Аннотация: Вошел в сценарий к фильму "Щенки и псы войны", слова и музыка песен моего друга, Александра Зубкова (Патриота).
Ястреб (Конфуций)
Ты кукушечка мне расскажи
Сколько лет ты мне накуковала,
Сколько сердцу бить в моей груди,
Пока шальная пуля не достала.
Граната, взрыв, туман, мои глаза!
Мой кореш, брат в крови лежит липучей.
Прости, что не успел закрыть тебя,
Я отомщу, поверь мне, будет случай!
Из песни "Чеченская кукушка" Александра Зубкова
- Товарищ капитан, вот заложника освободили! - доложил Дудакову млад-ший сержант Ивашкин, кивая на заросшего черной бородой худощавого мужчи-ну, лет 37-ми в драном стареньком ватнике, который, сильно прихрамывая, ковылял за ним. Рост чуть выше среднего. Настороженный затравленный взгляд темно-карих глаз. Все с любопытством уставились на него. Ведь не каждый день заложников освобождают.
- Стефаныч, займись им! - распорядился Дудаков, занятый со старшим лейтенантом Тимохиным изучением документов, обнаруженных у убитого боеви-ка, оборачиваясь к прапорщику, сидящему на подножке "Урала" с цигаркой в прокуренных зубах. Но тот и ухом не повел, с безразличным видом продолжая дымить. Докурив, бросил окурок в грязь.
- А вы его обыскивали? - вдруг задал вопрос прапорщик Стефаныч, поку-сывая пшеничный ус и внимательно исподлобья изучая задержанного.
- Плечо, пальцы смотрели?
- Нет, не обыскивали! Чего его обыскивать, гол как сокол. Заложник ведь. Вон, в каком тряпье. Без слез и не взглянешь! Три года, говорит, уже в рабстве. Пробовал бежать. Поймали. Чуть не забили до смерти. Издевались над ним, как только могли. Одним словом, настрадался бедолага, выше крыши.
Задержанный что-то пробормотал невнятное и закивал головой.
- Из татар он. Строитель из Нижнекамска. Колымить, говорит, приехал на свою головушку. - робко добавил рядовой Чернышов.
- Тебя не спрашивают, молокосос! - грубо отрезал старший прапорщик. - Хватит мне баланду травить!
Коренастый Стефаныч нехотя оторвал от подножки "Урал" свой квадрат-ный зад, неспеша обошел задержанного и вдруг дулом автомата поддел сзади мотню замурзанных свисающих штанов. Под ними оказались крепкие почти но-венькие "берцы".
- Обыскать! - последовал короткий как выстрел приказ.
Густо залившись краской и сконфузившись, Ивашкин бросился обыскивать задержанного. Оружия нет. В карманах обнаружил комок смятых долларов и связку смертников (солдатских жетонов). Взяв из рук младшего сержанта шнурок с "смертниками", зажав их в побелевшем кулаке старший прапорщик подошел к боевику.
- Ребят наших, значит, стрелял?! Мучил?! Строитель из Нижнекамска! - заходили желваки на скулах Стефаныча.
- Ах, ты, гнида! - вдруг вырывалось из уст лейтенанта Трофимова, под-нявшего голову, который, все это время наклонившись, у заляпанного БМП усердно счищал о траки с ботинок налипшую комьями рыжую грязь. Он стреми-тельно подскочил к задержанному, оттолкнул в сторону посеревшего Стефаныча и крепко вцепился левой рукой в ворот ватника, ветхая одежда затрещала.
- Смотри в глаза! Сука! Узнаешь?! Признал свою отметину? - Трофимов, оскалившись, в ярости ткнул в свой шрам.
- Заложник! Строитель, говоришь! - он со всей силы ударил боевика под-дых. Тот, охнув, согнулся. Затем последовал удар наотмашь кулаком в лицо. "Чех" с разбитым носом отлетел в сторону и что-то зло зашипел в ответ нечле-нораздельное.
