Н а ч а л о

  Рано утром большой грузовой Ил-76 был полностью заполнен солдатами, они сидели в шинелях прямо на полу. Несколько офицеров и женщин разместились на своих чемоданах. Через полчаса полета вдруг все оглушительно зазвенело, замигало красным светом, завыло, перепугало до смерти и так же внезапно затихло. Что это было?

  При подлете к Кабулу самолет неожиданно стал делать резкие маневры. Тело, как в затяжном прыжке, проваливалось куда-то глубоко вниз, душа летела вверх, а мысли оставались между ними. Лица людей, сидящих напротив меня, визуально вытянулись в пять раз. Огромная машина старалась втиснуться в ограниченное горами пространство, чтобы не врезаться в них, не попасть под обстрел и безопасно приземлиться на аэродроме.

  Наконец, открыли хвост, и мы начали потихоньку выползать.

  Снег на вершинах, горный разреженный воздух, легкое эхо от раздающихся вокруг голосов. Люди с автоматами, рев мощно и красиво взлетающей пары истребителей – все мгновенно переключило на новые впечатления. Мы высадились на другой планете!

  – Слышали, сигнал был? – сказал кто-то. – Это мы границу пересекали.

  А я-то думала, что это сигнал на тот свет...

  Когда прилетели, на аэродроме в большой палатке с женщинами не хватило кроватей. И для нас троих отгородили место в палатке типа «штаб», расположенной рядом. Спали одетыми, поверх одеяла набросили еще и пальто – в январе здесь тоже очень холодно. Дежурный солдат, сидя на ящике с углем, всю ночь заботливо подбрасывал топливо в печку-«буржуйку», пока не заснул.

  Через несколько дней за нами приехали. Отобрали по специальностям и повезли в разные концы страны. Меня оставили в Кабуле.

  На военную тему существует много поговорок: «Сапер ошибается один раз», «На войне как на войне», «Кому война, а кому мать родна». Две последние – как раз о том, с чем связана наша работа и командировки. Обеспечивать нормальное существование армии – вот задача всех гражданских, работающих здесь. А я просто ревизор.

  Если в батальоне на границе с Пакистаном, куда редкий день вертолеты залетают, требуют, чтобы привозили хоть что-то для солдат (предметы первой необходимости, продукты), это работа нашей структуры. Объезжать посты автолавками – тоже наша работа, чтобы хоть редко, хоть как-то обеспечить отдаленные боевые точки вниманием, привозить необходимые товары.

  Армия должна нормально существовать.

  Но когда три грузовика с соками и водой направлены в район, где жара под пятьдесят и где воду из крана пить нельзя из-за эпидемий, а по пути вода и соки исчезают, вот это и есть та самая «мать родна». Надо что-то с этим делать, чем тоже занимается наше отделение.

   Очень быстро новенькие ориентируются в обстановке. Горы вокруг не такие высокие, потому что мы сами на высоте 2000 м над уровнем моря. Комендантский час с 18 вечера до 6 утра. Все воинские части огорожены колючей проволокой, выходить за нее и КПП нельзя. Передвигаться по городу – только на машине и с оружием. Границы между тылом и передовой нет – всегда и везде поджидает опасность. Выезжать первыми на рассвете опасно – могут быть мины. Выезд по магазинам – дуканам - организованно группой, с сопровождением. При нарушении дисциплины – в 24 часа, назад на Родину. Хотя на дворе январь 1984 года, по местному летоисчислению здесь XIV век (1363 г.)…

  

  Вертолеты

  Мы впервые летим в командировку на вертолете, ждем его на железно-ребристой взлетной площадке аэродрома.

  – Смотрите, вот она уже летит! Сейчас приземлится.

  Непонятно, кто «она» и почему мы «ее» ждем? Наконец, «она» приземлилась, «ею» оказался вертолет Ми-8, «вертушка». Точнее, вертолетов было два, здесь все боевые воздушные средства летают парами, и ребята в желто-песочных «пижамах» сидят за штурвалом.

  После некоторых приготовлений нам разрешили занять место в машине. Железный холодный корпус, пахнет керосином, жесткая лавка вдоль борта. Никто парашюты не надевает, их пока нет. Летчики иногда сажают пассажиров к себе в кабину, и нас усаживают между командиром и вторым пилотом. Благо худенькие девчонки, обе поместились.

