Ну вот и настал этот день... День заседания мандатной комиссии, или как у нас ее называли "мандатка". За этот учебный год сколько мы уже слышали это слово... Точнее слышали его много раньше, но вот особо не задумывались над ним... Впрочем, я и сейчас над ним особо не задумывался, достаточно флегматично стоя у подоконника и с чувством небольшого превосходства смотря на лица товарищей... Для многих из них сегодняшний день не просто получение распределения к первому офицерскому месту службы, не просто "путевка в жизнь", как любили говорить замполиты. Для них это вся дальнейшая судьба, ибо еще года два-три назад (а некоторые - и еще до поступления) их родители, подключая всевозможные и невозможные связи, знакомства начали пробивать "хорошие" места...
"Хорошее место" - понятие растяжимое. Для кого-то это будет родной город, или если не родной, то тот, в котором родителям все-таки удалось всеми правдами и неправдами выбить место для своего сына. Для кого-то это будет Москва, но уж эти то ребята знали, что будут служить там с первого дня поступления. Секрет прост - многие из них дети либо офицеров, служащих в Москве, соответственно имеющие московскую прописку, либо каких то важных "шишек", которые просто решают вопросы не только поступления, но и распределения куда необходимо...
Но мне сейчас до всего этого далеко. Еще с первого курса, я и еще несколько десятков таких же "безродных", как нас называл ротный, выходцев из российской глубинки достаточно четко уяснили жестокое, но необходимое правило жизни - из грязи в князи не прыгнешь. По крайней мере сразу... В Москву поедут служить москвичи, в хорошие места в других городах - те, кто решил этот вопрос заранее... За нас просить, решать, выбивать, ходатайствовать было некому. Нами будут затыкать дыры... Точнее кадровый некомплект в различных частях... А образуются эти дыры, как известно там где тонко...
Вот поэтому мы и спокойно стоим, мало волнуясь происходящими за массивной белой дверью событиями. С сочувствием смотрим на тех, кто рассчитывал и пробивался в одно место, но то ли не пробил, то ли комиссия решила по-своему, и в результате получил распределение совершенно в другое место... Правда таких мало, единицы, как правило, все кто занимался этими вопросами, их заранее решил наверняка. Ну да ладно, ни зависти, ни злости к ним нет, каждый сам кузнец своего счастья. Тем более за пять лет хочешь не хочешь, а сроднились... Так что никаких возмущений или обид по поводу того, что кого то отправляют в Царицыно, а меня в Читу, хоть я и учился лучше - нет. Да и быть не может, не принято так в нашем коллективе...
Единственное, что нас занимает - это в каком направлении мы пойдем для "затыкания дыр". Стоим вчетвером, и каждый приводит свои доводы. В общем то все сходятся в одном - таких направлений сейчас два.
Первое - Дальний Восток. Всю жизнь люди из центральной России боялись ехать туда, для многих все, что расположено за "камнем" (Уралом) - что то страшное, темное, непонятное... Приезжавшие оттуда на переподготовку офицеры зачастую рассказывали "ужасы" - про морозы, про бесперспективность службы, про тоску зеленую и прочее... Правда, когда я один раз еще курсе на третьем обратился к начальнику курса с просьбой высказать его мнение о таких рассказах (правда или нет), он предложил для начала обратить внимание на самих этих "рассказчиков" (здесь он имел ввиду то обстоятельство, что находясь в училище эти ребята трезвыми были может дня два-три, и то в день приезда-отъезда). Правда потом подумал и добавил: "Хотя правы они, хорошего там наверное действительно мало, коль они такие оттуда приезжают"... Как узнаю я позже, многие действительно стремились по первой же возможности уехать оттуда... Если не получалось - увольнялись... Поэтому офицеров там не хватает, значит часть из нас поедет именно на затыкание этой "дыры"...
Второе направление - Северный Кавказ. Первая чеченская война официально окончилась в 96-м, три года назад... Но напряжение там не спадает, этот вывод можно сделать даже по "успокаивающим" репортажам из этих мест, а иногда просто по молчанию СМИ об этой проблеме... Что будет - не знает никто из нас, но все чувствуют и понимают, что развязка этого узла не за горами... Кто-то опять начнет переводиться, увольняться, стремясь избежать участия в очередной войне... А это значит, что и эти дыры надо будет затыкать...
За два дня до комиссии, ротный перед строем зачитывал вакансии, с указанием места, где расположена часть. На некоторые места была куча желающих, несмотря на то что мест там было одно или два (как правило, Подмосковье)... На некоторые места курс отвечал полной тишиной, и тишина эта лишь нагнетала неприятное ощущение того, что все равно кто то из нас туда поедет... Возможно именно я...
Честно говоря, все-таки думал я о распределении... Хотя и оттягивал этот момент до последнего... Но где то за полгода до выпуска эта мысль стала приходить мне в голову все чаще и чаще... А так как все таки хороших "теплых" мест мне светить не могло по определению, приходилось думать и выбирать из двух зол меньшее.
Я не боялся Дальнего Востока... Мой отец родом оттуда, много рассказывал об этом крае. И ничего страшного в этих рассказах я не видел. С нами учились парни из Хабаровска, Читы, из Приморья... Один даже с Сахалина был... Некоторые из них будут проситься домой, туда... И ввиду нехватки кадров их пожелание примут с распростертыми объятьями. Но вот мне такая перспектива, почему-то радости не добавляет. Ощущение того, что уехав туда, я как то оторвусь от всей своей предыдущей жизни - впрочем, также говорил и отец, запретивший проситься туда: "Уедешь - больше никогда не вернешься... Пустишь корни там - мы с матерью тебя больше не увидим". Хотя если и пошлют туда - расстраиваться слишком сильно не буду, значит судьба, так уже давно для себя решил.
Совсем другое - Кавказ... Непонятно почему тянуло туда... Что это было? Мальчишество? Романтика? Желание испытать себя? Я и сейчас не смогу дать на это вразумительного ответа, а уж тогда... Наверное в этой тяге присутствовало все - и мальчишество, и романтика, и желание испытать себя... А может быть и желание сделать карьеру, ведь нигде не получишь столько боевого опыта и возможности отличиться, как на войне... Впрочем была и еще одна причина данной тяги - родители должны были получить квартиру в Волгограде, а это как ни крути, все-таки Северо-Кавказский военный округ, значит, попади я в него служить - меньше суток на поезде и я смогу приехать к ним.
В общем, ко дню заседания комиссии я подходил с одной стороны с внешним напускным безразличием, а с другой - с чувством непонятной тревоги от того, что сейчас группа совершенно не знающих меня людей решит мою дальнейшую судьбу, точнее даст ей очередной виток. Куда он заведет - это уж точно никто не знает да и знать не может... Вот от этого и тревога...
Я знаю точно, что есть одно "теплое" место и для меня... Наверняка, узнав откуда я родом, мне предложат вернуться в тот военный городок, откуда я приехал поступать пять лет назад... Что ж, по сравнению с другими местами это может быть и неплохо - там будет далеко от войны, там и служба не такая сложная, как в например на том же Кавказе (был на стажировке и там и там, от того и знал разницу). Но при этом я всегда вспоминал слова своей матери, которая больше всего хотела, чтобы я смог вырваться из этой гарнизонной рутины, в которой они с отцом прожили всю жизнь: "Сынок, поступай именно в это училище, здесь у тебя будет шанс подняться... А вернуться сюда - ты всегда успеешь!". И я поехал, поступил... И сейчас, спустя много лет благодарен своей матери за эти слова... Благодарен ей за то, что именно она чуть ли не насильно заставляла меня усиленно готовиться к поступлению, устраивала меня на различные курсы по физике, математике, английскому, в то время как я мог без особого труда пойти поступать вместе с другими одноклассниками в училище в том же Ростове-на-Дону, где был недобор, и значит пройти можно без особого напряжения... Я помню как это все тяжело давалось родителям, помню их желание и настойчивость помочь мне сделать этот важный жизненный шаг... И если согласиться вернуться туда - значит прахом пойдут все эти труды и надежды, потому как оттуда вырваться уже будет невозможно. Я просто увязну в той же гарнизонной рутине, повторю судьбу сотен таки же "безродных", которые возможно никогда и не смогут уже никогда, что-то изменить в своей судьбе...
С другой стороны и "большие" мамины надежды тоже не оправдались - она была уверена, что я буду служить где-нибудь в Москве (а куда еще могут распределить с элитного военного училища), на худой конец - в Подмосковье... И сейчас то не знаю, что меня ожидает... Но вот знаю точно одно - куда бы не распределили, это уже будет лучше того места откуда я пришел, и главное - есть возможность для последующего жизненного рывка... Вверх или вниз - это уже от меня зависит, но главное, что такая возможность есть!
Вопрос о том, куда идти после школы, обсуждался на моем семейном совете еще года за два до ее окончания. При этом от моего мнения, как от недостаточно серьезного, по типу поступления в морское или десантное училище, родители больше отмахивались. Я, конечно, пытался спорить по этому поводу, но отец, как человек почти три десятка лет отдавший армии и знавший многие, если не все ее особенности, всегда умел аргументировано изменить мое мнение. Например, был период, когда я бредил флотом - на это он просто рассказал мне о некоторых особенностях службы офицеров-моряков, привел несколько примеров. Картина, которая в результате отложилась у меня в голове, значительно отличалась от той, которая была у меня сформирована больше по художественным фильмам, книгам и патриотическим передачам... При этом, несмотря на все это, перспектива выбора всегда оставалась за мной - куда решишь, туда и поедешь. К этому выбору добавлялось лишь пожелание - сделай это с умом, потом уже ничего не изменишь. Был период, когда рассматривался вопрос о моем поступлении в гражданский институт или университет, в то время была мода на экономистов и юристов. Мать один за другим подбирала для меня институты, в основном все эти подборы сводились к где то услышанным хорошим отзывам о них или наличием у них все тех же "модных" специальностей. Сами то мы жили в глухой глубинке, и до ближайшего института, то есть областного центра, было не меньше ста километров. Попробуй наездиться туда, чтобы посмотреть, чего да как там... По этой же причине, эти институты то становились целью номер один, то, через какое то время, забраковывались. Эпопея эта закончится в начале последнего учебного года в школе, когда по очередным, опять же непроверенным, слухам, в очередном университете, который на тот момент должен был стать моей "альма-матер", за обучение оказывается надо платить, причем, как тогда говорили, в "свободно конвертируемой валюте"... Таких средств у моей семьи не было, да и быть не могло никогда. На этом попытки выбрать гражданский ВУЗ для меня закончились, одновременно спало напряжение, связанное с этим. Более того, все мы наверное облегченно выдохнули, хотя бы по той причине, что конкурсы в различные институты, опять же по непроверенным слухам, зашкаливали, а в военные заведения был недобор. Значит и поступить туда проще, значит будет и высшее образование. А это и была главная цель.
Для себя на тот момент я уже четко решил, что поступать именно в военное училище. Армии, в отличие от многих своих ровесников, я никогда не боялся, а как могло быть, если и отец, и оба деда были военными, если всю свою, пусть и небольшую жизнь, я прожил больше по различным военным городкам и гарнизонам? Как то посчитал, и вышло, что больше четырех-пяти лет на одном месте я вообще никогда "оседло" не жил. "Перекати поле" короче... Возможно решение стать военным было и от того, что и другого то я в жизни и не видел. Впрочем, о принятом решении я ни тогда, ни позже не жалел.
Вопрос стоял теперь лишь один - в какое именно? Вариантов и предложений было много: в военном городке было полно молодежи, которые по стопам родителей шли "под погоны". Во время приезда в отпуск, они взахлеб рассказывали о своих училищах, мы же, только готовящиеся к этому шагу, внимательно слушали, чтобы позже определиться самим. В нашей школе, каждую зиму, то есть за два-три месяца до подачи заявления в военкомат, на стене развешивались рекламные плакаты самых различных училищ - танковых, летных, пехотных, ракетных, морских. Каждый выпускник нашей школы, избравший судьбу военного, во время того же отпуска, в обязательном порядке приносил такой плакат директору, иногда их во время уроков заводили к нам в класс, где он рассказывал о выбранной специальности, ее преимуществах перед другими. Был и еще один способ набора добровольцев - представители некоторых училищ, в которых был совсем уж сильный недобор, приезжали к нам, и предлагали вполне неплохую сделку: в определенный день мы должны были прийти заполнить анкету, потом сдать два экзамена (физика и математика) и получить свои оценки за них. После чего нам выдавались справки о том, что такой то, тогда то, сдал экзамены по таким то предметам на такие то оценки. Справка эта оставалась при нас, позже, в случае если не получилось поступить в тот ВУЗ, который планировал, а ждать еще год нет желания, то с этой справкой можно приехать в училище, от которого были представители и проводились выездные экзамены, и пройдя медкомиссию, профотбор, и сдав нормативы по "физо", быть зачисленным. Для многих это было действительно выигрышное предложение, помню я ходил, сдавал выездные экзамены, таким образом, в два училища разом, больше для тренировки, так как в них наверное все таки не поехал бы, и за время, отведенное для сдачи, успел решить и свой вариант, и еще одному однокласснику, специально севшему со мной за одну парту. Он был безмерно счастлив, так как учился не ахти, и сдать настоящие вступительные экзамены для него было под очень большим вопросом, а тут этот вопрос решился достаточно просто. Позже он и поедет, и будет учиться именно в этом училище...
