ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Шнееров Константин Александрович
Карантин. Термез

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 7.26*23  Ваша оценка:

   КАРАНТИН (октябрь 1984-февраль 1985).
  
   В Термез мы приехали 29 октября. Высадились из поезда на вокзале. Тьма-тьмища, видно только то, что светит, т.е. фонари, фары КамАЗов и небольшие освещенные участки земли.
   Погрузились в грузовики человек по 30-40. Давка такая, что московское метро в час пик - прогулка по полю. Попытки увидеть что-нибудь по дороге ничего не дали. Видно только столб пыли, освещенный габаритными огнями, и фары идущего следом КамАЗа.
   Наконец мы приехали. Последовала команда "к машинам" и мы выпрыгнули на свежий воздух. Перед нами предстало следующее зрелище. Небольшая площадка, выхваченная из кромешной тьмы несколькими фонарями и светом фар грузовиков. Контраст между светом и тьмой резкий и кажется, что находишься на небольшой площадке посреди Kосмоса. Вокруг тьма и только звезды на небе. На этом островке уместилось человек, наверное, двести новобранцев, среди которых бродили сержанты, как тогда мне казалось, пьяные (позже понял, что обкуренные) и набирали себе новобранцев. Спортсменов отбирали в разведку. Хотел заявить о своем спортивном опыте (до армии активно занимался боксом), но опоздал. Разведрота уже была укомплектована. Подошли ко мне трое, спросили: "На гитаре играешь?". Cказал: "Да". Mеня отправили к какому-то капитану: "Cкажешь, что разбираешься в рациях". Tак я оказался в роте связи, за что благодарен Богу по сей день. Все-таки связь - "армейская интеллигенция". Один из сержантов узнав о том, что я боксер, зловеще так сказал: "Mы с тобой побоксируем попозже". Я ответил, что не против, он хмыкнул и куда-то исчез. Больше я его, кажется, не видел, хотя, если честно, я даже не запомнил его лица. Некоторое время я ждал этой встречи, но так и не дождался.
   Утром всех собрали в клубе. Ряды лавок амфитеатром под открытым небом и сцена. Выступал перед нами замполит полка и сообщил, что все сто процентов, пойдем в Афган. В тот-же день многие неожиданно начали болеть, а особо хитрые жители азиатских республик стали терять сознание от жары. Смешно.
   Начались суровые солдатские будни. Подъем в 6 утра, отбой - заполночь. В среднем 5-6 часов сна в сутки. С утра до ночи - строевая или работы, редко: выходы на полигон для тактических занятий, которые состояли в основном из бега. Боевой подготовкой практически не занимались.
   Однажды ротный решил провести занятия по рукопашному бою (интересно кто разрабатывал эти, откровенно убогие, приемы самообороны?). Только мы приступили к разучиванию приемов, как откуда-то появился маленький, пузатенький майор и, увидев эти потуги, приказал бегать. К слову, бег в армии - самая популярная физподготовка.
   Командовал взводом "замок", сержант Никаноров (не уверен, что правильно помню фамилию, да это и не важно). Любимая его команда: "5 минут покурить, сходить в туалет, через 2 минуты строиться" (конечно, "сходить в туалет" звучало по-другому - более подробно).
   Отдельное приключение - прием пищи. Построение перед входом в колонну по четыре, справа по одному, в столовую бегом. В столовой столы на десять человек, с лавками. Приборы (ложка и плоский алюминиевый котелок с крышкой) у каждого свои. Все встают около стола и ждут команды "сесть", "раздатчики пищи, встать", и т.д. В общем, все по команде. Любое лишнее движение или звук: "Bыходи строиться". Рекорд входов-выходов, по-моему, раз пятнадцать. Точно не помню. "Корм" (назвать это пищей трудно) простой: щи из квашеной капусты, каша (перловка, пшено, сечка), кусок вареного мяса (один жир). В общем, все в таком роде. У всех постоянная изжога, т.к. все готовится на комбижире. Мытье посуды тоже забавный процесс. Рядом со столовой находился пункт мытья котелков, где проявив бойцовские качества и сноровку, можно было разжиться черпаком теплой, а если очень повезет, горячей воды. Быстро помыв свой котелок, делились остатками этой уже не очень горячей воды с товарищем. После мытья котелки проверялись и, если посуда помыта плохо или жирная, наказывался весь взвод. В основном, наказанием были физические упражнения, т.е. бег или чаще стояние по счету "раз", подняв ногу в строевом шаге. Поэтому посуда обезжиривалась подножным грунтом. Совершенно неудивительно, что по гарнизону пошла дизентерия. Болезнь страшная и легко передающаяся. Все, что попадает в рот больному, почти мгновенно выходит кровавым поносом. Истощение организма при дизентирии крайнее. Человек становится похож на живой труп, кожа да кости, плюс постоянные кровотечения из заднего прохода. Зрелище ужасное. Слава Богу, у меня оказался сильный иммунитет и, несмотря на то, что бактерии во мне нашли, я не заболел. Кстати, эти бактерии сослужили мне и еще паре десятков бойцов хорошую службу. Нас, так называемых бакносителей, отправили в медроту в Термез. Перед отправкой в медроту я ночевал в санчасти полка. В палатке был полумрак. Кроме меня там находились несколько медбратьев - сержантов после медучилища. Сержанты, были в состоянии прострации, т.к. напились чифиря и периодически нюхали эфир, прямо из пузырька. Их состояние внушало мне опасения, но ко мне они почему-то отнеслись по-дружески и даже напоили крепким чаем. После тех помоев, которые назывались чаем в столовой, это было почти блаженство. От предложения нюхнуть эфира я отказался. Ребята вели расслабленную беседу в духе гражданских людей. Это напомнило о прежней жизни и здорово меня расслабило. Вдруг все переменилось. В палатку вошел еще один молодой солдат, высокий и атлетичный, насколько я мог разглядеть в полумраке палатки. К нему почему-то отнеслись не так дружелюбно и стали "воспитывать": ставили по стойке смирно и наносили удары. Но боец очень ловко отбивал и блокировал атаки, мгновенно переходя из стойки "смирно" к защите. По его движениям я вычислил, что парень хорошо владел каратэ. Через некоторое время медикам надоели попытки его ударить и бойцу приказали ложиться спать. Кстати, ни один удар он не пропустил.
  
