ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева

Шейнин Артём
Назад в Афган!

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 8.50*42  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Почти 13 лет прошло после дембеля, когда довелось мне снова побывать в Афганистане.


  
   Почти 13 лет прошло после дембеля, когда довелось мне снова побывать в Афганистане. Правда не в "родных" краях - в Пактии, в Гардезе, а на севере, где за два года службы ни разу не был. Провинция Тахар, город Талукан. На тот момент только часть Тахара, Бадахшан и Панджшер оставались в руках Северного Альянса во главе с Ахмад Шахом Масудом, остальное было у Талибов, которые как раз готовились в это время к очередному, решающему возможно, наступлению на Талукан.
   Чтобы не возвращаться к этому больше - ездил вместе с людьми, снимавшими документальный фильм про войну в Афганистане. Поскольку фильм не понравился в итоге ни мне, ни тем, чьё мнение для меня значимо и поскольку от меня на тот момент мало что зависело, все подробности опускаю, да они и не так важны.
   Главное для меня - описать увиденное и поделиться тем, что переживал, оказавшись вновь в Афганистане. Ведь всегда считал, что "Нам вернуться сюда больше не суждено....", хотя всегда об этом мечтал. Вот, сбылось...
  
  05 [Шейнин  Артём]
  
  
   До последнего не верил, что получится... Не знал, что помешает, но думал, что что-то обязательно. Даже когда получил паспорт с визой - всё равно не верил. Чего стоит виза, выданная посольством, представляющим власть, контролирующую клочок территории страны? Власть, держащаяся на волоске, который талибы могут обрезать в любой день.
  
   Одна надежда - до окончания Рамадана активных боевых действий не начнётся. Значит, до середины января есть время. Вылетаем сразу после Нового, 1999 Года.
  
  
  
   ДУШАНБЕ
  
   Душанбе встречает неприветливо - почему-то ждал, что тут теплее и суше, а всё завалено снегом, ветки деревьев обледенели и согнулись. В Москве казалось бы красиво - здесь мрачно. Мрачность усиливается почти повсеместным отсутствием в городе света. Гражданская война закончилась совсем недавно, да и закончилась ли?
  
   По пути в гостиницу видим из машины группы каких-то вооружённых людей, явно не менты и не военные. Кто такие? Да кто их тут разберёт...
   Вспоминаю однополчан из Таджикистана.
   Славик Рахматуллаев был из Ленинабада, Раимжанов - из Курган-Тюбе. Интересно, они за кого тут были? А кто тут был против кого? Не помню.
  
   В гостинице пусто и холодно. На нас смотрят с удивлением - типа, больные что ли, чего приехали? Только разместились, звоним Хаджи-Тимору. В московском посольстве сказали, что он в курсе и поможет нам переправиться в Афганистан.
   Но оказывается, Хаджи-Тимор ни хрена про нас не знает. То ли посольские натрепали, чтобы отделаться, то ли он зачем-то дуркует. Восток - дело тонкое!
  
   Как бы там ни было, он сообщает нам, что когда будут вертушки на Талукан - неизвестно. Может сегодня. Может через неделю. Могут быть в Панджшер.
  -- В Панджшер не хотите?
  
   Я хочу в Панджшер! Но мои напарники не хотят в Панджер. Им Панджшер не нужен. Им нужно интервью с Ахмад Шахом Масудом:
  -- Нам нужно в Талукан. Нам нужен Ахмад Шах, а он там.
  -- А откуда вы знаете, что он там?
  -- Так сказали в Москве, в посольстве.
  -- А откуда они в Москве знают, где он? Я здесь и то не знаю. Может в Талукане, может в Панджшере, а может вообще в Душанбе.
  -- И куда же нам теперь? Где его искать?
  -- Не знаю. Сидите, ждите вертушек на Талукан. Может он и там.
  
   Мутный такой дед. Глазки бегают. И сколько так ждать, непонятно.
   А главное из гостиницы не отойдёшь никуда днём - дед же сказал, что в любое время могут прилететь вертушки и тогда надо "бегом" в аэропорт.
   Правда, на наше счастье недалеко было посольство афганское. Сунулись туда. Долго никто к нам не выходил, потом появился парень молодой - Хамрулло. По-русски говорит неплохо. Подтвердил, что из Москвы про нас сообщили, и что про нас не забудут. Как-то ему верилось больше, чем Хаджи-Тимору. Тем более что, по словам парня, он сам тоже ждал борта на Талукан, но когда это будет - непонятно.
  
   Вечером позвонил одной знакомой журналистке таджикской, рассказал, как "динамят" нас. Она присоветовала обратиться к своему знакомому, тоже журналисту. Мол, он у Ахмад Шаха был много раз и может что-то подсказать.
   На следующий день иду знакомиться. Мужичок сразу начинает рассказывать, что чуть ли не личный друг Масуда, что у него чуть ли не номер его спутникового телефона есть и т.д. При этом утверждает, что ждать вертушек можно до бесконечности - они могут быть все задействованы на перевозке боеприпасов из Душанбе. Предлагает добираться машиной до Пянджа, договариваться с погранцами, переправляться и там тоже машиной добираться до Талукана. Мне эта мысль тоже в голову приходила, если б налегке - так бы и сделал, наверное. Но у нас четырнадцать сумок - аппаратура.
   Да, говорит, с таким багажом вы можете и здесь до границы не доехать, а уж там и подавно - территорию по сути никто не контролирует. В смысле контролирует, кто попало.
  -- А у вас ведь ещё и денег с собой наличных немало?
  -- Ну, есть, конечно...
  -- Да, я бы вам не советовал тогда в такое путешествие пускаться. Среди моджахедов ведь всяких людей хватает, не все нормальные воины, есть и бандиты просто, - это он мне рассказывает!!! - которые с Ахмад Шахом из Панджшера - те посерьёзнее, посолиднее. А из местных много шушеры. Панджшер - это вотчина Ахмад Шаха Масуда. Советские войска её за десять лет так и не взяли под контроль, хотя много раз пытались...
  
   Не выдержал тут я, как та лягушка путешественница, раскрыл рот. Сказал ему, что про Панджшер и сам кое-что понимаю, что попал в своё время на один из таких "разов", что, чуть было, не стал для меня тот раз последним.
  
   Ну, вроде, по-русски говорим, ему лет 40 на вид, то есть наш, "советский" такой таджик.
   Ничего он мне на это не ответил, ничего расспрашивать не стал. Попрощались. А вечером, когда рассказал я про этот разговор напарникам, спустили они на меня собак.
   Дело в том, что мы в первый же день, как прилетели, обсуждали с ними, стоит ли говорить афганцам, что я ТАМ служил, причём воевал. Они были резко против: "Он-то, понятное дело, нормальный человек, политик, вменяемый. Но хрен его знает, кто у него там в окружении, в охране, да просто из местных кто как на это отреагирует. Особенно панджшерские -мало ли у кого из них вы может всю семью перебили... Переклинит его и положит он нас всех одной очередью... Тебя-то хоть понятно за что, а мы при чём?"
   Так что договорились - про мою службу молчок.
  
   Тут я и задумался - а если он не "понтуется" и правда с Масудом на короткой ноге, так настолько ли он "советский", как мне по инерции показалось. Но уговорил я и их и себя, что даже если так, то какое Ахмад Шаху дело до какого-то там бывшего шурави, солдата тем более. Он же регулярно и с нашими военными общается, которые уж в Афгане-то в своё время поглавней меня были и счета-то к ним "покрупнее" можно предъявить.
  
   Короче, на третий день звонок с утра от Ходжи-Тимора - есть борт на Талукан. Успеете - улетите, нет - не обессудьте. Звоним в посольство
  -- Где Хамрулло?
  -- А он уехал в аэропорт, в Талукан летит.
  -- Он же нас обещал забрать!
  -- Ну, это же он обещал, я причём?
  
   Уже успел я сказать все слова, что попался бы мне этот Хамрулло в своё время....., как подъезжает машина с двумя афганцами к гостинице.
  -- Вы русские, которым в Талукан надо? Поехали, Хамрулло сказал вас забрать.
  
   Хорошо, стало быть, что не попался он мне в своё-то время... Не подвёл.
  
   Едем в аэропорт. Мы втроём на заднем сидении УАЗика. Тут этот чел оборачивается с переднего сиденья и спрашивает: "Кто-то из вас бывал раньше в Афганистане?". Мои сразу отвечают отрицательно. Я, чуть помедлив, тоже. А он на них ноль внимания - на меня уставился и опять: "Точно не бывали?". И как-то мне тут поплохело немного от его любознательности и настойчивости. Отшутился через силу, причём шутку для афганца подобрал самую, как говориться, "подходящую". Типа "нельзя быть немного беременной", не был - значит ТОЧНО не был. Это я, правда, потом понял, как "удачно" сострил...
   Он ещё немного попялился на меня, отвернулся и молчал всю дорогу.
  
   Вертушка уже стояла с работающим двигателем, но народ не запускали - ждали нас. Рядом толпа человек 15, какие-то тётки, деды и два наших погранца. Думали, сейчас шмонать аппаратуру будут - нет, даже не посмотрели. Граница на замке, блин!
   Быстро покидали сумки вглубь Ми-8го, и сами залезли туда же. Летели где-то час-полтора. Вспомнилось, как пересекал эту границу почти 15 лет назад, правда, на самолёте. Вспомнил мутную тяжесть неизвестности, которую испытывал тогда, и словил себя на мысли, что и сейчас не лучше.
   Вспомнил, как летел спустя два года назад в Союз и думал, что не вернусь уже никогда. Вернулся...
  