С военными училищами ситуация была та же, что и с гражданскими институтами - выбирались каждое неделю новое, и также регулярно отбраковывались. Разница была лишь в том, что информации о них было побольше, и ее можно было проверить, хотя бы через курсантов или выпускников, благо их в нашем городке хватало. Тем не менее, какого то конкретного решения долго не было.
Ситуация эта разрешилась случайно, причем совершенно неожиданным способом. В один из дней, когда стены школы пестрели от рекламных плакатов разных училищ с объявлениями о наборе, в кабинет директора вошел, как принято называть таких людей, "человек в штатском". О чем они говорили - никому неизвестно, но через некоторое время после его ухода, в тот же самый кабинет были вызваны четыре человека из трех выпускных классов. В их числе оказался и я...
Директор школы положила перед нами с одной стороны вполне стандартный плакат об объявлении набора, с другой стороны он был необычным - во-первых, потому, что его почему то не вывесили на всеобщее обозрение, как и все другие, во-вторых, потому, что об этом училище, несмотря на то, что как нам казалось уже изучили все существующие на тот момент в стране, мы слышали впервые.
Из последующего рассказа директора ситуация прояснилась. Оказалось, что существуют военные учебные заведения, которые набор ведут не на общих основаниях, а подбирают людей сами, при этом подвергая их жесткому отбору. По этой причине только нам четверым, как отличникам учебы, предлагается возможность попробовать силы именно там. Но для этого необходимо собрать, помимо стандартных, дополнительные документы, а также пройти проверки соответствующих органов.
В результате, из нас четверых поехал туда поступать лишь я один. Кто-то отказался сам, ввиду уже определившегося выбора, кто-то не прошел проверок. Меня же привлекла новизна и нестандартность предложения - во-первых, интересно было попробовать себя на этом, совершенно новом направлении, о котором никто толком ничего не знал, во-вторых, юношеское сознание подкупала тщеславная мысль о том, что если получится, я буду первым выпускником школы, сумевшим поступить в "элитное" (а именно так и назвал его "человек в штатском") военное училище.
Правда борьба мотивов все же была - все мои друзья ехали поступать в другие места, и я в этом случае терял возможность быть вместе с ними. Однако здесь опять грамотно внес коррективу отец: все равно, даже если сейчас будете учиться вместе, потом жизнь всех раскидает. "Все время вместе быть не получится... А новых друзей ты там найдешь!" - сказал он, когда я поделился своими сомнениями. И как всегда оказался прав.
Окончательную точку в принятии решения поставила небольшая, выпущенная типографией этого же училища газета, с фотографиями и статьями о его жизни. До сих пор помню фотографию одного из таких курсантов: в камуфляже (это когда армия еще вовсю носила песочного цвета "афганку"), на фоне высокого красивого здания учебного корпуса... И внизу, в первом абзаце статьи, фраза - "курсант такой то, за время обучения в совершенстве овладел не только такой то специальностью, но и вождением различных автомобилей, приемами рукопашного боя в совершенстве, свободно говорит на английском языке". Этакий Рембо... Кто в шестнадцать лет устоит от такого предложения? Я не устоял...
После оформления всех необходимых бумажных формальностей, сдачи выпускных экзаменов в школе оставалось дождаться лишь заветного вызова из училища. Однако он все не приходил, как потом выяснится - так и не придет. То ли почта даст сбой, то ли забудут о "подобранном" кандидате, но все мои друзья и товарищи уже разъедутся поступать, а я буду продолжать ожидать дома... Вопрос опять решит все тот же "человек в штатском", на которого удалось выйти через директора: "Не стоит ждать официального вызова. Он должен быть внесен в списки поступающих, пусть едет!" - таков был ответ. И я поехал... Ехать надо было далеко, с двумя пересадками, но зато я впервые в жизни побывал в Москве, так как одна из пересадок была там. Когда же наконец добрался до нужного города, больше всего меня беспокоила мысль о том, что будет если все таки меня не будет в списках... Больше всего я не хотел, после торжественного объявления всем знакомым о том, что еду поступать в элитное училище, вернуться не солоно хлебавши лишь из-за того, что среди фамилий поступающих, по вине какого то писаря, не будет моей...
На училищном КПП, куда я добрался прямо с вокзала, списков тоже не было. Майор, руководивший сбором и отправкой абитуриентов от КПП до места сборов, на мой вопрос отмахнулся рукой, дав команду залезать в машину, а там, мол, разберемся на месте...
В бортовых ЗИЛах нас доставили на полевой учебный центр - впоследствии здесь, уже курсантами, мы будем частыми гостями. Здесь будут проходить все наши учения, полевые тренировки... Место это почти за тридцать километров от города, вокруг лес. Длинные ряды полевых десятиместных палаток, уже ждут принять на ночлег сотни таких же, как я. Из столовой, в которой уже выставлены такие же длинные ряды столов и лавок, доносится аппетитный, на некоторое время заглушивший волнение, запах обеда. Но это будет после, а пока нас строят в две шеренги, и ведут к палатке для проверки и сбора документов.
В палатке несколько столов, за каждым стоит по одному офицеру. Заходим по несколько человек, в порядке очереди. Пока жду, успеваю познакомиться с пареньком, стоящим рядом. Он из Рязани, сам спортсмен, хоккеист, хотел сначала поступать в десантное училище, но отец настоял на изменении его мнения. "Не один значит я такой"- думаю я, вспоминая свои разговоры с отцом.
Подходит моя очередь... Я захожу и иду к свободному столу. Сидящий за ним капитан, не поднимая на меня глаз, требует мои паспорт и вызов. Паспорт я кладу перед ним, и начинаю быстро объяснять, что вызов мне так и не пришел, и сказали ехать так, без него... Офицер впервые за весь разговор поднимает на меня глаза, и обращается к майору за другим столом: "Петр Иваныч, еще один...". Еще один? Что значит "еще один"? Еще один кому вызов не пришел? Или может еще одного надо сажать в машину и отправлять в город, а оттуда - домой? Мысли начинают водить хоровод...
- Подойди сюда, - подзывает меня майор, которого все другие офицеры уважительно называют "Петр Иваныч" - Фамилия?
Я представляюсь. Он достает из стола прошнурованные в альбом, на больших листах, списки и начинает искать мою фамилию. Ищет долго, сначала ищет букву, с которой она начинается, потом ищет ее среди других, тоже начинающихся на эту же букву. Наконец находит - но тут очередная вводная, с такой фамилией поступает еще четверо. Начинает смотреть по инициалам - в отчестве не совпадает буква... Я чувствую, как холодная испарина начинает покрывать лоб, дыхание приостанавливается... Неужели домой? Столько трудов, бумаг, дорога за тридевять земель - все напрасно?
Палец майора скользит сначала по фамилии, затем по инициалам, дальше в строчке написано, что то написано еще, но в уже темнеет, и в палатке освещения нет, мне на разобрать... "Откуда ты?" - звучит следующий вопрос. Я подробно объясняю, начиная с области, продолжая районом, заканчивая населенным пунктом, на всякий случай пытаюсь объяснить, где это находится на карте. Но майор не дает мне договорить, услышав название военного городка, он захлопывает альбом, отдаем мне паспорт и говорит то, что я жду уже несколько месяцев: "Первый поток, седьмая группа... Свободен! Следующий!". Я выхожу из палатки, еще сжимая свои документы в руках. Все, обошлось, теперь я здесь! Не будет постыдного возвращения домой, будет все как и задумывалось! Нахожу свою "седьмую" группу, там уже в палатке сидят пять или шесть человек. Захожу, знакомлюсь... Через час нас отведут на первый армейский обед, назавтра отвезут в баню, и начнется сдача вступительных экзаменов. Завертелся годами отработанный механизм поглощения очередной партии сырья, но теперь он завертелся и со мной. Что ж, ну вот я и сделал этот первый, но такой важный шаг...
Порядок захода следующий - сначала идут кандидаты на золотую медаль и красные дипломы, за ними - сержантский состав, затем - все остальные... "Остальные" заходят согласно "рейтингу", которые составлялся то ли в кадровом, то ли в учебном отделе... Складывался этот "рейтинг" из среднего балла общей успеваемости, показателей дисциплины и других "общественных" достижений... Не знаю, что именно из этих составляющих сыграло наибольшую роль, но я в списке захода иду первым в числе "остальных" - то есть первым после медалистов и сержантов... "Лучший из худших" - усмехаюсь про себя я... Ну что ж, хоть в чем то мать может гордится за меня, опять не без иронии улыбаюсь я...
В коридоре наконец появляются члены комиссии... По команде мы строимся в две шеренги, приветствуя высоких гостей. Часть из них в штатском, наверное, москвичи из управления кадров. Их сопровождают начальник факультета, и офицеры из отдела кадров училища. На нас они не обращают ровным счетом никакого внимания, знают себе цену, в создавшейся тишине проходят в кабинет, за дверями которого сейчас будут решать, где без пяти минут лейтенанты Иванов или Петров спустя месяц будут представляться для дальнейшего прохождения службы.
Первые прошли быстро... Медалистов всего трое, двоим из них, еще несколько месяцев назад было сделано предложение остаться в училище, заниматься наукой. Один из них местный, его отец - начальник одной из кафедр, всю жизнь той же наукой занимался. Второй - приехал из Хабаровска, но еще на четвертом курсе сумел на какой то научной конференции блеснуть своей собственной работой, с тех пор на него обратили внимание не только учебный отдел, но и ряд преподавателей, которые обращались к нему за помощью в подготовке учебных программ. Молодец, Серега, мы и не ожидали другого поворота. Опять про себя думаю, но без малейшей горечи, что наверное об этом моя мама и мечтала... Да только какой из меня ученый...
К концу второго курса я окончательно понял, что выбранная (в том числе по рекомендации родителей) специальность, мягко говоря, не моя. Не могу сказать, что мне тяжело давались или были неинтересны точные науки, но с детства все же гораздо большую тягу испытывал к гуманитарным. Особенно мне нравилась история, но такой вариант, как поступление в педагогический, пусть даже на истфак, мной была отвергнута еще в выпускном классе школы. Для себя на тот момент я уже четко решил, что поступать именно в военное училище. Армии, в отличие от многих своих ровесников, я никогда не боялся, а как могло быть, если и отец, и оба деда были военными, если всю свою, пусть и небольшую жизнь, я прожил больше по различным военным городкам и гарнизонам? Как то посчитал, и вышло, что больше четырех лет на одном месте я вообще никогда "оседло" не жил. "Перекати поле" короче... Возможно решение стать военным было и от того, что и другого то я в жизни и не видел. Впрочем, о принятом решении я ни тогда, ни позже не жалел.
А посему и большого интереса в обучении я не испытывал, надо признать. Другими словами не было у меня той самоотдачи в обучении и освоении, которая должна быть у будущего специалиста. Хотя учился в целом неплохо, из задолженностей у меня была лишь одна, на первом курсе, да и ту я пересдал через неделю, не дожидаясь окончания сессии - уж очень домой хотелось съездить в отпуск.
Но несмотря на это, я все же из честолюбивых побуждений, уверенно, с первого курса пошел на красный диплом. Зачем он был нужен мне тогда? Опять не знаю, наверное из тех же юношеских честолюбивых надежд... И все шло очень даже неплохо, до одного не очень удачного дня, на третьем курсе....
Наш взвод занимал два класса на одной из кафедр на время самоподготовки, по окончании которой необходимо было выделять двух человек для уборки аудиторий. Как то так случилось, что оба назначенных в нужное время на уборку не явились, а я как раз засиделся в классе, что то доделывал... В это время зашла дежурная лаборантка, как узнал я позже - жена заместителя начальника кафедры.
Зачастую отношение у таких дам к людям, имеющим звание и должность ниже, чем у мужа, а также к членам их семей, достаточно высокомерное, если можно так очень мягко сказать. На таких как мы они смотрели лишь как на двуногих из семейства "камуфлированных в сапогах", обращались лишь, когда возникала необходимость выполнять какую то работу по переноске тяжестей или отмыванию различных помещений. Разговаривали они при этом чуть ли не сквозь зубы, считая наверное, что это наша святая обязанность выполнять все их указания, причем бегом... На всю жизнь запомнил одну такую "даму", которая работала в одном из моих любимых мест - училищной библиотеке. Огромных размеров, она восседала за столом, на просьбы выдать ту или иную литературу сначала одаривала взглядом, в котором читалось: "дадите вы мне покой или нет? Ходите и ходите...", после чего нередко можно было услышать, что таковых журналов, например, не имеется, хотя еще лишь вчера я брал их... Если вдруг все же нужная книга или журнал находились, то в залог необходимо было оставлять либо читательский, либо военный билет. Мотивация таких залогов была проста - а вдруг ты утащишь журнал (книгу) с собой? Ищи тебя потом...
Правда, такими были не все. В другой библиотеке, художественной, которая располагалась в клубе, работала совершенно другая женщина. Спустя все эти годы я еще помню ее имя - Галина Яковлевна. Да и она помнила всех нас поименно, причем относилась к курсантам, а при сложившемся вышеописанном отношении это особенно мы ценили, как к полноценным людям, и только на "вы"! Замечательная женщина, помню, как именно с ее помощью я открыл для себя многих писателей, причем до прочтения книг я даже не слышал их имен. И надо отметить, она никогда не ставила мне это в вину, наоборот спрашивала: "понравилась книга? Тогда рекомендую вам еще и эту - тоже понравится". И никогда не ошибалась...
