ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Щербаков Сергей Анатольевич
Карай (из цикла "Щенки и псы войны")

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 6.62*7  Ваша оценка:
  Он родился во внутреннем дворике городского отделения милиции в вольере немецкой овчарки Герды. Он был последним из шести щенков, осталь-ных разобрали. Никому не нравился, этот головастый, пузатый кутенок. Он це-лыми днями прыгал, неуклюже скакал вокруг своей матери, норовя ее укусить за морду, за лапы, за хвост.
  К песочнице, где со щенком забавлялись пацаны, нетвердой шаркающей походкой подошел дядя Паша, алкаш со второго подъезда. Дядя Паша был спе-циалистом широкого профиля, мастер на все руки: от сантехники до ремонта те-левизоров. Если б не его нескончаемые пьянки, цены бы ему не было. Сегодня он был явно с большого бодуна. Нечесанный, небритый, с опухшей испитой фи-зиономией, с дрожащими руками, в шлепанцах на босу ногу, с вечной беломо-риной в редких гнилых зубах. Он тяжело плюхнулся на скамейку у песочницы, где весело копошилась ребятня.
  - Мухтар! Ко мне! - оживился он, увидев у них рычащего щенка, бестолко-во вертящего головой.
  - Это не Мухтар! Это - Карай! Пограничная овчарка!
  - Ну-ка, давайте его сюда, посмотрим, что за птица ваш пес! Васек, твоя, что ли?
  - Ага, дядь Паш. Папа с работы привез.
  - Ну-ка, что это у нас за Джульбарс такой выискался.
  Мужик, зажав щенка между ног, бесцеремонно раскрыл тому пасть.
   - Злой будет, кобелина, - изрек он вытерая пальцы о штанину.
  - Почему, злой, дядь Паш? - ребята окружили алкаша.
  - Почему, злой? - Дядя Паша вновь, засунул свои прокуренные пальцы в пасть собаке. - А вот глядите сюда, видете нёбо у него темное. Это верный при-знак, что будет злобным.
  Караю не понравились: ни подвыпивший дядя Паша, ни его рыжие невкус-ные, грубые пальцы. Он жалобно тявкнул и, пятясь, попытался выскользнуть из тисков, в которые попал.
  Через пару недель, когда мальчишке надоело ухаживать и убирать за щенком, Карая вернули обратно к матери. А спустя месяц щенка передали в ме-стную воинскую часть.
  Здесь было намного интереснее и веселее, чем с мальчишками или в тес-ном вольере Герды. Первое время он терялся, не зная как себя вести с окру-жающими.
  Кругом стоял собачий гвалт, мат, требовательные приказы и строгие ок-рики кинологов. Проводник Карая, невысокий мешковатый Сэмен бесцеремонно хватал Карая за загривок, резко встряхивал и сердито рявкал: 'Рядом!'. Давая понять, кто тут хозяин. Если Карай куда-нибудь рвался или совал нос куда не следует, тут же получал от Сэмена нахлобучку по морде свернутой в тугую труб-ку газетой.
  Карай старался слушаться угрюмого проводника и четко реагировать на все его грубые окрики и резкие рывки поводка.
  - Карацупа, Карацупа, - громко неслось со всех сторон, когда их пара по-являлась на площадке. Солдаты постоянно подкалывали над нескладным лени-вым Семеном Коцерубой. Частенько по вечерам проводник появлялся в вольере поддатым. Он усаживался рядом с Караем, облокачиваясь спиной на сетку, при-жимая к себе собачью голову, и тихо бормотал какую-то окалесицу, пока не за-сыпал.
  Однажды утром Сэмен пришел черезчур веселый, с надраенными до бле-ска пуговицами и пряжкой, в 'парадке'. Что-то долго добрым голосом говорил Караю, как-то по-особому ласково гладил, трепал его загривок, торчащие уши. А потом ушел, часто оглядываясь назад и махая рукой, что никогда за ним не за-мечалось. Вечером еду овчарке принес не Сэмен, а проводник соседнего Бай-кала, мордастый грубый Шустов. Когда на следующий день вместо Коцерубы на очередную прогулку его вывел невысокий ласковый солдатик, которого все кли-кали Виталем, Карай почувствовал, что уже никогда не увидит Сэмена, своего рыжего неразговорчивого проводника. Время летело, Карай из суетливого без-заботного щенка превратился в рослого крепкого кобеля, в котором играла мо-лодая мужская кровь. Он, теперь выходя на площадку, тут же давал всем кобе-лям, своим недругам, о себе знать злобным вызывающим лаем. Он уже с жад-ностью втягивал манящие и дурманящие его собачьи мозги запахи сук, которых в части было пять. Из которых он особо выделял черную с рыжими подпалинами на боках трехлетнюю немецкую овчарку Гоби. Чего только он перед ней не де-монстрировал, пока Виталька Приданцев не ставил точку на его выкрутасах.