- Ну, что, Ваха! Вот и свиделись! - цедил сквозь зубы, наступая Трофимов. - Не ожидал такого поворота, гаденыш? Душегуб!
Глаза у старшего лейтенанта сверкали огнем, а лицо со зловещей торже-ствующей улыбкой словно окаменело.
- За ребят замученных, порезанных тобой! За Кольку Куприянова! Полу-чай, сволочь!
- Конфуций! Стой! - отчаянно заорал капитан Дудаков, бросаясь к нему. - Кому говорю! Стой! Стефаныч, держи его!
Но весь багровый Трофимов уже сорвал с плеча АКМ и, не раздумывая, в упор всадил в "заложника" длинную очередь. Боевик плюхнулся, словно куль, в измочаленную траками "бэшек" грязь. Дернулся. Затих.
Все от неожиданности обмерли. Такого поворота событий ни кто не ожи-дал. Из-за БМП вылетел майор Сафронов, его маленькие злые глаза метали молнии, за ним встревоженный капитан Михайлов, которые со старейшинами о чем-то упорно спорили у ворот дома.
- Вы что, скоты, совсем оборзели! - сердито заорал майор. - Вы чего себе позволяете! Уроды!
Над убитым стоял старший лейтенант Трофимов с темными дикими гла-зами, его всего трясло как малярийного.
К Сафонову наклонился капитан Дудаков и что-то тихо тому сказал.
- Да-а, - протянул Сафронов. - Ну и дела! Надо же! Займись им! Неровен час, еще чего-нибудь отчубучит! - он кивнул в сторону Трофимова.
- Да, вот возьми мою фляжку. Узнал, говоришь, гада!
Капитан Дудаков оглянулся.
- Чернышов! Проводи лейтенанта Трофимова! Не в себе он! К братьям Исаевым отведи! Головой отвечаешь! Вот, фляжку прихвати!
Рядовой Чернышов и Трофимов, молча, брели по улице в сторону мечети, куда после зачистки стали стекаться все группы.
- Вчера, на "фишке" с Кучерявым чуть не обделались! - прервал тягост-ное молчание Танцор. - Слышим, где-то слева банка консервная забренчала. Ну, думаю все, п...дец! Полрожка выпустил, и Кучерявый не меньше. Оказалось, голодная кошка банку из-под тушонки вылизывала!
Неожиданно у стоящего впереди "бэтээра" раздались женские крики и отборная ругань. Какие-то трое неизвестных контрактников из "усиления" с кар-тонной коробкой и большой сумкой, с которыми обычно ездят за товаром "чел-ноки", отбивались от вцепившейся в добро молодой чеченки, похоже, торговав-шей на улице.
- Отдайте, мужики! - твердо сказал Конфуций, загородив, военным дорогу. Его глаза устало смотрели на контрактников, в них не было ни угрозы, ни злости. Это были глаза смертельно уставшего человека вернувшегося с тяжелой работы домой. Контрактники удивленно уставились на него.
- Ты, что, лейтеха? Ошалел, что ли? Совсем рехнулся? Ребята уж второй день без курева и на одной сечке. Ее Ахмед или там Саид, еб...ный будет по нам пулять из-за угла в спину, а мы должны конституционный порядок здесь наво-дить? Так, что ли? - стал возмущаться заросший рыжей щетиной высокий мор-дастый прапорщик с желтыми прокуренными зубами.
- Вот именно, порядок! Правильно говоришь, приятель! - невозмутимо сказал Конфуций, глядя сквозь него тусклыми глазами.
- Да, пошел ты! Да мы на правах победителей берем! С древнейших вре-мен победители...
- Пидор, ты вонючий, а не победитель, - сказал, как отрубил Конфуций и презрительно сплюнул себе под ноги.
- Лейтеха, полегче на поворотах!
- Откуда ты такой хороший, правильный взялся? - встрял в разговор вто-рой, румяный плотный сержант с коробкой подмышкой.
