ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Соколов Андрей Ревович
Мушмула за Кандибагом Ч. 3. Пуштунка и Пенджаби

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
  Дневка на высоте 902
  
   Вода и ветер, помноженные на века, обнажили на высоте 902 под Спинмасджидом подобие крепостных развалин. Сродни термитам, стихии выточили в осадочных породах сердцевину, оставив скорлупу по периметру и ходы внутри. Для аборигенов эта корявая горка представляла малый интерес.
  
   Разведчики 130-го отряда, под утро были приятно удивлены, обнаружив во враждебном окружении надежное убежище - господствующую высоту с крутыми подступами. За ночь они прошли больше десятка километров: на юг кривыми тропами от кишлака Ады, что южнее Соловьиной рощи (цитрусовые сады под Джелалабадом), по степи Гулямхан, в обход Кандибага, в направлении на Спинмасджид. И тут небеса приготовили на их пути достойную обитель, шикарный, по военным меркам, караван-сарай, куда они довольные тут же завалились отсыпаться, пока позволяла утренняя прохлада.
  
   Пахомов, Давыдов и Авдеев раскатали свои спальники в рядок, расположившись у юго-восточной стены, рваный край которой удачно нависала вовнутрь, создавая иллюзию крыши над головой, обещая защитить от солнца часов до одиннадцати.
  
   Авдеев проснулся ближе к полудню, почувствовав, как изрядно припекло ноги.
  
  - Доброе утро! - приветствовал он старших товарищей.
  - Ну, на счет "доброго" - это бабка надвое сказала, - отшутился капитан Пахомов, - а в остальном, тоже рад приветствовать.
  - Позиция отменная! - улыбался Давыдов, сидевший на своем спальнике по левую сторону от ротного, вглядываясь вдаль на запад в сторону Черных гор, - такое впечатление, что всю ночь окапывались на высоте - траншеи местами в полный рост. И тело все болит, как будто сам махал лопатой. Если минометом не накроют, то можно загорать здесь все четыре дня, а на ночь вылезать в засаду.
  - За пару дней пастухи нас все равно вычислят, - обломал надежды взводного Пахомов, - так что в ночь, как и планировали, идем на Шабай.
  
  Авдеев потянулся за РД в головах, достал белую полутора литровую флягу с колючкой цвета крепкого чая. Крышка с натугой поддалась, пластиковая емкость испустила дух, подтверждая свою герметичность, и Виктор с наслаждением сделал несколько глотков. В голове всплыл вчерашний замполит батальона с предостережениями о питьевом режиме. К выходам на три дня Авдеев привык, выработав свой водно-питьевой рецепт. Смысл его был прост: три фляги по полтора литра, одна с колючкой, две с кипяченой водой. В первые сутки - брать пример с верблюда: использовать запасы организма и потреблять колючку, но не более половины фляги, то есть три стакана по 250, оставив еще три на начало следующего дня. (До вечера она не доживала, а на третий день по такой жаре даже герметично закрытая фляга с колючкой прокисала, как ее не мой). Во вторые - довести прием жидкости до литра, на третьи... На третьи точно понимаешь, что ты не венец творения в пустыни - верблюд, а жалкий человек, и сколько ни пей - не напьешься, так что отмерь себе полтора литра, а остальным делись с товарищами, чтобы облегчить поклажу.
   Была еще четвертая малая алюминиевая фляжка, но то - НЗ, о ее существовании Авдеев забывал строго.
   Как распределить запас воды на пять ночных засад? Делить четыре с половиной литра на 4 или 5 - "дерьмо вопрос", но чем ответит с непривычки организм, обнаружив себя после трех дней пекла не в модуле, а под открытым небом? Может надуться от обиды, что его нагло обманули. Да-а, выдавить из себя "каменный цветок" на четвертой дневке будет не простой задачей. Ладно, пусть терпит организм, если конечно хочет ехать со мною вместе в отпуск.
   Решать проблемы, как говорит ротный, будем в порядке их поступления.
  
   Мысль о предстоящем отпуске была способна свернуть горы, и Авдеев с удовольствие сделал призовой глоток. В это время его внимание привлекла группа товарищей в полосатых купальниках, расположившихся напротив, метрах в тридцати, в кружок у южной стены. Некто в песочке, сидящий спиной, вдохновенно беседовал с личным составом третьей разведгруппы.
  