  
  
   ПРИБЫТИЕ
  
   Сели в Талукане. Афганцы быстро и шумно выгрузились, мои мужики тоже спрыгнули, а я остался подавать вещи. Вертушка не выключала двигатель, так что нужно было торопиться - подавал не разгибаясь и даже не смотрел наружу - что-то мешало. Подав последнюю сумку, поднял-таки глаза и обомлел...
   Прямо к вертушке подъехал джип "Тойота" - типично духовской, с кузовом. И вышли из него два ну таких духа, что просто у меня всё внутри сжалось - бородатые, в пакулях, шароварах, с АКМами и в "лифчиках". Самое интересное было инстинктивное движение моей правой руки - вниз к бедру, туда, где должен висеть АКС, даже большой палец на лету сделал давно, казалось бы, забытое движение на снятие с предохранителя... Но там пусто. Этот ужас, который я испытал передать трудно, но кто был, думаю, поймут меня... Следующий шок - они улыбаются, машут руками. Как мне дался шаг из вертушки - ох-хо-хо. А надо ещё подойти, поздороваться. "Чи тоур асти? -"Хуб астам" - "Хуб асти...". Следующий "тормоз" - приглашение садиться в джип, тут уж меня мужики подпихивать начали, вывели из ступора. Но всю дорогу, пока ехал, всё примеривался, на какого из них сподручнее бросаться, если что... Хотя какое "если что" - мы ж союзники, в Душанбе просидели три дня потому как все духовские вертушки боеприпасы перевозили.
   Но "сердцу-то не прикажешь"...
  
  
  
   ГОСТИНИЦА
  
   Привезли нас в местную "гостиницу". Как потом узнал - бывший гостевой домик Ахмад Шаха. Во время недавнего захвата Талукана талибами домик это немного покоцали и видно по афганским меркам "звёзд" у него поубавилось, для начальства уже не то. Там было несколько небольших комнаток, метров по шесть квадратных. В каждой было набито человек по десять - об этом можно было судить по выставленной у дверей обуви. Как давно я не видел этой афганской "роскоши" - резиновые галоши!
   Радость от созерцания этой афганской достопримечательности омрачалась лишь мыслями о том, что, возможно, придётся провести ночь в одной комнате с кем-то из счастливых обладателей этого чуда советской резиновой промышленности.
   Сразу же вспомнилось, как неистово и беспрестанно почёсывались большинство из виденных мною афганцев, вспомнил первый шок от увиденного в своё время впервые в швах солдатского х/б "БТРа" и тоскливое ощущение от необходимости вновь кипятить это х/б или стирать в керосине.
  
   Но пронесло. То ли потому, что мест не было, то ли потому, что и здесь знали уже, что мы гости Масуда, но разместили нас по-царски - в бывшей "гостиной".
   Это было что-то типа застеклённой террасы, застеленной коврами, а в углу даже стояла пара кожаных диванов. Расположились, естественно, на полу, поближе к небольшой буржуйке. Правда, затопили её только поздно вечером, хотя дубак стоял не детский. Мои напарники удивились, но я рассказал им какие в Афгане проблемы с дровами, которые продают на вес, и с топливом вообще. Вспомнил, как и у нас в бригаде зимой печи в палатках топились только ночью.
   Уже потом, когда истопник, пожилой афганец в пакуле, традиционных штанах, но нашем армейском бушлате, притащил охапку плотных дров и растопил печь, под их приятное потрескивание и ни с чем не сравнимый сладковатый запах улетел мыслями в далёкий декабрь 84-го. Вспомнил, как ночевали мы в крепости Алихейль, как жгли деревянные двери и ставни чьих-то раздолбанных то ли жилищ, то ли лавок. Как спали вповалку уставшие от бесконечных переходов по заснеженным горам пацаны, а я, назначенный следить за костром, под приятное потрескивание и ни с чем несравнимый сладковатый запах думал о том, что будет дальше, о том, как пережить эти два года, эту операцию, как прожить завтрашний день...
  
   Из декабря 84-го меня выдернули несколько вошедших в комнату афганцев. Главным был явно самый щуплый из них. Представился: Осим, пресс-секретарь Ахмад Шаха.
  -- Чем я могу вам помочь?
  -- Во-первых, интервью с Масудом, во-вторых, нам нужно на линию фронта, в-третьих, переводчик и транспорт.
  -- С Ахмад Шахом придётся подождать, на линию фронта можете хоть завтра, переводчик и машина будут у вас утром, но об оплате договаривайтесь сами. Переводчик англоговорящий, русскоговорящих нет.
  
   Спокойный, с доброжелательной улыбкой и даже какой-то интеллигентный я бы сказал. ТАКИХ афганцев я до того не встречал, да и не уверен был, что они существуют в природе.
   В сентябре 2001 года именно Осим будет стоять рядом с Ахмад Шахом во время того интервью, когда Масуда убьют с помощью взорвавшейся камеры. Именно о нём в сообщениях о покушении на Масуда напишут "оказавшегося на пути взрыва пресс-секретаря Масуда разорвало на куски"...
  
   А пока он заверил нас, что приложит все силы, чтобы помочь в организации интервью с Ахмад Шахом, но это может занять несколько дней. И напоследок спокойно, но настойчиво порекомендовал после наступления темноты за ограду здания не выходить, а по возможности лучше не выходить и из здания: "Обстановка сложная, фронт рядом".
  
  
  
   НОЧЬ
  
   Легли спать. Несмотря на насыщенный эмоциями день, заснуть не мог долго. Смотрел на отблески пламени из печки на потолке, вспоминалась палатка наша взводная, такие же отблески на отбеливателе. У печки сидит Олег Никулин, на вторую, дембельскую, зиму заделавшийся истопником. Ночью греется, чай пьёт. Днём спит. После обеда молодые ему угля натащат, щепы наколют - лафа. Мы с ним "боевая двойка" - всегда в одном окопе на боевых, хавка пополам, по полкотелка из фляги на чай. Из-за чая этого ругались часто - он практически кипяток мог пить. Только вскипит котелок, Олег хвать, нальёт себе в "чашку" (банку из-под сухпая) и давай хлебать. Пока я одну банку остужу, он уже вторую допивает и третью наливает.
  -- Никулин, ты хорош лакать-то, мне оставь.
  -- Да пошёл ты на..., да пошёл ты на...
  
   Это у него защитная реакция такая - за полминуты раз 30 пошлёт на ... Вроде как у ежа иголки, и не подступишься.
   Слава Богу в бригаде с водой проблем нет.
  -- Тём, чай будешь?
  -- А у тя к чаю есть чего?
  -- Вот ты блин москвич охреневший, чаю тебе сделай, да ещё и к чаю чего найди. Молодого что ли нашёл??? Сахар есть от сухпая.
  
   Только, было, я собрался уже встать и попить с Олежкой чаю, как раздаётся какой-то грохот. Это стук, стук в дверь. Только откуда у нас в палатке дверь стеклянная? И почему в неё какой-то дух заходит? Что за херня? И почему он в бушлате нашем армейском?
  
   Истопник вносит в комнату поднос с чайником, тремя пиалушками и лепёшкой. Мы, сонные и ничего не понимающие, садимся на полу и тупо смотрим на всё это. В соседних комнатах царит оживление, причём оживление радостное. Тут до меня доходит!
   Блин, Рамадан же! Есть только ночью можно. Вот они пока не рассвело и наедаются, хоть чаем с лепёшками... Давно не ел я таких лепёшек. За 13 лет ничем они не изменились - пресные, жёсткие, без запаха. Бедняги, это они зовут "хлебом"...
   Спать ещё хочется, но уже бессмысленно. Скоро должен придти переводчик. Светает. Кое-где уже снова затарахтели умолкшие на ночь движки - это те немногие дома, где хоть ненадолго есть свет. В нашей "гостинице" хозяева, видно, более экономные.
  
  
  
   ОКРАИНА
  
   По узким, извилистым улочкам выходим на окраину. Проходим мимо мечети, с которой усиленный динамиком голос уже горланит: "Аллах акбар!".
   Я слышал это уже много раз - в Египте, Турции. Но в памяти всплывает тот самый, первый раз. Кабульский центральный госпиталь, я в команде выздоравливающих. Перед выпиской на некоторое время попал на "тёплое место" - гражданская столовая. Мы с Пахомом частенько и ночевать там оставались на сдвинутых стульях - всё спокойней, чем в отделении. Уж не помню, по какой такой надобности выполз я как-то под утро на улицу. И тут как накрыло меня этим звуком металлическим. В тишине спящего города, в зябком воздухе конца октября он воспринимался, как что-то неземное, сверхъестественное, пугающее.... Засело где-то внутри навсегда.
   И сейчас, спустя столько лет, меня снова передёргивает как тогда. Снова также зябко, снова также настороженно, также недоверчиво мне от этого звука, от этого воздуха, от этой прохлады. От этой страны.
  