- Оттуда не возвращаются! - отрезал, мгновенно побагровев, Конфуций и нервно передернул затвор; вылетевший патрон, блеснув, упал в двух метрах в дорожную грязь.
Чеченка в сбившемся на бок платке, почувствовав, что назревает что-то недоброе, отпустила сумку и отпрянула в сторону.
- Значит, своих мочить? Из-за этой дрянной сучки? С оружием-то все мы - Робин Гуды! А так? На кулачках? Слабо, лейтенант?
Конфуций, не меняясь в лице, протянул свой АКМ Чернышову, стоящему рядом.
- Подержи, Танцор!
- Конфуций, может не надо, - стал отговаривать "собровца" Чернышов.
- Надо, Танцор, надо.
- Лейтеха! У тебя все дома? Ты хорошо подумал? - с ехидной улыбкой спросил контрактник с коробкой.
- Ну, лейтенант, гляди! Сам напросился! - ухмыльнулся мордастый пра-порщик.
- Фонарик тебе теперь ночью точно не понадобится! Освещать округу фин-галом будешь! Верно, Игорек? - живо откликнулся третий.
- Только в пах, чур, не бить!
- Паша, лейту, точно п...дец! Подожди, пусть "разгрузку" сымет, а то еще как бы не запарился, бедолага!
- Не успеет! Отоварим по первое число! - отозвался Паша.
Прапорщик передал оружие товарищу и принял боевую стойку, насмеш-ливо взглянув на Трофимова.
- Ну! Мохаммед Али, гонг?
Ноги бойцов скользили и чавкали в раскисшем месиве дороги. Выбирая для атаки удобную позицию, прапорщик кружился вокруг выжидающего "со-бровца".
Контрактник, сделав левой ложный выпад, неожиданно нанес молниенос-ный удар слева, но Конфуций ловко уклонился.
- Ну, все! Каюк, тебе! - вновь сделав ложный выпад, он двинул Конфуция ногой, но тот отбил удар кулаком и тут же въехал нападавшему в челюсть.
- Ах, вот, мы какие? - вспылил Паша, набычившись.
Размашисто рубя крепкими кулаками воздух, ринулся вперед. Конфуций, парировав серию ударов блоками, изловчился, поймал противника за рукав, кру-танул его вокруг себя и быстро присел на колено. Контрактника словно кто-то невидимый оторвал от земли; он, мотнув в воздухе уляпанными "берцами", с которых во все стороны полетели ошметки грязи, влетел головой в забор. Кон-фуций тут же оседлал его и привычно как на задержании заломил за спину руку. Уткнувшись поцарапанной физиономией в треснувшие доски, прапорщик буб-нил:
- Ну, все, лейтенант! Все! Все! Твоя взяла! Хер с тобой! Все! Отпусти же!
Конфуций отпихнул от себя поверженного противника, поднялся, вытер перемазанное колено о серый штакетник забора.
- Ну и здоров, же ты! Но все равно, ты не прав, лейтеха! Нашел, кого за-щищать! Черножопых! Пошли, ребята!
Злые недовольные контрактники, оставив на земле коробку и сумку, с ма-терком вскарабкались на уляпанный "бэтээр".
- Заткнись, "махра"! Памперсы подтяни! - отозвался за Конфуция Свят Чернышов.
- Ладненько! Свидемся еще!
Румяный Игорек, постучав прикладом по броне, крикнул:
- Пингвин! Трогай! Поехали!
Рыгнув удушливым дымом с сажей , БТР покатил вдоль улицы.
- Танцор, дай фляжку! - сказал Конфуций, облокатившись локтями на хлипкий забор и уставившись в пространство отрешенным мрачным взглядом. Чернышов достал из-за пазухи Сафроновскую фляжку, которую ему передал для Трофимова капитан Дудаков. Отвинтив крышку, "собровец", выдохнув, сделал несколько жадных глотков. Фыркнул, передернулся, сплюнул.
