Вместо предисловия

  

  Этот проект задумывался к 65-летию Победы и мне поручили собрать воспоминания советских ветеранов войны, ныне проживающих в Швеции. Их на тот момент числилось около пятидесяти человек, все в основном обосновались в Стокгольме, а мне достался список из 12-ти фамилий.

  

  С заданием справилась по максимуму, материал собрала, ветеранов, по заведённой традиции, пригласили на торжественный ужин в российское посольство, наградили подарками, а русскоязычное общество в США издало книгу, куда вошли и "наши" воспоминания, за что граф Шереметев в числе четверых участников наградил меня грамотой Международного совета российских соотечественников. Более полно о проекте рассказываю в тексте "Из Америки к 65-летию Великой Победы"

  здесь: http://samlib.ru/editors/s/smolina_a_n/vo.shtml

  

  Долгое время все собранные воспоминания находились на сайте общества русскоговорящих в Швеции, но после реорганизации исчезли и я очень переживала, что на своих страницах удалось сохранить только три: "Принята по вольному найму в мамин госпиталь...", "Блокадное детство", "Они живут среди нас". Остальные пробовала найти через нового администратора сайта, сама пыталась вынуть из сети, но все наши попытки заканчивались нулевым результатом.

  

  Однако сегодня, 21.09.2021, после одной беседы на сайте "Самиздат", с утроенной злостью на собственную технологическую беспомощность, таки решилась на очередную попытку, кое-что подкрутила в буковках здесь ... И - у меня получилось! Я нашла недостающие тексты и сейчас выставляю первый из найденных. Вернее, с учётом трёх перечисленных, это воспоминание будет уже четвёртым, но три перечисленных находятся на моих страницах "Самиздата" с 2010 года, в "Артофваре" - с 2015-го, а это воспоминание для читателей открываю впервые. В нынешней ситуации, когда российскую историю перевирают каждый на свой лад, изложения от непосредственных участников имеют особую ценность.

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  Из моего класса от голода умерло 12 мальчиков и 4 девочки

  

  Ленинградской блокаднице Марии Павловне Автономовой, в настоящее время проживающей в Стокгольме, я представилась в телефонную трубку и сказала:

  – Председатель Союза русских обществ в Швеции Людмила Сигель задумала к 65-летию Великой Победы замечательный проект, а именно, собрать воспоминания прошедших войну и сделать из них сборник очерков. Вы, Мария Павловна, в составленном Людмилой списке идёте первая.

  

  Мария Павловна растерялась, но на наводящие вопросы ответила, и мы договорились, что более подробные воспоминания она вышлет по почте.

  

  А потом раздался телефонный звонок:

  – Вы знаете, я, наверное, ничего писать не буду. Кому это сейчас надо?

  

  Вот это ”кому это сейчас надо?“ меня как током ударило. Люди, вырвавшиеся живыми из ада военного лихолетия, прошедшие фронт или перенёсшие Ленинградскую блокаду, даже не осознают значимость выпавшего на их долю исторического этапа и героичность собственных подвигов. Одно то, что победил, не сломался, не согнулся и остался жив – уже подвиг, о котором потомки просто обязаны знать!

  

  Приблизительно такое я ответила Марии Павловне и через тройку дней получила её воспоминания, которые привожу ниже.

  

  

   Мария Павловна АВТОНОМОВА:

  

  "Мои родители жили в Азербайджанской ССР, городе Гянджа, где я и родилась в 1925 году, 10 марта.

  В Ленинград переехали в 1929 году и жили по адресу: Фонтанка, дом 58/2, кв. 26.

  Незадолго до войны, в 1938 году, умер папа.

  В 1941 году, на момент начала войны, я окончила 8 классов и жила только с мамой.

  В воскресенье 22 июня мы с подружками поехали в Петергоф. Гуляя по парку, заметили нервозность в окружающей обстановке – суетились военные, роя какие-то ямы в глубине парка, но мы ещё ничего не знали.

  О войне узнали по возвращении в Ленинград, где около репродукторов стояли огромные толпы людей.