Вошедшая в кабинет лаборантка увидела, что я сижу один и громко спросила: "ты дежурный?". И не дождавшись ответа, скомандовала - навести порядок в аудитории, после чего перенести какие то ящики ей в лаборантскую.
Мне надо было бежать на тренировку, да и выполнять работу вместо невесть куда пропавших дежурных особо не хотелось. Я попытался объяснить ей, что я не дежурный, и мне надо идти, а дежурные придут и сделают все что необходимо... Я не успел даже договорить, как ее глаза расширились от такой "наглости"... "Фамилия!" - коротко выдохнула она... Я назвался... "Я буду сейчас звонить начальнику курса, будешь наказан за срыв уборки!" - пригрозила она. Поняв, что убедить ее не только подождать минут десять до прихода дежурных, но вообще в чем-либо, я проглотил все что хотел выдать в ответ.... Себе же боком выйдет потом... Стиснув зубы я лишь сказал: "Где веник и тряпка?"...
Через два дня у нас был экзамен... Принимал его непосредственно начальник этой же кафедры, полковник Богатеев... В целом неплохой мужик был, не злой, умный... Предмет любил свой до фанатизма... Но минут за двадцать до начала ко мне за сигаретой подошел Колян "Змей" из второго отделения... "Слышь, Джон, я сейчас помогал плакаты тащить на экзамен... Там лаборантка стояла у начальника в кабинете, и говорила, что ты ей на днях нахамил, и отказывался убирать... В общем будь готов, на всякий случай...". Готовиться особо некогда было - я заходил, как обычно, в первой "пятерке" отвечающих, мы "задавали темп", то есть должны были создать хорошее настроение преподавателю своими хорошими ответами. Билет у меня, помню, был не самый сложный, я был уверен в себе, причем настолько, что даже пошел отвечать первым. Наверное, надеялся, что Богатеев все-таки будет объективным, и не примет во внимание слова этой истерички...
Внимательно выслушав ответ, и погоняв по общему курсу, Богатеев задал еще несколько вопросов. Когда я начал отвечать, он как обычно активно подключился к обсуждению, чем совершенно рассеял мои последние страхи... Однако я рано расслабился - устало сев на место, и внимательно посмотрев на меня, сказал: "ну что ж, в целом нормально. Трояк! Свободен".
Так незатейливо мой путь к заветному диплому с отличием был прерван. Не помню, чтобы сильно расстроился по этому поводу, более того, у меня с того дня появилось даже пренебрежительное отношение ко всякого рода "медалям", "красным дипломам" и прочим атрибутам "передовиков"... И уж тем более к липовым... Позже, сидя уже на других экзаменах, мне придется наблюдать, как какой-нибудь кандидат например на "диплом с отличием", в панике будет озираться по сторонам, с просьбой подсказать какой то упущенный во время подготовки момент, чтобы не занизили оценку, или что еще хуже, унижаться перед преподавателем, вместе с курсовым офицером доказывая, что у него вся "зачетка" - одни пятерки, и четверка или тройка ее испортят... И при этом испытывать чувство радости от того, что мне подобную процедуру проходить не надо... Так что все что не делается - все к лучшему!
Впрочем учиться хуже я не стал... На той же сессии я правда получили еще пару троек (уже больше из принципиального нежелания тянуться за хорошими оценками), но позже сделал правильный вывод для себя, что пусть звезд с неба хватать и не надо, но вот и опускаться дальше тоже не стоит. Другими словами, как говорил один из замов начальника училища, во время воспитательных бесед с нами: "нельзя совершенствовать мир своим несовершенством". В дальнейшем мне удалось вернуться в нормальное русло учебы, я опять вышел на прежний уровень, более того, мне даже доставляло определенное удовольствие доказывать стоя у доски, преподавателям, которые видя предыдущие тройки изначально считали это пределом моих возможностей, что представление у них обо мне неверное, и придется поставить мне "четыре" или "пять"... Мне нравилось учиться не для показателей, дипломов - мне нравилось учиться для себя.
- Слышь, Джонни, - ко мне подошел мой друг Ленька Пантелей - говорят, что они сами там уже всех раскидали куда надо, а нас просто так послушают...
Вообще то он был Алексей, но звучная фамилия с первого дня определила шутливое обращение к нему - Леня... Даже кличку ему не выдумывали, разве что иногда, опять же шутливо называли его "Толстый", за его размеры... Но Ленька никогда не обижался, он был от природы добрым и беззлобным парнем... С ним мы сошлись когда его перевели из первого взвода. Случилось это так: у него в городе жила бабушка, он был любителем слазить через забор в "самоход". Так его поймали по моему два раза... Причем "засыпался" Ленька вообще по глупости - будучи без очков, он не рассмотрел, стоящего перед собой мужика на остановке, и подойдя сзади, хлопнул его по плечу и спросил закурить. "Мужиком" оказался командир первого взвода, который в итоге "прикурить" ему по-взрослому... В первый раз объявили трое суток ареста, на второй - встал вопрос об отчислении... Почему то я тогда обратил на него внимание - высокий, полный, он с понурым видом стоял перед строем с опущенной кудрявой головой под звучные перекаты баса начальника курса о его дисциплине - мне стало жаль его... Я вспомнил как вместе с другими смеялся над его размерами, невозможностью сдать нормативы по "физо", рассеянностью, безобидностью... Вспомнил о том, что с ним на тот момент почти никто не общался из нашего взвода, только по мере необходимости... Представил себя на его месте... Что меня тогда толкнуло на этот поступок не знаю, но после очередного построения, когда было объявлено о том, что на этой неделе будет решаться вопрос об отчислении, я подошел к Леньке в курилке, и начал разговор... Тогда я не курил, хотя и умел, но каждый раз когда он шел курить, стал теперь звать и меня... Вот так в этой курилке и началась наша дружба... Через несколько дней, я зайду к тому же начальнику курса в кабинет, и предложу ему взять Пантелея на поруки - мол, до первого "залета", а если что - отчисляйте обоих... Ротный разумеется тогда послал меня подальше с моими предложениями... Леньку в итоге так и не отчислили, он благополучно доучился до конца, а я с того времени приобрел друга и вредную привычку курения.
- Лень, ну раз решили, значит решили, - пытаюсь, не выдавая волнения невозмутимо ответить я - Что теперь то метаться? В конце концов, дальше фронта не пошлют, меньше пули не дадут...
Ленька улыбается на мою шутку, наверное часть моего спокойствия переходит и к нему. Впрочем, он и сам особо не волновался, настрой у него такой же как и у меня...
Хотя причин для волнения у него все таки побольше - год назад он женился на медсестре из городской больницы, теперь ждут "пополнения"... Ему бы действительно в "дыру" не надо, я даже знаю, что он хочет остаться в родном городе... Он и проситься будет чтобы здесь оставили, при училище, хотя бы в батальоне обеспечения... Жене ж рожать скоро, тут и квартира у него есть... Это у меня все просто, "ни с переду, ни с заду", сел на поезд да поехал... Даже контейнер не нужен - имущества у меня пара сумок с вещами да комплект формы, полученной со склада. Мне в этом плане "повезло" больше...
К моменту выпуска уже многие из нас успели обзавестись семьями. Кто-то привозил жен из родных мест, кто-то "порадовал" местных девчонок. Меня эта участь обошла стороной - дома у меня даже толком девчонки то не было, так несколько знакомых, но о чем-то серьезном речи даже не было. Здесь же моя холостяцкая жизнь чуть не дала сбой...
Случилось это на свадьбе у того же Леньки, где я был дружком. Свадьба была веселая, шумная, с полагающимся широким русским застольем... Народу тоже было много, из всех приглашенных я знал лишь несколько человек, да и тех случайно видел когда был в гостях у Леньки или его невесты Ольги. Подружка невесты, тоже медсестра из горбольницы, попалась веселая, так что во всех "выкупах" невесты и прочих традиционных свадебных играх, мы участвовали раскованно, с задоринкой, чем изрядно повеселили молодоженов и всех приглашенных.
На второй день гуляний, во время танцев, я вдруг заметил, что на меня пристально смотрит одна из танцующих. Взгляд был не просто изучающее-оценивающий, как обычно представительницы женского пола рассматривают мужчин, привлекших их внимание, он был именно пристально-завораживающим, так наверное смотрит на свою добычу львица перед прыжком... Девушку эту я видел впервые, на свадьбе она сидела далеко, кажется с родителями, да и не знал я никого на том конце стола, а потому и не подходил туда. Несмотря на то, что девчонка была красивая, я внимания на нее тогда не обратил. Во-первых, она показалась мне слишком юной - рассматривая ее во время того же танца я подумал про себя, что скорее всего первый курс местного педагогического, а может вообще только школу закончила... С такими хлопотно и тяжело, голова не поймешь чем у них забита в это время, да и сами они толком не знают чего хотят. Да еще и мама с папой тут же сидят - начни сейчас знакомиться, либо сразу же начнут рассматривать как потенциального жениха, либо зарубят любую инициативу на корню. Во-вторых, не любил я женщин, которые вот так вот слишком напористо и бесцеремонно на шею вешаются... В общем, продумав все это во время танца, я отбросил все мысли о возможном знакомстве с этой настырной мадемуазель.
Но все-таки я недооценил ее настойчивость. Все последующие медленные танцы она сама приглашала меня, не обращая внимания на то "белый" он, или еще какой то... Во время танца она все тем же взглядом неотрывно смотрела в мне в глаза, причем в какой то момент у меня даже появилось ощущение того, что пора "сматываться"... Все разговоры я пытался перевести в шутку, тем более когда понял, что мадемуазель немного перебрала вина в этот вечер... Но и тут я опять недооценил ее - когда гости начали расходиться, она подошла ко мне и отозвала в сторону. "Если захочешь меня найти - найдешь через Лешу (они так Леньку называли). А я буду ждать...".
"Ну и жди..." - подумал я про себя тогда, и поехал домой в отпуск. Спустя месяц я вернулся в училище, и снова наступила для меня привычная курсантская жизнь. Но в один из сентябрьских вечеров, по возвращению из увольнения, а был я как раз в гостях у Леньки с Ольгой, я поймал себя на мысли, что уже многие вот так вот живут в семье, где тепло и уют... Наверное это хорошо, когда вечером тебя где то ждут... Тут же посчитал, что почти все мои друзья и товарищи по училищу уже либо были женаты, либо были на пороге этого грандиозного события в своей жизни. И тут снова поймал себя на мысли, что у них вроде как все хорошо в этом плане, а я - остался один... И буду идти опять в казарму, завтра после занятий снова выйду бесцельно бродить по городу, который за четыре года был обойден мной наверное тысячу раз, затем также вернусь в казарму... Один... На очередные праздники, когда будут несколько дней подряд будут выходные, снова выйду в город, опять один, потому как у Леньки теперь есть Ольга, у Макса - Галя, Леха не пойдет вообще, он снова зубрить что-нибудь будет... Опять один... Можно конечно пристать к любой компании из наших, которые пойдут в какой-нибудь кабак... Только подобные походы уже приелись... "Один" - снова мелькнуло у меня в голове, и чувство зеленоватой тоски поползло по грудной клетке...
В последний раз я испытывал такое чувство одиночества несколько лет назад, когда на новогодние праздники также вышел в увольнение в город, который еще совсем не знал. Идти мне особо было некуда, да и не на что - стипендии курсанта первого курса хватало лишь на пачку хороших сигарет и пару шоколадок. Никаких знакомых в городе на тот момент тоже не было, но возвращаться в казарму мне не хотелось, и я просто гулял по центральным улицам, пытаясь подобной прогулкой забить чувство голода и холода, которые преследовали с обеда. Но надолго меня не хватило, и уже вечером, под свет зажегшихся фонарей я устало побрел назад...
Были первые числа января, вся страна еще была в разгаре встречи Нового года. Народу на улице уже почти не было, лишь редкие опаздывающие в гости торопливые обыватели попадались мне навстречу. Зато уже из многих окон доносились радостные возгласы гуляющих, звуки музыки, мелькали огни гирлянд на елках... Шел густой снег, мои шинель и шапка уже отсырели, не говоря о ногах в форменных ботинках... Но что то заставляло меня не прибавлять шаг, что то держало меня около этих окон, за которыми веселились и гуляли люди... И вот тогда то я и ощутил щемящее чувство одиночества, может быть впервые в жизни... Где то там, за тысячу с лишним километров отсюда, родители, бабушка, приславшая мне на неделе посылку с конфетами, которую мы в тот же день "добили" с пацанами из моего отделения... А я здесь, один... И никому нет дела до этого замерзшего паренька, в военной шинели...
Впрочем, подобный настрой у меня был недолгим. Заставив себя встряхнуться и собраться, я сказал себе, что знал, зачем и куда ехал, со временем обрастешь ты и друзьями, и знакомыми, и девчонок вон сколько ходит по улицам. И отогнав от себя остатки грусти, решительно зашагал в казарму...
Со временем у меня действительно появились и друзья, и знакомые, и девчонки. И подобные мысли об одиночестве в голову больше не приходили, а если что-то вроде тоски по дому, все-таки начинало появляться в сердце, то в компании тех же друзей эти чувства отходили на второй план. Потому как дружили мы действительно крепко, несмотря на то, что бывало всякое.
