- Подъезжаю я сегодня утром к Москве нашим брянским фирменным, как всегда смотрю в окно и думаю: интересная арифметика получается. Вот родились мы, считай, через двадцать лет после войны, а скоро после нашей тридцать стукнет, - выдал Абрамов своим всегда задорным голосом тему для размышления.
- Я, Витя, к этому одно могу добавить, - улыбнулся Авдеев, - деды наши тоже мечтали, чтоб их война была последней, а не сбылось ни у кого. Ладно, ребятки, допивайте чай, нам пора на встречу. Ты, Витя, - сегодня скромный, без орденов. Я тоже пойду, пиджак накину, через пять минут буду готов к торжественному маршу по граждане.
- Докатился: за пять минут, - передразнил его Абрамов, - раньше бы за сорок пять секунд - стоял по стойке смирно...
Отряд тянулся по ущелью Даринур неспешной вереницей. Каменные утесы сливались с деревьями и казались бесконечным мрачным каньоном, уходившим в черное небо. Узкая полоса звезд над головой усиливала ощущение колодца. Небольшой уклон на юг облегчал путь - шли к реке Кунар. Перед рассветом тропа выровнялась и стала накатанной дорогой.
Авдеев брел за спиной Абрамова, сержант Яцковский замыкал дозор. Вскоре горные хребты осели, расступились. Звезды погасли. Впереди открылось серое бескрайнее пространство. Долины реки видно не было, но она угадывалась в густом утреннем тумане. Туда, к краю зеленки, должна была подойти броня, полтора десятка БТРов, чтобы забрать с задания второю и третью роты джелалабадского спецназа.
Привал. Дозор уселся на поляне, в сторонке от дороги, основной отряд расположился под деревьями.
- Абрамов! - вышел из темноты командир, - будь в готовности обозначить площадку - вертушки на подлете!
- Есть, товарищ капитан! - поднялся лейтенант с травы.
- Так, бойцы, раненых сюда! - махнул рукой начальник, обернувшись назад в сторону черной стены горного леса.
Под деревьями зашевелились темные силуэты, и на поляну вышли две группы по четыре человека, тащившие за углы плащ-палатки с раненными.
- Давай свои перофакелы, тезка, - тебе они уже не пригодятся! - улыбнулся Абрамов, - скоро в мед роте будешь чаи гонять. Скидывай жилет! Серега! - позвал он замкомвзвода, - прими снаряжение у нашего подранка!
- Спасибо, Витя! В том числе и за гранату! - Авдеев протянул сначала "эфку", которую нес всю ночь в левой руке, затем отстегнул и передал два зеленых цилиндра.
- Спасибо на хлеб не намажешь, - приколол его Абрамов, - за тобой поляна! И чтобы обязательно были помидорчики с базара, от таджика! А ты как думал?! Что, просто так целый лейтенант - дедушка, практически "заменщик", всю ночь тащил твой АКМС?!
- Будет, Витя! Все будет, как в лучших домах ЛандОна и Парижа, - и помидорчики, и зелень и "Дона" со "Столичной", - смеялся Авдеев, припоминая фразы, недавно услышанные им от того же Абрамова.
- Удачно прогулялись, - добавил Яцик (сержант Яцковский), передавая РД Авдеева кому-то из подчиненных, - выйти из ущелья с тремя легко раненными - даже сразу не припомню такого случая. Радуйтесь, товарищ лейтенант, граната Вам не пригодилась - новичкам везет, - грустно пошутил он, глядя на Авдеева, как на младшего брата. Переводчик был на две головы ниже его ростом.
- Я, Серега, - Абрамов хлопнул замкомвзвода по плечу, - после Шевукалы вручаю раненым гранаты лично! На всякий случай.
Сержант вздохнул и накинул на себя авдеевский жилет. Три месяца назад он потерял своего лучшего друга, земляка Володю Ярмыша - и с тех пор ходил сам не свой.
Воздух в ущелье задрожал - наполнился гулом вертолетов. Абрамов с Яцковским зажгли перофакелы и разбежались по сторонам поляны, обозначая площадку приземления. Сметая ветки, листья и траву, с неба опустилась "восьмерка" с черным проемом на месте боковой двери.