  

  * * *

  

  Сначала нам, школьникам, поручили разносить повестки из военкомата. На первый взгляд несложное задание на самом деле было очень тяжёлым, потому что в каждой квартире встречали с плачем. Ведь мы доставляли не радостную весть, а – повестки на фронт.

  Тем же летом мы, школьники, собирали на капустных полях гусениц.

  

  А потом от школы (школа N 206 Куйбышевского района) нас послали на рытьё окопов и противотанковых рвов. Ездила дважды.

  

  Первый раз над эшелоном показались немецкие самолёты, и сопровождающие военные приказали быстро выскакивать из вагонов и отбегать как можно дальше от поезда, машинист которого, маневрируя, пытался уйти от бомбёжки. А чуть позднее – вернулся за нами.

  Привезли и высадили нас в каком-то болоте, где пришлось ночевать на неудобных кочках среди невообразимого комариного роя. Наутро мы объединились с другими женщинами, привезёнными для работ, и вошли в близлежащий лесок.

  К нам подошёл незнакомый офицер и произнёс речь, пообещав защищать до последней капли крови, а, если положение ухудшится, отправить всех нас куда-нибудь в тыл.

  Мальчиков-школьников отделили и увели, после чего началось что-то невообразимое: над головами засвистели снаряды. Сначала мы попадали на землю, потом вскочили и побежали. На пути попался глубокий ров с перекинутым через него бревном. Не всем удалось проскочить, кое-кто сорвался с бревна и упал в ров, из которого пришлось с трудом выбираться.

  Вскоре натолкнулись на наши танки, почему-то полузакопанные в землю, и мы бросились к военным. Они указали верное направление в сторону железной дороги. Домой мы вернулись поздно.

  

  * * *

  

  Второй раз нас привезли в какую-то деревню без единого жителя. Мы уже начали копать противотанковые рвы, когда прибежавший военный велел срочно прекратить работу из-за ожидающейся бомбёжки, и мы все бросились в деревню за своими рюкзаками. После чего присоединились к солдатам. Бежать не было сил, а плелись, еле переставляя ноги. По команде ведущего "Перекур!" все валились в траву. По его же свистку все поднимались, а у кого не было сил, тех подталкивали в спину (не оставлять же одних в лесу) и опять начинали движение.

  Для нашей безопасности, боясь, что немцы начнут простреливать дорогу, нас с дороги согнали, а велели идти вдоль придорожной канавы. И мы шли по неудобным кочкам и рытвинам, спотыкаясь. Но никто не возмущался, понимая, какими бы мы были прекрасными мишенями на длинной прямой дороге.

  В попадавшихся редких деревнях нас встречали с поклонами женщины и просили хлеба.

  А потом я впервые в жизни почувствовала, как дрожит под ногами земля от шедших неподалеку боёв. С той стороны шёл сплошной гул, и небо было красноватым.

  Так как одна железнодорожная ветвь немцами уже была перерезана, нас повели к другой, где и рассадили по товарным вагонам с деревянными нарами. От движения доски съезжали в сторону и даже выпадали, но мы настолько устали, что сразу повалились на нары и заснули, ничего не чувствуя и не слыша.

  

  Довезли нас до станции Стрельна, высадили, откуда уже на трамвае добрались до города. Дома я обнаружила, что вместо подошв – сплошная кровавая мозоль. Но боли совсем не чувствовала, а очень хотелось спать. Легла и проспала почти сутки.

  

  Это было в середине августа 1941-го.

  

  * * *

  

  Если я ничего не путаю, то в это время в городе уже ввели продуктовые карточки.

  

  Чем мы занимались? Нам поручили дежурить у чердачных дверей и гасить зажигательные бомбы. Правда, лично я погасила всего одну, которая, пробив крышу, оказалась на чердаке. Схватив рукавицами, я пыталась утопить её в бочке с водой, но она выскакивала, стреляя вокруг огненными брызгами. А я кричала: "Спасите! Помогите!".