  Летим высоко, наблюдая сверху карту земли. Горы однообразными, плавными волнами простираются до горизонта. Хребет Гиндукуш! Бежево-коричневый, без растительности он точно бескрайнее море в девятибалльный шторм! Окна открыты, слышен шум работающих винтов.

  Неожиданно картина исчезла – все кругом белое. Облако! Летим или нет? Через две минуты становится совсем жутко, но приучаешься доверять тем, с кем находишься рядом.

  И вдруг… Тебя ослепляет апрельское солнце! Вырвались. Везде воздух, небо и та же карта земли.

  Трудно понять летчиков тому, кто никогда не летал с ними рядом в одной кабине.

  

  Душманы

  Около часа полета – и спозаранку мы в полку в Джелалабаде, недалеко от границы с Пакистаном. Сюда мы и прилетели для серьезной проверки полкового магазина.

  В фанерный модуль зашли осторожно, чтобы не скрипели половицы – тихо, все спят. Нашли комнату продавщицы, дверь была открыта. Несколько дней придется здесь пробыть – магазин хоть и фанерно-стеклянный, но не маленький.

  В Джелалабадской долине даже в январе цветут розы, а в апреле здесь почти знойное лето. Территория полка не маленькая, но безлюдная, никто просто так не шатается. Палатки, казармы, везде подметено и чисто. Недалеко на плацу разводят караул.

  Видим, прямо на земле сидят бородачи в чалмах, человек двадцать. Группу охраняют несколько солдат с автоматами наперевес. Подойдя ближе, поняли: это душманы. Вид у них далеко не жалкий, лица ожесточенные. Мы совсем близко с душманами, как-то не очень уютно себя чувствуем. Две наивные девчонки, хлопающие глазами, и банда матерых мужиков. Сколько ненависти в их взглядах! При других условиях ни минуты не пощадили бы никого из нас.

  

  Пересадка

  Сижу в рабочем модуле в выходной день. Сняла трубку зазвонившего телефона-"вертушки". Наш продавец из отдаленного батальона ранен в голову. Приняли бой в колонне. Сообщила об этом начальнику, и сразу решили, что вместе с товаром повезу в батальон замену – только что приехавшего к нам продавца средних лет, таджика.

  В просторной кабине нас трое, прохладно и спать хочется. Между двумя горами Кабула солнце еще не видно, но все светлее и светлее. На прозрачном бирюзовом небосводе, еще не поднявшееся солнце, едва подсветило тонкими золотыми лучами три маленьких розовых облачка. С каждой минутой нежные оттенки неба неуловимо меняются – лазурные, бирюзовые, розовые, совсем невидимо для глаз переходят из глубоких в нереально тонкие.

  Над городом Кабулом, прямо над нами в православную Троицу играет солнце.

  Вот уже третьи сутки «загораем» на взлетной полосе возле дежурной пары Ми-8.

  До бригады, которая находится в Гардезе, долетели без особых трудностей, выгрузились, и осталась самая малость – перелет в батальон. Вертолеты то взлетают, то приземляются, то одно у них задание, то другое – для нас у них нет времени.

  На четвертые сутки свершилось чудо: дали разрешение на перелет! Дождались тринадцатого числа и дали. То ли еще будет!

  Быстро побежала, попрощалась, загрузились, уселись, винты заработали. Несколько секунд винт свистнул пару раз и затихает.

  – У ведущего рессора сломалась, – как-то радостно сказал летчик. – Ладно, завтра точно полетим. Ты счастливая, что не успели взлететь!

  Я разрыдалась, не в силах сдержать слезы. Ребята неумело пытаются меня успокоить, для них, наверное, в этом своя романтика – кто-то сидит и плачет из-за пустяка. Кто-то положил в руку поломанную деталь, на память, кто-то приглашает в гости – у командира день рождения. В чем трагедия?

  На следующий день, чувствуя вину, летчики быстро сажают в кабину. Ребята с утра очень разговорчивые, рассказали, что все играют на гитаре и лучше всех, конечно, командир. Сами пишут песни, иногда сочиняют прямо в полете.

  И, наконец, мы в батальоне. При работающих винтах быстро разгружаемся, теперь прилетят только через несколько дней. Ситцевое платье в горошек трепещет, как флаг, волосы в разные стороны дыбом – машины разворачиваются улетать.