  
  
  Проводником же Гоби был рядовой Мирошкин. Караю не нравился этот долговязый белобрысый солдат со светло-голубыми глазами в вечно громы-хающих сапогах, который явно недолюбливал не только Карая, но и всех других кобелей, постоянно с громкими матюгами отгоняя их от суки Гоби. Однажды Караю даже досталось от него увесистой палкой по носу и сапогом в бок. Как Карай не огрызался, как злобно не рычал, Мирошкин на него абсолютно не об-ращал внимания. От кинолога противно пахло леденцами, которые тот постоян-но сосал.
  Но пришло его время поквитаться с ненавистным проводником, и он отом-стил за все обиды. Случилось это на экзамене.
  
  
  Попытки Витальки Приданцева сделать из Карая минно-розыскную собаку потерпели полную неудачу. Карай находил по едкому запаху взрывное устрой-ство, сжирал мясо и дальнейшее его уже абсолютно не интересовало. Виталька тщетно бился над тем, чтобы выработать у кобеля навыки поведения, необхо-димые собаке-саперу. Зигзагами при поиске взрывчатки Караю бегать не хоте-лось, а обнаружив мину, он сразу же раскапывал ее, вместо того, чтобы сесть и ждать вожатого. Он часто отвлекался на посторонние запахи и звуки. Не дай бог, ему увидеть издали какого-нибудь кобеля, он тут же забывал обо всем на свете и, сломя голову, рвался в драку. Особенно, его выводил из себя 'кавказец', не-возмутимый кобель Гуляш, который с независимым видом шествовал рядом со своим проводником на собачью площадку мимо его вольера. Как-то они не на шутку схватились друг с другом, когда зазевались кинологи. Только клочья гус-той шерсти летели от гордого с подстриженными ушами соперника, Караю тоже перепало не слабо, месяц припадал на заднюю лапу и зализывал рану на боку.
   Командир взвода минно-розыскных собак старший прапорщик Коробков давно рукой махнул на него, пока не обнаружились скрытые способности овчар-ки. На экзамене по караульной службе Мирошкин, напялив 'робу', попытался подойти к посту, охраняемому Караем. Карай, молча, наблюдал за приближаю-щимся 'нарушителем', вместо того, чтобы начать облаивать, он подпустил 'на-рушителя' поближе и намертво вцепился в рукав своего давнего недоброжела-теля. Коробков, выхватив из кобуры 'макаров', расстрелял всю обойму над го-ловой собаки. Но, безрезультатно, Карай и ухом не повел, он абсолютно не реа-гировал на громкую пальбу. Между с вольером Герды, где родился он, и гаражом находился милицейский тир; и Карай настолько привык к выстрелам, что не об-ращал на них никакого внимания. После этого случая решили его дрессировать уже по другой программе, как подрывника и ликвидатора огневых точек.
  
  
  Уложив Карая, Виталька перевязывал ему пораненную осколком стекла лапу.
  - Что, производственная травма? - изрек старший прапорщик Стефаныч, присаживаясь рядом и почесывая у собаки за ушами. - Ничего, Караюшка, до свадьбы заживет.
  Карай, блаженствуя, вытянул морду и наблюдал за Гоби, которую в углу палатки кормил Мирошкин.
  - Вишь, как зыркает на сучку.
  - Мать-природу не обманешь! Она свое возьмет!
  - Мирошкин ему позыркает, ребра-то пересчитает, - отозвался рядовой Привалов, с усилием и протяжным стоном стягивая сырой сапог.
  - Это точно! Мирошкин ведь у нас великий борец за чистоту нравов! Он не позволит, чтобы какой-то безродный кобелишка клеился к его чистокровке -красавице! - согласился пулеметчик Пашка Никонов.
  - Мать честная, ну и вонь! Портянки хоть выжимай! Ноги скоро совсем сгниют! Бля! - запричитал Привалов, рассматривая растопыренные красные пальцы на ногах.
  - Несет от лап как из мертвецкой!
  - Слава богу грибка нет! - отозвался Пашутин, соболезнуя. - А то совсем хана была бы! Хер его выведешь! Тем более в наших курортных условиях.
  - У нас в учебке был один парень из местных, - поддержал тему сержант Кныш. - Ну и послали нас как-то на учения в Тоцкое. Жара была несусветная. В выгоревшей степи от солнца не укрыться, не спрятаться. Все просолились от по-та. Ноги в сапогах сопрели. И он где-то подцепил эту заразу. Приехали в родную часть. Пацан измучился. Мать ему каких только мазей не приносила. Ничего не помогает. И знаете, как он вылечился?
