В нашей воинской части 77701, давно шли слухи о предстоящих учениях совместно с Афганской армией и возможно с выходом на их территорию. Летом полк выезжал на учения в Казахстан, на окружной полигон, а сейчас опять, что-то намечалось. Сначала город Ош покинул десантный полк, теперь наш полк собирался в дорогу и всю полигонную команду раскидали по ротам. Мне досталось теперь служить в седьмой мотострелковой роте.
Седьмая рота располагалась в здании бывшей казармы десантников, с высокими потолками и спортзалом. В помещение, только въехали и кровати бойцы занимали, как хотели. Я занял второй ярус, мой любимый, даже после армии, на гражданке, я всегда ездил в поезде на втором ярусе и никогда не жалел об этом. Тем солдатам, которые заняли первый ярус, не повезло, ведь были ещё дембеля. Они пожаловали вечером, после отбоя и устроили "избиение младенцев". Освободили для себя кровати первого яруса и всех недовольных избили, чтоб знали своё место в роте. Всё происходящее, напоминало тюремные разборки, но после года службы в Советской армии, меня трудно было удивить подобными сценами. Лично я, с дембелями познакомился уже в Афгане. В Союзе, пребывание в седьмой роте было коротким, и нас подняли по тревоге.
Ночью в казарме вспыхнул свет. - Рота подъём! Боевая тревога! Деревянный пол задрожал под ударами десятков ног, прыгающих со второго яруса. Скоро, по всему зданию, уже грохотали кирзовые сапоги бегущих солдат. Весь полк бежал к складам боеприпасов и паркам с боевой техникой. Все склады были распахнуты настежь, полковое хозяйство напоминало растревоженный улей. В свете прожекторов и мощных ламп суетились сотни солдат, вытаскивая ящики с боеприпасами и, загружая в боевую технику, гудели моторы, слышались команды и ругань.
Нас, бывших полигонщиков, отвел в сторону незнакомый лейтенант из седьмой роты. Он, объяснил нам, что мы будем теперь командой регулировщиков, и выдал белые ремни, белые каски и полосатые палочки. Вся наша команда погрузилась в крытый грузовик ГАЗ-66 и выехала из части. Меня высадили на перекрестке за городом Ош. Там, уже ждал инспектор ГАИ, он показал, как жестикулировать палочкой и приказал мне перекрыть движение на дороге из аэропорта. Вскоре, передо мной начали собираться автобусы, и я ловил на себе любопытные взгляды пассажиров. Рано утром город был разбужен лязганьем гусениц и рёвом моторов, такого жители Оша никогда не видели. Через город пошла боевая техника с задраенными люками и на большой скорости. Сотни машин проносились мимо домов, сотрясая стены в предрассветных сумерках. Люди выскакивали из домов на улицы, думая, что началась война, спросить же было не у кого. Подразделение за подразделением покидали город. Мимо собравшихся на улицах людей, как на параде, проезжали новенькие, снятые с хранения машины. Шли боевые машины пехоты, штабные и связные БТРы, батареи гаубиц, самоходные зенитки "Шилки", реактивные установки "Град", грузовики с тяжелыми минометами и пр. Вся эта военная мощь разлилась тонкой зеленой лентой по дороге в сторону государственной границы СССР, к горам Памира. Как, только прошла вся техника, меня опять посадили в грузовик и машина, обгоняя одну колонну за другой, помчалась на бешеной скорости. Вот кончились предгорья Памира и грузовик, тяжело рыча мотором, стал взбираться на первый перевал. Солдаты в кузове лежали на армейском имуществе и любовались величественными пейзажами горных хребтов Памира. Я с замиранием сердца посмотрел вниз, машина шла на высоте полёта облаков, по краю пропасти, которой не видно дна. Здесь, в горах, наступила настоящая зима и дул пронизывающий ледяной ветер. Все бывшие полигонщики, теперь жались теснее друг к другу, стараясь согреться. К вечеру остановились размяться на вершине первого перевала Талдык. Я попробовал пробежаться до памятника, стоящего недалеко, но к своему удивлению, тут же выдохся от недостатка кислорода. Из надписи было ясно, что здесь погиб советский геолог от рук басмачей. На ночь остановились в Алайской долине, вблизи посёлка Сары-Таш. Выпрыгнув в темноту из кузова, мы очутились в глубоком снегу. Вокруг было заснеженное пространство, окруженное белыми горными хребтами и морозное звездное небо над головой. Дружно похватав сапёрные лопатки, начали расчищать площадку под палатку. На морозе в тридцать пять градусов руки мёрзли даже в рукавицах. По очереди грелись у выхлопной трубы автомашины. Наконец все забрались в палатку и, предвкушая скорое тепло, стали растапливать печку. Печка сильно дымила, но дрова гореть никак не хотели. Так, в дыму, просидели остаток ночи, около чуть тёплой печки, стуча зубами от холода. Под утро опять подъём и езда по тёмным горам в призрачном свете луны. Следующий перевал был очень опасным, и на всех крутых поворотах дорожного серпантина поставили регулировщиков. Меня оставили одного, на повороте дороги, наедине с большой кучей песка. Примерно в ста метрах выше, на следующем повороте, маячила маленькая фигурка товарища. Сверху вспыхнули фары машины, и я увидел грузовой ЗИЛ. Казалось машина не едет, а летит по наклонной плоскости дороги. На повороте, где я стоял, машину неожиданно занесло, она, круто повернув над краем пропасти, сбила два столбика и ринулась дальше вниз.
