Аннотация: Вошел в сценарий к фильму "Щенки и псы войны"
Дочку мою я сейчас разбужу,
В серые глазки ее погляжу.
А за окном шелестят тополя:
Нет на земле твоего короля:
'Сероглазый король' А.Ахматова
Четырехэтажка протяжно завывала будто сказочный дикий зверь, проду-ваемая ветром через закопченные глазницы окон. Ута неподвижно лежала, свернувшись калачиком, на детском матрасе в углу у оконного проема. Это ме-сто ей нравилось: отличный обзор, все как на ладони. Хотя 'лежка' не из самых лучших, даже, можно сказать, из опасных. Отходов, почти никаких, если не счи-тать огромную пробоину в стене в одной из квартир на третьем этаже, выводя-щую в соседний подъезд.
Она достала пачку 'Данхила', закурила, с наслаждением затягиваясь. В голову почему-то лезли мрачные мысли. А это хуже всего, выбивает из колеи. Начинаешь нервничать, суетиться, делать ошибки. Работа, естественно, на-смарку. А любая ошибка в ее положении может стоить головы. И в мозгу неус-танно свербит: ' Самое дорогое в жизни - глупость'. Притушив окурок, она спря-тала его в политиленовый пакет, где уже звякали две стреляные гильзы. Даже для экскрементов и мусора у нее был специальный пакет. Она ни где не должна оставлять после себя ни малейших следов. Это главное неукоснительное пра-вило, которому она следовала всегда.
Она ждала приближения сумерек. Это было самое удобное для охоты вре-мя. После выстрела, как всегда - паника, потом начинают шевелиться, прочесы-вать, зачищать. А в наступившей темноте вряд ли кто сюда сунется. Самим же дороже встанет. Двумя этажами ниже пара, искусно установленных Расулом, 'растяжек'.
Она придвинула винтовку поближе к себе, напряженно вслушиваясь в за-вывание ветра, гуляющего по крыше, по заброшенному мертвому зданию.
Ута вспомнила далекий заснеженный в это время года Тарту, поседевшую рано мать, родной университет, в котором училась, и надо сказать, неплохо учи-лась. Почему же она здесь? В этой 'дыре'. В этой поганой холодной коробке, продуваемой насквозь холодным промозглым ветром, на грязном рваном матра-се, разостланном на захламленном цементном полу. Да, она и не Ута вовсе! Здесь она для всех Фатима!
Почему она здесь? Что привело ее сюда? Лютая ненависть? Месть? Деньги? Наверное, и то и другое, и третье. Ненависть к русским, переданная с молоком матери. Месть за убитого на Восточном фронте под Волховым деда, который воевал против частей Красной армии в группе 'лесных братьев' под командованием своего земляка, Альфонса Ребане, потом в легендарной развед-группе 'Эрна', входящей в состав войск СС. За многострадальную его семью, что репрессировали после войны 'коммуняки' и выслали в далекое Забайкалье. Месть за мамину четырехлетнюю сестренку, которая умерла в суровую зиму в далекой захолустной сибирской деревеньке. Наконец, месть за Хельгу, любимую подругу, почти сестру, с которой на соревнованиях разного уровня пробежала на лыжах не один десяток тысяч километров, которую в 95-ом в Грозном озверев-шие солдаты разорвали бэтээрами.
А что же деньги? Да, конечно, и деньги! Что скрывать. Она неплохо зара-ботала на той и на этой войне, отстреливая из засады русских офицеров и сол-дат. За это платили. И платили не плохо. Платили 'зелеными'. После первой чеченской она прекрасно устроилась в Германии в Гамбурге, тренером по стрельбе. Часто приезжала к старенькой матери и родственникам в Эстонию с полными руками подарков. Они были рады за нее. Считали, что ее жизнь уда-лась, что она имеет хорошую любимую работу, что она вышла за границей удачно замуж. Замуж? Ха! Ха! Ха! Да она терпеть не может этих скотов, воню-чих волосатых мужиков. Она всегда испытывала к ним отвращение. Началось с того, как на одной из студенческих вечеринок ее пьяную пытались изнасиловать двое однокурсников. До сих пор она испытывает омерзение и покрывается 'гу-синой кожей', вспоминая их слюнявые губы и потные суетливые руки, ползаю-щие словно осьминоги по ее стройному телу.
Подкатывался и здесь один молодой чеченец, красавец Рустам, думал, наверное, что не отразим как Парис. Рассчитывал, видно, что она тут же кинется ему в объятия, забыв обо всем на свете. Но, она отшила его. Потом, он опять как-то на одной из конспиративных квартир, где они скрывались, попытался по-зволить себе лишнее и силой овладеть ею. Ей надоели его домогательства и она пожаловалась Исе. После чего боевики боялись посмотреть в ее сторону, ни то, что дотронуться пальцем. Иса, правая рука эмира Абу Джафара, его слово в отряде закон. Никто не смеет перечить ему. Иначе - жестокая смерть!