И вот это чувство опять закралось в душу... Оно не было таким сильным или давящим как тогда, зимой на Новый год... Просто в компании друзей от него уже не уйти, так как у друзей на первом плане уже не компания, а семьи и близкие подруги... "Подкаблучники" - так в шутку иногда называл я их, когда на мой призыв пойти всем вместе куда-нибудь, они отвечали отказом, ссылаясь на встречи со своими пассиями. Со временем таких отказов становилось все больше, собирались вместе мы все реже, разумеется не потому, что дружба наша ослабла, а просто потому, что у любого мужчины в жизни наступает момент, когда на первое место выходит семья со всеми своими радостями и проблемами, а друзья отходят на второй план.
Пребывать в подобном настроении духа не хотелось. Поэтому перебрав в голове все возможные варианты действий, а их было не так много - либо с одной из компаний в кабак, либо развеять тоску проведением времени с какой-нибудь девчонкой - я выбрал второе. Но вот тут как раз и возникла загвоздка - старые знакомые меня уже не привлекали, а новых искать поздним сентябрьским вечером - явно не сезон. Не в парк же городской идти, как делали мы еще в первые вылазки в город компанией... Холодно и темно, да и не гуляет уже никто, одним словом - нечего там ловить... И тут я вспомнил про ту настырную, с Ленькиной свадьбы... В таких вопросах я обычно долго не раздумывал, предпочитая действовать в лучших гусарских традициях - "либо думать, либо рисковать", поэтому дойдя до ближайшего таксофона позвонил Леньке, с просьбой найти ее телефон...
Через час мы встретились с ней на остановке. Она пришла на встречу в короткой черной мини-юбке, которая хорошо шла под элегантный черный пиджак. В довершение всего, она словно знала мое слабое место - длинные, густые. светлые волосы были распущены по плечам... Вечно меня этот женский прием укладывал на лопатки... Наверное вот эти вот длинные распущенные волосы плюс умение элегантно одеваться и выбили у меня из головы не только чувство тоски, но и остатки осторожности, которой я решил придержаться на время первых встреч, помня ее поведение на свадьбе... Я решительно шагнул к ней...
Оля... Так звали эту настырную барышню, которая вела себя в этот раз гораздо более выдержанней, чем в день нашего первого знакомства, однако все же выдавая свои устремления чересчур сильно сжимая мою руку во время прогулки по парку. Как будто радовалась, вот я и поймала тебя, как та львица свою жертву... "Ну, ну - про себя думаю я, - не торопись радоваться, девочка, еще не поймала...". Но при этом мне лестно чувствовать, что такая красивая девчонка идет со мной под руку и радуется этому. А главное - тоска ушла окончательно, значит жизнь наладилась, а дальше поглядим...
Мы шли по парку и разговаривали на различные темы. Ей было интересно откуда я, моя семья, куда намерен поехать по выпуску. Я в промежутках между ответами, рассказывал ей анекдоты или смешные случаи из военной жизни. Она слушала внимательно, но видно, что ей интересны не сколько мои рассказы, сколько мое мнение о ней. На эту тему я специально не заводил разговоров, обращая все в шутку.
На небольшом мостике через Оку, мы остановились, посмотреть плавающих уток. Подул прохладный осенний ветер, и она непроизвольно ежится от холода... Подумав несколько секунд, я привлекаю ее к себе, обнимаю... Мои губы тянутся к ее лицу... Она совсем не сопротивляется, наоборот прижимается ко мне...
Мы стали встречаться... Сначала пару раз в неделю, потом каждый день... Спустя пару недель после первой встречи, она пригласила меня к себе домой. Все-таки пришлось знакомиться с родителями, правда был в этом свой плюс - ее мама щедро кормила меня ужинами, а по выходным - еще и обедами. Что ж, неплохое подспорье для вечно голодного молодого организма. Спустя еще какое то время я завсегдатаем всех праздников этой семьи - поездок к бабушке, дней рождений, православных и государственных праздников... Сначала я пытался избегать этого, но постепенно тепло и уют, которые я испытывал там стали затягивать. Друзья посмеивались надо мной, мол "последний из могикан" тоже попал в умелые женские руки. Ленька, хитро улыбаясь, во время наших разговоров на эту тему, хлопал меня по плечу со словами: "Родственником станешь!" (она была его сестрой, кажется в третьем колене). В ответ я лишь улыбался, даже не возражая им. Быть может потому, что я уже в глубине души был согласен с подобным раскладом.
С каждым днем, неделей, месяцем мы привязывались друг к другу все больше. О каких-то планах на будущее мы не разговаривали, разве что в шутливой форме, но при этом каких-либо сомнений в том, что будем вместе - не было. Правда она наверное ожидала от меня именно официального предложения, но что то удерживало меня от этого шага... Надо отдать ей должное, на этом она никогда не настаивала, по крайней мере вслух. Нам просто было хорошо вдвоем, и мы оба радовались тому, что любим друг друга.
В феврале я сдал последнюю сессию, следующим этапом должна была стать войсковая стажировка, с последующим выходом на подготовку и защиту дипломного проекта. Все складывалось хорошо, на стажировку я попал в Северо-Кавказский военный округ, как и хотел, более того, я попал в Волгоград. Это означало, что до дома лишь несколько часов езды, и я смогу навещать родителей. Со мной в эту же воинскую часть ехал Ленька, и это тоже радовало - когда друг рядом всегда лучше и веселей. В общей сложности я должен был вернуться через полтора месяца...
Перед отъездом я конечно же пошел к ней. Поезд у меня был ночью, и мы все это время сидели на кухне, пили кофе. Ни я, ни она даже не догадывались, что это наш последний вечер...
Когда я вышел на улицу, я почему то обернулся и посмотрел на ее окна... "Жди меня, я вернусь к тебе" - про себя пообещал я, и быстро зашагал к вокзалу...
Начались мои первые, пусть тренировочные, командирские будни. Мне нравилась служба, нравилось проводить занятия с бойцами, нравились выезды на учения. Казалось, что у меня это хорошо получается. В голову одну за другой приходили планы о строительстве быстрой карьеры, последующем поступлении в академию... Все мое время тогда занимали лишь эти вопросы.
Разумеется, я думал и об Ольге. Я представлял, как мы с ней переедем сюда, как она будет ждать меня вечерами, как мы будем жить вместе. За все это время мы общались лишь через письма, пару раз написал ей я, одно письмо пришло от нее. На 8 марта я позвонил ей, поздравлял с праздником. Иногда ко мне приходили сомнения - не тороплюсь ли я, ведь это все-таки очень важный шаг в жизни, но каждый раз я отгонял эту мысль. Вроде бы все шло, как и должно идти.
Срок стажировки подошел к концу. Начальник штаба полка на прощанье поблагодарил нас за службу, пожелал успехов в дальнейшем, пожал нам руки и организовал нам служебный автобус до вокзала. Мы все, а было нас одиннадцать человек, радостно сели в поезд, который должен был отвезти нас для последнего рывка за офицерскими погонами - получение диплома и выпуск. Меня этот же поезд вез еще и к другому повороту судьбы...
Едва успев помыться и переодеться с дороги, я поехал к ней... По дороге представлял, как она наверное кинется мне на шею, как мы, истосковавшись друг по другу, не будем разлучаться все выходные, ровно перед которыми я успел приехать... Была ранняя весна, солнце уже начало отогревать только убравшую снежный покров землю, местами начала пробиваться первая зеленая трава - природа просыпалась после долгой зимы - и этот весенний воздух пьянил, уже без того хмельную от радости голову. Все это - и предстоящая встреча, и выходные, которые мы сможем провести вместе, и начало весны - создавало то радостное настроение, которое классики литературы называют ощущением счастья...
Дома ее не было. "Странно, - подумал я, - ведь она же знала когда я приеду... Ну ничего, наверное не рассчитала по времени, или перепутала чего то". Выйдя на улицу, я остановился около дороги между домами, которая вела к остановке. Ждать пришлось не очень долго, наверное, минут десять-пятнадцать.
Когда я увидел знакомую фигуру, выходящую из автобуса, сердце забилось сильнее, захотелось бежать к ней навстречу, но я решил все-таки довести сюрприз до конца - выйти к ней когда она начнет поворот к дому... Я прижался плечом к стенке дома, и смотрел как она подходила ко мне... Ну наконец то...
Но увидев меня, она ни ускорила шаг, ни бросилась ко мне на шею, как это было раньше... Улыбнувшись, она также неспешно подошла, как будто мы расстались всего десять минут назад, и остановилась на расстоянии, которое называют "пионерским".
- Привет, - обычным, не выражающим каких-либо радостных эмоций голосом, сказала она - А я тебя не ждала... Точнее говоря, совсем не ждала...
Слова, которые я готовил в течение всего времени разлуки и которые хотел сказать ей сейчас, застряли у меня в горле... К тому пьянящему, еще не успевшему отхлынуть, чувству радости, понемногу, капля за каплей, начало прибывать другое, горькое, отрезвляющее... Совсем не ждала - что это может означать? Она разлюбила меня? Может, просто отвыкла? Или просто она имеет ввиду то, что не ждала в этот день?
Но действия уже начали опережать мысли, я без слов делаю шаг к ней и прижимаю к себе... Она не сопротивляется, но и нет того встречного движения с ее стороны, какое было раньше и которое я так ждал в этот момент... Вместо губ для поцелуя она подставляет щеку...
Наверное, она решила пожалеть меня в этот вечер... Он прошел, в основном, в разговорах на отвлеченные темы, но все в ее словах, поведении, взглядах говорило - это уже не та Оля, от которой я уезжал два месяца назад, это совсем другой, уже чужой для меня человек. Точнее, это я уже для нее чужой...
На следующий день, когда я опять приехал к ней, она впервые не пригласила меня в дом, а предложила прогуляться... Едва выйдя на улицу, смотря куда то в сторону, она выдала, наверное уже давно заготовленный и давно отрепетированный монолог о том, что нам необходимо расстаться. Конкретные причины она так и не назвала, точнее что то она говорила по этому поводу, но явно за этим решением стояло другое... Уже перед дверью, наверное, чтобы как то утешить меня она скажет: "Я тебя никогда не забуду, мне было очень хорошо с тобой". Я промолчу, и лишь буркнув в ответ: "Сомневаюсь..." пойду вниз по лестнице...
Позже, когда через день-другой приду в себя, я решу продолжать бороться за нее - я буду названивать ей вечерами, каждый раз получая один и тот же ответ, что ее нет дома, я буду караулить ее возле подъезда, и видеть как она с остановки перебегает на другую сторону улицы, чтобы не встречаться со мной... Это будет очень тяжелый период для меня - именно в это время начнется подготовка к защите дипломного проекта, а я буду неделями сидеть перед пустой тетрадью, и в голову не будет идти ничего, кроме мыслей о ней. В это время я старался избегать всего и всех - друзей, наших шумных предвыпускных гулянок, просто прогулок по городу, потому что все и везде напоминало о ней. Даже родителям старался звонить как можно реже, потому как первое, что они спрашивали, было: "Как Оля?". Любое упоминание, воспоминание о ней вызывало тупую, щемящую боль в сердце... Порой меня посещала мысль о том, что она все-таки позвонит, вернется ко мне... Но это были лишь несбыточные фантазии...
Спустя какое то время я узнаю главную причину такого ее решения - во время моего отсутствия она встретила и полюбила другого. Потом она бросит и его, потому что встретит и "полюбит" еще одного...
Так пройдет почти полтора месяца. Со временем я смогу собраться, усилием воли заставить себя перестать думать о ней, переключиться на учебу, даже сумею за оставшееся до защиты время очень неплохо написать дипломный проект, а после и защитить его... Но по-прежнему буду стараться избегать всего, что каким то образом связывало с ней, ведь даже просто идущая по улице и похожая на нее девушка уже вызывала все ту же самую боль в сердце...
Из-за двери появляется сияющий, как начищенная бляха на солдатском ремне, Леха Николаев, сразу же подходит к нам с Ленькой, ожидая нашего общего вопроса: "Куда?". Но мы нарочно молчим, хотим подзадорить его сказать самого, хотя необходимости в этом явно нет - широкая, от уха до уха, улыбка могла означать лишь одно: Леха, как хотел, едет в Воронеж, будет преподавать в "учебке", готовить младших специалистов. Поэтому, вместо вопросов, мы молча, с встречной улыбкой, которая означает "рад за тебя, брат", поочередно жмем ему руку... Я смотрю на него, и подумал, что таким же, буквально распирающим от счастья, я видел его лишь в тот день, когда нам зачитали приказ о нашем зачислении в училище...
С Лехой мы познакомились там же, на полевом учебном центре, или, как его сокращенно еще называли, ПУЦ. Уже прошли почти сутки, как для меня остались позади волнения из-за не пришедшего вовремя вызова, нашу палатку за это время заселили под завязку - десять человек, уже свозили в баню, уже были "добиты" все те домашние припасы, которые удалось спрятать во время санитарной проверки по приезду. И уже началось то самое, пока еще очень легкое, но уже заметное чувство голода, которое через некоторое время приобретет просто гигантские масштабы, и не будет отпускать ближайшие несколько лет, в том числе долгое время и после окончания училища...
