Это красивое место в горах для размещения основной сторожевой заставы выбрал лично и.о.командира полка подполковник Виктор Усольцев. Покружив немного на вертолете Ми-8 вокруг долины, где со вчерашнего дня по-хозяйски обосновались мотострелки, он про себя отметил, что сверху ущелье напоминает подкову, затерявшуюся в отрогах величаво-сурового Гиндукуша. С высоты птичьего полета Усольцев наметанным взглядом и приметил эту удобную небольшую площадку почти на вершине скалы для расположения выносного поста, с легкой командирской руки на военной карте, в радиопозывных и солдатском обиходе получившего название "Утес".
Подполковник Усольцев, второй год толково, с минимальными потерями воевавший в Афганистане, две недели назад неожиданно для себя принял полк. При иных, не столь трагических обстоятельствах, это можно было бы считать удачным повышением (пусть и временным) по службе, хорошей возможностью проверить себя в самостоятельной должности, если бы не та роковая случайность, приведшая к гибели командира полка полковника Коваленко. На своем бронетранспортере командир приехал на встречу со старейшинами кишлака. Спрыгнул на землю, чтобы лично пожать руку каждому. В этот момент водитель начал разворачивать боевую машину. Едва съехал на обочину дороги, как тут же прогремел мощный взрыв. Заложенная преступной рукой мина кроме добродушного украинца Коваленко убила еще троих стариков-афганцев.
После таких трагедий невольно станешь суеверным педантом, свято, как мусульмане Коран, чтящим устав. Усольцев творчески подходил к этому, как сам любил повторять, кладезю военного искусства, боевого опыта и знаний, хотя и не считал устав универсальной книгой на все случаи жизни, тем более войны. В афганских горах свои неписаные законы, своя тактика боевых действий. Тут в самом деле побеждают по-суворовски, не числом, а умением. А удача сопутствует тому, кто по лисьи хитер, и за десять верст чует опасность, кто нестандартно мыслит, а в поступках всегда искуснее, смелее. Эту истину Виктор Усольцев усвоил с первых дней пребывания на афганской земле.
Когда ему, молодому начштаба мотострелкового полка 120-й гвардейской Рогачевской дивизии в управлении кадров военного округа предложили на время сменить благоприятный белорусский климат на сухой и жаркий, почти субтропический афганский, Виктор воспринял это без особого энтузиазма, более того, даже с некоторой обидой.
Почти на каждом совещании комдив ставил их полк в пример, пофамильно отмечая командира и начальника штаба за умелую организацию боевой подготовки, службы войск, поддержание уставного порядка в казармах. Генерал, будучи в хорошем настроении, был щедр на похвалу с лирическим оттенком. В такие минуты он обычно переходил на товарищеское "ты", которое в офицерской среде ценилось куда больше, чем строго-официальное "вы".
- Молодец, Усольцев, не растерялся со своим штабом, когда в разгар учения сам командующий округом неожиданно вводную дал,- довольный, изрядно прокуренный генеральский басок равномерно заполнял пространство тактического класса, а стоявший в его центре подполковник Виктор Усольцев чувствовал себя несколько неловко.
"Когда начальство хвалит, жди неприятностей" - мимолетно вспомнилась ироничная поговорка училищного друга Славки Воробьева, уже будто бы командующего на Дальнем Востоке полком. Так оно в сущности и получилось.
Весной из округа поступило в дивизию указание: срочно подыскать достойного начальника штаба для откомандирования в 40-ю армию Туркво (так официально именовался ограниченный контингент советских войск в Афганистане). Выбор пал именно на Усольцева, несмотря на то, что он уже собирал документы для поступления в Военную академию. Теперь получается, что по чьей-то воле его планы резко меняются. Непредсказуемость - это, наверне, единственное, что не нравилось Виктору, военному в третьем поколении, в армии. Когда поступает приказ, особенно остро понимаешь, что не принадлежишь самому себе. За тебя решают с кем, сколько и где - на жарком юге или холодном Севере, в крупном городе или в таежном захолустье будешь служить. А по большому счету такие назначения определяют судьбу человека в погонах, да и его семьи тоже. Впрочем, жизнь строго по приказу этим и отличается от размеренной гражданской. Иначе был бы полный бардак, если бы каждый офицер по своему усмотрению выбирал, как избалованная дама новую шубку в магазине, место службы.
- Знаю, что в академию намылился! - услышал подполковник Усольцев, едва переступив порог кабинета комдива. - Придется повременить. В предписании четко сказано: отправить в Афганистан достойного, а не любого начальника штаба. Надеюсь, возражений нет?
В Усольцева они были, но, так сказать, для внутреннего пользования. Как-то не совсем справедливо получается: из кожи вон вместе с командиром лез, чтобы вывести полк в передовые, в буквальном смысле ночей не досыпал, семью урывками и в редкие выходные видел, а что в итоге? Вместо обещанной, престижной академии на горизонте вдруг замаячил неизвестный и чужой Афганистан. Он, как подобает настоящему офицеру, конечно же, подчинится приказу и хоть на край света поедет. И не надо его, как смалодушничавшего начальника клуба из соседней части, ставить перед выбором: партийный билет на стол или служба в ограниченном контингенте. Естественно, служба, которой дед, понюхавший фронтового пороху, отец, а теперь и он, Усольцев-младший, жизни посвятили.
Так вместо ожидаемой и благополучной Москвы подполковник Усольцев в середине 1980-х оказался в жарком (в прямом и переносном смысле) Афганистане. И не где-нибудь в Кабуле, а в Панджшерском ущелье, имевшему печальную славу одного из самых опасных мест. Посаженный сюда мотострелковый полк призван был стать форпостом стабильности и той козырной картой, которая предрешит исход противостояния. Но когда это произойдет, в полку не знал никто, в том числе командир, точнее исполняющий обязанности подполковник Усольцев. Все его помыслы и действия были подчинены главному - скорейшей организации надежной системы охраны и обороны обживающихся на новом месте мотострелков. И отдельной высокогорной сторожевой заставе "Утёс" в этой системе отводилась особая роль.
СВЕРКОВИЧ
Сергей Сверкович, родившийся в живописном краю озер, лесов и рек - на Витебщине, никогда не думал, что благодаря армейской службе впервые в жизни окажется высоко в горах. И не на пограничной заставе где-то в Карпатах, а в чужой мусульманской стране, в которой он, чтобы там не трезвонила наша пропаганда об интернациональном долге, непрошеный гость-иностранец, почти ничего не знающий о здешних вековых традициях и обычаях. Он пришел сюда с оружием, а на Востоке принято переступать порог соседа с миром, открытой улыбкой и пожеланием долгих лет здравия хозяину. Так что в глазах простых афганцев белорус Сверкович и его товарищи выглядели оккупантами, для которых жизнь дехканина ничего не стоит. А замполит, как мулла молитву, твердил им, новобранцам, одно: "Вы здесь по приказу Родины защищаете ее южные рубежи и оказываете братскому афганскому народу интернациональную помощь в отстаивании завоеваний апрельской революции".
"Надо же, и тут без революции не обошлось,- удивлялся про себя Сергей.- Значит, у них свое 7 ноября и свой Ленин есть. Интересно было бы узнать подробнее и домой, в Боровое написать.
Об упоминании о доме у Сергея защемило сердце. Как там мама, отец, сестра? Сейчас июнь, пора сенокоса да и в огороде работы по самые уши: только успевай с колорадским жуком и бурьяном бороться. Все - таки 30 соток земли - хорошей, плодородной, не то, что здесь, выжженной солнцем, обезвоженной, почти мертвой. Будь он на месте Аллаха, из уважения к рабскому трудолюбию афганцев, с утра до вечера гнущих спины на своих узеньких полукаменистых участочках, обязательно ниспослал бы им щедрый урожай вожделенной пшеницы и любимого риса.
Светка, сестрица ненаглядная, считай, невеста, шестнадцать лет недавно, уже без него справила. Сергей в это время как раз в "учебке" под Ашхабадом был, проходил курс молодого бойца с уклоном на горную подготовку. Да, пришлось изрядно попотеть: очень тяжко славянину по горам оленем прыгать. Но ничего, не умер ведь, хотя и похудел на десяток килограммов, что, как утверждает старшина, на пользу организму.
Первая ночь на новом месте ничем не запомнилась. До темноты обустраивались, наспех, без особого аппетита перекусили тушенкой, попили чай с галетами. Сергей Сверкович не чувствовал ног, плохо слушавшихся и беззвучно просивших отдыха. Но для прапорщика Василенко это не аргумент.
- Взвод, строиться на...вечернюю поверку,- негромко подал он команду.
"Что за ерунда, какая к черту поверка?! - возмутился кто-то в сумерках, кажется, узбек Джабаров и тут же схлопотал наряд вне очереди за разговорчики.
- Товарищ прапорщик, лучше лишите его внеочередного увольнения в город,- сострил балагур Филя ( а по уставу рядовой Филев).
Прапорщик Василенко пропустил мимо ушей это шуточное предложение.
Достав из вещмешка слегка помявшуюся книгу-блокнот, где в алфавитном порядке были записаны все двенадцать фамилий, прапорщик начал зачитывать их.
- Младший сержант Воробьев!
- Я.
- Рядовой Захарюта!
То, что Василенко классный старшина, в полку знали все. Положенное каждому довольствие - от формы до мыла- солдаты его роты исправно получали без каких-либо оговорок на войну. Но то, что он еще, оказывается, и уставник-зануда, каких, наверное, свет не видывал, стало ясно только сейчас. "Да, веселая житуха нам тут предстоит",- с грустью подумал в те минуты, наверное, не один Сергей Сверкович.
После поверки, которая будет отныне ежевечерней, старшина зачитал состав ночной дежурной смены из шести человек и обстоятельно проинструктировал ее. Оставшейся половине велено было отдыхать: бессонная ночь ждала их завтра.
Сергей удивился: как на редкость тихо и необычно вечером в горах! На темно-синем шатре кто-то неведомый небрежно рассыпал звездное ожерелье, состоящее из миллиардов искринок-светлячков. До них, казалось, рукой можно дотянуться. Вдруг что-то похожее на хвостатую комету оторвалось и прошило небосвод по короткой диагонали. Загадать желание на счастье Сергей не успел. Он невольно вспомнил, как на выпускной гуляли всем классом у озера. Сидели ночью у костра в обнимку с гитарой и девчонками. Увидев звездопад, загадывали желания, которые по народному поверью обязательно сбудутся. Но как ни старался тогда Сергей поймать мгновение и заручиться поддержкой Всевышнего в его любви к Наташе, ничего не получилось.