Она достала из нагрудного кармана блокнотик в дорогом кожаном пере-плете, где вела свои записи и расчеты. Последнюю запись она сделала три дня назад, когда сняла солдата, загружавшего на 'Урал' бачки с едой и фляги. Пуля на излете ужалила его точно между лопаток. Она видела, как он, дернувшись, выронил из рук флягу и рухнул на землю. Второй солдат, что принимал у него груз, дико заорав, тут же упал на дно кузова и в испуге забился в дальний угол. Машина рванула стремительно с места, оставив убитого лежащим в колее. Это было в трех километрах отсюда, у блокпоста за мостом.
Она была всегда осторожной, в отличие от Хельги, за что та и поплати-лась. Ута старалась в день делать не более двух выстрелов, это было как бы неписаным правилом для нее, гарантией ее безопасности.
Хельга же, стреляя, входила в такой раж, что уже не могла остановиться. Она была азартным человеком, отменным стрелком. Джохар Дудаев высоко це-нил их дуэт. Хельга получала от 'охоты' не только порцию адреналина, но и ог-ромное наслаждение, сродни оргазму. Она, буквально, издевалась, играя со своими жертвами. Поочередно вгоняя пули в конечности солдатам, и когда те уже не могли уже двигаться и ползти, пятым выстрелом ставила окончательную точку на чьей-нибудь жизни.
Ута бережно извлекла винтовку из чехла. Прицел и ствол для маскировки были обмотаны тряпьем.
- Ишак, вонючий! - проронила она вслух, вспомнив, как Рамзан, эта воло-сатая грубая горилла, в пещере в темноте нечаянно уронил на ее винтовку ящик с боеприпасами, при этом разбив вдребезги ночной прицел. Что тогда было, трудно передать словами. Иса, расвирепев, чуть не замочил боевика на месте. В базовом лагере под Ножай-Юртом были четыре снайпера: она, украинец Микола Ковтун из Львова, одноглазый афганец Абдулла и молодая чеченка Зухра. С молчаливой дикой Зухрой ей трудно было найти общий язык, та шарахалась от нее как затравленный зверек, да она особенно и не стремилась к контакту с ней. С тупым грязным арабом тем более. Что может быть общего у отличницы уни-верситета с темным немытым туземцем. С Миколой же у них сложились нор-мальные деловые отношения, можно сказать, даже дружеские и не больше. Па-рень он был из себя видный, послужной список у него был внушительный. Когда-то служил в спецназе в Афгане, потом воевал в Приднестровье, Карабахе, на Балканах. Ковтун неоднократно предлагал ей работать в паре, но она отказыва-лась, слишком опасно, Лучше надеяться только на себя. Так вернее. Чем пла-тить жизнью за чужие ошибки.
Ей часто снились смеющаяся румяная Хельга в белой вязаной шапочке с красным орнаментом, с лыжами на плече. Горящий разрушенный Грозный. Со-ревнования по биатлону. Как она бежит, задыхаясь и преодолевая крутые подъ-емы, спуски, повороты. Как пытается собраться на рубеже огня. Легла! Ноги в стороны! В упор! Подвела мушку! Выдохнуть! Задержать дыхание! Плавно на-жать на спусковой крючок! Бах! Передернула пальцем затвор! Бах! Выдохнуть! Собраться! Плавно затвор! Бах! Пелена перед глазами! Бах! Стучит сердце! Вы-рывается из груди! Выдохнула! Еще раз выдохнула! Соберись же! Бах! Черт по-бери! В молоко! Четыре мишени закрылись, пятая же пялится на нее, смеясь, черным кружочком! Вскочила! Винтовку за спину! Где палки?! Штрафной круг! Быстрее! Еще быстрее! Эйно загрызет после соревнований! Будет пилить весь день! Всю неделю!
Ута достала из рюкзака термос. Надо подкрепиться, а то без движения со-всем можно окоченеть от холода. Как стемнеет за ней придет Расул, невысокий чеченец лет 35-ти, который снимет растяжки и отведет ее к кому-нибудь из че-ченцев, в надежное место. А на рассвете она вновь выйдет на 'охоту', но уже далеко отсюда.
В армию Мишка Тихонов угодил c 3-го курса института. Он успешно учил-ся на заочном отделении политехнического института и работал на заводе в конструкторском бюро инженером-конструктором. В прекрасный осенний день, когда солнечные лучи ласкали последние красные и оранжевые листы клена, росшего у них под окном, домой принесли повестку в армию. Мать горько запла-кала, он тоже был в шоке от неожиданного известия. Ведь в его жизни было так много всего интересного, и вот теперь на всем этом, выходит, поставлен крест на два года. Как же ТЮЗ, где сложился замечательный творческий коллектив, где он вечерами подрабатывал звукооператором? Как же туристические тусовки, походы в горы, сплав по рекам на плотах и байдарках, фестивали бардовской песни? А как же Лика? Как их отношения, зашедшие так далеко?
С Ликой Михаил познакомился три месяца назад на работе, она работала в отделе научно-технической информации переводчиком. Она была замужем и старше его на пять лет. Как только они впервые столкнулись друг с другом в ко-ридоре, и их глаза встретились, между ними возникла какая-то тонкая невиди-мая ниточка, навсегда соединившая их.