   МЕДРОТА.
   Время, проведенное в медроте, можно считать отпуском. Кормили там значительно лучше, чем в карантине. Творог, вареные яйца, яичница, хлеб похожий на хлеб, а не на пластилин, как в карантине, масло с каждым приемом пищи, в общем, еда почти гражданская. Командовал нами некий воин в танковом комбинезоне, без знаков отличия. По-моему, он был контужен и ранен в Афгане. Худощавый, ростом около метр восемьдесят, со стеклянным выражением глаз. Такой взгляд я видел впервые в жизни. В нем читалось, что человек прожил не одну жизнь и видел не одну смерть. Судя по всему, парень вышел живым из "ада". Задавать ему вопросы никто не решался, поэтому подробностей никто не знал. Однажды кто-то из наших пожаловался на какую-то боль и в ответ мы услышали, что все мы "бабы и чмыри", и что в бою его стрелок в башне БТРа "с осколком в заднице стрелял, пока патроны не кончились, и только тогда вырубился". После этой тирады никто не смел жаловаться ни на что.
   В основном в медроте мы расслаблялись и набирали вес, но и здесь не обошлось без приключений. Однажды нас припахали на работу. Задача состояла в том, чтобы рассортировать в погребке упаковки с хлоркой и дустом. Упаковки были бумажные и частично рваные, соответственно воздух в погребке был наполнен пылью двух ядов. Мы по очереди "ныряли" в эту ядовитую смесь и на задержке дыхания перекладывали с места на место упаковки. На нашу просьбу выдать противогаз, или хотя бы респиратор, было велено "стойко переносить тяготы и лишения воинской службы". Что мы и делали.
   Был там еще запоминающийся случай. В один из спокойных вечеров наши беседы о жизни были прерваны ввалившимися в палатку "дедами". У одного из них был день рождения. Бойцы были чем-то явно подогреты, принесли с собой гитару и велели всем танцевать в честь их друга. Народ робко зашевелился, боясь разгневать явно неадекватных "дедов". Я полез на рожон и отказался танцевать. Естественно, все внимание переключилось на меня. Я подвергся психологическому давлению такой силы, которой прежде не испытывал. В результате меня заставили отжиматься, пытаясь одновременно бить по шее. Увидев на тени удар, я втянул голову в плечи и получил по затылку. Мне - ничего, а боец, похоже, отбил руку. "Хрена, какой крепкий!" - услышал я. Мне было разрешено сесть на кровать и сказано, что с таким характером дальше будет тяжело служить. После танцев один из "дедов" спросил, есть-ли среди нас татары. Один боец сказал: "Я татарин". Видимо надеялся, что нашел земляка и обрадовался. На его слова "дед" сказал:"A я - болгарин", - и вдруг стал его жестоко избивать, поясняя, что в его взводе одни татары и он уже полтора года "пашет как "дух".
   "Землячество" хуже "дедовщины", потому что "деды" командуют тобой до года, а "землячество" может продлиться всю службу. Это было первое, но далеко не последнее и не самое жестокое избиение, увиденное мной за мою службу в армии. Но тогда я, да и все остальные, были в шоке, стояли и смотрели в каком-то ступоре. Когда "деды" ушли, в палатке воцарилась полная тишина, и до самого утра никто не издал ни звука.
   После трех недель такого "отпуска" возвращаться в карантин было тяжело, но ничего не поделаешь. Служба пошла своим чередом.
   За время карантина был у меня еще один отпуск, связанный с моим боксерским прошлым, но это отдельная история.
  
