ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Суконкин Алексей
Деривация. Часть 12

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 7.97*26  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Правильные боги
  ГЛАВА 12
  
  Отдельные выстрелы еще звучали с разных сторон, но защитники элеватора уже понимали - пик напряжения боя уже прошел, и игиловцы свой наступательный порыв сменили на отступление - не группируясь, чтобы максимально снизить потери от ударов артиллерии, пулеметов и автоматических гранатометов.
  - Ура-а-а! - раздалось откуда-то снизу, наверное, с позиции снайперов. - Мочи их!
  Перевязав Сагитова, Паша снова сел за прибор наблюдения и стал рассматривать поле прошедшего сражения, отыскивая на нём цели, которые могли бы угрожать гарнизону элеватора. Боевики могли отойти только для того, чтобы перегруппироваться, или совершить манёвр в обход элеватора, и нужно было оставаться начеку и не проморгать такие действия. На поле боя то тут, то там валялись тела убитых или раненых и обездвиженных боевиков, ползали легкораненые и просто перепуганные боевики, многие, стараясь держаться рассредоточено, быстро удалялись от элеватора в сторону блок-поста, который уже сверкал бликами стрельбы пулеметов и автоматов. Видать, несладко сейчас было на блок-посту, но им помогали - артиллерия открыла заградительный огонь, отсекая боевикам путь к придорожному "опорнику", и судя по перемещению огневого вала, Шабалин понял, что Мажор продолжает уверенно управлять работой "богов войны".
  Удивительное дело, но сейчас Шабалин воспринимал происходящее вполне трезво и рассудительно, без дрожи и трепета, словно с его сознания какой-то невидимой рукой была снята пелена липкого тумана, сотканного из слепого страха за свою жизнь. Еще полчаса назад, в пылу боя, его внимание и разум этим самым страхом были сужены до зеленоватого свечения прицела, в который он смотрел, словно сквозь туннель, спеша выхватить очередной силуэт, и нажать на спусковой крючок. Безумство ощущения приближающейся смерти выключило в нём осознанные действия, и как сейчас он понимал, стрельбу из винтовки и выдачу целеуказания гранатометчику он выполнял практически на инстинктах, заложенных в него военным училищем и в процессе всей предыдущей службы. А потом вдруг что-то щелкнуло в голове, и пришло ясное понимание, что смерть ему совершенно безразлична. Неудержимое продвижение численно превосходящих боевиков и абсолютно реальная угроза их прорыва на элеватор, не оставляли никаких сомнений в скорейшей героической гибели, и это понимание принесло ему простую и ясную мысль: зачем бояться смерть, когда она уже пришла? Этот фатализм в одно мгновение снял всю скованность и ступор, которые вот-вот грозили полностью овладеть его сознанием, и дал разуму холодный расчет, вернув способность правильно оценивать ситуацию и принимать единственно верные решения.
  - Последняя, - сказал Денис, прилаживая к автоматическому гранатомету "улитку" - коробку с 29 осколочными гранатами.
  - Обожди пока, - сказал Паша. - Давай-ка лучше винтовками поработаем... больше толку будет.
  Разместившись на каремате, Шабалин совсем иначе, нежели полчаса назад, воспринимал своё состояние. То было, что он боролся за свою жизнь с безумной яростью зверя, и стрелял, не вспоминая законы снайперского мастерства - лишь с обреченным желанием хоть немного приостановить бегущую к нему смерть. Сейчас же, когда непосредственная угроза гибели миновала, и ничто не ввергало в ступор, можно было изменить и подход к стрельбе - начав стрелять вдумчиво, расчетливо, но, конечно, всё так же беспощадно.
  - Тяжелые работают по дальним целям, остальные по раненым духам! - громко крикнул Паша с расчетом, что его услышат все его снайпера, как здесь, на позиции, так и разместившиеся в боевых порядках садыков. - Раненым целиться в голову. Как в гонг!
  И секунду подумав, добавил:
  - Подтверждайте свою квалификацию! По готовности - огонь!