   - Так, справа мудрое и подозрительно покладистое лицо взводного Бурлакова, - размышлял Виктор, - рядом с ним сама внимательность - комсомолец батальона Лесков, который должен, по идеи, проводить политзанятия. А кто же это сидит спиной?
  
  - Николай Василич, а кто это с третьей группой ведет занятия?
  - Ты что - не узнал, Витя, - рассмеялся Пахомов, - это ж наш парторг Караулов. Успел таки красавец запрыгнуть в уходящий поезд.
  - Так, что же, нас на боевые вышло - 73?
  - Ну, что ты? С этим строго, как в Боевом приказе записано - ровно 72. Томку пришлось в последний момент снять с БТРа и отправить в роту. Пусть боец еще потащится после госпиталя.
  - Надо же, ехал за вами следом, пыль глотал на 301-ом и не заметил, как парторг подсел на остановке! - искренне удивился Авдеев.
  - Меня вот тоже мучают сомнения, - изобразил озабоченность ротный, - два политработника на выходе в отряде - реальная угроза единоначалию. Ох, подведут под монастырь адепты перестройки. Стал бы Бурлаков перед заменой глядеть в рот комсомольцу, в отряде - без году неделя, будь тот один?! Послал бы его куда подальше, да и спал , - потешался ротный, - а вот поди ж ты, увидал парторга и глаз не отведет. Но главное: без разрешения командира, не согласовав со мной время, тему, под носом у врага! Сан Саныч, заметишь, что затевают бунт - разрешаю стрелять без предупреждения.
  - Вас понял, - шутливо встрепенулся Давыдов, достал из кобуры свой ПБС (пистолет бесшумный Стечкина), отстегнул обойму, полюбовался, как блестят двадцать медных маслят, и защелкнул в рукоятку с металлическим щелчком, почище, чем у зажигалки "Зиппо", - да, Витя, не ожидал я от тебя. Партогра не заметить - это ж надо?! - эдак ты и духа в дозоре проглядишь.
  - Сплюнь, сплюнь, Сан Саныч! Чур, не я, - возмутился Авдеев.
  - А с другой стороны, - продолжал Давыдов, - ночка темная была, глядишь, и душки не разглядели всех наших маневров. Лихо мы перед аэродромом без фар нырнули в Соловьиную рощу и дальними грядками прошли обратно к Аде.
  - Накануне отпуска чувствую в мозгах особую смекалку, - перевел стрелки на себя польщенный командир Пахомов, - так я и планировал, чтобы со стороны сошло за усиление охраны аэродрома. Ну, появились на районе за постом три орудия и две-три пары БТРов для острастки. Ну, сообщил у них там духовский гонец, куда следует, и что? Главное нам теперь самим не тормозить - опережать душков на несколько шагов. Система оповещений у них налажена, но, думаю, есть и в ней прорехи...
  
  Рядом с командирами у восточной стены расположились бойцы головного дозора: деды Ковзон, Сероджев и замок четвертой группы сержант Сидор.
  
  - Савенков, ну-ка иди сюда, - как положено, слегка развязным хриплым голосом позвал опытный разведчик Леха Ковзон молодого бойца, пытавшегося проскочить бочком, - че куришь, чем готов делиться с Красной армией?
  - Не гони, Леха, - перебил его Сидор, - это мой зема новосибирский.
  - Зема Новосибирский, - произнес как конферансье Леха и улыбнулся, - звучит борзо, почти как Никола Питерский из "Джентельменов удачи". Присаживайся, Андрюха, - хлопнул ладонью Ковзон по расстеленному на земле спальнику, - покурим, за жизнь поговорим.
  
  Не тушуясь перед бывалыми, чувствуя поддержку земляка сержанта, молодой боец присел на край спальника рядом с Ковзоном и достал "Яву!"
  