  
  
   БОКС.
   В один из обычных дней к нам во взвод заглянул какой-то капитан и спросил: "Боксеры есть?" Я, конечно, признался. Зачем упускать шанс? "Сиди здесь, никуда не уходи", - была команда, а я и рад. Правда, наш "Никанор" как-то подозрительно на меня посмотрел, но трогать не стал и я просидел весь день в палатке. На следующий день капитан пришел снова и отдал такую-же команду. Правда, через пару часов он за мной пришел. Оказалось, что это замкомполка по спорту. Он направил меня к штабу полка, где уже находилось пятеро боксеров, все разрядники, как и я. Я подошел, поздоровался и спросил, знает ли кто-нибудь, зачем нас собрали? Никто ничего не знал. Позже выяснилось, что мы едем на первенство дивизии. После, примерно получаса, ожидания нас повезли в Термез. Выгрузились около зала, получили кое-какую форму, сразу - на весы и на ринг. По результатам соревнований отбиралась сборная дивизии на первенство ТуркВО. Первый бой я выиграл ввиду явного преимущества, второй стоит описать. Соперником моим был некий чеченец, рыжий и очень агрессивный. Парень активно и быстро начал, так что пару ударов я получил. Но потом, спровоцировав его на очередную атаку, жестко встретил и отправил на пол. Судья (видимо его земляк) вместо того, чтобы отсчитать нокдаун, повернулся к нему спиной и долго делал мне замечание за якобы толчок. Тем временем противник поднялся на подгибающихся ногах и бой продолжился. Следующая его атака закончилась тем, что, пропустив очередной удар, парень повис на мне на уровне талии и не отпускался до конца боя. Когда мы встали посреди импровизированного ринга, судья прошептал ему: "Kажется ты, проиграл". Было забавно это услышать.
   В финале я встретился с парнем из Дагестана, которого видел еще в Москве на "Угрешке". Бой был тяжелым и упорным. После него казалось, что голова моя сильно увеличилась в размерах. Победу отдали ему. Но сдаётся мне, судьи были на его стороне. Вообще-то в таких боях трудно самому понять, кто победил.
   После соревнований нас привезли в карантин. Увидев меня, Никаноров, наш замок, посмотрел как-то искоса и с опаской.
   - Так ты у нас боксер? - спросил он.
   - Да, боксер, - ответил я.
   - Так тебя, оказывается, трогать опасно?!
   - Не знаю, наверно, - сказал я.
   - Ну-ну.
   Я тогда не знал, что ему ответить. Но парень больше меня не доставал.
   Спустя день или два, нас, всех боксеров карантина, собрали вместе и отвезли в Термез на сборы, готовиться к первенству ТУРКВО.
   Поселили нашу команду в танковом полку, в роте разведки. Это был настоящий полк, с кирпичными двухэтажными казармами и другими строениями. В столовой светло и чисто, на стенах картины. Кормили гораздо лучше, чем в карантине и вообще все было устроено, как положено в армии. В казарме висел телевизор и в свободное время его смотрели все. Правда, на узбекском языке. Я помню показывали фильм "Иван Васильевич меняет профессию". Я не смог его смотреть, Шурик, говорящий на узбекском меня "убил".
   "Деды" в разведроте относились к нам почти как к равным и не гоняли совсем. Вообще ребята были нормальные, без пафоса.
   