  Свет висящих на парашютах осветительных ракет позволял использовать обычные оптические прицелы, и Паша снял с винтовки "ночник", заменив его на ПСО. Заняв удобное положение, Шабалин высмотрел ближайшего боевика, до которого было не более полутора сотен метров. Ну, вот теперь можно и пострелять "академическим" способом. Мысленно Паша прогнал пять правил снайперской стрельбы: опора на скелет, естественная точка прицеливания, расслабление, контроль дыхания и обработка спуска. Уняв дрожь в руках, вызванную яростью прошедшего боя, Паша подвел марку прицела в темечко лежащего человека. Естественная точка прицеливания далась ему с третьей попытки, потом пришлось поработать с дыханием, и наконец, он потянул спуск. Винтовка, оснащенная тактическим глушителем, выстрелила, и пуля взбила фонтанчик песка практически впритирку с головой жертвы.
  - Ага, понятно, - пробормотал Паша.
  Отметив требуемую поправку, он тут же сделал несколько щелчков маховичком прицела - приведя его в нужное положение. Выполнив это действие, он снова приложился к винтовке, найдя ту же цель. Выбирая ход спускового крючка, Паша увидел, как человек пошевелил рукой - значит, он был жив, и наверняка не хотел расставаться с жизнью. Через секунду снайперская пуля разнесла боевику голову. До слуха долетел глухой шлепок пули, несколько отличающийся по звуку от шлепка по стальному гонгу.
  Неожиданно для себя, Паша улыбнулся.
  Наверное, для того, чтобы в данный момент не испытывать никакого морального смятения, нужно было испытать тот липкий ужас неумолимо приближающейся смерти. И постыдные мысли о бегстве с поля боя компенсировались сейчас уничтожением тех, кто те мысли вызывал. Их нужно было уничтожать как свидетелей. Как свидетелей своего почти состоявшегося несмываемого позора. И потому не было к боевикам никакой жалости и прощения. Только смерть.
  Следующая шевелящаяся голова попала на галку прицела, и она так же превратилась в расколотый арбуз с ласкающим слух глухим шлепком. Удовлетворение нарастало: необъяснимым образом Паша не мог заставить себя остановиться - его охватил настоящий азарт. Он перевел винтовку на следующую жертву - но та уже была убита кем-то из снайперов. Хмыкнув, Паша выбрал очередную "целую" голову и тут же прострелил её.
  По телу растекалось приятное тепло, зовущее к продолжению этой кровавой вакханалии. Наверное, перед элеватором было полно раненых, но Шабалин чувствовал, понимал, что и многие живые и невредимые притворялись сейчас убитыми, лишь бы по ним не вели огонь, не обращая их к гуриям на самом деле.
  Да, он не мог себя остановить. Когда в обычной жизни может представиться возможность проделывать подобное - то, что в обычном человеческом мире запрещено нормами морали и уголовным кодексом? И проделывать такое совершенно безнаказанно? Да никогда и нигде, конечно!
  А война вот, предоставляла такую возможность... и Шабалин спешил вдоволь напиться этой безнаказанностью...
  Проломив еще несколько ближних черепов, Паша перенёс огонь по боевикам, ползающим на удалении в 600-700 метров. Здесь он уже начал прикидывать и снос и деривацию, и даже температуру - и это всё делалось автоматически, практически без особых размышлений.
  "Не останавливайся, убивай, убивай..." - вдруг совершенно отчетливый голос прозвучал в голове. Паша от удивления замер. В прицеле находился человек, который на четвереньках полз по придорожному кювету, подставив снайперу свой зад. Это была отличная цель.
  "Вали его, он твой" - повторил голос.
  Паша оторвался от прицела и обернулся - сзади никого не было.
  - Что ты сказал? - спросил он Стешина, стоящего неподалёку.
  - Что? - не расслышал тот.
  - Ты сейчас мне что-то сказал?
  - Я ничего не говорил, - ответил Денис, на миг отвлекшись от своей винтовки.
  - Крыша едет, - резюмировал Паша, и посмотрев в прицел на ползущего боевика, увидел, как того буквально подкинуло чьей-то пулей и заставило совершить смертельный кувырок.
  - Ладно, хватит, - он сделал над собой усилие, чтобы завершить этот откровенный расстрел.
