ArtOfWar. Старев Вадим Юрьевич. Истоки русской революции 1905 года

Истоки русской революции.

Введение.

П. Чаадаев в 1831 г. заметил: "Отказаться от своего прошлого - значит лишить себя будущего". В. Ключевский, в начале 20 века, продолжил его мысль: "Народ без истории, как ребёнок без родителей: и с тем и с другим можно сделать всё что угодно". П. Столыпин уточнил: "...такие народы гибнут, они превращаются в назем, удобрение, на котором вырастают и крепнут другие, более сильные народы...".

Этих знаменитых людей давно уже нет, но мысли их и слова находят подтверждение в реалиях жизни современной России. Целый народ, называющий себя русским, в одно мгновение отказался от героической и трагической истории своих предков, совершивших революцию в начале прошлого века под красным знаменем свободы. Забыты истоки той революции, кажутся нереальными условия жизни тех людей и непонятны их поступки, когда девочки - гимназистки стреляли в царских чиновников. Сытый современный россиянин, сменивший красный флаг победы на царский триколор, не способен уже понять духа того времени. Россияне сейчас больше интересуются светскими хрониками и международными сплетнями, отождествляя себя с дворянским сословием и забыв о своих пролетарских корнях. Похоже, они стыдятся своих прадедов, живших в вонючих халупах, пропахших потом и не приученных к зубной щётке. Бездумно пользуясь благами советской цивилизации, созданной тяжким трудом предыдущих поколений, русский народ не думает о будущем. Территория современной России постепенно заселяется более сильными народами, не утратившими способности к размножению. А титульная нация отдаёт свои города, территории, промышленные предприятия более жизнеспособным народам. В русском народе исчезло чувство самосохранения и способность к борьбе за жизнь. Россия медленно угасает и не за горами будущее, когда народ её превратится в "назем", питающий пришлые, сильные духом народы.

Жизнь крестьян.

Эти бедные селенья,

Эта скудная природа -

Край родной долготерпенья,

Край ты русского народа!

Ф.И. Тютчев.

"Подавляющее большинство населения России подошло к революции, соединённое в огромное сословие крестьян, сохранивших особую культуру и общинное мировоззрение, - по выражению М. Вебера, "архаический аграрный коммунизм" (говорить о классовом сознании было бы неправильно, так как в точном смысле этого слова крестьяне России класса не составляли). Этот коммунизм вытекал не из религиозных или идеологических доктрин, а из исторически данных русскому крестьянству условий жизни.

На большом международном семинаре в 1995 г., посвящённом проблеме голода, историк В.В. Кондрашин говорил: "Страх перед голодом был одной из причин консолидации российского крестьянства в рамках традиционной поземельной общины. В течении столетий в условиях налогового гнёта государства, помещичьей кабалы община обеспечивала минимальное приложение сил трудовых членов, удерживала массу крестьянских хозяйств от разорения. В общине традиционно была взаимоподдержка крестьян в случае голода. Общественным мнением была освящена помощь в деле спасения от голода слабейших крестьянских семей.... Надо сказать, что хроническое недоедание крестьян (в пореформенный период) создавало в России социальную базу для большевизма и распространения уравнительных коммунистических идей".

Главные ценности буржуазного общества - индивидуализм и конкуренция - в среде крестьян не находили отклика, а значит и институты буржуазного государства и нормы буржуазного права для подавляющего большинства народа привлекательными не были. Даже в самом конце 19 века русская деревня (не говоря уж о национальных окраинах) жила по нормам традиционного права с очень большим влиянием общинного права. *

Английский исследователь крестьянства Т.Шанин рассказывает такую историю: В свое время я работал над общинным правом России. В 1860-е годы общинное право стало законом, применявшимся в волостных судах. Судили в них по традиции, поскольку общинное право - традиционное право. И когда пошли апелляции в Сенат, то оказалось, что в нем не знали, что делать с этими апелляциями, ибо не вполне представляли, каковы законы общинного права. На места были посланы сотни молодых правоведов, чтобы собрать эти традиционные нормы и затем кодифицировать их. Была собрана масса материалов, и вот вспоминается один интересный документ. Это протокол, который вел один из таких молодых правоведов в волостном суде, слушавшем дело о земельной тяжбе между двумя сторонами. Посоветовавшись, суд объявил: этот прав, этот неправ; этому - две трети спорного участка земли, этому - одну треть. Правовед, конечно, вскинулся: что это такое - если этот прав, то он должен получить всю землю, а другой вообще не имеет права на нее. На что волостные судьи ответили: Земля - это только земля, а им придется жить в одном селе всю жизнь.

Замечательный ученый-химик и агроном А.Н.Энгельгардт, который работал в деревне и оставил подробнейшее фундаментальное исследование (Письма из деревни) Энгельгардт пишет в "Письме девятом": "Тому, кто знает деревню, кто знает положение и быт крестьян, тому не нужны статистические данные и вычисления, чтобы знать, что мы продаём хлеб за границу не от избытка.... В человеке из интеллигентского класса такое самомнение понятно, потому что просто не верится, как это люди живут не евши. А между тем это действительно так. Не то, чтобы совсем не евши были, а недоедают, живут впроголодь, питаются всякой дрянью. Пшеницу, хорошую чистую рожь мы отправляем за границу, к немцам, которые не будут есть всякую дрянь.... Но мало того, что мужик ест самый худший хлеб, он ещё недоедает".

"Американец продаёт избыток, а мы продаём необходимый насущный хлеб. Американец-земледелец сам ест отличный пшеничный хлеб, жирную ветчину и баранину, пьёт чай, заедает обед сладким яблочным пирогом или папушником с патокой. Наш же мужик-земледелец ест самый плохой ржаной хлеб с костерем, сивцом, пушниной, хлебает пустые серые щи, считает роскошью гречневую кашу с конопляным маслом, об яблочных пирогах и понятия не имеет, да ещё смеяться будет, что есть такие страны, где неженки-мужики яблочные пироги едят, да и батраков тем же кормят. У нашего мужика-земледельца не хватает пшеничного хлеба на соску ребёнку, пожуёт баба ржаную корку, что сама ест, положит в тряпку - соси".

"А они об путях сообщения, об удобствах доставки хлеба к портам толкуют, передовицы пишут! Ведь если нам жить, как американцы, так не то, чтобы возить хлеб за границу, а производить его вдвое против теперешнего, так и то только что в пору самим было бы. Толкуют о путях сообщения, а сути не видят".

"В нашей губернии и в урожайные годы у редкого крестьянина хватает своего хлеба до нови; почти каждому приходится покупать хлеб, а кому купить не на что, то посылают детей, стариков, старух в "кусочки" побираться по миру. В нынешнем же году у нас полнейший неурожай на всё: рожь уродилась плохо ...; корму - вследствие неурожая яровой соломы и плохого урожая трав от бездождия - мало, а это самое трудное для крестьянина, потому что при недостатке хлеба самому в миру можно ещё прокормиться кое-как кусочками, а лошадь в мир побираться не пошлёшь. Плохо, - так плохо, что хуже быть не может.... В конце декабря ежедневно пар до тридцати проходило побирающихся кусочками: идут и едут, дети, бабы, старики, даже здоровые ребята и молодухи. Голод не свой брат: как не поеси, так и святых продаси. Совестно молодому парню или девке, а делать нечего, - надевает суму и идёт в мир побираться. Есть нечего дома, - понимаете ли вы это? Сегодня съели последнюю ковригу, от которой вчера подавали кусочки побирающимся, съели и пошли в мир. Хлеба нет, работы нет, каждый и рад бы работать, просто из-за хлеба работать, рад бы, да нет работы. Понимаете - нет работы!

"Побирающийся кусочками" и "нищий" - это два совершенно разных типа просящих милостыню. Нищий - это специалист; просить милостыню - это его ремесло. Он, большей частью, не имеет ни двора, ни собственности, ни хозяйства и вечно странствует с места на место, собирая хлеб, и яйца, и деньги. Всё собранное натурой - продаёт, превращает в деньги. Нищий, большей частью калека, больной, неспособный к работе человек, немощный старик, дурачок. Нищий одет в лохмотья, просит милостыню громко, иногда даже назойливо, своего ремесла не стыдится. Нищий - божий человек. Нищий по мужикам редко ходит: он трётся больше около купцов и господ, ходит по городам, большим сёлам, ярмаркам. У нас настоящие нищие встречаются редко - взять им нечего. Совершенно иное побирающийся "кусочками". Это крестьянин из окрестностей. Предложите ему работу, и он тотчас же возьмётся за неё и не будет более ходить по кусочкам. Побирающийся кусочками одет, как и всякий крестьянин, иногда даже в новом армяке, только холщёвая сума через плечо; соседний же крестьянин и сумы не одевает - ему совестно, а приходит так, как будто случайно без дела зашёл, как будто погреться, и хозяйка, щадя его стыдливость, подаёт ему незаметно, как будто невзначай, или, если в обеденное время пришёл, приглашает сесть за стол; в этом отношении мужик удивительно деликатен, потому что знает, - может, и самому придётся идти в кусочки. От сумы да от тюрьмы не отказывайся".

"У побирающегося кусочками есть двор, хозяйство, лошади, коровы, овцы, у его бабы есть наряды - у него только нет в данную минуту хлеба, когда в будущем году у него будет хлеб, то он не только не пойдёт побираться, но сам будет подавать кусочки.... Придёт нищий - подают кусочки. Но вот хозяин замечает, что "хлебы коротки". Едят поменьше, не три раза в сутки, а два, а потом один. Прибавляют к хлебу мякины. Есть деньги, осталось что-нибудь от продажи пенечки, за уплатой повинностей, - хозяин покупает хлеба. Нет денег - сбивается как-нибудь, старается достать вперёд под работу, призанять. Какие проценты платят при этом, можно видеть по тому, что содержатель соседнего постоялого двора, торгующий водкой, хлебом и прочими необходимыми для мужика предметами и отпускающий эти предметы в долг, сам занимает на оборот деньги, для покупки, например, ржи целым вагоном, и платит за один месяц на пятьдесят рублей два рубля, то есть 48%. Какой же процент берёт он сам?... Иначе как в долг достать негде, а весной опять повинности вноси. Станет теплее, грибы пойдут, но на одних грибах плохо работать. Хорошо ещё, если только хлеба нет.... Но вот худо, когда не только хлеба, но и корму нет для скота, как нынче. Скот в миру не прокормишь".