  - Что ж - хорошо! Давай твоих покурим, - одобрительно потянулся Леха за сигаретой, - тем более, что не "Смертью на болоте" угощаешь (на пачке "Охотничьих" был изображен человек с ружьем на болоте). Во, пацаны, - продолжил он, прикуривая, спрятав зажженную спичку в ладонях, давая прикурить товарищам, - мы думаем, что молодые тянут лямку, а они тащатся в полный рост, забив на службу - видал какие папироски курят.
  - Первый выход, как никак, вот и не поскупился - делая вид, что оправдывается, улыбнулся Савенков, - это же на всю жизнь.
  - Леха, - обратился к нему Сидор, - помнишь наш первый боевой на Шахидане, ровно год назад?
  - Я помню все, как сейчас, - произнес с легким таджикским акцентом Талиб Сероджев.
  - Еще бы ты забыл! - подхватил Сидор, - Прикинь, отдаю я взводному две пачки "Данхелла", а он мне - гони сюда весь блок, который нашли на переправе! Я - ему, что всем мол поровну раздал - по пачке, Вам - две. А он вскидывает на меня ствол: а ну-ка - забирай и мне неси! Я стою, молчу, уставился в него. Тут Талиб, поворачивается на нас и как бы невзначай тоже снимает свой АК с предохранителя...
   - Да, мрачный был бакшишник! - подхватил Ковзон, - недаром его через два месяца списали в Союз в пехоту. Видал, какой у тебя, Савенков, "Зема Новосибирский"! Таким быть должен младший командир.
  - Товарищ сержант, расскажите еще что-нибудь , - попросил гордый за земляка молодой боец.
  - Да, я - не мастак. Вот Леха у нас - "Баян", - похлопал по плечу товарища польщенный Сидор.
  - Короче, слухай сюды, - будто бы только того и ждал Ковзон.
  
  - Сейчас кишлак Шахидан - мертвый. А с ним столько связано, - он как родной! Признаюсь, я горевал, когда духи в конце прошлого лета выгнали оттуда все семьи и сделали из него перевалочную базу для проводки караванов. Очень мне хотелось еще разок там заглянуть в одну семью.
  
  В наш первый выход, год назад, Шахидан был живее всех живых. Переправились мы на БТРах через Кабул и встали коробочками вдоль реки полукольцом, вашу группу Абрамова отправили наверх блокиковать духам отступление на север. Cтавит взводный нам задачу, что он, мол, расстилает плащ-палатку у машины и строго считает, кто какие притащит бакшиши, а старослужащие нас, мол, сами натаскают, как шмонать аул. Мы по учебке, конечно, знали как входить в дувал, как шомполами протыкать подстилки, но на деле - нервы на пределе. В один дувал вошли, в другой, - все пусто: не духов, не оружия, не боеприпасов. В нашей группе был дед Баха, он и говорит мне: "Ты что, думаешь, взводный ждет от тебя ржавых буров? В зачет все пойдет: пайса, посуда, магнитолы, но брать их надо там, где найдем стволы". Ну, думаю, попал на командира. Очередной дувал. Опять согнали пипол в угол во дворе, а сами - проверять по закоулкам. Темно - мраки! Я чуток замешкал, тыкаю одну циновку. Чую: ширкнул по металлу. Сунул руку - в земле в углублении мешок холщевый килограмма на три, ну, думаю, точняк - патроны, не меньше двух БК - вот будет нашему взводному козлу бакшиш. Выскакиваю во двор на свет, а наши видят, что я вышел, и - скорее в дверь с дувала. Я со слепу на солнце развязал мешок, сунул туда руку, что-то колючее, но не патроны. Тут от стены ко мне бросается ханумка лет семнадцати. Краси-ива-ая, аж глаза режет: волосы длинные черные, лицо вытянутое, смуглое, глазищи как в индийских фильмах. Бухается она передо мной на колени, а сама руки к мешку тянет. Пальцы - длиннющие, ухоженные, и перстень дорогой. Наших уже и след простыл. А она мне что-то говорит так быстро-быстро, сама убивается вся, руки заламывает, и чую - конкретно меня молит, а я как будто понимаю:
  - Возьми, что хочешь - я теперь твоя, только отдай мешок с драгоценностями. Это золото всего нашего рода! Мы пропадем без него, тебе оно не принесет удачи...
  
   Все бойцы и офицеры вокруг замерли и с нетерпением и улыбкой ждали продолжения ванменшоу.
  
  - Давай, Леха, не томи, что там дальше? - выкрикнул кто-то с соседнего лежбища.
  - Да, что там дальше?! - сконфузился вдруг Ковзон.
  
   Было не понятно: толи он заново переживал те события, толи никак не мог придумать достойную концовку. Большинство надеялись услышать про сумасшедшую любовь к молодой афганке, про ее счастливое спасение от старика-мужа, которой решил податься к духам, про безрассудную самоволку на гране жизни и смерти. Полет фантазии на тему любви к аборигенке был отчасти предсказуем...
  
