ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Сухуми Георгий
Воспоминания жителей Сухуми о войне

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 3.00*26  Ваша оценка:
  
  С начала двадцатого века все поколения моей семьи прошли через войну. Прадед, покинувший страну в лучших традициях булгаковского "бега", с последним белоэмигрантским пароходом, дед, раненый во время боев за Кавказ (тот самый Кавказ, на котором его, пятьдесят лет спустя, пришлые из соседней области картвелы называли русским оккупантом), и пришедший с фронта лишь в сорок шестом, победа застала его часть в центральной Европе. Мама, моя мама, до девяносто первого знавшая как выход из всех бед взмах руки, которым она подзывала такси, чтоб не опоздать на работу. Застенчивая до кажущейся надменности библиотекарша с любящими родителями, чей труд обеспечил безбедное и беззаботное существование и ей, и ее позднему единственному безотцовскому ребенку...обеспечил БЫ ей и мне, не случись война, стыдливо называемая российскими сми грузино-абхазским конфликтом.
  О чем она думала, оказавшись один на один с толпой стариков, витающей в облаках дочкой-подростком и большим домом, ставшим предметом зависти и посягательств новоприбывших, называвших себя громкими именами и должностями и в подтверждение этого поигрывающих небрежно висящим под мышкой автоматом? Скорей всего, включила защитный режим, выведя на поверхность лишь необходимые для выживания мысли, слова и действия. Иногда мне кажется, что она в нем и осталась: уйдя однажды, очень сложно вернуться.
  А тогда она научилась сажать фасоль и разводить кур - поверила бы она в это двадцатью пятью годами раньше? Не пропускавшая ни одной премьеры в Мариинском театре, влюбленная в Ленинград студентка. Десятью годами раньше? Отчитывающая заместителя директора почтового ящика за невовремя сданную книгу, отчитывающая так, что тот, впечатленный, мчался за тбилисским шоколадом, марочным коньяком, рукой и сердцем, несмотря на то, что немолода, несмотря на то, что с ребенком. Это было в прошлой жизни, а в этой были ежедневное приготовление пищи в наскоро сооруженной кухне с костром вместо печи, попытки уехать, или хотя бы втолкнуть меня на уходящие в Сочи баржи, на которых вывозили награбленные машины в Россию гвардейцы мхедриони. Людей сажали по остаточному принципу, под "сажали" я разумею стояние в обнимку, как метро в час пик, невезучим доставались места у поручней и их, бывало, выталкивали. Ничего, в ноябре купальный сезон в Сухуми никогда не закрывался. О везении и невезении эти люди могли поразмыслить позже, когда стало известно, что одна из трех уходивших барж была потоплена, возможно, та, с которой вытолкнули их. В Сочи бархатный сезон той осенью тоже был омрачен - иногда море выносило трупы.
  А мы тем неудавшимся для поездки вечером пошли домой - я, мама и дедушка, провожавший нас. Где-то он раздобыл буханку черного хлеба и мы попытались ее съесть. Это была хлебобулочная продукция не "для своих". Свои всегда купались в продуктовых наборах из гуманитарной помощи. Первой осенью те, кто еще помнил нас, иногда заезжали с пакетами крупы и масла, стыдливо отводили глаза и быстро уезжали, отказавшись пообедать. На Кавказе не пригласить гостя к обеду... Так вот, этот хлеб, который мы отщипывали по пути домой - его готовили из муки, выметенной с полов пекарен. Я точно знаю, что такое "поскрести по сусекам". И не завидую хитрой лисе, сожравшей колобка, то еще удовольствие.
  Хлеба вскоре не стало совсем, равно как и масла (последнее поступление его вообще оказалось машинным), круп, сахара. Забегая вперед, скажу, что банку сгущенки к моему двеннадцатому дню рождения мама выменяла на мои же "на вырост" туфли, дивные, как мне казалось, бархатные с серебряными пряжками. Почему-то считалось, что они лежат мне на выпускной (бред. а если б у меня нога не до тридцать седьмого, а до сорок первого отросла?). Совсем безрадостно. Нет, те, кто имел свои земельные участки и не ленился их возделывать, никогда не голодал. Хоть вареные листья капусты-лахана, по весне, когда все закончилось, а новое еще не выросло, у нас были. Хуже было тем, кто жил в городе и не имел родственников в деревнях, расположенных в сторону Ингури.
  Первая мысль, котрая приходит мне в голову, когда я вижу пентхаусы на новостройках Сити - боже, как же они будут, если отключат коммуникации?! Представьте. вы в своей квартире. Без света, без газа, без воды. Долго. Год. Если хотите жить, вы поставите печь-буржуйку, которую будете топить наломанными во дворе ветками, а потом мебелью, вынесенной из покинутых квартир соседей. вы возьмете ведро и пойдете через весь город за водой к роднику.
  Зима была на редкость холодной для субтропиков, снег лежал почти неделю. В нашем доме, была печь, которая обогревала все спальни и на первом,и на втором этажах. Они, кстати, как и до войны, не пустовали. Только занимали их не многочисленные родственники-друзья, шумные, обгоревшие, одуревшие от солнца и вина, а тихие, бредущие из ниоткуда в никуда люди, чьи дома УЖЕ сгорели или были заняты другими. Один такой, набожный, сутулый, несущий всем благую весть о том, что Абхазия - страна Пресвятой Богородицы, ел почему-то только из кастрюли и тайком. А брезгливость из моей мамы не могло вытравить ничто - на страдала. А таких как он, сотни, тысячи. Люди сходили с ума - изнасилованные на глазах друг у друга матери и дочери, заподозренные в подпольном богатстве изощренно пытаемые старики, мальчики-студенты, загнанные на фронт и лежащие в лихорадке неделю после своего первого убийства.
  Так вот, к моим тезкам - горожанам. В перемирие перед решающей битвой за город начала работать школа. Мы должны были проучиться две недели за потерянный год, сдать символические зачеты и перейти в седьмой класс. Моя преподаватель русского (впрочем, она вела половину предметов, учителей осталось немного), молодая мать-одиночка, заброшенная в райскую страну по распределению после института, на втором же уроке упала в обморок. Я, со своей невытравимой наивной любовью к пикантностям пришла домой и сообщила, хи-хи, что русчика беременна. Моя мать носилась по огороду, судорожно обрывая и выкапывая все дары осени, созревшие к тому времени и заставила деда забить курицу. Голодные обмороки не были редкостью. На следующий день пять километров до школы мы топали под тяжестью продуктов. До сих пор непонятно - чем же питались одинокая женщина с ребенком прошедший перед этим год? Выжили ли они во время последних боев за город? Я даже не помню ее фамилии.
  Весной мою мать ранило. Со снарядом, выпущенным "своими" же, случился сильный недолет и он упал рядом с пристройкой ко второму нашему дому, в котором жили бабушкины сестры. Со старушками ничего не случилось, а у мамы, которая находилась у них в тот момент, были осколочные ранения и, как выяснилось намного позже, разрыв селезенки. Как только обстрел закончился, я вынырнула из-под кровати со множеством матрасов и одеял, (не надо смеяться - подобное убежище не спасает от прямого попадания, но хорошо защищает от осколков на излете) и побежала во двор. Я быстро научилась не обращать внимания на воющие снаряды - если слышишь этот звук, значит, МИМО. В этот раз воя не было, снаряд летел практически на нас, и взрыв был, заложивший уши. Побежала на двор, на бегу отругала не думавшего уходить в дом дедушку, и увидела пыль на пригорке. Зачем они подметают - пронеслось у меня в голове. Потом я их увидела, они шли сами. Я, конечно, испугалась крови. Как я орала, я никогда так больше не заору, я кричала на всех языках, всех, забытых сейчас языках моих соседей.
  Врачи говорили (позже-позже), что с разорванной селезенкой выжить было шансов мало. Но есть вещи, которых лучше не знать - больницы были забиты ранеными солдатами, ее бы никто не поместил на стационар. Лечил хирург-сосед. Без рентгена, узи, с минимум украденных им от военных нужд лекарств. И бабки-соседки, вечно бормотавшие под нос старые носатые ведьмы, молча приносили в баночках снадобья, от которых раны переставали гноиться и затягивались волшебным образом.
  По понятным причинам я не очень люблю салюты. А между вспышкой молнии и раскатом грома почему-то считаю секунды. Когда обстрел велся не по нашему, а по-соседнему району, было очень интересно вычислить по какому именно, считая секунды от звука выстрела до взрыва. Но самое фееричное шоу транслировалось на протяжении зимних месяцев, когда город бомбили. Для ночного ориентирования на местности пилотам и людям с дивной специализацией бомбометателей необходимо освещение. Перед бомбежкой выбрасывались парашюты с подвешенными на них файерами. Они дооооолго спускались к земле. Феерично красиво и жутко. Ядерная зима в субтропиках - интересно, а что им было видно сверху в этом белом свете?
  Понять бы, что делала я? Когда всех моих друзей-соседей вывезли потихоньку в более безопасные места...Эка, тебя тоже вывезли, дядя приехал за тобой и провез через все посты и заминированные дороги домой, в Гали. Два с половиной года назад ты погибла в аварии на Каширском шоссе. Единственная из четверых, находившихся в машине. Сейчас бы тебе было...25?
  Понять бы, что делала я? Когда всех моих друзей-соседей вывезли потихоньку в более безопасные места, я ушла в и без того часто посещаемую параллельную реальность. Несколько месяцев я лежала на кровати, или, в спокойные дни, на улице в шезлонге, и читала то, что положено читать в двенадцать. И то, что не положено, тоже, мне разрешалось читать все книги в библиотеке. В движение приходила после пятнадцатого пинка от матери или тихой просьбы дедушки. Механически шла на родник за водой (как сейчас помню любезно пропускавших меня набрать воды без очереди солдат, уже, естественно, не мхедриони, а больше из своих, часто встречались и соседи. Но бляяяя.. кто меня отпускал, двенадцатилетнюю, ногастую и почти грудастую в такой короткой юбке за водой?! Наверно, мамина программа выживания давала сбои. А потом шла, считала шаги, и мне было тяжело, но "люди из города приходят пешком с ведрами за водой и несут по пять километров" было убийственным аргументом. Механически, размышляя об отношениях Марго с де Моллем, Скарлетт с Рэттом и прочих жизненных неурядицах близких мне людей, полола грядки, поливала, копала, кормила животных... Да, я люблю животных, у каждого свой характер, своя мера ума, своя судьба, в конце концов... Но кто скажет мне, что животное - не пища, никогда по-настоящему не был голодным.