- Раненых - в вертушку! - скомандовал Абрамов бойцам, державшим плащ-палатки! Удачи, тезка! - хлопнул он Авдеева в спину.
- Цените свою удачу, товарищ лейтенант, - кто-то Вас там сильно любит! - с болью в голосе выкрикнул сержант в самый последний момент.
Виктор бежал к вертолету, и эта фраза застряла у него в ушах. Винтокрылая машина, забрав "трехсотых", мягко приподнялась на переднем шасси, задирая вверх хвостовую балку, оттолкнулась и, обдувая теплым ветром с запахом отработанного керосина всех оставшихся на земле, пошла на нижнем пределе вперед по ущелью.
В грузовой кабине было шумно и по-зимнему свежо. Авдеев прильнул к иллюминатору, провожая жадным взглядом Абрамыча и Яцика, с кем вместе шел всю эту ночь. Даринур остался позади.
- Какие неожиданные слова, - думал Виктор, фраза Сергея никак не шла у него из головы, - не мог же сержант Ярмыш, предыдущий замкомвзвода Абрамова, погибнуть просто потому, что его кто-то разлюбил! Или может, разлюбили самого Сергея? И он теперь не может справиться сразу с двумя потерями?!
Справа и напротив, закинув ноги на сидения вдоль бортов, полулежали бойцы соседней роты. Уткнувшись подбородками к грудь, они дышали внутрь, пытаясь согреться. У одного была забинтована голова и глаз, у второго - нога, с наложенной на нее шиной. Ребят тащили всю ночь на плащ-палатках, и они сильно подмерзли без движения. Авдееву везло: весь путь он прошел сам, налегке - с одной гранатой. Его АКМС тащил Абрамов, и даже правое подбитое плечо в дороге перестало ныть без уколов промидола.
Навстречу в иллюминатор поплыли темные коробки модулей 66-ой бригады. Вертолет сделал приветственный круг над расположением мотострелков и завис над одноэтажным серым строением, на плоской крыше которого белел крест. Машина стала снижаться на площадку, правым боком к зданию. Колеса коснулись земли, кабина дрогнула, раздался свистящий звук, и несущее крыло сбросило обороты.
Борттехник сдвинул боковую дверь, поставил трап и спрыгнул на землю. Авдеев сбежал следом и с радостным волнением смотрел на бегущих санитаров. Из вертолета они аккуратно подавали друг другу носилки с ранеными бойцами и бережно понесли их в приемное отделение.
Пилот на левой чашке высунул в боковую форточку руку в черной перчатке, показывая большой палец вверх. Авдеев, с бьющимся от волнения сердцем, подскочил к нему:
- Ребята! Чей экипаж? Кому спасибо?
- Райлян, - скромно ответил командир.
Сквозь шум винтов Авдеев не разобрал фамилии и, оббежав вертолет с носа, постучал в кабину со стороны штурмана. Тот, явно, не ожидал подобной наглости от пехоты и без особой радости сдвинул блистер с немым вопросом.
- Кто командир? Кому спасибо? - решительно спросил Виктор.
- Райлян! Максимыч! Наш комэска! - с достоинством ответил тот.
- А Вас как зовут? - не унимался парень на земле.
- Штурман Селиванов, - не сдержал улыбки правый летчик.
- Спасибо, мужики! - Авдеев поднял вверх кулак "но пасаран" и гордый побежал в приемник-распределитель, куда занесли раненых ребят.
Внутри в большой не очень освещенной комнате доктор и медицинская сестра уже копошились с бойцами второй роты. Темно-зеленые горные комбинезоны лежали рядом, сверху на ребятах остались коричневые шерстяные свитера. Медперсонал распарывал ножницами бинты, пытаясь добраться до раневых поверхностей. Парень в халате аккуратно убрал шину, осмотрел рану и повез бойца на каталке в соседнее помещение. Глянув на Авдеева, он крикнул в сторону:
- Татьяна, займись еще одним!