"Насчёт лечения, в случае болезни, в деревне очень плохо не только крестьянину, но и небогатому помещику. Доктор есть в городе, за 30 верст. Заболели вы, - извольте посылать в город. Нужно послать в город на тройке или, по крайней мере, на паре, в приличном экипаже, с кучером. Привезли доктора; за визит ему нужно дать 15 рублей и уже мало - 10 рублей. Нужно отвезти доктора в город и привезти лекарство.... Но ведь в случае болезни одного визита мало. Очевидно, что доктор теперь доступен только богатым помещикам .... Небогатые помещики,...пользуются хорошими, то есть имеющими в околотке известность, фельдшерами, преимущественно из дворовых, фельдшерами, которые заведовали аптеками и больницами, имевшимися у богатых помещиков во время крепостного права. Однако и такие фельдшера для массы наших бедных крестьян не доступны, потому что и фельдшеру нужно дать за визит три рубля с его лекарством, а то и пять рублей. К таким фельдшерам прибегают только зажиточные крестьяне. Затем следуют фельдшера второго разряда, лечащие самоучкой, самыми простыми средствами, - деды, бабы и все, кто маракует хотя немного.... Заболеет мужик - ходит, перемогается, пока есть сила. Свалился - лежит.... Иные вылёживаются, выздоравливают. Другие умирают. Лежит, до тех пор, пока не умрёт.

Самое худое, что, поправившись, отлежавшись, опять заболевают, и во второй раз редко уже встают, потому что, не успев хорошенько поправиться, начинают работать, простуживаются (замечу, между прочим, что у крестьян отхожих мест нет и самый трудный больной для отправления нужды выходит, выползает или его выносят на двор, какова бы ни была погода) и, главное, не получают хорошей пищи, да что говорить хорошей, не получают мало-мальски сносной пищи.

У меня есть работница Хима из соседней деревни. У неё во дворе - а двор-то бедный-пребедный, с покрова уже хлеба не было - осталась за хозяйку дочка, молоденькая, красивая девушка Аксюта .... Осенью, на одной свадьбе, Аксюта сильно простудилась. Ездили к какому-то бывшему дворовому человеку, который, говорят, помогает. Тот дал питьё, - кислое-прекислое, говорила мне Хима, - помогло. Аксюта стала поправляться и, может, выздоровела бы, если бы ей дали питательную пищу, удобное помещение и поберечь от простуды,... Вскоре Аксюте, которая стала было поправляться, опять стало хуже. Не оправившись от болезни, она стала носить воду, мять пеньку, убирать скот. Простудилась и опять слегла. В деревне все решили, что Аксюта умрёт. Мать, которая очень любила и баловала Аксюту, относилась к этому совершенно хладнокровно, то есть с тем, если можно выразиться, бесчувствием, с которым один голодный относится к другому. "А и умрёт, так что ж - всё равно, по осени замуж нужно выдавать, из дому вон, умрёт, так расходу будет меньше" (похоронить стоит дешевле, чем выдать замуж).

Аксюта пролежала всю зиму и умерла в марте. Бедному во всём несчастье: уж умерла бы осенью, а то целую зиму расход, а к весне, когда девка могла бы работать, умерла. Крестьяне и замуж-то девок отдают по осени, главным образом потому, что какой же расчёт, прокормив девку зиму, отдать её весной, перед началом работ, замуж, - это всё равно, что продать дойную корову весной".

*Надо отметить, что достоверная информация о реальной жизни крестьян доходила до общества от военных. Они первыми забили тревогу из-за того, что наступление капитализма привело к резкому ухудшению питания, а затем и здоровья призывников в армию из крестьян. Будущий главнокомандующий генерал В.Гурко привел данные с 1871 по 1901 г. и сообщил, что 40% крестьянских парней впервые в жизни пробуют мясо в армии. Генерал А.Д.Нечволодов в известной книге "От разорения к достатку" (1906) приводит данные из статьи академика Тарханова "Нужды народного питания" в Литературном медицинском журнале (март 1906), согласно которым русские крестьяне в среднем на душу населения потребляли продовольствия на 20,44 руб. в год, а английские на 101,25 руб. Полезно бы это было прочесть С.Говорухину, который расписывает жирные остендские устрицы в столичных магазинах России, которую мы потеряли.

Жан-Жак Руссо в Рассуждениях о происхождении неравенства (1755) писал о возникновении гражданского общества: Первый, кто расчистил участок земли и сказал: это мое - стал подлинным основателем гражданского общества. Он добавил далее, что в основании гражданского общества - непрерывная война, хищничество богачей, разбой бедняков. Ясно, что такой идеал был несовместим с общинным мировоззрением русских крестьян.

Более того, в отношении крестьянства давным-давно и досконально известно, что частная собственность и капитализм означают его быстрое и прямое уничтожение, причем с массовыми страданиями и неизбежными жестокостями. Историк крестьянства В.П.Данилов напомнил опыт капитализма при приватизации земли в Англии: Не нужно забывать, как решались социальные проблемы при огораживаниях, о работных домах для выбрасываемых из деревни, о том, что в каждом поселке стояла либо виселица, либо чурбак с топором, где рубили головы тем, кто не согласен с огораживанием.

После реформы 1861 г. положение крестьян улучшилось, хозяйство их, в общем, пошло в гору, повышалась урожайность, все это сказалось, например, на питании. Но затем все больше крестьяне стали ощущать наступление капитализма. Железные дороги стали высасывать продукты сельского хозяйства. Крестьянство было главным источником ресурсов для капиталистической индустриализации, и товарность их хозяйства искусственно повышалась денежными податями и налогами. В России возник периодический массовый голод, которого раньше крестьяне не знали (как, впрочем, не знали голода до капитализма ни в Европе, ни в Индии, ни в империи ацтеков).

Вот что говорил историк В.В.Кондрашин на международном семинаре в 1995 г.: "К концу XIX века масштабы неурожаев и голодных бедствий в России возросли... В 1872-1873 и 1891-1892 гг. крестьяне безропотно переносили ужасы голода, не поддерживали революционные партии. В начале ХХ века ситуация резко изменилась. Обнищание крестьянства в пореформенный период вследствие непомерных государственных платежей, резкого увеличения в конце 90х годов арендных цен на землю... - все это поставило массу крестьян перед реальной угрозой пауперизации, раскрестьянивания... Государственная политика по отношению к деревне в пореформенный период... оказывала самое непосредственное влияние на материальное положение крестьянства и наступление голодных бедствий".

*До 1917 г. весь прибавочный продукт нещадно изымался из села ("недоедим, а вывезем"). Все мало-мальски развитые страны, производившие менее 500 кг зерна на душу населения, зерно ввозили. Россия в рекордный 1913 г. имела 471 кг зерна на душу - и вывозила очень много зерна - за счет внутреннего потребления, причем именно крестьян. Даже в 1911 г., в год исключительно тяжелого голода было вывезено 53,4% всего зерна - больше и относительно, и тем более абсолютно, чем в годы предыдущего пятилетия.

* Даже в "нормальные" годы положение было тяжелым. Об этом говорит очень низкий уровень установленного официально "физиологического минимума" - 12 пудов хлеба с картофелем в год. В нормальном 1906 году этот уровень потребления был зарегистрирован в 235 уездах с населением 44,4 млн. человек. Возмущение крестьян вызывало уже не то, что приходилось есть хлеб с лебедой и пушной хлеб (с мякиной, из неотвеянного зерна), а то, что "не было белого хлеба на соску" - грудному ребенку. Точнее сказать, что из села изымался весь прибавочный и значительная часть необходимого продукта.

В 1903 году С.Ю. Витте создал комиссию по изучению крестьянского вопроса. Комиссия пришла к такому выводу: "при нормальном урожае количество пропитания, получаемого крестьянином, оказывается на 30% ниже физиологического минимума, необходимого для поддержания сил взрослого сельскохозяйственного рабочего".

Если при нормальном урожае крестьяне, выполняющие тяжёлую физическую работу, потребляли пищи ниже физиологического минимума, то на что они могли рассчитывать при неурожаях, которые повторялись через 2-3 года?

Вот, что писали о голоде в России Брокгауз и Ефрон.

"После голода 1891 г., охватывающего громадный район в 29 губерний, нижнее Поволжье постоянно страдает от голода: в течении ХХ в. Самарская губерния голодала 8 раз, Саратовская 9. За последние тридцать лет наиболее крупные голодовки относятся к 1880 г. (Нижнее Поволжье, часть приозёрных и новороссийских губерний) и к 1885 г. (Новороссия и часть нечернозёмных губерний от Калуги до Пскова); затем вслед за голодом 1891 г. наступил голод 1892 г. В центральных и юго-восточных губерниях, голодовки 1897 и 1898 гг. приблизительно в том же районе; в ХХ в. голод 1901 г. в 17 губерниях центра, юга и востока, голодовка 1905 г. (22 губернии, в том числе четыре нечернозёмных, Псковская, Новгородская, Витебская, Костромская), открывающая собой целый ряд голодовок: 1906, 1907, 1908, и 1911 гг. (по преимуществу восточные, центральные губернии, Новороссия)".

Лев Толстой в преддверии голода 1891-1892 гг. побывал в Тульской губернии и честно описал, что он там увидел.