  Я не помню по фамилиям, плохо помню по-именам, но мне кажется, что я узнаю каждое лицо - соседа, которого, как и многих работоспособных невоенных насильно заставили убирать разлагавшиеся после весенних боев трупы на Гумисте, разделявшей армии. По военным стреляли с той стороны, а у гражданских, немолодых, был шанс выжить. Он и выжил. Только поседел за три дня. Я помню, хоть и не видела никогда, абхазку-снайпершу, засевшую в высотках нового района с приходом мхедриони и неделю державшую этот участок. Я видела ей подобных потом, по ту сторону линии фронта - семнадцатилетние, грязные, с оружием в пол их роста. Я помню абхазский хор, песнь которого разносилась над городом в день прихода грузин, запись играла до тех пор, пока не захватили телевышку. И тот, кто играл на пианино, на весь затихший Бараташвили, кто он был? Ходила легенда, что это пришедший уже в качестве солдата студент музучилища, влюбленный в девушку, жившую в этой квартире до войны. Пропущу много, не расскажу о многих, но иначе затянется и без того затянутая история.
  Абхазское наступление в сентябре началось, когда я была в школе. Не дожидаясь прихода родителей, я бросилась домой, в школе нам сказали не оставаться. Кажется, во время этого бега я встретила всех, кого могла, и которых никогда не увижу - знакомые, оставшиеся в городе, шли навстречу с одной фразой - где родители? беги домой.
  Мы перешли в дом соседки, в чьем распоряжении был более похожий на бомбоубежище подвал. В доме осталась только женщина, жившая у нас в то время, врач из местной больницы. Она уходить отказалась. Еще раз о странностях наших гостей - она все время мыла руки. Они всегда были красные и сморщенные.
  Несколько дней, между обстрелами, грохотом танков и бтров и еще более пугающим затишьем, ждали... наша дорога была вторым подступом к городу после моста через Гумисту. Ночью прибежала наша жилица со странной формулировкой - кухня горит. Забыв про обстрел, про то, что мы не знаем, чья власть на нашей улице, все бросились к нам, два дома ниже по горе. Мне выходить не разрешили, что с легкостью было проигнорировано через конторольные пять минут, пока обо мне забудут. Спустившись через лазы в заборах, я осталась на территории дома моего крестного - следующий за нашим вверх по горе, он был отличной смотровой площадкой. Наш дом горел - засушливое лето, крашеное дерево второго этажа финского дома, слегка разрушенного от попадания снаряда гаубицы со строны кухни. Если б не огонь, все бы можно было починить. Сначала тушили остатками дождевой воды из бочек, потом обреченно вытаскивали вещи,так никому впоследствие и не пригодившиеся. Мне никогда не снился этот дом сгоревшим. Я хожу по нему, вспоминаю все свои детские тайники и любимые места (я мало сказала о дедушке, хотя он был лучшим мужчиной в моей жизни. От первого его рассказа об огоньках на машинах до последнего разговора в девяносто девятом...не буду говорить, о чем разговора, но с мамой я о таком никогда не разговаривала). Любила я в детстве топить печь. Даже пугала маму своим желанием стать истопником. Вот я вижу рассыпаный уголь на пути к печке. Картинка реальней, чем в жизни. Иногда я приезжаю, мне говорят, что дом сгорел, а я иду, и вижу, что он цел, захожу, а в нем сгоревшие полы, я балансирую по перекрытиям между этажами, и думаю: ничего, постелим пол... покрасим его красной краской, как и было. Что же снилось дедушке, построившем его собственными руками? На самом деле там ничего нет- остов первого этажа с проросшими, уже большими плодовыми деревьями. у нас был прекрасный сад - дед-агроном всегда знал, что и куда сажать. Среди этих развалин и зарослей - мраморная лестница в никуда. Трудно представить что-то более дисгармонирующее с добротным домом в финском стиле, но чей-то это был каприз - лестница из мрамора. Странно, что ступени до сих пор не растащили.
  Дом догорел, три женщины, старик и ребенок (мне так странно называть себя ребенком) сидели в соседском подвале и ждали. Попробовали выйти в сад за инжиром, кто-то, находившийся выше по горе, начал стрелять. Специально, или у его страха были глаза велики?
  Пришел сосед-грузин. Печально сообщил, что уезжает и попросил взять сумочку с дорогими его сердцу вещами на сохранение. Меня попросили перенести ее в дом. ОРУЖИЕ! -брякнула я, удивившись тяжести "сумочки". На меня цыкнули, попросили заткнуться и не мельтешить. Сумку в дом я не занесла, оставила у входа. Вечером коза прогрызла сумку и из нее посыпались патроны. Вздумай мы обороняться, аресенала, хранящего там, нам бы хватило вполне. Сумку закопали на огороде. Вполне нормальное явление, что с приходом другой силы, дома обыскивались и найденное оружие привело бы к нежелательным вопросам. впрочем, вопросов много бы не задавали. ПРЕВЕД, СОСЕД!
  Прошло еще...часов...дней... Пришли казаки, интеллегентные, насколько позволяет война, познакомились. Вернулись, принесли поесть. Их первый приход я проспала, меня не смогли разбудить несколько человек - всегда сплю, когда у меня стресс, даже малой величины. Помогает, советую. К нашей хозяйке пришел ее крестный сын, сражавшийся на стороне абхазов (брат его сражался на грузинской, так сложилось...). Предложил ее вывезти - линия фронта была парой домов ближе к городу. Она отказалась, сказала, чтоб вывозили нас. Со старшими не спорят. Попрощавшись с дедушкой (в дом к бабушкам не успели бы), не зная, увидимся ли, оставили своих и уехали. Последнее, что я помню, оглядываясь на свою улицу - разбросанные вниз по ущелью фотографии из альбома семьи моего крестного. Они давно покинули дом, но кто-то уже успел в него проникнуть. Вплоть до маминого возвращения в октябре мой ироничный, образованный, и несколько даже анархичный дед ходил в церковь. Собирался идти по дороге, по которой нас увезли, чтоб отыскать и похоронить.
  А увезли нас на машине, забравшей солдат со смены на передовой - уставшие, бородатые, с безумными глазами люди, чья национальность непонятна, да и не важна. Проехав километров десять, машину развернули по рации - бои шли кровопролитные, незадействованных людей быть не должно было. Нас высадили, наскоро извинились... Мы остались вдвоем, не считая убитых, хоронить которых было некому. Сентябрьская жара, разбитая горная дорога, сладкий запах разлагающихся тел и ни одной машины на дороге. Влево-вправо уходить не стоит - заминированная местность. Раздался шум мотора, глотнули мы еще фанты и остановили, бросившись под колеса, проезжавшую скорую. Битком набитая ранеными разной степени тяжести, машина нас подобрала. Светская беседа, она и на Кавказе светская беседа - нашли общих знакомых, я, как всегда, сболтнула что-то лишнего - поездка была приятной, к виду крови к тому моменту все уже привыкли. пару раз по скорой стреляли - зачистку оставшихся снайперов еще не провели. Высадили нас у поста, откуда забрал нас любезный, но немногословный военный, хрен знает в каком чине, погон со звездами не носили, но на волге с собственным водителем. С этого момента меня все время пытались накормить. Разворачивал какие-то бутерброды, мамой клялся, что обидится, если не съем - сжевала кусочек, героическим усилием проглотила.
  высадили нас в Гудауте, у пункта приема беженцев. Это унизительное слово преследовало нас несколько лет - до получения гражданства РФ. Пункт был закрыт, оказывается, начавшийся в семь утра день, один из самых долгих в жизни, пролетел. Без особого волнения решили пересидеть ночь на лавочке напротив - после пережитого, тишина, нарушаемая мирными звуками, была лучшей гарантией безопасности (Да, шум передовой похож на многоголосное пение, так чередуются вскрики бойцов.) Присели, вздохнули - посмотрели друг на друга с осознанием собственной все еще живости. Подходит мужчина, интересуется, что и как, быстро представляется (я обязательно вспомню фамилию - абхазец-журналист), зовет друга с машиной и везет нас в какую-то столовую кормить. Опять с трудом из вежливости съедаю пару ложек супа. Устраивает нас на ночлег. Попутно выясняется, что устраивает нас он к себе в номер (многие вынужденные переехать с абхазскими властями люди размещались в военных пансионатах.) Есть сосед по номеру, но он воюет, сегодня его не будет. Война кажется совсем далекой. Мгновенно засыпаем. Среди ночи стук, открываем дверь, на нас в ахуе, иначе не назовешь, пялится осетин в годах с чумными глазами. Неожиданно отпустили на отдых. Объясняем. Забирает свои мыльно-рыльные принадлежности, уходит. Утром нас снабжают деньгами на билет до Сочи.
  В Сочи родственники - половине из них моя щедрая небедная бабушка помогала деньгами всю жизнь. Нам деньги не нужны - остаться на сутки, продать золото, зашитое в юбке и ехать дальше. Находим дом, звоним в дверь, шуршание...тишина. Ожесточенная мать садится у подъезда с заявлением, что не уйдем. Ловим младшего сына, возвращающегося из школы. Наивный мальчик приводит нас в дом. Хозяйка встречает нас фразой ."..О! А мы думали, вас убили... "с характерной кубанской протяжкой. Мать разворачивается, уходим. Перестав быть вожделенным жильем с трехразовым питанием в солнечном краю и мандаринами по осени, мы потеряли очень многих знакомых и родственников. Мы нашли немногих, но очень верных и сильных людей, иногда совсем неожиданных, но оттого не менее теперь близких.
  Два дня живем у других родственников, седьмой воды на киселе. Слушаю кассетник сына, он любит группу "Браво", я удивляюсь, как все просто.
  Мать отвозит меня на год в Днепропетровск к крестной, а сама, посетив разрушенный почти до основания Сухуми, едет в Москву. В Москве легкие и быстрые деньги, в Москве богемный мамин дядя-художник, в Москве, говорят, у всех все хорошо. Начинается девяносто четвертый год.
  Таня из Сухуми
  