Наша сборная получила спортивную одежду. Нам выдали "треники" и кеды. Когда я надел кеды и пробежался, испытал такой кайф! Eще бы! После кирзачей ноги легкие, казалось, сейчас взлечу. Мы должны были готовиться к соревнованиям, но вся подготовка свелась к тому, что ремонтировали и убирали спортзал. Который находился в бывшей мечети. Да-уж! В советские времена храмы часто использовали для подобных целей. Командовал сборами некий прапорщик, который совершенно не разбирался в боксе. Мы иногда бегали, когда не было работы, а перчатки одели только два раза. Один раз спарринговались между собой, и один раз ходили в боксерскую секцию Термеза, где тренировались дети, и я тогда вызвался боксировать с тренером. Он спросил: "Кто всё умеет?" Я решил, что каждая секунда боевой практики мне поможет в подготовке. Бой был равный. Я все время наступал, а он двигался, уходя от плотного боя. В результате парень попал мне в лоб "джемом" и, посмотрев в глаза, как будто был нокдаун, сказал, что на сегодня достаточно. Ребята мне сказали, что он испугался оказаться в нокауте, все шло к тому. В общем, подготовиться в таком режиме к соревнованиям было невозможно. И когда мы приехали в Самарканд на турнир, всех нас выбили в первых боях.
   Во время сборов нас отправили с каким-то прапором в город, ему нужна какая-то помощь. Прапор был невысокий, худощавый узбек. Казалось, что он немного не в себе. Как выяснилось, он был одним из первых, кто высадился в Афгани. Он рассказал, что как-то ночью их подняли по тревоге, выдали боевые патроны, гранаты, сухпай и погрузили в самолет, ничего не объясняя. В кромешной тьме они десантировались куда-то в горы и сразу же попали под обстрел. С его слов, тогда погибло больше половины его подразделения. Они находились в каком-то ущелье, а "духи" били по ним сверху. Мы ему верили, было похоже, что он говорил правду. Этот прапор преподал нам первый урок командного духа. Среди нас был один парень, который с самого начала начал косить. Он утверждал, что у него больные почки и никогда не участвовал в наших трудах и тренировках. После очередного его "закоса", прапор прижал его к стене и стал воспитывать:
   - Твои друзья пашут, а ты б... валяешься!
   - У меня почки! - отвечал боец.
   - Ты косишь, сука!
   - Нет! Правда!
   - А почему ты тогда не в госпитале? И, вообще, почему ты в армии?
   Парень не знал что ответить. Прапор ткнул ему куда-то пальцем и боец, побледнев, сполз по стене. Мы были в шоке.
   - Как вы это сделали, товарищ прапорщик? Научите!
   - Вам это знать не положено, сопливые еще! - ответил он.
   Через некоторое время наш "косарь" пришел в себя. Когда мы спросили его, что с ним случилось, он не смог ответить, ничего не помнил, кроме наставлений прапора.
   По окончании сборов мы поехали в Самарканд. Поселили нас в каком-то военном училище. По-моему, в автобатовском. Там собрались все боксеры, участники соревнований. Во время мандатной комиссии мне сказали, что я, если выиграю, попаду на родину, в Москву, там будет проходить первенство ВС. И в случае успешного выступления служить буду в спортроте. Я тогда был, да и сейчас "фанат" бокса, и такая перспектива меня вдохновляла очень сильно. Но когда к нам прибыли ребята из спортроты, я понял, что шансов мало. Ребята были профессионалы, у них даже не было полной военной формы, кто-то был в кителе, кто-то в брюках, а кто-то в ботинках от "парадки". Сложилось впечатление, что у них одна парадка на всех. Единственной моей надеждой было то, что я не попаду в первом же бою на спортротовца. Но нет. У судьбы на меня были другие планы - Афган. Я сейчас не жалею. Наоборот. Но тогда, надеялся. В первом же бою я попал на боевую машину, мастера спорта, который в итоге стал чемпионом. Он уложил всех конкурентов, кроме финала, на первых секундах боя первой же атакой. Я горжусь тем, что продержался половину раунда.
   После бесславного поражения наша сборная поехала обратно. Меня тогда поразил вокзал Самарканда. Казалось, что мы попали во времена гражданской войны. Толпы народа с мешками и чемоданами лезли в поезд, кажется, даже на крыше ехали "мешочники". Часов шесть я ехал, на одной ноге, периодически акробатическим трюком меняя ноги.
  