"Интересно, что делает сейчас Ната?" Он отправил ей уже три письма, но пока не получил ответа ни на одно. Да, почта в Афгане работает неважно. А может причина задержки в другом? Об этом другом не хотелось думать. Рано ей еще замуж: год как школу закончила. Хотя не поймешь этих девчонок: сегодня они клянутся тебе в верной и долгой любви, а завтра говорят, что то была шутка, не принимай, мол, слова близко к сердцу. Забава у них такая, что ли?
Сергей, глядя на небо, про себя отметил: какое оно огромное, одно на всех. Где Афганистан и где его белорусская веска Боровая, в которой мать, отец или сестра, возможно, вот также в эти минуты обратили свой взор на звезды. И этот бескрайний простор их, разделенных тысячей километров, сейчас объединяет. Неправда, что небо здесь, как и страна, чужое. Нет, оно такое же, как и дома. С этой простой мыслью Сергей и уснул.
- Взвод, подъем! - это снится или в самом деле звучит команда, не может понять спросонья Сергей. Ему кажется, что он по-прежнему в полку и только открыв глаза и увидев макушки гор, вспомнил и вчерашнее трудное восхождение, и ночлег под звездами. Свежий воздух приятно бодрит отдохнувшее молодое тело. Теперь время трех частиц "ся": умыться, побриться, по форме одеться. А потом, интересно, что по распорядку - физзарядка? Прапорщик Василенко, большой оригинал, запросто может и ее организовать. И точно, как в воду глядел Сергей. С голым торсом старшина делает комплекс физических упражнений и предлагает (уже хорошо, что не приказывает) вместе с ним получить заряд бодрости на весь день. "Подзарядиться" захотели не все: Филя со Степановым по-землячески проигнорировали предложение, а Воробей, как младший сержант, так опрометчиво поступить не мог.
На горном плато где-то 20 на 50 метров или чуть больше, (нечто вроде дачных десяти соток, только не земли, а каменистой породы, да еще свыше 2000 метров над уровнем моря, к тому же после вчерашнего восхождения, не очень -то позанимаешься спортом. Это, кажется, понял и прапорщик Василенко, ограничившись легкой пятиминутной общефизической разминкой. Затем вместо пудовой гири он по-богатырски поднял с десяток раз над головой полукруглый камень.
И облив себя с фляги и насухо вытеревшись, залихватски предложил:
- А теперь, братцы, и перекусить самое время тем, что нам Бог послал.
Это, пожалуй, лучшая из всех старшинских команд.
А Бог послал все тот же стандартный набор сухого пайка в банках: тушенка, рисовая и гречневая каша, сгущенка, сахар, чай, пресное солдатское печенье, прозванное галетами, (и кто только сей "деликатес" придумал?!). Лучше бы вместо них плитка шоколада полагалась. Правда, неизвестно во что бы он в жару превратился.
Неожиданно запищала переносная радиостанция, их, пожалуй, главная ценность и единственное средство связи с внешним миром, то бишь, с полком. Дежурный по части, как и велел Усольцев, запрашивал "Утес" утром, в полдень и вечером. Все ли на "точке" в порядке, нет ли больных, как обстановка. Василенко по всем этим пунктам подробно доложил. Теперь он, прапорщик, их командир полка и министр обороны в одном лице, как говорится, царь, бог и воинский начальник. А еще судачат, что это звание отнюдь не самое большое и почитаемое в армии.
Солнце как-то слишком уж торопливо оседлало горы и чем выше оно поднималось, тем становилось жарче. Куда только подевался приятно освежающий с утра бродяга-ветер. Незаметно вновь наступила оглушительная тишина, которую лишь изредка нарушала своим пением незнакомая мотострелкам горная птичка. А где-то внизу, в долине бурлила жизнь. Если в бинокль посмотреть, то можно было увидеть уменьшенные копии вечных тружеников "Уралов", силуэты грозных "Градов", пакеты которых были приподняты и всегда направлены в сторону гор, а от полевых кухонь струился едва заметный дымок.
- Ребята, гляньте, да мы здесь как на курорте!- воскликнул Сашка Поэт. Это не прозвище, а фамилия, причем с ударением на первом слоге, но ребята упорно называли его поэтом, хотя к стихам Саня был равнодушен и ничего в них не понимал. Его предки - немцы, осевшие в Поволжье. Отсюда и такая фамилия.
- Ага, осталось только санаторную карту выписать и за минеральной водичкой к бювету вниз прогуляться,- поддержал разговор балагур Филя. - И получить...
- Пулю в лоб!
- Тьху, ты, Степанов, правдоруб наш деликатный. Вечно у тебя мысли какие-то черные. Я о сеансе лечебного массажа размечтался. Получить его от нежных ручек молоденькой девчонки-практикантки, это, братцы, вам не пива попить. Удовольствие на всю оставшуюся жизнь.
- Андрюха, а ты был хоть раз в санатории, или от балды заливаешь?- поинтересовался Джамиль, кроме своего родного кишлака ничего не видевший.
- Джамилюшка, дорогой, зачем обижаешь? - на восточный манер притворно обиделся Филя. - Плохой из тебя снайпер, коль глаз не наметан. Неужели не видишь, что я для курортных романов рожден. - Филю, тульского пижона, что называется, понесло. Он поймал кураж и юморил во всю. - Эх, други мои, послушайте лучше одну историю. На самом синем - Черном море, в Коктебеле, куда меня нелегкая с друзьями занесла, в санатории, кажется, "Парус" оттянулись мы с ребятами по полной программе. А девчонки какие темпераментные по соседству в номере оказались - огонь! От одного взгляда на их стройные фигурки голова кружилась. С одной из них - Лидой из белорусского райцентра Лида я познакомился в баре, где мы пили классное виноградное вино "Лидия" - такое вот тройное совпадение имени, названия города и напитка. А какой сумасшедший секс у нас с Лидой был под луной да еще под шум морских волн, это райское наслаждение никакими словами не описать, лучше на себе испытать.
- Испытатель хренов, тебе на пост пора,- из крымских в афганские горы вернул Андрея басок младшего сержанта Воробьева. -Хлеб-Соль уже заждался. Так однажды ротный назвал рядового Бескоровайного, с тех пор и приклеилась к нему эта кликуха, противоположная по смыслу, но символичная, на которую солдат откликался без всякой обиды.
- А что потом было? Вы расстались? - явно расстроенный Джабаров, как наивный ребенок, хотел услышать сказку до конца.
- Джамиль, мудрая твоя голова, сам прикинь, Андрюху призвали в армию холостяком, им он, наверное, и помрет. Значит, Лиде он сделал приятное и вежливо помахал ей ручкой.
- Не красиво, не по-мужски он поступил, - почему-то насупился Джамиль и замолчал.
Зная упрямый и какой-то слишком правильный характер узбека, который в порыве гнева, если его сильно доставали, или, видя явную несправедливость, запросто мог и кулаком обидчика угостить, невзирая на срок службы, звания и национальность. Поэтому с Джамилем Жабаровым обычно в такие минуты не спорили, а спешили согласиться.
Спустя сутки "духи" обнаружили сторожевую заставу и, не дожидаясь темноты, решили проверить ее на крепость. Автоматический огонь открыли ровно в полдень, специально приурочив его к начавшемуся обеду, чем немало разозлили "утесовцев". Пришлось им вместо ложек взяться за оружие. Сергей Сверкович как раз стоял на посту, когда пули, словно невидимая стайка воробьев, прошуршали где-то над головой. Парень не сразу, но заметил едва заметные в солнечных лучах три слабые вспышки на соседнем склоне. Сомнений не было: то огневые точки душманов. По ним и выпустил Сергей несколько длинных неприцельных очередей. То же самое сделали и остальные. Но пули вряд ли в кого-то попали, разве что случайно: дальность стрельбы была предельной. Получив отпор, "духи" притихли, наверное, поняв, что имеют дело с боеспособным подразделением.
Тут же на связь вышел командир полка.
- Что там у вас за война?- обеспокоенно поинтересовался он у прапорщика Василенко. Тот попробовал было отшутиться: дескать, провели внеплановую пристрелку оружия. Но подполковник Усольцев не был расположен к юмору:
- У меня есть нехорошее предчувствие, что этой ночью "духи" вас основательно потревожат, может, даже попробуют выбить с занятой высоты. Поэтому и просьба, и приказ, Олег Леонидович, (комполка иногда обращался по имени-отчеству к подчиненным в знак особого доверия и расположения) - усильте бдительность, примите дополнительные меры и ... берегите солдат. Если потребуется помощь, сразу же дайте знать. Поддержим огоньком. Желаю удачи!
Последние два слова - это уже как присказка в Усольцева. Ставит он подразделению задачу, инструктирует суточный наряд или отчитывает кого-то за допущенную халатность, в конце неизменно прозвучат эти два оптимистичных слова. И странное дело, в душе они отзываются эхом, оказывая почти магическое, успокаивающее воздействие на человека.
Василенко еще раз по-хозяйски обошел горное плато, на котором располагалась вверенная ему застава, уже, похоже, ставшая для "духов" костью в горле. Не нужно быть стратегом, чтобы понять: удобнее и безопаснее всего подбираться к полку со стороны солнца, но как раз это направление отчетливо просматривается и, разумеется, хорошо простреливается с вершины, которую они заблаговременно заняли. Так что спокойно им тут жить "духи" не дадут. "Но и мы покажем воинам ислама, на что способны "шурави" (советские на дари - Авт.). Пусть только сунутся, мало им не покажется", - про себя оптимистично размышлял прапорщик Василенко, попутно прикидывая, где лучше расположить на ночь второй пулемет, а откуда удобнее вести огонь гранатометчику. И чем основательнее он вникал в нюансы возможного ночного боя, тем увереннее чувствовал себя. Более того, Василенко поймал себя на мысли, что он с азартом заядлого игрока в покер ждет начала партии, которая сулит немалый выигрыш.
Но ночь прошла на удивление тихо и спокойно. Казалось бы, только радоваться нужно, но рядовой Филев выразил, кажется, общее настроение:
- Да эти басурманы не простаки! В отличие от нас выспались как хорьки. Жди теперь, когда им захочется повоевать.
НЕЖДАННЫЙ ГОСТЬ
Неделя промелькнула как один день. Ничем особенным она не запомнились. Разве что отменным пловом, приготовленным Камилем Джабаровым по случаю своего дня рождения. Сергей в своей Беларуси с роду такого не ел. Вот что значит национальное блюдо, приправленное специями и душевными чувствами. Камиль очень хотел угостить ребят еще и шашлыком, но из тушенки, как ни старайся, его не приготовишь. А где в чужих горах возьмешь барашка? Его бы с успехом заменил дикий козел, но того еще выследить нужно.