   * * *
  27.02.93 Грузия,Абхазия
  
  Разрывы снарядов установки "Град" раздавались все реже и вскоре стихли. "Теперь до утра будет тихо" - подумала Алла. Она лежала одетая, укрытая до подбородка одеялами. Но согреться в квартире, где уже полгода нет отопления, так и не смогла. Сырость и холод пробирали насквозь. Вчера, после похорон мужа, смертельная усталость свалила ее, "наградив" тяжелым сном - обмороком, а сегодня этого счастья не дано. Нет слез, нет мыслей, нет ощущения самой себя. Мир - это тишина, темнота и полное одиночество. "Я тоже умерла, и уже где-то в космосе" - думала она. "Как бы не сойти с ума...". Зудящий звук за окнами. Вроде зима, не время для комаров. Нудный и тонкий звук стал густеть и басить. Он тяжелел и нарастал. Наконец гул стал узнаваем. Господи, это самолет, она знает, это летит перегруженный бомбами самолет, они еще нас и бомбить будут! Не успела подумать, как первый глухой удар сотряс землю. Три - четыре минуты спустя новый взрыв. И еще, и снова, и все ближе... Она закричала от ужаса. За что ей все это! Ведь уже когда-то было, было...! Как молнией ослепили воспоминания 43-го: свой истошный крик, почти визг, и ревущее небо, и взлетающие вверх, словно легкие щепки, вагоны.... Две войны для одной жизни - это слишком....
  Вновь тишина и темнота. Она сидит на полу между кроватью и трюмо и отчаянно рыдает. Долго всхлипывает и раскачивается. Постепенно началась дрожь, застучали зубы, застывшие конечности не слушались. Кое-как заползла под одеяло. И вскоре вконец измученная - забылась.
  Военные действия, описываемые здесь, в прессе называли грузино-абхазским конфликтом. Женщина, о которой идет речь - украинка, родом из города Донецка, родственники жили на Украине, а здесь знакомые и соседи все уехали. Она осталась одна.
  