Сквозь оконное стекло пробивались лучи зимнего солнца, пронизывая теплыми полосами пространство приемной. Они делили его на две части и отражались на крашеной стене в виде четырех светло-желтых ромбов с крестом между ними. Из соседней перевязочной появилась девушка в белом. Она прошла сквозь преграждающие ей путь столбы света и, чуть вздрогнув, остановилась в двух шагах перед Виктором.
Ее глаза были светлыми и чистыми. Авдеев не мог их разглядеть на ярком фоне, но знал, что это именно так. Легкая улыбка девушки уступила место искреннему состраданию. Казалось, что она вдруг всей своей кожей прочувствовала чужую боль, и теперь терпела ее, ужасно сопереживая глубоко внутри.
Нет, она была не молода, ей уже было лет двадцать семь, а может даже двадцать восемь, но из ее души на Виктора лился нежный теплый свет.
Так зрелые женщины не смотря на своих парней, любовников, потенциальных мужей, так, скорее, смотрят на повзрослевших в одночасье сыновей.
Прошло еще какое-то мгновенье, а она все не сводила с него глаз, будто пыталась вспомнить: встречала ли его когда-то раньше. Или хотела запомнить - на всю оставшуюся жизнь.
Так он ее воспринял.
Виктор отвел глаза и левой рукой попытался развязать повязку на правом плече. Ему казалось, что он выглядел перед Татьяной, словно мальчишка, который хвастал разбитой коленкой перед красивой девочкой.
Она сделала шаг вперед, своей теплой ладонью отвела в сторону его руку и осторожно размотала бинты.
О такой картине Авдеев даже не мечтал. Теперь он во все глаза смотрел на нее. Татьяна спокойно и уверенно делала свою работу: отходила к медицинскому столу, что-то брала, возвращалась, что-то срезала ножницами, что-то размачивала раствором, а ему не хотелось отпускать ее даже на такое расстояние.
Как здорово, вот так стоять и просто рассматривать ее русые локоны, спадающие из-под колпака на плечи, нежное лицо, полное достоинства и детской радости, эти изящные руки. Какая она прелесть! Совсем взрослая девочка, а так и не научилась скрывать чувства. И я такой же...
Он улыбался. Подошел доктор, осмотрел плечо, надавил пальцами в нескольких местах:
- Как давно это случилось?
- Вчера днем, около двенадцати.
- Ну, что - не плохо. Красноты особой нет. Подождешь? У ребят там ситуация сложнее. Через пару часов обработаем тебя.
- Конечно! - с пониманием ответил Авдеев.
Он был рад всему, что с ним теперь происходило, и только глубоко внутри зарождалась легкое чувство неловкости: две маленькие засохшие ранки, и столько внимания со стороны этих красивых людей в белом.
- Вот и отлично! Маргарита! - громко позвал врач, - Кровь! Реакцию на свертываемость! Потом проводи товарища в стационар!
- Хорошо, Сергей Николаевич! - выйдя из-за перегородки, бойко ответила худенькая девушка невысокого роста с черными вьющимися волосами, чуть выбивающимися из-под белого колпака. Похоже, бигуди под Джелалабадом были писком моды.
Авдеев не понял: эта медсестра только что занималась вторым бойцом? Или это уже третье прекрасное создание за сегодняшнее утро?
Давным давно, в той жизни, ему нравились именно такие - хрупкие Маргаритки. Но Татьяна, ее немыслимый взгляд.
Нет, - вздохнул он, - с таким обожанием можно смотреть только на детей...
Тонкая фигура в белом халате уверенно подошла к большому столу, на котором были расставлены стеклянные пробирки, трубки, стеклышки, ланцеты, - все необходимое для забора крови. Жестом она пригласила Виктора на стул рядом и стала что-то записывать в журнал.
- Какое сегодня число? - спросила Маргаритка (почему-то так для себя назвал Виктор эту бойкую пигалицу, едва услышав ее имя).
- Седьмое января, - улыбнулся Авдеев, - Вы, часом, не из психиатрии?
- Это почему еще? - подняла она на него возмущенный взгляд.
- Страшно. Как зайдешь в психиатрический кабинет, вечно спрашивают: какое сегодня число? Ошибешься - все, поминай, как звали. Так залечат - маму не узнаешь, - пошутил Виктор, пытаясь сохранить серьезное лицо.
