху постелю!
   Поднялись на второй этаж. Вышли на веранду.
   Аслан вынес стол, два стула, пепельницу.
   - Тряпок дай - прошу.
   - Э, да оставь! Я почищу!
   - Аслан, мне самому в радость почистить!
   Парень ушёл в дом. А я включил свет на веранде. Положил автомат на стол. Отсоединил магазин. Проверил патронник. Контрольный спуск. Надавил на фиксатор механизма.
   К возвращению хозяина закопчённый автомат уже разобран.
   - Масло есть?
   - Э, ора, оставь! Я сам всё сделаю! - другу неловко.
   - Не надо. Я же говорил, мне в радость с оружием повозиться!
   - Погоди, я сейчас! Ты только, это, не смазывай. Я потом сам его смажу. - крикнул хозяин автомата, и опять куда-то убежал.
   Ну понятно, не смазывать. Смазывать-то нечем!
   Ладно, посмотрим, что тут...
   Господи! Ну что же такое? Бедное оружие!
   Начал с газовой каморы. Закопчённая, с толстым налётом продуктов горения.
   Так, где пенал?
   Поковырял в прикладе... Нету... Так и думал. Ладно, шомпол есть, справимся.
   Оттирал долго. Кажется, вот, всё, чиста. Но каждый раз контрольная протирка выявляет следы копоти.
   А Аслана всё нет. И что в этот раз он принесёт? Не просто же так убежал...
   В свете лампы кружат, со звоном стучась о стекло, ночные мотыльки.
   А вот, шурша огромными крыльями, прилетела, и повисла аппликацией на стене бабочка "павлиний глаз". Гигантская, в две распластанные ладони взрослого человека, с узором, похожим на огромные, удивлённые глаза, на коричнево-серых крыльях - этакая маска на лицо.
   Крупное, с большой палец, волосатое тело, мрачные, похожие на хмурое лицо человека, крылья, усики-гребешки. Редко когда увидишь такую.
   В детстве я таких встречал несколько раз. И больше, чем в половине случаев, бабочки были мертвы. Не знаю, за что их боятся. Но как-то сам наблюдал, как взрослый мужик швырял в такую, огромную и беззащитную, сидящую на стене, кирпичами.
   Так, газовый поршень. Батюшки, да как тебя-то оттереть?! Поверхность не только в копоти, а и в многочисленных ямках, наполненных сгоревшим порохом.
   Ну ладно, трём...
   В тишине комнаты раздались шаги. И в дверях возник Аслан с большой банкой вина в руках.
   - Во! Достал! Такая бомба! Сейчас заценишь! Если понравится, я тебе с собою ещё достану. А тебе понравится!
   - Ага. - только и молвил я, увлеченный приведением автомата в порядок.
   - Ох, любишь ты оружие! Я тебе, если хочешь, достану автомат.
   - А куда я его дену-то? Разрешения у меня нет. В ополчении не состою. Пускай у тебя, разве что, лежит. Надо будет, буду брать - шутя, улыбаюсь в ответ.
   - Ну, как знаешь...
   И Аслан принялся разливать по бокалам вино.
   Над террасой сразу разнёсся аромат хмельного напитка.
   - Ну, за тебя! - Аслан поднял бокал.
   - Спасибо! А я выпью за тебя!
   Пол глоточка. Перекатываю на языке. Да уж... Обалденный букет. Аромат, вкус...
   Глоток...
   Ощущается крепость. Приятное тепло. И нежное послевкусие...
   Да, что ни говори, вино великолепное! Такое редко удаётся попробовать.
   В ущелье всё меньше и меньше света. Гаснут окна домов. Умолкает людской шум.
   Вот, в ночной тишине, где-то протяжно промычала корова.
   И тут, словно в ответ ей, в зарослях на горе заухала сова.
   Ночь всё полнее и полнее вступает в свои права.
   - Ну что, ещё по бокалу? - предлагает друг. - За детей! Что бы все они, кто бы они ни были, какой бы национальности, что бы только мир и радость видели!
   Звонким колокольчиком прозвучали в ночной тиши бокалы.
   Да уж, хмель уже ощущается.
   Уже поздно. Вот погасли последние огни в окнах. И теперь только фонари выхватывают из ночной тьмы ветви пальм, да на нашей веранде горит одинокая лампа, привлекая к себе огромные стаи неугомонных мотыльков.
   Аслан извлёк из затворной рамы затвор, и оттирает его.
   Я же снял длинную пулемётную пружину с направляющей. И пытаюсь счистить с неё налёт копоти.
   - Ну, давай третий.