  - Ну, и как?
  - Мать отпросила его на несколько дней и отвезла к старой бабке в дерев-ню, которая всякие заговоры знает. С роду никогда не верил в эти колдовские штучки. А тут сам поразился. Болячки у парня как рукой сняло. Даже следов не осталось. В течении пяти дней приходил он к этой древней бабульке рано утром, на рассвете, и она что-то там шептала и молилась.
  - Да, в прям чудеса какие-то!
  - Вон, Свистунова бы к бабке свозить. Вся морда запрыщавила.
  - Не умывается, вот и прыщи отсюда. Холодненькой водичкой бы почаще свой фэйс протирал и прошли бы.
  - Нет, пацаны, не в этом дело, - отозвался Стефаныч. - Это гормоны в нем в избытке играют. Бабу ему надо, тут же сами исчезнут.
  - А нам, значит, не надо? Так, что ли? Раз у нас физиономии чистые! - возмутился Пашка.
  - Ну вот и все, Карай! - сказал Виталька, закончив перевязку.
  - Караю надо специальные мокасины сшить. На Севере ездовым собакам такие надевают на лапы, - вставил рядовой Пашутин.
  - На хера им мокасины?
  - А чтоб не поранились о ледовую корку снежного наста. Корка как стекло. Лапы изранят, какие они после этого ездовые собаки. Инвалиды, да и только!
  - Вчера, женщина встретилась, ищет сына, пропавшего еще в ту войну, - сказал Стефаныч, тяжело вздохнув. - Бедная, все еще на что-то надеется. Го-ворит, сынок может в плену. Всю Чечню исходила пешком. Скольким матерям достались такие страдания, а скольким еще предстоят.
  - В 96-ом троих ребят-срочников из нашего батальона заманили 'чехи' на свадьбу, и пропали пацаны ни запанюшку табака, - добавил Кныш. - Казнили их, потому что за них выкуп не прислали. Где предкам, работягам, такие бабки дос-тать? А казнь на видеокассету, сволочи, записали и отправили родителям.
  - Да, в прошлую войну столько ребят сгинуло! - согласился Эдик Пашутин. - В плен попали и все. Канули. В 96-ом в Хасавюрте Александр Лебедь подписал мирный договор с 'чехами', а из плена из солдатиков так никто и не возвернул-ся. Государству по херу, насрали на ребят. Это в наше время. А что уж говорить об Отечественной. До сих пор сколько незахороненных солдат лежит по лесам и болотам. Вон взять, к примеру, Мясной Бор, так там целая армия погибла. И всем по херу. Зато монументов и памятников наваяли до чертовой матери. Спа-сибо поисковым отрядам, скольких, без вести погибших, солдат перезахоронили, скольким вернули имена. У меня знакомый парень несколько раз в составе тако-го отряда в экспедициях был. Рассказывал, как они поиском занимаются. Без металлоискателя там делать нечего. Хотя останки некоторые прямо на поверх-ности лежат. На поиск, как правило, выезжают весной, пока травы нет. Мест-ность там сильно заболочена. Поисковая работенка не из легких. Приходится по локоть в грязи копаться. Черепов дырявых , касок ржавых до этой самой матери везде валяется. И 'розочек' от мин кругом до хера встречается да и целых мин хватает. И немчура попадается. Даже как-то, говорит, презервативы фрицевские нашли.
  - Что, прям целехонькие? - спросил первогодок Привалов, зардевшись.
  - Говорит, почти как новенькие! В упаковочке!
  - У моей матери двоюродный брат живет в Питере, - продолжал Эдик. - И у него садовый участок находится в как раз на том месте, где проходила линия обороны Ленинграда, где когда-то шли жестокие бои. Так он, пока дачу обуст-раивал, не один десяток ведер с осколками от мин и снарядов собрал. Вся земля там нашпигована ржавым металлом. А когда стал копать, наткнулся на останки нашего бойца и рядом с ними на 'ганса'. Похоронил их обоих, только в разных углах участка. А бляху немецкого солдата отдал в местный музей, там обещали связаться с немцами, чтобы выяснить, кто был погибший. Может быть родствен-ники еще живы.
  - Показывали как-то по телику военное кладбище в Германии, как там немцы ухаживают за могилами наших солдат, советских солдат. Вроде бы, даже сколько-то марок выделяется на уход за каждой могилой, - отозвался сержант Афонин.
  - А у нас, что на мертвого насрать, что на живого! - вставил пулеметчик Пашка Никонов, поджав под себя голые мозолистые пятки.