  Поставив оружие на предохранитель, Паша встал. Для него бой был уже закончен. По "Акведуку" он связался с Барченко.
  - Чинар, я Барс...
  - Докладывай, Барс! - бодрым голосом отозвался Чинар.
  - Отразили атаку игиловцев. Потерь нет. Потери противника посчитаем утром, но, думаю, не менее полусотни человек. Боевики применили новый тактический приём, обеспечивший им минимальные потери в начальный период атаки - максимальное рассредоточение боевых порядков...
  Паша подробно рассказал начальнику разведки группировки всё, что уже успел обсудить с советником и Стешиным. Игорь задал несколько уточняющих вопросов и отключился.
  Паша еще некоторое время наблюдал за действиями боевиков, которых ударами артиллерии уже вытеснили подальше от блок-поста, а потом вдруг стал засыпать - что было удивительно, после такого мощного психического возбуждения.
  В три часа ночи его разбудил дежурный:
  - Товарищ старший лейтенант, Чинар на связи...
  Паша схватил тангенту:
  - Барс!
  - Значит так, Барс! Завтра в десять утра группировка проводит видео-конференц-связь со штабом в Хмеймиме, Сурин будет заслушивать доклад о новом тактическом приёме боевиков. Докладывают Сомов, я и ты - как непосредственный участник боя. Всё понятно?
  - Так, а что там докладывать? - спросил Паша с замиранием души - он вспомнил, как командующий требовал послать командира снайперской роты на родину, встретив того на совещании.
  - Барс, не выноси мне мозги. Ты наворотил кучу дел - вот и думай! А если серьезно - распиши ход боя, расход боезапаса, потери наши и боевиков...
  - У нас потерь нет.
  - Ну и отлично! Обязательно надо это упомянуть. Генералы такое приветствуют.
  - Понял.
  - Выезжай не раньше рассвета. Мы тут с беспилотников сейчас отдельных боевиков вдоль дороги выявляем и бьём артой и двумя твоими "тяжелыми" снайперами. Так что отдыхай там, на элеваторе, утром приедешь. В штабе быть побритым и умытым. Все понятно?
  - Так точно.
  - Тогда - конец связи!
  Чинар отключился. Паша зевнул, и подумав, что придумает, о чем говорить, пока будет ехать, лёг и мгновенно уснул.
  
  ***
  К голове прикоснулось что-то обволакивающее и холодное, настолько холодной бывает броня танка на тридцатиградусном морозе - дотронься до неё теплой ладонью, ладонь к броне и примерзнет - и эта холодная броня высосет из тебя жизнь. Нестерпимый холод прикосновения заставил вздрогнуть, и Паша открыл глаза. Над ним висело какое-то серое туманное марево, постепенно приобретающее форму человека. Сквозь этот туман Паша видел всю позицию снайперского поста, сидящего в кресле Стешина, стоящего у прибора наблюдения одного из снайперов и Сагитова, который чуть поодаль разговаривал со вторым снайпером. Паше захотелось их позвать, но с удивлением он обнаружил, что не может раскрыть рта - вот эта серая холодная дымка была тому препятствием.
  Туман оформился в силуэт человека, но Паша почему-то не мог разглядеть лицо, как и не мог встать со своего лежака, и даже не мог поднять руку, чтобы отогнать странное и страшное видение.
  - Ты хорошо стреляешь, - знакомым голосом сказал мираж.
  - Не жалуюсь, - ответил Паша, убедившись, что отвечать миражу он может, а попытка позвать Стешина опять не удалась.
  - Ты сегодня убил тринадцать человек, - сообщил мираж. - Это много для первого раза.
  - Не знаю, - ответил Паша. - Я еще не считал. Утром посчитаем.
  - Ты считал, - сказал мираж. - Ты просто забыл. Страх смерти не позволил тебе осознавать происходящее в полной мере - не ведая прежде настоящего боя, ты испугался и искал пути к спасению своей жизни, поэтому мне пришлось помочь тебе, направить тебя на правильный путь. И ты молодец, профессионально справился со своей задачей. Признайся, что ты даже получил удовольствие от убийств.