  - Дальше было просто. Я, вдруг, загадал: вот сейчас отдам мешок девчонке, - еще одна душа замолвит за меня, и я приду живой с Афгана, - задумчиво проговорил наш Леха.
  - - Тоже мне - сказочник! Мешо-ок с зо-лотом! - ехидно передразнил его боец соседней группы, - всю малину запорол. Как же, жди, помолятся за тебя духи. Врешь ты все! А как ты эту девку понял, она ж была пуштункой?
  - Так и понял! Да, пошел, ты! Учитель, тебе двадцать семь лет, старше - только ротный! Давно б уже в директорах ходил, если б верил людям, - наехал на него рассказчик.
  
  Пенджаби
  
  
   В ночь на 27-е июня отряд шел на юг к Шабаю.
  
  - Словно и не лето вовсе. Сплошная темень. Ни тебе дорог, ни овечьих троп, как на Шахидане, - размышлял Авдеев, выбирая, куда ступить по каменистой пустыне, - если не можешь изменить жизненную ситуацию, найти в ней что-нибудь положительное.
  
   Хорошо, что Нангархарская долина не знает июньских ночей средней полосы России; нашего вечернего неба, до полуночи тянущего за хвост минувший день на западе, востока не враждебного, а светлого и в доску своего.
  
   На руку, что Парачинарский выступ - не любитель длинных теней и долгих расставаний. Едва усталое светило зацепило западный хребет, пиши пропало, тут же азиатские циклопы его втащили в казематы Черных гор. Ночь навалилась грузно и бесцеремонно. Псарь из Пакистана выгнал свору звезд контрастных, позабыв про жирную луну, а нам того и надо, чтобы спокойно выйти в заданный район.
  
   Над ухом шелестит наушник, за спиной - осторожные шаги Ковзона и Сероджева, метрах в стах Сан Саныч держит дистанцию. А вокруг "пустыня внемлет Богу". И человек в этой пустыне внемлет Богу, и каждый на войне себя вверяет одному Ему. Да, и на кого еще надеяться?! С кем говорить под такими звездами, когда на марше должно блюсти молчание. Солдату на войне нужна персональная идея, моральная мотивация, чтобы быть хорошим бойцом. Сойдет даже такая простенькая: "Не трогай мирных, и придешь домой". Конечно, интернациональный долг на чужой земле чего-то стоит, но им можно оправдать много чего, и он в больших масштабах, а вот Всевышний судит каждого и по делам. Хочешь, чтобы в твоей роте в ближайшее время никто не погиб? - Не трогай мирного. Раненные? Раненные будут, это же война, но обязательно выживут. Можно считать это суеверием, если кому так удобно, но все же идея Высшей Справедливости - теплее. Должны же мы во что-то верить, и не важно, что я - еще не крещен, Леха - еврей, а Талиб - мусульманин. Да и у других бойцов и офицеров "со свободой совести и вероисповедания" - похожая картина.
  
  Треск в наушнике прервался:
  
  - Я - Гусар, - спокойно сказал Пахомова в левое ухо, - Привал, рекогносцировка!
  Понятно. Авдеев по привычке вдохнул воздух, замер и осторожно повернулся к бойцам:
  - Рубите фишку! - прошептал он, - я - к командиру.
  Ковзон с Сероджевым привычно присели на корточки, всматриваясь по сторонам на 540 градусов, по 270 - на брата.
  
  - Стой, кто идет, - строго по Уставу шепотом, со смешком в голосе, приколол Сан Саныч Виктора за несколько шагов до расположения основного отряда.
  - Парол "мушька" знаешь? - ПроходЫ! - на ходу с акцентом из анекдота прошипел Авдеев.
  
  - Нет, не дает спокойно воевать предстоящий отпуск, - размышлял Виктор, следуя в темноте за Давыдовым мимо бойцов, отвалившихся на рюкзаки, - лезут в бошку всякие эпические мысли: словно это и не отряд в ночи разлегся, а бронепоезд под парами ощетинился орудиями по сторонам. Командиры суетятся, бегают вдоль состава от носа к паровозу: скоро он покатит в свой решительный бой и тогда уж даст прикурить духам.
  