  - Сейчас хоть жетоны, а в Отечественную солдаты специальные текстоли-товые капсулы носили с бумажками внутри, в которые личные данные записы-вали, - сказал Эдик Пашутин. - Влага попала, и все, хана. Сколько их до сих пор, безымянных, по полям и лесам находят.
  - Академик, откуда ты все знаешь? - откликнулся рядовой Свистунов.
  - Книжки читать надо, глухомань моя, Свисток! - отрезал Эдик. - Небось, кроме 'Айболита' и 'Муму' ничего и не листал за свою сознательную жизнь? Да и то, наверное, только в школе.
  - Академик, а ты, как в армию-то загремел? - спросил Пашутина Виталька Приданцев, извлекая, торчащую из нагрудного кармана, ложку с нацарапанной надписью 'Ищи сука мясо'. Поковыряв в банке, кинолог вывалил остатки тушон-ки в котелок Карая.
   - С такой светлой башкой, как у тебя, в университете преподавать, - под-держал Витальку Привалов.
  - Кинули в институте, суки! Маманя из кожи лезла, чтобы меня учиться пристроить. Большие бабки за репетиторов платила, на каких только подготови-тельных курсах не учился. Одним словом, сдал вступительные экзамены на все пятерки.
  - Ну, даешь! Молодца! Дай пять! - в восхищении сказал сержант Афонин, протягивая Эдику лопаточкой ладонь .
  - Представляете, мужики, мое удивление, когда я в конце августа не на-шел себя в списках студентов. Пошли разбираться. Оказалось, надо было в при-емную комиссию сдать документы-подлинники. А я, сдал не подлинный аттестат, а копию. Потому что, у нас задержали выпускной вечер. И вместо аттестата я отвез в институт копию и забыл про это. Одним словом, меня не зачислили. На-верное, протащили сынка или дочку какого-нибудь толстосума. Пошли разби-раться к ректору. Тот, эдакая жирная морда, заявляет, что поезд ушел, так как уже выпущен приказ. Мест нет. Ничего уже не попишешь.
  - Ну и сволочь! - вырвалось невольно у Стефаныча.
  - Могу, говорит, только зачислить вашего сына на заочное отделение. По-сле зимней сессии, когда произойдет отсев, переведет меня на дневное. Делать нечего, согласились. А тут как тут повесточка в доблестную нашу армию. Вот так меня кинули ректоры, проректоры. Теперь, вот здесь, с вами лясы точу.
  - Ну и суки же! Похлеще боевиков будут! За такое мало кастрировать!
  
  
  Карай, вытянув вперед лапы, положил на них свою морду и, навострив уши, вслушивался в разговор военных. Взаимоотношения с военнослужащими у него были замечательные. Только двух он недолюбливал: ненавистного Мирош-кина, проводника Гоби и мрачного 'собра' Трофимова, от которого веяло смер-тью, хотя к Караю тот относился доброжелательно и даже частенько делился пайком.
  - Диман, имей совесть! Ладно, мы без баб изнываем, скоро на стенку нач-нем бросаться, - обращаясь к Мирошкину, сказал Стефаныч. - Но Караю за что такая немилость? Вишь, как глазенки у него наивные блестят? Ему-то за что та-кая монашеская доля?
  -- Пусть только сунется к Гоби, я ему навтыкаю, ребра-то в миг пересчи-таю! - проворчал Мирошкин.
  - Это он с Караем поквитаться хочет за то, что тот его на экзамене, тогда изрядно потрепал, - вставил Приданцев, подбрасывая в печурку щепки.
  - Мать рассказывала как-то про свое детство, была у них немецкая овчар-ка. Родила щенков, двоих оставили. Один из братьев в нее уродился, лобастый такой и злой. Его потом на цепь посадили, а другой непонятно в кого. Нос длин-ный как у лисы, а уши лопухи висячие как у охотничьей. Такой проныра и про-хиндей был. Все в дом таскал, что плохо лежало. Как-то домой приволок, неиз-вестно откуда, мясорубку. А прославился после одного интересного случая. При-клеился как банный лист к их квартиранту, молодому офицерику, всюду ходил за ним попятам. Тот на службу, и он с ним, тот на свидание к девушке, и он тут как тут. И вот однажды вечером, заявляется домой с крынкой сметаны, а чуть позже возвращается жених. И выясняется, будучи в гостях у его невесты наш кобелек в ожидании друга крутился, крутился и присмотрел, что в сенях стоит крынка со сметаной. И не будь дурак, смекитил, что дома со сметаной напряженка.
  - У нас тоже! - пробурчал, почесывая меж лопатками, грустный Привалов.