С разрешения прапорщика Василенко посидели вечерком у костра. Очень даже романтично получилось, да и разговор завязался сам собой. Каждый вспомнил о чем-то своем, дорогом. Затем от души анекдоты потравили. Сверковичу на миг показалось, что он не на войне, а где-то с друзьями в турпоходе. Но старшинский басок быстро вернул в суровую действительность: "Пора, ребятки, к отбою готовиться".
После дневного солнцепека, кажется, что нет ничего желаннее ночной прохлады. Она как рукой снимает накопившуюся усталость, отодвигает на второй план тревоги, печали и сомнения, чтобы в умиротворенном состоянии представить вас, невесть откуда приходящему сну. А он на двухтысячах метров над уровнем моря особенно крепок и сладок, почти как в детстве.
Сергею не раз снилась мама, почему-то всегда молчаливо хлопотавшая на кухне, и еще Ната - улыбающаяся, куда-то стремительно бегущая. Ветер, будто играючи, незримой рукой развивал ее роскошные, цвета зрелой пшеницы, волосы. Он пытался окликнуть невесту, позвать к себе, чтобы нежно, как на проводах в армию, обнять и поцеловать, но ничего не получалось: Наташа не слышала его.
После того полуденного, явно проверочного обстрела, их, как ни странно, больше никто ни разу не побеспокоил. Сколько не вглядывался в окрестности с помощью бинокля прапорщик Василенко, не то, что подозрительных, вообще людей он не видел. То же самое докладывали при смене и часовые. Но эта почти курортная тишина отнюдь не радовала, а настораживала и даже угнетала. Интуиция, основанная на боевом опыте, подсказывала Олегу Леонидовичу, что эта идиллия обманчива. А коль так, значит нужно быть готовым к самому неожиданному развитию событий.
Бытовое обустройство почти закончили. Вместо небесного шатра появилась наспех сооруженная крыша. Здорово помогли приданные дивизии вертолетчики. На Ми-8 доставили они прямо на плато, заодно и испытали его в качестве экстренной площадки приземления, доски, шифер, цемент. Стало намного уютнее на "Утесе". Но безопасности никто, кроме самих ребят, гарантировать не мог.
- Товарищ прапорщик! Внизу слева вижу поднимающегося в нашем направлении одинокого человека!- доложил с первого наблюдательного поста рядовой Николай Захарюта. Старшина только начал бриться, когда пискнула рация. Думал, с полка идет вызов, а оказалось от часового. На такой тревожный случай на "точке" был отработан вариант действий. Но прежде чем привести его в исполнение, отдав соответствующий приказ о готовности к бою, прапорщик решил воочию убедиться в том, что за одинокий человек средь бела дня идет к ним в гости. Может, кто-то из своих заплутал, мало ли что? Прильнув к биноклю, Василенко увидел худощавого моджахеда, одетого в простую одежду и отчаянно жестикулирующего руками. Оружия у него не было.
-Товарищ прапорщик, разрешите короткую очередь?- не раздумывая, спросил рядовой Захарюта и уже снял автомат с предохранителя. Похоже, он ничуть не сомневался в том, что сейчас именно такая команда последует.
-Отставить! В кого стрелять собираешься, в безоружного, мирного крестьянина? - недовольный скороспелым решением выговаривал подчиненному Василенко.
- Так хто ж його знае, мырный вин чы ни, - наверное, от волнение начал оправдываться на родном украинском языке рядовой Захарюта. - А якщо у нього граната в кармане?
"Ох, уж этот хохол, всегда выкрутится. А, впрочем, может он и прав. Береженого бог бережет", - подумав так, прапорщик решил подпустить незнакомца, но не ближе чем на тридцать безопасных метров.
В качестве переводчика пригодился Камиль Джабаров. Он немного знал дари, к тому же узбекский язык близок афганцам, многие из которых малость понимали и по-русски. Поэтому из несколько сбивчивого рассказа гостя Василенко понял главное, что привело его, жителя высокогорного кишлака, сюда. Вчера вечером душманы вошли в аул и со всех собрали оброк - деньги, продукты на войну с "шурави". А у Обайдуллы, так звали неожиданного гостя, забрали еще и 13-летнего сына. Сказали, будет у них разведчиком. Когда отец воспротивился и от имени Аллаха попросил оставить его и семью в покое, то тут же получил сильный удар кулаком в лицо. Объемный синяк под правым глазом наглядно подтверждал сказанное.
Чтобы убедиться, что его правильно поняли, Обайдулла достал из-за пазухи мятую фотографию темноволосого парнишки и, показав ее, с восточным акцентом и болью в голосе вымолвил короткое русское слово: "Сын".
"Если все рассказанное правда, то бедняге можно только посочувствовать,- подумал прапорщик Василенко. - Но это, увы, все, что они в состоянии сделать". Так и Джабарову велел перевести. На горем убитого дехканина жалко было смотреть. Немного помедлив, Олег Деонидович, взяв на себя ответственность, пригласил гостя на "точку", попить вместе чаю. Чувствовал: не по-людски поступил бы он, отправив афганца со своей бедой восвояси. Видимо, дехканин не рассчитывал на такой жест "неверных" и низко поклонился в знак благодарности.
В своем импровизированном кабинете, наспех обитом не струганными досками, одновременно служившим и домом, русский прапорщик пил чай с афганским крестьянином.
- У меня тоже ведь сын -подросток, живет в Киеве, слышали, может, есть такой город на Днепре? Вот письмо прислал, пишет, что готовится поступать в суворовское военное училище, чтобы стать офицером,- поделился личным Василенко. - Я только рад буду, если сбудется его мечта.
Беседуя, Олег Леонидович как бы между прочим поинтересовался нагрянувшей в кишлак бандой: что за люди, как вооружены, сколько их, в каком направлении ушли. Эта информация могла быть полезной. Обайдулла в подробностях рассказал все, что запомнил, а в конце разговора снова вернулся к своему горю.
-Командир, помоги вернуть мне сына. Для меня, кроме него и Аллаха, нет ничего дороже на свете. А я век за тебя молиться буду.
Прапорщик честно признался, что он бессилен помочь, разве что сообщит обо всем командиру полка. На том и расстались.
А спустя двое суток афганец снова появился. Принес он тревожные вести. Та банда вернулась и уже не одна. Недалеко от кишлака, в горах они разбили лагерь и похоже готовятся к боевым действиям. Обайдулло издали видел навьюченных ишаков, наверное, пришел караван с оружием и боеприпасами. Где его сын по-прежнему неизвестно.
Василенко решил отблагодарить афганца и велел младшему сержанту Воробьеву положить в вещмешок пару килограммов риса, сахара и соли. Как говорится, в хозяйстве пригодится. Зря, что ли человек жизнью рисковал, ведь если в банде узнают, что ходил к "шурави", головы ему точно не сносить. Да, "духи" похитили его сына, и отец решил им отомстить, потому и оказался на заставе. И тем не менее, поступок Обайдулло, обычного жителя кишлака, достоин уважения. Он не смирился со злом и, как может, противостоит ему.
Поблагодарив гостя за важные сведения и попросив в дальнейшем также информировать о всем происходящем в кишлаке, Василенко по рации передал полученную информацию в штаб дивизии. Там наверняка все основательно проверят, выслав в указанный район подразделение разведчиков. А потом, выражаясь военным языком, начнется реализация разведданных, скорее всего в виде артиллерийского или авиационного удара, это уже как командование решит.
Через сутки с бандой было покончено. На "Утесе" услышали оглушительную канонаду, разразившуюся за соседней горой и длившуюся несколько часов. Видимо, от прямого попадания авиабомб взорвался "духовский" склад боеприпасов. Пара вертолетов Ми-24 и самолетов Су-27, отработав по полной программе, взяли курс на авиабазу Баграм.
Под вечере позвонил Усольцев.
- Василенко, я тебя к ордену хочу представить. Ты, надеюсь, не против?
- Так это, товарищ подполковник, меня то за что?
- Благодаря твоим разведданным удалось сорвать вылазку душманов и уничтожить крупный склад с оружием. Командарм доволен и просил поощрить достойных. Кстати, тот афганец не объявлялся? Ты его при случае хоть продуктовым набором отблагодари. Такие люди на местах нам очень нужны.
Действительно, та информация оказалась сверхценной. Нечасто удавалось на войне нанести столь точный и ощутимый удар по противнику, не потеряв при этом ни одного своего солдата.
Как сложилась судьба Обайдулло и его сына, Василенко так и не узнал. Больше ни разу афганец не появился на заставе. Можно было предположить самое худшее, но верить в это не хотелось.
НОЧНОЕ ЧП
Осень незаметно сменила жаркое лето. В середине сентября стало чуть прохладнее, что в горах, на "Утесе" ощутили быстрее, чем в долине, в полку. Из последних событий запомнился, конечно, прилет "вертушки" (так на солдатском жаргоне называли боевые и транспортные вертолеты Ми-24 и Ми-6, Ми-8 - Авт.). Вместе с дровами для печки-"буржуйки", кстати, в горном Афганистане, где мало деревьев, дрова в дефиците, их как ценный товар продают на базаре на вес за немалые деньги, к радости ребят доставили мешок писем. По ним можно изучать географию Советского Союза. Из солнечного соседнего Узбекистана Джамилю Джабарову от многочисленной родни пришло больше всех, семь почтовых посланий. Младшему сержанту Воробьеву - три, два из родной уральской деревушки с потешным названием Петушки и одно от школьного друга, проходящего службу в Группе советских войск в Германии. Тоже заграница, но разве сравнить с Афганом? Саша Поэт довольствовался одним письмом из Казахстана, от мамы. Сергею Сверковичу наконец-то ответила Наташа. Как драгоценный дар держал он конверт со знакомым почерком и искал место, чтобы уединиться. Присев на камень за "камбузом" (так, на морской манер, с чье-то легкой подачи называли ребята столовую, сооруженную по их собственному проекту из того, что под рукой было), жадно начал читать каждое слово.
"Привет дорогой Сережа!
Извини, что задержалась с ответом. Долго не решалась сообщить тебе обо всем. Прости, если сможешь, но этой осенью я выхожу замуж. Уже и день свадьбы определен - 29 октября. "День комсомола" - машинально отметил про себя Сергей. - Ты его не знаешь, он из Минска, зовут Славой..."
Дальше читать Сергей не стал. Перед глазами строчки вдруг беспорядочно заплясали и уменьшились в размере, он отвел взгляд на чужие горы: на редкость мрачные и холодные показались они Сергею в те секунды. Сердце учащенно забилось, а к горлу подступил комок. От обиды ему впервые захотелось заплакать, как когда-то в детстве. Но эту, казалось бы, малость, здесь, на виду у всех он позволить себе не мог.
- Что, братан, как в воду опущенный стоишь? Письмо получил и не рад? - по-свойски хлопнул по плечу балагур Филя. - Или в Белоруссии бульба не уродила и ты переживаешь?