  - Николай Василич, прибыли, - шепотом отрапортовал идущий впереди Давыдов, - вот "языка" Вам привел, - решил поднять настроение командиру Сан Саныч, намекая на духовкую накидку и весь ночной прикид Авдеева.
  - Толку с такого "языка"? - парировал Пахомов, - то, что ему известно, я тебе сам лучше расскажу. А вот если в ночи их взять вдвоем с Талибом, то можно как результат подавать, - не лез в карман за шутками Пахомов, - Ладно, кто тут рядом из бойцов? - Тищенко?! - Ну-ка, по-отцовски прикрой нас двумя плащ-палатками!
  
   Офицеры залегли в кружок, организовав походный "совет в Филях под плащ-палаткой". Давыдов, широкоплечий здоровяк, лег спиной на юг, благородно прикрыв командира и дозорного "от ветров с восточной стороны". Командир зашуршал картой:
  
  - Витя, подсвети через накидку! - командир протянул Авдееву тонкий фонарь на две пальчиковые батареи. Тот обвернул его в край духовской накидки, прижал к карте, включил и стал осторожно поднимать. Света было ровно столько, сколько нужно для дела и сохранения маскировки. Ротный повернул карту по компасу:
  - Вот и Папин, километра через три-четыре будет. За ним ищи подъем.
  - Надо забирать правее, а то нарвемся на собак с зеленки, - посоветовал опытный Сан Саныч.
  - Понял, Николай Василич, - Авдеев провел пальцем свой маршрут, - ухожу правее и поднимаюсь на холм.
  - Покурим на дорожку? - предложил Давыдов.
  - Давай потерпим до рассвета, не будем дразнить народ, ночь короткая, чуток осталось, - решил не рисковать Пахомов, - ну, по коням!
  
   Светало. Стараясь не зацепить кишлак слева, отряд подальше с запада зашел на холм и расположился в его предрассветных тенистых складках. Наверху отлично просматривалось лысое плато метров на семьсот во все стороны. Юбку холма опоясывала нахоженная тропа, ведущая со стороны Папина на юг, где в низине, судя по карте, был Шабай и Алихейль, и еще куча кишлаков, широкой зеленой полосой растянувшихся у подножия Белых гор в обе стороны на восток и запад, насколько хватало взгляда.
   Трудно было даже представить, что в таком обособленном каньоне местные кланы могли признавать хоть чью-то центральную власть, не важно, афганскую или пакистанскую.
  На северо-востоке всплыла неполная луна, бледная и скромная на рассветном небе.
  
  - Что ты там, Сан Саныч, дайче говорил по поводу хорошей сигареты? - шутливо поинтересовался Пахомов.
  - Да это я так, пустой пачкой шелестел, - расплылся в улыбке кубанский казак Давыдов.
  - Ты понимаешь, не могу курить ночью, пока луну не увижу, - как будто без нее чего-то не хватает на затяжку, - вел свою линию довольный ротный, потянувшись правой рукой к взводному за сигаретой в мятой пачке.
  - Это Вы чего-нибудь съели, - шутливо добавил тот, давая прикурить командиру, - Луна сегодня хорошая, на нашей стороне.
  - Ага, как раз сейчас где-то над Забайкальем, довелось там послужить, не знаю даже, что хуже: здешние духи или тамошние морозы, впрочем, летом на учениях имитировать минирование пусковых шахт тоже жарковато.
  - Вас понял, Николай Василич, по замене в Забайкалье проситься не буду. Мне бы че поближе: Кубань или Марьину Горку.
  - Ну-у, мечтать не вредно. Поезжай лучше на Дальний Восток, оттуда уже вернешься генералом, и прямо в Москву, - потешался Пахомов.
  - Товарищ капитан! - прибежал боец с верхней фишки, - пастух с северо-востока гонит овец, похоже, в нашу сторону.
  - Ну, вот и отдохнули, - тихо рассмеялся ротный.
  - Разрешите, Николай Васильевич, поговорить с аборигеном по-свойски, - оживился Авдеев.
  - Давай, только не спеши, может еще пронесет восточным склоном, - напутствовал его Пахомов.
  