Колонны всё не было, только заснеженные вершины гор вокруг, уходящие в темноту за горизонт. Бледная луна освещала, призрачные ледники за перевалом. Сильный, пронизывающий ветер пытался сдуть меня в пропасть, хватая за полы шинели. Укрыться от сквозняка было негде, я сел за кучей песка и стал наблюдать за дорогой. Наконец, вдали, замаячили огоньки полковой колонны и, тонкой змейкой, стали приближаться к перевалу. К этому времени, я уже задубел на морозе и конечности организма закостенели. Пришлось разминаться с лопатой в руках, и кидать песок под колёса машин, ползущих на перевал. Тяжело гружёные машины, захлёбывались надрывным рёвом моторов и медленно поднимались по серпантину, словно уставшие люди. Скоро устал и я, прекратив кидать песок, стал наблюдать за проходящей колонной. Но тут, рядом со мной, остановился командирский УАЗ и из него вышел командир полка.
- Ты, почему песок не кидаешь? - грозно сказал он мне.
Забрав у меня лопату, он сам стал бросать песок под колёса.
- Наверно замёрз мужик в машине, - решил я.
- Понял, что нужно делать солдат?
Я получил обратно лопату и стал бросать песок. Машины, напрягаясь из последних сил, тяжело взбирались на перевал высотой более четырех тысяч метров.
И вот опять мы мчимся в кузове, обгоняя всех, к следующему, еще более высокому перевалу. Я уже не любовался природой, громадные бездонные пропасти, фантастические картины горных ледников и пиков, мелькавшие за брезентом кузова, внушали животный страх. Так чувствуют себя наверно люди, перед первым прыжком с парашютом, стоя у открытых дверей самолёта и глядя вниз. Мы сидели в машине, обречённо доверившись мастерству водителя. Водила у нас был классный, служил он в Гульче и дорогу знал, как свои пять пальцев. По горным перевалам Памира наша машина мчалась быстрее всех, несмотря на лёд и снег. Проехали высокогорное озеро Каракуль, занесённое снегом. Вот и перевал, опять упражнения с песком на морозе и снова бешеная езда по горному серпантину. Мы обогнали " Урал" тяжело груженый боеприпасами. Его водитель не справился с управлением и громадная машина медленно, как в кино, перевернулась вверх колесами, упав с небольшого обрыва. Снарядные ящики разлетелись на десятки метров вокруг. Наша машина остановились на обочине дороги.
- Кабину смяло, водитель погиб! - крикнул Лёшка, выпрыгивая из кузова машины.
Подбежав, мы увидели невредимого водителя с другой стороны машины. Парень стоял весь бледный, не зная, что делать.
- Тебе повезло земляк! Хорошо снаряды не взорвались!
- Вторая машина сегодня, - сказал наш лейтенант, - у минометчиков ГАЗ-66 разбился на перевале.
Помочь было нечем, и мы побрели обратно, оставив водителя у разбитой машины. И снова горная дорога петляет между скал, к вечеру показался Мургаб. В широкой горной долине разбили громадный лагерь, ожидая отставшие машины. В Мургабе почти не было снега и ласково пригревало солнце. Целый день команда регулировщиков отсыпалась и грелась на солнышке. На следующее утро, мы остановились у КПП пограничной заставы и пообщались с погранцами. Они удивились обилию военной техники, хлынувшей на Памир, и решили, что нас тут целая дивизия. Мы их разочаровали, сказав, что у нас всего один полк, и тронулись дальше. Миновали последний перевал, и дорога пошла вдоль русла бурной горной реки. Cнега здесь уже не было и было значительно теплее, чем в горах до Мургаба. Проезжали редкие кишлаки, их жители были похожи на цыган, такие же грязные и плохо одетые. Они собирались вдоль дороги, с удивлением и восхищением взирая на боевую технику. Эти люди готовы были стоять весь день и махать руками от радости, приветствуя множество военных машин и БМП. Зрелище было действительно впечатляющим. От горизонта до горизонта, вся горная трасса была занята грузовиками, пушками, БМП и БТРами. Такого нашествия военной техники горы Памира еще не видели, правда, много автомашин поломалось в пути и замерло у обочины, в ожидании ремонта. Но БМП прошли через Памир почти без поломок, сломались единицы.