  03.03.93 Грузия,Абхазия
  Это был четвертый голод в ее жизни. (Ведь уже пережила украинский голодомор 33-го и войну.) Хлеб в Сухуми привозят рано утром в ограниченом количестве. Очередь за ним нужно занимать ночью. (А в это время в городе комендантский час, патруль имеет право стрелять без предупреждения). Но хлеб нужен. Алла с соседями идет по ночному городу, а в небе висят такие же "люстры", как в 1944году. Вдруг раздается гул летящего самолета. Люди продолжают идти, а Аллу охватывает паника. Она забегает в первый попавшийся подъезд и сидит там пока гул не стихает.
  
  04.03.93 Грузия, Абхазия
  Алла проснулась, невеселые думы словно поджидали ее. "Лучше бы не просыпалась". Надела платок, пальто. Надо идти на поиски пропитания. Привычное чувство голода. Еда даже снилась, просыпаясь обнаруживала, что жует пододеяльник. До развала СССР она была полной, крупной женщиной. Сейчас похудела до неузнаваемости. (Муж перед смертью был вообще почти бестелесным - кожа и кости.) Как долго боролась Алла за жизнь тяжело больного мужа, приносила еду, находила и покупала лекарства, приглашала медсестер. Только ради него она двигалась, продлевала каждый день, каждый час его жизни. Сейчас все потеряло смысл.
  Решила пойти на набережную. Служители Кришны иногда привозили туда кашу, прямо в кастрюлях. Редкую заботу проявляли монастыри, церкви, порой Израиль присылал гуманитарную помощь, Германия поставляла мясные консервы в продолговатых коробках. Но все это было каплей в море для местных жителей, несмотря на то, что основная их масса уехала. Рассыпалась по всему бывшему союзу. Осажденный город был почти пуст. (А раньше этот курорт бурлил от наплыва отдыхающих со всего мира). Абхазцы уехали все. Грузины остались лишь те, кому некуда было ехать, кто верил, что скоро все закончится, кто вступил в ополчение и защищал город. Жители других национальностей тоже постарались уехать. Тяжелее всех было старикам. Они охраняли свои дома, надеясь на быстрое перемирие. А брошенные квартиры навещали воры, порой и убийцы.
  Городом никто не управлял, не было электричества, тепла, еды, денег. Магазины, учреждения стояли заколоченные досками, не хватало надписи 1917 года-"Все ушли на фронт". Сберегательные кассы давным-давно перестали снабжать жителей деньгами, пенсии не выдавались. Воду сомнительного качества брали из городских люков, носили ведрами домой, кипятили на кострах, "буржуйках". Такое "обеззараживание" не всегда помогало, многие потом болели гастрозаболеваниями.
  По центральным улицам ездили танки. Они разворотили весь асфальт на улицах и набережных, уничтожили прекрасные клумбы и газоны, фонари. День и ночь город обстреливался из дальнобойных орудий. А потом стали бомбить....Алла во время бомбежек бежала к соседке, на первый этаж, (больше в подъезде никого не было). Молилась об одном - господи, помоги мне выбраться отсюда.
  
  17.03.93 Грузия Абхазия
  Самолет медленно разворачивался, выруливал на взлетную полосу...
  За день до отлета Алла нашла сына приятеля покойного мужа, ныне работающего в комендатуре, и попросила помочь уехать. "Оставаться опасно." - согласился он. "Авиарейсы редки. Но завтра будет самолет из Тбилиси. Это сейчас единственный маршрут."
  Алла собрала чемодан. Навела относительный порядок в квартире. Все более менее ценное отнесла в детскую (комната внучки) и заперла ее. Подготовила одну комнату для жильцов. Ей пообещали что в квартире будут жить гвардейцы. Старалась не думать о том, что уже завтра здесь будут ходить чужие люди. Попрощалась мысленно с мужем, домом, городом. Сердце ее разрывалось. Лучшие годы жизни провела она здесь, на берегу Черного моря. Это была ее Лебединая песня, которую жестокая судьба так грубо оборвала.
  Ее муж, известный человек в городе, созидатель, строитель, почти 20 лет от зари до зари строил дома, пансионаты, коммуникации, гостиницы - все то, что сейчас планомерно разрушалось бомбами и снарядами.... Прощай дорогой, прости, что бросаю тебя, твою могилу. Пойми, меня уже хоронить будет некому.
  И вот она летит в самолете, ее отправили в первый салон, во второй что-то грузили. Пассажиры - молодые ребята в коммуфляжной форме - ополченцы, говорят по-грузински, некоторые возбуждены, кричат. Что за груз во втором салоне? Перелет занял 40 минут. Замолчали моторы, подкатил трап, началась разгрузка. И вдруг отчаянный плач, женские вопли разорвали тишину.
  Алла поняла, что было в салоне. (Из Афганистана тоже прилетали "Черные тюльпаны" с телами убитых солдат).
  Тбилиси встретил безразлично. У жителей города с развалом СССР хватало своих проблем. В такое трудное для всех республик время надо было заботиться и о тысячах беженцев из Абхазии, наводнивших всю Грузию. Люди потерявшие дом, а порой и близких, надежду на скорое возвращение домой, были испуганы, растеряны. Их нужно было обеспечить жильем, деньгами, питанием, позаботится о стариках и детях.
  Все чего хочет Алла - это улететь в родной Донецк, где родилась и жила перед отъездом в Абхазию. Но как купить билет на рейс, называемый непонятным словом чартерный и цена которого 15 тысяч рублей. Не зная как поступить, поехала в город, в горисполком, где ей выдали удостоверение беженки и деньги, которых явно не хватало на билет.
  К вечеру возвратилась в аэропорт, в гостиницу, где ее поселили бесплатно, на несколько дней. Не оправившись от горя, одна в чужом городе, Алла вконец пала духом, но вдруг ее мучения были вознаграждены. И снова ей помогли военные. На следующий день утром, к гостинице подъехала легковушка, и гвардеец - красивый молодой парень, к которому накануне она обращалась, (найти бы его, всю жизнь она будет его помнить и благодарить за это) дав 10 минут на сборы, повез ее на летное поле.
  Она заплатила сколько смогла, пилоту транспортного самолета "Руслан", сидя на каком-то откидном стуле, возле огромных машин, одни колеса, которых были с нее ростом, она долетела до Краснодара. А там, в кассе аэропорта, на последние, так бережно расходуемые деньги, купила билет до Донецка. Получив на руки билет и сдачу, отошла от окошка и вдруг почувствовала, что силы оставляют ее. Еле дотащившись до ближайшей лавки села. Всего сорок минут полета, и она в безопасности, спустя много лет опять на родине, с родными, но какой ценой. Слезы бежали по ее лицу, а прохожие безразлично посматривали на пожилую плачущую худую женщину с небольшим чемоданом и маленькой собачкой. Она думала, о том, что, смертельно устала, о своей вдовьей участи, о том, что горе от потерь никуда не ушло, а лишь временно уступило место насущным проблемам. Через час она приземлится в аэропорту Донецка. Запас мужества, который держал ее всю жизнь, исчерпан. Что ей делать дальше, она стара, больна, а главное бездомна и во всех ее бедах, виновата, война.
  Она проклинала все войны на свете, и тех, кто их развязывает. Кто ответит за ее, погубленную великой отечественной войной молодость, за безысходность и отчаяние старости.
  Через 2 года она ослепла.
  А.К из Сухуми
  