"Первое впечатление, отвечавшее в положительном смысле на вопрос о том, находится ли население в нынешнем году в особенно тяжёлых условиях: употребляемый почти всеми хлеб с лебедой - с 1/3 и у некоторых с Ґ лебеды, - хлеб чёрный, чернильной черноты, тяжёлый и горький, хлеб этот едят все - и дети, и беременные, и кормящие женщины, и больные.

Другое впечатление, указывающее на особенность положения в нынешнем году, это общие жалобы на отсутствие топлива. Тогда ещё - это было в начале сентября - уже нечем было топить. Говорили, что порубили лозины на гумнах, что я и видел; говорили, что перерубили и перекололи на дрова все чурбачки, всё деревянное.

Многие покупают дрова в прочищающемся помещичьем лесу и в сводящейся поблизости роще. Ездят за дровами вёрст за 7, за 10...

Бедствие несомненное: хлеб нездоровый, с лебедой, и топиться нечем.

...Хлеб с лебедой нельзя есть один. Если наесться натощак одного хлеба, то вырвет. От кваса же, сделанного на муке с лебедой, люди шалеют.

... Всегда и в урожайные годы бабы ходили и ходят по лесам украдкой, под угрозами побоев или острога, таскать топливо, чтобы согреть своих холодных детей, и собирали и собирают от бедняков кусочки, чтобы прокормить своих заброшенных, умирающих без пищи детей. Всегда это было! И причиной этого не один нынешний неурожайный год, только нынешний год всё это ярче выступает перед нами, как старая картина, покрытая лаком. Мы среди этого живём!"

В знаменитых воспоминаниях Александры Бруштейн "Дорога уходит в даль" приводится рассказ солдата-татарина Шарафутдинова. По окончании службы тот уехал на родину, в Уфимскую губернию. Это был 1901 год, газеты глухо упоминали о "недороде", но толком никто ничего не знал.

"Больше половины деревни вымерло. От голода и тифа. Семья Шарафута сперва продала корову. Потом коня. Купил богатый мужик из соседнего села. Шарафут произносит: "Ба-а-там мужикам!" Купил за гроши. Люди уже шатались от голода. А когда же и наживаться, как не на человеческой беде!

... Когда всё было продано, рассказывает Шарафут, все "помирала". Ели хлеб из лебеды и желудей. Подбавляли в хлеб землю, даже навоз.... Потом заболели, очевидно, голодным тифом. Когда Шарафут приехал, он застал в живых только младшего братишку - "она ещё живая была". Запасливый Шарафут вынул из кармана остатки своей дорожной еды - большой кусок хлеба. Братишка схватил хлеб обеими руками, но уже не мог, не имел силы есть. Мальчик только крепко прижимал хлеб к себе. Так, с куском в руке, и умер.

Шарафут сидел около мёртвого братишки. Вдруг слышит - шорох. Обернулся, а в избу вползает соседская девочка лет десяти-двенадцати. Вставать на ноги девочка уже не могла, передвигалась ползком. На Шарафута она не смотрела, она словно не видела его. Он подумал - слепая. Но нет - она смотрела в одну точку, не отрываясь: на кусок хлеба в мёртвой руке мальчика".

Здесь надо сказать об особом социальном типе среди крестьян - кулаке (мироеде). Вокруг этого понятия в годы перестройки был создан целый миф, его приравнивали к понятию "справный хозяин" и представили образцом русской трудовой этики. На деле кулаками были главным образом крестьяне, оторвавшиеся от земли и промышлявшие ростовщичеством и торговлей. Социально-экономическую характеристику кулачеству дал А.В.Чаянов, а А.Н.Энгельгардт приводит свои обыденные наблюдения: "Каждый мужик при случае кулак, эксплуататор, но пока он земельный мужик, пока он трудится, работает, занимается сам землей, это еще не настоящий кулак, он не думает все захватить себе, не думает, как бы хорошо было, чтобы все были бедны, нуждались, не действует в этом направлении. Конечно, он воспользуется нуждой другого, заставит его поработать на себя, но не зиждет свое благосостояние на нужде других, а зиждет его на своем труде. От такого земельного мужика вы услышите: "Я люблю землю, люблю работу, если я ложусь спать и не чувствую боли в руках и ногах от работы, то мне совестно, кажется, будто я чего-то не сделал, даром прожил день"... Он расширяет свое хозяйство не с целью наживы только, работает до устали, недосыпает, недоедает. У такого земельного мужика никогда не бывает большого брюха, как у настоящего кулака.

*Из всего "Счастливого Уголка" [так называл А.Н.Энгельгардт местность около его поместья] только в деревне Б. есть настоящий кулак. Этот ни земли, ни хозяйства, ни труда не любит, этот любит только деньги. Этот не скажет, что ему совестно, когда он, ложась спать, не чувствует боли в руках и ногах, этот, напротив, говорит: "работа дураков любит"... Этот кичится своим толстым брюхом, кичится тем, что сам мало работает: "у меня должники все скосят, сожнут и в амбар положат". Этот кулак землей занимается так себе, между прочим... У этого все зиждется не на земле, не на хозяйстве, не на труде, а на капитале, на который он торгует, который раздает в долг под проценты. Его кумир - деньги, о приумножении которых он только и думает... Он пускает этот капитал в рост, и это называется "ворочать мозгами". Ясно, что для развития его деятельности важно, чтобы крестьяне были бедны, нуждались, должны были обращаться к нему за ссудами".

Помимо нехватки продовольствия ввиду неурожаев, можно назвать ещё причину наступления голода. Это неспособность царского правительства маневрировать запасами продовольствия иногда даже в пределах одной губернии. Когда в 1873 году страдала от голода левая сторона Поволжья - самаро-оренбургская, на правой стороне - саратовской - был редкий урожай, и хлеб не находил сбыта даже по низким ценам. То же самое было в 1884 году в Казанской губернии, когда казанские мужики питались суррогатами, а на волжско-камских пристанях той же Казанской губернии гнили 1720000 четвертей хлеба. И в другие голодные годы наблюдалась примерно такая же картина. Всего за вторую половину 19 века было свыше двадцати голодных годов, причём, (по данным доклада царю за 1892 год): "Только от недорода потери составили до двух миллионов православных душ" (то есть, считали только тех, кого отпевали в православных церквах, а свидетельства о количестве умерших "инородцев" и старообрядцев нет вообще). В 20 веке голод 1901 г. Поразил 17губерний центра; по данным доклада за 1901 год: "В зиму 1900/01 г. Голодало 42 миллиона человек, умерло же из них 2 миллиона 813 тыс. православных душ". А в 1911 году (уже после столыпинских реформ): "Голодало 32 миллиона, потери 1 млн. 613 тыс. человек". Причём, в каждом докладе подчёркивалось, что сведения составлены на основе данных, поставляемых церквами, а также сельскими старостами и управляющими помещичьих имений. А сколько было глухих деревень?

В 1862 году был отменён запрет евреям брать на откуп отдельные доходы с имений. "Теперь, - отмечал Солженицын, - евреи развили аренду и покупку земли". Как отмечалось в приводимой Солженицыным записке генерал-губернатора Юго-Западного края (1872 г.), "евреи арендуют землю не ради сельскохозяйственных занятий, а только в промышленных целях; арендованные земли они отдают крестьянам не за деньги, а за известные работы, превышающие ценность обыкновенной платы за землю, устанавливая своего рода крепостную зависимость".

Троцкий писал: "...постоянных рабочих, не покидавших экономии круглый год, было не много. Главную массу, исчислявшуюся сотнями в годы больших посевов, составляли сроковые рабочие - киевцы, черниговцы, полтавцы, которых нанимали до Покрова, то есть до первого октября.... Были косари, которые приходили в Яновку лет десять подряд.... Иные являлись во главе целого семейного выводка. Шли из своих губерний пешком, целый месяц, питаясь краюхами хлеба, ночуя на базарах".

"За четыре летних месяца косари получали 40-50 рублей на хозяйских харчах, женщины 20-30 рублей. Жильём служило чистое поле, в дождливую погоду - стога. На обед - постный борщ и каша, на ужин - пшенная похлёбка. Мяса не давали вовсе, жиры отпускались только растительные и в скудном количестве. На этой почве начиналось иногда брожение. Рабочие покидали жнивьё, собирались во дворе, ложились в тень амбаров животами вниз, загибали вверх босые, потрескавшиеся, исколотые соломой ноги и ждали. Им давали кислого молока, или арбузов, или полмешка тарани (сушёной воблы), и они снова уходили на работу, нередко с песней".

"В одно лето пришлые рабочие повально заболевали куриной слепотой. В сумерки они медленно передвигались, вытянув вперёд руки. Гостивший в деревне племянник матери написал об этом корреспонденцию, которую заметили в земстве и прислали инспектора... Инспекция установила, что болезнь происходила от недостатка жиров, что распространена она почти по всей губернии, т.к. везде кормят одинаково, а кое-где и хуже".

"В воскресные дни девушки искали в головах парней или друг у друга паразитов".

Трудно понять по этим описаниям, какие чувства несчастные люди вызывали у Лейбы: то ли жалость, то ли брезгливость.

Волнения крестьян 1902-1903 гг., а затем революция 1905-1907 гг. больнее всего ударила по семьям 30-40 тыс. помещиков. Около 15% поместий были сожжены, значительную часть земли в районах, охваченных волнениями, пришлось продать. Попытки деятелей дворянства восстановить давно уже иллюзорные патриархальные отношения с крестьянами полностью провалились.