Возвращаясь с обеда, я проходил через палатки, которые еще пустовали, но должны были вот-вот заполнится новыми жильцами. Со мной вместе шел солдат со звучной кличкой "Лавруха", он был старше меня на пару лет, успел закончить техникум, и даже призваться в армию, из которой теперь решил поступать в училище. Несмотря солидную для наших лет, разницу в возрасте и "социальном положении" - ведь он все таки уже хоть немного, но успел отслужить, а мы были по военной терминологии даже не "духи", а так, "запахи" - Лавруха быстро сошелся с нами, общался без напускного высокомерия. Единственное, что его интересовало - это наличие у нас съестного, ведь солдаты, приехавшие поступать из частей, находились здесь уже недели две, и при случае не отказывались побаловаться домашней едой.
Проходя мимо одной из палаток, которая еще до обеда была пустой, мы заметили в ней "пополнение". Зайдя в нее, увидели сидящего на нарах высокого, чернявого паренька, с большой дорожной сумкой в руках. Лавруха, у которого был на еду особый нюх, сразу же понял, что новенький только прибыл, и значит, у него будет чем поживиться.
- Здорово, - сказал он протягивая ему руку, - Игорь...
- Алексей - как то тихо ответил новенький, и почему то смутился.
Но Лавруху это волновало меньше всего:
- Пожрать есть чего? - не снижая оборотов продолжал он сверлить взглядом новенького.
Тот молча расстегнул сумку, и достав оттуда пакет овсяного печенья, протянул Лаврухе, который сразу же потеряв к нему интерес, переключившись на поедание добычи... Я взял одно печенье, и сел рядом с новеньким, которого прибытие на ПУЦ видно совсем не радовало.
- Откуда ты? - спросил я его, пытаясь завязать разговор, чтобы подбодрить его.
- Из Воронежа - угрюмо ответил Алексей и опять уставился взглядом на нары.
- Воронеж - хрен догонишь! - с набитым ртом, пошутил повеселевший от сытости Лавруха - Ну ладно, я пошел, смотрите, на построение не опаздывайте!
Мне все-таки удалось разговорить Леху из Воронежа. Он оказался достаточно веселым, умным парнем, хоть и не в меру застенчивым. Мы вместе ходили сдавать экзамены, вместе бежали кросс на сдаче "физо", а вечерами сидели и болтали за жизнь на спортгородке.
Жизнь связала нас не только на ПУЦе, где мы жили в соседних палатках, но и позже, когда мы попали сначала в один учебный взвод, потом еще и в одно отделение. Я даже приеду на какие то праздники к нему в Воронеж, где познакомлюсь с его родителями и сестрой. Еще позже, уже ближе к выпуску, мы вдвоем будем снимать комнату в городе. Так неразрывно мы дойдем вплоть до выпуска.
Но это все будет позже. До этого момента надо будет пережить еще целых пять лет, пять лет, за которые мы все перезнакомились, сроднились, "срослись", как говорил начальник курса, стали единым целым. Теперь уже трудно сказать, когда это произошло. Наверное началось прямо с того момента, когда после читки приказа о зачислении, нас побрили под ноль, и отправили в училище, получать форму и размещаться в казарме. Тогда мы, в большей части, еще совсем не знали друг друга, да и времени на более глубокое знакомство еще не было - взялись за нас сразу же, выжимая все возможные соки...
Первым, начавшим процесс "выжимания", был курсант четвертого курса, старшина Гречко. Несмотря на то, что он был курсантом, по возрасту он значительно отличался даже от своих однокашников. У него уже была семья и ребенок, которые жили в городе, с ним уважительно разговаривали наши курсовые офицеры. Мужественный, поджарый, мускулистый, загорелый - это первое, что бросалось в глаза. Он проводил с нами время от подъема и до отбоя, успевая за это время загонять так, что на первой вечерней поверке у меня пошла кровь носом. Спуску не давал ни в чем, тот же утренний подъем роты, не успевавшей подняться, одеться и построиться за сорок пять секунд, менялся на "отбой" - те же сорок пять секунд, но уже в обратном порядке. И так пока не уложимся в норматив, каждое утро, и вечер. Зарядку проводил лично, бегал, отжимался, подтягивался, качал пресс вместе с нами, при этом давая многим фору. Помню, как восхищенно смотрел на его стройный торс, на котором не было ни грамма жира, одни мышцы, и мечтал стать таким же... "Коронкой" у старшины было "любимое", как он называл упражнение - отжимания на плацу. Рота строилась в несколько шеренг, размыкалась, и принимала упор лежа. По команде старшины "Делай раз!" руки сгибались в локтях, по команде "Делай два!" - разгибались. Причем вторая команда могла быть дана вовсе не сразу после первой, а через какое то время, например, пока он переходил с одного конца строя на другой. И не дай Бог, кто то в это время упадет животом вниз от усталости - все сразу же начиналось сначала! Изюминка была еще и в том, что упражнение это могло продолжаться неограниченное количество времени, до "посинения". После того как давалась команда "Встать", руки уже плохо слушались, помню в первый день даже ложку с трудом держал в столовой.
В течение всего дня он держал нас в постоянном напряжении - любое, что не нравилось - а это могло быть все что угодно, начиная от попадания к нему на глаза в недостаточно хорошо начищенных сапогах и заканчивая нахождением в прикроватной тумбочке посторонних вещей - заканчивалось построением курса с последующей тренировкой по устранению недостатков. Причем тренировка могла плавно перейти в то же любимое упражнение...
Гонял он нас до седьмого пота... Однако несмотря на это, многие прониклись к нему искренним уважением. Его жесткая требовательность никогда не переходила в издевательство, его громкий звучный голос никогда не срывался на истерический крик. Более того, он как мог, оберегал нас от всевозможных подобных проявлений со стороны старших курсов. Так например, была в нашем училище такая "традиция" - когда вновь зачисленных, только переодетых в военную форму и побритых "слонов" (презрительное название всех первогодков) впервые ведут по дороге между казармами, из всех окон на них выливается вода из всей возможной тары, включая "гранаты", сделанные из презервативов, наполненных водой. Процесс этот сопровождается торжественными выкриками "Слоныыыыыыыыы!!!", а также аккомпанементом, издаваемым отдельными умельцами из дужек, снятых с кроватей, действительно напоминающим рев африканского слона. Традиция эта свято переходит из года в год, особенно рьяно в ней участвуют перешедшие на второй курс - ведь вместе с этим прохождением заканчивается их "слонячье" положение, отныне они полноправные члены курсантской общины. Позже и мы также будем соблюдать эту традицию, один раз даже будем использовать для поливки пожарный брандспойт, чтобы залить всех, даже тех, кто попытается убежать на безопасное расстояние...
Но в тот день когда вели нас, воды из окон почти не было. Лишь пара "гранат" упало где то в районе первого взвода, и курсант, бросивший их, уже на следующий день получил пять суток ареста. То ли не знали о дне и времени нашего прохождения, то ли пропустили. А очень может быть и то, что авторитет Гречко был настолько велик, что связываться с ним никто не пожелал.
Про старшину ходили разные слухи. Одни говорили, что он служил в спецназе, выполнял какие то спецзадания то ли в Лаосе, то ли во Вьетнаме, другие утверждали, что он долгое время воевал в Афгане. Явных подтверждений ни тому, ни другому я так и не услышал, а сам он про это никогда не рассказывал. Помню, что на левой груди у него когда то была татуировка, неудачно выведенная до такой степени, что остались лишь синие разводы, и прочесть на ней никому ничего так и не удалось. Одним словом - настоящий Рембо, да еще и покрытой интригующей завесой тайны.
С ним мы постигали первые азы военной жизни, которые так необходимы любому солдату. Начиная от показа правильного наматывания портянок, подгонки амуниции и заканчивая занятиями по строевой или уставам - он объяснял все просто, доходчиво, понятно. И когда он уедет в отпуск, а вместо него дадут штатного прапорщика, мы хоть и вздохнем облегченно, но будем вспоминать его с благодарностью. Как скажет один из нас, во время обсуждения Гречко лежа в кроватях после отбоя: "Он из нас мужиков делает"...
Так мы дожили до присяги. Курс молодого бойцы закончился, нам дали первое увольнение в город, которое почти все провели с счастливыми родителями, приехавшими специально на этот день со всей страны. Ко мне приезжала мать, она была очень рада, что я все-таки поступил, что их с отцом надежды оправдались. Перед отъездом она просила лишь об одном: "Учись, и не делай глупостей! Вспомни, сколько трудов нам стоило попасть сюда".
Началась учеба. Несмотря на мое "колхозное" среднее образование, предметы я осваивал не хуже многих других, выходцев из более "котирующихся" гимназий, лицеев и прочих громких названий. Три пары занятий до обеда, пять часов самоподготовки - после. Не учиться вообще в таких условиях было трудно, хотя находились и такие умельцы. Особо за сдачу сессий, как впрочем и за благополучный выпуск, они не переживали, и как окажется впоследствии - так и получилось.
Нас продолжали гонять, не так конечно, как на курсе молодого бойца, но расслабляться особо не приходилось. У нашего первого начальника курса, был только один метод воспитания и убеждения, и притом очень действенный. "Не доходит через голову - дойдет через ноги" - любил говорить он. И действительно, он редко наказывал кого-то конкретно, больше предпочитая в воспитательных и профилактических целях погонять весь курс. Вот пожаловался дежурный на то, что кто-то после команды "отбой" еще не лежал в кровати - через день нас ожидал марш-бросок. Во время проверки личных вещей нашли у одного бутылку водки в чемодане - бегали ее "закапывать". Но для того, чтобы это прочувствовать, надо не просто нас было побегать заставить. Для этого можно зимой, когда на улице градусов десять-пятнадцать мороза, поднять часа в четыре утра, и прогнать до любимого поворота по трассе, а это без малого пять километров. А чтобы мысли глупые по поводу нарушения дисциплины больше не лезли в умную голову, надо было бегать с полной выкладкой - с закрепленным оружием, вещмешком, противогазом, прочими элементами амуниции. И так чем чаще, тем лучше.
Ротный был мастером спорта по бегу, от природы он был очень здоровым человеком - кто-то рассказывал, как во время очередного марш-броска он курил на бегу, при этом без особого напряжения перемещаясь то к голове, то к хвосту колонны. Бегал он всегда с нами, всегда только в военной форме, никогда не использовал более легкие и удобные кроссовки. Во время таких бегов ухитрялся применять еще и различного рода спортивные ухищрения - например "рваный бег", есть такое упражнение у легкоатлетов. Только делалось это все в составе всей роты. За нами в училище прочно закрепится название - КСК (конно-спортивный комплекс).
Позже, когда по окончании первого учебного года мы будем сдавать "физо", все, даже те, кто никогда в беге даже удовлетворительных результатов не показывал, сдадут кросс на "хорошо" и "отлично". Немало будет и тех, кто во время сдачи выполнит норматив на спортивный разряд. При этом, ротный будет не совсем доволен, так как на его взгляд, было слишком "много" четверок.
Постепенно, шаг за шагом, мы будем входить в этот слаженный механизм курсантской жизни. Мы повзрослеем, и физически и морально, обрастем новыми друзьями и знакомыми, все родные и близкие, во время приездов домой в отпуск будут говорить: "возмужал".
Новая жизнь будет отличаться не только всевозможными занятиями и тренировками, караулами, различными видами нарядов и так далее. В первую очередь, у каждого из нас, хотим мы того или нет, появится новая семья, и каждый из нас станет ее полноправным членом. Семья, в которой не будет приветствоваться эгоистичное "я", здесь будет общее "мы", причем не в "совковом" понятии серой, молчаливой и безропотной массы, такими то мы никогда как раз и не были. У нас, несмотря на официальное единоначалие, в этом плане была своеобразная "демократия" - каждый имел право голоса, общее решение принималось всеми.
Вхождение в новую "семью" будет у каждого своим. Кто-то войдет в нее очень легко, так как привык жить в коллективе, кому то для этого понадобится время. Возможно кому то новая "родня" придется и не по душе, но он смирится, и будет жить по общим законам, по крайней мере, таких "неприжившихся" у нас не будет замечено ни разу. И не всегда это вхождение будет простым и безболезненным. Через год-полтора, когда первичная притирка характеров пройдет, будет пусть и не очень большой, период повсеместного выяснения отношений через обычный мордобой, впрочем, крупных столкновений опять же не было - обычно после нескольких взмахов руками и ногами дерущихся просто растаскивали в стороны, в нашей "семье" не принято было жить в склоках и сворах.
С каждым днем, неделей, месяцем, мы будем сплачиваться все больше. Этому способствовало буквально все, в первую очередь сам образ жизни, в котором в одиночку прожить было очень трудно, если вообще возможно. Говорят, ученые доказали, что трудности хорошо влияют на становление коллектива. Что ж, у нас трудностей хватало...
Когда он образовался, наш коллектив? Точнее когда мы себя им почувствовали? Может быть, во время первого летнего полевого выхода, когда по условиям учений, нам самим, впервые без помощи офицеров, придется ориентироваться на незнакомой местности, и добираться до стрельбища, где необходимо будет выполнить на зачет контрольную стрельбу?
Был последний день занятий, группы с интервалом в полчаса стартовали через лес на выполнение задачи. С утра шел дождь, который усиливался с каждым часом, но настроение у всех было боевое, сидя на нарах в палатке мы травили анекдоты и случаи из жизни, смеялись... Когда поступила команда на выход, мы так же с шутками и смехом начали выдвигаться...