  - Я убивал врага, - возразил Паша, сразу давая понять собеседнику, как он будет оправдывать свои действия. - И это не убийство, это выполнение боевой задачи.
  - Для кого-то он, конечно, враг, а для кого-то - живое существо. Жизнь которому дал не ты. Но ты забрал. Впрочем, это сейчас не важно.
  - Кто ты? - Паша чувствовал, как от миража несёт каким-то первородным ужасом, из которого и состоит собеседник, но этот ужас словно был отделен от Паши какой-то преградой, которая, впрочем, как он понимал, могла рухнуть в любой момент - стоит только повести себя как-то не так.
  - Я твой друг, - ответил мираж.
  - Ничего себе друг, - горько усмехнулся Паша. - Я даже лица твоего не вижу.
  - И тем не менее.
  - Это ты говорил со мной? - Паша вспомнил голос, который недавно требовал от него убивать и убивать.
  - Я, - признался мираж.
  - Зачем?
  - А ты разве не видишь, как это восхитительно - забирать жизнь у врага?
  - Разве это восхитительно? - спросил Паша, - убивать людей?
  - Конечно, - рассмеялся мираж. - Давай с тобой согласимся, что нет больше другого такого отменного наслаждения, как власть над судьбой другого человека, и особенно власть над его жизнью и смертью! И ты сегодня вдоволь насладился этой властью - в отношении своего врага. И знаешь, теперь ты совсем другой человек. Ты овладел великим таинством, знание которого не вернёт тебя уже в прежнюю жизнь. Теперь ты всегда будешь думать о том, как кого бы ещё лишить жизни... и получить от этого удовольствие!
  - Ты мне не друг, - сказал Паша, и тут же почувствовал стылое дыхание собеседника, которое несло не только холод могил, но и волны первородного страха. - Кто же ты?
  - Я - эгрегор войны, и я теперь твой друг до скончания твоих дней... поверь, это так.
  - Нет, - протестовал Паша.
  - Чувствуешь, какой страх и ужас исходит от меня?
  - Чувствую.
  - Если ты будешь верить мне, весь этот ужас ты сможешь направлять на своего врага. А я буду тебе в этом помогать.
  - Верить тебе? - спросил Паша.
  - Верить мне, верить в меня. А я буду верить тебе.
  - Я... - Паша не знал, что сказать, но в этот момент мираж вдруг стал расплываться и спустя мгновение, исчез.
  
  ***
  Шабалин почувствовал, как кто-то тронул его за плечо. Подскочил.
  - Что?
  Перед ним стоял один из снайперов.
  - Вы просили разбудить в шесть часов, - сказал снайпер.
  - Ага, - кивнул Паша. - Спасибо.
  Он осмотрелся - на посту были снайпера и Денис Стешин, который дремал в кресле возле автоматического гранатомета.
  - Как обстановка? - спросил Паша старшего поста.
  - Товарищ старший лейтенант, - сержант сделал движение рукой в сторону блок-поста. - Блохастых отогнали далеко за блок-пост. Всех живых, которых было видно, мы перебили. Сагитов сейчас будет выводить садыков для досмотра и сбора убитых боевиков.
  - Кто-нибудь посчитал, сколько мы наваляли духов?
  - Ну, мы посчитали, навскидку, - сержант показал лист бумаги, который копировал карточку огня, и на котором точками было нанесено расположение тел убитых. - Из того, что видно, около сотни, из них снайперским огнем, думаю, больше половины мы положили.
  - Ты лично сколько положил?
  - Пятерых наглушняк точно, еще возможно троих ранил и потом добил троих в голову, - с гордостью за проделанную работу ответил снайпер.
  - Молоток! - похвалил Паша. - Дай воды...
  Снайпер протянул открытую бутылку минералки, и Паша сделал несколько глотков.
  - Я десять завалил, - проснулся Стешин. - А сколько из АГСа - одному богу известно...
  - Не богу, - сказал Паша и непроизвольно вздрогнул. - А эгрегору войны...
  Шабалин вспомнил свой сон, вспомнил голос, услышанный им во время боя. Думать про это не хотелось - ибо это не только выходило за рамки разумных объяснений, но и больше смахивало на сумасшествие, чем на реальность, а признавать у себя "поехавшую крышу" Паше очень не хотелось.