В 1905 г. на съездах Всероссийского Крестьянского Союза были определены враждебные крестьянам силы, и в этом было достигнуто убедительное согласие. "Враги" были означены в таком порядке: чиновники ("народу вредные"), помещики, кулаки и местные черносотенцы. А главное, полный антагонизм с помещиками выражался во всеобщем крестьянском требовании национализации земли и непрерывно повторяемом утверждении, что "Земля - Божья". Выборы в I и II Думы рассеяли всякие сомнения - крестьяне не желали иметь помещиков своими представителями.

С середины 90-х годов XIX века "миры" крестьян и помещиков стали быстро расходиться к двум разным полюсам жизнеустройства: крестьянство становилось все более "общинным", а помещики - все более капиталистами. Крестьяне строили "хозяйство ради жизни" с ориентацией на самообеспечение, а помещики - "хозяйство ради прибыли".

*Укреплению общины способствовала и политика государства (установление круговой поруки для сбора налогов, податей и выкупных платежей), и необходимость самоорганизации для противостояния помещикам, и начавшиеся при внедрении капитализма и вывозе хлеба голодные кризисы. Именно после голода 1891 г. общины вернулись к переделам земли и ввели самый уравнительный принцип землепользования - по едокам. Приоритетным критерием в общине было обеспечение физического выживания людей (сейчас появилось много исследований, посвященных "этике выживания" как особом мировоззрении). Напряженность между двумя этими полюсами приобретала не только экономический, но и мировоззренческий характер, имеющий даже религиозные корни. Историки приводят показательные сравнения России и Пруссии: немецкие крестьяне, в отличие от русских, не испытывали к своему помещику-юнкеру острой неприязни, его страсть к наживе была оправдана общей для них протестантской этикой.

Отрицание помещичьей собственности на землю приобретало не только политический, но и религиозный характер и направляло Россию в русло антибуржуазной революции. Вот опубликованная в то время запись одного разговора, который состоялся весной 1906 г. в вагоне поезда. Попутчики спросили крестьянина, надо ли бунтовать. Он ответил: "Бунтовать? Почто бунтовать-то? Мы не согласны бунтовать, этого мы не одобряем... Бунт? Ни к чему он. Наше дело правое, чего нам бунтовать? Мы землю и волю желаем... Нам землю отдай да убери господ подале, чтобы утеснения не было. Нам надо простору, чтобы наша власть была, а не господам. А бунтовать мы не согласны".

*Один из собеседников засмеялся: "Землю отдай, власть отдай, а бунтовать они не согласны... Чудак! Кто же вам отдаст, ежели вы только желать будете да просить... Чудаки!". На это крестьянин ответил, что за правое дело народ "грудью восстанет, жизни своей не жалеючи", потому что, если разобраться по совести, это будет "святое народное дело".

*Многие из дворян, жившие в поместьях, в действительности понимали умонастроения крестьян и считались с их "мужицким правом". С этим связывают факт существования большого числа помещиков, которые сами вели хозяйство - неумело, себе в убыток. А. Энгельгардт в своих "Письмах из деревни" пишет: "Я положительно недоумеваю, для чего существуют эти хозяйства: мужикам - затеснение, себе - никакой пользы. Не лучше ли бы прекратить всякое хозяйство и отдать землю крестьянам за необходимую для них плату? Единственное объяснение, которое можно дать, - то, что владельцы ведут хозяйство только для того, чтобы констатировать право собственности на имение".

*Иными словами, именно труд помещика на его земле сразу давал ему в глазах крестьян право на эту землю - против него не было потрав, захватов, поджогов. Много пишет в своих дневниках об отношениях крестьян с такими "работающими" помещиками один из них, М.М.Пришвин. Работая на своей земле, он не имел с крестьянами никаких столкновений даже летом 1917 г.

Разложение дворянства.

"Лихоимство же и бедным притеснение, тех властей обыкновенное было упражнение, для того что их власть, не имея никаких законов, так безизвестна, что не токмо народ, но и сам начальник границ её не знает".

Н. Дубровин "Пугачёв и его сообщники" (Петербург, 1884 г., тт. 1 и 2).

Невыносимое положение "низов" усугублялось тотальным разложением "верхов" и тяжелейшим кризисом власти. Империя к тому времени прогнила насквозь и, как положено, гнила она с головы. Царское правительство пробовало помогать голодающим. Но, тут всё подчас тонуло в воровстве и некомпетентности. В начале правления Николая 2-го (недороды 1897-98гг.) гремели первостатейные скандалы. То полковник фон Вендрих, будучи инспектором путей сообщения, загнал в тупики 11 тысяч вагонов с зерном, сгноив 6,5 миллиона пудов ржи и пшеницы, но был оправдан монархом. Случайно ли Вендрих творил всё это? Или, получив взятки, гнал вагоны с хлебом в тупики ради поддержания высоких цен на зерно внутри страны - на благо спекулянтам? Ведь на голоде спекулянты зерном делали фантастические состояния, буквально не отходя от телефона и телеграфа. Но Вендриха, никто толком не покарал, хотя его деятельность впрямую вела к разрушению государства и общества!

Или вот председатель самарской губернской земской управы Алабин, получив от государства кредиты в 1,5 и 4,7 миллиона рублей, заключает сделки на поставку муки голодающим с фирмами Дрейфуса и Шихбадова. Ну а те впаривают губернии гнилую "муку пятого сорта" (Шихбадов) и зерно с примесью ядовитых семян куколя и иных сорных трав. К голоду добавились болезни и смерти крестьян от отравлений. Суд выяснил: Алабин брал взятки, но его не казнили, не посадили на нары, а оправдали. Мол, в силу "неумелости" Алабин так поступал.

Позже фаворит царя, заместитель министра внутренних дел Гурко, получив распоряжение создать резерв зерна на 8 миллионов рублей, за взятку уступил это право иностранному дельцу - шведскому подданному Лидвалю. Последний, авансовый платёж взял, а зерна не поставил. Подробности того скандала поведал А.Д. Константинов в книге "Коррумпированный Петербург".

Поскольку деятельность Гурко и Лидваля вызвала существенное сокращение пайков голодающего населения, дело это не могло не дойти до суда. Лидваль на суде говорил, что поставкам ржи воспрепятствовал бардак на российских железных дорогах. Про Гурко на суде хорошо сказал обер-прокурор: "Чем выше должностное лицо, тем больше вреда оно приносит, совершая незаконные поступки. Нельзя при этом забывать, что все эти поступки были совершены господином Гурко в годину бедствия нашего народа, переживавшего ужасы неурожая...". В результате Владимир Иосифович Гурко был отрешён от должности - и только.... Позже брат премьера Столыпина писал тогда на страницах "Нового времени": "Бесплодные попытки хоть как-нибудь сокрушить разбойничьи гнёзда, хоть как-нибудь распутаться в море хищничества заставляют предполагать, наводят на мысль об очень сильной и непобедимой организации...".

На фоне казнокрадства и воровства дворян, бросалась в глаза роскошь жизни одних и нищета других. Особенно это было видно в столице России - Петербурге. Вот, что пишет человек из того времени - Леонид Соболев в своей книге "Капитальный ремонт": "Столица прикрывала гранитом и мрамором свою неистребимую нищету, невежество и крепостническое самоуправство. Облицованные гранитом каналы её воняли страшной устойчивой вонью обывательских клозетов. Великолепная Нева поила острова и окраины неразбавленной холерной настойкой, очищая фильтрами воду только для центральной части города. Под безлюдным паркетным простором барских квартир сыро прели в подвалах полтораста тысяч угловых жильцов с кладбищенской нормой жилплощади в один - два метра на душу. Двадцать две тысячи зарегистрированных нищих украшали своими лохмотьями паперти соборов, в которых на стопудовых, литого серебра иконостасах выглядывало из-за драгоценной ляпис - лазури невыразительное лицо царицы небесной, окружённое сиянием из самоцветных камней стоимостью в сто тысяч рублей...".

Жизнь в Москве была ничем не лучше и прекрасно описана в очерках Гиляровского. В старой Москве вас могли ограбить догола ночью. Пристукнуть - и труп спустить в уличный колодец, ведущий в текущую под землёй в трубе Неглинку. В районе Трубной площади бытовала масса самых грязных притонов и борделей. От Китайгородской стены до Старой площади и Лубянки тянулись трущобы. На Лубянской площади, заваленной навозом, стояла "Шиповская крепость" - дом генерала Шипова, эксцентричного богача. В самом центре города, между Яузой и Солянкой, существовала большая площадь - площадь Хитрова рынка. Здесь можно было продать новорождённых: их охотно скупали профессиональные нищие. Ведь тем, кто с ребёнком, подают чаще. Если эти дети не умирали, с трёх лет их самих посылали попрошайничать. Девочки с десяти лет становились проститутками. Здесь же шлялись кокаинисты всех возрастов и обоих полов. Сюда, на площадь Хитрова рынка, под огромный навес, стекались с вокзалов тогдашние гастарбайтеры - русские рабочие из разных губерний и уездов, ищущие работы в Москве. С утра на площадь приходили подрядчики, уводившие целые артели на ту или иную работу. Площадь окружали двух- и трёхэтажные дома, превращённые в ночлежки и воровские притоны. Каждую ночь на Хитровке кого-то грабили или убивали.

Эти страшные трущобы были язвой на теле Москвы десятки лет. Самое интересное, что рядом с Хитровкой были богатые районы. Торговая Солянка, например. Или вот Покровский бульвар с прилегающими переулками, застроенными богатейшими особняками купечества - как русского, так и иностранного. Все кривились от такого соседства, однако власть (вплоть до генерал-губернатора) ничего не могла сделать. Всё время оказывалось, что у одного владельца хитровских домов - "рука" в городской думе, у другого - в канцелярии генерал-губернатора, а третий занимает важное место в делах благотворительности. Например, содержатель притона "Каторга" Ванька Кулаков в 1870-х годах был казначеем московского благотворительного общества, регулярно бывал на балах у генерал-губернатора Москвы князя Долгорукова. Тут же, вместе с криминальным дельцом Кулаковым, на балах блистал другой видный "благотворитель" - банкир Лазарь Соломонович Поляков. На благотворительных балах у московского генерал-губернатора завязывались нужные связи, еврейские дельцы, криминал, чиновники и дворяне успешно сращивались. В позднеромановской России большие деньги стали пропуском в "элиту". Деньги не пахнут, а потому в царской Москве и сохранялась Хитровка, гнойник в самом центре второй русской столицы.

