Вместо предисловия

  

  На 65-летие Великой Победы мне выпало волнительное задание от председателя нашей диаспоры - Людмилы СИГЕЛЬ - собрать воспоминания ветеранов ВОВ, в настоящее время живущих в Швеции и стоящих на учёте в российском посольстве Стокгольма.

  

  Таковых оказалось около 50 человек. Кто-то вспоминать отказывался наoтрез, ссылаясь на подписку о неразглашении секретности или нежелание причинить себе лишние волнения; кто-то лежал в пред,- послеоперационной палате; один проживал в доме престарелых, но остальные, кто согласился поделиться военными воспоминаниями, сделали это с полной ответственностью. По собранным материалам в США выпустили книгу, a меня граф Шереметев наградил грамотой Международного совета российских соотечественников. Более полно о проекте рассказываю в тексте "Из Америки к 65-летию Великой Победы"

  здесь: http://artofwar.ru/s/smolina_a/text_0610.shtml

  

  Итак, ещё один пазл к нашей общей истории.

  

  

  

  Леонид Семёнович СТОЛОВ, Инна Семёновна СТОЛОВА:

  

  "Странная штука человеческая память. Мы живём современной жизнью и в каждодневной суете думать не думаем о прошлом, но когда наступают определённые даты, память возвращает нас в прошлое. Наши бабушки и дедушки участвовали в российской революции, кто "за", кто "против". Конечно, далеко не все они принимали активное участие в политических событиях того времени, но каждый имел свой взгляд на события и каждого эти события затронули, т.к. жизнь резко изменилась.

  

  А вот нам, сегодняшним пенсионерам, эти события не близки. Ни мы, ни наши родители эти события не пережили, а смутные воспоминания бабушек и дедов стёрлись из памяти, и сейчас это обычная история, которая трактуется в зависимости от политических пристрастий современности.

  

  Другое дело Вторая Мировая война. Она затронула практически всех жителей Европы и разделила время на довоенное, военное и послевоенное. И хотя мы, ныне живущие пенсионеры, были тогда или детьми или подростками и не могли оказать существенного влияния на ход событий, но острое детское восприятие впечатлений тех лет, постоянное тесное общение с старшими и родителями оставили глубокий след в памяти и в душах.

  

  Что помню я по рассказам мамы? Когда началась война, мне было три года, сестре - девять. Отец - главный инженер военного радиозавода, имеющий бронь, в сентябре 1941 ушёл добровольцем на фронт, где погиб в январе 1942 в возрасте 37 лет. Директор его завода, твёрдо обещавший при проводах помогать семье, тут же забыл об обещании и ничем не помогал нам в ту страшную зиму. Нас спасли два фактора. Мать, женщина хозяйственная, ещё до войны, весной, заготовила дрова на зиму. Мы жили в центре Ленинграда в одной комнате коммунальной квартиры, парового отопления не было, а в комнате была круглая печь, около которой вдоль стен были сложены все дрова. Это была большая ценность, и к нам многие соседи ходили греться, т.к. зима была очень суровой, до -35 градусов Цельсия, что спасло ленинградцев от эпидемий, т.к. канализация не работала. И всё равно дров на всю зиму нам не хватило, и с середины марта мама топила мебелью.

  

  Второй фактор, спасший нас, - недалеко проходила "Дорога жизни", то есть машины с снаряжением и продовольствием, проехав с "Большой земли" по ладожскому льду, шли дальше вдоль Невы и проходили в полукилометре от нашего дома. Мать, собрав всё, что можно было обменять, в основном одежду, свою и отца, часы, серебряный портсигар и пр., ходила к этой дороге и пыталась обменять вещи на продукты. За всю зиму ей это удалось только 3 или 4 раза, и они всем нам запомнились.

  

  Водителям полуторок, идущих через Ладогу, было строжайше запрещено под страхом расстрела взять что-нибудь из кузова, им разрешалось только провезти что-то в кабине для родных.

  

  Однажды мать принесла мешочек толокняной муки, почти 3 кг, что нас поддерживало в течение целого месяца. В другой раз она обменяла костюм отца на промёрзшую голову павшей лошади. Это случилось 10 февраля. Все ёмкости, какие были в доме, были заполнены студнем, которого нам хватило довольно надолго. Когда студень уже кончался, произошло событие, отражающее состояние ленинградцев в тот период. Однажды вечером к нам за спичкой зашёл сосед, живший на этаж выше нас. Это был довольно молодой, но очень больной мужчина, который очень плохо видел, почему и не был призван в армию. На подоконнике за шторой размораживалась одна единственная тарелка студня на завтра, т.к. всю еду мама хранила в металлическом ящике на балконе. Пока мама отвернулась к печке за спичками, он каким-то сверхчутьём учуял за шторой еду, распахнул штору, схватил тарелку и побежал к себе наверх. Мама с криком "у меня дети" бросилась за ним, и когда догнала его на его этаже, тарелка была пуста. Они сели на ступеньки лестницы и вместе заплакали.