  - Кто таков? - лениво спросил Денис.
  - Приснилось, - отмахнулся Паша. - Организуй мне такси до Пальмиры! К подъезду через полчаса. Багаж - груз длиной метр-двадцать, с оптическим прицелом...
  - Есть, - кивнул Стешин. - Багаж ему еще подавай...
  - Я не понял? Кто там бухтит? - возмутился Шабалин.
  - Вырвалось, - отмахнулся Денис.
  - Смотрите там, товарищ лейтенант...
  Внизу взревел двигатель БМП и одна машина, поднимая пыль, пошла за ограждение опорного пункта. На "бэхе" сидело человек шесть, ощетинившиеся автоматами и пулеметами, которым предстояло провести осмотр убитых боевиков.
  Паша связался с дежурным по группировке и уточнил, закончили ли артиллеристы и снайпера охоту за боевиками вдоль дороги - еще не хватало попасть под огонь своих же соратников. Но ему подтвердили завершение работ по очистке трассы - можно было ехать.
  Пока было время, Паша прогнал через ствол винтовки пару патчей с щелочным раствором, с таким расчетом, чтобы масло "поработало", пока "такси" будет ехать в Пальмиру.
  Дорогу он проскочил быстро, и войдя в свою комнату, с удовольствием снял боевое снаряжение. Дневальный принес воды, и Паша быстро умылся и побрился. Видео-конференц-связь с генерал-полковником Суриным предполагала появление докладчика в "офисной" форме одежды, каковой у Паши здесь не имелось по вполне объективным причинам. Не ждать со стороны Сурина разноса за появление в неустановленной форме - это значило не знать командующего, а Паша уже имел возможность убедиться в его отношении к себе, и поэтому оставалось только рисковать - и явиться на совещание в полевой форме, в достаточной степени уже пропитанной сирийской пылью.
  - Зато буду похож на боевого офицера, - сказал Паша, глядя на себя в обломок зеркала, ровняя бритвой висок.
  Позавтракав, Паша связался с Барченко, однако тот, сославшись на занятость, отмахнулся от него, напомнив, чтобы в десять ноль-ноль тот "был как штык". Шабалин вернулся к себе и на листе бумаги набросал доклад - внеся туда дальности стрельбы, расход боекомплекта, результаты поражения. К назначенному времени Паша подошел к штабу группировки, предъявил на входе пропуск и вошел в зал совещаний. Там уже находилось несколько человек, Барченко приветливо махнул рукой, но всем своим видом показал, что занят и к праздным разговорам не расположен. Появился Федяев, который тепло поздоровался и хлопнул рукой по плечу:
  - А ты молодец, умеешь ночью зажечь...
  - Товарищи офицеры! - кто-то громко подал команду.
  В зал вошел дядя Лёша и начальник штаба группировки. Они заняли свои места и Сомов без предисловий начал традиционный командирский спич:
  - У нас не разведка, а абсолютное разложившееся ничтожество, не способное смотреть и слушать даже под собственным носом! Как можно было упустить такую огромную массу боевиков? Не надо мне рассказывать про отвлекающие маневры с захватом опорных пунктов - вы, товарищ Барченко, должны были предусмотреть такой вариант действий!
  Чинар, стоящий по стойке "смирно", понуро глядел в центр груди генерала - наиболее безопасное, с точки зрения военной практической психологии место наблюдения, во время получения нагоняя. Обычно к майору-подполковнику российский офицер в процессе карьерного роста приобретает определенную степень "разносоустойчивости" и вполне прекрасно может чувствовать себя во время даже самых жестоких разочарований командования в его сторону. Судя по едва заметным ритмичным подёргиваниям плеч начальника разведки, Барченко в это время, скорее всего, пел про себя какую-нибудь модную песенку. Ибо он хорошо знал правила игры - всё, что сейчас эмоционально излагал дядя Лёша, больше имело значение для борьбы с чарующей многих офицеров прокрастинацией, чем для делового обсуждения недостатков в организации разведки.