   Авдеев засел на верхней фишке с бойцами и наблюдал за пастухом. Тот действительно целый час пас овец на дальнем склоне и все же двинул на запад. Он не гнал их в этом направлении, они сами шли привычным маршрутом, а он сопровождал их рядом. Когда до позиции отряда осталось двести метров, Авдеев без РД с АКМСом под накидкой, не спеша, поднялся из ложбины и пошел навстречу.
   Надо улыбаться, - готовил он себя к встрече с приграничным жителем, словно с важной персоной, - нашему бы пастуху сказал сейчас: "эй, дорогой, сюда не ходи, туда ходи, башка снег попадет, совсем мертвый будешь", посмеялись бы оба, да и дело с концом, а тут. Интересно, сможет он в лицо сказать, что я шурави, или сделает вид, что не заметил. Если он бывал в Джелалабаде, то запросто мог видеть нашу "песочку", и распознает ее под накидкой. Хорошо еще, что пастухи здесь управляются без собак.
  
   - Стерей мешей, плара! Цинге йе? Хе йе? (приветствую тебя, отец, как дела, все ли в порядке? пушту) - дружелюбно произнес Авдеев, остановившись метрах в десяти перед сухим высоким стариком с седой бородой в темной чалме, возраст, которого было трудно определить, - ле кум дзай цеха рагелей дей? (откуда путь держишь?)
   - Цинге йе! Джур йе! Джур йе! Зе ле Папин цеха рагелей ем (как дела, как здоровье, как здоровье, или привет, привет, я - из Папина), - лукавой улыбкой приветствовал его дед с длинным посохом под стать своему росту, но за хлебом в холщовую сумку, висящую в левом боку не полез, явно не намереваясь подходить ближе и проявлять большего дружелюбия.
   - Дельта (здесь), - перешел к делу Авдеев и обвел правой рукой позади себя, - зма вруна хава хури. Ну те змунг хва-та на радзе, саи шу? (мои братья отдыхают, ты в эту сторону не ходи, хорошо).
  - Э-э, зе пошвем, пошвем, (я понял, понял), - старик вдруг стал грозить здоровенным указательным пальцем в сторону Авдеева, улыбка на лице пастуха превратилась во враждебную ухмылку, - Тасу пенджаби, пенджаби ди! Ау зе пенджаби пер змунг хвата цалорем вар лиделей вем. ("Вы пенджабцы, пенджабцы! Я вас здесь уже четвертый раз вижу". Пуштуны называли пенджабцами всех пакистанских военных. Пенджабцы - жители пакистанской провинции).
  
  Старик повернулся боком, осматривая стадо:
  - Вриг шей, вриг шей! (Пошли вон, пошли вон), - крикнул старый пуштун, грозя палкой овцам. Фраза звучала хитро, с вызовом.
  
   Авдеев не сказано обрадовался такому повороту. Он бы рванул скорее, чтобы доложить информацию командиру, но восточный этикет требовал достоинства сильной стороны.
  
  - Кор де вадан, плара! Худо хоа фес! (Процветания твоему дому, отец. Всевышний перед твоим ликом), - крикнул Авдеев в спину старику уважительное прощание, и тут же поймал себя на мысли, - что-то я слишком вежливый для пакистанского вояки.
  Пастух что-то буркнул себе под нос и гордо зашагал прочь.
  
  - Молодец, дедок, ату их, ату, - Авдеев, улыбаясь, зашагал к своим.
  
  - Ну, дед - бо-орзый! - докладывал он офицерам, собравшимся вокруг командира, наблюдавшим картину со стороны, - принял нас за пакистанцев, даже пальцем пригрозил, чтобы проваливали, сказал, что встречает нас здесь уже четвертый раз.
   - Выходит, местные не особо жалуют вояк с той стороны, - обрадовался Давыдов.
  - Ну, вот, - усмехнулся Пахомов, а говорят, что спецназовцы не любит комплементов. Чтож, информация интересная, будем иметь ее в виду.
  - Надеюсь, пастух не настолько умен, чтобы вести двойную игру, - высказал свои соображения парторг Караулов.
  - По возвращению в кишлак, наверняка, расскажет местным боссам о встрече с пенджабцем , - шутливо ответил командир, - но до окончания выпаса нам опасаться нечего, если только конечно у него в сумке не портативная "Моторола", и он не агент пакистанских спецслужб.
  - Надо было, его все-таки как следует допросить, - не унимался парторг.
  - О том, что стадо гуляет без пастуха, вся округа знала бы уже через час, - не согласился Пахомов.
  
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023