  Увидев в открытом окне командира, машу ему полевым цветочком. В кожаном легком шлемофоне, в солнцезащитных очках командир в ответ снисходительно улыбнулся, глядя на меня сверху вниз.

  

  Батальон

  Десантно-штурмовой батальон занимает небольшую, довольно зеленую территорию. Нас сразу предупредили, чтобы не подходили близко к ограждению и воротам. Это опасно.

  Жилые помещения представляют собой комнаты с очень маленькими, как глазницы, узкими окошками в одноэтажном каменном здании с толстыми стенами, оставшемся еще от англичан. Женщин в батальоне, кроме поварихи, нет, из гражданских здесь только она и продавец. Чтобы мужчины были сильными, их нужно кормить, и бесхитростная девушка, приехавшая из маленького российского городка, варит им вкусную еду, живет одна в замкнутом пространстве, среди мужчин, под обстрелами.

  Прежде, чем приступить к делу, мы зашли в маленькую комнатушку раненого продавца. Все лежит так, как оставил хозяин: постель, книжная полка, на столе письма. Читаю лежащую сверху открытку. Она от племянницы: «Здравствуй, рыжий Муравей, поздравляю тебя… Твоя Муравьишка». Оказывается, у него недавно был день рождения.

  Магазин находится в комнате рядом, в одном метре. Начинаем работу. Считаем деньги, складываем товар, готовим документы.

  Вечером, когда совсем стемнело, сидим с поварихой при тусклом свете в ее скромном, скорее даже аскетичном жилище. Стали доноситься взрывы – то глухие, то более сильные.

  – Это в нас стреляют, а это мы, – комментирует она начавшийся обстрел.

  

  Я стала замечать, что люди здесь очень немногословны и сдержанны, говорят конкретно и всегда по делу.

  На следующий день, поздно вечером, войдя к нам, замполит необычно жестким голосом сказал:

  – Никуда не выходить, даже в туалет, сидеть тихо.

  Оказалось, почти весь батальон ушел на задание, а банда душманов, приблизительно из ста человек, подошла к нам вплотную. Уже утром знакомый солдат рассказал, что ночью вооружили всех, кого могли, даже раненых. Но банда так ничего и не предприняла.

  С утра продолжаем свою работу, считаем соки, сгущенку, эмблемы, звездочки и прочее. Дверь открыта, светит солнце. Прямо на крыльце, спиной к нам, в камуфляжной форме сел офицер с рацией:

  – «Сосна», «Сосна», я «Кедр», – говорит он по рации, – расстояние 20, прицел 15. Огонь!

  И... Все, что было в руках, вмиг полетело к потолку. Вой, грохот, гул! Внутри все сжалось и оборвалось. Ноги подкосились сами собой. Работает система «Град», стоящая метрах в пятидесяти от нас.

  Немного опомнившись и придя в себя, продолжаем.

  Рядом опять: «Сосна», я «Кедр»...

  И теперь к потолку полетели ручки. Только потом поняла, сел он именно у нас на крыльце, чтобы не перепугать до смерти, и было понятно, что стреляют наши. И еще, что мы за их спиной.

  Слышу гул вертолетов. Приземлились, подняв облако желтой пыли.

  – Привет! Как вы тут?!

  – Нормально.

  Наверное, знают, что было ночью. Как приятно видеть знакомые лица!

  – Это мы тебя навестить, а вообще, здесь винты не останавливаем.

  Подошел майор из батальона:

  – Умер ваш продавец в госпитале…

  Все сделали, записали. Домой, в Кабул. С ума сойти: «мой» дом – Кабул.

  Вся в укусах от москитов плетусь к вертолетам, сумка мотается по ногам. Уже по привычке, в кабину и сразу взлетаем. Уставшая прилетела на базу. Обрадовались девчонки в бухгалтерии.

  

  Колонна

  В шесть утра колонна двинулась. Ехать нужно целый день, часам к 17 должны приехать в конечный пункт – Газни. Мое снаряжение – дорожная сумка, ситцевое платье, босоножки. Платье куплено в Ташкенте, в «Детском мире» за три рубля. Хороший цвет выбрала – красное!

  Сижу в машине «Урал». Мой водитель – Иван Шурыгин, солдат двадцати лет, надежный и основательный. Мне с ним спокойно. О таких снимают фильмы, пишут поэмы. Темные волосы, усы, уверенный и неунывающий – таким, наверное, был в русских народных сказках Солдат-удалец.