А вот деревенская идиллия из быта дяди В.И. Танеева - Николая Ильича Танеева, "добродушного человека, влюблённого в музыку".

"Николай Ильич, как всякий помещик, - писал Танеев, - держал огромную толпу совершенно праздной дворни. Для его личных услуг было несколько лакеев, из которых каждый имел своё определённое занятие. Один заведовал платьем, другой сапогами, третий носовыми платками, четвёртый чайным прибором и т.д. На каждый день и на каждую ночь назначался особый дежурный. Если ночью Николаю Ильичу нужно было высморкаться, то он кричал: "Эй, кто тут дежурный". Дежурный отвечал: "Я, Федька". - "Пошли сюда Ваньку". Будили Ваньку. Приходил Ванька. - "Кто тут"? - "Я, Ванька". - "Подай носовой платок". Ванька приносил платок, держа его с благоговением за кончик. Николай Ильич сморкался, возвращал платок, Ванька с благоговением брал его за кончик и уносил, а потом бросал куда-нибудь его в грязный ларь, пока опять понадобится. Так делалось в каждом отдельном случае".

Жизнь рабочих.

Вся жизнь рабочего, его жены, детей -

Скорбь, нищета и труд на денежных людей:

Чтоб эти подлые, распутные скоты

Могли нагуливать большие животы.

В.И. Танеев.

До столыпинских реформ мужик, окончив полевой сезон, отправлялся на заработки в город - на фабрику или строительство. Явление это было настолько массовым, что многие фабричные предприятия на лето закрывались - рабочие расходились по деревням поголовно. Естественно, фабрикант, как мог, экономил на заработках и на жилье сезонников, и они всё это терпели, поскольку воспринимали своё положение как временное.

Но реформы вышибали людей из деревни в город уже на постоянное жительство - а фабрикант, естественно, привык экономить на жилье, пище и зарплате рабочих. И люди, составлявшие едва формирующийся рабочий класс России, перебравшись из деревни, где им не было места, в город, попадали в совершенно нечеловеческие условия нарождающегося капитализма.

К началу 20 века в России сформировался новый слой общества, совершенно особый, какого раньше не бывало - тот, что социал-демократы точно и метко прозвали рабочим классом, ибо жили эти люди как рабочий скот - трудились за кормёжку и крышу над головой. По официальным данным, в 1886 г. рабочих в России было 837 тысяч, в 1893 г. - около 1 млн. 200 тысяч и в 1902 г. - 1 млн. 700 тысяч человек при общем населении страны 125 миллионов. Столыпинские реформы ещё подтолкнули процесс.

Сейчас говорят, что рабочие до революции жили хорошо, рассказывают о Путиловском заводе и Прохоровской мануфактуре, об отцах-фабрикантах и добром царе, который вводил рабочие законы. Да, всё это было. Иные рабочие и детей в гимназии учили, тот же друг Сталина Аллилуев, например, - зарплата позволяла. Но судить об уровне жизни российского рабочего по положению тончайшего слоя квалифицированной "рабочей аристократии" - всё равно, что судить о жизни СССР 70-х годов по коммунистическому городу Москве. Отъедешь от Москвы всего ничего, хотя бы до Рязани - а там уже колбасы нет.

Были и "отцы-фабриканты", один на сотню или даже тысячу - Николай Иванович Путилов ещё в 70-е годы 19 века с мастерами здоровался за руку, открыл для рабочих школу, училище, больницу, библиотеку. Да, был Путилов и был Прохоров, но был и Хлудов, и др. Если о 999-ти прочих умолчать, а о Путилове рассказать, то получится, доподлинно, "золотой век".

Одним из главных требований большевиков стал лозунг восьмичасового рабочего дня. Каким же он был до революции? Большая часть крупных фабрик и заводов работала круглосуточно - в самом деле, не для того хозяин дорогие машины покупал, чтобы они по ночам стояли. Естественно так работали металлурги с их непрерывным циклом, а кроме того, практически все прядильные и ткацкие производства, заводы сахарные, лесопильные, стеклянные, бумажные, пищевые и пр.

На фабриках и заводах с посменной работой, естественным и самым распространённым был 12-часовой рабочий день. Иногда он являлся непрерывным - это удобно для рабочего, но не для фабриканта, потому, что к концу смены рабочий уставал, вырабатывал меньше и был менее внимателен, а значит, и продукт шёл хуже. Поэтому часто день делился на две смены по 6 часов каждая (то есть шесть часов работы, шесть отдыха и снова шесть работы). Товар при этом шёл лучше, правда, рабочий при таком режиме изнашивался быстрее - но кого это, собственно, волновало? Эти изотрутся - наберём новых, только и всего!

Но и это ещё не самый худший вариант. А вот какой порядок был заведён на суконных фабриках. Дневная смена работала 14 часов - с 4.30 утра до 8 вечера, с двумя перерывами: с 8 до 8.30 утра и с 12.30 до 1.30 дня. А ночная смена длилась всего 10 часов, но зато, с какими извращениями! Во время двух перерывов, положенных для рабочих дневной смены, те, что трудились в ночную, должны были просыпаться и становиться к машинам. То есть они работали с 8 вечера до 4.30 утра, и, кроме того, с 8 до 8.30 утра и с 12.30 до 1.30 дня. А когда же спать? А вот как хочешь, так и высыпайся!

12-часовой рабочий день существовал на достаточно крупных предприятиях, с использованием машин. А на более мелких кустарных заводишках, где не было посменной работы, хозяева эксплуатировали рабочих кто во что горазд. Так, по данным исследователя Янжула, изучавшего Московскую губернию, на 55 из обследованных фабрик, рабочий день был 12 часов, на 12 до 13 часов, на 34 - от 13 до 14 часов, на 9 - от 14 до 15 часов, на двух - 15.5 часов и на трёх - 18 часов. Как можно работать 18 часов?

"Выше 16 и до 18 часов в сутки работа продолжается постоянно на рогожных фабриках и периодически - на ситцевых,... а нередко достигает одинаковой высоты рабочее время при сдельной работе на некоторых фарфоровых фабриках.

Из Казанского округа сообщается, что до применения закона 1 июня 1881 г. Работа малолетних продолжалась на некоторых льнопрядильных, льноткацких фабриках и кожевенных заводах 13,5 часов, на суконных фабриках - 14-15 часов, в сапожных и шапочных мастерских, а также маслобойнях - 14 часов.

Рогожники г. Рославля, например, встают в час пополуночи и работают до 6 часов утра. Затем даётся полчаса на завтрак, и работа продолжается до 12 часов. После получасового перерыва для обеда работа возобновляется до 11 часов ночи. А между тем, почти половина работающих в рогожных заведениях - малолетние, из коих весьма многие не достигают 10 лет".

В среднем по всем обследованным производствам продолжительность рабочей недели составляла 74 часа (тогда как в Англии и в Америке в то время она была 60 часов). Никакого законодательного регулирования продолжительности рабочего дня не существовало - всё зависело от того, насколько жажда наживы хозяина перевешивала его совесть.

Точно так же от совести хозяина зависела и выплата заработанных денег. Мы привыкли получать зарплату раз в месяц, а то и два - а если на неделю задержат, так это уже вроде бы ущемление прав. А тогда на многих производствах деньги выдавались, когда хозяину на ум взбредёт. "Взбредало" обычно под большие праздники, а то и вообще два раза в году - на Рождество и на Пасху. Поскольку деньги рабочий получал, как хозяин соизволит, то денег у него не было - а кушать ведь хочется каждый день! И тут на сцену выходили фабричные магазины, где можно было брать продукты в долг под зарплату. Естественно, цены в этих магазинах были на 20-30% выше, чем в городе, а товар завозился самого дурного качества. Монополия-с....

Теперь о заработной плате - ведь человек может работать в любых условиях и не жаловаться, если ему хорошо платят. В 1900 году фабричная инспекция собрала статистику средних зарплат по отраслям. Итак, в машиностроительном производстве и металлургии рабочие получали в среднем 342 рубля в год. Стало быть, в месяц это выходит 28,5 рубля. Неплохо. Но, обратившись к лёгкой промышленности, мы видим уже иную картину. Так, обработка хлопка (прядильные и ткацкие мануфактуры) - 180 рублей в год, или 15 в месяц. Обработка льна - 140 рублей в год, или 12 в месяц. Убийственное химическое производство, рабочие на котором до старости не доживали - 260 рублей в год, или 22 в месяц. По всей обследованной промышленности средняя зарплата составляла 215 рублей в год (18 в месяц). При этом платили неравномерно. Заработок женщины составлял 3/5 от уровня взрослого мужчины. Малолетних детей (до 15 лет) - 1/3. Так что в среднем по промышленности мужчина зарабатывал 20 рублей в месяц, женщина - 12, а ребёнок - около семи.

Теперь немножко о ценах. Угол, то есть место на койке в Петербурге стоил 1-2 рубля в месяц, так называемая "каморка" (кусочек комнаты, отгороженный фанерной перегородкой) стоила 5-6 рублей в месяц на человека. Если рабочие питались артелью, то на еду уходило 6-7 рублей в месяц на человека. Одиночка, мог прожить, но ведь любому человеку свойственно создавать семью - и как кормить её на такой заработок? Поневоле дети рабочих с 7-10 лет, тоже шли работать. Причём женщины и дети составляли категорию самых низкооплачиваемых рабочих, оттого-то потеря кормильца была уже не горем, а трагедией всей семьи. Хуже смерти была только инвалидность, когда отец работать не может, а кормить его надо.