  
   КАРАНТИН ПРОДОЛЖАЕТСЯ
   Карантин продолжился со всеми вытекающими. Воспитание курсантов проводилось с учетом его понимания "aфганскими дедами", которые в основном были замкомвзводами. Скоро стало выясняться, кто чего стоит из молодых. Нас гоняли "строевой" до умопомрачения. Бег, работы, строевая и так - по кругу. Ночью тоже приходилось заниматься по напряженной программе. Сон, тренаж. Подъем-отбой сорок пять секунд. Упражнение "письмо любимой девушке": прямые ноги поднимаются в положении лежа и все пишут в воздухе ногами письмо, которое диктует сержант. Опустил ноги - получи по ним палкой. Упражнение "упор-вис": все висят между двухъярусными кроватями на руках и на счет "раз" сгибают руки, на счет "два" выпрямляют. Уперся ногами - получи по ним палкой. Между командой "раз" и "два" может пройти минута. Кровати дрожат, шатаются, скрипят.
   Как-то ночью в нашей палатке собралось несколько обкуренных сержантов и стали развлекаться, кто изощреннее в воспитании курсантов. Победил некий "татарин", замок второго взвода. Он схватил палку и стал, бегая по животам лежащих солдат, бить палкой по их лбам, пока сам не навернулся. Мне тогда повезло, я спал на верхнем ярусе и до меня он не добрался.
   В нашей учебной роте связи было около полутора сотни курсантов, четыре взвода. В первом и четвертом были русскоязычные курсанты, в остальных одни азиаты. Многие по-русски не говорили вообще. Какие из них связисты? Но тем и примечательна наша армия. Многие только в ней научились говорить по-русски. Хотя, я уверен, что многие из нашей роты не стали связистами.
   Однажды я с ужасом наблюдал, как "татарин" учил их русскому языку. Построив свой второй взвод, он выводил азиатов по одному, и избивал до потери сознания, приговаривая:
   - По-русски не понимай?
   - Ща будешь, понимай...!
   Очередное тело падало в пыль. Его оттаскивали в сторонку другие курсанты.
   - Следующий! Сюда иди!
   И та же процедура. Как ему хватило выносливости на весь взвод - непонятно. Это же почти сорок человек. Но ему хватило.
   Кстати, выражение: "Cюда иди", - чисто армейское. "Иди сюда" и "сюда иди"- вроде бы, одно и то же. Но первое - просто просьба, а второе - уже угроза. Звучит зловеще.
  
   ПРАПОРЩИК ГОЛОВКО
   "Я не хохол, я - Украинец", - любимая поговорка старшины Головко.
   Любимая загадка нашего старшины звучала так: "Чем Украинец отличается от Хохла?". Ответ такой: "Украинец пишет Родина с большой буквы, а сало с маленькой. Хохол - наоборот".
   Головко - прапорщик с большой буквы Пи... Крепкий, плотный, с лицом, напоминающим ДОТ, щелями глаз и челюстью, плавно переходящей в шею и грудь. Вся его фигура напоминала башню своей круглой и ровной формой. Он не был толст, он был объемен и приземист, но не низок ростом. Фуражку прапор надвигал на глаза так, что смотровые щели были почти не видны, поэтому подбородок его всегда был гордо приподнят. Казалось, что нас он ненавидел, а командиров презирал. На разводе, когда все офицеры шли к трибуне строевым шагом, он брел вразвалочку, крутя на пальце цепочку с ключами. Любимое его наказание для взвода - бег до свинарника и обратно (около трех километров). Он никогда не стеснялся собственноручно врезать нерадивому солдату или отвесить пинка. Народ его побаивался, да что там, откровенно боялся, и все старались не попадаться ему на глаза. Однажды и я нарвался. После моей боксерской карьеры у меня осталась синяя футболка с длинным рукавом и треники, которые я надевал под форму, для тепла. Прапор заметил футболку. Глаза его расширились и налились кровью.
   - Вшивник!- заревел прапор так, что у меня свело все тело.
   Он схватил меня за грудки и рванул руками в стороны с такой силой, что меня обожгло. Я рванул со страху на улицу из палатки.
   - Убью на х...й! - ревел "кусок", бил и пинал всех, кто был в зоне досягаемости.
   Народ рванул на улицу врассыпную. Рев бешеного прапора, как раненого слона, гнал всех подальше, чтобы даже не слышать.
  