   * * *
  
  
  27 числа мой дядька посадил семью на корабль на Лит газете ,но сам не поплыл сказав что будет охранять дом и машину. Доехав до Маджарки был остановлен передовыми подразделениями Абхазской армии (сосед сказал что были кабардинцы). Его вывели из машины и расстреляли у магазина Дары моря.
  через неделю все трупы с дороги собрали в кучу и облили бензином После подожгли. Труп дяди узнал сосед и забрал.
  Похоронен во дворе дома в ванне. Вот так ........
  
   * * *
  Когда началась война, мне было 8 лет. Мы с братом выбегали на балкон, чтобы смотреть как идут со стороны Синопа танки, а потом - как разрываются снаряды, перелетая наш дом. Мама вздрагивала и эти несколько секунд застывала, глядя на нас пустыми глазами. К моему отцу - грузину приходили его абхазские друзья и предлагали помочь уехать, но он отказался, как я поняла потом из обрывков взрослых разговоров. Так же откажется уходить моя мамида, его сестра, когда через год наш город, а вместе с ним и тысячи жизней и само существование начнут рушиться под бесконечным воем градов с перерывами на мертвую страшную тишину, нарушаемую изредка вскриками женщин и плачем детей.
  За первые 2 недели войны, когда мы засели дома и не оставляли надежду как и сотни тысяч людей по всей Абхазии что скоро, вот-вот все и кончится, в наш дом приходили десятки раз. Их не останавливали ни грузинская речь отца, ни стыдящие крики моей старой бабушки - забирали все, что нравилось. Все золотые украшения, которые были в доме, мама зашила в мягкие игрушки. Когда люди в военной форме начали прикладами ворошить мою кровать, я закричала и бросилась за своей любимой куклой, что мне было это золото, когда мою красавицу Алёну привезла из-за границы мамида и в ее белокурые волосы были вплетены десятки ленточек, глаза с мохнатыми ресницами закрывались и говороила она слово "мама"! я получила ее в подарок на восьмой день рождения, месяцем раньше. Мне прикрыли глаза и сказали: не подглядывай! Это была самая красивая в мире кукла...человек в форме оттолкнул меня и падая, я увидела бабушку, потом услышала выстрел. Этот ублюдок выстрелил ей в ноги за то что она хотела защитить меня. На крики выбежали соседи, начали увещевать военных, чтобы ушли. Я не знаю, кому достались потом все наши вещи, но как сейчас помню эту светлую комнату с окнами на море, где всегда было солнечно, помню этот закат и залитый бабушкиной кровью ковер в бордовых и бежевых узорах.
  Через год погиб дедушка. Он шел с хлебом домой, после безумных очередей, где ему, абхазцу, кричали, убирайся домой! Где людям доставались жалкие остатки после того как неизвестные чины в форме расхватывали гуманитарные коробки и как собакам бросали нам остатки. Но он стоял, прямой, белый как снег, чтобы принести нам этот хлеб, или немного муки, стоял, не проронив ни слова и ничего не говорил потом. Он шел домой такой же прямой как всегда, с яркими голубыми глазами по этому городу-призраку, когда в миг его больше не стало, убило снарядом. С чьей стороны он был выпущен и в кого метился я никогда себя не спрашивала. Зачем знать ответы на эти вопросы, если не стало МОЕГО ДЕДУШКИ.
  Я не помню, как прошел этот год, но запомнила своего одноклассника , Бесика, укравшего 2 пакета с импортным сахаром, который раздавали нам на пункте у школы. Гуманитарная помощь выделялась в ограниченных количествах. Когда объявили перемирие, мы уже ходили в школу и я чувствовала спокойствие и тягу людей к миру. По улицам ездили машины, в наш класс пришли почти все, кто учился до войны.
  Я видела, как из коробки, которую выделяли на 4 человека, он взял 2 лишних пакета. Кому-то не достанется, кому -эта мысль сидела в голове пока я не увидела растерянную девочку, стоящую во дворе. Ребята убегали домой, радостные от этих пакетов, матовых, приятных на ощупь, а главное - приятно тяжелящих руки, а она стояла.
  Прибежав, я рассказала маме. Как мне было стыдно потом за то, что промолчала, за то что быстрее бросилась домой!
  На следующий день Бесик пришел с мамой и отчаянно краснея, глядя в пол, вернул пакеты девчонке. Уроки тогда не успели даже ознаменоваться звонком - начался обстрел и мы бросились к дороге. На гороизонте стояла пыль, совсем близко разрывались снаряды. В суматохе я потеряла брата, хотела вернуться в школу, но не разрешили. Чьи-то руки подхватили меня - прибежал отец, собрал нас, как котят.
  Мальчик Бесик и его мама погибли недалеко от школы - их накрыло случайным снарядом в толпе мечущихся людей.
  