   Встали. Не чокаясь, осушили по бокалу.
   Аслан вновь погрустнел.
   - Знаешь, а ведь тогда, в войну, я думал, что наше Солнце закатилось... - вдруг произнёс он.
   Аслан не любит рассказывать и вспоминать о войне. Но сейчас, в компании близкого человека, после нескольких бокалов хмельного вина, ему захотелось выговориться.
   Закурил.
   Задумчиво стряхнул пепел с сигареты.
   - Знаешь, Макс, я ведь до сих пор не могу понять, почему началась эта война. - его глаза стали ещё печальнее - Понимаешь, вон, в Чечне, там понятно, там русских чеченцы выгоняли, выживали, убивали. Дудаев хотел сделать мононациональное государство. Но мы-то никого не трогали! У них было всё: должности, деньги, власть.
   Мы ведь никому не мешали! Нам просто нужно было жить. И всё.
   Мы никого не трогали. - ещё раз повторил он - Хочешь жить здесь - живи! Мы бы только рады были!
   Эти горы, это море, это небо - всё для всех! Мы только рады, если кто-то мог бы разделить наше счастье!
   Аслан задумчиво затянулся почти истлевшей сигаретой.
   - Знаешь, нет плохих наций - есть плохие люди. Мы и с грузинами жили в мире. И в те времена наше Солнце всходило - ты понимаешь меня?
   У них было большинство руководящих должностей. Они здесь не бедно жили. Они здесь были хозяевами. Но мы не были против - сам знаешь.
   Мы видели впереди только счастье. Мы надеялись на счастливое будущее. Мы видели рассвет этой земли. Мы уживались со всеми. Сам знаешь, это землю называли "маленький СССР" - столько народов делили с нами нашу радость...
   Я завершил оттирать пружину, и перешёл к крышке ствольной коробки.
   Смазать бы тут всё... Да и вообще, неплохо было бы произвести полную разборку со сменой смазки... Но ни инструмента, ни масла...
   Аслан наливает ещё по бокалу.
   Закурил ещё одну сигарету. Затем, сделав пару затяжек, погасил.
   - Когда Гамсахурдиа начал толкать бред про мононациональную Грузию, мало кто из нас верил в такое.
   Но потом этот человек пришёл к власти. И они его поддержали.
   Потом он упразднил автономию Осетии. И они его снова поддержали.
   И это было уже страшно.
   Но даже в 89 году мы не моги поверить, что нас будут пытаться выгнать с нашей земли.
   Ну, давай, за родителей! - произнёс он тост, и мы вновь подняли бокалы.
   - Кри-кри-кри - сверчат невидимые ночные насекомые.
   - Трух-трух-трух-трух - "павлиний глаз" сорвалась со стены, и улетела во тьму.
   - Ай-ай-ай-ай - завопили в чёрном чреве ущелья шакалы.
   Изгрызенная луна, жёлтая, как головка сыра, выкатилась из-за тучки.
   Небо. Вечное и бездонное, перемигивается с нами глазами звёзд.
   Дневная жара спала. И над миром разлилась, словно тёплый чай, бархатная чернота.
   Уже не жарко. Но и не прохладно.
   Тепло. Хорошо.
   - Давай ещё по бокалу? - предлагает Аслан.
   А я чувствую, как сильнее и сильнее хмелею.
   Хмелеет и собеседник. И хмель помогает ему заглянуть туда, в самые потаённые уголки сознания. И вытащить оттуда то, что столь многие из нас прячут, не решаясь признаться себе, что да, к сожалению, это было.
   Я опять переключаю внимание на чистку автомата. Пытаюсь выскрести остатки пороха, смешанные с маслом, из УСМ'а.
   - Помнишь, какой жизнерадостный был Адгур? - Аслан вновь погрузился в воспоминания. - Он в "Шаратыне" мечтал выступать, как мама когда-то.
   Папа крутился. Мы, помнишь, жили в бараке? Там он был, выше по ущелью. Папа ждал, что нам квартиру дадут в доме, который не достроили. Хотел новую обстановку сделать. Дамей ещё, как раз, только родился...
   Мы уже не ждали чего-то страшного, когда Госсовет танки ввёл.
   Я и Адгур в Латах были. Мама с Дамеем - здесь. Папа - в Москве по делам.
   И тут - жбанкс! - Шеварнадзе войну начал.
   Папа все дела прервал, бегом сюда.
   Но самолёта уже нет. Поездом до Сочи приехал. Через границу пустили, а там...
   Он только проскочил до Гагр, а там грузины десант высадили уже.