- Говнюки! Какие все-таки говнюки! - вырвалось у него.
В плен к дудаевцам прапорщик Алексей Трофимов попал осенью 95-го. Ему навсегда запомнился тот роковой в его судьбе день.
Было довольно жарко. В самом разгаре стояло бабье лето. Громко стре-котали кузнечики, прощаясь с теплом. Взрыв раздался неожиданно. Санька Фе-октистов, который шел впереди, подорвался на мине, когда они вышли на тро-пинку за заброшенным коровником с облупившимися стенами и провалившейся гнилой крышей.
Трофимов поднял голову, стряхнул с себя землю. Санек неподвижно ле-жал метрах в двенадцати от него. Ветерком относило клуб дыма и пыли от места взрыва. От соседнего дома к ним, оглядываясь по сторонам, бежали встрево-женные сержант Куприянов и старший лейтенант Заломов. Алексей поднялся и нерешительно шагнул к Саньке. В голове звенело, уши заложило. Он смотрел внимательно под ноги. Вдруг что-то блеснуло на солнце в развалинах бывшей кузни, что маячили в ста пятидесяти метрах от коровника, и очередь оттуда прошлась сбоку от прапорщика по кустам лебеды и полыни. Он упал, вжался ли-цом в землю и юркой ящерицей отполз назад к коровнику. Из амбразуры разва-лин рьяно долбили из пулемета, выкашивая, словно косой, все вокруг.
Конфуций, укрывшись за углом, от волнения еле перевел дух и начал ко-роткими жалящими очередями обстреливать развалины. Он чувствовал, что фи-зиономия у него буквально горит, будто надавали хлестких пощечин, ноздри расширились и трепетали от учащенного дыхания. Вдруг, лежащий впереди, ок-ровавленный Санек зашевелился, зацарапал растопыренными пальцами землю и громко закричал.
- Бля! Положит парня, как пить дать! - крикнул подбежавший Куприянов, устраиваясь рядом и поддерживая огнем товарища. - Игорь, долбани мухой!
Старший лейтенант вскинул к плечу гранатомет.
- Погоди! Не высовывайся! Мы сейчас отвлечем гада! - сержант пристег-нул спаренный магазин другой стороной.
Куприянов с Трофимовым дружно ударили очередями по руинам.
- Работай! - проорал сержант.
За спиной ухнуло. В развалинах взметнулось пламя. Пулеметчик умолк.
- Прикройте меня! - крикнул Куприянов и, пригнувшись, побежал к Саньке.
Под трескотню выстрелов добежав до него, ухватил за разгрузку и пово-лок к сараю. У стены он опустил тяжелораненого на землю. Глаза у Санька были словно остекленевшие неживые, смотревшие куда-то сквозь них. Он продолжал дико кричать.
- Говори с ним! - Заломов больно ткнул растерявшегося Трофимова кула-ком в бок.
- Что говорить?
- Да о чем угодно! Только говори!
- Тормоши его! Не давай в отключку уйти! - зло бросил старший лейте-нант, извлекая шприц с промедолом и вкалывая противошоковый укол. Тем вре-менем Куприянов хладнокровно перетягивал судорожно дергающийся окровав-ленный обрубок ноги. Затем вытащил из ножен штык-нож и обрубил сухожилия, на которых болталось кровавое месиво оставшееся от былой конечности.
- Еще пакет давай! Посекло, бля!
- Не приведи господь!
- Расстегни ремень!
- Бля! П...дец, парню!
- Кишки зацепило?
- Не довезем!
- На пакет кепку приложи! И бинтом обмотаем!
- Саня! Саня! Слышишь меня!
- Ни хера не реагирует!
- Санек! Слышишь меня! - Трофимов, держа голову напарника на коленях, настойчиво похлопывал того по щекам.
- Приподыми его! - сказал Заломов сержанту. - Руку просуну!
- Саня! Саня! Это я Алексей! Братан! Узнае...