- Да. Умерла любовь. А теперь прошу тебя, Андрей, оставь меня в покое. - Присвистнув от услышанного, Филев также незаметно удалился, как и появился.
Сверкович отрешенным, пустым взглядом окинул товарищей, читавших письма и весело подначивавших друг друга. Его как тот телевизор, будто отключили от сети - реальной жизни. Не зная, что делать, Сергей, с роду не куривший, попросил сигарету у дымившего неподалеку Бескоровайного. Тот, немало удивившись, достал из нагрудного кармана пачку "Примы".
Сделав длинную затяжку да еще с непривычки, Сергей закашлялся. Надежда на то, что сигарета как-то отвлечет от грустных мыслей, не оправдались. От едкого дыма запершило в горле, и он выбросил окурок.
"Ната, как ты могла так подло поступить?- Сергей снова мысленно, через расстояния спрашивал теперь уже бывшую невесту. - Зачем тогда на проводах обещала ждать, скрепляя слова крепкими поцелуями и жаркими объятиями?". Дальше этого их отношения не заходили, хотя Сергей и предпринимал неоднократные попытки, но Наташа их всячески пресекала, неизменно повторяя: "После свадьбы я вся буду твоя".
- Давай тогда завтра поженимся,- помнится, в горячке выпалил он при луне, у озера. И полез целоваться.
- Такие дела в спешке не совершаются,- остудила девушка его пыл.- Мы должны ближе узнать друг друга, проверить свои чувства.
"Проверили"...- с горькой иронией вздохнул Сергей. Ему ничего не хотелось: ни есть, ни пить, ни говорить. Он словно памятник застыл на месте у валуна, потеряв всякое ощущение времени, пока голос младшего сержанта Воробьева не вернул к действительности:
- Сверкович, ты сегодня в ночь заступаешь на пост вместо Коваленко, ему что-то нездоровится.
Молча кивнув, про себя же подумал: "Это и к лучшему. Будет время все хорошенько обдумать". Он даже чуточку приободрился, заняв себя конкретным делом: стал приводить в порядок форму, ботинки. Знал, что старшина по старой привычке придирчиво осмотрит каждого, заступающего в наряд. Прапорщик был убежден, что часовой лицо не только неприкосновенное, но и внешне безукоризненное.
Он имел законное право на дневной сон, но где тут уснешь? Забраться бы глубоко в ущелье, где тихо и темно, и то, наверное, не сомкнул бы глаз под впечатлением письма с Родины. Оказывается, не только радостными, но и горькими бывают весточки из дому.
Спустя час после того, как солнце село за соседнюю вершину, Сверкович вместе с Джабаровым, Захарютой, Илиеску и Поэтом заступил, как всегда подчеркивал прапорщик Василенко, на охрану и оборону объекта. В этот раз Сергею достался северный выступ плато, находившийся сбоку и чуть в сторонке от других постов. Видимость с него ограничивала нависшая слева скала, зато за правую часть особо можно было не беспокоиться: там такая крутизна, что вряд ли кому взбредет в голову рисковать собой. Разве что опытный альпинист отважится преодолеть такое природное препятствие. Это и был третий пост, в ту ночь доверенный рядовому Сверковичу.
Где-то среди звонкой тиши дважды отозвался филин. Наверное, охотится себе в удовольствие на своих любимых грызунов. И война ему нипочем. Звезды, казавшиеся поначалу такими крупными, вдруг будто помельчали и тускло светили из-за невесть откуда взявшихся тучек. Уже не обращая на них никакого внимания, Сергей вновь погрузился в воспоминания, в которых главным действующим лицом была, конечно же, его любимая Ната...
Вот они, взявшись рукой за руку, неспешно идут по центральной улице деревни, а беспризорная малышня, спрятавшаяся за забором, словно соревнуясь друг с другом, громко, чтобы все слышали, кричит: " Тили-тили тесто, жених и невеста!". Он притворно сердится и для видимости пытается догнать убегающую малышню, но на душе все равно тепло от отзывающихся эхом двух заветных слов: жених и невеста. Про их дружбу уже судачили по углам бабки, которым без местных новостей скучно век доживать, а Наташа и Сергей на старушек ничуть не сердились. Им было попросту все равно кто, что и кому скажет. Главное, что они любили друг друга. Как тогда казалось, безгранично, на века.
...- Товарищ прапорщик, проснитесь, у нас ЧП. - Василенко спросонья не сразу сообразил, что от него хотят. Увидев перед собой взволнованного младшего сержанта Воробьева, понял: случилось что-то серьезное.
- Сверкович пропал!
Василенко это известие словно кипятком ошпарило. Полуодетый, почти бегом кинулся он на третий пост, в душе все еще надеясь обнаружить там своего солдата. Но осмотр места происшествия ничего не дал. Никаких следов, будто сквозь землю провалился человек, а с ним автомат Калашникова и два запасных рожка с патронами. Выматерившись, прапорщик дал команду всем построиться.
Известие о таинственном исчезновении Сверковича свалилось на ребят как камнепад. Строй застыл в гробовом молчании. И только Филев спустя несколько секунд несмело подал голос:
- Товарищ прапорщик, я вот что знаю. Может в этом причина... Вчера бульбаш, то есть Серега Сверкович, письмо плохое, кажется, от девушки получил. Переживал сильно.
- Так-так, продолжай,- заинтересовался прапорщик.
- Так я уже все сказал.
- Ты письмо это видел?
- Так точно.
Василенко терялся в догадках. Что могло произойти ночью? Допустим, под впечатлением письма Сверкович ушел из заставы. Куда? Может, в полк, наверняка там есть у него друзья. Так, по любому получается, что надо докладывать о ЧП.
Усольцев молча выслушал доклад Василенко. Затем, матюгнувшись, спросил о предпринятых мерах.
- Товарищ подполковник, у меня ограниченные возможности. Рассчитываю на помощь полка,- честно, без обиняков признался старшина.
- Хорошо, разведрота прочешет все вокруг. Но не уверен, что это даст результат. Какие есть предположения? Почему он ушел или его похитили "духи"? Что он за солдат, этот Сверкунов?
- Сверкович, - мягко поправил командира Василенко. - Он белорус. Солдат хороший, ни в чем плохом замечен не был. Говорят, парень письмо из дому накануне получил от невесты, которая разлюбила. А в таком возрасте да еще в нашей обстановке запросто мог не выдержать, сломаться. И уйти, куда глаза глядят. Но в полку, я уже уточнил, он не появлялся. Значит, где-то в горах прячется. Хорошо, если живой.
- Ну и задачку ты мне подкинул. Как теперь в дивизию докладывать, я ведь на тебя недавно наградной лист отправил... Как обстановка в целом?
- На удивление все тихо. После того сокрушительного удара "духи", думаю, не скоро очухаются.
- Ладно, не теряй бдительности. До связи.
Как и обещал Усольцев, разведрота без промедления вышла в район расположения заставы. Для огневого прикрытия разведчиков и для воздушного поиска одновременно штаб дивизии направил в панджшерскую долину пару боевых вертолетов. Но истекали вторые сутки, а Сверковича ни живого, ни мертвого нигде не было. И лишь по каналам военной контрразведки спустя пару дней пришла в полк печальная весть: Сверкович у "духов". Тут же через агентурную сеть удалось выйти на главаря банды. После непродолжительных переговоров почти договорились об обмене нашего солдата на некоего Абдулло, захваченного в бою под Чарикаром. Вдобавок к этому моджахеды запросили доплату в виде десяти снаряженных автоматов. Наши согласились выполнить и это условие, лишь бы спасти жизнь рядового Сверковича. Но в последний момент по непонятной причине все сорвалось. Бесследно исчезла банда, а с нею и ее пленник. О дальнейшей его судьбе долго ничего не было известно.
...Какая-то невидимая сила всем телом напрягшегося Сергея вытолкнула из бездны тьмы куда-то вверх, на свет, после чего он с трудом открыл глаза. Сколько прошло времени как он уснул: час, день или неделя? После провала в памяти он ничего не помнил, даже свою фамилию.
Вокруг суетились какие-то незнакомые бородатые люди с чалмами на головах, слышалась чужая речь. Все были вооружены.
Чья-то холодная шершавая ладонь прикоснулась к его щеке, и простуженным голосом кто-то пролепетал:
- "Шурави" живой.
Тут же к Сергею подошел высокий моджахед в полевой форме, наверное, командир. Что-то буркнул на своем, и к Сверковичу кинулись двое молодых афганцев. Подхватив его под руки, поставили на ноги. Он едва не упал: болела и кружилась голова, в висках молоточками стучала кровь. Сделав несколько шагов, Сергей живым трупом повис на поддерживающих его моджахедах. Кажется, этим он их очень расстроил. В их планы, видимо, не входило проводить здесь, в пещере, еще один день и ночь. Сергею сделали обезболивающий укол, и он вскоре уснул.
Дожидаться, пока он окрепнет, "бородачи" не стали. Как какой-то груз небрежно взвалили на осла, для строгости хлестнув животное плеткой, и двинулись в путь. До захода солнца они намеревались выйти к перевалу Саланг, к месту встречи с одноглазым Саидом. Он обещал дать за русского солдата хорошие деньги. К тому же Саид был родственником самого Ахмад Шаха, влиятельнейшего полевого командира, хозяина Панджшера. Испортить отношения с ними себе дороже.
Да, поначалу они хотели обменять этого хилого паренька на здоровяка Абдулло, нарвавшегося под Чарикаром на засаду "шурави". Но каким-то образом об этом узнал Саид и все отменил. Теперь жизнь этого русского в его руках: лишь бы только тот не помер в дороге. Поэтому впервые они просили Аллаха сохранить "неверному" жизнь. Ибо от этого во многом зависела и их судьба.
К вечеру, изрядно уставшие, моджахеды все-таки добрались до условленного места. Их уже ждали люди Саида. Сергей был в сознании, хотя пару раз в дороге отключался. Тогда его обливали холодной водой, давали нюхать нашатырь и таким образом приводили в чувство.
Наступившая ночь принесла целебный отдых. Его поместили в некое подобие барака, в котором было относительно чисто, тепло, а главное просторно. На мягком матрасе Сергей смог вытянуть затекшие без движения ноги, расслабить изнывавшее от боли тело. После непродолжительного сна яснее заработала голова. Что же случилось с ним, как он попал к душманам? Мучительно пытался все вспомнить, и не мог. Правая рука машинально потянулась к нагрудному карману куртки, до того уже грязной, что из песчаного цвета превратилась в темно-серый, и пальцы нащупали листок бумаги. Достав его, парень прочитал: "Здравствуй, дорогой Сережа!". То было письмо Наты. Так к нему частично вернулась память.