   Мы выходим на небольшой холм на краю города. Тут меня передёргивает ещё сильнее. Передо мной довольно большое открытое пространство, поля, перечерченные привычными афганскими межами-валиками. За полем несколько дувалов, над некоторыми уже уходят в небо струйки дыма. Между дувалами как свечки вытянулись деревья, вдали - покрытые снегом горы...
   Это сосущее внутри чувство не передать. Не знаю даже как назвать-то его. Тоска - не тоска.
   Неизвестность.
   Тревога.
   Пусть назовёт его для себя сам каждый, кто смотрел вот так на кишлак, который мог быть совершенно мирным, а мог таить в себе какие угодно опасности. И скоро тебе туда входить и когда станет ясно, мирный он или нет, может быть уже слишком поздно. Для кого-то из ребят... или для тебя...
   Сколько их было таких кишлаков, все одинаковые и все разные - под Бараками, под Кандагаром, на Чарикаре...
  
  
  
   ХАБИБ И АВТО
  
   Вернулись к гостинице. Там уже ждёт переводчик. Зовут Хабиб. На вид лет тридцать.
  -- Меня прислал Осим, сказал, чтобы помогал вам.
  -- Сколько ты берёшь за "помощь"?
  -- 150 долларов в день.
  
   В принципе так нас и ориентировали, старший уж был готов согласиться. Толкаю его локтем - это ж Восток, даже неприлично не торговаться. Опускаем его на сотню в день. Тоже, в общем, деньги немалые, если оглянуться вокруг, думаю, здесь и в месяц мало кто столько зарабатывает.
  -- А что с машиной?
  -- Машин свободных нет, все задействованы. (Типа "Всё для фронта, всё для победы!").
  -- Ну и как же мы без машины? Без машины и ты нам не особо нужен, до Ахмад Шаха по городу и пешком дойдём.
  
   Мнётся... Соображает чего-то.
  
  -- Есть у меня родственник один, у него есть машина, но...
  -- Что "но"?
  -- Но, не знаю, подойдёт ли вам.
  -- Что за машина-то?
  -- Джип, только старый очень.
  -- Выбора всё равно нет, давай, иди за своим родственником и джипом его.
  
   Сами остались перед "гостиницей". Наблюдаем. На улице нечто вроде часа пик. Гонят куда-то скот, семенят закрытые с ног до головы женщины. Периодически улица оглашается звоном бубенцов и мимо проезжает бричка. Запряжённая в двуколку лошадь вся украшена красными плетёными цветами, грива заплетена в косички. Видимо, любовь к своим средствам передвижения, свойственна всем афганцам - сразу вспоминаю знаменитые "бурбухайки", грузовики, кузова которых все испещрёны какими-то рисунками, картинками, надписями, резьбой.
   Оказывается это местное "такси", периодически бричка останавливается, высаживает одних, подбирает других. А на задке повозки постоянно катается кто-то из пацанов. "Таксист" иногда на них покрикивает, но видно, скорее для порядка, чем реально желая согнать.
  
   Увлечённый наблюдением за местным транспортом я даже не сразу обращаю внимание, как в дальнем конце улицы появляется некий движущийся объект. По мере его приближения очертания становятся всё более отчётливыми и узнаваемыми - господи, ну и экземпляр. Это ГАЗ-69, машина, которую в реале я не видел уже лет 20, если не больше. Удивительно, как это всё здесь ещё ездит.
   Но ещё большим становится наше удивление, когда "газон" лихо подруливает к нам и из него выпрыгивает... наш Хабиб!
   Этот раритет и есть наш "джип". Теперь интерес к тому, что "это" ещё и ездит, становится более предметным - ведь ездить-то предстоит нам. Приборный щиток отсутствует как таковой, из-под передней панели торчит куча проводков - собственно с их помощью это чудо техники и заводится.
  
   А что делать - выбирать не приходится. Грузим часть аппаратуры, кое-как забиваемся сами, водила колдует над проводками и с какой-то из бесчисленных попыток "джип" заводится. Поехали.
  
  
  
   КАЗАРМА
  
   Первый пункт нашей программы - расположение одного из подразделений войска Масуда. Хабиб рассказывает, что на линии фронта моджахеды находятся "вахтовым методом". Замена, если нет активных боевых действий, раз в две недели. Эти как раз неделю назад сменились.
  
   Дувалы все снаружи одинаковые, но нужное нам место определяем уже на подъезде - у входа стоят два ГАЗ-66 с установленными в кузове ЗУшками.
   Заходим внутрь. Слева от нас и в дальнем правом углу какие-то постройки, а середина пустая. Хабиб подводит к нам командира. Представляет его, что-то говорит про нас. Не запомнил я, как зовут дядьку, засмотрелся - такой он был колоритный, с густой чёрной бородой, в пакуле, с накинутым на плечо коричневатым покрывалом. Видно: бывалый вояка, спокойный такой.
  
   Komandor [Шейнин. А]
  
   Далее он что-то стал зычным голосом выкрикивать, и из обоих строений вывалили во двор бойцы. Человек 30-40, наверное. В основном пацаны лет по 16-20, но были и постарше, а несколько совсем деды.
  
   26 [Шейнин  Артём]
  
  
   Судя по всему комплектование такое не случайно - в свободное от фронта время подразделение превращается в учебное. Пацаны рассаживаются на земле на корточках, а командор расхаживает перед ними, периодически подавая команду: "Собрать-разобрать оружие". У кого-то получается ловко, кто-то тормозит. Оружие разношёрстное: и АКМ и АКМс и АКС и ПК и СВД. Замечаю у молодого снайпера на прикладе СВДшки какие-то отметины.
  
  43 [Шейнин  Артём]
  
  -- Ты делал?
  -- Нет - брат. Она мне от брата досталась.
  -- А брат где взял?
  -- Брат с шурави воевал. Убил шурави - взял. Но они до него ещё были, отметины эти. У нас не принято.
  
   Беру СВД в руки, провожу рукой по прикладу. Грустно...
   "Эх, шурави, шурави, где-то нашла тебя духовская пуля....."
  
   Про судьбу брата спрашивать не стал - не принято у них с расспросами личными лезть, да и приятней мне было думать, что досталась пацану винтовка потому, что завалили его брата - не наши, так талибы или свои же моджахеды. А с какой же гордостью он сказал, что брат с шурави воевал!
  
   Парню лет 17-18. Значит, тогда ему было годика 3-4. Один из тех бачат, что весёлой гурьбой бежали за БТРами каждый раз, как проезжали мы через их города и кишлаки. Озорные, босые, шустрые... Мы думали, что ради будущего таких вот бачат всё и происходит - а они гордились воевавшими с нами братьями. Мы думали, что может они-то уже будут ходить в школу, будут вступать в пионеры - ведь получилось же у наших в своё время в Средней Азии. А они так ничего и не увидели, кроме войны. И увидят ли?
  
   После чистки оружия - "физподготовка". Вышел на середину двора парень лет 25-27. Командир объяснил - прошёл подготовку в Пакистане по программе спецназа. Начал демонстрировать приёмы, типа, рукопашного боя. Ну, это был цирк! Уж не знаю - то ли наплёл он им про спецназ, то ли не так крут пакистанский спецназ, как его малюют. Типа такого: на него движутся двое с автоматами, он без оружия. Метра за 2-3 делает кувырок вперёд, а поднимаясь выбивает ногой автомат у одного, выкручивает через руку у другого и валит обоих. Всё это с недетским "кьяяяяя" - уж боевиков-то в Пешаваре точно насмотрелся! Только вот то кувырок у него не выходил, то ногой до автомата он не доставал (уж не говоря о том, что никакого разговора о том, чтобы чего-то там выбить), то вырвать автомат у второго пацана не получалось. Самое смешное, что наблюдали все за этим с очень серьёзным видом - типа крутой чувак, во даёт!
   Ободрённый этим, так и не выбив ни разу толком автомат ни у одного из бачей, этот клоун перешёл ко второму приёму - освобождение от парного конвоирования. Видно тоже где-то в боевике подсмотрел - из серии, когда ведут с заломленными за спину руками, а он проворачивается назад и "Кья, кья!". Не сложилось...
   Тут уж по рядам пошёл лёгкий смешок и бородатый командор, почувствовав, что всё как-то не очень впечатляет, дал команду закончить представление. Примечательно, что клоун очень расстроился - ещё пытался чего-то там ногами махать, руками козу строить под Брюса Ли. Тяжёлый, короче, случай. Жалко, что не всех их так в Пакистане готовили.
  
   Потом начали снимать их "быт". Сняли как спят они вповалку, в обнимку с оружием (так и в жизни спят).
  
  20 [Шейнин  Артём]
  
   Как приходит их утром будить "дневальный", как выходят они "строиться". Получалось хреново - изображать сонных у них не выходило, а главное каждый норовил просто всей мордой влезть в камеру: кто когда-нибудь стоял хотя бы с фотоаппаратом перед толпой афганцев меня поймёт - в кадр норовят влезть все, от ребёнка до старика. Да собственно они все в этот момент становятся детьми! А тут целая камера!
  
   Пока снимались несколько безнадёжных дублей "подъёма", моей задачей было присматривать за сумками с аппаратурой, поскольку по ещё одной
   национальной традиции каждый из пацанов норовил улучшить момент и что-нибудь стырить. Поскольку всех более-менее "возрастных" задействовали в съёмках, то я остался один наедине с толпой парней из человек 20-30.
   Как всё знакомо, помню: только остановится БТР где-нибудь в кишлаке или в Гардезе - тут же обступают, и давай чего-то балаболить, смеяться, пытаться чего-нибудь стянуть с брони или у тебя. Но тогда - прикрикнул на них погрознее, на крайняк снял с предохранителя, и безоружная толпа чуть отступает.
  