Слова застряли у Трофимова в горле. За спинами, склонившихся над ра-неным, Куприянова и Заломова словно из-под земли выросли четверо воору-женных боевиков. Крайний из них, плотный рыжеватый "чех", в тельняшке под камуфляжем с зеленой повязкой на голове, дал очередь в спину ничего непо-дозревавшему Заломову. Того отбросило вперед на дико орущего Санька. Сле-дующей очередью было покончено с Феоктистовым. Алексея и Куприянова тут же обезоружили.
В лагере под Гехи-Чу Трофимов и Куприянов пробыли почти четыре меся-ца. Это были четыре месяца ада, четыре месяца страха и унижений, четыре ме-сяца издевательств и избиений, четыре месяца изуверских истязаний и убийств. Контрактники были первыми кандидатами на тот свет. Больных и раненых уби-вали на глазах у остальных пленных. Устраивая "представление". Куприянов, у которого отняли "берцы" сильно страдал от холода в доставшейся с чужой ноги, разбитой вдрызг, рваной обуви. От обморожения пальцы на ногах у него почер-нели и распухли: появились признаки гангрены. Адская боль, буквально, рвала его на части, безжалостно скручивала его в пружину. Он страшно страдал, еле ковыляя как древний дед на больных гноящихся ногах.
Особенно изощренно из боевиков зверствовали Ваха по кличке Черный Абрек, заплечных дел мастер, и один молодой рыжий хохол из снайперов. По-следний, не церемонясь, резал уши и пальцы.
Это был обычный день ничем невыделяющийся из остальных. Одна груп-па боевиков с афганцем-инструктором, разложив на разостланном брезенте ра-диодетонары, готовила из фугасов взрывные устройства, другая же как неприка-янная слонялась со скучающими лицами. Из пещеры появился, зевая, опухший невыспавшийся Ваха, сегодня он был явно не в настроении.
Проходя мимо, он ни с того ни сего повалил ослабшего замордованного Куприянова на землю и наступил на него ботинком. Крикнул что-то сидящим у костра боевикам, те захохотали, заулюкали. Черный Абрек схватил сержанта за волосы, задрал голову и медленно, словно пилой стал резать кинжалом ему горло. Колька закричал, отчаянно задергался, пытаясь вырваться. На землю брызнула струя темной крови. Сержант захрипел, засучил ногами. Трофимов, не выдержав, кинулся на палача, но тот уловил краем глаза его движение и мол-ниеносным выпадом ударил рукояткой кинжала Трофимова в лоб. Из рассечен-ного лба кровь залила лицо. Когда Трофимов сделал попытку подняться на ноги, последовал еще один удар тяжелым армейским ботинком в скулу. Неприятно хрустнуло. Рот наполнился сладковатой жижей и зубным крошевом. Трофимов, застонав от боли и бессилья, рухнул на колени на забрызганный кровью снег пе-ред пещерой...
- Ты следующий! - сказал, улыбаясь, Ваха, пиная как футбольный мяч от-резанную голову к ногам гогочущих у костра зрителей и вытирая клинок о спину Трофимова.
- А потом, ты! - Ваха резко обернулся и ткнул кинжалом в сторону, по-бледневшего как смерть "омоновца", который на свою беду подошел в этот момент с охапкой дров и был свидетелем страшной сцены. Но следующим Алексею стать не довелось. Волею судьбы, через пару дней его обменяли на ка-кого-то важного "духа", по имени Расул. Рано утром ему завязали глаза, поса-дили в бежевую "Ниву" и отвезли под Гехи-Чу, где на развилке дорог их уже ждал "уазик" с вооруженными людьми в черных масках и пленным боевиком.