Спустя час радостное настроение начало оставлять нас. Причина была банально проста - мы заблудились. То ли повернули не в том месте, то ли изначально выбрали не тот маршрут, но время шло, мы должны уже были пройти первую контрольную точку, а ее все не было. Пришлось прибегнуть к старому "дедовскому" способу - опрашивать местных, которые в итоге указали совершенно противоположные направления. Дождь все усиливался, вместе с ним усиливались голод и жажда. Чтобы хоть как то согреться и не продрогнуть до конца, мы оделись в резиновые плащи и чулки от ОЗК (общевойсковой защитный комплект), но и они в итоге помогли мало - все мы будем насквозь сырыми, хоть выжимай.
Уже не помню, но кто-то все же предложил вариант направления движения. Все согласились с ним, решив по принципу - лишь бы куда, только бы выйти куда-нибудь. Смеха и шуток больше не было, но не было и роптаний, ворчания. Шли молча, по возможности помогая друг другу. При переходе ручья, опять же, без какой-либо команды, наиболее крепкие станут в цепь, чтобы помогать переходить другим, особенно тем, кто уже начал выбиваться из сил. Те, у кого еще остались во фляжках вода или чай, начнут делить эту влагу по глоткам между всеми. То же самое будет и с сигаретами...
Все таки мы выйдем на нужный маршрут, пройдем все контрольные точки, по пути отражая атаки "противника" холостыми патронами и уничтожая его диверсионные группы, будем атаковать разворачиваясь в цепь... В завершении мы сдадим зачет по стрельбе в составе подразделения, и лишь после этого нам дадут команду "отбой" и выделят время на обед.
С обедом выйдет накладка, то ли повар не рассчитал, то ли другие группы взяли больше положенного, но нам достанутся лишь остатки супа и хлеб. Хлеб был обычный, суточный, уже начавший засыхать, но в тот момент он показался мне самым вкусным на свете. А вода, которую мы набирали во фляги - самой чистой и сладкой.... В ожидании машин, которые должны были везти нас в училище, мы сидели на мокрой земле, сами грязные и чумазые, но счастливые, не тем, что испытание закончилось, а тем, что мы его сумели пройти...
Или рождение нашего коллектива произошло во время во время одного из нарядов по столовой, в "холодном" цехе, когда мы до утра чистили тонну картошки? Обычно эту работу выполняли специальные машины, нам оставалось лишь выковыривать "глазки". Но именно в тот день машины почему то не работали, а картошки привезли много. Десять полных ванн - ровно тонна, вот какая норма стояла у нас в тот день, точнее ночь, и это на дюжину человек. Поэтому, без каких-либо указаний, все, кроме тех, кто работал на "варке" (варочный цех, им к четырем утра надо быть уже на месте), спустились в "холодный", взяли ножи и принялись за работу. То, что спать никому в эту ночь не придется - поняли уже во втором часу ночи, казалось, что количество баков с картошкой не уменьшается... Но это опять же еще не все - главным сюрпризом всегда была чистка лука. Вообще, это была "привилегия слонов", но и в этот раз их, почему то не было. Обычно через полбака начищенного лука, у человека начинала кружиться голова, глаза отказывались открываться от нестерпимого зуда, единственный способ облегчить эти страдания, было прополоскать лицо ледяной водой (другой в "холодном" не было никогда). И после этого надо было опять продолжать... Все, чем мы могли помочь друг другу - это то, что мы менялись на чистке лука через какое то время....
Шел уже четвертый час ночи, а мы выполнили лишь две трети от всей работы. Люди начинали спать стоя, с ножом и картошкой в руках, точнее сном это трудно было назвать, скорее впадали в краткое забытье. Вдобавок ко всему со стороны рабочего входа в столовую, где постоянно была открыта дверь, начал поддувать декабрьский морозный ветер. В купе с ледяной водой, к чувству усталости добавился еще и холод. Помню, что пытаясь очистить очередную картофелину, я не рассчитал движение и полоснул ножом по окончательно посиневшим пальцам, срезав начисто небольшой кусок кожи с мясом - кровь даже не пойдет, а боли я не почувствую вообще... Ближе к утру, когда рабочие с "варки" уже проснутся и придут в столовую, первым их вопросом будет: "вы уже пришли?", на что они получат ответ: "мы еще не уходили". Хотя, наверное, можно было бы догадаться и самим, посмотрев на этих с трудом напоминающих людей, полузамерзших зомби. Еще через час Колян Кабанов, он же старший наряда, бросит нож в ванную с картошкой и крикнет: "все наверх! Пойдем спать". Мы растянемся прямо на лавках, и у нас будет целый час сна... Потом Колян даст команду идти вниз и продолжать работу, и все снова пойдут в "холодный", чистить, ставшую за одну ночь ненавистной, картошку...
Мы сумеем пережить эту ночь, и даже выполним все, что нам было поручено. Правда обещанной благодарности в личные карточки от начальника столовой так и не дождемся...
Или быть может окончательное закрепление "родства" произойдет во время очередного марш-броска, во время которого оценивалось, прежде всего, умение приходить не только во время, но и в составе группы? Когда на шестом или седьмом километре дыхание отказывалось работать, ноги наливались свинцом, и работал лишь один рефлекс - не упасть, не остановиться, не сесть на дорогу, не отстать от своих, иначе подведешь всех, так как у ротного было правило - группа, из которой был последний финиширующий, автоматически бежала на следующий день...
Бегать мы будем очень часто и много, поэтому со временем, у нас сама собой выработается своя система - когда те, кто послабее начинали выдыхаться, мы автоматически перестраивались в колонну по три, которую возглавляли несколько хороших "бегунов", они же задавали темп, то ускоряя, то снижая его. Вещмешки, саперные лопатки, другие элементы амуниции, а при необходимости - и оружие отстающих, распределялись между остальными. Те, кто выдохся окончательно, брались "на ремень" - рукой хватались за снятый брючной ремень, свернутый в петлю, с другой стороны за этот же ремень брался более выносливый, и "тащил" товарища за собой. При этом, направляющие на бегу начинали громко чеканить шаг подкованными берцами. В результате, непроизвольно все начинали подстраиваться под этот шаг, выравнивалось дыхание, мы превращались в единый организм, который слаженно передвигался по утреннему шоссе....
На второй год обучения, когда столь не радующий глаз "минус" (лычка на левом рукаве, обозначающая год обучения), заменится на "бутерброд" (две лычки), негласно приравнивающий нас к полноправным членам общины и отделяющий от "слонов", у всех появится новое увлечение - выход в город. Теперь, нарушая общее требование, мы ухитрялись переодеваться в "гражданку" прямо в казарме, нередко гражданской одежды не хватало, и одна джинсовая куртка, могла в различное время одеваться на разных людей. В "гражданке" проще было чувствовать себя за забором, она снимала те комплексы, которые давала форма, а значит, давала определенную свободу действий. Стали появляться, в массовом порядке, первые знакомства с женской половиной местного населения, главной проблемой в общении с которыми на тот момент было объяснить, почему тебе надо без двадцати десять неожиданно прервать прогулку и сломя голову бежать в училище, чтобы не "влететь" за опоздание из городского увольнения.
Узнать наших в городе было просто - стройные, подтянутые (постоянный режим физических нагрузок, плюс на казенных харчах особо не располнеешь), однотипно одетые с "одной лавки", в неизменных темного цвета джинсах, спортивных футболках или пиком тогдашней моды - клетчатых шерстяных рубашках, мы действительно были похожи на братьев из одной, очень большой семьи, где принято покупать детям все одинаковое. Коротко, иногда почти под ноль, выбритые виски и затылок, а также обязательный атрибут (и тоже пик моды) - длинный, свисающий на лоб чуб, который во время выхода в город можно было демонстрировать, а в училище удачно прятался под головной убор - дополняли картину внешнего вида типичного курсанта середины девяностых.
Осталось позади то время, когда стипендии первогодки хватало лишь на покупку необходимых для учебы ручек, тетрадок, пары пачек хороших сигарет и шоколадку. В начале второго курса, после подписания контракта, размер нашего денежного довольствия вырос в разы. Юные, еще не совсем умеющие распоряжаться такими большими для них деньгами, умы, находили им применение в различных питейных и увеселительных заведениях города, свято соблюдая традиции царских гусар. Что говорить, денег хватало не только на то, чтобы покупать все необходимое, а необходимо, людям живущим за казенный счет, было тогда не очень то много, но и отказаться от финансовой помощи родителей. Другими словами слезть с их и без того натруженной шеи. Более того, я еще иногда помогал родителям деньгами.
Молодые, здоровые, при деньгах - мы привлекали местных девчонок, которые выстраивались в очереди на КПП, гонялись за билетами на танцы в нашем клубе. Ведь это был такой хороший шанс познакомиться, а если получится - и выйти замуж за одного из нас. При этом в ход шли все возможные и невозможные средства и способы. Правда, мы к такому повороту событий особо не стремились, предпочитая жить дальше на всю катушку.
Все это не могло не вызывать озлобления у местной мужской молодежи. Не все правда, относились к нам плохо, но немало было и таких, кто не пропускал возможность насолить нам. Периодически, особо осмелевших и забравшихся в дальние, слабо "контролируемые" нами районы, в побитом виде привозила милиция, а иногда и "скорая"... Били, в основном, группой, целенаправленно. Правда такое случалось нечасто, обычно все знали, куда и с кем надо ходить. Но иногда налеты делались и на нашу территорию.
Ноябрьские праздники, большая часть училища находится в городе. День дождливый, унылый. Мы сидим в комнате досуга, смотрим кино по "видику". Нас немного, человек десять-пятнадцать... И в это время раздается крик дневального: "Курс! Наших бьют на КПП!". Больше никаких команд не поступало, да и необходимости в них не было. Все действовали примерно так же, как если бы прозвучала команда: "курс, подъем! Боевая тревога". Брошены стулья, кино... Все молча бегут одеваться. Одеваемся по боевому - кроссовки, спортивные штаны, бушлаты, лыжные шапочки, которые в простонародье называли "плевки". Так же без лишних слов бежим в сторону КПП, следом за нами выбегают еще люди - это наряд по роте, бросив повязки и штык-ножи очередному дневальному, единственному человеку оставшемуся охранять казарму, устремился за нами. Из других казарм выбегают такие же группы курсантов других рот, опять же без команды, без четкого единого руководства, собираемся в одно целое, и продолжаем бежать на КПП. Наших бьют! Здесь нет места и времени на споры и обсуждения, все знают одно - надо быстрее оказаться там, спасти наших, попавших в беду, и жестко наказать тех, кто посмел бросить нам подобный вызов, и не где то, а прямо перед входом на нашу "альма-матер"!
Как выяснится позже, группа местных, человек десять-пятнадцать, вооружившись металлическими прутами, встанет в кустах на пустыре, который отделял училище от троллейбусной остановки. Жертвой их стали поодиночке возвращающиеся "слоны". Схема та же - сначала били, потом забирали все, что можно было забрать. Видно последующие поколения уже менее уважительно, чем мы, относились к духу сплоченности, потому как подать сигнал о беде додумался лишь третий или четвертый "пострадавший", остальные молча вернулись в свои казармы, не задумываясь о том, что сегодня после них будут также избиты еще другие, а если дать этому сойти с рук - бить наших начнут на каждом углу.
Мы выбегаем через КПП на улицу. Испуганный дежурный прапорщик пытается хоть как то задержать нас, да только где ему остановить живой людской поток... Ему бы своих удержать подопечных, наряд по КПП, а он сегодня из курсантов - те тоже готовы сорваться следом за нами.
Нападавшие уходят, уходят через больничный комплекс во дворы - там попробуй найти их. Это они так думают, мы же знаем, что больше им идти некуда, бежим в направлении тех же дворов... Там уже - извините кто попал под горячую руку. И не только руку, те же металлические дужки от кроватей в уличной драке - хорошее оружие. Мужик, выгуливающий собаку, парень с девчонкой на скамейке - некогда разбирать, крушим все подряд...
Но довести начатое до конца нам так и не дают. Перед разгоряченной злостью, азартом и первой кровью толпой возникает дежурный офицер, единственный кто устремился вслед за нами, наверное не сколько переживая за местных, а за тот ураган, который можем сделать сейчас мы.
- Стоять!!! - истошно кричит он, раздвинув руки, словно можно было бы нас так остановить... Но военная привычка сделала свое дело, на секунду толпа остановилась.
- Стоять! - еще раз командует он. - Их найдут и без вас, шагом марш в училище!
Но никто и не думает даже двигаться с места. Из глубины раздаются недовольные выкрики, мол сами найдем и накажем, вконец местные оборзели... Нас не сдвигают с места даже наряды милиции, которые один за другим подъезжают к нам, постепенно окружая. Но никаких активных действий тоже не предпринимают пока, нас больше, от нас ожидать сейчас можно всякого. Лучше уж дождаться подмоги...
Старший наряда милиции, о чем то долго говорит с нашим майором, наверное они приходят к какому то консенсусу, смысл которого простой - майор уводит нас, а они ищут нападавших. О чем нам и говорят вслух.
Мы - старшекурсники, стоим в первых рядах. Не потому, что самые быстрые или злые, а потому, что мы есть руководство для действия остальных. Более младшие смотрят на нас, наши действия для них могут быть руководящими. И я чувствую, как их вопросительные взгляды сейчас начинают обращаться к нашим затылкам...