   Достали, прикрикнул:
  -- Ну-ка, блять, отошли все на хуй быстро!!!!
  
   И тут же сам осёкся - это ж теперь я без оружия, а в толпе-то ствол у каждого...
   Но видать то ли у меня по старой памяти довольно убедительно получилось, то ли у них с бачовских ещё времён на окрик этот рефлекс выработался - отошли на пару шагов. Но отставать явно не собираются.
   Этап следующий, тоже знакомый: "Бакшиш!"
   Интенсивно кручу головой: "Нет! Бакшиш нист".
   Не успокаиваются - показывают на часы и на автомат. Меняться давай!
   В шутку изображаю восторг от часов и презрение к автомату. Типа у меня крутейший кварцевый пластиковый "Ориент" (взял какие-то убитые старые, чтоб не жалко, если что), эксклюзив, практически, а ты мне за него какой-то дешёвый, никчёмный автомат. Оценили, но поняли по-своему - не как шутку.
   Я просто охренел: тащат откуда-то из казармы ПК!
   И что теперь делать? Пошутил, блин...
  
   На моё счастье мои "мастера культуры" отчаялись-таки снять постановочную сцену и вместе с командором и более вменяемой частью подразделения подошли к нам.
   Пока бодался с толпой, обратил внимание на то, что одно из окон в "казарме" около входа забрано железной решёткой. Спрашиваю через Хабиба:
  -- Что там?
  -- А там у нас талибы пленные сидят! Хотите? Покажем.
  
   Кто ж откажется посмотреть на живого пленного талиба?! Тем более возможно ПОКА живого...
  
   С радостными воплями и оживлением выводят двух мужичков. Так дети показывают пришедшим гостям своих кролика и черепашку, ликуя от того, что взрослые проявили интерес к их живности. И как те же дети начинают водить кролика за передние лапки и стучать черепахе по панцирю, так молодые и не очень моджахеды начинают всячески изголяться над затравлено озирающимися мужичками в чалмах. Тыкают оружием, замахиваются выстрелами от РПГ, потом заваливают на землю одного. Радость и оживление бьют через край: "А хотите, мы его для вас пристрелим!?"
  
  21 [Шейнин  Артём]
  
  
   И пойми их, сколько в этой шутке шутки? Думаю, если б не командор и десяток "старослужащих", с остальными "воинами" легко бы договорились.
   Несмотря на некоторый напряг во время общения с молодыми моджахедами, меня немного отпустило не оставлявшее с утра ощущение тревоги и тоски. Да и духи перестали казаться уже претворяющимися врагами - нормальные пацаны, дядьки. Ну, тёмные, простоватые, ну, диковатые, безбашенные - так с чего им другими-то быть?
   Расслабился, вроде как привык к ним за несколько часов.
  
   Следующий "пункт" - интервью с командором-бородачом. Персонаж оказался настолько же интересный, насколько колоритный. Сам из ущелья Фархор, одного из оплотов Ахмад Шаха. Оттуда он набирал бойцов ещё в середине 70-х, когда ещё до Апрельской революции начал бороться с режимом, отходившим, по его мнению, от ценностей ислама.
   И вот этот перец воевал с них, с тех самых пор!!! 22 года бесконечной войны!
   Неграмотный, из крестьян.
  
  -- А против чего вы воевали? За что?
  -- Против тех, кто хотел отнять у нас ислам. За то, чтобы жить по своей вере.
  -- Вам не жалко 22 лет жизни, которые ушли у вас на войну, тем более, что она непонятно когда закончится?
  -- Мы будем воевать столько, сколько потребуется сражаться с врагами.
  -- А если всю жизнь?
  -- Значит всю жизнь. А после меня, если потребуется, будет сражаться мой сын.
  
   На этих словах подозвал пацана лет 12 из толпы. Я его заметил ещё на занятиях по изучению "матчасти". Как-то он всё так на удивление ловко и быстро делал. Подумал ещё, что за "сын полка"? Оказалось - сын командира.
   Такая вот династия по-афгански - "моджахеды"...
  
   Komandor's son  [Шейнин А.]
  
  -- Ты совсем молодой, а уже воюешь. Ты понимаешь - за что?
  -- Против тех, кто хотел отнять у нас ислам. За то, чтобы жить по своей вере.
  
   Дальше можно было не спрашивать - всё по списку. И быть уверенным - когда будет сын у него, и у того будут те же тексты. И главное видно, что это не заученное или навязанное кем-то.
   У НИХ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО СТРОИТЬСЯ НА ЭТОМ ВЕСЬ МИР...
  
   Сколько раз мы спорили с парнями: можно ли победить их. И в Афгане, и потом. Всегда я говорил, чувствовал: перебить их можно, наверное. Можно купить на время. Заинтересовать. Изменить - нет!
   И не в горах тут дело, не в границах, не в климате. А в таких вот бородачах и их сыновьях, которые готовы воевать хоть всю жизнь и которым нечего при этом терять - потому что ничего у них не было, и нет. Кроме их веры и желания жить так, как хотят они и как считают правильным.
  
  -- Как вы думаете, почему вам удавалось противостоять русским?
  -- Потому что мы сражались за веру, а они не знали за что. Мы были на своей земле, у себя дома. А они пришли к нам насильно.
  -- А у вас была ненависть к русским?
  -- Нет, ненависти не было. Просто они были враги, которых нужно было убить.
  -- Убивали?
  -- Да.
  -- Расскажите...
  -- Ну, я много убил. Могу вспомнить, как однажды мы разгромили большую колонну шурави. Там было много техники, машин. Но мы знали, где и как напасть. Мы сожгли много машин и убили много солдат. Когда мы подошли к дороге, я увидел, что два русских солдата пытаются отползти в сторону и спрятаться за камнями. Я подошёл к ним и перерезал им горло. Потом я нашёл ещё одного и тоже зарезал. Так же сделали мои товарищи. В тот день мы убили очень много русских.
  
   ... Тут мне стало больно - ещё немного, и моя рука, сжимавшая ремень какой-то сумки, просто сломала бы сама себя. Он говорил так спокойно-спокойно, все вокруг слушали так внимательно-внимательно... А мне перестало хватать воздуха, захотелось заорать в голос, взять недообменянный на часы ПК и положить этих уродов, сколько успею, старых, молодых - неважно...
   Я не мог больше смотреть на его руки, скрещенные им спереди всё время интервью - этими большими, грубыми руками он резал наших пацанов! Я не мог смотреть на его бороду, на эти тёмные, с желтоватыми как у всех афганцев белками, глаза. Возможно последнее, что видели в этой жизни те пацаны.
   Только теперь я понял, почему так засмотрелся на него сразу: точно такой же дух подходил ко мне много раз ночью, когда не было уже патронов и никого не осталось, чтобы их поднести. Когда не было сил дёрнуть кольцо. Когда не было сил орать. Только открывать рот беззвучно. Как казалось. Перебудив при этом весь дом...
   Наверное, у меня что-то сделалось с лицом, потому что главный наш как-то быстро "свернул" интервью с бородатым. Как он сказал потом, не понял почему, но почувствовал, что дальше не стоит...
  
  
   Тут настало время "политзанятий" - намаз. Вся шобла отправилась к арыку за воротами, расселась вдоль него и принялась обмывать руки-ноги-лицо. Самое трогательное, что лицо в последнюю очередь. И никого при этом не смущало, видимо, что вверх по арыку только что в этой воде человек 40 обмыли не самые чистые ноги.
   Заводилой молитвы был дедок в чалме, как оказалось, старший брат командира, так что династия оказалась ещё более многочисленной. Я заметил его ещё до этого, когда они демонстрировали нам "действия расчёта" ЗУшки, в который он входил. Суеты было много, толку мало, хотя, пальнув пару раз в воздух, они остались собой очень довольны.
  
   39 [Шейнин  Артём]
  
   Начинало смеркаться, и мы стали собираться в обратную дорогу. Пользуясь последней возможностью, молодняк уже внаглую хватал нас за руки, чуть ли не на ходу пытаясь снять часы. Всё это было особенно трогательно после слов командира, что по ночам его войско патрулирует город. Теперь я понял, что имел в виду Асим, говоря, что на улицу ночью лучше не выходить. Могу лишь догадываться, что эти "воины" творили ночью на улице с подвернувшимися "гражданскими". Ведь служба в войске Ахмад Шаха была для этих детей бедняков единственным под час шансом хоть как-то заработать. И сдаётся мне, что главным источником заработка были отнюдь не те смешные деньги, которые по словам командора выплачивали бойцам в виде "денежного довольствия" (точно не помню - но сумма была смешная даже для Афганистана, где для простого человека 1 доллар - уже много).
   В общем, я ещё раз имел возможность, теперь уже на собственном опыте, убедиться, что поддержка, которую оказало население "талибам" после нескольких лет жизни под властью "моджахедов", была вполне объяснима...
   Представляю себе, как разбегались глаза у этих "детей гор", когда в их власти оказывались большие и по афганским меркам богатые города - Кабул, Кандагар, Герат.
  