Он каким-то шестым чувством определял, когда она появится в коридоре, он вскакивал со своего места и буквально на крыльях летел из комнаты еще раз столкнуться с ней лицом к лицу и обменяться взглядом.
Так прошло полгода. И наконец-то случай познакомиться ближе предста-вился. На праздничном вечере, посвященном круглой дате создания их подраз-деления, который проводился в одном из ресторанов.
Весь красный, дрожа от волнения, он наконец-то решился, подошел к ней и пригласил ее на танец. После танца он уже больше не отпускал ее от себя ни на шаг.
Но праздничный вечер быстро пролетел. Они вышли из заведения одними из последних. Предстояла разлука. Было грустно.
- Я тебя провожу, - тут же вызвался он.
- Куда? - рассмеялась она серебристым смехом. - Я живу в пригороде, туда автобусы уже не ходят, а пешком мы только к утру доберемся до места. Придется мне идти ночевать к Любе.
Люба - это подруга, с которой она работала вместе.
- Зачем же к Любе? Пойдем ко мне, это недалеко отсюда! - ошалев от счастья, сказал он.
- А как же твои родители? Что они скажут?
- Да у меня никого сейчас нет. Матушка с Катей уехала к сестре в гости. Я сейчас хозяйничаю один.
- Ну, хорошо, пошли, - после некоторого раздумья согласилась она, взяв его под руку. - Не ночевать же на улице.
- Проходи, не стесняйся, будь как дома.
- Кто это у вас там? - шепотом спросила она, услышав за дверью какой-то шорох.
- Да, это Марфа, наша кошка. Сейчас я тебя познакомлю с ней. Только не гладь ее, она у нас дама с характером, не любит нежностей, тем более от чужих. Может окорябать.
- Обещаю, что буду вести себя как джентльмен и держать себя в руках.
- Надеюсь. Хотя верится с трудом.
Навстречу им бросилась серая пушистая кошка с белым галстуком на гру-ди. Она, не обращая внимания на гостью, мурлыча и подняв хвост трубой, стала тереться головой о Мишины ноги.
- Соскучилась, кисунька моя! - он подхватил ее на руки.
Лика прошла в гостиную, с любопытством окидывая взглядом все вокруг.
- У тебя чего-нибудь перекусить найдется?
- Лика, я тоже голодный как волк! Называется были в ресторане!
- Это ты во всем виноват, не дал мне поесть! У тебя одни только танцы на уме.
- Ничего, сейчас чего-нибудь сообразим. Хочешь яичницу пожарю!
- Не откажусь. А сумеешь?
- Обижаете, миледи!
- А кто у это вас живописью увлекается? - спросила Лика в изумлении, ус-тавившись на стену, на которой висело около десятка профессионально выпол-ненных картин. Здесь были в основном городские пейзажи со средневековой ар-хитектурой, и несколько портретов молодой девушки с длинными золотистыми волосами.
- Это рисовал мой брат Артем. Вернее, правильно надо говорить, писал . Картины не рисуют. Их пишут. Настоящие художники, естественно. А кто халту-рит, те малюют.
- Он, что у тебя художник?
- Да, он был профессиональным художником. Окончил Художественную Академию с отличием, мама очень гордилась им. Учился в мастерской самого Ильи Глазунова.
- А почему ты говоришь в прошедшем времени, был?
- Он умер. Два года назад. Ему было двадцать три, когда его убили. Пья-ные отморозки к нему в парке пристали, денег на бутылку у них не хватало. Че-репно-мозговая травма. Неделю в коме находился.
- Прости, я не знала. Замечательные работы. Особенно пейзажи.
- Их он в Лондоне рисовал, когда ездил туда с любимой девушкой.
- Чувствуется, с любовью выполнены. Это ее портреты?
- Ага. Она тоже художник, художник-реставратор. В Питере работала в Русском музее.
- Красивая.
- Была.
- Почему была? Тоже погибла?
- Да, нет. Пьет сильно. У них ведь свадьба должна была через месяц быть. А тут такое случилось. Лечили, кодировали, ничего не помогает.
- Несчастная девушка.
Миша отодвинул стекло серванта и достал из-за него цветную фотокар-точку.
- Вот последняя их фотография.
На снимке были изображены смеющиеся, стоящие в обнимку, длиноволо-сый парень и знакомая уже девушка, оба в потертых светло-синих джинсах с этюдниками через плечо. За ними виднелся знаменитый Вестминстерский Мост и часть 'Биг Бена'.
- Симпатичная была пара.
- Да, - грустно сказал Миша, водворяя фото на место.
- А хохлому кто собирает? - Лика кивнула на коллекцию хохломы, которой были забиты все полки на стеллаже и в стенке.
- Это матушка еще с 60-ти десятых начала увлекаться всякими народными промыслами, хохломой, жостовской росписью. Бзик у нее на эти штучки, хорошо чайники не собирает, а то полные кранты. У нее подружка, Раиса Ивановна, са-моварами, чашками и чайниками весь дом забила до отказа, ступить уже не где. Собирается музей чаепития открыть.