   Он горами - к Гумисте. Там наши не пускают. Кричат: "Куда?! Если абхазец, убьют!"
   Он тогда на том фронте и остался.
   А мама здесь. Сначала всё мирно.
   Грузины пришли, кричат: "Не бойся, мы не тронем."
   Она успокоилась.
   Но потом этих отправили на фронт. Другие на их место приехали. Поймали нашего соседа, кричат ему: "Показывай, где абхазы!"
   Сосед с женою был. Она побежала, кричит маме: "Римма! Беги! За тобою идут!"
   Мама Дамея схватила, и - в лес через реку. Он плачет, она его качает: "Не плачь! Не плачь!"
   Два дня в лесу пряталась.
   Вот за что это?! Мы же даже политикой не интересовались особо! Нам без разницы было, грузин, абхаз - лишь бы человеком был.
   Понимаю, мужика они ловили бы. Мать с грудным ребёнком за что?
   Аслан закурил ещё одну сигарету.
   Странно, после войны в устной речи слово "кричать" часто заменяет слово "говорить". Как будто люди таким простым и странным способом пытаются донести до остального мира нечто. Что-то такое, что известно всем, но что эти "все" упорно пытаются не замечать...
   - А папа после боя взял форму убитого грузина. - тем временем продолжил собеседник - Ай-уй, документы там... У него в отряде был волк один. Он волковал, как и что... Фотографии там переклеил. Там печать, мечать...
   Командование отца отпустило.
   Он взял форму, документы. И - через фронт за мамой.
   Он грузинский отлично знал. Без грамма акцента говорил.
   Его грузины останавливают, он по-грузински с ними волкует. И, короче, сюда пришел.
   Днём спрятался, что бы никто не узнал его. А ночью за мамой в дом пришёл.
   А дома всё побито, а её нет.
   Он к соседям.
   Они ему сказали, что в лесу она.
   Он - туда.
   Нашёл.
   Мама видит, в камуфляже, испугалась. Дамея собою закрыла.
   А он кричит: "Римма, это я, Толик!"
   Она заплакала тогда...
   Глаза Аслана заблестели слезами.
   Но он не из тех, кто даст эмоциям перебороть себя.
   Сделал ещё одну затяжку.
   - Давай ещё вина?!
   Я поддерживаю предложение.
   Красное, словно кровь, вино плещется в стекле, играет в свете лампы... Будто бы даже в нём есть отголосок тех страшных дней.
   Ночные звуки становятся всё тише и тише.
   Серп месяца скрылся за горою.
   Уже не слышно сверчков. Зато ветер доносит журчание реки.
   Но вот и ветер стих.
   Мир уснул. Вязкая, чёрная южная ночь опутала его, затянула в свою трясину.
   И уже, кажется, ни звуки, ни движения не могут разорвать эти оковы.
   Весь мир спит.
   Лишь только ветви пальм покачиваются в фонарных разрывах ночи. Да на веранде небольшого частного дома горит свет.
   И там, на этой веранде, два странных человека пьют вино, чистят запущенный автомат и ворошат прошлое. Поднимают из глубин памяти то, что нужно поднять, перетрясти, излить на свет. Хотя, кто знает... Может, лучше и оставить...
   - А отец маму повёл на нашу сторону. - продолжил Аслан - Старался прятаться, что бы никто не узнал его.
   До Гумисты два дня шёл - всё лесом, в обход домов.
   А тут мародерства начались...
   Да что я рассказываю? Ты и сам здесь тогда был.
   Вот в эти первые дни войны я думал, что всё, конец. Нас всего сто тысяч. С женщинами и детьми. Ещё местные: русские, армяне много очень, греки, грузины некоторые даже - за нас пошли. Но всё равно, сколько мы выставить могли? И с каким оружием?
   А у них... Они, наверное, отмобилизовать только сто тысяч могли бы.
   Как Иоселиани, или Кетовани - не помню, кто, уже - говорил тут: "Мы убьем все сто тысяч абхазцев, даже если для этого погибнет миллион грузин!"
   Ладно, он нас ненавидит. Но своих за что?
   Тогда очень страшно было. Я вступил в ополчение. Без оружия, с ножом одним...
   Я думал, что нас не станет. И биться надо только для того, что бы умереть в бою, а не опущенным на колени. В те первые дни надежды на победу не было. У них танки, самолёты, вертолёты, регулярная армия со снабжением.
   У нас - полк МВД с "малышами" - "пятерка", который укороченный - да "сборная солянка" кто с чем.
   А потом к нам пришли добровольцы.