   Вернулись в гостиницу. Успел немного поговорить с нашим истопником через Хабиба, пока тот не ушёл. Оказалось, что истопник - "ветеран". Несколько лет воевал с нашими, потом ранили, выходили в Пакистане. Я теперь понял, чего он ходит, как-то странно согнувшись.
   Как совсем стемнело, принесли еду. Некое подобие густого овощного супа с мясом и плов. Есть пришлось одному - один из наших оказался стойким вегетарианцем (жевал какие-то свои припасы), другой - как-то в первый вечер побрезговал ("русской народной дезинфекции" у нас с собой не было - решили не рисковать, вняв предупреждениям, что "моджахеды", конечно, не талибы, но и у них с этим сурово... А по "соточке" бы так пошло!).
   Брезговать было с чего: когда мы вернулись из "расположения духов", пока таскали аппаратуру, видели, как они это готовят: откуда и в чём носят воду, в какой посуде и какими руками всё это режут и раскладывают. "Они" - это всё тот же ветеран и два его пацана-помощника. (Сразу же обратили внимание, что один из них какой-то несколько женоподобный, и по фигуре и по лицу, и относится к нему "ветеран" с необычной "нежностью" - то по попе шлёпнет, то по руке погладит... Вот они, издержки правоверности - конечно, мужику под 50, а жены судя по всему не предвидится).
  
   Настроение до самого вечера было поганое. Немного отвлёкся тем, что дал послушать "ветерану" плеер через наушники. Врубил ему на полную "Виват, шурави!". При перечислении городов афганских он очень забавно кивал, чего-то бормотал. Очень при этом походил на старую добрую шимпанзе в зоопарке. Попался бы я этой шимпанзе лет 15 назад - не до веселья бы было.
  
   Перед сном провёл сеанс аутотренинга - убеждал себя, что если так колбаситься, как я сегодня с утра, то до конца поездки дураком стану или загрызу кого-нибудь из них. Опять бегали по потолку сполохи от печки, опять трещали и сладко пахли дрова. Закончился мой первый день в Афгане.
   Точнее 731-й...
  
  
  
   ДЕНЬ ВТОРОЙ. ФРОНТ.
  
   Ночью несколько раз слышал сквозь сон стрельбу. Теперь стрелявшие были для меня не безликими духами, а вполне конкретными бойцами бородатого командора.
   Сегодня нам предстояло знакомство с их "товарищами по оружию", отбывавшими свою смену на передовой. Утром Хабиб заявился один. "Джип" не завёлся. На вопрос о вариантах Хабиб как-то подозрительно быстро предложил такси. Услышать в этой дыре о такси было довольно странно. Но сама по себе идея поездки на линию фронта на такси звучала вполне прикольно, да и выхода не было. К тому же что могло нас смутить после вчерашней поездке на "раритете"? Условились, что берём такси на весь день за те же деньги, что "джип".
   Такси появилось быстро, стало очевидно: ждало за углом. Явно проныра Хабиб договорился заранее, обговорив свою "долю". Но такси было без дураков - жёлтое с белым, всё как положено. Выпуска, правда, тех же годов, что и "газон", но в более приличном состоянии. Забивались мы туда экстремально - аппаратуру на всякий случай везли всю. Основательно просев, "таксо" двинулось из города. По дороге несколько раз останавливали посты, но проверки ограничивались тёрками с Хабибом.
   Наконец приехали. Головой я понимал, что "фронт" - это просто слово, но сознание в глубине рисовало какие-то батальные картины. Во всяком случае, то, что я увидел, разогнувшись и выбравшись из такси, меня несколько разочаровало.
   Слева вытянутая вперёд горка, справа - развалины кишлака и довольно крутой спуск вниз, где обычные квадратики полей и вдалеке уже горы повыше. Впереди - непосредственно "линия фронта". Два ряда окопов, блиндажи. Вкопанная в землю БРДМка, которая, кажется, стоит тут с самого ввода наших войск в 79-ом. Вдалеке, через поле, какая-то зелёнка.
  
   13 [Шейнин  Артём]
  
   Из окопов и блиндажей появляются бойцы. Эти вроде в целом постарше, чем талуканские. Всем лет около 30, хотя есть и пацаны. Командир не такой колоритный, без бороды, помоложе. Зато одет чисто по "ахмадшаховской моде" - пакуль на затылке, а на плечах арабская "куфия". Правда, накинута она на армейский бушлат, хотя по расцветке я не понял: наш или чей-то ещё.
   Начинаем общаться. При внимательном рассмотрении на склоне горки слева обнаруживается ещё одна позиция. Старший говорит, что обстановка пока довольно спокойная - в Рамадан воевать никто особо не рвётся, хотя перестрелки случаются. "Да и не повоюешь на голодный-то желудок", - думаю про себя.
   В это время, словно в подтверждение его слов, раздаётся артиллерийский выстрел. Все инстинктивно чуть приседают. Откуда выстрел - непонятно, но через секунды над головой характерное шуршание в сторону нашего тыла. Словил себя на этой мысли - вот ведь интересно голова устроена. Они мне все чужие, но эти, поскольку я здесь - "наши".
  
   "Толиб", - многозначительно сообщают "наши" про источник стрельбы.
  
   Через несколько минут опять бухает, но теперь шуршит уже в другую сторону.
  
   "Даулет", - также многозначительно изрекают "моджахеды".
  
   "Даулет" - это правительство. То есть это ответный выстрел Северного альянса, считающегося "законной властью".
   Такой "обмен любезностями" происходит за время нашего нахождения на позициях ещё несколько раз, но больше уже никто не обращает на это внимания. На вопрос каковы предполагаемые цели этих выстрелов никто толком ответить не может. Похоже, и нет никаких целей - так, обозначиться. Да и по настроению бойцов не видать, чтобы они как-то сильно горели боевым духом. Во всяком случае, когда бравый Хабиб, рисуясь перед нами, забирает у кого-то из них автомат и выпускает очередь в сторону "противника", все на него довольно активно шикают и машут руками.
   Уровень боеготовности тоже не блещет: во всяком случае, когда по нашей просьбе они несколько раз продемонстрировали нам "рассредоточение по позициям" для отражения атаки, гранатомётчик взял гранатомёт наоборот, а башня БРДМ практически отказалась вращаться, издавая при этом такие звуки, что было очевидно - смазывали беднягу последний раз ещё советские солдаты. Глядя на всё это, военные успехи талибов вызывали всё меньше удивления. Похоже, воевать у духов хорошо получается только в горах и партизанскими методами - позиционная война не их стихия.
   Потом интервью командира, который был из Панджшера и теми его бойцами, кто успел повоевать против "шурави". Таковых в этой группе набралось довольно много.
   Мой ночной аутотренинг прошёл, видимо, не зря, и сегодня их рассказы о "победах" над шурави я выслушывал спокойнее. Пробыли мы на позиции часа три и отправились назад, в Талукан.
   Очередная цель наша была почти на самом въезде в город со стороны "фронта". Мы просили Хабиба показать нам, что стало с объектами, которые построили и которые помогали эксплуатировать "шурави". Так мы и оказались на бывшей фабрике.
  
  
  
   РИСУНКИ
  
   Собственно, что производила фабрика, я не помню, потому что осталось от неё только название и несколько разрушенных корпусов. В одном из корпусов, среди груд безжизненного и бессмысленного метала, бывших станков, жили беженцы, оказавшиеся бывшими гражданами Таджикистана.
   И не сама по себе фабрика запомнилась мне, а две не связанные с нею напрямую вещи.
   Во-первых, сразу за развалинами фабрики открывался вид на долину и речку, по мосту через которую мы недавно проехали. На склоне стояли разрушенные здания, про которые нам сказали тусовавшиеся здесь местные, что это бывший "пост шурави". Зашёл в развалины, взглянул в сторону речки и моста. Вот этот вид для сотни другой наших парней стал тем, с чем ассоциируется слово Афган. Десять лет, сменяя друг друга, несли здесь службу наши ребята, охраняя, наверное, этот мост и эту фабрику.
   Внутри на крашенной когда-то стене нацарапал эмблему ВДВ, написал "Слава ВДВ! Мы вернёмся!".
   Спросят зачем - не отвечу... Не знаю.
  
   36 [Шейнин  Артём]
  
  
   Второе, чем осталась в памяти эта фабрика - рисунки совершенно случайно обнаруженные внутри развалин какого-то, видимо, административного здания. Стены были побелены изнутри и местной детворе, которая и сейчас крутилась у нас под ногами, было очень удобно рисовать на них палочками, камушками и угольками.
   И что они рисовали! Стены в нескольких комнатах были СПЛОШЬ испещрены батальными сценами. И это была не детская фантазия про "войнушку" - это явно было описание виденного. Вот большой самолёт сбрасывает бомбы. К нему подлетают два самолёта поменьше, от них тянуться строчки выстрелов. С земли бьёт по самолётам спаренная зенитная установка. На другой стене - залп "Града". На соседней гранатомётчик с плеча запускает заряд по бронемашине. И так далее и так далее...
  
   И НИЧЕГО БОЛЬШЕ!
  