Да, кстати, о штрафах! Завод Мартынова (Харьковский округ): за опоздание на 15 минут вычитается четверть дневного заработка, на 20 минут - весь дневной заработок. На писчебумажной фабрике Панченко за час опоздания вычитается, как за два дня работы. Фабрика Пешкова: штраф в один рубль, если рабочий выйдет за ворота (в нерабочее время, ибо выход за ворота фабрики был вообще запрещён). Мануфактура Алафузова (Казань): от 2 до 5 рублей, если рабочий "прошёлся крадучись, по двору". Другие примеры: 3 рубля за употребление неприличных слов, 15 копеек за нехождение в церковь (в единственный выходной, когда можно поспать). Ещё штрафовали за перелезание через забор, за охоту в лесу, за то, что соберутся вместе несколько человек, что недостаточно деликатно рабочий поздоровался и пр. На Никольской мануфактуре Саввы Морозова штрафы составляли до 40% выдаваемой зарплаты. Надо ли объяснять, как администрация старалась и как преуспевала в самых разнообразных придирках.

Об охране труда в то время говорить не приходилось - это относилось всецело на христианское чувство хозяина. В Царстве Польском по части условий труда было, пожалуй, самое лучшее положение в Российской империи. Вот, что пишет фабричный инспектор Харьковского и Варшавского округов Святловский, который лично осмотрел 1500 предприятий с 125 тыс. рабочих - то есть, в основном мелких. "Относительно рабочих помещений можно принять за правило следующее положение: если во вновь воздвигаемых фабриках далеко не всегда обращается внимание на требования строительной гигиены, то в старых фабриках и, особенно, в мелких заведениях эти требования всегда и благополучно игнорируются, и нигде не имеется приспособлений для вентиляции, ни для удаления пыли". Так, сушильни на махорочных фабриках таковы, что даже привычного рабочего, который пробыл там 15 минут, иной раз вытаскивали в глубоком обмороке. "При входе в сушильню дух захватывает почти в той же мере, как и при входе в помещение химических заводов, где вырабатывается соляная кислота".

Химические заводы - вот где были настоящие фабрики смерти. Московская губерния (относительно цивилизованная): "На химических заводах в подавляющем большинстве случаев воздух отравляется различными вредными газами, парами, пылью. Эти газы, пары и пыль не только вредят рабочим, причиняя более или менее тяжкие болезни от раздражения дыхательных путей и соединительной оболочки глаз и влияя на пищеварительные пути и зубы, но и прямо их отравляют.... На зеркальных мелких заводах рабочие страдают от отравления ртутными парами. Это обнаруживается в дрожании рук, в общем упадке питания и дурном запахе изо рта". Один из таких заводов - по производству свинцовых белил - красочно описан Гиляровским в очерке "Обречённые".

Исследователи условий труда на кустарных и полукустарных производствах, таких как табачные, спичечные фабрики и пр., пришли в ужас, когда измерили, сколько воздуха приходится на одного работающего. Вентиляцией зачастую служила открытая дверь и форточка в окне, которую рабочие закрывали по причине сквозняков.

По данным фабричных инспекторов. "На всех фабриках без исключения мастерские дают на каждого рабочего, или, вернее, живущего, менее 1 куб. сажени на человека, не считая при том массы воздуха, вытесняемого мочалой и рогожами. На 7 кожевинных заводах было найдено отопление "по чёрному" - без труб. Из 1080 фабрик Московской губернии периодическое мытьё полов существовало только на трёх!"

"Работа в паточной положительно вызывает особую, чисто профессиональную болезнь, именно нарывы на ногах. В паточном отделении рабочий всё время стоит в патоке босиком, при чём малейшая ссадина или царапина разъедается, и дело доходит до флегмонозных воспалений. Высокая температура и господствующие сквозняки вызывают ревматические заболевания..."

"В квасильне, где более всего работают дети от 7 лет, у здорового, но непривыкшего человека через четверть часа разболится до обморока голова от невыносимой вони и сырости, которую издаёт квасящийся уголь.... В костопальне дети от 7 лет (которые работают также 12 часов) ходят и распластывают горячую крупку, от которой пыль буквально покрывает их с головы до ног.... В прачечной - девочки от 14 лет, совершенно голые, моют грязные от свекловичного сока салфетки в сильно известковой воде, от которой лопается у них кожа на теле...

К числу наиболее вредных работ на сахарных заводах следует отнести работы с известью, которые состоят в гашении, переноске и разбалтывании извести с водою. Мельчайшие частицы её носятся в воздухе, покрывают платье и тело рабочих, действуют разрушающим образом на то и другое, разъедают глаза и, несмотря на повязки, проникают в лёгкие и вызывают разного рода лёгочные страдания...

Особенно часто плохи на суконных фабриках "мокрые" отделения - это настоящие сырые, промозглые подвалы, а между тем полураздетые работницы постоянно ходят из них в сушильню, где температура доходит до 40 градусов.

...На перчаточной фабрике Простова пахнет не лучше, чем в общественных и при том никогда не дезинфицируемых писсуарах, потому что кожи на этой фабрике вымачиваются в открытых чанах, наполненных полусгнившей мочой. Мочу доставляют, конечно же, сами рабочие, для чего в помещении в нескольких углах находятся особые чаны, ничем не прикрытые. В небольших кожевенных заведениях люди спят и едят в тех же зловонных мастерских, где воздух не лучше, чем в плохом анатомическом театре..."

Рабочий в шахте.

Эти доклады относятся к началу 80-х годов 19-го века. Но, может быть, за 20 лет что-нибудь изменилось? Посмотрим. Мы снова на сахарном заводе, и снова слово фабричному инспектору. "Работа на заводе продолжается 12 часов в день, праздников не имеют и работают 30 дней в месяц. Почти во всём заводе температура воздуха страшно высокая. Работают голышом, только покрывают голову бумажным колпаком, да вокруг пояса носят короткий фартук. В некоторых отделениях, например, в камерах, куда приходится вкатывать тележки, нагруженные металлическими формами, наполненными сахаром, температура доходит до 70 градусов. Этот ад до того изменяет организм, что в казармах, где рабочим приходится жить, они не выносят температуры ниже 30 градусов...".

Особое внимание инспектора обращали на туалеты, или, как их тогда называли, ретирады - на эти заводские заведения трудно было не обратить внимание, по причине вездесущего зловония. "В большинстве случаев это нечто совсем примитивное: какие-то дощатые загородки, общие для обоих полов, часто очень тесные, так что один человек с трудом может пошевелиться в них. На некоторых заводах вовсе не имеется никаких ретирад". В 1882 году доктор Песков, осмотрев 71 промышленное предприятие, лишь на одной Шуйской мануфактуре нашёл туалет, более-менее соответствовавший представлениям об отхожем месте. На Хлудовской же мануфактуре, когда инспектор поинтересовался, почему администрация не принимает никаких мер к улучшению ретирад, получил ответ, что это делается намеренно: "С уничтожением миазмов эти места превратились бы в места отдохновений для рабочих, и их пришлось бы выгонять оттуда силой". Каковы же были хлудовские сортиры, если даже привычный ко всему русский работяга мог выносить их вонь, лишь самое краткое время!

Жильё для рабочих на Выборгской стороне.

Что же касается быта - то человек, не знающий, что такое рабочая казарма, вообще не имеет представления о "России, которую мы потеряли". На многих фабриках рабочие пользовались жильём от хозяина. Иной раз это были домики, где семья могла за сносную плату получить комнату и даже кусок земли под огород, но это было настолько редко, что можно и не учитывать. Так, на Обуховском заводе, одном из крупнейших и богатейших в Петербурге, хорошими помещениями пользовались всего 40 семей из 2 тысяч работающих. Хорошими считались казармы завода Максвелла - правда, там не полагалось отдельных помещений, даже для семейных, а место на койке стоило 2 руб. 25 коп. А вот, например, кирпичные заводы - они группировались по Шлиссельбургскому тракту, слово фабричным инспекторам: "При всяком заводе имеются рабочие избы, состоящие из помещения для кухни и чердака. Этот последний и служит помещением для рабочих. По обеим сторонам его идут нары, или просто на полу положены доски, заменяющие нары, покрытые грязными рогожами какой-то одежонкой в головах.. Полы в рабочих помещениях до того содержатся не чисто, что покрыты слоем грязи на несколько дюймов.... Живя в такой грязи, рабочие распложают такое громадное количество блох, клопов и вшей, что, несмотря на большую усталость, иногда после 15-17 часов работы, не могут долго заснуть.... Ни на одном кирпичном заводе нет помойной ямы, помои выливаются около рабочих жилищ, тут же сваливаются всевозможные нечистоты, тут же рабочие умываются..."

"В особенности ужасен подвал дома N154: представляя из себя углубление в землю не менее 2 аршин, он постоянно заливается, если не водой, то жидкостью из расположенного по соседству отхожего места, так что сгнившие доски, составляющие пол, буквально плавают, несмотря на то, что жильцы его усердно занимаются осушкой своей квартиры, ежедневно вычерпывая по несколько вёдер. В таком помещении, при содержании 5,33 куб. сажен убийственного самого по себе воздуха я нашёл до 10 жильцов, из которых 6 малолетних".

Женщины - бурлаки.