  Понимание того, что всех нас кинули, пришло к людям позже, когда картина стала настолько ясна, что началась паника и этот вой, топот ног и визг автомобильных шин.
  Машину отца отобрали. Стиснув зубы, он смотрел, как на ней, забитой до отказа, увозят вещи, много вещей. И как каждый день тысячи людей, безумные от ужаса и смерти, бегут, ища путей, в порты и на аэродром.
  До последнего мы надеялись остаться. Отец прижимал нас к себе и говорил: не бойтесь! Пока я с вами и пока мы на своей земле, все будет хорошо!
  Я привыкла к трупам на улице, научилась не выворачивать на бегу голову, пытаясь вглядеться до боли и рези потом в глазах, напоследок в эти лица, привыкла стоять в очередях за гуманитаркой по несколько часов, иногда пол-дня напрасно. Как я ненавидела все это! Как ненавидела взрослых за то, что нас, детей, водят с собой. Как унизительно было то, на что они рассчитывали - получить жалкие кулечки с мукой или маслом, разжалобив нашими слезами, и как потом пришло понимание, хотя все кроме этого я почти забыла, почти простила.
  Когда стало ясно, что всех нас оставили умирать как дополнение к рушащемуся на глазах городу, как ненужную придачу, когда в сторону Келасури и Агудзеры побежали, похватав наскоро вещи, отец велел собираться. Самолеты уже не летали, баржи уходили, перегруженные, и тонули, потопляемые или не выдерживающие груза. Больницы и морги были переполнены, во время бомбежек город походил на яркую фееричную картинку с побережья латинской Америки, какие я видела в журналах, на карнавал смерти.
  Бабушка наотрез отказалась уезжать, в припадках какого-то безумия она кричала, что умрет там, где родилась, а мамида вторила ей, повторяя, что никому не сделала дурного и значит ей ничего не грозит.
  То, что было дальше, я помню плохо. Мы шли через Сванетию с тысячами других беженцев, шли очень долго. Маленькие дети умирали за пазухой у родителей, старики ложились и больше не вставали. Меня и брата по очереди нес отец. Он шел, глядя прямо перед собой и ничего не говорил. Нас было только четверо, потому что остальные родственники уехали давно, не поверив ни в перемирие, ни в скорую развязку этой бойни.
  Когда становилось тяжело, мы сбрасывали вещи, лишь надев на себя все, что было в несколько слоев. Я шла в шлепанцах, меся грязь и не чувствовала ничего. Сваны в селениях продавали молоко и сыр за сто долларов кружка, мы выменяли почти все драгоценности на еду. Помню, как кричала женщина -пропала ее дочка, шедшая все время за ней следом. Кто-то утащил ее с дороги. Убежав от насилия, мы встретили его и здесь. Сванам было наплевать, что за нашими плечами смерть и война, они наживались как могли. Брат, старший меня на год, все время грел мне руки, мы шли, почти не останавливаясь несколько суток.
  Мамида пропала без вести., когда Сухуми взяли, а бабушку убили за нашу трехкомнатную квартиру как потом сказали нам, чеченцы. И вся ее жизнь, абхазки, родившейся и умерший, как она и хотела, в этом городе, легла разменной картой за бетонную коробку.
  
  Теперь скажите за что моя семья и тысячи других семей пережили это, а кто-то не дожил даже чтобы спросить? мы не воевали, никого не убивали и жили спокойно. Нашу семью многие знали и я уверена что до сих пор люди всех национальностей не скажут о нас дурного. Я хочу жить дома, мне снится мой город, мои друзья и детства и только иногда -война.
  Я ненавижу тех, кто натравил нас друг на друга и прошу всех о мире.
  Сегодня ровно 15 лет спустя мы вспоминаем эту войну и погибших в ней. Всех убитых, замученных, забытых. Давайте поставим за них свечи и не допустим подобного никогда.
  Н, Сухуми
  
   * * *
  Это был Ноябрь, 1992. Мне было 17 лет. Мой отец,испугавшись войны, уехал сразу. Моя сестра уехала с женихом, Ираклий Пачулия, вратарь Динамо Сухуми, в Питер купить кольца для свадьбы. Я осталась с мамой и братом.
  Мне было страшно, я даже стала кричать во сне. У нас в переулке жил сосед Резо (фамилию не помню), который незадолго до войны вернулся из тюрмы. У него был один глаз и ужасающий вид и я всегда пряталась когда он проходил мимо. Пару дней до отьезда, я не успела спрятаться, он проходя остановился и сказал что он сожалеет что меня отец бросил и что он не даст меня в обиду никому поэтому я не должна бояться. Позже я услышала что он был расстрелян защищая кого-то.
  Моя сестра позвонила на телефон соседки т. Розы, и сказала что свадьба через два дня. Я разрыдалась прямо в переулке. Как раз проходил мой двоюродный брат и сказал что поможет выехать на военном корабле. Я не верила что это реально но решила попробовать.
  На следующий день настал тот последний день в Сухуми. Я и брат собрали сумку и с мамой побрели пешком до корабля. День выдался какой-то черно-белый. Обычная сочная зелень казалась тмялой, военной окраски хаки.
  Ну вот мы и пришли, вот и корабль, а вот и тысячи людей на берегу которые молят Бога попасть на этот корабль.
  К нам подошел русский военный с корабля, получивший деньги, взяв меня и брата за руки, повел нас через толпу на корабль. Я обернулась посмотреть на свою мамочку махавшую нам на прощание рукой. Я не знала если я ее еще раз увижу и поэтому я пыталась запомнить ее лицо и крохотное от недоедания тело на всю жизнь. Проходя через толпу проклинающюю меня и брата разочарованных людей что не могут попасть на этот корабль, я смотрела в сторону от стыда, разглядывая парня без ноги который беззаботно катался на велосипеде. Он улыбался, а я уже отвыкла видеть улыбающихся людей.
  Садясь на корабль, я как все была уверенна что скоро вернусь, но увы...
  На свадьбу попала за 5 минут до начала. Мама, была на грани смерти несколько раз, но слава Богу осталась живой и приехала через несколько месяцев.
  