   коллаж [Шейнин  Артём]
  
   Ни солнышка, ни домиков, ни зверушек ни "мама, папа, я". Всего того, что рисовали бы при возможности наши дети. Только война. Они рисовали её каждый день, много дней. Их фантазия ничего больше им не подсказала. Ни внутри них, ни вокруг не было больше ничего кроме войны.
   Вспомнились бачата времён моей службы, ставшие потом "моджахедами", виденными мною вчера. Вспомнился сын бородатого командора. И все они выстроились в одну цепочку, бесконечную цепочку людей, в жизни которых не было, и нет ничего, кроме войны всех против всех. В конце цепочки стояли авторы этих рисунков, судя по всему уже вполне готовые к тому, что и в их жизни ничего кроме войны не будет.
   Интересно, как и когда прервётся эта цепочка? И прервётся ли? И, главное, что будет со всеми ими, когда из их жизни заберут это жестокое, но вполне понятное им занятие?
  
   Вернулись в "гостиницу" когда уже смеркалось. Муэдзин опять завёл своё "Аллаху акбар!". Стемнело. Всё повторилось - и суп и плов, с той только разницей, что теперь ко мне присоединился второй из наших - голод не тётка...
  
   Темень стала совсем уже непроглядной, но тут вдруг появились несколько афганцев и среди них Асим.
  
   "Нужно кое-что обсудить, поедемте с нами. У нас в машине два места".
  
   Решили, что остаюсь "на хозяйстве" я. Печку ещё не затопили, сижу, мёрзну. Вдруг вижу через стеклянную дверь, как в соседнюю комнату заходит "бородатый" с автоматом (до этого все постояльцы были гражданские, без оружия). Молча садится в угол. Спустя минуты две заходит другой, тоже садится, потом третий. Сидят-молчат, лишь изредка перебросятся парой фраз. Короче, набилось их туда человек 15. И по ходу дела стали они обращать внимание на меня, посмотрят, отвернутся, потом любопытство пересилит - опять смотрят. А взгляды у всех такие добрые-добрые... То есть они-то, наверное, ничего кроме любопытства действительно не испытывали. Но для меня 15 духов, молча разглядывающих меня через стеклянную стену это просто сюр какой-то! Причём все на вид немолодые, явно успели и с нами повоевать. Уж тогда-то, попадись я им вот так, они бы на меня не долго смотрели, не особенно разглядывали.
   Неприятно. Мягко говоря. Вроде второй день уже, аутотренинг, то-сё. Но разглядывающие тебя через стеклянную стену бородатые - это не пацаны из "казармы".
   Когда моё терпение было уже на исходе, вдруг кто-то зашёл, что-то им пролопотал быстро, они хором поднялись и все вышли. Только тут, расслабившись, я почувствовал, что по спине у меня течёт пот, а тельник под свитером (господи, я ещё и в тельнике!) стал влажным.
   Не хватило, видать, аутотренинга вчерашнего до вечера. По новой нужно себя "уговаривать".
   Тут вернулись мои мужики. Вроде получили на завтра добро на интервью с Ахмад Шахом. Я, честно признаться, до последнего не очень в это верил. Да и тут поверил не до конца, но всё же перспектива стала уже более реальной.
   И только тут впервые задумался о том, КОГО мне предстоит увидеть. Сколько раз за службу слышал я это имя. Хотя в нашей Пактии более частым "персонажем" был, конечно, Гульбетдин Хекматьяр, но на любых политзанятиях имя Ахмад Шаха фигурировало в числе первых и наиболее опасных и опытных главарей душманов. Особенно много наслушались про него, когда в июне 85-го готовили нас к армейской операции на Панджшер. Накачивали не по-детски - подробностей не помню, но с тех-то пор уж точно Ахмад Шах Масуд в голове моей засел крепко, как одна из угроз нашему своевременному дембелю.
  
  
  
   АХМАД ШАХ
  
   Утром Хабиб появился опять на "джипе". Погрузились, тронулись. Проехали несколько "кварталов" ближе к окраине города. Подъехали к какому-то огороженному двору. Внутри несколько зданий, тарелку видно спутниковую. На входе тормознули - долго выясняли, кто да зачем, бухтели что-то в рацию, рация бухтела что-то в ответ. Наконец пробухтела, видимо, чтобы пропустили. Как потом оказалось, это было единственное место в ставке Масуда (а это была она), где присутствовала хоть маломальская бдительность.
   Вышел какой-то чел, сказал, чтоб ждали. Огляделись. С заднего крыльца развешены ковры. Стоят на террасе кресла и диванчик. Ходит очень серьёзного вида часовой с АКСу. Посреди двора колодец, подошёл к нему, потом до противоположного края двора, дальше - только поля, потом горы.
   Никто не останавливает, не обращает внимания.
   Интересно, думаю - вроде так о своей безопасности он печётся, нигде две ночи подряд не ночует, никто толком никогда не знает где он. Но вот мы-то сейчас почти наверняка знаем. Никто нас не досмотрел, не обыскал... Отошёл бы я на край двора, достал бы хоть тот же телефон спутниковый или ещё какой прибор наведения и срисовал бы координаты ставки этой, да отправил бы их куда надо. А оттуда бы ракета прилетела или, там, штурмовик какой с ракетами. Тут тем же талибам лёту - минуты считанные...
  
   Эти мои неблагонадёжные размышления прервали окликом с крыльца дома - нас ждали. Входим, распаковываем аппаратуру, устанавливаем камеру. Никто не смотрит, не проверяет.
  
   Неужели, думаю, так и не проверит никто хотя бы камеру?
  
   Так и не проверили. Только спросили о готовности.
   Мы готовы.
  
   Комната довольно большая, обставлена просто. Напротив нас рыжеватый плюшевый диванчик на изогнутых ножках. Над ним карта мира. Рядом с нами буржуйка, сверху выложенная ещё и мелкими камушками. Отмечаю про себя, что печку топят.
   Появляется Ахмад Шах. В камуфляже, защитной куртке, в неизменном пакуле набекрень и куфие на плечах. Из-под пакуля волнистые кудри. Голос тихий, вкрадчивый даже. Пожал всем руки.
  
   Сел на диванчик напротив. Рядом с нами - Абдулло Абдулло. Он представил его как своего главного помощника и соратника. Потом уж я узнал, что Абдулло его лучший друг ещё с юности, начинали вместе воевать ещё с Даудом. Сейчас он министр иностранных дел Афганистана. По-моему и тогда им считался. Хотя звание главного соратника Масуда у них, видно, важней любого поста. Чуть поодаль сел наш знакомец по Душанбе, Хамрулло. Тоже, оказывается, не мелкая пташка. Асим стоит рядом с камерой. Видно всегда он рядом с ней стоял...
  
  -- На каком языке вам удобно говорить, господин Масуд?
  -- Я говорю по-французски, понимаю по-английски. Как вам удобно. Отвечать буду на фарси, а Хамрулло переведёт на английский (Хабиба внутрь не пустили).
  
   Подробности интервью опускаю. Несколько интересных моментов: рассказал, что до ввода наших войск афганцы, и он в том числе, к русским относились очень хорошо. Он сам учился в Политехе у русского преподавателя и до сих пор тепло о нём вспоминает. Но военное вторжение всё изменило.
   Очень меня "порадовал" его ответ на вопрос об отношении к нашим пленным. Их, говорит, никто не обижал, никто не принуждал принимать ислам. Хотели - принимали.
  -- А как же информация о том, что многих солдат в плену убили, особенно за отказ принять ислам?
  -- Это было не в моих отрядах. В моих отрядах такого не было. Хотя, конечно, иногда было трудно сдержать людей, пострадавших от ваших бомбёжек и артналётов.
  -- Как вы оцениваете русских как воинов?
  -- Русские - хорошие солдаты, достойные воины. Но ваша проблема была в том, что ваши офицеры и генералы не понимали зачем воюют, и не могли объяснить солдатам. А наши моджахеды сражались за свою веру на своей земле. (Где-то я это уже слышал...)
  
   Ещё из интересного: все годы войны с СССР люди Ахмад Шаха собирали традиционную дань с каждого выходца из Панджшера - 10% дохода. Исключением не были даже высокопоставленные деятели НДПА! Вот уж афганская экзотика!
  
   Рассказал, как несколько раз к нему приходили с повинной те, кому было поручено организовать на него покушение.
  
   В какой-то момент нам говорят, что ему пора. У нас ещё куча вопросов и договариваемся, что продолжим позже в другом помещении. Напоследок наш главный предлагает задать вопрос мне:
  -- Господин Масуд, спустя 10 лет после окончания войны во Вьетнаме, воевавшие там американцы смогли приехать во Вьетнам в качестве туристов. Как по-вашему, смогут ли когда-то приехать в Афганистан воевавшие здесь русские?
  
   Задумался...
  
  -- Война в нашей стране продолжается, у нас ещё много врагов. Но рано или поздно мы их разобьём и тогда, думаю, это может быть возможно, хотя должно пройти время.
  
   Ясно: то есть, никогда...
  
   Он уходит. Мы собираем аппаратуру. Выходим в коридор. Теперь понятно на что он прервался: в коридоре куча народу, причём явно гражданского. Спрашиваем, кто такие? Нам объясняют, что сегодня у него "личный приём граждан". Ну, просто "ходоки у Ленина", картина маслом.
   Понаблюдать было интересно - он действительно всех выслушивал, если давали бумаги - прочитывал. Уж я не знаю там, как был организован первичный отбор этих людей, но то, что он действительно "решал вопросы", не чураясь общения с простолюдинами, это точно.
  
   Пока Ахмад Шах общался с народом в доме, мы вышли на улицу. На этот раз внимание привлекли человек 10 инвалидов-ампутантов, собравшихся на крыльце дома недалеко от входа в ставку.
  -- Кто такие? - спрашиваем оставшегося с нами Хамрулло.
  -- Это раненые во время разных войн бойцы Масуда, они живут здесь при ставке, их кормят, помогают им.
  