Лезть напролом, через наряды постоянно прибывающей милиции - глупо, прорваться то мы прорвемся, вот только дальше что? Стянут всех ментов города, ОМОН, большую часть покидают в "бобики", и дальше со всеми вытекающими... Местных уже не найти, времени уйти и раствориться в темноте у них, благодаря вмешательству майора и милиции, было достаточно. Так что искать черную кошку в темной комнате сейчас - навряд ли будет удачно. Мы переглядываемся друг на друга, и опять же без слов принимаем оптимальное решение - молча, без слов, с высоко поднятой головой мы идем в училище, идем сами по себе, без команд майора, который что-то пытается выяснять по дороге, но все дружно его игнорируют... В любом случае, местным мы преподали хороший урок, надолго запомнят. Проходя мимо троллейбусной остановки, наблюдаем еще одну толпу наших, которая постоянно растет, за счет выгружаемых из приходящих троллейбусов курсантов. "Телеграф" оповещения работал быстро, наши съезжались со всего города на подмогу...
На удивление, ни в этот, ни в последующие дни, никаких разбирательств по этому поводу не было. Может быть ввиду массовости подобной "самоволки" не стали поднимать шум, может быть хватило того, что всех нападавших милиция все-таки действительно поймала, и на этом решили, что достаточно.
Через несколько дней один из преподавателей, еще четверть века назад закончивший это же училище, будет во время занятия вспоминать, как они курсантами тоже любили "покуролесить" - один раз, при попытке их задержания комендантским патрулем, весь этот наряд уложен штабелем, причем у начальника патруля забрали пистолет. Через несколько дней после этого, на общем построении училища, этот же горе-патруль будут проводить перед строем, в надежде, что они узнают обидчиков. Благо стычка происходила ночью, и никого из ее участников "потерпевшие" так и не узнали. После чего начальник училища, наш знаменитый генерал Мартыненко, неоднократно требовал "верните хотя бы пистолет". Однако пистолет так и не нашли, а курсанты все как один промолчали. Впрочем, говорят, генерал и сам остался доволен лихостью своих подопечных.
Начальник училища, или как его уважительно называли некоторые "деда Вова", был действительно уважаемым человеком в нашей среде. Авторитет у него был непререкаемым, при этом в отличие от другого командного состава, никто из нас не видел его кричащим, топающим ногами, брызгающим слюной. Когда он обращался к нам, то мы ощущали себя не сколько подчиненными, сколько действительно внуками этого человека. Отличительной чертой у него было и то, что в его речах и разговорах с нами не было фальши, и это очень тонко чувствовалось. Он никогда не смотрел на нас как на рядовых, он всегда называл нас "будущие офицеры", и это тоже много значило. Он никогда не гнушался пообедать в нашей столовой, пройти по рядам между столами, интересовался качеством пищи именно у нас. Да что там столовая, он мог запросто, безо всякой показухи, подать руку любому курсанту, встретившемуся на его пути....
Однажды, в канун Нового года, я шел по коридору учебного корпуса. Не помню, откуда появился в крытом переходе в казарму начальник училища, но я тут же лихорадочно начал приводить в уставной порядок форму одежды - застегивать верхнюю пуговицу, перебрасывать через шею ремень планшета, одевать шапку, чтобы отдать воинское приветствие как полагается.... И одновременно искать способ, как свернуть куда-нибудь, чтобы избежать встречи, потому как по неписанному армейскому закону "если видишь генерала - лучше обойти стороной... на всякий случай". Способ нашелся, я отдав воинское приветствие и громко гаркнув: "Здравия желаю, товарищ генерал-майор!" скрылся в повороте на лестницу, которая вела хоть и в совершенно другое подразделение, но зато помогла избежать возможно не очень приятной встречи с начальством.
Поднимаясь по лестнице, я выдохнул, снял шапку, расстегнул верхнюю пуговицу, и снова перевесил планшет на одно плечо - так было удобнее носить.... Услышав сзади шаги, я даже не придал им значения, подумав, что это кто-то из "хозяев" бежит в казарму. Однако, когда шаги приблизились, я все таки повернул голову и.... Догоняя меня, прыжками через две ступеньки (это в шестьдесят пять лет) меня догонял сам генерал Мартыненко! Бежать было глупо, пытаться опять привести себя в порядок - просто не хватило бы времени. Единственное, что я успел сделать перед предстоящей, по моему мнению, экзекуцией, это снова застегнуть верхнюю пуговицу...
В несколько прыжков генерал поравнялся со мной.... Я вытянулся в струнку, прижав руки по швам. "Сейчас начнется" - успел подумать я, поднял глаза к потолку и даже внутренне сжался, перед предстоящим шквалом, который вот-вот должен был меня настичь, причем пока еще точно неизвестно за что.
Но шквала не последовало. Вместо этого, генерал протягивал мне руку, как равному себе. Его голубые глаза прямо, абсолютно не выражая какой-либо агрессии, смотрели на меня. Он улыбался...
- Здравствуй, - сказал он, пожимая мне руку. И видя мое полнейшее замешательство, продолжил - С наступающим тебя!
Если бы он достал именной пистолет и выстрелил в меня, я наверное был бы удивлен меньше. Точнее удивлению, наверное, места не было в том момент, я просто находился в полном ступоре от такого обращения. Начальник училища, целый генерал, догнал меня на лестничном пролете, и еще поздравляет с праздником!
- Откуда ты? - спросил он, все еще держа мою руку, и продолжая глядеть на меня.
Я представился, сказал откуда я.
- Поздравляю тогда и тебя, и всю твою семью, и всех твоих близких! Счастья вам всем, и удачи!
Еще несколько раз встряхнув во время этой фразы мою руку, Мартыненко также легко, через две ступеньки, побежал вверх. Судя по грянувшей, во всю силу легких дневального, команде: "Смирно!", он зашел в помещение одной из рот. А, радостный, я остался стоять на лестнице, так и не понимая, на самом деле это произошло, или все-таки мне приснилось...
Пройдет много лет, на своем веку мне доведется встретить многих генералов, жать им руки во время приветствия, выслушивать какие то их речи, поздравления, в том числе и в свой адрес. И речи эти зачастую будут более длинными и полными различного пафоса, но не будет в них той проникновенности. Но никогда я не увижу при этом такого же открытого ясного взгляда, той искренности и теплоты, которые я испытал тогда. И никогда больше, я не встречу такого командира, начальника столь высокого ранга, который сможет вот так просто, а главное - искренне, подойти к рядовому, поздравить его с праздником, да дело даже не в поздравлении - в отношении...
"Деда Вова" не только хорошо бегал по лестнице. Он вообще был фанатом спорта и здорового образа жизни, более того - он всячески приобщал к ним и нас. Нормальным явлением было, когда во время занятий по плаванию, он мог в плавках и шапочке зайти в бассейн, и подойдя к группе, готовящейся сдавать норматив предложить пари - снимал с руки свои часы, и обещал их тому, кто сможет его обогнать в воде... За время моего обучения, его обогнали лишь один раз. И часы генерал вручил ему лично, прямо в бассейне....
Постоянные спортивные праздники, спартакиады, соревнования - это тоже был вклад генерала в наше развитие. Он был любителем лыжного спорта - зимой все училище, в выходной день, вставало на лыжи, и совершало кросс до плодово-ягодной станции, причем в результате лыжи освоили даже выходцы из малоснежных районов, ранее их видевшие лишь по телевизору, например как я... Училище, помимо спортгородков, располагало огромным спортивным комплексом, на базе которого проводились сборы некоторых сборных "Динамо"! И это тоже создавалось с подачи генерала Мартыненко.
При училищном клубе будет действовать кружок бальных танцев, куда прямо с курса молодого бойца, будут отбирать имеющих способности. Мы не застали тех времен, но до нас в обязательную подготовку входило и обучение правильному пользованию столовыми приборами, так как, по словам генерала "офицер обязан уметь подобающе вести себя в высшем обществе".
С этой же целью нам будет введен в число обязательных учебных дисциплин такой предмет как "история мировой и отечественной культуры", в общем то мало имеющий отношение к сугубо военному образованию. Мы, а среди нас было немало выходцев из рабоче-крестьянской среды, будем постигать искусство эпох древнего мира, Ренессанса, творчество Да Винчи, Рембрандта, Дюрера, Ван Гога, Гогена, Дали... А ведь многие из нас даже не слышали этих имен до поступления. В рамках этой же дисциплины нас будут водить в городские музеи на посещение выставок и галерей, мы научимся отличать холсты, написанные (а не нарисованные, и это тоже будет открытием для многих) масляными красками от пастели...
От старшекурсников, которым довелось принимать непосредственное участие, мы услышали и историю о том, как 91-м, когда в Москве был путч, и туда стягивались все возможные войска, такой же приказ пришел и в наше училище. Все курсанты на тот момент находились в летнем отпуске, в казармах были лишь свежезабритые "слоны", еще даже не принявшие присягу! Их загнали в училищный тир, провели учебные стрельбы, и они уже ожидали команды на отправку. Но генерал отдал приказ оставаться в пункте постоянной дислокации. И ни один наш курсант в Москву подавлять волнения так и не поехал...
Генерала "съедят" и "подсидят" собственные же подчиненные, заместители... После его увольнения, через какое то время даже выйдет приказ о запрещении его допуска на территорию училища, училища которое он строил в прямом смысле этого слова на пустом месте, его детища. Но ни у кого не поднимется рука выполнить этот приказ, и генерал Мартыненко будет приходить к нам на наши праздники, в том числе и самый главный - выпуск!
Ему будут давать слово ближе к концу, и то не очень охотно, но каждый раз, когда он будет выходить на трибуну, его будут встречать дружное, громкое, раскатистое "Ура", которого наверное от нас не удавалось добиться даже во время подготовок к парадам. Мы были его последним набором, "вы все мои дети" - так он скажет, когда этот счастливый день выпуска настанет и для нас. И слова эти потонут в аплодисментах, которые будут звучать ему со всех сторон, только теперь уже не со стороны большезвездных подхалимов, а со стороны молодых офицеров, курсантов, родителей и гостей, пришедших на наш праздник.... Наверное, это и есть достойный итог карьеры, когда тебя вот так любят и помнят, вопреки всему. Подобный авторитет имел, наверное, только Суворов.
Незадолго до выпуска, я встречу "деда Вову" в парке, когда в унылом настроении после расхода с Ольгой, гулять в одиночестве. Навряд ли он узнал меня тогда, много времени прошло после той его встречи на лестнице с "первогодком", но он сразу же понял кто я и откуда, и также искренне и просто протянул мне руку. Мы долго разговаривали с ним тогда, я даже рассказал ему о случившемся со мной. Он будет подбадривать меня, даже в ответ расскажет аналогичную историю из своей жизни... В последний раз я встречу его уже на выпуске, он согласится сфотографироваться со мной на память. Эта фотография - молодой лейтенант и заслуженный генерал сидят рядом - до сих пор храниться в моем фотоальбоме.
Вообще обучение в училище подарило мне встречи со многими хорошими людьми. Все они, в той или иной мере оказали свое воздействие на меня, были в чем-то примером для подражания, в чем-то - идеалом, к которому старался я стремиться. Разумеется, в те годы достаточно быстро менялась жизнь в стране, а вместе с ней - система ценностей, и выбрать во всей этой каше что-то своей было трудно даже взрослому человеку, не то что только начинающим взрослеть и жить самостоятельно вчерашним школьникам. Но именно эти люди, которые, наверное на эти годы заменили в плане нравственного воспитания родителей, заложили в меня те основные жизненные принципы и устои, на базе которых будет формироваться, изменяться, развиваться мое собственное "я".
Причем влияние на процесс становления оказывали не только хорошие люди, судьба щедро одарила меня встречей с теми, глядя на которых я твердо решал для себя, что никогда не стану таким...
Первыми, разумеется, были наши курсовые офицеры, начальник курса, старшина - они, приняв нас еще вновьзабритыми "слонами", в той или иной мере, прошли с нами весь этот жизненный участок. До сих пор уверен, что нам еще повезло застать офицеров старой школы, со временем таких становиться будет все меньше и меньше, а новые, будут в качественном плане значительно отставать от них.
Мой первый курсовой офицер - тогда еще старший лейтенант Савелььев, был вообще по-своему уникален - например, за все те годы, которые он провел с нами, мы лишь один раз "зафиксировали" когда он повысил голос на своего подчиненного. При этом "мягкотелым" он не был никогда, взвод свой держал в ежовых рукавицах, его все побаивались, а главное - уважали. Хотя и бывало всякое. Во главу угла ставил учебу и боевую подготовку, даже в выходные, когда необходимо было чем-то занять нас (чтобы не болтались без дела), он отправлял всех на самоподготовку в учебный корпус, если он был закрыт - учеба продолжалась в комнате досуга. В то время как другие, обычно предпочитали занять нас уборкой территории, наведением порядка в казарме, или под командой сержантов заниматься шагистикой на плац. Вечно невозмутимый, с неизменным "черным" блокнотом в руках, куда заносился каждый наш шаг "в сторону", он всегда неожиданно появлялся в местах, куда обычно курсанта тянуло "сбросить лямку", отдохнуть от обыденности - "чипок", читальный зал библиотеки, где можно было бы поспать часок-другой прямо сидя за партой. И уж не дай Бог, попасться ему в неположенное время вне учебного корпуса, в казарме или на улице, без уважительной причины. Все "залетчики" незамедлительно вносились в "черный" блокнот, наказание было неминуемо - начиная от банального лишения увольнения на неопределенный срок, либо, что было хуже всего - чтение получасовой нотации перед строем о недопущении нарушения требований воинской дисциплины на чьем-то конкретном примере.