   * * *
  В первый день войны, когда ее никто не ждал, я услышала шум на дороге, соседи начали бегать и говорить, что едет тяжелая техника, вроде началась война, как на зло в этот день все были в городе, кто на работе, кто просто так, кто по делам.....с того дня многих не стало....
  честно признаться, мы как токовую войну и не почувствовали, если в городе люди голодали, то у нас свой огород, живность и какие-то запасы....папа все время на маму ругался говорил-" зачем столько всего накупаешь, к войне что ли готовишься?"- шутка шуткой, но так и получилось...
  единственное когда стало страшно, это когда начали Бабушарский аэропорт бомбить и бронепоезд.....многие уезжали, а мы оставались, я ходила в школу из моего класса ходила я одна, потом перемирие, а дальше сами знаете что......
  после ухудшения положения мой двоюродный брат решил приехать к нам с семей, возле их дома постоянно стоял град, после обстрела они оттуда уезжали, а абхазы стреляли по нему, и была вероятность что могут попасть в их дом....
  27.09.1993г утром, племянница захотела инжир, брат полез на дерево что бы ей собрать, его никто не предупредил что ветка треснутая, в общем он оттуда упал и повредил коленную чашку, мои его быстро отвезли в Агудзерскую больницу.
  в обед пришел мой другой двоюродный брат и сказал что они уезжают и если мы поедем, он нас заберет, после того что мама с папой увидели в больнице, они приняли решение что нужно уезжать, но так как брат ходить не мог, папа его не мог оставить, по этому они решили что папа с двоюродным братом останутся дома, а наша семя и брата семя поедем в месте.... в этот день я последний раз видела свой дом, отца и брата...
  мы поехали через сванетию, через перевал, но прошел дождь и размыло дорогу, машина не могла проехать, нужно было идти пешком.....
  появился какой-то проводник и сказал что мы через 3 дня будем на другой стороне.....(если я узнаю кто он был и еще раз в жизни увижу - убью.).... мы шли по горам 11 суток, когда через машинный перевал можно было пройти за три дня.... вещей было много, по этому мы по немногу их оставляли....отстали от своих...остались мама с 3-я детьми и тетя с 2-я детьми, кушать нечего, была 3-х литровая банка сахара, и какой-то порошок, разводить в воде, типа супа что бы получилось, но костер не везде можно было разжечь...в общем у нас меню было 1 чайная ложка сахара утром и столько же вечером.....на 11 сутки и того не осталось.....пока шли по лесу было нормально, были дрова, кто-то охотился какая-то живность....что-то перепадало.....но когда дошли до южного приюта, вот тогда начался настоящий кошмар, перед глазами только снег больше ничего, зелени вообще нет.....в комнате 6х6 люди давили друг друга, нас мама загнала во внутрь что бы погрелись, но там долго не возможно было простоять, кислорода не хватало, по этому мы оттуда вышли на улицу......от грязи у меня с обуви отвалилась подошва, зимнего не было ничего, я перевал прошла в пляжных тапочках....после этого я ненавижу зиму, ненавижу снежную гладь, от яркого света у меня начинает болеть голова и в глазах темнеет.....
  многие, что бы не замерзнуть шли и ночью, некоторых так застала непогода, следом шли мы, я никогда не видела в таком количестве мертвых людей, но самое страшное что среди них были дети, мама до сих пор вспоминает девочку лет 12, она сидела окоченевшая на камне в тапочках, в короткой юбке и легкой кофточке.......
  всю дорогу нас подбадривали тем, что осталось пройти вот эту гору и все, будет лес, но почему-то эти горы не кончались..... когда нам очередной раз сказали что еще одна гора и все, мы думали опять шутка, но нет, это было в 12 часов дня на верхушку когда добрались перед нами расстилался лес, вы себе не представляете сколько было радости у людей, до него было рукой дотянутся.......но мы к лесу подошли только в 10 вечера, уже было темно, наконец-то можно было развести костер, все вроде немного отошли от ужаса, но это только показалось, на утро когда проснулись, смотришь, а вокруг опять покойники, но почему-то никто не кричал, каждый тихо оплакивал своих, похоронить не могли вот и укрывали кто одеялом, кто курткой или обкладывали камнем..... если среди мертвых узнавали своих знакомых, писали имя и фамилию клали на грудь камень а под него бумагу с данными.......
  пока мы шли 29.09.1993г, моего отца и двоюродного брата расстреляли у нас дома.....
  они даже не пошли прятаться, считали что их никто не тронет, они не воевали, не мородерствовали....но нет, этим уродам не понравилось что у брата была нога забинтована, его обвинили что он воевал против абхазов, а на самом деле они в последний раз держали автомат в руках в армии...
  когда захотели убить брата за него заступился отец....его расстреляли первым, потом брата......(я спустя 14 лет узнала что это сделали 2 армяна)..мои родственники только на третий день смогли их похоронить, и то ночью, завернули в целлофан и похоронили в огороде, еще посыпали листьями, что бы не видно было свеже выкопанной земли....
  в этот же день убили и дедушку, он жил в Варчах, пошел провести соседку, а на обратном пути его снял снайпер...... бабушка его завернула в одеяло и похоронила под мандаринами, он до сих пор там, в их доме живет абхаз....он наверняка мимо него проходит каждый день.....
  пусть всем мученикам будет земля пухом...
  
  пока бабушка была там, несколько раз приходили и уносили вещи, в плоть до трусов, потом ставили к дереву и пускали автоматную очередь, что бы она отдала золото, она рассказывала что чувствовала, как пахло палеными волосами....потом она пряталась у русской соседки..абхазы, узнав что эта женщина там кого-то прячет пришли ее убивать...
  бабушка испугалась что из-за нее могут убить человека и вышла... когда ей пригрозили автоматом, она попросили выйти из дома, что если вдруг ее убьют, что бы она своей кровью не испачкала у нее пол....она до сих пор такая....за себя никого беспокоить не будет.....один абхаз, бабушку сразу предупредил, что, если они будут дома, им ничем не сможет помочь, а в штабе их держать не мог, предложил собраться всем, организовал машину и отправил до Ингури...
  нашу соседку абхазку, тоже хотели убить за то что она грузинам помогает, ее забрали якобы в штаб....захотели изнасиловать, но она молодец.. с автомата уложила 4-х и убежала домой в тот же вечер она собрала мужа, детей и уехала из Абхазии....
  
  я не знаю сколько времени должно пройти что бы все это забыть.......многие хотят мести, но это не выход, если мы друг другу будем мстить, война никогда не кончится...
  моего отца убили армяне, моя самая драгоценная и любимая тетя армянка, я не могу ее ненавидеть......
  если мстить, то нужно мстить непосредственно тем, кто принимал участие, но не всему армянскому и абхазскому народу.....
  может кто-то меня будет осуждать, но просто надоело вокруг себя видеть только зло......хватит уже, хочу мира, хочу слышать смех и веселье.....
  хочу жить у себя дома, и что бы возле меня жили те же абхазы, те же армяне, те же русские.....в каждой нации есть хорошие и плохие...
  