- А у тебя какое хобби, если не секрет? Я вижу в вашей семье у всех ка-кое-то увлечение.
- Почему у всех? У Катьки, например, никаких. Ее ни рисовать, ни на фор-тепиано играть не заставишь. А у меня гитара, песни, стихи.
- Интересно было бы послушать.
- Лика, сейчас уже довольно поздно. Соседи разворчатся. А завтра обяза-тельно сыграю. Я постелю тебе у матери в комнате, так что не волнуйся. Там тебе будет хорошо. Дом у нас тихий, приведений не водится.
Он лежал в темноте , закинув руки за голову, уставившись в потолок. Спать не хотелось. Восторг переполнял его, он был на седьмом небе от счастья, что рядом за стеной находится любимый человек.
Вдруг он услышал чуть слышные приближающиеся шаги.
- Можно я с тобой, - послышался ее шопот. Он не успел ничего ответить, она, приподняв одеяло, легла рядом, прильнув горячим телом к нему:
О той ночи ни кто не узнает.
Тебя давно в комнате нет,
Лишь тень твоя продолжает
Порхать под дробь кастаньет.
Ночь пронесется, как птица,
Боясь нас оставить вдвоем,
Солнцем черкнув по лицам,
С отметиной в сердце моем.
Благодаря абсолютному слуху он рано научился играть на гитаре, слушая как в подворотне поет блатные песни дворовая шпана. Подошла пора, блатняк сменила лирика Визбора, Дольского, Никитиных. В выпускном классе увлекся стихами поэтов Серебряного века. Он наизусть знал многие произведения Анны Ахматовой, Осипа Мандельштама, Александра Блока, Сергея Есенина: Чуть позже, после фильма 'Ирония судьбы', открыл для себя Бэллу Ахмадуллину :
Парнишку из соседнего дома, с которым учился его двоюродный брат Па-ша, и которого он хорошо знал, привезли из Афганистана в цинковом гробу за два месяца до вывода войск. На похороны собрался весь квартал. Это печаль-ное событие тогда оставило глубокий след в ребячей душе. Вечером, сидя в по-лумраке в своей комнатке, десятилетний Миша, тихо бренча на гитаре, сочинил песню про пацанов, воюющих в далеком Афгане:
Девятнадцать, девятнадцать лет
Много это или мало?
Осколком срезан берет
'Афганец задул с перевала!
Девятнадцать, девятнадцать лет
Много это или мало?
Когда пулей задет
В пыли у чужого дувала.
Девятнадцать, девятнадцать лет
Много это или мало?
В кармане девичий привет,
Но не будет весеннего бала.
Девятнадцать, девятнадцать лет
Много это или мало?
Не слышать больше кассет,
Не сделать больше привала.
Девятнадцать, девятнадцать лет
Много это или мало?
Солнце как холодный стилет
Блеснув, проплыло, пропало.
Девятнадцать, девятнадцать лет
Много это или мало?
Когда жизни рассвет,
А тебя уж не стало.
Девятнадцать, девятнадцать лет
Много это или мало:.
На перроне находилось несколько команд призывников, которых отправ-ляли к месту будущей службы. Команда, в которую попал Тихонов состояла из двадцати четырех человек. Командовал ими огненно-рыжий молодой капитан внутренних войск. Стоящий перед плацкартным вагоном старший сержант со шкодливыми глазами, открыв папку, по списку выкрикивал фамилии новобран-цев. Среди них оказался и его хороший знакомый, Алешка Квасов, пацан из па-раллельного класса. Весельчак, балагур и двоешник отпетый. Несколько лет он успешно косил от армии. То ногу сломал, то баптистом прикидывался, то голо-вой стукнулся, то веса не хватало.
Поезд тронулся. Устроившись на боковом сидении и прильнув к пыльному стеклу, как и остальные пацаны, Миша видел, как медленно уплывают назад за-плаканные лица матери и сестренки, за их спинами физиономии, машущих ру-ками, грустно улыбающихся друзей. Лики на перроне не было. Он просил ее не приходить его провожать.
- В козла будешь? - спросил Михаила здоровый, сидящий напротив, пле-чистый курносый парень в желтой тенниске, на которой было написано огром-ными красными буквами: 'YES!'
- Нет.
- Что так?
- Неохота.
- Переживаешь? Девчонка? Да? Да, плюнь на все! Не рви душу! Никуда теперь не денешься! Два года отдай!
- Мы не в Германии, где день отслужил, садишься в 'Фольксваген' и ка-тишь, либо домой на ночевку, либо в погребок пивка посососать, либо по бабам. А утром опять в часть, служить отечеству.
- Коль сел в дерьмо, сиди и не чирикай! - отозвался с верхней полки под-датый Алешка Квасов и затянул. - Не плачь, девчонка!
- Пройдут дожди! Солдат вернется, ты только жди..! - подхватил песню курносый, сдавая новенькие карты остальным игрокам.