Потом были: госпиталь, утомительные выводящие его из себя беседы с "фээсбэшниками", несколько неприятных поездок в Ростов на опознание по-гибших военнослужащих, после которых он приехал сам не свой. После санато-рия под Москвой, где проходил реабилитацию, он вернулся в родную часть. Кон-тракт не продлял. Уволился. Развелся. Он стал совершенно другим человеком. Война и плен изменили его. Катя, жена его, измучилась с ним. Похудела, осуну-лась. Стала похожа на тень. Она так и не смогла найти тропку к прежнему сво-ему любимому, ей так и не удалось вырвать его из когтей мрачных воспомина-ний, ей было трудно ужиться с его зловещим молчанием, с его нескончаемой депрессией, с его лютой злобой, с частыми срывами, драками и запоями. Не было недели, чтобы он не являлся домой с разбитой в пьяных потасовках фи-зиономией. Его каменное в шрамах лицо и неподвижные мертвые глаза сеяли в душе молодой женщины ужас. Она не выдержала такой жизни. Ушла, забрав трехлетнюю дочку. Перекантовавшись на гражданке около года, сменив не один десяток рабочих мест, он через верного друга, занимавшего пост в силовом ве-домстве, оказался в СОБРе. Здесь, он сразу почувствовал, что его душа нако-нец-то обрела относительный, если можно так сказать, покой.
Каждый выезд на операции связанный с риском, будь то, освобождение заложников, захват наркодельцов или разборки мафиозных структур, был для него настоящим праздником. Он буквально преображался на глазах. Оживляясь, словно удав, почувствовавший весну после зимней спячки. Улыбался, отпускал прикольные шуточки, словно из рога изобилия сыпал цитатами великих, за что за ним закрепилось прозвище "Конфуций". Товарищи по оружию привыкли к та-ким резким переменам в его настроении. Их это нисколько не удивляло. Многие из них прошли через "горячие точки", и у некоторых из них были аналогичные проблемы, было свое особое отношение ко всему в жизни.
Было серое январское утро. Ночью прошел небольшой снег, покрывший будто легким пуховым одеялом все вокруг. Рядовые Привалов и Чахов по про-звищу Чаха, выставив перед собой АКМы, медленно брели по узкому заснежен-ному проулку чеченского села. За заборами заходились, гремя цепями, захле-бываясь в яростном лае, лохматые псы.
- Чаха, дай сигаретку, а то мои совсем в кашу превратились, - сказал При-валов, вытряхивая на снег из кармана раскисшую пачку "Примы" и остатки раз-валившихся сырых сигарет. Нежный выпавший накануне снег сразу окрасился рыжими пятнами. Словно оспинами.
- Стефаныч на днях балакал, что в конце месяца нас наконец-то заменят, - отозвался окоченевший Чахов, протягивая напарнику сигарету.
- Дождешься от наших козлов! Читал обращение командования?
- Имел честь удостоиться лицезреть сию писанину.
- То-то, же! Так что про смену, Чаха, забудь!
- Как это забудь? С какой это стати? Я уже оттрубил с лихвой то, что мне положено! Тебе-то еще тянуть лямку, а мне-то, за какие коврижки?
- А помнишь, была лента "Как закалялась сталь"? Из старых еще филь-мов. Там еще молодой Лановой играл Павку Корчагина. Так, вот! Эпизод, там есть, когда они железную дорогу строили, сдыхали от тифа, голода и холода? Там тоже ждали смены, стояли под дождем на перроне, но вместо смены из го-рода на паровозе прикатил мужик в кожанке с маузером и сказал: "Смены не бу-дет!" Вот и с нами также поступят. Вот, увидишь! Приедет какой-нибудь пузан с лампасами и озадачит нас на очередной боевой подвиг!
- Совершенно нет никакого желания "шпротами" становиться!
- Думаешь, у меня есть? Или у Ромки с Танцором?
- Бляди штабные! Посылали на три месяца, а мы сколько тут торчим? Уже второй срок скоро закончится. Свихнуться можно!
- Так и до дембеля не дотянешь!
- Вон, Серегу увезли, совсем крыша съехала!
- Да, Сережку жалко! Не повезло парню!