  Дорога однообразная. Вокруг гористая безжизненная местность, постоянно встречаются подбитые и сгоревшие БТР и БМП. Воронки от мин объезжаем, чтобы не трясло машину. О новых минах лучше не думать…

  Разговор длится уже четыре часа, голова переполнена.

   Колонна то двигается, то останавливается, чтобы подтянулись отставшие. Выходим, разминаемся. На одной из остановок ребята из соседних машин, как всегда, подошли к нам. Шумят, смеются. Загорелые лица, выцветшая на солнце белесая форма. У некоторых рукава коротковаты, как бы не по размеру. Видимо, еще растут. На ногах – стоптанные кроссовки.

   Подбежал белобрысый паренек, ехавший сзади:

   – Зачем бросал запал? У вас возле самых колес взрывалось!

   – Ничего мы не бросали. – Иван сразу повернулся ко мне, делая руками успокаивающие жесты. – Уже все, все. Все прошло.

  Едем дальше. Периодически встречаются брошенные кишлаки.

   Вдруг – оглушительный треск и грохот. Сердце оборвалось! Засада? Не понимаю, почему мы еще сидим. Но Ваня спокойно продолжает крутить руль, наблюдая за дорогой, и по-отечески успокаивает:

   – Это наши стреляют.

  На очередной остановке принес обед – кашу в жестяной банке и тушенку. Боже, как вкусно!

   Ничего не помешало нам добраться благополучно. Я могу всю ночь спать в машине, как попало, встать в пять утра, ехать целый день и приехать под вечер. Но после… Ни рукой, ни ногой двинуть не в силах. Шатает. Как они это выдерживают!

  

  Госпиталь

   Старое одноэтажное каменное здание госпиталя – почти в самом центре Кабула. Пожалуй, это один из самых зеленых районов города.

   Мы, две девушки, плетемся по длинному коридору, хромаем на разные ноги. Одна – на правую, другая – на левую. Сюда нас доставили на вертолетах из санчасти полка уже в приличном виде, способными ходить. После подрыва на мине на дороге в Газни.

   – Грешно смеяться, но на вас без смеха смотреть нельзя, – сказал молодой врач, пробегая мимо в развевающемся белом халате.

   Это хорошо, что мы вызываем смех, а не жалость.

   В госпиталь с концертом приехал известный певец.

   В актовый зал уже не пускают, все места заняты. Шум и радость невообразимые! Многие висят, сидят везде – на подоконниках, плинтусах, стенах. Большинство раненых облепили окна снаружи.

   И вот концерт начался, все затихли. Звучат известные, любимые всем песни. Лица у ребят такие, будто смотрят не на поющего артиста, а драматический спектакль. Ни дать, ни взять Шекспира показывают! Вытянутые шеи, серьезные сосредоточенные лица, горящие глаза. Музыка гремит во всю мощь колонок, сменяясь взрывами оглушительных аплодисментов. Эмоции, которые жили глубоко в душе, нашли выход!

   Певец выступал добросовестно, но всего час. Отдельно пел в палатах для тяжелораненых под гитару.

  Юность – она везде юность, и в госпитале тоже. Вижу, как двое ребят, один с металлической конструкцией аппарата Илизарова на ноге, другой – с такой же на руке и ноге, столкнулись в дверях своей палаты. Кому-то из них надо уступить другому. Оба с трудом добрались до выхода. Постояли, посмотрели друг на друга.

   – Давай кто кого?

   – Давай, – и начали толкаться плечами, прыгая на одной ноге. Никак не остановятся, понравилось занятие…

   В православных храмах детей до семи лет причащают без исповеди, потому что они чистые, ангелочки. Вот и девятнадцатилетние солдаты на войне – как дети перед алтарем.

   Здесь, на войне, казалось бы, они должны быть наглее и злее. Но они другие. Если еду в колонне, хоть и старше каждого из них на пять-шесть лет, но чувствую себя под крепкой защитой. При малейшей опасности смотрю на кого? На бойца девятнадцати лет! Все в их действиях быстро, уверенно, четко. И как-то спокойно от этого.

  В ходе последних событий возникла тревога. Мало того, что хотят убрать льготы «афганцам» или сократить их, но еще мы, женщины, волнуемся о своей судьбе. Нам постоянно говорят: «Мы вас туда не посылали», «Какое участие в боевых действиях принимало ваше отделение торговли» и т. п.