  - На другой день молодому человеку пришлось идти извиняться за этого плута.
  - Ценная собаченция была! Надо тоже Карая обучить этим повадкам, что-бы нам что-нибудь с кухни таскал, - размечтался сержант Афонин.
  - Нечего боевого пса портить! Если б не он, давно бы червей кормили!
  - А у наших соседей был боксер. Тоби его величали. Рыжий, круглый как бочонок. Ему частенько ветеринара вызывали, потому что он на прогулке во дворе на землю падал. Ожирением страдал, бедолага. Вот боюсь, как бы наш Карай тоже не растолстел. Бегать, почти не бегает. Разленился в конец. Все на броне раскатывает. Собак надо гонять как сидорову козу, чтобы не теряли спор-тивную форму, они ведь как люди, и ожирение, и инфаркты у них те же случают-ся.
  - Растолстеешь тут с вами, верно, Караюшка? - улыбнулся в пшеничные усы Стефаныч. - Нет, чтобы мясца подбросить из пайка! Жмотитесь, козлы!
  - Толку от вашего Карая, как от козла молока! - лениво брякнул Мирошкин.
  - Это почему же?
  - Ни одного фугаса за всю командировку не отыскал! Бестолковый кобель. Сколько учили, и все бестолку. Правильно Коробков говорил, что его место в дворовой будке на цепи. У Гоби только за первые два месяца десятка четыре обнаружила, не меньше!
  - Ты, чего мелешь, хромоногий дристун? - вскипел возмущенный Виталька Приданцев. - Забыл, как с полными вонючими штанами, месяц тому назад, пол-зал и скулил под забором и соплями умывался. Кто, тогда всех из той вонючей жопы вытащил? Кто, 'чеха' того волосатого с пулеметом завалил? Ты, что ли? Бздел вместе со всеми, небось думал, хана пришла?
  - Верно! Если б не Карай, не грелись бы сейчас у печурки и лясы не точи-ли! Нечего на него бочку катить, он не минно-розыскная собака, а ликвидатор ог-невых точек. И заслуг у него не меньше чем у твоей сучки, - вступился за кобеля сержант Кныш.
  - Да, это был полнейший геморрой! Ускреблись, тогда просто чудом! - вставил прапорщик Стефаныч, переворачиваясь на другой бок, вытягивая оне-мевшую руку и шевеля пальцами.
  - И вообще для собак отдельная палатка должна быть. Чтобы не нюхали тут вонючие грязные портянки да засранные штаны Димана Мирошкина. И дерьмовое курево наше им тоже не на пользу. Запросто чутье на нет можно по-садить, - добавил Пашутин.
  - Надо держать либо только кобелей, либо только сук. Из-за течки последних псы с ума сходят. Какой от них после этого прок?
  Неожиданно Пашка Никонов громко протяжно пукнул. Все дружно захохо-тали.
  - Эдик! Эдик! А ты говоришь, портянками! Да тут сам от газовой атаки коньки отбросишь, чего уж от псины-то ждать!
  - Придется собакам в противогазах бегать! Либо от нас пердунов пересе-ляться в персональную палатку!
  - Вы, чего ржете, козлы? Карай иногда тоже так подпустит, хоть нос зажи-май! У меня от его пуканья прям астма начинается!
  - Пашуня, с кем поведешься!
  - Ну ты, Паша, стрельнул! Будто из гаубицы саданул! У меня до сих пор в ушах звон стоит!
  - Им даже пищу горячую нельзя давать, можно нюх заварить. Ну, а вонь саляры и бензина для них - вообще полный п:дец, - вернулся к прерванной те-ме Виталь.
  - Так нечего им тогда на броне с кинологами раскатывать. Пусть своими ножками, ноженьками топают, раз нежности такие. Нечего с ними цацкаться и церемониться.
  - Церемониться? Цацкаться? - возмущенный Приданцев обернулся к Привалову. - А ты знаешь, дубина стоеросовая, что одна собака десятка саперов стоит! Они, что могут? Щупом потыкать да с миноискателем пройтись, металл какой-нибудь найти. А мины сейчас какие? В пластмассовых корпусах. Много ты их обнаружишь? То-то, же! А минно-розыскная собака она и тротил учует, и краску заводскую маркировочную, и еще в придачу запах свежекопаной земли. Да не просто так, а за несколько десятков метров! В кого впервую очередь стре-ляют? В собаку! Потому, что от нее боевикам больше урона, чем от самого ма-терого вояки.
  Лежащий Карай поднял голову и, почувствовав нервозность хозяина по его тону, коротко угрожающе гавкнул.
  
  
  
  В палатку с бачками ввалились, чертыхаясь на чем свет стоит, замерзшие Привалов и Свистунов.