В последний день нашего марша нам выдали вкусные, мягкие батоны белого хлеба, но есть его я не мог, прохватила горная болезнь. Весь остаток пути, пока мы спускались с гор, у меня была слабость и плохое самочувствие, а в Хороге всё прошло.
Наконец мы прибыли в центр Горно-Бадахшанского района, город Хорог, расположенный в горном ущелье у реки Пяндж. Военная техника стала расползаться по городу, стремясь к его окраинам у подножья гор. Я опять стоял на перекрестке и был смущён вниманием прохожих. Вокруг меня собралась небольшая толпа, и люди от чистого сердца угощали фруктами, конфетами, молоком и совали деньги. От денег я отказывался, но зато до отвала наелся. Люди были рады приходу военных и жаловались, что на границе не спокойно. Говорили, что иностранный самолёт разбомбил кишлак на нашей стороне Пянджа и боялись обстрелов с другого берега. Рассказывали о попытке захвата афганской части города Ишкашима басмачами. Ишкашим отстояли пограничники, отбив нападение басмачей огнём с БТР-ов и потеряв двух человек убитыми. Встреча жителями Памира советских солдат напоминала кадры кинохроники, также с радостью и цветами встречало население освобожденных городов советских солдат и в Великую Отечественную войну.
Полк прибыл к месту временной дислокации, и регулировщики были теперь не нужны. Почти вся бывшая полигонная команда, оказалась теперь в составе седьмой мотострелковой роты. Третий батальон, в который она входила, расположился на северной окраине города, а точнее над городом, около здания тюрьмы. Отсюда весь город был виден, как на ладони, рядом, под горой, стояли небольшие домики, напоминающие кишлак. Приближался Новый 1980 год, но солдатам было не до праздника. Каждый день были учения, офицеры и сержанты учили солдат ползать по-пластунски, бегать под пулями, кидать гранаты и прочим военным премудростям. Устроили даже небольшой бой, имитируя штурм горы, у подножья, которой стоял батальон. В оборону посадили механиков-водителей в чёрных комбинезонах, а мы штурмовали гору. Во время этого штурма, я обнаружил вход в пещеру и решил её обследовать. Пещера была тесная, и приходилось ползти на четвереньках всё время вверх. В пещеру свет проникал через небольшие отверстия и трещины, выходящие на склон горы. До армии, я читал о загадочных пещерах на Памире, где в древности завоеватели прятали свои сокровища. К тому же, вдоль Пянджа шёл Великий шёлковый путь и не один караван был ограблен древними басмачами. Они, тоже могли спрятать, что-нибудь в этой пещере. Но меня ждало разочарование, и кроме птичьего помёта я в пещере ничего не нашёл. Но зато, выбравшись на свет божий, я оказался на вершине горы и увидел нашу роту. Потренировавшись, на вершине горы, в стрельбе из пистолетов, рота спустилась вниз к кишлаку. Мне, правда, не удалось пострелять из своего "Стечкина" и пришлось осваивать пистолет в Афгане. Пистолет системы Стечкина выдавался гранатомётчикам, был на двадцать зарядов и в деревянной кобуре. Пистолет был тяжелый, но замечательный, так как мог стрелять очередями и, имел прицельную планку до 250метров. Ввиду большой тяжести пистолета, с руки, попадать в мишень было не просто. Но, с пристегнутой в качестве приклада кобурой, я стрелял из него, как из ружья, и с пятидесяти метров попадал точно в цель.
Наша команда регулировщиков всё ещё держалась вместе и, спустившись с горы после штурма, заглянула в кишлак. Мы зашли в один из домов и в домашней обстановке, сидя на ковре, попили чаю. В лагере третьего батальона мы жили в своей маленькой палатке, но принимали участие во всех построениях и мероприятиях седьмой мотострелковой роты. После Нового года наш полк перебазировался к городу Ишкашим и мы разбили свои палатки в пойме реки Пяндж. Палатки поставили прямо на песке среди камышей, но жили мы там недолго, как-то перед рассветом нас подняли и построили. Комбат сказал, что правительство Афганистана попросило СССР о военной помощи, и мы должны защитить Апрельскую революцию. Афганцев сказано было не обижать, не заходить на женские половины домов, не оскорблять религиозные чувства и святыни. Говорил он красиво, но в реальной жизни всё вышло несколько по другому, народу мы там побили не - мало и обидели многих. Война есть война, и чужая бойня стала нашей. В этот же день мы форсировали реку Пяндж и пересекли государственную границу СССР.