- Не отвлекайтесь, пациент! Сколько полных лет? Звание и должность?
- Второй год, и все двадцать один, - нашло на Авдеева веселье.
То ли он паясничал перед Татьяной, которая стояла напротив у стены, то ли хорохорился перед обеими, стесняясь своего возраста (Маргаритка была года на три-четыре старше), то ли просто был счастлив, что так все сложилось, а могло быть совсем по-другому.
- О-хо-хо! - вздохнула медсестра и покачала с укоризной головой, - еще раз: звание и должность!
- Переводчик третьей роты Джелалабадского отряда специального назначения, младший лейтенант, - тихо, не без гордости, ввернул Авдеев.
Маргарита резко обернулась назад:
- Татьяна, чего стоишь?! - продемонстрировала она свой статус, - убирай с пола бинты!
Та зыркнула на вредную пичугу, подхватила с пола обрывки авдеевских повязок и исчезла за перегородкой. Довыпендривался, - сразу понял Виктор.
- В спецназе даже переводчики воюют? - с легкой ухмылкой подковырнула его Маргаритка.
- А что нам еще делать? - парировал Авдеев, - переведем бабушек через дорогу, их не много, нажремся - и на войну!
- Ну-ну, - улыбнулась гроза приемного отделения.
Похвастать, что с детства обожал женщин, которые брали у него кровь, Виктор не мог, но с удовольствием для себя отметил, что после дырки в пальце, реакцию на свертываемость крови, три "пуговки" в рядок под кожу на внутренней стороне левого предплечья, Маргаритка сделала очень нежно.
Они вышли из приемника-распределителя и направились по бетонной дорожке к зеленому деревянному модулю.
- Татьяна первый день, - начала Маргаритка на ходу, словно извиняясь, - работы в отделении много - некогда глазеть.
- Первый день?! - притормозил от изумления Авдеев.
- Я, конечно, понимаю, - продолжала она, - все девочки так - хотят запомнить своего первого раненного. А потом из-за вас переживают! - бросила она на Виктора короткий взгляд с укором.
- Так она только из Союза?!
- Она здесь три месяца. Нашелся добрый товарищ, пытался пригреть медсестру на место машинистки в своем штабе. Всю осень воевала, еле добилась перевода.
Виктор не мог в полной мере понять девичьих проблем, тех унижений, через которые пришлось пройти Татьяне по прибытию в Афган, и того смешного счастья, которое свалилось на нее сегодня, седьмого января. Ее первый раненый не был, конечно, грозой НАТО, зато - не тяжелый и на ногах.
- Маргарита! А Вы здесь давно?
- С середины прошлого марта. Хочешь спросить, помню ли я своего? - она сама вдруг захотела поделиться, - его тоже Витей звали - Красильников, с вашего отряда, слышал, наверное. А через неделю - Толя Петунин, Саша Лапин. В конце месяца ваших столько было - весь женский модуль по ночам ревел. Не всем везет, как твоей Татьяне...
Из рассказов Абрамова Авдеев знал, что в марте с разницей в неделю была Кулала, потом Карера, в кишлаке погибло четверо ребят, в ущелье на границе - восемь, а сколько еще было раненых...
Теперь, благодаря этой пичуге, он ясно понимал, что все они, живые и мертвые, прошли через этот приемник-распределитель, через руки и сердца этих хрупких девчушек.
А еще были пропавшие без вести...
Остаток пути они шли рядышком и молчали, понимая печали друг друга, как если бы сидели за одной партой много лет, оставаясь добрыми друзьями, чьи сердца давно и безнадежно принадлежали другим. Так ему казалось.
Ко входу в зеленый модуль стационара была пристроена деревянная беседка, накрытая масксетью. Там Маргариту с Виктором встречала дежурная медсестра, на ее лице красовались очки в роговой оправе.
- Доброе утро, - поздоровался Авдеев.
- Привет, Наташенька! К вам. Куда определим молодого лейтенанта?
- Привет. Давай в большую - в пятую. Там есть свободная коечка у входа.
Маргаритка проводила Виктора по полутемному коридору до конца, и первая вошла в последнюю дверь налево.
- Принимайте пополнение, господа!