  - Когда же тепло-то будет, холод прям собачий! Зуб на зуб не попадает!
  - Продирает до самых костей! - пожаловался с румянцем во всю щеку Привалов.
  - Хватит гундеть, - сердито оборвал его старший прапорщик Стефаныч.
  - Вахам, думаешь, слаще? - высунув нос из спальника, вяло отозвался ря-довой Секирин.
  - А им-то что? Коврики расстелят, на коленях помолятся своему аллаху, и похорошеет сразу! - брякнул, потягиваясь и сладко позевывая, проснувшийся, круглолицый как хомяк, прапорщик Филимонов.
  - Ну, а тебе, что мешает? Тоже помолись, только лоб не разбей, тоже мне, умник выискался! - буркнул Стефаныч.
  - Не приученс! Пионеры мы! В бога не верим!
  - Вот отсюда и все наши беды! Что безбожники мы!
  - Да, народ одичал, грубый стал, злой! Ни в бога, ни в черта не верит!
  - Это все коммунисты виноваты. Постреляли весь цвет нации, всю интел-лигенцию извели под корень, да веру у народа отняли. Одних только священни-ков в 'гулагах' загубили десятки тысяч. Откуда вере-то быть? - отозвался Эдик Пашутин.
   - А с чеченами все намного проще! - откликнулся Стефаныч, поудобнее устраиваясь на нарах.
  - Это почему же? - полюбопытствовал Прибылов, держа красные ладони над буржуйкой.
  - У них менталитет иной, в отличие от нашего.
  - Это еще как?
  - А вот так! Соображалка иначе работает. Ты, вот к примеру, что сдела-ешь, если твоя баба тебе рога наставит. В лучшем случае, обзовешь блядью да пошлешь подальше вместе с ее хахалем.
  - А в худшем? - полюбопытствовал контрактник Головко из спальника.
  - А в худшем - морду набьешь! А чечен на твоем месте зарежет их обоих, чтобы позор свой смыть кровью.
  - Это точно, у джигитов, у них так!
  - Им кровищу пустить, что два пальца обоссать!
  - Вот еще, чтобы я из-за всякой шалавы срок мотал и на нарах кантовался! Увольте, сэр! - буркнул возмущенный Головко.
  - Вот, видишь, начинаешь рассусоливать, а у него другого просто понятия по этому поводу не может быть. Кинжалом вжик! И точка!
  - Знаете, что меня больше всего поражает? Как у них старших и стариков почитают! Позавидуешь!
  - А у нас, что не уважают старших?
  - У нас уважают? Ты вот, например, сидишь на завалинке в своей Присте-баловке и семечки лузгаешь, а мимо дед Мазай со своими серыми зайцами, кряхтя, с клюкой ползет. Ты и усом не пошевелишь, чтобы встать, поздоровкать-ся, о здоровье поинтересоваться и место ему, дряхлому, убогому уступить. Гля-дишь, еще и пердуном его обзовешь старым.
  - Ну, уж скажешь тоже! - фыркнул обиженно Привалов.
  - У них же, с детства приучают почитать старших и во всем слушаться их.
  - Оно и видно, как почитают стариков. Вон, в Автурах неделю тому назад старейшину грохнули!
  - Что ж, встречаются и у них сволочи и поддонки!
  - А у нас как воспитывают? Носятся как с торбой расписной, сюсюкают. Сюси-пуси, как бы не устал, как бы не споткнулся. Конфетки, шоколадки ему в ротик, лучшие сладенькие кусочки. Чуть пискнет, хочу этого, хочу того, родители из кожи лезут, из штанов готовы выпрыгнуть, чтобы угодить любимому дитяти. А потом вырастает эдакий дебил, у которого никакого понятия о доброте и любви в помине в сердце нет. И начинает из пожилых родителей жилы тянуть и нервы трепать. Знаю, таких сволочей, готовы с матерей последнее вытрясти, чтобы глотки ненасытные залить. Пропивают их жалкие пенсии, да еще и руку на них поднимают, гаденыши.
  Донеслись одиночные выстрелы из 'макарова'. Карай, подняв голову, на-стороженно навострил уши, выжидающе взглянул на Витальку.
  - Кто там еще палит, мать вашу? - проворчал Филимонов.
  - Да, это - 'собры'! - отозвался Привалов. - Савельев с Квазимодо по берегу бродят, от скуки рыбу стреляют!
  - Чего стрелять! Глушить надо!
  - Какая сейчас может быть рыба?
  - Тут рыба? - присвистнул Головко. - Одна мелюзга!.
  - Ну, не скажи! Я вчера вот такого оковалка видел! - Эдик Пашутин развел руками.