   Я помню, как ко мне подбегают, и кричат: "Русские на помощь пришли! Некоторые с оружием!" - и так стало радостно. Мы - не одни.
   Чеченцы пришли.
   Потом много они накосячили, это да. Но нам тогда помогли. Хотя в конце было видно, что они уже не столько воюют, сколько обобщают опыт, учатся.
   Вообще, нам очень помогли. Что мы одни могли сделать? Только умереть. Умереть все, до последнего.
   А они не только силы нам принесли, поддержку. Не только плечё подставили. Они вернули надежду на то, что наша ночь когда-нибудь закончится. Они не слова кидали - они поддержку делали. Дело делали.
   Правда, там постановила независимость Чечни КГНК. Но обстоятельства такие были. Они же Грузию зоной бедствия объявили. Постановили теракты проводить. Но ни одного теракта мы не провели. Потому, что мы понимали, что бороться надо за свою землю, не за то, что бы людей истреблять. Ардзинба не допустил бы терактов. Сам понимаешь, кем бы мы были тогда, если бы пошли на такое.
   Мы могли и в Тбилиси теракты сделать, и где угодно. Надо было, мы и в Мингрелию ходили. Но мы ни одного зла там, у них, не принесли и не сделали. Это я тебе говорю. Мы бились здесь. И только здесь.
   Ну, давай за то, что бы война никогда больше не повторилась.
   Аслан налил ещё по бокалу.
   Молча, не торопясь, наслаждаясь каждым глотком, осушили их.
   Я захотел отсоединить ложе, но когда вспомнил мороку с обратной установкой, передумал.
   Шомполом, с наверченным на него куском ветоши, прошёлся по каналу ствола.
   Ещё раз.
   И ещё.
   Смотрю на свет. С виду ствол чистый. И даже в куда лучшем состоянии, чем я думал - ни раковин, ни срывов нарезов. Блестит, сияет в свете лампочки хромом - как новый.
   Да уж, друг прав - неубиваемое оружие! Сколько ему довелось вместе с хозяином повидать, а невзгоды даже и следа своего не оставили на рассечённом нарезами покрытии.
   - Знаешь, почему они не победили? - спросил собеседник. - У них душки нет! - и он показал рукой на свою грудь. - Этого у них нет. Сердца. Им страшно умирать!
   Нет, я не говорю, что у всех. Среди них такие волки встречались, что только встать с уважением при них! Нельзя говорить, что они слабы. Они сильны. Но сила их опиралась только на оружие.
   У них было много людей без душки. Как объяснить? Без духа и без души.
   Не нужно верить в бога, не обязательно ходить в церковь, что бы была душа. Она просто должна быть, она должна идти с малых корней. Как нас в школе учили? В Великую Отечественную наши деды гибли. Порю, гибли страшно. Но не сломились. Гитлер всю Европу подмял. А наших дедов не смог. У них была душка. И с них пример мы брали.
   Что бы человек шёл к цели, не ломался в бою, ему нужен дух. А что бы не боялся смерти - душа. Без души умирать страшно. Потому что у человека без души впереди ничего нет. Пустота.
   А у человека с душёй что-то есть. И он знает, что его смерть не зря. Что он увидит результат своей борьбы.
   Человек с душёй может ценить то, что ему дарит его земля, его близкие. И за это он готов умереть.
   У них были люди с душкой. Но ты сам помнишь, какое большинство было в их армии. И это большинство разбавляло душку. Убивало её. Поэтому они были душкой слабее нас. Мы знали, за что идём умирать и убивать. Они - далеко не все.
   Мы бились насмерть.
   Для многих из них это было средством наживы и развлечения.
   Аслан вновь закурил.
   - Знаешь, - продолжил он - они могли нападать, когда их много, а нас мало. Когда было наоборот, многие из них бежали, бросая самых отважных на плен или смерть.
   Мы однажды ходили в разведку. - он глубоко затянулся, и медленно, задумчиво выпустил дым. Вино разговорило этого человека, и теперь он мог вытащить из глубин неподатливой памяти самые страшные страницы своей жизни. - Всё, нашли что нужно. Ай-уй, засекли координаты.
   Передаём.
   А у нас наводчиков не было. Могли ошибиться мы. Нас же никто не учил - сами в бою учились. Нам кричат по рации: "Уходите оттуда! Мы вас накрыть боимся. Как к своим выйдете, дадим залп!"
   Мы по-абхазски говорили. Грузины эфир слушали, но мало кто понимал. Шифруемся, ай-уй, ещё и по-абхазски.
   Наши тоже эфир слушали. Но наши почти все грузинский знали.