- Тут у любого мозги заклинит.
- Скоро, похоже, за нами очередь...
- Домой вернусь, на "гробовые" мотоцикл куплю. Крутой какой-нибудь. "Хонду" или "Ямаху". Есть у меня один знакомый байкер. Васька Череп. Это кличка у него такая. На кожаной куртке, на спине, у него череп с костями нарисо-ван. В темноте светится. Васька любит по ночным улицам гонять. Весь из себя. "Ява" у него была, просто загляденье, красавица. Вся хромированная. Вылизы-вал ее как невесту, а тут как-то смотрю, запердуливает во двор на вишневой "Хонде", увешанной желтыми фарами. Ни х...я, себе думаю! Спрашиваю его, на какие шиши надыбал?
- Бля! И спички отсырели! Хер, теперь зажжешь! Бл...дство сплошное! - расстроился Привалов, чиркая спичку за спичкой о коробок.
- Погоди! Сейчас дам огонька, - Славка Чахов, покопавшись в кармане, извлек на божий свет узкую блестящую зажигалку с кнопкой на торце.
- Так это же Святкина! Слямзил, что ли? Признавайся, Чахлый! - сказал Привалов, узнав зажигалку Танцора.
- Как можно? В миг салазки загнут! Ты что, наших не знаешь? Танцор про-спорил!
- Гляди, я проверю!
- Что я, дурак? Прекрасно помню, как тогда отоварили Кучерявого, за то что тырил у своих товарищей.
Привалов наклонился к потрескавшимся ладоням напарника, прикуривая от трепещущего на ветру пламени зажигалки. Блаженно затянувшись, он чуть не задохнулся, поперхнувшись дымом: напротив них стояли трое боевиков, неиз-вестно откуда взявшихся в проулке.
Двое были чуть старше двадцати, а третий, невысокий чернявый - лет со-рока, судя по более смуглому лицу и по "натовскому" камуфляжу, выглядываю-щему из-под нашего бушлата, похоже, не чеченец. Вероятно, наемник из арабов. Все трое с автоматами в разгрузках, у одного из-за спины тускло поблескивала зеленая труба "мухи".
Солдаты оцепенели. У белого как мел Чахова задергался правый глаз. У
надрывно кашляющего Привалова тряслись губы. Сигарета выпала... Было слышно, как она шипела, умирая на сыром снегу.
Неожиданно, за спиной боевиков, словно тень возник лейтенант Трофи-мов. Откуда он взялся? Одному богу известно. Он сходу, не раздумывая, дал длинную очередь. Стайки испуганных воробьев вспорхнули с кустов. Один из молодых и араб упали, сраженные пулями. Третий же, обернувшись, бросился на "собровца". Конфуций, не раздумывая, встретил его "запрещенным хоккей-ным блоком в лицо", разбив ему затвором автомата нос и губы, отшвырнув на-падающего в сторону. Тут же короткой очередью добил его в грудь. Обернулся к другим. Чеченец с "мухой" лежал неподвижно лицом вниз: был убит наповал. Араб же, подполз к забору и, вцепившись судорожно корявыми пальцами в се-рый штакетник, попытался из последних сил подняться. Это ему почти удалось. Правая рука лапала кобуру, висевшую на ремне. Но Трофимов подошел к нему сзади и хладнокровно выстрелил в затылок. Боевик, оставляя борозды от ногтей на заборе, медленно сполз вниз.
Где-то, за домами, встревоженная выстрелами, взревела "бэшка".
Растерянные солдаты, потеряв дар речи, во все глаза смотрели на своего нежданного спасителя. Привалов опустился на талый снег и тихо заплакал.
- Сопли собери, вояки! Не на курорте находитесь! - зло бросил Конфуций, сплюнув. Вытряхнул из пачки сигарету. Закурил. Жадно затянулся. Ухватив на-емника за плечо, рывком перевернул на спину. Склонился, внимательно вгляды-ваясь в лицо убитому.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023