91-ый начинался мокрым снегом и забитыми полетами.
С утра Кубань, автобус с ледокольным носом, тащил авиационную дружину в Ханабад. Народ с остатками энтузиазма расползался по бортам. Техники, как заботливые медбратья с градусниками, лазили по застуженным илам, мерили 76-ым МД телеметрию, остальные курили без дела в надежде, что с неба свалится хоть какой-то вылет. Вышка молчала, диспетчеры прятались, в отсутствии хороших новостей.
Так продолжалось вторую неделю. Отмеренные экипажам полтора месяца командировки подходили к концу.
Паневежису не везло. Предыдущая команда из Мелитополя намолотила в конце осени по тридцать пять полетных листов на брата, а у питерского полка из Прибалтики не набиралось и двадцати забугорных. Кабул не принимал, а почему - никто не знал, не ладилось в соседнем королевстве.
К обеду бортинженеры зачехляли движки, вставляли в сопла красные заглушки, и народ понуро плелся в старую прогретую Кубань, оставив все надежды до утра.
Лучший отель города встречал летчиков короной зеленого неона "Карши", а внутренние вывески в холлах и на этажах тихо шептали: "Не верьте! Это прежний Ленинград".
Технический спирт скучал в канистрах - пахучий "Ликер Шасси" не лез в глотку без томатного сока, а "Кровавая Мэри" на его основе была капризной, сумасбродной - валила с ног без всякого веселья.
Под Старый новый год налетел буран. Как Тамерлан, он сразу закружил, ошеломил, ударил под двадцать ниже нуля, и город сдался. Улицы опустели, превратились в ледяной каток с торосами. Редкие прохожие в нелепых цветных балахонах из верблюжьей шерсти на ледяном ветру пытались удержаться на ногах, добежать по льду до спасительных дверей теплых жилищ, но поскальзывались, падали и не всегда удачно.
Городские бомбилы подняли цены вдвое - с рубля до двух (в любой конец города), но это не делало их богаче. Жители южного города сокрушались на непогоду и полагали, что Тамерлан, родившийся в тех краях, был на стороне жестянщиков и сотрудников ГАИ.
Аэродромный автобус, вахтенная Кубань, не сдавался. Один из немногих он был на антифризе, с трудом, но заводился и ежедневно ползал по своему маршруту. Его злодей и заприметил, не простил своеволия.
Житель Ханабада, владелец авторемонтной мастерской, вздумал прокатить домашних по случаю приобретения новенькой семерки (ВАЗ 2107). Никто не захотел остаться на второй заезд. На радостях в салон набилась вся семья, семь человек: и тесть, заслуженный сотрудник местного ГАИ, и двое деток, мал мала меньше, которых взяли на руки.
Машина неслась по ледяной пустынной трассе вдоль летного поля...
Навстречу, за экипажами к обеду тихо ехала Кубань...
Тамерлан не терпел автомобили, летнюю резину. Он принял жертвы и ушел в горы на следующий день, пощадив лишь молодую женщину, на заднем сидении.
Иногда он оставлял кого-то в живых, чтобы было кому оплакивать мертвых.
***
Холода отступили. Низкие серые тучи застряли в горах. На средние эшелоны выплыли белые облака. Небо поднялось, повеселело, выглянуло солнце. Карши вспомнил, что он южный город.
На смену Паневежису прилетел Витебск. Прикомандированный к Ханабаду Авдеев с тяжелым сердцем сменил третий экипаж.
Только налетаешь сотню-полторы часов одним составом, станешь без малого своим для спаянного коллектива, и можно, вроде, сбавить норму "молодого" за столом, так нет же: лыко и мочало - начинай сначала.
Экипаж комэски Миронова, куда был вновь приписан Виктор, состоял из редких индивидов. Встречались Авдееву и прежде дружные ребята, весельчаки от авиации, тот же Мелитополь, Паневежис, но таких ярких патриотов неба и своего экипажа он, пожалуй, встречал впервые. К тому же, что ни летчик, то ходячая харизма, эталон летной профессии. Ну и за словом в карман никто не лез, разумеется.
Командир Сергей Николаевич - Статный, авторитет в отряде (он же Николаич! Комэска); правак Володя Клещенок - Веселый, самый молодой, сразу видно - перспективный; штурман Василий Иванович Клоков - Лысый, усатый (ниже командира на три пальца и т.д. по ранжиру), чаще Мудрый и Чапай; бортинженер Евгений Иванович Ветряк - Коренастый, ничуть не ветряный, а очень даже Домовитый и Хозяин (в отсутствии Николаича, конечно); бортрадист Коля Жук - Добрый (этим все сказано), худощавый, как и остальные в списке; старший бортоператор Петр Кузьмич - Кузьмич (фамилия такая или Бывалый, или Матроскин, тельняшку не снимал); старший воздушный стрелок Сергей Мороз - Строгий, он же Главный прапорщик Белоруссии, или Сергей Второй (Первый - Николаич), для стрелков из других экипажей - Инструктор.
Это все в восприятии Авдеева.
А наоборот: экипажу комэски Миронову достался бортпереводчик Виктор, или Тощий.
- Или Пятая нога.
- И не пятая, Кузьмич, а восьмая! Заметь, четвертая парная, значит не такая уж бесполезная.
Авдеев старался быть хорошим грузчиком и такелажником. Да и как еще заслужишь уваженье экипажа, который вместе налетал за облаками тысячи часов, засолил не один пуд летной формы и получил единую на всех долю космической радиации.