  Так посылали нас туда или не посылали?

  Принесла в военкомат заявление направить на работу в Германию, а меня стали уговаривать именно в Афганистан. Успокоили, убедили. Подписала трудовой договор о работе в течение двух лет. А договор – это не значит, что нас туда направили? Проработала там полностью, о чем не то что не жалею, а рада, что именно так получилось. Полная, насыщенная смыслом жизнь.

  Наше отделение торговли обеспечивало нормальное существование армии. Для этого в Афганистане и находились гражданские лица. Колонны, объезд постов на автолавках, перелеты, отдаленные гарнизоны – все это было. За два года моей работы в Афганистане среди наших погибло 12 человек, 5 было ранено. Кто инвалидом уехал, а кто – в цинковом гробу, и мужчины и женщины. Две женщины погибли в сбитом Ил-86 над Кабулом, везли товар из Союза. Заместитель начальника управления и товаровед погибли в сбитом самолете, летели в командировку в Джелалабад. Продавец из Бараков погиб в колонне, смертельно раненный в голову. Две женщины умерли от тяжелых инфекционных болезней. Водитель автолавки после обстрела колонны уехал без ноги. Две женщины-ревизора подорвались на мине по дороге в командировку в Газни. Постоянно передвигались, постоянно в колоннах, чтобы хоть как-то создать условия для солдат. Перевязывали раненых, когда попадали под обстрелы. Это ли не участие в боевых действиях?!

  Есть архивная справка, что такое-то отделение торговли принимало участие в боевых действиях, и справка о ранении есть. Но это, оказывается, не доказательство. Постоянно что-то нужно доказывать, убеждать, даже в том же пенсионном фонде, когда оформляли пенсию.

  Может быть упорядочить: отслужил срок службы, отработал по трудовому договору в Афганистане – значит, никаких подозрений не должно быть. Не будем же все время ходить, доказывать, что мы там делали и как работали.

  Мне 50 лет, имею высшее образование, замужем. Родом из семьи военнослужащего. Оба деда воевали, один погиб в феврале 1942 года в битве за Москву. Находилась в Афганистане с января 1984 по декабрь 1986 года. Живу как все, непросто. Но на данный момент очень поддерживают те льготы, которые у нас есть. Без них было бы совсем тяжело. Живем в Симферополе, не самом дешевом городе Украины. Дети выросли, самостоятельные. Работаю главным бухгалтером в маленькой фирме, где и зарплата очень маленькая. На большое предприятие не берут, возраст не подходит (им нужны молодые), да и здоровья нет тянуть большое дело. Ухаживаю за мамой – инвалидом первой группы по зрению.

  Несколько месяцев назад умерла моя подруга, тоже «афганка». Была онкология. Наверное, можно было вылечить, но проблема в финансах. Не было денег на хорошую химиотерапию…

  Уже три года пытаюсь писать рассказы об Афганистане. Пишу о том, что видела и пережила, что знаю и думаю.

  

  Отсюда: http://www.usva.org.ua/mambo3/index.php?option=com_content&task=view&id=3784

  

  Ссылкa прислана удивительным человеком. Ольга Анатольевна КОРНИЕНКО, добровольная помощница, изъявившая желание отыскивать информацию об "афганцах" и "афганках", живых и погибших. Именно она скрупулёзно и методично несколько лет подряд просматривает сеть в поисках статей и текстов о советских "афганках".

  

  _______________________________________________________________

  

  (1) - сложно понять - знакома ли я с героиней статьи, но почему-то кажется, что именно её вспоминает Марина СТРИЖАК (НЕТЫКС) (Газни, продавец 191-й отдельный мотострелковый полк, Кабул, 656-е отделение торговли: ЦСВГ в/ч пп 94777 и в/ч пп 06522, 1983-1986)

  здесь: http://artofwar.ru/editors/s/smolina_a/text_0440.shtml#6 - А.С.

  

  

  

  

---

Комментарии: 18, последний от 28/02/2019. © Copyright Смолина Алла Размещен: 01/11/2018, изменен: 05/03/2024. 23k. Статистика. Статья: Афганистан АФГАНИСТАН. Библиотечная полочка с воспоминаниями афганок

---

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru (с) ArtOfWar, 1998-2023