Как то к нам попадет в руки один из таких его "черных" блокнотов. Мы будем читать его и смеяться над тем, что оказывается, фиксировались не только "залеты", но и такие мелочи по типу "Легаев во время занятий смотрел в окно", "Пантелей в планшете носит художественную литературу"....
Лично мне от него больше всего доставалось за мои, еще не успевшую выветриться с гражданки, рассеянность, а главное - наивность и желание смотреть на мир через призму розовых очков. Точнее доставалось за действия, которые происходили именно по причине этих недостатков. И наука эта не прошла даром, за что я ему благодарен.
Скорее всего, Савельев раскусил меня сразу, потому как расслабляться на учебном фронте мне тоже не давал. Он считал, что учусь я не в полную силу, и на взводных беседах, посвященных проблемам успеваемости, нередко поднимал меня, где не хвалил, как других, за достаточно неплохие результаты сдачи очередной сессии, а наоборот, отчитывал, за недостаточную самоотдачу.
Что ж, надо признать, и тогда он тоже был прав.
Один раз мне было приказано подготовить доклад к занятию, которое проводил лично Савельев. Как мне казалось тогда, я подготовился очень хорошо, не просто переписал материалы из книг, а разбавил свежими примерами из нашей повседневной жизни, причем по каждому пункту выступления. И доклад в целом действительно получился хороший, но вот от Савельева, вместо долгожданной похвалы, я услышал другое:
- В целом, выступление неплохое. И материал раскрыт очень неплохо. Но... Упущена одна очень важная деталь, которая может свести на нет все ваши старания - во время доклада, вы абсолютно потеряли связь с аудиторией, рассказывали больше для себя. Учитесь выступать перед людьми, в жизни это всем пригодится.
Тогда я в очередной раз посчитал, что он ко мне просто придирается. Спустя некоторое время - еще раз удостоверюсь в том, что он опять был прав. И слова его я обязательно учту ну будущее, потому как перед людьми мне придется выступать действительно немало, и действительно, для того чтобы твои слова дошли до них, не надо стесняться смотреть им в глаза.
Пробудет он с нами несколько лет, когда в один из осенних дней открылась дверь аудитории, в которой мы готовились к занятиям, и вошел Савельев, сияющий от счастья. Таким мы его видели редко, и все поняли, что случилось, что-то неординарное...
Он объявил всем, что переводится в родной Оренбург, пожав каждому руку поблагодарил, всех за службу, и пообещал приехать на выпуск. Помню, что осталось тогда чувство небольшой горечи, ведь успели мы уже привыкнуть (а может и привязаться) к нему, а он к нам. И кого еще нам дадут вместо него?
Савельев сдержит свое обещание, и действительно приедет к нам на выпуск. Мы будем подходить к нему, благодарить за науку, фотографироваться на память... На всю жизнь мы сохраним память о своем первом взводном, с которым позже ни один из его заменивших, тягаться не сможет...
Одновременно с ним, курсовым офицером в нашей роте был старший лейтенант Сквозняков. На эту должность он попал из батальона обеспечения, где десять лет служил командиром взвода в роте охраны. Невысокий, плотно сбитый, с милой улыбкой он будет постоянно шутить, изображать заботливость о нас, чем на какое то время создаст о себе приятное впечатление. Однако достаточно скоро оно уйдет, сменится настороженностью и постоянной готовностью к очередной "падлянке", которую следовало постоянно ожидать от него. Службу войск, несение караульной и гарнизонной службы он знал как свои пять пальцев, однако при этом презирал какую-либо тягу к большему, в том числе и у нас. Таких людей он презрительно называл "интеллигентами", причем слово для него это было ругательным. По этой причине, в его черном списке, то есть среди лиц, которые приравнивались к врагам народа, был и я.
Впрочем, не любил он не только "интеллигентов". В разряд "врагов" мог попасть любой, например не понравившийся ему в конкретный момент, курсант. Самодурство у него было неотъемлемой частью характера.
Так все знали, что когда в наряд по роте заступал кто-то из его черного списка, то это человек мог простоять в нем и двое, и трое, и даже четверо суток, вместо положенных одних... Схема была простая, за два-три часа до смены, "нерадивый" курсант снимался с наряда, благо причину найти было нетрудно, и заступал с новым нарядом, на новые сутки. Так могло повторяться несколько дней....
После нашего выпуска он заочно окончит академию, станет начальником курса. Через полтора года, его поймают на вымогательстве у курсантов денег за увольнение с "ночевкой". После громкого скандала, его снова переведут в батальон обеспечения, на низшую офицерскую должность...
Особое место в нашей жизни занимал начальник курса - или попросту "ротный", "шеф", как его называли. За время обучения у нас их было двое, и я считаю, что с ними нам тоже очень повезло. Оба были профессионалами своего дела, уже не один год работая с такими как мы. Первый "ротный" уйдет от нас через год, сдав наконец то свою нелегкую "лямку" преемнику - майору Шматкову. Легендарному маршалу Жукову принадлежит высказывание "частая смена командования негативно отражается на моральном духе войск". За все последующие годы мне придется не раз убедиться в правоте этих слов.
И в тот раз, когда нам представили нового командира, весь курс напряженно застыл на построении, ожидая изменений в жизни, а они неминуемы, ведь новая метла всегда метет по-новому. Вопрос был в том лишь, какие они будут, эти изменения? Что за человек будет этот вновь назначенный Шматков, чего от него следует ожидать в будущем? У бывшего "ротного" был большой опыт работы, еще больший авторитет среди курсантов, мы знали его, а он знал нас, в конце концов... В общем все поняли, что настал очередной период "привыкания", а потому и хотя все понимали, что процесс этот вовсе не смертельный, и уж тем более, что он неизбежный, но вот радости от этого было мало.
Впрочем, ожидания худшего оказались напрасными. Новый начальник курса, несмотря на жесткую, именно жесткую, а не жестокую, принципиальную требовательность, и на первый взгляд, грозный вид, был человеком честным, а главное, обладал таким особо ценимым со стороны подчиненных качеством, как справедливость. В отличие от ряда других командиров, он действительно вникал в наши нужды, проблемы, всегда, если позволяла ситуация, шел навстречу, всегда находил время для каждого из нас. Причем, нередко, это шло в ущерб его собственной личной жизни - все знали, что с нами он проводит гораздо больше времени, чем с собственной семьей.
Натерпелись они от нас много, немало бессонных ночей и потраченных нервов пришлось пожертвовать им. Да и, уж куда без этого, в их личные дела ложились взыскания опять же по нашей вине. ЧП у нас случались достаточно регулярно, только вот иногда они оставляли в душе приятные, веселые воспоминания, а когда заканчивались долгими "разборами полетов" с последующими штрафными санкциями дисциплинарного характера.
Так, например, еще в самом начале обучения, кто-то из старшекурсников рассказал об обязательном проведении такого курсантского обряда, как "поимка шары (удачи)". Смысл обряда был простой - проведете его, то есть поймаете "шару", значит будет удача вам в обучении и других делах на протяжении всех пяти лет. Для цивилизованного человека, возможно, это звучит как бред, но, тем не менее, посмеявшись, мы решили обязательно попробовать.
Ночью того же дня (а обряд должен был совершаться именно ночью), группа охотников за "удачей" была готова. Одно из окон казармы было открыто (для того, что "шара" залетела в нее), в двух противоположных концах казармы стояли мы, с развернутыми, как рыбацкими бреднями, простынями и завязанными в узел полотенцами для "загона". Внешний вид при этом был достаточно пестрый - кто в белом нательном белье (даже на тот момент армия продолжала одеваться, как и сто лет назад), кто в спортивном костюме, кто еще в чем-то, при этом все в зимних армейских шапках (также обязательный атрибут ритуала), с приготовленными пакетами (в них надо было собирать "удачу")...
В назначенное время, все хором крикнули: "Шара, приди!" и с дикими криками кинулись загонять эту невидимую, якобы влетевшую в окно, удачу в заранее выбранное место. Несмотря на явную глупость и смехотворность всего происходящего, нам действительно было до жути весело, с криками и хохотом, толкаясь и спотыкаясь, мы загнали "ее" угол, под кровать, где так же хохоча наполняли пакеты зимним морозным воздухом из окна... Под кроватью набилась большая толпа, каждый стремился ухватить свой "кусочек". Я, помню, вылезал из под кровати в числе последних, еще и запутался в уже брошенных простынях, и поэтому совершенно не обратил внимания на то, что крики и смех резко оборвались, и почему то включился свет....
Сдернув с себя простыню, я увидел стоящего посреди казармы ответственного офицера с соседнего курса, и стоящий перед ним строй ночных "охотников", в который через секунду прыгнули и мы, опоздавшие.
- Да вы что, нах, - начал воспитывать ночных возмутителей спокойствия ответственный, который имел среди своих курсантов кличку "дядюшка Нах", за привычку вставлять это сокращение от известной русской фразы абсолютно во все используемые речевые обороты - вконец расслабились, нах? Бойню тут решили устроить, нах? Шлёмеры понадели и полотенцами херачитесь, нах?
Мы не стали объяснять, про обряд, про то, что никто драку на полотенцах не проводил, да и бесполезно все это - завтра он по любому ротному доложит, а это уже "залет", а "залеты" надо будет отрабатывать.
Так оно и вышло в итоге. Но перед этим, мы сходили и очень неплохо сдали свой самый первый экзамен в училище (да и потом мы учились неплохо, может и действительно не такой бестолковый обряд то был), потом сходили на обед, а никаких штрафных санкций так и не было видно. Как будто ничего и не случилось этой ночью. Но мы слишком рано начали радоваться.
На дневном построении, ротный начал с подведения итогов экзаменов, причем отметил нашу учебную группу в лучшую сторону. Затем довел до нашего сведения несколько рабочих моментов о несении службы нарядом, подготовке к экзаменам и так далее... И лишь в конце, как бы про между прочим, проходя перед строем сказал:
- Есть у нас любители любители погонять "шару", и наш курс не стал исключением. Поэтому сейчас, третья группа нам продемонстрирует еще раз то, что они делали сегодня ночью.
И видя наше замешательство и недоумение, добавил:
- Ну что, забыли уже, как это делается? Вперед!
Команда была дана, и также разойдясь с развернутыми простынями в разные углы казармы, теперь уже под общий хохот, мы повторили весь ритуал от начала до конца, правда хоть и кричали, но вот смех у нас уже был более приглушенный....
После того как группа встала в общий строй, ротный продолжил воспитательную часть:
- Вот теперь все увидели, как делать не надо. Группа на сегодня лишается городского увольнения, а завтра, во главе со мной побежит выгонять "шару", а также прочую дурь из головы!
Так мы сравнительно легко отделались за соблюдение традиций лишь лишением увольнений и ночным зимним "марш-броском". И сейчас вспоминаем этот обряд, и ответную шутку ротного с улыбкой.
Впрочем, далеко не всегда наши выходки были такими веселыми. И выходили нам боком, да и не сколько нам, сколько тому же ротному и "курсовикам".
Мы жили в казарме, со всеми вытекающими... Унылая, однообразная обстановка, из развлечений - только один-единственный телевизор и видеомагнитофон, которые покупали в "складчину", всей ротой. Чтобы хоть как-то сделать свой быт приятнее, кто-то один предложил, а затем и вся рота поддержала, купить за свой счет фотообои, и наклеить их вместо уже приевшихся однотонных, которые были еще задолго до нас. Нашу идею одобрило командование, мы скинули деньги, купили обои, клей и скоро действительно наши стены "заиграли", по крайней мере по сравнению с тем, что было до этого. Но и здесь не прошло все гладко, как планировалось изначально.
Когда "ремонт" проходил в первом взводе, кто-то предложил сделать его по настоящему, по-русски, то есть "обмыть". Но если бы это дело прошло, как обычно, по-тихому, может быть все и обошлось бы. Но видно русская душа, широко развернувшаяся во время расклеивания обоев и хорошо подогретая водкой, потребовала большего. Парни решили - гулять так гулять - и решили устроить в своем спальном помещении (а казарма состояла из таких "спальных помещений" по шестнадцать человек в каждом) ночную дискотеку, да еще музыку погромче включили. И все бы было ничего, но вот дежурный по училищу, возвращаясь с проверки караула, взял да и услышал, и решил заглянуть на "огонек"....
Кто успел - тот разбежался... Но были и те, кто и бежать уже или не мог, или не успел, или не хотел.... Подняли всех, из города вызвали курсовых офицеров, ротного. Групповая пьянка, да еще на территории училища - "залет" серьезный, здесь уже "губой" или выговором можно не отделаться, здесь уже есть все основания для отчисления. Вдобавок ко всему, один из "залетевших", во время написания объяснительной, решил, наверное, что дальнейшая жизнь не имеет смысла, и выбросится в окно.... К счастью, был первый этаж, и он отделался лишь многочисленными порезами и переломом ноги.
В этот раз "разборы полетов" были долгими, курс напоминал потревоженный пчелиный улей. Чем все закончится, никто даже не мог предположить, но помню, что именно у ротного и "курсовиков" эти дни были самыми тяжелыми.
В итоге, через неделю "залетчиков" вывели из строя, и объявили каждому определенное количество суток ареста. Никого не отчислили, и хоть это было хорошо. Но и хоть нам из соображений субординации об этом не говорилось, наши отцы-командиры получили серьезные взыскания.