   А они много уголовников, бандюгов, там, на войну нагнали. Тем, какой шифроваться? Они прямым текстом гнали всё. И мы их понимали. Всё, что говорят, знали. Они даже частоты не меняли неделями!
   Но тут нас, видно, засекли.
   А мы расслабились. Идём потихоньку. Дозор впереди не пустили. По флангам тоже никого - к своим идём. Да и ночь, к тому же.
   У одного нашего ППШ был. Зверь машина! Как даст на диск очередь - только щепки летят. Но не далеко бил он.
   И уже, значит, почти вышли, тут как: Жбенкс! - Жбенкс! - Жбенкс! - из кустов по нам с трёх сторон.
   Пулемётчика они сразу сняли. Грамотно так.
   Тут наш из ППШ в сторону их пулемёта как мочканёт!
   Они растерялись, замешкались, огонь ослабили. Мы - по укрытиям. Но двое наших уже убитые.
   Они отошли, и подствольником ППШ накрыли. Но нас не видят - лупят над землёй, что бы прижать.
   Я понимаю, что сейчас из миномётов нас тут накроют. Кричу радисту: "Вызывай на нас огонь! Пусть их с нами зароют!"
   Кричу, а у самого руки дрожат. Я только думал о том, как мать это переживёт.
   Сигарета обожгла пальцы.
   Аслан бросил её в пепельницу, и потёр глаза. Этот человек не хочет, что бы кто-то увидел его слёзы.
   - Наши попробовали прорваться, их покосили.
   Я лежу, и уже не страшно - ненависть берёт. Один упал, второй. Вон, друзья гибнут, а ты ничего сделать не можешь - только огонь на себя вызывать!
   Я стрелял. Отползал. Снова стрелял.
   Они грамотные были. Я очередь дал. Только отполз - в то место или из пулемёта очередь, или граната.
   Потом - Бумс! - по ушам. И почти не слышу ничего. Думаю, всё. Артиллерия работает. А это РГДшка рядом рванула.
   А потом слышу, радист кричит: "Казаки на помощь идут! Тут казаки рядом! Один-пять минут!"
   Я думаю, какие казаки?
   А грузины стрелять перестали, и уходят!
   Я не понял сначала.
   Потом узнал.
   Наш связался с дежурным. Кричит, что в засаду попали, что залп давайте - вупор бьют.
   А дежурный, он волковатый был. Понял, что нас грузины тоже слушают. И кричит: "Там, в вашем районе, казаки. Сто двадцать человек. Ваш бой видят, грузин уже охватывают. Один-пять минут продержитесь, они засаду в кольцо возьмут!"
   Кричит, не шифруясь, по-русски. С понтом, по-абхазски не может.
   А эти тоже эфир слушают. Услышали про казаков, и какая там засада? Они сами развернулись, и драпать!
   Пока нас мало было, они были сильные и грамотные. Как подумали, что много - сразу ушли. Хотя, может просто решили, что всё, нам конец. Но ушли. Даже за трофеями не вышли.
   Я тогда стрелять перестал. Смотрю, сколько патронов осталось. А у меня из 6 рожков только 10 штук патронов. Всё расстрелял за минуты.
   Но у них много бойцов было. Особенно вначале. Но много, как по-русски - шушеры, что ли? Массы тех, кто сюда от тюрьмы прятаться, или грабить приехал.
   Не прислали бы этих, это шушеру, они могли бы и победить. А так. Один на фронте, второй грабит. Тот, кто на фронте, видит это, и тоже думает, а зачем мне воевать? И тоже уже начинает другим заниматься... Понимаешь?
   Да и другое... Сколько местных, которые сначала не причём были, за нас пошло?
   Ты же знаешь, как Восточный фронт появился? Целый фронт!
   Из Ткуарчала люди в Очамчиру пошли, когда война началась. Смотрят, там порядок. Вернулись, кричат: "Что бы кровопролития не было, город сдать надо. У грузин порядок."
   Один-два дня, пошли в Очамчиру снова, что бы с командованием договориться. А там тыловые части. Мама, что делается!
   Даже грузины, когда в Ткуарчал вернулись, сказали, что город сдавать нельзя!
   А потом гвардейцы по деревням грабить пошли. Люди оттуда тоже в Ткуарчал побежали. Целый фронт там открыт был! Не партизаны там, не десятки человек - фронт! Он потом грузин от подкреплений и отрезал.
   Ладно, чёрт с этим...
   Кто это устроил, я того, маймуна...
   Хмель взял своё.
   Видно, что Аслану тяжело вести разговор.