Миша немного посидел, наблюдая за игрой, потом прошел в конец вагона. Закурил, глядя на мелькающие за открытым окном деревья и столбы, вслушива-ясь в монотонный перестук колес.
Квадрат окна. Осенних снов
Виденья словно паутина.
Квадрат окна. Сердца зов.
Порывы ветра бьют в стекло.
Квадрат окна. Прикосновение Христа,
Ранимая душа теперь чиста.
Квадрат окна. Зачем слова?
Только лишь дрожащая рука.
Квадрат окна. Нежная щека,
Ресниц твоих влажная черта.
Квадрат окна. Мелодия ушла.
Дрожит слеза, угасшая мечта.
Квадрат окна. Любовь была,
Играют жизни зеркала.
Квадрат окна. Мои года.
На грудь упавшая слеза.
Квадрат окна:.
Вдруг мимо него стремительно прошелестел курткой красный как рак Ква-сов. Отчаянно задергал ручку закрытого туалета. Видно кто-то уже его окуппиро-вал основательно. Дико замычав, Алешка выскочил в тамбур.
Из перехода между вагонами послышались протяжные стоны, блюющего на мелькающие внизу шпалы, призывника.
Самыми трудными были четыре первых месяца. В части молодых солдат гоняли немилосердно. Каждую неделю Михаил получал письма от Лики, как он радовался, душа пела, ликовала и в то же время было грустно, сердце разрыва-лось от тоски. Приступы тоски в свободные редкие минуты выплескивались в виде стихов на тетрадные листки в клеточку:
Темная Арка. Миг наступил,
Фигурка тает на фоне огней.
Вновь взглядом тебя проводил,
И снова разлука на несколько дней.
Темная Арка. Свидетель немой.
Горящие щеки, пылкие руки,
Глаза с колдовской глубиной,
Волшебного голоса милые звуки:
В роте его любили. За его песни, стихи, за виртуозную игру на гитаре, за добрый отзывчивый характер. Квас тоже стал в полку не последней персоной, к нему валили табунами, он хорошо рисовал и мастерски делал татуировки.
Окончился курс молодого бойца. Стали готовить к прыжкам с парашютом. Сначала были изматывающие занятия на тренажерах. Потом прыжки с вышки. Самым ответственным делом была укладка парашютов. Она проходила на лет-ном поле. На укладке при каждом десантнике прикрепленный инструктор, кото-рый учит и следит за правильными действиями подшефного. И вот настал тот страшный неотвратимый день. Ранним утром их построили на взлетной полосе. Проверили снаряжение, и они гуськом направились на погрузку в самолет. На-всегда запомнился первый прыжок. Все нервничали, колотил мандраж. Алешку Квасова и Витьку Дудника, которые к несчастью оказались одними из первых, буквально пинками в зад вытолкали из летящего 'транспортника' сержанты Ан-дреев и Бурков. Вопящий от страха на 'всю ивановскую' Квасов приземлился с мокрыми штанами. Но никто над ним не смеялся. Не он один стирался в тот знаменательный день.
- Запомните парни! Как уложишь, так и приземлишься! - не раз приговари-вал старший сержант Самсонов на укладке парашютов.
- Не дай бог, пацаны, вам в крупных учениях участвовать, до двух процен-тов по статистике отводится на погибших.
Но вместо учений их послали сюда, в Чечню.
- Нашу историю мы толком не знаем. Историю пишут летописцы, историки, а переделывают политики, - говорил Тихонов кучковавшимся у печки ребятам. - Пишут ту, которая их устраивает. Как много всплывает сейчас интересных фак-тов, документов, которые скрывали, которые похерили от простого народа. Взять, например, ту же 'Аврору', оказывается, это муляж, а корпус настоящего крейсера уж полвека ржавеет где-то в затоне. Или, например, взять ту же Вели-кую Отечественную войну! Вот ты, Квас, знаешь, что на стороне немцев воевало до 30 тысяч донских и кубанских казаков. А в Люфтваффе около тысячи русских летчиков. Нет, не знаешь. Почему? Да, потому что, настоящая правда не выгод-на была, коммунистам. Выгодна однобокая правда, которая устраивает полити-ков стоящих у власти.
- Мишель, расскажи еще что-нибудь!
- Расскажи, как ты в турпоходе в Карпатах с Петроса на пятой точке съез-жал!
- Сколько можно об одном и том же трепаться! Давай что-нибудь новень-кое!
- Как по горной реке сплавлялся!
- Лучше, давай, про параллельные миры! - попросил Антон Духанин.
- Параллельные миры ему подавай, хорьку! Вон они, рядом! В командир-ской палатке! Спиртягу жрут! Сейчас Сара и Розанов сидят и усиленно репу че-шут, как бы рядового Духанина и иже с ним Прибылова завтра озадачить так, чтобы пыхтели не разгибаясь! - съязвил под общий смех Макс Шестопал.
- Миш, или про Высший разум! - донеслось из угла.
- А Высший разум - в штабной палатке! Полковник Петраков! Чем не Высший разум? - вновь вставил неугомонный Шестопал, вызвав новый взрыв хохота.