  

  Скоро начался голод. Ленинградцы перебирались на другой берег Невы и там, среди колхозных полей, собирали капустные зелёные листья, так называемую "хряпу", оставшуюся после сбора урожая.

  Иждивенцам и детям полагалось по 125 граммов хлеба, получаемого в сутки по карточкам. За один раз можно было получить на два дня вперёд. Хлеб резали на мелкие кусочки и, посыпав солью, сушили. Соль, ставшая дефицитом, к нашему счастью в семье имелась. Спасибо маме.

  Каждый прятал свой паёк в только ему известном месте и старался, как можно дольше не прикасаться. Ходили рядом с пайком, пытаясь выдержать.

  

  У всех были так называемые "буржуйки" – железные печурки с дымовой трубой, выведенной на улицу через оставшуюся от бывшей печи дыру.

  Благодаря маминой запасливости, у нас имелись дрова, которые мы хранили в комнате. Дрова тоже стали большим дефицитом. Их мы хранили под большим деревянным столом, а сами ели на сундуке со сделанной из досок столешницей.

  

  Кошек и собак в Ленинграде уже не стало. Съели. Зато бегали большие рыже-серые крысы.

  

  Как-то шли с мамой по набережной реки Фонтанки и за перилами, на скосе снега, увидели оскобленный до кости череп быка. Из которого мог получиться отличный наваристый бульон. Мама была уже не в силах перелезть через перила. Полезла я, как вдруг мама громко закричала. Оказалось, что это человеческий таз.

  

  К смерти относились совершенно спокойно. "Я умру, наверное, завтра", – "А я, наверное, ещё неделю поживу", – вот такие разговоры слышались во всех продуктовых очередях.

  

  Однажды в Елисеевском гастрономе на моих глазах мужчина вырвал у женщины хлеб. Упав на пол и закрыв рукой голову, другой рукой стал спешно засовывать хлеб в рот. Женщина закричала, и очередь бросилась отнимать у мужчины чужой хлеб, вернее то, что осталось. Конечно, отняли, обсосанное-покрошенное. Но надо было видеть его глаза на опухшем от кровоподтёков лице. Глаза блестели радостью. Он поел!

  

  В другой раз в районе Аничкого моста я увидела, как незнакомый мужчина начал сползать вниз. Я бросилась на помощь, а он сразу ухватился за банку, верёвкой привязанную к шее. В банке лежал хлеб, и мужчина подумал, что я хочу отнять. Но потом разрешил поддержать и помочь дойти ему до Дворца пионеров, переоборудованного под Приёмник для умирающих.

  В бывший Дворец пионеров вели несколько ступенек, и нам было очень трудно их преодолеть. Но, собрав последние силы, я помогла этому мужчине, и мы зашли вовнутрь. Везде стояли двухэтажные деревянные нары, покрытые слизью голодного поноса, стекающего с верхнего яруса на нижний и далее – на пол.

  Там принимали только тех, у кого были продовольственные карточки. У мужчины, которого я привела, карточки были.

  

  * * *

  

  Насколько я помню, мужчины в массовом порядке начали умирать от голода в декабре. Женщины чуть позднее – в марте.

  

  Из моего класса от голода умерло 12 мальчиков и 4 девочки, оставшихся в Ленинграде. Я помню, как случайно в подъезде столкнулась с одноклассником. Конечно, это уже был не тот мальчик, которого я знала по школе. Как и все блокадники, он больше походил на скелет, обтянутый кожей. С помощью палочки он пытался преодолеть лестничные ступени, но у него не получалось. Увидел меня, и ему стало очень стыдно за свою слабость, он отвернулся, и я отвернулась тоже и сделала вид, что не заметила. И хотя я сама выглядела не лучше, но мальчика этого было очень жалко. Скоро он умер.

  

  Наши с мамой запасы тоже кончились, и мы стали питаться тем, чем питались остальные ленинградцы. Ели дуранду – твёрдый жмых, столярный клей. Пытались жевать опилки, но они почему-то попадались горькие.