   - Макс, пойду, пройдусь. - он медленно, тяжело поднялся, и, слегка покачиваясь, пошёл в комнату.
   Я оставил разобранный автомат на столе, и последовал за ним. Тоже надо пройтись. Да и выпитое просится, пардон.
   Голова слегка кружится от вина. Чистый прохладный воздух, несомый ночным ветром с гор, приятно свежит.
   Свет нескольких ламп выхватывает из темноты кусок плотного зелёного полога виноградной лозы, усеянной незрелыми гроздьями, жёсткие, словно пластмассовые листья фейхоа, с мясистыми светло-розовыми цветами.
   На соседнем участке пальма, в квадратном луче самодельного светильника выглядит, словно сошедшая со сказочной открытки.
   Разглядываю её. Странно, при дневном свете много раз ходил мимо, и не обращал внимания. А сейчас вот любуюсь. Словно это новогодняя ёлка, усеянная яркими игрушками.
   Сорвал лепесток от цветка фейхоа.
   Сладкий.
   В ногу ткнулось что-то холодное.
   Ага. Пёс Шанс подбежал поласкаться, и тычется своим мокрым носом.
   Ну, иди сюда, четвероногий, иди...
   Спокойный ночной мир. Тёплая южная мгла. Тишина. Журчание реки. Шелест ветра. Редкие посторонние звуки вплетаются в эту гармонию. Умиротворение. И даже не верится, что здесь могла быть война, что люди здесь могли умирать и убивать. Не верится, что с этой земли к небу возносились стоны раненых, плач вдов и детей, клятвы мести и мольбы о помиловании.
   И, глядя на эту картину, забываешь, что здесь у каждого мужчины в доме есть автомат. И каждый готов взять его в руки для того, что бы защищать свою землю.
   Странно.
   Странное и страшное сочетание райского умиротворения и готовности к новой войне.
   - Макс, ну что, дальше чистим автомат? - голос Аслана прервал мои философствования. - Я масло нашёл. Сейчас смажем его.
   - Погоди, я ствол не протёр как следует.
   Поднялись на второй этаж, прошли на веранду.
   Аслан налил ещё по бокалу.
   Я же сообразил, что не отвинтил компенсатор, и принялся бороться пьяными руками с неподатливой деталью.
   - Знаешь, - продолжил собеседник - войны не будет. Я знаю.
   А знаешь, почему? Потому, что они понимают, что, приди они к нам с оружием, мы все погибнем, но будем биться.
   А потом, они понимают, что нас одних не оставят. Вот ты же приедешь? Ты же придешь к нам на помощь?
   - Аслан, а сам как ты думаешь? Вот если не приду, как я потом смогу приезжать? Только приду я тогда, когда станет ясно, что пора. Когда Гелаев прорвался, когда Грузия провокации делала, несколько раз "на низком старте" был. Но знаешь, какого это, когда понимаешь, что нужно бросить работу, вывернуться, распродать всё, и вернуть долги, раздать имущество близким... И очень нехорошо получится, если после этого выяснится, что я тут и не нужен. Как с Гелаевым было. Думал, война начнётся. Уже заявление написал. А тут всё решилось...
   Поэтому, пойми, в первый же день войны я здесь не смогу оказаться. Но если буду нужен, я буду здесь. Это я обещаю.
   Аслан улыбнулся: "Я знал, что ты так скажешь. Северного Кавказа, да и вообще из России к нам тоже не в первый же день помощь пришла. Но они пришли. Россия нас не бросила. Что бы там ни говорили, Россия нас тогда не оставила. Правда, одни люди в России грузинам помогали. Но были и другие, которые были за правду..."
   Он снова закурил.
   - Вот ты придешь. С тобой придут люди. И они, там, в Тбилиси, понимают, что будут биться не против нескольких тысяч абхазцев, а против всего Северного Кавказа, против казаков, против миротворцев - эти бомбовские ребята, клянусь тебе! - глаза Аслана загорелись. Да и разговор перетёк в другое русло. - Да даже то, что они знают что ты, друзья твои, их друзья - приедете - уже это не дает начаться войне. А несколько дней, недель - мы продержимся. У нас теперь есть армия, оружие. Что-то мы захватили. Что-то тихонько Россия дала.
   Тут, пока официально Россия блокаду держала, военные чуть-чуть тут, чуть-чуть там - нам давали. Что-то списанное, что-то, типа потеряли, что-то, типа, отстреляли.
   Не нужно нам войны. Мы жить хотим. Мы никого не трогаем. Мы работать с ними вместе можем, торговать с ними. Зачем им воевать?