   Подходим, спрашиваем, где и когда получили ранение. В основном им по 30-35, мои ровесники.
   Довольно многие ранены уже в боях с талибами, но немало и с "шурави". В основном Панджшер. У большинства нет ноги или обеих, часть без рук, один без обеих. Выглядят довольно ухоженными, почти все без протезов.
   Стоит ли говорить, что и здесь, в который уже раз слышим, что "наша сила в нашей вере, русские хорошие солдаты, но у них не было веры, мы победили, потому что сражались на своей земле". Ну, просто как по конспекту одному.
   Так и подмывает меня спросить про "политзанятия", хотя чего уж там - у них пять раз в день политзанятия...
  
   Пока общались с инвалидами, освободился Масуд. Продолжение интервью уже в другой комнатке - сидим теперь на полу, на подушках. И опять никто даже не подумал проверять ни нас, ни нашу аппаратуру, хотя охранники в этой части дома другие - видно его личная охрана.
  
   Кстати, среди прочих вопросов, спрашиваем и про Исламуддина, бывшего нашего, Николая Быстрова, который после плена перешёл к духам и оказался со временем в личной охране Масуда. В конце 90-х Быстров вернулся в Союз и жил в Усть-Лабинском районе Краснодарского края.
  
  -- Вы так доверяли ему?
  -- Исламуддин пользовался моим самым большим доверием. Он один из немногих в то время, в чьём присутствии я мог находиться без оружия.
  -- Вы легко отпустили его?
  -- Он сам так решил, и я был не в праве его задерживать, хотя всегда жалко отпускать верного человека. Но он был и остался нашим братом.
  
  
   На улице уже стемнело, и вскоре в комнату начинают заглядывать всё чаще какие-то люди. Ахмад Шах старается хранить спокойствие, но видно, что нетерпеливая атмосфера из-за двери, из коридора передалась и ему. Видно, что внимание его рассеивается всё больше. Догадываемся: стемнело, можно есть, а пока он здесь никто не может начать. Да и ему, видно, ничто человеческое не чуждо.
   Прощаемся. Собираем аппаратуру. Все радостно и шумно удаляются вглубь дома - дождались! В комнате нас оставляют одних минут на 15. Свобода действий полная. Не знаю, то ли это следствие личного уважения Масуда к журналистам, то ли знаменитое национальное гостеприимство, то ли интернациональное разгильдяйство охраны - как бы там ни было именно это спустя два с половиной года, 9 сентября 2001 года, будет стоить Ахмад Шаху и Асиму жизни.
  
   45 [Шейнин  Артём]
  
  
  
   ДОМОЙ
  
   Поскольку главное целью нашего приезда было интервью с Масудом и оно получено, оставшиеся дни проходят под знаком ожидания отправки. Я, было, заикнулся о поездке в Панджшер, но мне объяснили, что неизвестно, сколько времени ждать вертушки туда, потом вертушки оттуда, а потом ещё и в Душанбе.
  
   И сколько мы тут проторчим? И, главное, ради чего?
  
   В принципе я мужиков понимал - для них это работа, им никуда не нужно "возвращаться", у них с Афганом никаких дел и отношений нет, а что были - закончены.
   Три следующих дня подтвердили справедливость опасений моих напарников. Ситуация повторилась точно как в Душанбе - когда будут вертушки не знал никто, обещали, что как только, так сразу за вами придут, вас не забудут. Пару раз мы явственно слышали характерное цоканье винтов, выбегали на улицу и даже раз заметили удаляющийся Ми-8. Но нам объяснили, что это вертушки не в Душанбе, а в Панджер. Но куда они полетят оттуда неизвестно, может вернутся, а может сразу в Душанбе.
  
   Положение наше осложнилась тем, что за три дня мы использовали почти все аккумуляторы к камере. Попытка подзарядить их в специальном зарядном устройстве в первый же вечер закончилась плачевно - японское устройство не нашло взаимопонимания с афганским генератором и сразу же после втыкания в местную розетку приказало долго жить.
   По ходу дела, разъезжая по Талукану и окрестностям, мы предприняли несколько попыток его починить силами местных умельцев, к которым приводил нас Хабиб. Но достаточно было увидеть выражение их лиц при виде нашего прибора и оглядеть "оснащение" их мастерских (как правило ограничивавшееся допотопным паяльником, тестером и кучей явно спаянных откуда-то проводков и радиодеталей), чтобы понять: шансов нет.
   Правда, эти поиски обогатили мою память ещё несколькими запоминающимися эпизодами.
   Пока я ждал своих у одной из таких "мастерских", ко мне подошёл афганец, примерно мой ровесник. Удивил, довольно прилично заговорив по-русски:
  -- Русские?
  -- Да, из Москвы.
  -- Жалко, что вы ушли.
  -- Почему?
  -- При вас было намного лучше. Был порядок.
  -- Но ведь была война...
  -- Сейчас тоже война. Но тогда никто не мог придти в мой дом и отнять у меня, что хочет. А моджахеды - могут.
  -- А талибы?
  
   Всё это он говорит очень тихо, как будто кто-то может нас подслушать и тем более понять. На этом вопросе вообще переходит почти на шёпот:
  -- Талибы тоже не очень хорошо. Но порядка при них было больше!
  -- Откуда знаете русский?
  -- Выучил, когда ваши были здесь. Ладно, удачи вам.
  
   В другой раз меня поразил бабай, проезжавший на ослике по дороге, на которой мы снимали бесконечные вереницы осликов и повозок, везущие из Талукана по окрестным кишлакам дрова и всякую всячину.
   Он остановился из любопытства рядом с камерой, а я попросил своих - такой он прикольный был, совсем басмач из "Белого солнца...". Встал рядом с ним - смотрю, тут у моих мужиков как-то лица изменились. Поднял голову, а мой бабай-басмач вытащил из-за пазухи "Макаров" и поднял у меня над головой... Афганский колорит.
  
   Снимали мы это уже на выезде из города. Вокруг дороги только поля, да редкие дувалы, речка какая-то неподалёку бурлит, мост...
   Оператор отснимался с дороги, а потом решил перетащить камеру на поле, поснимать дорогу оттуда. Попросил помочь. Беру сумки, дохожу до края дороги почти и уж, было, собрался шагнуть на обочину и вниз. Но, чувствую, не могу. Мешает что-то. Не физически мешает, внутри... Не понял сразу даже. Не могу шагнуть дальше и всё - оператор смотрит, не понимает...
  
   Через несколько мгновений дошло - мы до этого либо в городе были, либо в кишлаке на окраине, либо на позициях духовских. А вот так, "на открытой местности" в первый раз оказались тогда. И местность ну просто типичная!
   Тринадцать лет прошло, а инстинкт сработал: сапёров-то не было тут до нас и с нами тоже не было. Сколько вдалбливали нам в головы перед любым маршем, перед каждой колонной: без надобности на обочину не прыгать. Сколько учили след в след ходить, даже в горах - и как само собой разумеющееся, что впереди цепочки сапёр. Сколько уроков жестоких было про то, что бывает, если эти правила нарушать.
   Вдолбили, запомнилось, видать с кровью-то уроки глубоко впитываются...
   И вообще на открытой местности это сидящее в глубине чувство, что за тобой кто-то наблюдает, а то и держит в прицеле, вновь вернулось, сколько не говорил я себе, что сейчас 99-й, а не 85-й и что я в составе телевизионной группы, а не второй парашютно-десантной роты. И мы на съёмках, а не на операции. Хрен там - жутко было, не по себе почти до конца. Может если б подольше, так привык бы, а недели не хватило...
  
   В какой-то из дней, когда уже отсняли всё и маялись без дела в гостинице (никуда не уйдёшь - вдруг вертушки, а нас нету), от нечего делать решил посмотреть, чем там на крыше занимается наш истопник. Забрался. Как и предполагал он чистил трубы. Погода хорошая, огляделся по сторонам, сделал пару фоток. Слышу, охрана чего-то снизу орёт. Присмотрелся, вроде мне. И истопник чего-то забухтел недовольно. Спускаюсь, спрашиваю Хабиба, что за шум.
  
  -- С крыши тебе были видны все окрестные дувалы, дворы и всё, что там происходит. А там женщины с открытыми лицами, да мало ли что - тебе это видеть не положено. Это как в чужой дом забраться. Особо рьяные могут и стрельнуть - вот они тебя и предупреждали, чтобы слезал.
  
   Как я любил развлекаться оба раза в Хосте, когда жили на поднимающейся в центре города к какой-то башне уступами горке, наблюдая за жизнью, происходившей на крышах и во дворах стоящих внизу дувалов в бинокль или прицел чьей-нибудь СВДшки. Ничего особенного, но как будто попадаешь в тот мир, куда нам вход заказан, где они живут, а не замирают перед вооружёнными иноземцами в ожидании каких угодно подвохов.
   И думать не думал, что и таким образом тоже попираю их обычаи и традиции - у нас-то вся запретная жизнь внутри дома, за окнами, занавесками. Вот. Объяснили 13 лет спустя...
  