А теперь, как говорит Пажитнов, "запасёмся мужеством и заглянем в глубь России". На большинстве фабрик в глубине России помещения для рабочих подразделялись на две категории: казармы и каморки. Что такое казарма, знает каждый, читавший историю ГУЛАГа - это обычный барак с нарами. Но у зэка, по крайней мере, было своё отдельное место на нарах, а у рабочего не было - нары, как и цеха, использовались в две смены. Каморки - это тот же барак, но поделенный на отдельные клетушки - такое жильё предназначалось для семейных рабочих. Только не стоит думать, что в комнате помещается по одной семье - обычно по две-три, но иной раз и до семи. В ожидании своей очереди на кусок комнаты семейные пары размещаются всё в тех же казармах. В этих случаях они отделяют свои места на нарах занавесками. "Иногда фабриканты идут навстречу этому естественному стремлению рабочих и на помосте нар делают дощатые перегородки вышиною в полтора аршина (около метра), так что на нарах образуется ряд, в полном смысле этого слова, стойл на каждую пару". Через некоторое время в ногах такого жилья появляется люлька - значит, люди ухитряются ещё и заниматься любовью в этом помещении! Воистину, к чему только ни приспособится человек ...

Наконец, "на большинстве фабрик для многих рабочих, по обыкновению, особых спален не делают. Ткачи (ручные) спят на станках, столяры на верстаках, несчастные рогожники - на мочалах и рогожах, которые они изготавливают, в тех же сырых и удушливых помещениях. Учитывая, что у рогожников ещё и самый длинный в России рабочий день - до 18 часов, то вся жизнь их проходит в этих темных душных цехах. А работают здесь в основном женщины и дети.

"Служа гнездом всякой заразы, миллионная фабрика Хлудова является в то же время образцом беспощадной эксплуатации народного труда капиталом", - так говорится в исследовании земской санитарной комиссии (1880 г.) ... "Работа на фабрике обставлена крайне неблагоприятными условиями: рабочим приходится вдыхать хлопчатобумажную пыль, находиться под действием удушливой жары и переносить удушливый запах, распространяющийся из дурно устроенных ретирад (туалетов). Работа идёт днём и ночью, каждому приходится работать 2 смены в сутки, через 6 часов делая перерыв, так что, в конце концов, рабочий никогда не сможет выспаться вполне. При фабрике рабочие помещаются в громадном, сыром корпусе, разделённом, как гигантский зверинец на клетки и каморки, грязные, смрадные, пропитанные вонью отхожих мест. Жильцы набиты в этих каморках, как сельди в бочке. Земская комиссия приводит такие факты: каморка в 13 куб. сажен служит помещением, во время работы, для 17 человек, а в праздники или во время чистки машин - 35-40 человек...

Эксплуатация детского труда производилась в широких размерах. Из общего числа рабочих 24,6% составляли дети до 14 лет, 25,6% составляли подростки до 18 лет. Утомление, сопряженное с трудом на фабрике, было так велико, что, по словам земского врача, дети, подвергавшиеся какому-нибудь увечью, засыпали во время операции таким крепким, как бы летаргическим сном, что не нуждались в хлороформе...

О нечеловеческой эксплуатации детей капиталистами правдиво сказано в стихотворении Николая Некрасова "Плач детей":

Только нам гулять не довелося

По полям, по нивам золотым:

Целый день на фабриках колёса

Мы вертим - вертим - вертим!..

...Бесполезно плакать и молиться,

Колесо не слышит, не щадит:

Хоть умри - проклятое вертится,

Хоть умри - гудит - гудит - гудит!..

Где уж нам, измученным в неволе,

Ликовать, резвиться и скакать!

Если бы нас теперь пустили в поле,

Мы в траву попадали бы - спать!

23 января 1882 года хлудовская мануфактура загорелась, и от громадного пятиэтажного корпуса остались одни каменные стены. Впрочем, Хлудов не оказался в большом убытке - он получил 1700000 руб. одной страховочной суммы, а потерпевшими оказались те же рабочие. После пожара остались семь возов трупов. По распоряжению директора Миленча, рабочие были заперты в горевшем здании, чтобы не разбежались и лучше тушили пожар, а сторожа снаружи даже отгоняли желавших помочь горевшим...".

Стачка на Путиловском заводе.

80-е и 90-е годы ознаменовались подъёмом борьбы рабочих за свои права, терпение их лопнуло. Бастовала фабрика миллионера Хлудова, мануфактура Саввы Морозова в Орехово-Зуеве, произошла Лодзинская стачка и др. В Лодзинской стачке в 1892 г. принимало участие 30 тыс. человек и закончилась она кровавым столкновением рабочих с войсками. В том же году на заводе Юза на юге России стачечники громили доменные печи и казармы, несколько человек были преданны военному суду и приговорены к смертной казни. В целом с 1895 по 1900 год число стачек ежегодно колебалось в пределах от 120 до 200, с числом участников от 30 до 60 тысяч человек. И в наступающем 20-м веке ничто не обещало успокоения, рабочие - тоже люди. Они, в отличие от крестьян, каждодневно - или, по крайней мере, тогда, когда выходили в город - видели другую жизнь. И можно себе представить, сколько злобы было накоплено этими людьми за десятилетия их беспросветного существования. Блок сказал про неё "тёмная злоба, святая злоба". Должен был, непременно должен настать день, когда "морлоки" вырвутся из-под земли, и день этот будет страшен!

Революция 1905 года.

Негодны для войны, войска Москву громят.

И безоружных бьют мерзавцы, как бекасов....

Повсюду трупы, кровь.... И здания горят....

И весь в крови злодей бессмысленный Дубасов.

В.И. Танеев.

С конца XIX века быстрая утрата легитимности власти в России стала все более очевидной. Революционеры разных направлений (кроме социал-демократов) стали широко использовать террор, и красноречивым симптомом болезни государства был тот факт, что реакция общества была, чуть ли не благожелательной. По делу Веры Засулич, совершившей покушение на петербургского градоначальника Ф.Ф.Трепова, суд присяжных вынес вердикт: "Не виновна".

Расстрел 9 января 1905 г. ("Кровавое воскресенье") сломал хрупкое равновесие - возник кризис, завершившийся первой русской революцией с массовым насилием над крестьянством и рабочими.

Известие о расстреле рабочих 9 января в столице России, пронеслось по всей стране и вызвало грозную волну народного возмущения. Первого мая 1905 года во многих городах состоялись массовые демонстрации. В Иваново-Вознесенске 12 мая началась стачка, в которой участвовало 60 тысяч рабочих. В городе возник Совет рабочих уполномоченных от фабрик и заводов. Через два месяца хозяева пошли на уступки и рабочие стачку прекратили. Но революционные события в стране быстро нарастали. Революционные настроения проникли в армию и флот. Неожиданно вспыхнуло восстание на броненосце "Князь Потёмкин-Таврический". На корабле находилось 800 матросов, среди которых было много рабочих. Из воспоминаний графа С.Ю. Витте: "Смута, более нежели в других частях войск, внедрилась между моряками, а потому ещё до 17 октября военными пронунциаментами выражалась в среде моряков в Севастополе и отчасти в Николаеве и Кронштадте...Крейсера Черноморского флота, взбунтовавшись, бомбардировали Одессу. Один крейсер (броненосец "Потёмкин") дезертировал в Румынию.

В сухопутных войсках вся мобилизация происходила при полном неподчинении новобранцев начальству.... После 17 октября происходили некоторые беспорядки в одном из полков, находившемся в Москве..., а равно, в Петербурге с одним морским батальоном.... Происходили также беспорядки в Черноморском флоте, и вследствии бунта в одной части некоторые моряки, и в том числе лейтенант Шмидт, были расстреляны".

7 октября 1905 года забастовали московские железнодорожники. К ним присоединились фабричные и заводские рабочие многих городов центральной России и национальных окраин. Через несколько дней бастовали уже работники всех железных дорог и рабочие 2500 тысяч крупных промышленных предприятий. В стачке участвовало более 2 миллионов человек. Во многих городах возникли Советы рабочих депутатов, избранных от заводских коллективов. Советы руководили стачкой, организовывали митинги, собрания, устанавливали на предприятиях 8-часовой рабочий день, издавали газеты и листовки. В стране создавались профессиональные союзы рабочих и служащих.

С.Ю. Витте писал: "К 17 октября почти вся железнодорожная сеть с телеграфом замерли. К этому времени приостановили работы почти все фабрики и заводы в крупных промышленных центрах России..., а к 15 октября деловая жизнь столицы вовсе прекратилась.

В это время в Петербурге играл роль Совет рабочих депутатов... в различных типографиях начали печатать "Известия Совета рабочих депутатов"... Одним словом, к этому времени управления Трепова - Горемыкина - Коковцева и прочей братии в стране водворился полный революционный кошмар. К 17 октября Совет рабочих во главе с Носарем представлял в Петербурге на первый взгляд довольно значительную силу, так как его слушалась рабочая масса и в том числе рабочие типографий. Это последнее обстоятельство имело особое значение, так как таким образом газеты подпали в известной степени в зависимость от Совета...".

Тогда правительство решило пойти на хитрость. 17 октября царь подписал манифест. В нём говорилось о даровании народу свободы собраний, слова и союзов, о созыве Государственной думы. Обещав свободы, правительство разослало по всей стране карательные отряды. С.Ю. Витте стал главой правительства и приказал арестовать Петроградский Совет. Всюду началась расправа с революционерами. "Царь испугался, издал манифест: мёртвым - свобода, живых - под арест", - говорили тогда в народе.

В городах были созданы "чёрные сотни" из лавочников, люмпен-пролетариев и воров. Черносотенцы громили Советы, профсоюзные комитеты, типографии и редакции революционных газет. По всей стране прокатилась волна еврейских погромов. С.Ю. Витте по этому поводу писал: "Затем, после 17 октября, во всей России появились демонстрации радости, которые вызвали контрдемонстрации со стороны шаек, так называемых черносотенцев. Они были названы черносотенцами вследствие их малочисленности и были составлены преимущественно из хулиганов, но так как они находили в некоторых местах поддержку со стороны местной власти, то скоро начали возрастать, и дело иногда переходило в погромы преимущественно, если не исключительно евреев".