- Ба! - восторженно приветствовал вошедших Саша Бирюков (с Асадабада), поднимаясь с койки в правом углу, - какая сволочь подстрелила тарджумона? Откуда? Как там наш Абрамыч - жив?
- Жив, жив! - улыбался Авдеев, здороваясь левой рукой с новыми ребятами, - вместе выползли сегодня из Даринура.
Виктор был очень рад, что встретил здесь однокашника Абрамова, этого здорового парня с вечно шутливым выражением на широком лице. Пару раз тот заезжал к ним в батальон и ночевал в кубрике офицеров третьей роты, дожидаясь колонны или вертушек на Асадабад.
- Знакомься, это Юрий, - представил Саня сухощавого брюнета с черными усами, для которого ничего вокруг уже не существовало. Он любыми способами пытался задержать Маргариту в палате, хоть на несколько минут: задавал важные вопросы, которые требовали немедленного ответа и решения на месте, пытался взять ее за руку, все твердил что-то, без умолку, вполголоса, заглядывая в глаза.
Девушка скептически улыбалась, давая понять всем видом, что ничего нового для себя не услышала - изо дня в день, одно и тоже:
- Желаю всем скорейшего выздоровления, - произнесла она с грустной улыбкой и покинула палату.
- Это Сергей, тоже наш асадабадский, - продолжал Бирюков, - а это Саня из батальона охраны аэродрома...
Хирург сделал обезболивающий укол, немного подождал и стал длинной иглой вводить раствор в рану:
- Кость цела, сейчас промоем, как следует, и забудешь про свое плечо, будто его и нет у тебя! - вселял Сергей Николаевич оптимизм в Виктора.
Давно в своей жизни Авдеев не помнил таких длинных минут.
Наконец, измученный, он открыл дверь в родную палату, сделал шаг и обомлел. На подушке, аккуратно сложенное, лежало новенькое махровое полотенце нежно-салатового цвета в прозрачном целлофановом пакетике, а рядом - коробочка пасты "Pomorin" и зубная щетка.
- Саня! - тут же возмущенно воззвал к однополчанину Юрий, - что же это получается?! Я две недели перед сестрами, как уж на сковородке: и так, и сяк, и гопака. А этот, из джелалабадских, прибыл час назад, а ему новенькая медсестра - уже рушник и розы! Полная дискриминация нашего гарнизона!
- Да, - многозначительно ответил Бирюков, вытягивая губы трубочкой, пряча в них ухмылку, - нет справедливости на афганской земле, даже в своей мед роте.
Кучи
Авдеев присел на койку и млел от счастья, рассматривая бесценный подарок. Радости было столько, что пытаться скрывать ее от товарищей не имело смысла. Сразу четыре пары глаз смотрели на него с разной степенью зависти, а он им, как бы, отвечал: извините, мужики, - это Мое!
(Чему удивляться? - скажет каждый, кто старше тринадцати, - чего только не бывает на Седьмом небе!)
- Не расстраивайся, Юрок, - спас положение мудрый Бирюков со вздохом, - может она просто его землячка. Скажи, Витя, она твоя землячка, землячка, да?
- Ну, она-то знает точно! У них, там, в канцелярии по документам сразу видно.
Вся палата ожила, завозилась, обрадовалась. Санина версия сразу все расставила по своим местам.
Когда-нибудь каждый, кто в тельнике или, просто, в эксперименталке, встретит свою землячку!
Из тысячи парней она выберет именно его!
И станет он самым счастливым бойцом трудового народа.
И тогда, наверное, - закончится война.
Безмятежная радость и двухдневная усталость как-то сразу навалились на Авдеева, он коснулся головой подушки, и реальность перестала существовать. Кто-то будил Виктора на обед и на ужин, а кто-то говорил: пусть его спит.
Он проснулся под утро. За окном было темно. Спящие соседи что-то пытались доказать друг другу, но речь их была невнятной и не убедительной.
Анестезия давно прошла, и плечо превратилось в дырявую грелку, под которой стали мокрыми подушка и постель. Виктор лежал и улыбался: Ах, какой вчера был день!
Оставшиеся девять ничего общего с ним не имели.