  
  
  
  
  
   Служба продолжалась, как положено. Подъем, отбой, работы, "строевая" и т.д. Никанор продолжал глумиться. "Строевая" с утра до вечера. Я потом в Афгане ходил лучше всех. Отработка строевых команд происходила с очень быстрой сменой, не успеешь выполнить поворот "направо", тут же команда "налево", "кругом" и т.д. "Бегом к трибуне!" На полпути команда "кругом". Сначала все сбивались в кучу, потом научились и выполняли команды четко. Никанор усложнял задачи, команды отдавал противоречивые и очень быстро. Развлекался. Сколько раз мне хотелось, пробегая мимо сержанта, врезать ему так, чтобы руку отбить. Ярость кипела. Это позже, уже на гражданке, я понял крылатое выражение Суворова: "Хорош в строю - силен в бою". Солдат учится выполнять команды, не раздумывая, четко и быстро. Задумчивость солдата в бою может привести к гибели не только его, но и всего подразделения. Нo в то время убить командира очень хотелось. Однажды на полигоне мы, после кросса в противогазах, шли строем и Никанор стал "сбивать ногу". Я не выдержал и прошипел: "Издевается сука!". Никанор услышал. "Газы"! Бегом марш!" - скомандовал сержант. Кросс продолжился. Меня потом чуть не убили, правда, трогать не стали. Я, наверное, тогда уже становился "зверем" и не боялся, что меня побьют, был готов к битве и народ это чувствовал.
   Постепенно взвод разбился на группировки. В основном по землякам. В отдельную группу сбились хохлы. Взвод перестал быть единой командой, началась "холодная война". Поначалу с хохлами я был дружен и даже научился говорить на украинском, но когда они объединились в свой клан, дружба растаяла. Парни никогда ни с кем не делились, кроме земляков. Меня тогда это здорово злило.
   На фоне армейской кухни особой радостью были посылки, которые доходили до солдат изрядно потрошенными. В основном потрошил посылки старшина. Самые "лакомые куски" до нас не доходили. Моя посылка вообще до меня не дошла. Я в это время был на сборах и когда вернулся, только узнал, что она была. Бог с ней, со жратвой, жалко было только книгу "Василий Теркин", которую, по моей просьбе мне послали. Сомневаюсь, что прапору она была нужна. Он не был похож на поклонника поэзии, ну никак.
   Вот тут и началось. Кто-то начал "жрать под одеялом", кто-то делился, но в основном, внутри группировок. Сразу стало понятно, кто чего стоит. У одного бойца прапор реквизировал кусок сала, так тот три дня ходил за ним, как собачка и скулил: "Това-арищ прапорщик! Ну, отда-айте са-ало! Ну, пожа-алуйста!". В результате он добился своего. Сало он все-таки съел, но особым, армейским, способом. Прапор построил весь взвод и поставил нас по команде "раз".
   Пока взвод стоял с одной поднятой ногой, в полушаге, боец ел это сало без хлеба, соли и специй. А кусок был не очень маленький, грамм триста-четыреста. Мы стояли, ноги сводило, да и зрелище было тошнотворное. Сало все-таки не из холодильника. Боец жрал, давился, тело вздрагивало от спазмов желудка, но он осилил.
   Вообще еда по команде "раз" - довольно частое явление в карантине. Кто-то из бойцов затарил в кармане кусок хлеба и попался.
   - Ты что? Не наедаешься?! - последовал вопрос сержанта. - Так мы тебя накормим!
   Команда "раз" для взвода, а бойцу - буханка "черного":
   - Жри, сука!
   Попробуйте съесть буханку черного хлеба, да еще не запивая! Сколько понадобится времени? А теперь попробуйте все это время стоять на одной ноге, подняв другую прямой, на двадцать-тридцать сантиметров над землей. Естественно, провинившийся был очень "любим" личным составом. Как эти ребята выжили - непонятно.
   Недоедание очень четко определило состояние духа солдат. Самое сильное испытание на чмошность. Есть хотелось всегда и некоторые опускались до помоек. Как-то раз меня послали работать в штаб. Со мной был еще какой-то боец. Я мыл коридор и вдруг этот воин заговорщицким шепотом позвал меня в сортир. Там он нашел кусок сала и решил поделиться со мной. Добрый человек. Я отказался от угощения. Сало не тот продукт, который я вообще употребляю, а тем более, найденное в сортире! Это не для меня. Но боец умял этот кусок, не поперхнувшись. Меня он попросил не распространяться об этом случае. Мне, честно говоря, было жалко парня и я молчал до сего дня.
   О корме, который нам давали, я уже писал, да не все. Однажды кто-то из бойцов нашел в своем куске хлеба насущного грызуна. Сначала парень увидел хвост, которого, как известно у хлеба быть не должно. Потом он разломил кусок. Из него на бойца смотрела грустная морда мыши, целиком запеченной в буханку. И надо же было хлеборезу так аккуратно порезать буханку, что бы не поранить трупик. Мышь целиком была скрыта в куске, как в гробике, только хвостик был виден. Мы, конечно, подняли скандал и отнесли "раритет" ротному. Он обещал разобраться и мы почувствовали себя героями. Не все же нам должно доставаться. Впервые нас выслушали и отнеслись по-человечески. Ротный, казалось, нас презирал, если не ненавидел. Кстати, в основном он командовал нами. Взводного я видел всего пару раз. Как-то я был в наряде по столовой и был отправлен на склад за тушенкой. Мне тогда попалась на глаза тушенка, выпущенная аж в сорок третьем году. На вопрос, почему такая "древняя" и можно ли ее есть, взводный рассказал мне. Что есть стратегический запас, который хранится на складах СА и периодически обновляется. Свежие продукты - на склад, старые - в употребление. "Закрома Родины", которые всегда полны. На случай масштабной войны. Так что, на всякий случай, есть запас. С голоду страна не умрет. То есть, не сразу.
   С взводным мы беседовали довольно долго. Помню, его заинтересовало мое боксерское прошлое. И вообще говорили, как равные. Мне он тогда понравился, показался нормальным мужиком. Еще раз я видел его на одном из полевых занятий, на полигоне. Мы тогда бегали, как всегда, кросс, три километра. Я бежал в общей куче, не отставая, но и не вырываясь вперед. Меня перед армией мой дед напутствовал так: "Не будь первым, не будь последним и будешь служить нормально". Я так и делал. Прибежал тогда третьим. Весь кросс я по-боксерски дышал носом и, прибежав рот, не открывал, а спокойно прохаживался восстанавливаясь. Дыхалка в боксе развивается, будь здоров. Увидев меня в этом состоянии, взводный изумился:
   - Ты что? Не устал?
   - Так! Ноги забились немного, - ответил я.
   - Ну, ты даешь!
   Конечно! На фоне еле дышавших и гнувшихся товарищей я выглядел, как будто и не бежал. Я же не виноват, что занимался спортом серьезно и не курил тогда. Я службу воспринимал как тренировку духа и тела. До армии я восхищался военными и прочими героями, и стремился быть таким же. В общем, был наивным и культурным юношей.
   Может быть, именно поэтому старался не терять человеческий облик, даже в самых экстремальных ситуациях. И именно поэтому, уже "за речкой", я рвался в самое пекло.
  