Но от этого не стало легче. Нескладные, путаные мысли роились в голове, из лоскутков которых не удавалось составить цельную картину. Но то, что из отдаленных уголков постепенно всплывали отдельные разрозненные эпизоды и знакомые лица, уже обнадеживало. А вернула его к прошлому Ната, которую он по-прежнему любил.
Спустя несколько дней Сверковичу стало намного лучше. Молодой организм настойчиво возвращал утраченные силы, получая хорошую калорийную пищу, лекарственные препараты. Приставленный к нему доктор оказался неплохо экипирован: каких только импортных таблеток в красивой упаковке не было в его медицинской сумке. Сергей мог уже самостоятельно ходить. Правда, каждый его шаг строго контролировался.
"Что они от меня хотят? Выведать военные секреты о вооружении, составе полка? Так я им все и расскажу. Лучше погибнуть, чем предать своих"- так решил он про себя.
Когда Сергея повели в отдельный, из камня выложенный дом, он понял, что идет на встречу с главарем банды, судя по количеству охранников, достаточно крупной. Увидев за столом слегка сутулого одноглазого человека со шрамом на уже увядающем лице (явно след осколочного или пулевого ранения), он приготовился услышать здесь смертельный приговор себе. Не предвещал ничего хорошего и колючий, холодный взгляд главаря. К удивлению Сергея, он немного говорил по-русски. Налив чаю, Саид жестом пригласил к столу, изобразив на некрасивом лице подобие улыбки.
- Ты давно в Афганистане? - миролюбиво спросил хозяин дома. Это был отнюдь не праздный вопрос. Ответ на него давал пищу для размышлений. Если солдат, к примеру, год здесь, то наверняка успел повоевать, получить боевой опыт. Если пару месяцев, то цена ему другая.
- С весны,- уклончиво ответил Сверкович.
- Кто твои папа, мама?
- Простые люди, крестьяне.
- Дехкане, значит?- уточнил одноглазый. - Это хорошо. Работать на земле любишь? Что умеешь делать?
"Странный какой-то разговор получается, на допрос не похожий, - подумал Сергей. - Про военные секреты вообще не спрашивает. Наверное, усыпляет бдительность. Опытный психолог. Но и я не последний дурак, чтобы выболтать все, что знаю".
В конце чаепития одноглазый сказал самое главное:
- По воле Аллаха мы сохраним тебе жизнь, дадим много денег. Ты ни в чем не будешь нуждаться. Харошую ханум (жену - Авт.) найдем. Свадьбу сыграем, дети пайдут. Чем плоха такая жизнь? Согласись, это все же лучше, чем безвестная смерть. Падумай, мы не таропим с атветом.
Сухо щелкнул замок за спиной, лишний раз напомнив Сергею о его статусе - не гостя, а пленника. С восстановлением памяти возвращался страх. Он червем заползал в потаенные уголки души и сознания и исподволь подтачивал эти незримые крепости.
"Неужели пришел конец всему, и он больше никогда не увидит солнце, небо, маму, отца, Нату, друзей? А ведь он только начал жить, любить в свои девятнадцать... Какая дикая несправедливость, от которой не плакать, волком выть хочется. Ну почему именно он попал в лапы "духов", неужели он самый никудышный солдат в полку, которого вот так просто можно выкрасть с поста вместе с оружием. Да, в ту роковую ночь он много думал о Нате, представлял как она, нарядная и божественно красивая в белом платье невесты под свадебные крики "горько!" целует незнакомого парня, который нагло занял его законное место жениха. Наверное, тогда он надолго увяз в воспоминаниях и грезах и не заметил смертельной опасности, притаившейся за выступом скалы.
Сверкович, обдумывая свое незавидное положение, не мог знать, что сам Ахмад Шах приказал не убивать русского солдата, а сделать из него рекламно-показного воина ислама. Чтобы потом иностранные телевизионщики смогли снять и распространить на Западе пропагандистский фильм о том, как воины Аллаха и мусульманские идеалы побеждают ненавистных оккупантов-"шурави".
- Ты должен принять ислам, в нем твое единственное спасение, - сказал, как отрезал одноглазый во время второй встречи.
Сергей отрицательно покачал головой.
- Что ж, тогда ты умрешь как последний шакал. А пока посмотри, как это будет. - Щелкнув пальцами, он велел ввести еще одного пленника. Им оказался невысокий запуганный парень в форме солдата афганской армии.
То, что затем произошло на глазах у Сергея, повергло его в шок. Он никак не ожидал такой средневековой жестокости, проявленной одноглазым к своему соотечественнику, мусульманину. Резко вынув из-за пояса длинный нож, он на мгновение приставил его к кадыку несчастного и, не раздумывая, полоснул острым лезвием по горлу. Фонтан теплой чужой крови забрызгал лицо и одежду Сверковича. Через несколько секунд бившаяся в сильных конвульсиях жертва была обезглавлена. От страшной картины Сергея стошнило, у него кругом пошла голова, а под ногами, вдруг потерявшими равновесие, будто исчез пол.
Его начали методично пичкать наркотиками, чтобы окончательно сломить волю. Сергей потерял ощущение реальности, плохо ориентировался во времени. Бывало, день, проведенный в темной комнате, ошибочно воспринимал за ночь и наоборот. У него вновь от принятых доз плохо стало с памятью, и, как у больного старика, начали трястись руки. Глянув как-то в зеркало, он ужаснулся, едва узнав себя - с темными кругами-пятнами под глазами, заросший, исхудавший. "Еще немного и они сделают из меня труп, - обреченно подумал Сергей. Когда начиналась наркотическая ломка, он готов был покончить с собой, чтобы не мучиться. Но как это сделать, когда руки связаны и нет никакой, даже малейшей надежды выбраться из западни? Здесь, высоко в горах, в душманском логове никакой спецназ его не найдет. Да и вряд ли кто-нибудь ищет: столько времени прошло. От бессилия и безысходности он начал терять самоконтроль, мысли о неминуемой смерти становились все навязчивее. Но вместе с тем, он хотел жить. Это выстраданное право ему готовы были предоставить в любой момент - в обмен на принятое мусульманство. И Сергей, устав от побоев и издевательств, доведенный до отчаяния и психически сломленный, однажды из последних сил прохрипел в лицо одноглазому: "Я на все согласен".
Ему сразу же перестали колоть наркотики, стали хорошо кормить. Освободили руки, он мог передвигаться в пределах душманского лагеря, правда, в сопровождении двух вооруженных телохранителей. Не зная местности, физически не окрепший, если бы и захотел, он все равно далеко не убежал бы. А вот в одно мгновение покончить с жизнью запросто мог. Стоило только, проходя недалеко от края горного ущелья, сделать три резких шага в сторону... Но именно смелости на эти три шага и не хватило. Спустя неделю "духи" взяли Сверковича на задание, чтобы проверить будущего воина ислама в настоящем бою или попросту говоря, повязать кровью.
... Они вышли под вечер, чтобы под покровом темноты максимально приблизиться к узкой горловине стратегической дороги Хайратон - Кабул южнее Саланга. Подпираемая с одной стороны скалистыми горами, а с другой долиной, асфальтированная лента, петляя змейкой, под острым углом спускалась вниз. И чем дальше было от перевала, тем чаще попадались лежащие на обочине, сожженные остовы КамАЗов, ЗиЛов, "Уралов", "Татр". Это были своего рода памятники мужеству и героизму советских и афганских водителей, с риском для жизни перевозивших по всей стране военные и мирные грузы. Сколько их, на дорогах Афгана сложило головы, наверное, и всевышнему неведомо. Редкий рейс проходил без обстрела колонны и серьезных потерь. В октябре-ноябре в преддверии зимы, когда интенсивность боевых действий заметно снижалась, участились случаи дерзких нападений и грабежей на дороге. Десятки мелких и средних банд, поделив сферы влияния, и вконец обнаглев, нападали на небольшие колонны даже средь бела дня. И почти всегда им было чем поживиться.
Вот и в этот раз, особо не таясь, одноглазый лично вывел два десятка своих вооруженных головорезов на трассу. По их сведениям, примерно через час у места засады должна была появиться колонная советских бензовозов. Сопровождал ее только один бронетранспортер (второй, как сообщили по рации свои люди, сломался еще на той стороне перевала). Предвкушая легкую добычу, одноглазый Саид грамотно расставил своих боевиков. Наиболее опытному гранатометчику он приказал подбить бронетранспортер, двум другим - поджечь первую и последнюю машины, чтобы образовался затор. Затем уже вступали в бой остальные, которым точным пулеметно-автоматным огнем предстояло завершить дело. В этом плане небольшая роль отводилась и "духовскому" новобранцу Сергею Сверковичу. Ему выдали трофейную снайперскую винтовку Драгунова с пятью патронами и приказали убить хотя бы одного русского. За это пообещали солидную денежную премию.
Отправляясь на задание, про себя Сергей решил, что если и придется стрелять по живой цели, то он постарается промахнуться. "Духи", конечно, не случайно ему снайперскую винтовку выдали, но и с ней ведь немудрено промазать, особенно новичку. А прикрепленный надзиратель по имени Исмаил, пусть докажет, что он, Сверкович, в бою сачковал.
Из темноты со стороны Саланга ветер донес ровный гул машин. Максимум через десять минут колонна будет здесь, в узкой горловине дороги, не случайно прозванной чертовым местом.
Когда Сверковича слегка ослепил свет фар советского бензовоза, он физически ощутил, как колотится сердце, явно сбившееся с ритма. Велик был соблазн предупредить своих преждевременным выстрелом в никуда. Но что-то сдерживало от такого резкого шага. Под этим "что-то" скрывалась боязнь за собственную жизнь, которая висела на волоске. Почувствовав испарину на лбу и ладонях, чтобы хоть немного успокоиться, Сергей нервно покусывал губы. Он колебался, не зная, как поступить. Не зря говорят, что самое трудное испытание - принять правильное решение, от которого зависит твоя судьба.
Ухнувший рядом выстрел из гранатомета мгновенно превратил цистерну на колесах в большой пылающий факел. Теперь ему уже ничего не оставалось, как имитировать участие в нападении на советскую колонну.
В ночной оптический прицел винтовки на серо-зеленом фоне подсветки рядовой Сверкович увидел силуэт водителя, метавшегося возле горящего бензовоза. Трудно было понять его хаотичные, скованные страхом, действия: судя по всему, парень впервые попал в такой переплет, и попросту растерялся. Уложить его, как заядлому охотнику куропатку, ничего не стоило.
Что-то кричал на своем языке Исмаил. По жестам Сергей понял: он велел стрелять. И Сверкович, не целясь, нажал на спусковой крючок.