  

  Однажды мама обменяла на что-то несколько плиток жмыха. Жмых - смесь выжимок после изготовления подсолнечного масла с отрубями или грубой ржаной мукой, считался деликатесом в блокаду, да и после войны нам, мальчишкам был очень желанен ещё года два. Но когда она одну плитку разморозила, по комнате разнеслось нестерпимое зловоние. Эти плитки были сделаны из смеси тёртой соломы с человеческим дерьмом и, конечно, мама их выбросила. Даже в нечеловеческих условиях блокады находились нелюди, обманывающие голодных.

  

   Это всё, что она добыла сверх того пайка, который мы получали по карточкам и на который выжить было невозможно в ту морозную зиму. Конечно, в ту зиму были не только голод и холод, были ещё бомбёжки и артобстрелы. Уходя из дома, мама каждый раз подробно объясняла моей девятилетней сестре, что делать и куда пойти, если она не вернётся домой, понимая, что может попасть под бомбёжку или просто от слабости упасть и замёрзнуть. Все её мысли были только об одном: как спасти нас, детей?

  

  При объявлении тревоги мы спускались в бомбоубежище. Там я был популярен, потому что, когда мать приносила меня в бомбоубежище, я, слушая приглушённый стенами вой сирен и ухающие звуки каких-то разрывов, убеждал всех, чтобы не боялись, потому что "не наш лайон бомбят", за что получил прозвище "Oптимист".

  

  Второго апреля пришёл к нам солдат и сказал, что завтра в 5 часов утра нас вывозят на Большую землю, чтобы мы были готовы. Третьего апреля пришла к нашему дому полуторка, мать погрузила под брезент нас с сестрой и пять узлов с одеждой, бельём, посудой и другим барахлом, ведь не знала, куда и как надолго мы едем, и мы поехали. Примерно через два часа, ещё 2 семьи забрав по дороге, мы приехали на берег Ладожского озера. Там очень быстро и в тишине была сформирована колонна из 16 автомашин. К каждой машине подходил военный и инструктировал, чтобы все сидели под брезентом не высовываясь, а водителям было приказано соблюдать дистанцию 100 метров. Все ожидали налёта немецких самолётов. В ту ночь до того момента уже было два налёта на трассу, и все об этом знали. Наша машина в колонне была пятой. Налёта на нашу колонну не было, но когда колонна выехала на противоположный берег, наша машина была в колонне первой. Четыре машины ушли под лёд.

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  Причина несчастья очевидна. Лёд ещё был очень прочный, и машины шли колея в колею. Во время ночных бомбёжек бомбы, падая на лёд, иногда взрывались, образуя огромные полыньи, а иногда, пробив лёд, уходили на глубину не взорвавшись. В любом случае во льду образовывались промоины, которые при ночной температуре -12 — -15 градусов быстро затягивались новым тонким льдом. Служба оповещения, работавшая на трассе, некоторые промоины успевала заметить и ставила шесты с флажками, предупреждавшими водителей об опасности. А не помеченные отверстия во льду, затянутые тонкой коркой нового льда и занесённые принесённым ветром снегом, были абсолютно незаметны водителям и представляли смертельную опасность.

  

  Машина вдруг на скорости 35-40 км/час проваливалась в ледяную пучину, и ни водитель ни пассажиры под брезентом не успевали ничего понять и почувствовать, кроме обжигающего холода смерти. Машины, следующие сзади, должны были, не останавливаясь, объехать место аварии и следовать далее. Таков был приказ водителям, т.к. все боялись налётов.

  

  Потом были два месяца скитаний по теплушкам и вокзалам до Ташкента, жизнь в Ташкенте среди эвакуированных женщин, почти каждая из которых получала похоронку с фронта на мужа или сына. Хозяйка дома, у которой мы снимали комнату, русская женщина, получила похоронки на мужа и сына. Второй её взрослый сын не был призван на фронт, т.к. у него одна нога была чуть короче другой. Он служил в местной милиции, имел жену и двоих детей, один из которых был моим товарищем по играм. В августе 1944-го и этот сын нашей хозяйки был убит местными бандитами. В соседнем с нами доме жила женщина из Украины, у неё было трое детей и она дружила с мамой.

  

  Однажды поздно вечером она прибежала к нам домой, плача от радости. Она получила письмо от мужа. Он сообщал что был ранен, ему ампутировали ногу до колена и сейчас он долечивается в госпитале и будет отправлен в тыл. "Боже, какое счастье,- причитала она, - чёрт с ней, с ногой - главное живой и не надо обратно на фронт!".

  

  Вот такая жизнь досталась поколению наших родителей. Именно они неимоверно трудно жили, страдали и погибали во имя амбиций вождей, правивших Европой в первой половине 20-го века".

  

  Алла Смолина, Швеция

  

   2010

  

  Фото отсюда

  

  

  

  

  

---

© Copyright Смолина Алла Размещен: 20/05/2015, изменен: 05/03/2024. 11k. Статистика. Глава: Вторая Мировая ШВЕЦИЯ. Советским ветеранам войны, живущим на чужбине Иллюстрации: 3 штук.

---

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru (с) ArtOfWar, 1998-2023