   ФИЗПОДГОТОВКА
   Основной физподготовкой при Никаноре была зарядка. Мы бегали по промерзшему после ночи плацу, там же качали пресс, отжимались на обледеневшем асфальте. Во время физподготовки в армии всегда отрабатывается "командный дух". Отстающих тянут за собой лидеры. Будь то бег, или другие упражнения, все равно. Если это правило нарушается, наказывают опять же всех. Единоличные лидеры в боевой ситуации ничего не добьются, более того, могут подставить всех. На войне важна четкая и слаженная работа всего подразделения. Именно поэтому за провинившихся страдают все. Именно поэтому все упражнения выполняются одновременно.
   Помню, как мы качали пресс на брусьях. Все обнимаются за плечи и вместе поднимаются и опускаются. Находящиеся рядом бойцы с более слабым прессом или духом тянут вниз, и приходиться работать за них. Cпина болит, пресс горит, соседа хочется сбросить. Но нельзя. Вот и тащишь их на себе. Тогда, в начале службы, тех, кто тянет назад, хотелось уничтожить, чтобы не мешали. Позже я понял, что если бы не этот командный дух, потери на войне были бы большими. Именно этот принцип: "Сам погибай, а товарища выручай" cпас многие жизни и принес больше побед в боях. Суворов А.В. был не только великим полководцем, но и великим теоретиком войны. Я слышал, что он научил солдат молиться и знал каждого в лицо. Он знал свое дело. А у нас вместо Бога - партия, вместо отцов командиров - ненавистные "кадеты", а вместо старших товарищей - "злобные деды". Но, тем не менее, основные Суворовские принципы, соблюдаются.
  