  Варили кожаную подошву от чудом сохранившихся папиных сандалей. Варили очень долго, но подошва не разваривалась, и лишь потом мы узнали, что для придания прочности, на обувных фабриках подошвы подвергаются специальной обработке.

  Из малых запасов крупы варили суп – одна ложка крупы на кастрюлю воды.

  

  * * *

  

  Весной стало немного полегче, потому что появилась всякая зелень, и мы стали собирать траву и коренья. По радио даже специальные передaчи проводили, какие корешки лучше собирать, чтоб не отравиться несъедобными.

  

  Но мамин организм был настолько истощён, что ей уже не могли помочь никакие растения. Я поступила на курсы весовщиков на Октябрьскую железную дорогу, а маму забрали в больницу.

  

  Мама умерла 26 июня 1942 года. Когда мне сообщили и я прибежала в больницу, то мамы не застала. Всех умерших уже увезли и захоронили во рву Парка Победы.

  

  Так я маму больше и не увидела и сейчас, с высоты прожитого, я понимаю, что осталась живой только благодаря маминому пайку, часть которого она отдавала мне…

  

  * * *

  

  Работа у меня была – отыскивать по номерам вагоны на Московской сортировочной.

  Но вскоре вышел указ: каждый должен заготовить 4 кубометра дров. Тех, кто пытался уклониться, увозили на Фонтанку, 117 – в Революционный трибунал и судили как военных дезертиров, давая по 7 лет заключения. (Военный трибунал Ленинграда (ВТЛ) находился в здании Ленинградского городского суда на Фонтанке, 6.)

  

  Меня в числе других тоже отправили на лесозаготовки.

  В основную бригаду не взяли, чтоб не быть им обузой, а ещё с одной такой же слабой девочкой поставили на рубку сучьев.

  Зато там на талончики от карточек давали 40 граммов очень густой пшённой каши. И в лесу росли грибы, которые мы постоянно собирали.

  Вид мой был ужасен: в старую юбку пролезала вместе с тёплым пальто,– и все мечты наши были только о еде: как закончится война (ведь должна же она когда-то закончиться?) и мы сварим целое ведро густой-прегустой вкусной-превкусной рассыпчатой каши.

  

  * * *

  

  Выполнив личный план по рубке 4-х кубометров сучьев, я вернулась на старое место работы, но начальство опять решило отправить меня на лесозаготовку, зная, что осталась сиротой и заступиться некому. Мне было очень обидно, потому что ни само начальство, ни их дети или родные в лес не посылались. Тем более, понимала, что физичеcки уже не смогу выдержать трудную работу.

  

  И не поехала, а отнесла документы в техникум речного флота, находившийся на 10-й линии Васильевского острова. Меня приняли, но учились мало – в основном отправляли работать на завод "Юный водник".

  

  Вскоре в квартиру пришли вооружённые военные и отвезли на Фонтанку, 177, чтоб судить как дезертира за то, что не поехала второй раз на лесозаготовки. На моё счастье в военном трибунале оказались настоящие люди, которые, увидев, как я истощена, и узнав, что круглая сирота, посоветовали принести справку из техникума. Что я сразу сделала.

  

  Позднее, сдав экстерном экзамены за 9-й и 10-й классы, я поступила на подготовительные курсы в Институт инженеров железнодорожного транспорта. Но так случилось, что училась в институте инженеров водного транспорта, после окончания которого много лет проработала на Амуре в Хабаровском речном порту.

  

  С будущим мужем познакомились в техникуме во время блокады. Он в числе других мальчиков работал на обустройстве так называемой "Дороги жизни". Мы до сих пор вместе и имеем дочь, внуков. Живём в Стокгольме. Записано в январе 2010 года".

  

  Алла Смолина, Швеция

  

  16.01.2010

  

  

  

  

  

  

  

---

Оставить комментарий © Copyright Смолина Алла Размещен: 21/09/2021, изменен: 05/03/2024. 17k. Статистика. Глава: Вторая Мировая ШВЕЦИЯ. Советским ветеранам войны, живущим на чужбине Иллюстрации: 1 штук.

---

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru (с) ArtOfWar, 1998-2023