   Да, чем же ещё развлечь себя в ожидании долбанных вертушек? Когда знаешь, что нужно оставаться как-то собираешься, а когда ждёшь отъезда, просто никакого терпения нет. Плюс ещё сидишь как дурак без дела (аккумуляторы-то кирдык).
   Кто-то сказал, что ожидается наступление, и все вертушки занимаются перевозкой боеприпасов и людей из Панджшера. Сколько это может продолжаться - неизвестно. Весёлая перспектива - второй раз никак не хочет отпускать Афган.
   Вот уж дежа-вю так дежа-вю.
  
  
  
   ОТПРАВКА
  
   Парадки вылизаны, сапоги обрезаны и поглажены, неуставные шевроны-погоны запрятаны в укромные места дипломатов. Все слова сказаны. Со всеми с кем мог и хотел уже попрощался - ведь прощаться начинаешь как только в очередной раз зацокают где-то над перевалом двигатели "восьмёрок" или гулко засвистят "коровы".
   Сколько раз за службу этого звука ждали мы как манны небесной: в ноябре 84-го, когда в палатках роты уже третий день изнывали от безделья наши "граждане", а мы, "шнуры", готовы были на себе оттащить их уже, наконец, в Кабул!
   В феврале 85-го, когда свист нескольких "коров" в низком и мрачном небе Гардеза возвестил о прибытии очередных "шнуров", уже следующего, осеннего призыва, благодаря которым мы сможем начать возвращение к человеческой жизни.
   Каждую зиму, когда не было погоды и долгие недели не было почты, мы ждали этого клёкота с нетерпением.
   На каждом десантировании, когда не было ясно как и где нас высадят, и кто и как встретит, мы ждали его с настороженностью.
   На многих операциях, когда опоздание "восьмёрок" на полчаса могло значить опоздание навсегда, мы ждали их с надеждой.
  
   Вся наша служба неразрывно связана с ожиданием этого звука, с высматриванием вертушек в небе, когда с надеждой, когда с тоской.
  
   Но ТАК, как в августе 86-го мы не ждали вертушек никогда. Но нам нужны были не просто вертушки, а те самые, что увезут нас в Кабул. Нам не нужна была почта, нам не нужна была медэвакуация. Мы уже дождались всех, каких только можно шнуров, даже призвавшихся два года спустя после нас (вот уж кто, наверное, не меньше нашего ждал "тех" вертушек... бедные).
  
   Пожалуй, ТАК же я ждал "своих" вертушек в январе 99-го. Бегал на каждый звук, матерился, видя в небе удаляющиеся борта, летевшие не туда....
   Я пробыл в Афгане всего неделю, но за эту неделю я снова прожил, пережил, прочувствовал все два года, что я был здесь в первый раз.
   Это как костёр зимой - тянешься, чтобы погреться, а прикоснёшься - обжигает.
  
   Этот костёр будет гореть в памяти всю жизнь, он из тех дров, что не сгорают. Всю жизнь будешь снова и снова тянуться к нему - но, дотронувшись, обжигаться. А потом опять тянуться - этот огонь сделал нас тем, что мы есть. И это навсегда...
  
   ...В какой-то момент мы перестали реагировать на звук вертушек. Сидели в палатке пили ещё недавно столь любимый, а теперь ненавистный "Си-Си". Из-за перевала, приближаясь, зацокали очередные "восьмёрки", прогрохотали над палатками роты и затихли где-то у взлётки. Никто даже не дёрнулся - сегодня мы уже два раза надевали парадки и потом опять снимали их - достало.
   Минут через 15 в палатку заглянул дневальный:
  -- Там по плацу к штабу из четвёртого батальона дембеля идут в парадках.
  -- Значит, не надоело им туда-сюда мотаться!
  
   Ещё пять минут сидим молча. Я не выдержал первый - вышел через задний тамбур, взглянул на плац. На плацу стояли уже шеренгой человек 20, и строй обходил кто-то из штабных.
   В палатку вбежал даже не с криком - со стоном:
  -- Там уже смотр на плацу, бегом, блять!! Просрём отправку!!!
  
   Так быстро тесные, ушитые по самое никуда, парадки мы не натягивали до этого ни разу. И на плац шли до этого с важностью, достойной дембелей, да и не разбежишься особенно на неуставных каблуках. Ну, а тут - на хрен важность, на хрен каблуки. БЕГОМ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
   Осмотр на плацу - проформа (повезло, некоторых сильно шмонали), потом в кузов ГАЗ-66 (как же тяжело через борт в ушитой парадке), потом бегом к запустившимся уже вертушкам - как привычно забираться в "восьмёрку" в х/б и с оружием - так непривычно в парадке и с дипломатом. Но как радостно!
   Набилось нас человек 15, сидушек всем не хватило, да какая разница, на полу посидим, не привыкать. Всё, отрыв!
   Лёту около часу. Успеваю отмотать от ноги примотанную изогнутую "как положено" бляху и кокарду-краба, гибрид солдатской и офицерской. С погонами погодим до Ташкента - всё же на погоны могут ещё и на пересылке взглянуть.
   Адреналин прёт почище чем перед десантированием. Хоть летим только в Кабул, всё равно - ДОМОЙ!
  
  
   ...Чего сильно ждёшь - всегда оборачивается неожиданностью. Мы и не обратили внимание на подкатившую к воротам "Тойоту". Как потом оказалось - ту самую. И дух был тот самый, который махал мне рукой неделю назад, а я не знал, как сделать шаг из "вертушки". И приехал-то он за нами!
  
  -- У вас очень мало времени. Быстрее в машину!
  
   Никогда так быстро не таскали мы аппаратуру. До этого все разы укладывали сумки бережно и аккуратно. На хрен аппаратуру, на хрен осторожность... БЕГОМ!!!!!!!!!!!!!
  
   На этот раз в аэродром превратили другое поле. Похоже то ли бывший стадион, то ли плац. На краю заметил даже пьедестал какой-то, пустой, правда. У края поля уже заводится вертушка. Народу перед ней тьма - человек 50 минимум. Плотная толпа и все чего-то орут и давятся к вертушке.
   Тётки с тюками, деды, мужики бородатые...
   Секундное замешательство - как пробраться через них. В своё время я бы не задумывался, но времена-то другие.
   Моё замешательство устранил один из приехавших с нами "моджахедов". Путь через толпу он прокладывал нам прикладом. Времена другие, а психология солдатская одинаковая. Теперь я смотрел на него чуть не с умилением.
   Ещё больше умилился, когда оказалось, что посадку не начинали, ожидая нас. Насчёт всего Востока не знаю, но Ахмад Шах своих гостей и впрямь уважает.
   Как и в прошлый раз забиваемся вглубь, к рампе. Народу набилось столько, что страшно смотреть - как в маршрутку в час пик. Сидят и на полу и чуть ли ни друг на друге. Начал считать - дошёл до 20 и бросил, чтобы не расстраиваться. Последних желающих от дверей отпихивают изнутри ногами, а снаружи охрана отгоняет прикладами. Похоже, в успех Масуда перед грядущим наступлением талибов верят здесь не все. Взлетели.
  
   Промежуточная посадка в Курган-Тюбе. Движки не глушат. Что-то скинули пилоты, что-то взяли. Начинаем взлетать. Удаётся попытки с третьей. Но ещё раза два после взлёта вертушка как будто ухает в яму и вытягивает её пилот уже у самой земли. После второй ямы мои напарники в окно уже не смотрят - развлекуха не для слабонервных.
   А я смотрю. Я верю в вертолётчиков. Я всегда верил в них. Я не мог не верить. Потому что как тогда лететь на боевые, если не веришь на все 100, что летуны вытащат, если что...
   Я знаю, что это афганские вертолётчики, но ведь кто ещё мог их учить, кроме наших? Уж что-что, а вертолётчики-то в Афганистане все советского производства.
   Лёту ещё минут тридцать. За это время успеваю разговориться с сидящим рядом бородатым. Хазареец. Служил при Наджибулле в армии, воевал. По-русски прилично говорит. В Москве у него девушка.
  
   Хотя летим только в Душанбе, но всё равно - домой. И только теперь задумываюсь о том, что уже жалею, что так всё быстро кончилось. Тогда, в августе 86-го, все мысли рвались из Афганистана домой. И сто лет бы его не видеть больше. Да и вряд ли, думал, вернусь когда - как и зачем?!
   Теперь знаю точно - вернусь. Хотя не знаю, как и зачем...
  
   Несколько лет спустя ответ сформулирует американский морпех, служащий в Ираке. В документальном фильме "Фаренгейт 9/11" он скажет: "Попадая на войну, ты оставляешь там часть самого себя".
  
   Именно к этой части себя, которая навсегда осталась там, "за речкой", я буду возвращаться всегда, в мыслях и в планах, в снах и наяву. Как и большинство тех, кто был там - как почти все знакомые мне "афганцы", которые, узнавая, что есть хотя бы гипотетическая возможность, тут же готовы составить компанию...
   Не знаю, случайно ли не легла у Морозова рифма в "Мы уходим!". Не написал он "Прощай, Афган..."
  
   До свиданья, Афган, этот призрачный мир
   Не пристало добром вспоминать тебя вроде.
   Но о чём-то грустит боевой командир
   Мы уходим, уходим, уходим, уходим.
  
  
  
   До свиданья, Афган. Мы вернёмся. Я вернусь, обязательно.........
  
  
  
  
   10 [Шейнин  Артём]
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Оценка: 8.50*42  Ваша оценка:

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2018