  Разнос продолжался несколько минут, в течение которых присутствующие сидели, затаив дыхание, боясь встретиться с генералом взглядами - дядя Лёша в такие минуты испепелял людей безжалостно и беспощадно. Когда он, наконец, выдохся, Барченко, и как ни в чем не бывало, начал сыпать цифрами и фактами, не отменяющими его вину, но демонстрирующие выявленные недостатки и понимание как эти недостатки искоренять.
  В это время на экране появился вид конференц-зала в Хмеймиме и крупным планом генерал-полковник Сурин, вид которого был еще более устрашающий, чем у Сомова. Доклад начальника разведки был прерван, началась видео-конференция.
  - Пальмира, готовы? - спросил Сурин.
  - Так точно, товарищ генерал-полковник, - бодро доложил Сомов. - Вижу и слышу вас хорошо!
  - Докладывайте без предисловий!
  - После отвлечения нашего внимания захватом опорных пунктов номер семнадцать, восемнадцать и девятнадцать, убедившись в том, что мы все наличные силы втянули в бои за опорные пункты, противник, силами до пятисот человек, с началом тёмного времени суток, предпринял атаку на элеватор, применив новый тактический приём, суть которого заключается в максимальном рассредоточении пехоты как в период выдвижения к атакуемому объекту, так и в период атаки. Такое рассредоточение принесло врагу определенную неуязвимость от ударов нашей артиллерии и сделало бессмысленным нанесение по нему ударов силами ВКС.
  - Как они смогли приблизиться к элеватору незамеченными? - спросил Сурин. - У вас есть в этом понимание?
  - Доложит начальник разведки подполковник Барченко, - сказал Сомов.
  - Давайте, - кивнул командующий.
  - Внимание воздушной разведки, - Барченко встал, - обращено на перемещение одиночного автотранспорта, автоколонн, вьючных караванов или групп живой силы противника. Лицам, перемещающимся в одиночку, разведка внимание не уделяет, до последнего времени не принимая одиночных путников за разведывательные признаки подготовки наступательных действий. Мы считаем, что боевики, все пятьсот человек, разрозненно, поодиночке, в режиме полного радиомолчания, в течение светового дня совершили в широкой полосе марш по пустыне протяженностью более пятнадцати километров, после чего, в назначенное время произвели согласованную атаку на элеватор.
  - Что способствовало их скрытности? - спросил Сурин.
  - У каждого убитого боевика при себе обнаружена маскировочная сетка под цвет пустыни, мы предполагаем, что из-за такой сетки в условиях их рассредоточения, боевики приобрели определенную невидимость для наших средств воздушной разведки. А с учетом того, что марш совершался в дневное время, тепловизионные средства разведки нами не применялись. Ночью мы бы их увидели.
  - Ясно, - кивнул командующий. - Как осуществлялось отражение атаки, какие были особенности?
  - Доложит непосредственный участник боя, командир снайперской роты старший лейтенант Шабалин, - предложил Сомов.
  Паша встал, чувствуя, как краснеют его лицо и уши. Как и тогда, когда Сурин прилюдно устроил ему выволочку на совещании в Хмеймиме, у него ощутимо задрожали колени.
  - Старый знакомый, - вдруг сказал командующий, увидев Шабалина. - Вас еще не отправили обратно? Нет? Ну, тогда рассказывайте!
  - Товарищ генерал-полковник, - начал Паша, проглотив генеральский укол. - Согласно распоряжению командующего ОГ "Пальмира", вчера я прибыл на опорный пункт "Элеватор". После завершения операции по возвращению захваченных опорных пунктов, для проверки несения службы выставленной мною снайперской группы, а так же для проверки боя винтовок, оснащенных прицелами для стрельбы ночью, я решил остаться на элеваторе до утра. В двадцать два ноль-ноль в ночной прицел я увидел силуэт человека в запретной зоне, затем мною было обнаружено еще несколько человек, приближающихся к элеватору. После объявления тревоги, в приборы наблюдения я увидел более сотни человек, которые были сильно рассредоточены по фронту и в глубину. Расстояние между отдельными людьми превышало 50-70 метров. Там, где они в начале атаки группировались, я наносил им поражение из АГС-17, однако эффективность огня была крайне низкой. Огонь из пулеметов, который вели садыки, так же не давал результата. Когда до наступающего противника оставалось пятьсот метров, я подал команду на выполнение приёма, именуемого "срыв атаки пехоты противника снайперским огнём". Поражение одиночных целей лучше всего вести из снайперского оружия. До момента подхода основной массы боевиков к линии минно-взрывных заграждений, нами было уничтожено порядка ста боевиков, в том числе до двадцати гранатометчиков и пулеметчиков, что в последующем не позволило боевикам в полной мере обстреливать элеватор с близкого расстояния...