- Макс, кончай! Дай послушать!
- Про параллельные в другой раз, - сказал Тихонов. - Лучше про Богоро-дицу вам расскажу. Тоже довольно загадочное явление. Случилось это еще в начале века, в Португалии, в местечке под названием Фатима. Троим детям, ко-торые в горах пасли коз явилась Богородица и предсказала начало первой ми-ровой войны. Кстати, это исторический факт.
- Хватит заправлять арапа!
- Я то же не верю! Брехня!
- Чушь собачья!
- Дело ваше. Хотите верьте, хотите нет. Но дети под присягой подтверди-ли это. А ведь они верующие были. До сих пор туда раз в год стекаются палом-ники со всего мира. А Богородицу стали называть Фатимской или просто Фатима по названию этого местечка.
- Хотя, кто его знает, - отозвался Бурков. - Дыма, как говорится без огня не бывает.
- Мистика какая-то!
- Вот со мной братцы была мистика, так мистика! - не выдержал вдруг, молчаливый сержант Андреев. - Было это несколько лет назад, когда меня в армию призвали. Село наше от районного центра далековато будет. А тут как на грех ни одной попутки нет. Ну, я и решил напрямки через лес. Лишние километ-ры срезать. Иду, значит, по тропинке, семечки лузгаю, о будущей службе поду-мываю. Оглядываюсь назад, а сзади, в метрах ста пятидесяти, женщина в чер-ном идет. Ну, идет и идет. Черт с ней. Прибавил шагу, чтобы не опоздать в воен-комат. Через некоторое время снова оглядываюсь. А женщина не отстает. Я еще прибавил ходу. Оглядываюсь, а она тоже прибавила скорости. Еще ближе, чем раньше стала. Лицо у нее бледное! Вся в черном! Тут уж, братцы, мне не по себе стало, перебздел не на шутку. Ведьма! Думаю. Припустил бегом. Оглядываюсь, и что бы вы думали? Она тоже бежит за мной бегом! Почти догоняет. Квас, дай-ка, сигаретку!
- Так, что дальше-то было?
- А дальше, пацаны, не поверите, - Андреев сделал пару глубоких затяжек и передал сигарету обратно. - Взмыленный остановился я, ну думаю, будь, что будь! На куски ведьмяку разорву, так просто не дамся. Догоняет она меня. Мо-лодая симпатичная, в черном. Тоже вся красная, запыхавшаяся. И кричит мне, не бегите так быстро, я за вами не поспеваю. Оказывается она с соседней де-ревни, ей тоже в райцентр надо, на похороны. А идти лесом боязно одной, уви-дела меня и идет следом, из виду потерять боится, все-таки живая душа в диком лесу. Так мы вместе до Беляевки и дошли.
- Будь я на твоем месте, уж давно бы рассудка лишился! - отозвался пер-вогодок Фарид Ахтямов.
- Тебе кукиш в кармане покажи, так тут же в обморок завалишься! - засме-ялся тостощекий румяный Пашка Морозов.
- Ой, какой смелый выискался! Сам, небось, при виде пленного 'ваха' ка-ждый раз за штаны держишься!
- Это ты зря, Фаридка, на Пашу наезжаешь, поклеп возводишь! Он на са-мом деле самый смелый из нас! Он же в схватках на мечах неоднократно при-нимал участие. Вот, сам представь, прет на тебя здоровенный бугай в кольчуге да с тяжеленным мечом или булавой над головой, тут не только в штаны сдела-ешь, родишь поневоле! - вступился за Морозова сержант Рубцов.
- Паш, поведай нам про свои битвы. Как вы страпаетесь на мечах. Сколько вас собирается-то? - попросил Наивняк.
- Ну, пару раз в год уж точно собираемся. Списываемся с ребятами из дру-гих таких же клубов. Устраиваем типа фестивалей. Либо они нас приглашают к себе, либо мы их. Клубов-то до хера всяких. Есть викинги, есть рыцари, мы же русские витязи. Сами кольчуги плетем, мечи куем, одежду шьем, чтобы все было в точности как в те века. В Европе проходят даже международные турниры. У нас один, как-то ездил на такой турнир в Польшу. Рассказывал, рыцарей и ви-кингов там собралось до этой самой матери. Красочный был симпозиум, органи-зация на высшем уровне. У нас, конечно, поскромнее. Спонсоров нет, все на добровольных началах. Последний раз мы собирались у нас, приехало со всей России около 90 человек. Солнечный июль. Хорошо. Неделю жили в шатрах на берегу озера, несколько грандиозных сражений устроили. Помню, в первый день высыпали из леса на берег в гремящих доспехах. Сошлись две команды. Наша и московская. Воинствующие крики, дикие вопли, звон мечей невообразимый сто-ит. Ошарашенные загарающие на пляже, естественно, в полнейшем шоке, ниче-го не поймут, что происходит. Будто машина времени назад крутанулась. Пов-скакивали с надувных матрацев и бежать кто куда, прятаться от вооруженной нашей орды. Сперепугу, кто в воду полез, кто в машины забился, кто в лес рва-нул во все лопатки. Смех да и только.