  Кети М. из Сухуми
  
   * * *
  Во время войны я жила с мамой то Тбилиси, то в одном селе гальского района, но при каждом объявлении "перемирия" возвращались домой, в Сухуми. так было и в то, "последнее перемирие". оно отличалось от всех предыдущих, если раньше не все решались возвращатся, то на этот раз приехали почти все, кто спасался от войны в более спокойных уголках Грузии, привезли обратно свое имущество, которое вывезли во время войны. открылись школы, институты, жизнь в городе вновь закипела; помню как одна пожилая соседка, увидев наш двор вновь полный детьми, сказала: "наши дети вернулись, значит будет мир". к сожалению она ошибалась...
  Сухуми, полный мирными жителями подвергся обстрелу, потом еще одному и еще одному... помню те дни, до отъезда, как я ночевала в подвале своего частного дома, либо на кухне, на второй этаж мне не разрешали пониматься, опасаясь, что меня заденет шальная пуля или осколок от снаряда. помню как рано утром начали бомбить наш район и сидя в подвале, я слышала глухие тяжелые звуки разрывающихся неподалеку бомб.
  Ситуация обострилась до предела, все беженцы стали спешно покидать Сухуми. пути спасения - железная дорога, воздушное пространство, море... были не безопасны, бомбили все и везде. аэропорт обстреливали, самолеты сбивали, катера топили, железную дорогу бомбили, а ведь знали, что мирные жители-беженцы спасаются, поэтому добивали нас как могли. положение осложнялось еще тем, что во время этого "последнего перемирия" вернулось очень много народу и транспорта на всех не хватало.
  2 дня моей жизни, которые я не забуду никогда и помню очень хорошо. именно эти два дня отпечатались в моей памяти четко:
  1-ый:
  24 сентября 1993 года
  быстрые сборы, 2 сумки с самыми необходимыми вещами; хорошо запомнила один символичный момент, я хотела взять свою любимую куклу, а мама мне говорит:"Нино, оставь, все равно через неделю вернемся!"
  я, моя мама и соседи с нашей улицы(женщины и дети) в сопровождении одного мужчины поехали в аэропорт с надеждой попасть в самолет. народу было очень много, попасть внутрь самолета было крайне сложно. помню половина наших соседей все-таки смогла попасть в один из самолетов, но он оказался перегружен и пилот отказался взлетать. я, мама и оставшаяся часть наших соседей сидели на летном поле на сумках в ожидании другого самолета и вдруг услышали свист и глухие звуки разрывающихся снарядов. бомбили аэропорт. все стали разбегаться, бежать в бомбоубежище. я бежала куда глаза глядят, вспомнила о маме, побежала к нашей машине, собрались оставшиеся соседи и я услышала такой ужасающий звук, что мне стало очень страшно и я заплакала. это тот перегруженный самолет пытался взлететь и спасти людей. Слава Богу они нормально долетели, Господь их спас.
  мы побежали в бомбоубежище, переждав там, пока обстрел не закончился. сели в машину и вернулись домой. в тот день нам не удалось улететь.
  2-ой:
  25 сентября 1993 года.
  на следующий день, мы вновь отправились в аэропорт. до позднего вечера мы пробыли в аэропорту, но так и не смогли пробиться ни в один из самолетов. меня придавили в толпе и я потеряла сознание, очнулась уже в машине у мамы на руках. так мы сидели в машине,ожидая новых самолетов как вновь начали бомбить аэропорт. мы побежали за здание аэропорта, пытаясь спастись от снарядов. помню, мама меня прислонила к стене и накрыла собой, а я ей сказала:"мама зачем ты меня закрываешь? если тебя убьют, я не смогу без тебя"... бомбили какими-то светящимися в темноте ракетами, а перед обстрелом кто-то пустил "свечу", видимо дав знак к началу обстрела. Бог миловал и на этот раз, мы остались живы и целы. бомбежка стихла, прилетел самолет, чтобы забрать раненных. в толпе меня за руку взял мой друг-сосед, мы с ним оторвались от наших мам и вдвоем протиснулись к трапу. мама рассказывала потом, что когда она увидела меня поднимающуюся в самолет, она забыла себя и чутьли не в состояни аффекта растолкала людей и добралась до трапа. она испугалась, что мы с ней потеряемся, как потерялись многие дети и родители, когда ребонку удавалось пройти в самолет, а мать оставалась и наоборот.
  самолет был уже заполнен и капитан отдал приказ убрать трап. мама моего соседа оставалась внизу. моя мама пошла к какому-то военному, стоявшему в двери, сказала, что в самолете ребонок, а мать внизу осталась и что он не хочет без нее улетать, попросила спустить его обратно. а тот ей ответил:"Вы что с ума сошли? хоть ребонка спасете!" но не помню каким образом, нащу соседку все-таки удалось поднять в самолет и дверь закрылась.
  мы взлетели, в салоне свет потушили, чтобы снизу не было видно где мы летим, но нас все равно начали бомбить и помню, глядя в иллюминатор, я увидела ракету, пролитевшую рядом, такую, которая светися в темноте...
  прилетели в Тбилси, тишина, как будто в другой конец Земли попали...
  это было в последний раз, когда я ходила по родной земле...
  все мужчины оставались в Сухуми до конца. мой отец чудом спасся на теплоходе до Поти. многие мои родственники шли через Сванетию...
  думая о Сухуми сейчас, возникают чувство, будто ребонка родного оставили чужим людям, который стал сиротой и тоскует, такой покинутый...
  
  27 сентября - день скорби всего грузинского народа, никогда не забудем, что пришлось пережить нашему народу, никогда не смиримся с тем, что нашего Сухуми больше нет. всем погибшим, убитым, замученным до смерти -Царство Небесное, Даст Бог они будут отомщены. и пусть те, кто умыл руки в грузинской крови не найдут счастья в этом мире и горят в аду вечно.
  
   * * *
  Я уехала как только поняла ,что война это серьезно ,и она все-таки началась-в октябре месяце.Меня просто выслали -т.к маленький ребенок .Так я выехала в Москву и больше никогда не вернулась в свой любимый город.
  Остались и пережили все ужасы войны все мои родственники:-мама,муж,брат ....вообщем вся родня.
  Муж выехал за мной во время перемирия и пока мы собирались домой -произошло то,что произошло.
  В город вошли карательные отряды..
  Т.к мои родные не чувствовали себя провинившимися ни в чем, они решили остаться в городе ,в своих домах..
  Первая встретила "воинов" моя мама-ей вырвали клок волос ,стукнули головой об дверной косяк.Она потеряла сознание и уже без сознания ее видимо били ногами.Но(спасибо не убили).Помогали ей соседи с кем она вместе пережила войну (абхазцы которые не выезжали из своих домов и все вместе переживали бомбежки).Брата моего спрятали соседи (хотя он не хотел)-просто если маму "пожалели"-сказали,что у него шансов выжить нет.
  Двоюродный брат прятаться не стал.Вместе с другими соседями их собрали и собирались куда-то увозить.
  Он взял с собой какой-то сверток.Ему приказали выбросить его.Он отказался-и его расстреляли на месте.
  Это оказались семейные фотографии...
  Моего порализованного дядю трепали-валили с кровати (думали,что притворяется) изорвали матрацы-думали если он лежит ,там что-то есть ценное.
  Потом их всех нашел и взял под свою опеку одноклассник моего брата-герой Абхазии.Он вывез моего брата
  мою маму и сказал не зависимо от того,что они не причастны к боевым действиям-им надо выехать -жить им не дадут.
  Тетя и дядя остались.Т.к человек порализованный не было возможности вывозить-так и жили терпя унижения и ограбления..После дядиной смерти тетя выехала проведать детей и ее дом заняли.
  В наш дом вьехали родственники человека ,который вывозил маму и брата.Я так думаю-это плата за их жизнь..
  Все мои родственники-остались без жилья и без Родины.Самое "смешное",что оказалось ,что нам даже не к кому было ехать.Все-все-все мы жили в Сухуми и районах Абхазии.Даже в Грузии не было родственников.
  
  Моя мама ,когда я ее встретила-была как из Освенцима(весила 47 кг).
  Я думаю не спроста в Абхазии не хотят следственных мероприятий по войне-т.к многие из "победителей"-далеко не "белые и пушистые"...И я бы с удовольствием вмазала по яйцам того "героя"-который издевался над моей мамой,чтоб не мог делать таких же выблядков как он.
  
  Марина из Сухуми
  
   * * *
  Уезжала я их Сухуми в возрасте семи лет и помню не очень много. Выехали мы оттуда дня через два после того, как по телевизору объявили войну. Помню, как бежали искупаться в последний раз в Чёрном море, как только зашли в воду, начались выстрелы. Под эти выстрелы мы бежали домой, помню что видела гильзы повсюду на улицах...
  Уезжали мы на большом военном корабле... людей возили на небольшой моторной лодке, человек по 10 за раз--опять же под выстрелами. Ехали я, моя старшая сестра и бабушка--провожали нас мои дядя и тётя, которые прожили в Сухуми до следующего января, в основном на макаронах и тушёнке(Потом они оттуда уехали, потому что не было никаких гарантий того, что что либо удастся сохранить из имущества--жизнь всё-таки дороже). Бабушка до сих пор верит, что для нас сделали последнюю ходку к берегу только потому, что видели что среди будущих пассажиров ребёнок (я).
  Единственное, что бабушка увезла с собой--это свои ордена времён ВВ2. И память об олеандрах, ботаническом саду, тёплом море и соседях...
  М.П., Сухуми.
Оценка: 3.00*26  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023