Правда, было несколько моментов.
Утром на дежурство заступала очередная смена, и новый день плыл с чистого листа.
Воздух звенел от напряжения. В операционной четыре жизни боролись за одну. И многое зависело от нее самой, от того, как крепко она держалась в теле.
И когда она на волоске висела, то коридоры заполнялись тревожными шагами, голосами, а если обрывалась, то удушливый туман сливался с тишиной и проникал в палаты.
Его гнал новый шум винтов, или накрывала ночь. А утром все повторялось вновь.
Так думал он.
Два дня Авдеев не видел Татьяну и не мог ее поблагодарить за трогательный подарок. В мед роте он расслабился - брился после завтрака. В прохладной умывальной комнате он с наслаждением утыкал мокрое лицо в объятия нежно салатного полотенца.
- Надушила она его, что ли, или взяла один раз в руки, и этого достаточно, чтобы оно так благоухало? Вот они - женские штучки! Мы ведемся на них на генетическом уровне, - смеялся над собой Авдеев, - чем можем ответить? - Мало чем! Может, косметику тайваньскую купить, или платок? - Пусть тоже помучается. Хотя, такой роскошной даме попробуй угоди!
Скинув вместе со щетиной пару лет, разрумянившись от ледяной воды и полотенца, Авдеев вышел из модуля в беседку и....
Рядом на дорожке, греясь на солнышке, стояли три девушки в белых халатах и весело щебетали о чем-то, о своем девичьем. Одна из них звалась Татьяна. Виктор как-то сразу понял, что у 'любви зимой короткий век', даже если вокруг двадцать градусов по Цельсию и снега нет в помине. Но оставлять мяч в своих воротах без ответного удара не собирался. Татьяна видела его краем глаза, но была очень увлечена разговором с подругами. Наконец, она повернула голову в его сторону и сделала игривый книксен.
- Доброе утро! - поприветствовал медсестер Авдеев. Двух других он видел мельком, и как их звали, не знал, - Удивительный подарок обнаружил я на подушке, - обратился он к Татьяне со смущенной улыбкой, - как минимум три раза в день беру его и блаженствую. Хотел бы знать, кто подарил.
- Я, конечно! Ты же у меня первый! - парировала она, и девушки залились таким звонким и веселым смехом над многозначностью этой фразы, что Авдееву ничего не оставалось делать, как смеяться вместе с ними над собой.
Под старый новый год в мед роте был настоящий переполох. Новых раненых к счастью не поступило. Вертолетчиков, которых доставили вчера с ожогами, к обеду отправили в Кабул. Санинструкторы, солдаты срочники, на одно дежурство подменили всех медсестер. С утра у офицеров из пятой палаты была надежда. Им даже кто-то предложил собрать деньги для стола, и они это сделали. Но к вечеру стало ясно, что в каждую женскую комнату уже напросилось по взводу командиров из бригады, и всех нужно было накормить и главное - напоить.
Ближе к вечеру медсестры забегали: в перевязочную, в операционную. Оттуда опрометью мчались на выход, стараясь не попадаться больным на глаза, что-то скрывая под полами ветровок. Офицеры в синих халатах, напротив, всячески пытались обратить на себя внимание: носились со своими деньгами, как курица с яйцом, всем своим видом спрашивая: Э-э! А как же мы?! Строились вдоль стеночки по коридору, страстно ожидая белый танец, но в программе были одни танго.
Наконец, все прояснилось. Ближе к восьми пришла Наташа и объявила:
- Господа! Все, кто не приглашены на праздник (короче, сами идиоты), прошу в большую комнату в женский модуль. Деньги сдавать не нужно!
Высокий Бирюков повернулся к товарищам. Юрий с Виктором самозабвенном внимали каждому слову оратора. Поднятыми бровями, вытянутыми губами Александр изобразил удивленную гримасу и с иронией спросил:
- Мужики! "Гусары денег не берут" - это же наша фраза, или я чего-то не понимаю?
Но на него никто не обратил внимания. Потому что все, кто были рождены хотя бы ползать, предвкушали пир. Из темных прерий уже манил, неудержимо, корабль музыки и света.