Спланированный расстрел колонны тем временем продолжался. Этому никак не мог воспрепятствовать единственный бронетранспортер, гулко огрызнувшийся парой коротких очередей и неизвестно почему надолго умолкший. Может, перекосило пулеметную ленту, что нередко случалось, или же патроны закончились, а взять их дополнительный запас экипаж не удосужился, понадеявшись на пресловутое славянское "авось". Теперь такая беспечность может стоить не одной жизни.
Душманам удалось поджечь еще три бензовоза, пламя которых хорошо осветило дорогу. Вскоре они взорвались. Между выстрелами слышны были русские матерные крики, кого-то, видимо, ранило, а кто-то, таким образом, преодолевал страх. Если вам скажут, что под обстрелом не страшно, не верьте таким "смельчакам": они и близко там не были.
С соседнего поста, услышав канонаду боя и увидев зарево, уже отправили на выручку погибающей колонне несколько танков. Тягаться с ними в планы банды Саида не входило, и главарь подал условный сигнал зеленой ракетой к отступлению. Сверкович оглянулся и увидел наставленный на него автомат Исмаила. Всем своим видом он говорил: "Не балуй, парень, от меня только мертвого уйдешь".
"Духи" вернулись на базу, никого не потеряв. А передовой группе, подобравшейся к самой дороге, удалось даже захватить в качестве живого трофея тяжелораненого солдата-водителя.
Резкий удар кулаком в лицо - такую премию "выписал" Сверковичу одноглазый Саид, когда обнаружил четыре неизрасходованных патрона. Его заместитель угрюмый Анвар смачно добавил от себя. Из разбитого носа хлынула кровь. Но Сергей понял, что это только начало экзекуции. "Сегодня они меня, не прошедшего проверку боем, точно прикончат,- тревожно стучала в висках одна и та же мысль. Не понимая, о чем говорят "духи", он уже готовился отправиться на тот свет. "Лишь бы только не пытали. А одного выстрела в голову или сердце вполне достаточно, чтобы не стало на земле "бульбаша" Сереги Сверковича, в общем-то, неплохого парня, хотя, и далеко не героя".
На плохом русском ему объяснили: даем тебе последний шанс спастись и встать на путь истинный. Решай, кому предназначена пуля Аллаха: тебе или этому недобитому русскому солдату. Захваченного в плен водителя, уже почти не подававшего признаков жизни, не было никакого смысла тащить на себе по горам, в лагерь. Потеряв слишком много крови, он, так и не придя в сознание, в любую минуту мог умереть. Поэтому у Саида родилась иезуитская мысль: заставить Сверковича прикончить своего соотечественника, навсегда повязав его кровью.
Сергею вновь дали "снайперку", только уже с одним патроном. Подвели к приставленному к скале полуживому водителю, стонавшему от боли. Если бы тот мог говорить, наверняка, попросил бы смерти, чтобы не мучаться. Когда минуты сочтены, уже неважно, сколько остается жить: час, два или день. Сергею даже показалось, что парень прошептал ему: "Стреляй".
В ожидании развязки моджахеды, еще не отошедшие от боя, что-то горячо обсуждали, полукругом обступив своих жертв - двух русских, над которыми нависла смертельная угроза. Один из них, чтобы спасти свою шкуру, должен убить другого, который, правда, по любому обречен.
"Для них, бородатых палачей, очередная казнь - это всего лишь развлекательное шоу, которое быстро забудется, а мне с этим потом жить. Смогу ли? Ведь во все времена считалось большим грехом - лишить жизни человека. Но почему тогда бог афганцев Аллах не накажет их за братоубийство, ведь у того же Саида руки по локоть в крови, в том числе и мусульманской?.. А может все эти легенды о боге выдумка, плод чьей-то фантазии? Ведь еще древние люди, не зная как объяснить грозу, землетрясение или иное природное явление, сочиняли разные мифы о злых силах и духах". Сергей лихорадочно обдумывал свое незавидное положение, отгоняя прочь, саму мысль об убийстве парня. Он даже не знает, как его зовут, откуда родом. А вдруг земляк, белорус? А может, он уже умер? Вроде не слышно стонов? Так было бы лучше всего. Нет, тяжело, но дышит. А бородачи уже толкают в спину стволом Калашникова: давай, чего медлишь. Плохо, что у него всего один патрон. Был бы рожок от автомата, он мгновенно разрядил бы его в эту озверевшую толпу, забрав с собой на тот свет не одного душмана.
Из полумрака вынырнул главарь Саид с перекошенным от злости лицом. В руках у него был длинный нож, тот самый, которым он на глазах у Сергея обезглавил солдата-афганца. Приставив его к горлу Сверковича, как змея, прошипел: "Считаю до трех. Не выстрелишь - зарэжу!"
Что произошло потом, он плохо помнит. Последние ощущения, отложившиеся в памяти: чужие пальцы до боли сжимают кисть правой руки, державшей винтовку, и помогают нащупать и нажать спусковой крючок.
- Поздравляю, тэпэр ты настоящий моджахед. Как придем на базу, обязательно отметим это событие,- будто сквозь сон услышал обескураженный Сергей, только сейчас осознавший весь ужас произошедшего. Теперь ему точно нет дороги назад. Из без вести пропавшего солдата он превратился в преступника.
ПРИНЯТИЕ ИСЛАМА
В горах раньше обычного выпал снег, значительно осложнивший жизнь моджахедам. Теперь им приходилось экономить запасы дров, продовольствия, гранаты и патроны. Их доставка затруднена, так как закрылись до весны перевалы и многие караванные пути. Зимой в горах, когда свирепствуют морозы и снежные бури, не усидишь, поэтому на собрании боевиков Саид объявил, что скоро они спустятся в долину, в кишлаки, где всего будет достаточно - продуктов, тепла, в том числе и женского. Там они, как следует, отдохнут, поправят здоровье, залечат раны. Чтобы весной с новыми силами продолжить джихад (священную войну против "неверных", гарантирующую доступ в рай - Авт.).
За недели, проведенные в отряде, Сергей постепенно привык к новому для себя образу жизни. На рассвете, когда моджахеды совершали утреннюю молитву - намаз, он разводил костер и приступал к приготовлению пищи. В этом ему помогали самые молодые "духи" таджик Рахмон и афганец Ситдик. С ними он уже мог немного разговаривать на дари. С ровесниками, пусть и другой веры, всегда проще найти общий язык. Что же касается рецептов восточной кухни, то освоить их оказалось не так уж и сложно.
Держать русского в тылу, при кухне моджахедам, видимо, было выгодней и спокойней. Незамеченным покинуть лагерь почти невозможно. Впрочем, Сергей уже и не предпринимал таких попыток. Он понимал, что далеко по заснеженным горам не уйдет, тем более, что своих по близости нет. От слова "свои" его слегка покоробило. Вся загвоздка в том, что он уже наполовину чужой. И, наверное, прав Саид, утверждающий, что назад ему теперь дороги нет. По законам военного времени за убийство, пусть даже исполненное под принуждением, его ждет трибунал.
Странно, но все реже вспоминаются ребята с "Утеса", Боровое, мама с отцом - они остались в каком-то другом, недосягаемом мире, словно на другой планете. Где-то там и Наташа, которая уже не снится, как раньше, по ночам. Выйдя замуж, она словно умерла для него.
В простой афганской одежде, с бородкой Сергея уже не сразу и отличишь от моджахедов. Правда, выдавали славянские черты лица и еще что-то едва уловимое в походке, улыбке, жестикуляции. Да, еще, может быть, грусть в глазах, независимо от того, улыбались они или тосковали.
Когда спустились с гор, в кишлак, в бытовом плане стало намного легче и комфортнее. Сергея вместе с Рахмоном и Ситдиком поселили в просторном доме местного мельника. Так что под рукой всегда была мука, из которой выпекали горы вкусных лепешек, хлеб-лаваш на весь отряд. Правда, он наполовину уменьшился: Саид отпустил многих на зимние каникулы, к своим семьям. Но по первому зову те обязаны были собраться здесь же. Невозвращение приравнивалось к предательству, за которое карали смертью. Именно такое наказание в прошлом году понесли молодые моджахеды Ильяс и Анвар, решившие после зимнего отдыха зачехлить ружья и заняться торговлей. Через неделю их только открывшийся магазинчик был сожжен, а изрешеченные пулями трупы парней нашли на базарной свалке. То была жестокая месть тех, с кем они еще недавно воевали против русских.
Иногда месить тесто и выпекать хлеб им помогала жена мельника Оливия с дочкой Лейлой. На вид ей было лет четырнадцать. Но в этом подростке уже угадывались черты будущей женщины - стройной красавицы. На Востоке девушки взрослеют быстро, чему способствует сама природа, уклад жизни. С раннего детства дети в афганских семьях приучены трудиться. Девочки первые помощницы мамы в домашнем хозяйстве: от нее они перенимают не только внешние черты, характера, но и умение готовить, шить, ткать ковры. Лейла росла любопытным ребенком. Она сразу обратила внимание на русоволосого Сергея, почти всегда молчавшего. "Он что немой?" - удивленно спросила у мамы. На что та невпопад холодно буркнула: "Он русский". Кто такие русские, девочка уточнять не стала. Но по недовольному маминому тону, поняла, что они плохие люди.
В один из вечеров в дом мельника наведался Саид с ближайшим окружением. Хозяин заискивающе выставил на стол пару литровых бутылок хорошего шаропа (афганская самогонка -Авт.), достал из закромов разнообразную и сытную закуску. Сложив в углу оружие (даже здесь, в кишлаке, полностью подконтрольном им, моджахеды, как истинные горцы, не расставались с винтовками и автоматами Калашникова китайского производства). Застолье мало чем отличалось от славянского, разве что непродолжительной молитвой, которую перед трапезой совершили гости. После нескольких чарок, смачно выпитых со словами "Аллах акбар", заменившими традиционный тост, захмелевшие моджахеды запели. Да так душевно и складно, что можно было принять собравшихся за народный хор. Обычно суровые лица бородачей смягчились в улыбках, посветлели, словно их озарили солнечные лучи. Сверкович, сидевший в сторонке, у самого края стола, встрепенулся, когда услышал голос Саида:
- Плохо, что ты с нами не поешь. Тебе надо быстрее учить язык. Каждый мусульманин его знать должен.
Все притихли. А главарь моджахедов, окинув их одним своим глазом, после паузы молвил: "Я не оговорился. Сергей скоро примет ислам, Аллах даст ему новое имя. Потом мы найдем парню хорошую жену: Саид слов на ветер не бросает".