   А они кричат: "Мы вернёмся! Мы вас добьем!"
   Зачем нас убивать?
   Зачем?
   Они хотят, что бы мы под власть Тбилиси вернулись. А как мы вернёмся после такой крови?
   Ты вот отца моего помнишь?
   Он не вернулся с войны.
   Ранен был. Ему пуля глаз выбила. А он, как вылечился, снова на фронт пошёл.
   В последние дни войны погиб. Всё, победа! Они уже бегут! И его БМП на мину наехал.
   Мину знаешь, как поставили - потом узнали.
   В земле просверлили колодец. На дно наложили взрывчатки. Сверху мину противотанковую, а на взрыватель упёрли деревянный шест.
   Потом, когда всё закопали и замаскировали, наши сапёры прошли - чисто. Мины глубоко. "Рамка" не увидела.
   А его БМП наехал.
   Отца выкинуло из люка на пятьдесят метров!
   Когда несли его к машине, он жив был. Повторял: "Только жене не говорите! Только жене не говорите!" - по-русски, абхазски и грузински, что бы все поняли.
   У него взрывом всё внутри оборвало.
   Вот они теперь говорят, что мы в их состав вернуться должны. А как после таких смертей?
   Аслан налил ещё вина. Снова закурил.
   - Ладно, отец - продолжил он - он в бою пал. А брат, Адгур, ты же знаешь, как погиб?!
   Тяжелораненого, на вертолёте, из Ткуарчала вывозили. В вертолёте только женщины, дети и "тяжёлые".
   Они сами коридор дали. Сами сказали: "Разрешим полёт!"
   Только женщины, дети и раненые были.
   Они видели, что вертолёт с красными крестами, русский, не боевой. Зачем они его сбивали? Для чего?!
   Адгур "тяжёлый" был. Уже не боец. Всё. Отвоевал!
   Дети. Почему, в чём они виноваты были?
   Женщины. Они оружия в руки не брали.
   Все сгорели. Одни угли потом наши забирали. Для чего они сбили машину? Вот скажи, для чего?
   В глазах его снова заблестели слёзы. Аслан отворачивается, глубоко вдыхает, и залпом выпивает бокал.
   - Знаешь, вот Адгур, ладно, мог вернуть в строй. Ну, представим, что вылечили, и он вернулся.
   Но соседку нашу, старуху, бабушкину подругу, за что?
   Они пришли к ней в дом. Говорят, абхазка, плати деньги.
   А у неё нету.
   А они видят, коронки золотые. Они прикладом выбили зубы, и забрали. Трофеи! Это для них были трофеи! Зубы старухи! Кто они после этого.
   Потом врач пришёл. Грузин.
   Промывал ей всё, вату клал. Но лекарств не было. У неё началось заражение... За что её так мучительно убили?
   Знаешь, мы тоже не были "пушистыми". Но потом. Мы уже мстили. Когда начинается месть, сдержаться трудно.
   Они пришли сюда, постреляли, и бежали.
   А тем грузинам, которые остались, иногда за их зло расплачиваться приходилось...
   Знаешь, ведь всегда легко начинать войну, когда ты там, в тёплом кабинете, далеко от людей... Будто бы на небесах... А здесь, на земле, за это приходится платить всем. И виновным, и невиновным. И тем, кто стреляет, и убивает, и тем, кто мечтает лишь о том, что бы этот кошмар закончился...
   Вот они говорят, что мы должны быть частью Грузии. А что, Адгур тогда зря сгорел? Папа тогда зря погиб?
   Они кричат, что мы будем жить, как братья. Но как тогда вспоминать о том, что нас истребляли? Что старухам выбивали прикладами зубы?
   Куда деть нашу боль?
   И куда деть их боль? Они же тоже гибли!
   Мы их не прогоняли. Мы жили с ними в мире. Им этого оказалось мало. Как теперь им можно верить? У нас теперь есть наша свобода. У нас теперь есть государство. Не бандитская шайка, а нормальное государство. Мы построили его, несмотря на все трудности. Мы не опустились до уровня дикарей. Мы выросли. Мы стали выше. Мы уже сами, самостоятельно, жить можем. Зачем они нам? Что бы снова грабить нас и убивать?
   Если хотят жить с нами, пускай признают нас, и развивают нормальные отношения, а не трясут оружием!
   За эти годы, что они кричат, что вернутся, и всех победят, можно было десять раз построить человеческие отношения! Можно торговать, можно вместе бизнес делать!
   Но они хотят жить здесь. И жить одни, без нас.