   РАБОТЫ
   Самой неприятной работой для нашего взвода была уборка территории. Все бы ничего, но перед нашей палаткой всегда образовывалась самая большая в гарнизоне лужа. Убирать ее приходилось практически каждый день с помощью подручных средств. Мы гоняли воду, а зимой снежно-водяную кашу, какими-то кусками картона и фанеры, метлами, лопатами, но победить ее совсем никак не удавалось. Мокрые, грязные, замерзшие и злые мы воевали с ней каждый день и практически всегда проигрывали эту битву.
   Однажды нас послал наш старшина разгружать КАМАЗ с кирпичом. КАМАЗ был гражданский, он подъехал к штабу полка и там стоял. Водитель куда-то ушел. Головко привел нас к машине и велел разгружать. КАМАЗ был самосвал и кто-то предложил дождаться водителя и, опрокинув кузов, решить проблему разгрузки одним техническим движением. Но прапор велел заткнуться и выполнять приказ. Как говорят в армии: "Мне не нужна сделанная работа. Мне нужно, что бы вы зае...ись". Что делать? Стали разгружать вручную. На просьбы выдать рукавицы, мы были посланы на х...
   - Может вам бабу с вокзала?- примерно такой был ответ.
   Конечно, мы разгрузили этот самосвал. Но тут появился какой-то подполковник, по-моему, начштаба. Увидев результаты нашей работы, он заорал на нас благим матом:
   - Какого х...!? Кто приказал!?"
   - Старшина роты связи, прапорщик Головко, - ответил кто-то.
   - Мне пох... ваш прапорщик! Загружайте обратно! - проорал начальник и ушел куда-то по своим делам.
   Через какое-то время нарисовался наш украинец:
   - Оху...ли! Поубиваю суки! Почему не работаем!?
   - Так начальник штаба...
   - Не еб...т меня начальник штаба! Убью всех нах...? - орал старшина.
   - Через полчаса приду, проверю! Не разгрузите, пи...ц всем!
   Мы, конечно, поверили. Насчет пи...ца он был мастер.
   Конечно, вскоре пришел подполковник. Его речь не сильно отличалась от речи старшины.
   Так мы разгружали-загружали раза три. В результате после очередной разгрузки пришел водила и со спокойной совестью уехал.
   Оказалось, что кирпич был нужен для строительства стены, которая находилась при въезде на территорию полка. От места разгрузки до стены было метров триста и нам пришлось таскать кирпич руками. Руки после этой работы были все содран, и болели, что бы то ни было, делать этими руками было невозможно. Не только ни подшиться, даже пуговицу не расстегнуть.
  
   ПОЛЕГЧАЛО
   Полегчало нам после того, как наш замок начал косить. По слухам Никанор закадрил какую-то тетю в Термезском госпитале и он свалил на больничный. Нам прислали нового замка. Парень пришел с Афгана, по-моему, после "букета". Высокий, худощавый, спокойный, но, со "стеклянными" глазами. По званию рядовой, как звали его - не помню. При нем нам стало жить полегче. Нас он не гонял, но за чмошность бил нещадно. Одного хитрожопого одессита за какую-то провинность бил долго и не сильно. В результате у того рожа превратилась в одну сплошную опухоль. Когда он узнал, кто и как нами командовал до него, парень пришел в ярость. Оказалось, что он служил в том же месте. История нашего героя, с его слов была такая. Никанор был чмо, а ранили его свои, когда он пытался сбежать. Вот так. Никанор видимо узнал, кто наш новый замок и больше не появился. Правда, перед самой отправкой "за речку", я его видел. Он был тихий и как-то грустно пожелал мне удачи в Афгане.
  
Оценка: 7.26*23  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023