Погрузкой в Кокайтах, в Марах, в Фергане - везде, руководил, как положено, Домовитый. Он же управлял балкой-краном, повесив пульт на шею, а главное - рассчитывал центровку груза по одному ему известным формулам (ну, может еще кому-то), а это в ВТА - живучесть летной машины, вперемешку с жизнью экипажа, а значит снискал уважение и славу, которыми не думал делиться ни с кем. В общем, знал себе цену.
На погрузке-разгрузке экипаж работал парами. Отдыхали (готовились к полету) командир и штурман. Зато на эшелоне можно было дремать на матрацах до самого снижения над Кабулом, зная, что все под контролем. Границу диспетчеры зоны фиксировали на русском языке, а иностранные суда не горели особым желанием связываться в воздухе с военным транспортником.
Авдеев на подлете к Кокайтам уже забил себе спальное место в закутке за штурманом, экипаж не возражал. Виктору, вообще, нравился нижний фонарь 76-го, особенно при взлетах и посадках, когда навстречу мчалась с ускорением бетонная полоса, или с траверза приближалась земля в антеннах и сачках.
Обычно вылет с базы под загрузку приходился на три часа утра, а с точки на Афган - на пять.
- Не понял я, Вован! Ты чего шлангуешь? - возмутился прапорщик Мороз скрипучим басом воздушного артиллериста, пытаясь привлечь правака к общественным работам, подмигивая Кузьмичу, - не хочешь швартовать груз, схватил ящик, упал - отжался!
- Семеныч, я план полета изучал, - пытался соскочить Веселый под надуманным предлогом, - вдруг что - не то, кто будет сажать борт во враждебном окружении?
- Прекратить панику! Не стой под грузом, не колотись под клиентом! Становись с Витязем в пару. Надо будет, Чапай через автопилот Илюшу посадит и на перрон определит, - наслаждался авиационно-патриотической темой Главный прапорщик Белоруссии.
- Мужики, - улыбался правый летчик, - день рождения у меня сегодня. Четвертной, как с куста, разменял с вытекающими для всех последствиями.
Ребята подходили, обнимали молодого юбиляра, хлопали по спине, жали руку, и было видно по всему, что настоящим Витязем в экипаже был не тощий переводочник Авдеев, а весельчак Володя Клещенок.
В Кабуле к открытой рампе Ил-76 подскочил афганский ГАЗ-66. Началась разгрузка. За полчаса с полосы прибыли еще четыре транспортника: три ила, один Ан-12. Работа на аэродроме кипела полным ходом. Настроение у всех было веселое, боевое, замешанное на адреналине.
Наши радовались, что мы - Советы, что страна продолжала оказывать помощь южному соседу, хоть и вывела войска. Афганцы тоже радовались, что были живы, что их не бросили, что оазис правительственной власти продолжал держаться, хоть и был окружен со всех сторон талибами и прочими врагами.
- Пайлот, пайлот! Бакшиш, бакшиш! - подбежал к рампе водитель очередной машины, когда закончилась разгрузка, - Джапанский Рико, джапанский Рико - тебе бакшиш!
- Дай-ка взглянуть! - ухватился за металлический браслет Кузьмич.
- Еще есть? - выразил решительную заинтересованность Мороз.
Оба восприняли как должное, что, приняв груз, афганцы в благодарность советским летчикам раздают часы на бакшиши.
- Одын, одын. Завтра, завтра, замахал руками афганец, указывая рукой куда-то в сторону здания аэропорта, - Я - Мухамад Даривар, каждый день аэродром.
- Жаль, что у тебя одни! В следующий раз вези много, - дал указание Кузьмич афганцу, - Ну, эти понятно, Володькины - день рождения как-никак. А ты, Виктор, чего без котлов? Или у тебя полный чемодан уже?
- Не связывайтесь, мужики, - замучают эти маркетанцы, - отшутился Авдеев, - Афганцы пока не надурят, не успокоятся.
- Да брось ты, как меня надуришь? Cегодня прилетели, завтра нет, - не согласился Мороз.
- Витек, как там по-афгански 'спасибо'? - поинтересовался Веселый, после третьих рук застегивая с полным правом браслет на своем запястье, - Красивые! Отлично! Даже браслет подгонять не надо.
- О! Дуст, дуст (друг)! - обрадовался водитель, услышав свое имя, узнав свои часы на чужой руке, расплывшись в кривой улыбке, - это часы хороб-хороб (плохие, сломанные), командор. Масло коровы давай! Один пачка - один часы - хорошо! - выдвинул условия маркетанец.
- Володя, сломанные они, - перевел с сожалением Виктор.
- Верни этому жулику часы, - вышел на край рампы Мудрый.
- Да брось ты, Иваныч! У них тут японские побрякушки копейки стоят. Что мне - пачки масла жалко? Поменяю в следующий раз на новые, делов-то! - не хотел расставаться с красивым браслетом Володя.
- Чтобы ни о каких поломанных часах на борту я даже не слышал!!! - как разъяренный медведь налетел на тему блюститель исправной хронометрии Домовидый.
- Точно, точно, - подхватили Мороз с Кузьмичем, - на борту - традиция: все должно работать как часы! Снимай, Вован, если не хочешь встретить день рождения на кабульской рулежке.
- Что за шум? - подошел к экипажу командир.
- Да вот, Николаич! - спокойно разъяснил обстановку бортинженер, - меняем что попало на что придется, но без ущерба для летных характеристик судна.
- Отличное занятие, - улыбнулся комэска, - а сейчас, экипаж, - к взлету!
А в общем, денек выдался отменный - в честь юбиляра на 11 часов мироновцам подкинули второй рейс с Ферганы в Кабул.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023