   Они боятся.
   Они боятся мести.
   Знаешь, в первое время месть была. И много хороших людей из грузин уехало.
   Вот этот дом матери грузинка отдала. Она боялась и уезжала. А наш барак, сам знаешь, сгорел. Она мать нашла, и говорит: "Живи, Римма. Хоть своему человеку дом достанется. Если когда-нибудь вернусь, там разберёмся, что и как. Тебе жить негде. Живи."
   Многие наши мстили.
   Мы листовки вешали везде, где призывали не мстить.
   Но мстили.
   Потом на убыль пошло. Потому, что поняли, что не тем мстят.
   Тимура же ты знаешь?
   Его мать подобрала.
   Грузин. Родители погибли.
   А мать говорит: "Ребёнок. Как его можно бросить?! Это мне вместо погибших моих."
   И растила.
   Трудно было, сам помнишь.
   К ней как-то пришли гонцы. Кричат: "У тебя грузины мужа и ребёнка убили! Ты чего грузина кормишь? Тебе самой есть нечего!
   Давай чеченцам его продадим. Он в горах овец пасти будет. Ему больше и не надо. И не узнает никто: документов нет, нигде не числится! А ты денег на десять лет вперёд получишь!"
   Мама их палкой погнала! Била их! Мне потом говорит: "Аслан. Если эти ещё раз придут, ты их так побей, что бы в больнице потом лечились!"
   Но после войны трудно было.
   Россия закрыла границу. Мама на катере в Турцию плавала, вещи на продажу возила.
   А потом и с Турцией границу закрыли.
   Очень трудно было.
   Но мы победили. И это значило, что наше Солнце ещё взойдёт. Но наша ночь продолжалась.
   Грузия хотела нас чужими руками задушить.
   Многие уехали.
   Кто на Руси работал, деньги слали. А у кого там никого не был, как только не крутились!
   Но даже тут мы выстояли...
   Значит, война закончилась.
   Он разлил по бокалам остатки вина. И замер, всматриваясь в ночную мглу. Туда, на север, вглубь ущелья.
   Последний час перед рассветом.
   Самый тёмный и холодный.
   Этот час подходит к концу.
   - Знаешь, - по голосу было понятно, что друг устал - они просят, что бы мы вернули беженцев.
   В Гал мы почти всех вернули. Там одни грузины. Там газета на грузинском выходит. В школах грузинский изучают.
   А сюда их пустить...
   Понимаешь, верни их сюда, может начаться месть.
   А потом, вот у людей они дом в войну разрушили. Он живёт в грузинском доме. Как этот дом делить? Одни договорятся. А другие?
   А они потом скажут: "Грузин обижают!" - и это будет предлог, что бы снова повести на нас танки...
   Я так думаю, кто не воевал, тот пускай едет. Мы не хотим гнать никого.
   Но кто воевал...
   Знаешь, если бы пару лет назад я встретил бы человека, который стрелял в меня, я бы убил.
   А сейчас...
   Сейчас...
   Знаешь, я же ведь тоже в него стрелял... Только пускай он не об этом не напоминает.
   Но это наша земля. Наша страна. Наше государство.
   Тут каждый камень омыт нашей кровью.
   Тут в каждой семье есть погибшие.
   Мы выиграли эту войну. Мы перенесли блокаду.
   Мы построили государство.
   Мы живём.
   Мы ведём бизнес.
   Мы растим здесь детей...
   Мы будем жить в мире. Мы рано или поздно снова станем соседями, а не врагами.
   Защёлкали детали автомата. Отчищенные от нагара, смазанные, они становятся на свои места.
   Передёрнут затвор.
   Контрольный спуск.
   Щелчок предохранителя...
   Тишину ночи нарушает щебетание птиц. Всё громче, громче...
   Крики петухов ворвались в ряд птичьего оркестра.
   Где-то замычала корова.
   Хлопнула дверь.
   Раздался детский смех.
   - Ладно, боец, пошли спать. Война закончилась - шутит Аслан, и осушает свой бокал. - Выспимся, и будем строить мир. Давно пора.
   Шаткой походкой идёт собеседник в комнату.
   Я следую за ним. Но напоследок оглядываюсь. И тут лучи Солнца вспороли тьму ночи. Свет озарил вершины гор, облака, землю, вспенил дымку тумана над рекою, вырвал из мрака многоцветье природы.
   Новый день понёсся над горами, над ущельем, над спящими людьми и пробуждающемся морем.
   Над Абхазией всходит Солнце. Солнце нового дня.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Оценка: 5.86*25  Ваша оценка:

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023