Всеобщая октябрьская стачка прекратилась, но борьба не закончилась. Революция в своём развитии подошла к необходимости вооружённого восстания. Московский Совет рабочих депутатов принял решение: 7 декабря начать всеобщую стачку, которая должна перерасти в вооружённое восстание. По всей Москве прекратили работу 400 предприятий, формировались дружины вооружённых рабочих. Шесть тысяч солдат московского гарнизона отказались выступить против рабочих, их разоружили и заперли в казармах. По распоряжению царя 15 декабря в Москву из Петербурга прибыл Семёновский гвардейский полк. Все баррикады были сметены артиллерийским огнём, отряды семёновцев и казаков подавили сопротивление плохо вооружённых дружинников. Только в районе Пресни ещё несколько дней продолжался бой. Каратели жестоко расправились с трудящимися, арестованных избивали и расстреливали без суда. В сельскохозяйственном институте каратели расстреляли 14 студентов и 12 студенток за то, что они ухаживали за раненными дружинниками. Всего было убито более тысячи человек, в том числе много женщин и детей. С.Ю. Витте писал: "Из военных вспышек знаменательна была в первые месяцы моего председательствования вспышка Московского гренадерского полка, а затем восстание в Москве, разбитое энергией Дубасова. Москва являлась центром этой смуты, которая привела к эксцессам 1905 года.... Из того, что я слышал, я составил впечатление, что, так как местные гражданские власти до приезда Дубасова и военные во все время раскисли, то и подавление смуты было произведено непланомерно, и после того, как уже было ясно, что вспышка восстания подавлена, с излишнею в некоторых случаях жестокостью со стороны чинов Семёновского полка".

По примеру Москвы в декабре вспыхнули восстания в посёлках Донецкого угольного бассейна, в Харькове, Ростове-на-Дону, в городах Прибалтики, Закавказья, в Нижнем Новгороде, в Перми, Уфе, в ряде городов Сибири. В Новороссийске, в Красноярске, в Чите и некоторых других городах восставшие рабочие при поддержке солдат разоружили полицию и взяли власть в свои руки. В течение нескольких недель этими городами управляли местные Советы рабочих депутатов. Но эти восстания не были одновременными, у рабочих не хватало революционного опыта и выступления носили оборонительный характер. Одно за другим восстания были подавлены.

Но революция ещё продолжалась. Только за 1906 год бастовало более миллиона рабочих и произошло 2600 крестьянских выступлений. Центром организации революционных выступлений в деревне была община - деревенский или волостной сход. Уровень организации, высокая дисциплина и, можно сказать, "культура" революции поразили всех политиков и напугали правительство гораздо больше, чем эксцессы. По всей России возникли сотни крестьянских советских республик, которые по полгода обладали полнотой власти в обширных зонах страны. История Советской России началась в деревне в 1905 г.

Вот, что писал Теодор Шанин в своей работе: "...Рост Всероссийского Крестьянского Союза в губернии был впечатляющим и сопровождался массовыми собраниями во многих деревнях. В ноябре 1905 г. состоялось губернское совещание Союза, в работе которого приняли участие 200 делегатов. Когда в декабре 1905 г. следующее совещание было запрещено властями, сотни крестьян "разобрали" склады охотничьего снаряжения и направились в Вятку, чтобы защищать свой съезд с оружием в руках. В последовавшем уличном столкновении между армейским гарнизоном и крестьянами, которых поддерживали местные революционеры, 7 человек были убиты и 24 ранены с обеих сторон, прежде чем армия одержала победу. Командовавший гарнизоном полковник, проявивший особую жестокость при выполнении своих обязанностей, был впоследствии застрелен одним из его солдат, крестьянином по происхождению. В течение 1906 г. Крестьянский Союз, несмотря на репрессии и аресты, продолжал действовать в губернии очень активно, началась даже партизанская война".

В 1906 г. волнения вспыхнули в Курской губернии. Жечь усадьбу князя Барятинского в селе Снагости собрались три тысячи крестьян, а усадьбу Шереметьева в селе Борисовка - две тысячи крестьян. Волнения произошли после того, как при разгоне крестьянских сходов каратели открывали огонь и были убитые и раненые. В обоих случаях расправа над крестьянами была жестокой.

Витте писал: "Что касается крестьянских беспорядков, то скажу о них только несколько слов. Бороться с крестьянскими беспорядками было очень трудно потому, что не было ни в достаточном числе сельской полиции, ни войска. ...в губернии с наибольшим брожением были командированы генерал-адъютанты его величества, дабы они своим присутствием могли повлиять на успокоение крестьян, а с другой стороны, ободрить местную администрацию и, в крайности, принять экстраординарные меры.

...Таким образом были посланы генерал-адъютант Сахаров в Саратовскую губернию, генерал-адъютант Струков в Тамбовскую и Воронежскую, а генерал-адъютант Дубасов в Черниговскую и Курскую. Бедный Сахаров ..., был убит в кабинете губернатора Столыпина, которого в то время анархисты не думали убивать, так как он считался либеральным губернатором, во всяком случае не жестоким.

В сущности говоря, Сахаров и был послан в Саратовскую губернию, как губернию, объятую смутою, с которой не мог справиться Столыпин. Интересно было бы знать, как бы теперь отнеслись к Столыпину анархисты, теперь, после того, как он перестрелял и перевешал десятки тысяч человек и многих совершенно зря...

Дубасов, конечно, себя отлично держал в Черниговской и Курской губерниях, где крестьянские беспорядки достигли едва ли не наибольших пределов. Он всюду появлялся сам с горстью войск, справлялся с бунтующим крестьянством, отрезвлял их и достиг почти полного успокоения...

Особенно сильно разразились аграрные волнения в прибалтийских губерниях.... В западные прибалтийские губернии были даны некоторые военные части из Виленского военного округа.... Был сформирован батальон и отправлен в Ревельский район усмирять революционеров. Через несколько дней я получил от генерал-губернатора Сологуба телеграмму, в которой он сообщает о положении дела и, между прочим, просит меня воздействовать на капитан-лейтенанта Рихтера..., так как он казнит по собственному усмотрению, без всякого суда и лиц не сопротивляющихся. Я телеграмму эту..., представил его величеству, и государь мне вернул её с надписью на том месте, где говорится о действиях капитан-лейтенанта Рихтера: "Ай да молодец!"... В этих документах отражается душа, ум и сердце этого поистине несчастного государя, с слабою умственною и моральною натурою, но, главным образом, исковерканной воспитанием, жизнью и особливо ненормальностью его августейшей супруги...

Что касается экспедиции генерала Орлова... Сологуб мне после говорил, что он употреблял все усилия, чтобы успокоить Орлова и не впустить его в Ригу, так как, если бы он попал в Ригу, сказал Сологуб, то, наверное, спалил бы часть города и, главное - пострадало бы много невинных....

Затем были посылаемы и другие отряды, о которых я, как и об отряде генерала Орлова, обыкновенно узнавал post factum...

При такой дезорганизации власти отряды эти, по существу при смуте полезные и даже необходимые, часто своей необузданностью и отсутствием дисциплины являлись элементом государственного беспорядка, и я не мог иметь на них никакого направляющего объединительного влияния. Когда бесполезные и жестокие выходки начальников этих отрядов доходили до государя, то встречали его одобрение и, во всяком случае, защиту".

Из работы Т. Шанина: "Свидетели репрессий в российских городах и селах часто приводили для сравнения образ вторжения орды из неистовствующего монгольского нашествия. Дело обстояло еще хуже на нерусских окраинах. До сих пор нас шокируют вызывающие ужас отчеты о карательных экспедициях: названия железнодорожных станций, весь персонал которых был повешен без суда; кавказские деревни, в которых для того, чтобы "сломать неповиновение", все женщины от малолетних до 70-летних, включая монахинь, были изнасилованы казаками под наблюдением офицеров; сожженные русские деревни; тысячи и тысячи перепоротых крестьян или тех, чьи ноги были отморожены после многочасового стояния на коленях в снегу для того, чтобы "получили свой урок"; обычные "законные" казни; казни после военного суда; незаконные казни, число и фамилии жертв которых никто и не записывал ("безфамильный" -- было написано на многих могилах). Казни и заседания военных трибуналов продолжались и после поражения революции".

В 1907 году революционные выступления народа пошли на убыль и считается, что революция закончилась после разгона царём 2-й Государственной Думы.

Использованная литература.

Академия наук СССР. Институт философии "В.И. Танеев". 1959 г.

Юрий Емельянов "Троцкий. Мифы и личность". 2003 г.

И.Д. Афанасенко. "Есть ли будущее у русской цивилизации". 2007 г.

Елена Прудникова "Сталин. Битва за хлеб".

Елена Прудникова "Ленин - Сталин. Технология невозможного". 2009 г.

Сергей Кара-Мурза "Советская цивилизация". 2005 г.

Василий Галин "Запретная политэкономия". 2006 г.

Максим Калашников "Низшая раса". 2010 г.

С.Н. Сыров "Страницы истории". 1977 г.

Сергей Витте "Воспоминания". 2010 г.

К.А. Пожитнов "Положение рабочего класса в России". 1908 г.

Теодор Шанин "Революция как момент истины". 1997 г.

Миронин С. "Голодомор на Руси". 2008 г.

Энгельгардт "Письма из деревни".

Комментарии: 18, последний от 14/03/2024. © Copyright Старев Вадим Юрьевич (starev.v@yandex.ru) Размещен: 15/03/2011, изменен: 15/03/2011. 82k. Статистика. Статья: История Иллюстрации: 14 штук. Скачать FB2 Годы событий: 1907	Оценка: *8.907** Ваша оценка:

Старев Вадим Юрьевич Истоки русской революции 1905 года

Старев Вадим Юрьевич
Истоки русской революции 1905 года