- Ну, а удары-то наносите понарошку?
- Сказанул! Понарошку! Да меня на третий день в схватке так шандарах-нули, что звездочки замелькали вокруг. Конечно, удары наносим не дуром, с ог-лядкой, чтобы на тот свет не спровадить. Но иногда без травм не обходиться. Бывает некоторых особо рьяных бойцов даже дисквалифицируют. У нас ведь не какой-нибудь тебе балаган. Все чин чинарем, и судейство, и жесткие правила, и дисциплина. Клинок я сломал о щит одного ярославца. Жалко. Из рессорной по-лосы мне его выковали.
- Жаль у нас в армии нет такого подразделения, типа русских богатырей. Кавалерийский полк есть, что во всех съемках участвует. Поговаривают, что это с подачи кинорежиссера Сергея Бондарчука его основали. Нужно было эпопею 'Война и мир' снимать. Он обратился к министру Гречко, тот и уважил его просьбу. Вот и батальон витязей бы завели в Вооруженных силах. Чтобы во всяких торжественных церемониях участвовали да в исторических фильмах сни-мались.
- А потом их, этих самых витязей, с мечами и кольчугами сюда, в Чечню! 'Чехов' с наемниками гонять по горам, - засмеялся Шестопал.
В палатку просунулась лобастая голова старшего лейтенанта Саранцева.
- Тихонов! Романцов! В полной экипировке бегом к комбату!
Миша и Андрей, чертыхаясь на чем свет стоит, стали надевать 'шаман-ские' маскхалаты. Забрав винтовки и снаряжение, отправились к майору Анохи-ну.
- Прошлым летом, после 'выпускного' решили компанией сходить на пик-ник на лесное озеро. Естественно, затарились основательно, - стал делиться с ребятами своими похождениями на гражданке Леха Квасов. - Две канистры вина с собой прихватили. Около четырех часов тащились по жаре, изнывали как ка-раванщики в Каракумах. Еще бы немного и стали бы вопить песню 'Три колод-ца'. Вино превратилось в горячий чай. Нашли походящую поляну на берегу реч-ки, что впадала в озеро. Пока, пацаны разводили костер, добывали дрова и ста-вили палатки, а девчонки готовили ужин, я пару раз успел приложиться к 'живи-тельному источнику'. Стало уже вечереть, когда все было готово, и мы сели за скатерть-самобранку. Выпили за окончание школы, за любимых учителей, за светлое будущее, потом под гитару стали песни горланить. И тут какая-то сво-лочь с другого берега из темноты, стала нас поливать матом и бросаться комья-ми земли. Потом уже выяснилось, что это были местные пастухи, дебилы. От скуки так развлекались. Ну, мы, не долго думая, переплыли на тот берег. Кто с топориком, кто с увесистой дубиной, и давай гонять этих придурков по темному лесу. Когда вернулись к палаткам, меня уже основательно повело. Видя, что я дошел до кондиции, пацаны долго заталкивали меня в палатку. Тут-то мне в го-лову и взбрендило, что будто бы кругом гестаповцы, а я партизан из отряда ле-гендарного Ковпака, и необходимо срочно рвать отсюда когти, пробиваться к своим через линию фронта. Я незаметно выбрался из убежища и пополз в сто-рону речки. В темноте проплыв по ней сотню метров, очутился на другом берегу, где вокруг шумел густой сосновый лес. Сколько я там пробыл, неизвестно. Толь-ко в мокрой одежде продрог как цуцик.
- Ну, ты и учудил, Квас! - не выдержал Макс Шестопал.
- Погодите, братцы, это только цветочки!
- Представляю, какие будут ягодки! - вновь вставил Макс.
- Так вот, стою, трясусь от холода. С ноги на ногу переминаюсь, вода хлю-пает в кроссовках. И гляжу, на противоположном берегу костер ярко горит, и до-носятся оттуда веселый смех и звонкие голоса. Тут мое серое вещество в котел-ке вдруг усиленно заработало. И меня осенило, что костер - это тепло, что ве-селый смех - это добро. Значит, там хорошие люди, а здесь в мрачном нелюди-мом лесу холод и злющие-презлющие враги. Главное, сам не могу сообразить, кто я такой. Как, заору:
- Помогите! Помогите!
А мне оттуда в ответ с того берега, мол, что случилось? Плыви сюда!
Я, недолго думая, очертя голову, бросаюсь в воду и плыву на мелькаю-щий перед глазами огонь костра. Подплываю, с трудом карабкаюсь на берег, плачу, мне кто-то помогает. Ведут к костру. И что вы думаете, пацаны, я отмо-чил? Сам до сих пор удивляюсь! Говорю спасителям сквозь слезы:
- Предоставьте политическое убежище!
- Ну, Квас, ты даешь! Политическая проститутка! - брякнул Антошка Духа-нин.
- Братва! Прямо, диссидент какой-то затесался в наши ряды! - отозвался, покатываясь от смеха, Макс.