Моджахеды, подогретые шаропом, загудели, как пчелиный рой, обсуждая услышанное. Не все, похоже, были согласны, но вслух перечить своему командиру никто не решился. У самого Сергея, оказавшегося вдруг в центре всеобщего внимания, кошки на душе скребли. Он, крещенный в детстве в православном храме, должен сменить христианскую веру на чужую, мусульманскую, только потому, чтобы спасти себя от смерти. Но как жить потом, с не своим Богом в сердце? И защитит ли он когда-нибудь в суровую минуту опасности, не отвергнет ли в час испытания как инородное тело?
После того разговора за столом Сергею было велено срочно штудировать Коран - священную книгу мусульман. Из нее он узнал, что необходимо следовать пяти основным "столпам" и обязанностям. Главный догмат ислама кратко изложен в 112-й суре Корана: "Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Скажи: Он, Аллах, един, Аллах вечный; не родил и не был рожден, и не был Ему равным ни один!"
Первая обязанность мусульманина - верить в то, что Аллах единственный истинный Бог, а Мухаммед его посланник. Вторая обязанность - пятикратная молитва (салят, намаз), которую ежедневно нужно совершать в любом ритуально чистом месте. В пятницу мусульмане посещают соборную мечеть. Третьей ритуальной повинностью является строгое соблюдение поста (саума) в месяц рамадан. Согласно преданию, первое откровение было ниспослано Мухаммеду именно в этот месяц, вот почему пост воспринимается как телесная форма служения Богу.
Четвертое религиозное правило подразумевает выплату закята - обязательного налога на имущество и доходы, который впоследствии расходуется на нужды общины и ее прихожан. Этот принцип распределения как бы уравнивает всех верующих, ведь для Аллаха нет бедных и богатых. Кроме того, приветствуются добровольные пожертвования - садака.
И, наконец, пятой обязанностью мусульман является совершение паломничества в Мекку, прежде всего в "священную мечеть", где находится главная святыня ислама - Кааба. Желательно, чтобы хадж совершил каждый мусульманин, хотя бы раз в жизни (при условии физических и материальных возможностей): в этом случае он получает звание хаджи и уважение соплеменников.
- А еще Мухаммед призывает вести праведную жизнь и готовить себя к грядущему Божьему суду,- по-учительски заметил таджик Рахмон. Коран он начал учить вместе со школьным букварем, поэтому хорошо знал, на какой странице и о чем говорится.
"Саид и его люди, называющие себя мусульманами в седьмом колене, разве праведную жизнь ведут? - чуть не вырвалось у Сергея. - Ведь у них руки по локоть в крови. Не щадят ни чужих, ни своих, играючи, отбирают жизнь, дарованную Богом. А ведь это большой грех, против которого зачастую и молитва бессильна".
Но вслух говорить о закравшихся сомнениях Сверкович не стал. Хоть и не было у него человека в отряде ближе, чем таджик Рахмон, с которым по-русски постоянно общался, когда кашеварили в горном лагере и здесь, в кишлаке, но даже с ним поделиться сокровенными мыслями не решился. А вдруг донесет Саиду, этому отморозку-головорезу, которого Сверкович откровенно побаивался, но виду старался не подавать.
В понедельник, на день рождения пророка Мухаммеда ("Маулид ан-наби") Саид назначил ритуал принятия ислама Сергееем Сверковичем. Мечети в кишлаке не было, поэтому собрали народ прямо на площади. День выдался как по заказу солнечный, безветренный. Местный мулла, полноватый коротышка с бегающими глазками, призвал дехкан помолиться во славу Аллаха. Затем он неторопливо подошел к Сергею, строго смерил его взглядом и на дари через таджика Рахмона торжественно спросил: "Готов ли ты, раб божий, к серьезнейшему шагу в своей жизни? Намерен ли до конца дней своих свято чтить Коран и твердо выполнять все его заповеди?". Сверковича словно рентгеном просвечивали устремленные взоры афганцев, простых дехкан и моджахедов из отряда. Эта была, по всей видимости, кульминация действа. Ведь скажи он решительное "нет" и вся затея провалилась бы, рухнула как карточный домик. Правда, этим он подписал бы себе смертный приговор, который, наверное, тут же на площади от имени Аллаха и был бы приведен в исполнение.
Скорее машинально, чем осознанно, Сергей кивнул головой, а мулла только этого и ждал. И хотя в эти минуты он, безусловно, был тут главным распорядителем и действующим лицом (в переводе с арабского мулла - повелитель, владыка), моджахеды то и дело держали в поле зрения своего командира - одноглазого Саида, молча следившего за процессом. От него, беспощадного и всесильного, в той или иной мере зависели все, в том числе и формально не подчиняющийся никому, кроме Аллаха, духовный лидер.
Сергею велели громко, во всеуслышание сказать: "Я верю в то, что Аллах единственный истинный Бог, а Мухаммед его посланник. - Затем он троекратно произнес. - Ля иляха илля-ллах ва Мухаммедун расулюллах", что является главной частью ритуала принятия ислама.
После завершения всеобщей молитвы, в которой стоя на коленях, впервые участвовал Сергей, по мусульмански нареченный Адамом, к нему стали подходить афганцы. Одни подавали руку, другие слегка хлопали по плечу, а кто-то ограничился сдержанной улыбкой и несколькими словами поздравления. Главный режиссер действа Саид Мухаммед Али был доволен. Наконец-то ему удалось сломить волю "шурави", не только физически, но и духовно подчинить себе этого бывшего русского солдата, которым интересуется сам панджшерский лев -Ахмад Шах Масуд. Он явно хочет использовать того в своей спланированной игре.
ВСТРЕЧА С АХМАД ШАХОМ
- Вставай, Адам, пора в дорогу собираться,- разбудил Сверковича таджик Рахмон. Сергей, впервые услышав свое мусульманское имя, не сразу понял, что тот обращается к нему. Чудно и даже забавно как-то. Что изменилось оттого, что он стал Адамом? Да ровным счетом ничего. Хоть чертом называйте, для себя он по-прежнему Сергей, как мама с папой нарекли. Косвенное воспоминание о родных иголкой кольнуло в душе. "Знали бы они, где я, какая беда со мной приключилась, а, впрочем, может, оно - неведение и лучше? Зачем им расстраиваться, в слезах бессонные ночи проводить, тем более, что помочь ничем нельзя".
Сергей быстро умылся, оделся, на ходу уточнив у Рахмона, о какой дороге речь - дальней или близкой.
Путь предстоял в соседнюю провинцию Парван. В одном из кишлаков на полдень была назначена встреча полевых командиров с Ахмад Шахом. После нее "панджшерский лев" хотел лично побеседовать с бывшим русским солдатом. Но об этом Сергей узнал в самый последний момент.
На двух джипах, в первом ехал Саид со своим заместителем и телохранителем, а во второй, к охране посадили Сергея, добрались без задержек и приключений. Впрочем, таковые сводились к минимуму: власть здесь принадлежала им, борцам за свободу, а не кабульскому режиму Наджибуллы.
В просторном доме за высоким дувалом собралось несколько десятков полевых командиров. Они по-восточному эмоционально обменивались приветствиями и новостями прежде чем приступить к главному - обсуждению плана совместных действий против советских войск на весну-лето. Такие встречи проводились два-три раза в году. Они способствовали лучшей управляемости отрядов Ахмад Шаха, в распоряжении которого в середине 1980-х было уже около четырех тысяч боевиков. Хорошо обученный и вооруженные, с боевым опытом они представляли реальную силу на севере Афганистана. Сам Ахмад Шах, получивший прозвище "лакаб", что по арабски означает счастливый, был серьезным противником, с которым ничего не могли сделать ни советские войска с их самолетами и танками, ни хваленые спецслужбы. Всякий раз, когда, казалось, панджшерский лев оказывался в ловушке, он бесследно исчезал, чтобы через некоторое время вновь громко заявить о себе очередной вылазкой. Так к прозвищу "счастливый" приклеилось еще одно - неуловимый.
Пока шло совещание, Сергей, как велел Саид, штудировал книги на дари. Кое-как он уже мог изъясняться на языке афганских таджиков, хазарейцев, чараймаков и других этнических групп. А вот писать мудреной арабской вязью так и не научился.
Уже вечером его позвали в дом. В центре большой комнаты стоял среднего роста, худощавый человек в жилетке, одетой поверх светлой рубашки. Это и был легендарный Ахмад Шах. Он внимательно посмотрел на застывшего на пороге Сергея, и легким движением руки пригласил подойти поближе, к столу, за которым сидели Саид и несколько незнакомых бородатых моджахедов.
- Как настроение, здоровье?- вежливо тихим голосом поинтересовался хозяин через переводчика.
- Ташакур, все в порядке.
- Мне сказали, что ты недавно принял ислам. Это очень важный шаг в жизни каждого человека, независимо от национальности. А то, что ты русский, теперь не имеет никакого значения. Твоя родина отныне Афганистан.
Немного помедлив, словно обдумывая, стоит ли развивать эту мысль, Ахмад Шах неожиданно спросил:
- Где ты родился?
- В Белоруссии.
- Горы у вас есть?
- Нет, только реки и озера. Они очень красивые. У одного из них я и вырос.
- Наступит время, и с помощью Аллаха мы заставим русских уйти. Афганистан заживет мирной счастливой жизнью, которую выстрадало не одно поколение. И под нашим небом найдется место всем, кто сражался за свободу и независимость страны. Я в это свято верю.
При этих словах он поднял свой орлиный нос, устремив пронзительный взгляд куда-то вверх, а волевое, немного костлявое лицо сделалось каким-то отрешенным и решительным.
Затем, видимо, по условленному сигналу, в комнату вошли двое европейцев, в руках одного из них была переносная видеокамера.
- Часа вам хватит на съемку? - на хорошем французском спросил Ахмад Шах. И услышав утвердительный ответ, ни с кем не попрощавшись, неторопливо вышел с моджахедами в другую комнату.
Сергей, освещенный мощной лампой, остался наедине с иностранными тележурналистами. Старший из них, представившийся Мишелем, (ему было около сорока лет), немного говорил по-русски. Он объяснил, что его группа готовит документальный фильм о событиях в Афганистане для широкого показа на Западе. В нем Сергею отводится одна из главных ролей. Мишель пообещал даже выплатить небольшой гонорар сразу после съемки.
Сверковичу было как-то все равно. Деньги, конечно, не помешают и будут прибавкой к тому скромному ежемесячному жалованью, что платит одноглазый Саид. Но уже первые вопросы французского тележурналиста заставили Сверковича внутренне насторожиться. Узнав от моджахедов о его участии в нападении на советскую автоколонну, Мишель хотел, чтобы Сверкович на камеру в подробностях вспомнил, как все было. Откровенничать Сергею явно не хотелось, тем более прилюдно сознаваться в совершенном, пусть и под принуждением, убийстве тяжелораненого русского солдата. Вторая группа вопросов касалась политики и сводилась к главному: почему Советский Союз, на себе испытавший все ужасы гитлеровской агрессии, спустя четыре десятилетия вероломно напал и оккупировал Афганистан? Насколько сильна в солдатской среде коммунистическая пропаганда и идеология? Почему он, от рождения православный христианин, отрекся от своей веры и принял силам?