Женский модуль на входе встретил 'Старым отелем', в исполнении звонкой Жанны Агузаровой, сумасшедшими запахами тушеной картошки с мясом и еще чего-то давно забытого, без оттенков хлорки.
В большой комнате на пять незнакомых девушек было двадцать офицеров, в основном - капитаны и майоры. Авдеев был рад, некоторые, кажется, - не очень. Бадяжный спирт закончился быстро, мотострелки достали 'Столичную', а может, было все наоборот.
После трех, уже в наступившем старом новом году, когда нужно было закруглять праздник, сосед справа, майор с грустными глазами, с которым Виктор пил без остановки, можно сказать, второй год, поднял животрепещущую тему:
- Вот, ты переводчик! Скажи!
Авдеев не стерпел фамильярного обращения и ответил майору избитой заготовкой, которая больше была обращена к девушкам напротив:
- Когда о нас, военных переводчиках говорят, как о сухарях, - это ЛОЖЬ! В любви я Эйнштейн!
- Нет! - помахал рукой и головой майор, - я не о том. Ты мне скажи. Вот мы служим - здесь! Имею я право - иметь вторую или третью жену? Нет, лучше вторую.
- Хе, - усмехнулся Виктор, - вторую здесь в модуле? Или в Шамархейле?
- Как в Ша-мар-хейле, но здесь в модуле, - пояснил свою мечту майор.
- Не можешь! - запретил ему Авдеев.
- Это почему? - почти набросился на него майор, который по комплекции был не намного меньше Виктора, - я кровь проливаю! Им, значит, можно! А мне - нет?!
- Не можешь! - протестовал Авдеев, посоловев не больше, чем майор, - тут в жены продают с тринадцати полных лет, а в бригаде вашей возрастов таких, похоже, нет! Но ты! Если тебе уже тринадцать, можешь купить любую, любую - хоть сороколетнюю. Есть у тебя деньги?
- Найду! - твердо сказал майор и сам поверил своим словам.
Авдеев с восхищением взглянул на бравого соседа, и они пожатием рук скрепили взаимное уважение:
- Ты - Мужик! - оценил он решительность соседа и, вполголоса, как другу, заговорчески продолжил, Я тебе нужен! - искать нужно 'Кучи', с пушту - 'Кочевница'. Их сватают строго с двадцати семи до двадцати девяти. Пока моложе - нет уверенности, сможет ли жена пересечь пустыню? Да, вообще - выжить! А если старше, то есть опасность, что не успеет нарожать выносливых детей, настоящих бедуинов. Понимаешь? Тут все тысячелетиями выверено! Отбор естественный! Кучи на выданье - как эталон! Такие женщины здесь стоят дороже дома, особенно если с индийским лицом, как в Шахикоте.
- С пайсой ты мне не нужен - я на пальцах договорюсь , - расшухерился тут майор, как будто деньги были у него в кармане.
- Без меня ничего не выйдет! Тебе любой заботливый отец запросто подсунет некондицию - старушку тридцати двух лет, и по-своему будет прав. Ты же не ходил с ней в караване, не видел ее в детстве, а перед свадьбой на невесту глядеть нельзя. Забавно, - Виктор усмехнулся, - Представляешь? Это все равно, что стоишь ты перед женским модулем, а главный замполит - начпо и говорит: 'Ну, майор, выбирай! Но помни это не на два года, а на всю жизнь! Можешь, конечно, когда-нибудь потом, четыре раза крикнуть на четыре стороны: 'она мне не жена!', но не советую, боюсь, что ее братьям взад не соберут калым, который они пропили, так что - не рискуй, ты отличный специалист и нужен нам живым!' И ты, не глядя, наугад, говоришь: ' А, была не была! Беру в третьей комнате вторую койку справа!'
- Что ты мне несешь? Какая койка справа? С такими бабками - весь модуль будет мой! - майор уже представлял себя султаном из восточной сказки.
- Нельзя так рассуждать! Модуль - маленький, а бригада шестьдесят шестая - большая, - вошел в роль мудрой свахи Авдеев.
- Хорошо. Беру кочевницу. Но вдруг она кривая? Кто-то же должен ее сначала осмотреть? - стал переживать майор.