  - Во сне, что ли? - засмеялся старший прапорщик. - Откуда здесь такие?
  - Вот и я поразился! Речушка-то, перепрыгнуть можно!
  - На жареху или ушицу, я думаю, при желании можно настрелять.
  - Летом может и есть рыбешка. А сейчас холодно, вся, наверняка, на глу-бину ушла. Хер, что увидишь.
  - Эх, помню, ездил с майором Парфеновым на рыбалку под Оренбург на Урал, - начал Стефаныч. - Вот там, настоящая рыбалка. Петрович-то большой любитель рыбной ловли. Хлебом его не корми, только дай со спиннингом поза-бавиться. Там озерков до этой матери. Река весной разливается и заливает все впадины и овражки вокруг. Там в любой луже можно рыбу ловить. Едем на 'уа-зике', смотрим, мужик по большой луже бродит с железной бочкой без дна. Спрашиваю, с приветом, что ли, чего это он там забыл. Может с головой не все в порядке? Петрович отвечает, как что, рыбу ловит. Муть подымает со дна и боч-кой накрывает сверху, потом нашаривает рукой рыбу, которая в бочке оказалась. Приехали на место. На чистое озерко под Гирьялом. Раков до черта. Петрович вывалил свои снасти. Я прям, ахнул! Чего только у него там не было! Одних только спиннингов, штук семь-восемь, а блесен тьма тьмущая, сотни четыре не меньше наберется. Мы-то народ простецкий, все больше бредишком, либо мор-дочками. Дал мне спиннинг попроще, чтобы я не особенно мучился. Кидаю, тол-ку никакого, одни зацепы! А он таскает одну, за одной! Все щучки как на подбор. Я же только успеваю блесна менять! Присобачил блесну поздоровее, чтобы дальше летела. Кинул, а она у меня оторвалась и улетела. А кончик лески с узелком назад прилетел как пуля да как меня долбанет в шею! Вот сюда, где сонная артерия. Хорошо не в глаз! Я от удара чуть сознание не потерял! На этом в тот день рыбалка для меня и закончилась. Домой приезжаю, там новая непри-ятность. Жена не в духе. Руки в боки и спрашивает: 'Что это у тебя? Откуда?' Объясняю так, мол и так. Блесна оторвалась. Не верит. В зеркало, говорит, глянь. Посмотрел в зеркало, а на шее - пятно, будто от засоса:
  
  
  
  Карай, помахивая хвостом, наблюдал, как военные раскладывали на зем-ле захваченные трофеи. Здесь были и четырехсотграммовые тротиловые шаш-ки и гранаты с ребрышками и три фугаса. Старший прапорщик Стефаныч извлек из второго рюкзака металлическую трубу с прицелом. Почему-то эту зеленую трубу, из которой вырывается огненная стрела, старший лейтенант Колосков на-зывал 'шмелем', 'шмеликом'. Чудак! Но, он то, Карай, прекрасно знает, какие они, шмелики. Они такие маленькие мохнатые и гудят совсем не так, когда ле-тают над цветами.
  Карай, тихо скуля, из стороны в сторону беспокойно заметался на длин-ном поводке. Гоби нигде не было. У стены школы сержант Кныш и Виталька Приданцев перевязывали бинтом его давнего врага, проводника овчарки - Ми-рошкина. У солдата все мелко тряслось, и руки, и голова. Кобель настойчиво втягивал носом воздух, но кроме запаха крови, гари и тротила ничего не чуял. На крыльце на бронежилете неподвижно лежало, окруженное бойцами, безды-ханное тело капитана Дудакова. Овчарка знала, что наступит завтра, и она больше никогда уже не увидит этого сердитого шумного вояку; как и остальных, которые тоже когда-то, вот также лежали с каменными отрешенными лицами и потом навсегда исчезали из ее жизни.
   Поодаль молчаливо стояла небольшая группа местных жителей. Карай кидался, злобно лаял на них, свирепо щерил свои желтые клыки, охраняя у об-лезлой стены школы трупы боевиков. Подлетела уляпанная грязью 'бэшка', с которой соскочил майор Сафронов. Его в силу своего собачьего характера Ка-рай уважал, он чувствовал в том скрытую силу, которая проскальзывала и в тре-бовательном голосе и в независимом поведении, видел, как все беприкословно слушались майора. Сафоронов, не обращая внимания на лающего Карая, пря-миком направился к понурым солдатам, курившим у крыльца. Вдруг заорав, он стал яростно трясти Исаева, вцепившись тому в 'разгрузку'. Отпустив 'собров-ца', подошел к убитому капитану. Долго стоял над ним с обнаженной головой. Карай снова заскулил, с надеждой втягивая запахи. Потом подъехал 'Урал' с изрешеченной осколками кабиной, на который погрузили убитых и всего трясу-щегося ненавистного ему долговязого Мирошкина, и больше кобель недруга своего никогда не встречал. Гоби тоже.