По тому, как нервничал француз, с каждой минутой теряя выдержку и самообладание, Сергей понял, что не оправдывает возлагавшихся на него журналистских надежд. С трудом выдавив из себя несколько односложных фраз о том, что никогда не интересовался политикой, к тому же он простой солдат, по воле обстоятельств оказавшийся не только в чужой стране, но и в противоположном лагере, не приемлет войну в принципе. Но вынужден быть на ней, так как у него нет выбора. Этим продиктовано и решение сменить веру.
Какие-то кадры, отснятые в доме и на улице, где Сергей позировал с вымученной улыбкой на лице и с незаряженным автоматом Калашникова в руках, увезли с собой телевизионщики. Обещанный гонорар так, кстати, и не заплатили. Правда, об этом он меньше всего думал, возвращаясь в том же составе назад, в свой лагерь.
БОРОВАЯ
Первый снег, известивший о смене власти в природе, выпал почти на всей Витебщине, в том числе и в Боровой, в тот год непривычно рано - в конце октября. Да так щедро укрыл землю белым полотном, что люди, еще вчера радовавшиеся запоздалому солнцу и грибному изобилию, с печалью в голосе жаловались друг другу: "Это же, сколько опят под снегом оказалось... Эх, хотя бы недельку еще погода постояла". Но у небесной канцелярии свои планы, которые нередко с земными расходятся.
Анна Трофимовна Сверкович как чувствовала, что второе "бабье лето" продлится всего несколько дней, поэтому не стала откладывать тихую охоту до воскресенья. Управившись с домашними делами, три утра подряд спешила в лес с лукошком и ведром. Насобирала опят, зеленок, лисичек впрок: хватило и засушить, и замариновать, и заморозить. Подумала: вернется в следующем году с армии сын, полакомится от души.
Почтальоншу Зину она приметила, когда шла к колодцу по воду. Решила подождать и не переходить ей дорогу с пустым ведром, а заодно узнать, нет ли весточки от сына. Последнее письмо было аж в конце лета. Может, что-то случилось или почта военная так работает, но на душе в последнее время было неспокойно. Муж тоже переживал, но виду не показывал. Все успокаивал ее: мол, когда погода нелетная, как почту из Афганистана доставишь, на верблюде что ли?
- Тебе, Трофимовна, с мужем письмо. Только почему-то не от Сергея, а от командира части. Может, проштрафился или, наоборот, благодарность заслужил,- бубнила Зинка, но Анна ее уже не слышала.
Она бережно взяла в руки письмо и, еще не посмотрев на конверт, почувствовала, что писал его действительно чужой человек. Торопливо стала читать:
"Здравствуйте, уважаемые Михаил Иванович и Анна Трофимовна! С сожалением вынужден сообщить Вам эту горькую правду..."
У нее вмиг потемнело в глазах, буквы, как живые существа, неистово заплясали, сливаясь, а из груди вырвался истошный крик, от которого, казалось, содрогнулась земля: "Нет!".
Анна Трофимовна как ядовитую змею отбросила от себя подальше конверт с фиолетовым треугольным штампом полевой почты и, обливаясь слезами, кинулась в дом, словно прячась от нагрянувшей беды. Она не помнит, сколько проплакала, пластом лежа в кровати, сколько прошло времени, наступило утро или вечер, когда услышала в доме чьи-то шаги. С трудом оторвав от мокрой подушки тяжелую голову, как в тумане, увидела вернувшегося с работы мужа.
- Миша, Сережку убили! - через силу выдавила из себя страшную правду и зарыдала.
- Что ты выдумываешь! Не смей так говорить!- закричал на нее Михаил. И только тут она заметила в его руке то злополучное письмо.
- Здесь ясно написано: ваш сын пропал без вести. Предпринимаются все меры для его поиска. Командир части подполковник Усольцев. А ты уже его, как мертвого, оплакиваешь. Нельзя же так!
Голос мужа все равно предательски дрогнул, как он не старался скрыть волнение. Оно тайком закралось в душу, когда увидел валяющийся посреди двора вскрытый конверт.
- Миша, надо в райцентр, в церковь ехать и молиться за Сережу. Бог не может оставить его в беде. Мы ведь ничем его не прогневили.
О том, что на Сверковичей такое горе свалилось, вскоре узнала вся деревня. Только и разговоров было, что об Афганистане, в котором который уже год идет настоящая война, а по телевизору показывают улыбающиеся лица советских солдат и их в основном мирные будни. То наши воины, верные интернациональному долгу, школу помогли достроить, то дорогу к отдаленному кишлаку отсыпали, а про душманские мины на ней, если и говорится, то вскользь, одной фразой. И угораздило же Сергея в эту горячую точку попасть, будто не нашлось бы ему места службы в огромном Советском Союзе - от Бреста до Камчатки. "Если правда, что на все воля божья, то и обращаться нужно к Всевышнему",- по -крестьянски рассудили деревенские бабы, не зная о том, что у Сергея уже другой Бог в душе.
Утром засобиралась Анна к цыганке Азе, живущей в соседнем селе. Мысль сначала обратиться к ней, узнать, жив ли сын, а потом уже ехать в церковь, родилась минувшей бессонной ночью. Аза прославилась тем, что на картах могла предсказать не только судьбу человека, но и как бы заглянуть в его прошлое. Когда минувшей зимой в Березовке бесследно исчез подросток, она, раскинув карты, навела милицию и родителей на правильный след, сразу заявив, что мальчишку надо искать в озере. Хотя те, кто его незадолго до исчезновения видел, в один голос утверждали, что парень уехал на рейсовом автобусе в район. Там, дескать, и пропал. Потом выяснилось, что автобус сломался, едва выехав за село, и несколько местных пассажиров вернулись домой. А мальчишка тот пошел на озеро (говорят, проверить, не поймалась ли рыба в поставленную накануне вершу), да, к несчастью, провалился под лед. Никого рядом не оказалось, тем более что уже опускались сумерки. Как старая цыганка "вычислила" его труп, до сих пор остается загадкой.
- Проходи, милая, догадываюсь, что не радость, а какое -то горе тебя ко мне привело,- сочувственно встретила нежданную гостью хозяйка двухэтажного коттеджа.
Рассказывая о своей беде, Анна не сразу заметила, как внешне переменилась Аза. Ее руки, ловко перетасовав колоду, разложили карты в определенном порядке, а лицо стало неподвижным и землянисто - серым, как у покойницы. Губы беззвучно что-то шептали, а взгляд был устремлен в одну точку.
Когда сеанс магии был закончен, каким-то уставшим голосом Аза произнесла:
- Жив твой сын. Только он очень далеко находится, поэтому не может домой приехать. Каждый день молись за его возвращение.
Она так и делала. Но уже и первый снег выпал, а никаких вестей из Афганистана не было.
Как-то у сельмага случайно встретила Анна Трофимовна Наташу, бывшую невесту Сережи. Неловко, видать, девушке было, только едва заметно кивнула головой, опустив глаза. И мышкой торопливо проскользнула мимо, словно боясь услышать плохое слово в свой адрес. Анна Трофимовна на нее зла не держала, дело молодое, всякое бывает в жизни. Не всегда же дружба в любовь переходит. Одно обидело: могла бы Наташа, хотя бы ради приличия, спросить о Сереже. Ведь наверняка и до нее слух дошел, что пропал он без вести в Афганистане. А так будто и не знакома с ним вовсе.
Да еще эта Наташина свадьба, как она некстати... Анна Трофимовна вспомнила, что в ближайшее воскресенье, 29 октября в Боровой будут люди гулять и веселиться, желая счастья молодым, и только их с мужем этот праздник никак не коснется.
НОВОЕ ИСПЫТАНИЕ БОЕМ
Зима в Афганистане разная. На юге она больше похожа на нашу осень, а в центральных районах чуть прохладнее, но не настолько, чтобы вспоминать о шубе. И только в горах царствует его Величество зима с сильными морозами и настоящими снегопадами. А в таких условиях особо не повоюешь. Вынужденный спад активности в боевых действиях одноглазый Саид компенсировал практическими тренировками и учебой в базовом лагере. Навыки минирования троп, объектов, стрельба по мишеням из всех видов оружия, физическая подготовка - это лишь неполный перечень занятий, которые позволяли моджахедам быть, что называется, в форме. Иначе "шурави" давно бы уже перебили их как куропаток.
О том, что намечается боевая вылазка в район Джабаль - Уссараджа, где размещен советский мотострелковый полк, Сверкович услышал от Рахмона. Но то, что в этот раз Сергей отправится вместе со всеми, узнал в последний момент. Ему по-прежнему, похоже, не очень доверяли.
Как только стемнело, отряд из тридцати до зубов вооруженных моджахедов во главе с Саидом покинул лагерь. Вытянувшись в цепочку, передвигались скрытно и бесшумно как тени. Безлунная ночь была их союзницей. На рассвете они должны минометным огнем и "эрэсами" (реактиивные снаряды - Авт.) поздравить русских с праздником - Днем Советской армии. Военный городок Джабаль-Уссарадж не случайно выбран в качестве мишени по согласованию с самим Ахмад Шахом. Надо показать этим "неверным", что воины ислама, как львы, готовы сражаться в любое время года до победного конца.
Когда горы уже остались позади, и они втянулись в долину, Саид решил собрать на окраине еще спавшего кишлака обе группы, чтобы внести в план действий некоторые коррективы, а заодно проверить готовность каждого к бою. До рассвета, то бишь, до начала массированного обстрела военного городка, оставался час. Пару недель назад они хорошо здесь порезвились, с трех точек обстреляв полк средь бела дня. Русские, судя по всему, не ожидали от них такой наглости и пока приходили в себя, минометчик Анвар сумел две мины положить прямо перед входом в штаб, который вскоре загорелся. В бинокль Саид с удовольствием наблюдал, как из здания вынесли Знамя и в панике забегали офицеры, толком не понимая откуда ведется огонь. Повторить этот сценарий, только уже на рассвете, очень хотелось Саиду и его моджахедам. Такое почти маниакальное желание, видимо, усыпило бдительность, да и не дооценили они русских, хорошо усвоивших преподанный им урок. Во избежание подобных вылазок, мотострелки значительно усилили боевое охранение. К тому же в район расположения полка вскоре прибыл дивизионный разведбат. В его искусно устроенную засаду и попал в тот предрассветный час хитрий лис Саид.