- Так, вот. Кругом смех. Тут меня какой-то мужик требовательным голосом спрашивает, мол, кто такой? Откуда? Как зовут? Серое вещество вновь стало усиленно поскрипывать в моей гениальной башке. Ну, думаю, влип! Ни за что не скажу свое имя. Притворюсь, что я не знаю языка и совершенно их не понимаю. Встал у костра, греюсь, снял мокрую футболку, машу над пламенем и болтаю всякую чушь. Сыплю как из рога изобилия крылатыми выражениями на латыни, на французском, которые в словаре иностранных слов нахватался, чтобы перед девчонками козырять. Типа: dum spiro spero, veni vidi vici, cogito ergo sum, a la guerre comme a la guerre:..
- А что это означает?- спросил Витька Дудник, высовывая голову из-за бритой головы Сиянова.
- Да, эти слова все знают! А, остальное, как переводится?
- Я мыслю, следовательно существую! На войне, как на войне! Этими вы-сказываниями у меня башка была забита, дальше некуда!
- Витюша, заткнись! А ты, Квас, не отвлекайся! Что, дальше- то было?
- Вокруг смех, а я вида не подаю, что их понимаю. Одним словом, шлан-гом прикинулся. Болтаю и болтаю. Тут, бац! Иссяк словарный багаж! Что де-лать? Я давай по второму кругу, все равно, ни фига не понимают! И тут, навер-ное, я что-то ляпнул не совсем неприличное в дамском обществе, потому что, стоящий рядом белобрысый паренек, вдруг двинул меня кулаком в челюсть. Я потерял равновесие и завалился на 'пятую точку'. Встаю, все кипит внутри. Слышу, все ругают ударившего меня. Ну, думаю, это тебе, приятель, так просто с рук не сойдет. Вновь продолжаю трясти свою футболку над огнем, а сам секу за противником. Ага, рядом, справа стоит. Наклоняюсь, будто хочу шнурки завя-зать, потом бросаю футболку и, резко выпрямившись, бью ребром ладони его по горлу. После чего бегу в кромешную темноту. За спиной крики, топот, улюлюка-нье. Падаю с обрыва в речку. Тут я опять переключился на 180 градусов. Снова почувствовал холод. Увидел огонек костра. Значит тепло, значит добро. Вновь карабкаюсь на берег и бреду к тому же костру. Тут меня похватывают под руки наши девчонки и пацаны, которые уже битый час меня разыскивают по всей ок-руге. Оказывается, на берегу жгли костер ребята из спортивного лагеря, что рас-положился по близости. А ударил меня один из пацанов-спортсменов, чтобы пе-ред девчонками повыпендриваться, удаль молодецкую показать.
Утром просыпаюсь от дикого холода. Гусиной кожей покрыт, зуб на зуб не попадает. Лежу в палатке в одних плавках и сырых кроссовках на босу ногу. Ря-дом спящая Танька сладко сопит, любовь моего дружка Витьки. Интересная ис-тория, думаю, получается. С какой это стати, я у них в палатке околачиваюсь? А где же Витек? Высовываю нос из палатки. Раннее утро. Седой туман висит над поляной. Сырая трава кругом. Перед входом футболка моя мокрющая валяется с огромной прожженной на спине дырой. Никого не видно. Все по палаткам, по-хоже, разбрелись, дрыхнут. Только Витек, на переднем плане вниз лицом, отру-бившийся, в стороне лежит на буханках хлеба. Спокойно возвращаюсь на его законное место. Прижимаюсь к Таньке, так теплее.
- Губа не дура! - хмыкнул завистливо Дудник.
- Пусти козла в огород! - отпустил комментарий, не выдержав, Димка Ко-ротков.
- Через пару часов меня расталкивает Пашка:
- Вставай пьянь, несчастная, - орет на меня, 'замученного нарзаном'. - Пойдем извиняться. Ты Николая вчера обидел!
- Какого еще Николая? Идите все к черту! - отмахиваюсь. - Не знаю ника-кого Николая! Дайте поспать! Опупели, скоты, совсем!
Одним словом, привел он меня в чувство и пошли мы извиняться в спор-тивный лагерь, который рядом в лесу раскинулся. Сижу на бревнышке у речки перед погасшим кострищем, жду. Пашка же, отправился к спортсменам догова-риваться. Вдруг, гляжу, из лагеря вываливает вот такая толпа любопытных, - Лешка Квасов развел руками. - Смотрят на меня как на пришельца с других ми-ров. А впереди этот самый Николай топает, бицепсами играет. Комплекцией чем-то на Тайсона смахивает, правда, физиономия подобродушнее будет и по-светлее. Оказалось, я вчера у костра перепутал и вмазал не пацану, который меня ударил, а их тренеру, кандидату в мастера по боксу, Николаю. Слава богу, удар у меня спьяну не получился, попал ему в плечо, а то бы не сидел бы тут с вами:
Полог палатки откинулся, появился вернувшийся, окоченевший невеселый Тихонов, следом за ним ввалился его напарник, Андрюха Романцов. Михаил, молча, стал снимать 'шаманский наряд'.