  
  
   - Совсем паршиво, - сказал Виталька Приданцев, сдерживая рвущегося с поводка Карая. Они находились на большой открытой веранде. Тут же были сер-жант Елагин, Трофимов по прозвищу 'Конфуций' из СОБРа и двое раненых де-сантников. Один из них довольно серьезно ранен осколком в ногу около паха. Другой получил ранение в лицо, в щеку. Где-то рядом на соседней улице шла интенсивная перестрелка. Слышались длинные автоматные очереди, перекры-ваемые гулкими выстрелами 'бэтээра'. Когда Конфуций попытался выглянуть из-за угла, очередь из ПКМа исковыряла все вокруг, спугнув носившихся по дво-ру обезумевших кур. Одна их которых, кудахча, сперепугу вспорхнула на веран-ду, где нашли убежище бойцы. Рябая курица, осторожно ступая, вертела голо-вой, окидывая непрошенных гостей подозрительным взглядом.
  - Душманская морда! - зло выругался лейтенант Трофимов, сплюнув. - И гранату не бросить, не с руки! И 'вогов' нет! Зараза!
  - Как он? - кивая на десантника, спросил он у Елагина.
  - Херово! - сказал сержант тихо, вытирая о побеленную стену окровав-ленные пальцы. - Дрянная рана! Как смог перетянул! Срочно надо мужика эва-куировать! Большая кровопотеря!
  - Аа! Аа! Бляди! - страшным голосом заорал от боли раненый, отворачи-вая искаженное гримасой обоженное лицо. В дальнем углу, опустив голову, об-локотившись на перила, харкал, не переставая кровью, второй. Пулей или ос-колком десантнику прошило щеку навылет, задев нижнюю челюсть и язык.
  - Спускай кобеля! Вашу мать! - захрипел лежащий. Витальку бил озноб. Карай это чувствовал. Состояние вожатого предавалось собаке. Она нервнича-ла, злобно скаля клыки. Из пятерых только Конфуций не суетился.
  По серому небу, ползли рваные свинцовые тучи. Наконец-то, они разроди-лись. Заморосил редкий мелкий дождь. Трофимов сделал еще одну попытку вы-глянуть из-за укрытия. Опять длинная очередь заставила 'собровца' отпрянуть назад.
  - Выскочить не успею, срежет сука. Как в мышеловке сидим, бля! Давай Карая! Пока какая-нибудь блядь из 'граника' не долбанула по веранде. Камня на камне не останется!
   Виталька, отстегнув карабин, с трудом удерживал за ошейник рвущегося кобеля, который буквально тащил его за собой из укрытия.
   - Пускай! - крикнул Конфуций, когда вражеский пулеметчик, укрывшийся за дорогой, сделал паузу.
  Как Карай пролетел опасное расстояние до врага, он не помнил. Сиганув через забор из сетки-рабицы, он вцепился в пулеметчика, который, укрывшись за саманным сараем, в это время пристегивал к ПКМу 'короб'. Разъяренный пес сбил 'чеха' с ног и остервенело рвал на части:
  
  
  Ревущую уляпанную БМП подбрасывало на ухабах, мотало из стороны в сторону по разбитой вдрызг дороге; и она неустанно клевала носом, натужно попыхивая вонючим дымом. Карай, Приданцев и сержант Головко возлежали на замурзанном полосатом матраце, разостланном на броне рядом с пушкой. Сзади, упираясь уделанными гряью сапогами в притороченное бревно, уткнув-шись обветренными отрешенными лицами в отсыревшие поднятые воротники, сиротливо притулились фигуры Секирина, Привалова и Самурского. Колонна с плановой 'зачистки' возвращалась домой. Карай, навострив уши, смотрел бле-стящими черными глазами, то на серый безжизненный лес по краям дороги, то на маячивший перед 'бээмпешкой' урчащий 'Урал', который то и дело юзил по жидкой грязной дороге. Кобель, изредка поворачивая голову к Приданцеву, ты-кался холодным влажным носом в рукавицу кинолога. Он чувствовал, что они возвращаются домой, на базу. Но, не знал, что до базы он так и не доедет, как и ласковый 'собр' Савельев, как и несколько 'вованов', устроившихся на броне идущих следом 'бэшек'. Что, через пару минут, вон за тем поворотом, колонну ждет огненный смерч.
  
  
Оценка: 6.62*7  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023