  - Вы тоже вели огонь из снайперской винтовки? - спросил командующий.
  - Так точно, товарищ генерал, - кивнул Паша. - После того, как убедился в бесполезности автоматического гранатомета, а начарт группировки отказал мне в приёме целеуказания, сообщив, что наведением огня батарей занимается корректировщик из ССО...
  - Сколько лично вы уничтожили боевиков, стреляя из снайперской винтовки?
  Паша на секунду замялся, в голове мелькнуло "эгрегор войны...".
  - Тринадцать, товарищ генерал, - ответил Шабалин, слыша вокруг себя одобрительные возгласы присутствующих на совещании офицеров.
  - Хорошо, - кивнул Сурин. - Продолжайте доклад!
  - После того, как боевики натолкнулись на минное поле, они непроизвольно стали кучковаться, тогда мы снова открыли огонь из АГС, в это же время огонь артиллерии так же стал эффективным, в результате чего боевики понесли потери и прекратили попытки приблизиться к элеватору. В дальнейшем, под ударами артиллерии и огнем снайперов, враг был окончательно рассеян. В моей снайперской группе потерь не имеется, у садыков погиб один солдат и шестеро получили ранения. Ранен советник Сагитов.
  - Как считаете, - спросил командующий. - Если бы они организовали такую атаку во время пылевой бури, каков был бы исход боя?
  Паша уже тоже думал об этом, и от этой мысли ему было не по себе.
  - Товарищ командующий, если бы боевики предприняли атаку на элеватор во время пылевой бури, скажем, в средствах защиты дыхания и глаз, они смогли бы пройти необнаруженными вплоть до линии минно-взрывных заграждений, а на оставшейся дистанции мы бы уже не смогли остановить такую толпу.
  - То есть, элеватор сейчас мог быть в их руках? - спросил Сурин.
  - Теоретически - да, - согласился Паша.
  - Что-то еще можете пояснить?
  Паша секунду думал, о чем еще можно поведать командующему, но в голове отчего-то было пусто. Метнув взгляд на экран, и посмотрев на самого себя, на настороженное лицо и запыленную полевую форму, он бросил хорошо отработанную фразу:
  - Командир стрелковой роты снайперов старший лейтенант Шабалин доклад закончил, разрешите принять замечания?
  - Генерал Сомов! - Сурин повысил голос.
  Дядя Лёша поспешно встал.
  - Я!
  - Почему у вас старший лейтенант командует ротой снайперов?
  Сомов развел руками, не в силах понять, куда клонит командующий.
  - У вас такой грамотный и решительный офицер, а вы его в старших лейтенантах держите! Непорядок! К двенадцати ноль-ноль представление на присвоение Шабалину очередного звания должно быть на моём столе! Сегодня же его подпишу, я полномочен это сделать!
  - Есть! - отчеканил Сомов.
  - А вы, - всем мгновенно стало ясно, к кому конкретно обращается командующий, - товарищ капитан, на основании полученного опыта подготовьте развернутый доклад о новом тактическом приёме противника и способах его локализации. Три дня вам хватит?
  - Так точно, товарищ командующий! - ответил Паша, потрясенный внезапным разворотом событий.
  После совещания Сомов пригласил Шабалина к себе, и в кабинете пожал ему руку:
  - Признайся, было страшно?
  - Я оттуда сбежать хотел, - честно сказал Паша. - Как увидел, сколько их на нас прёт...
  - А что же не сбежал?
  - Стрельбой увлёкся, товарищ генерал. Как они стали падать, уже оторваться не мог... словно держало что-то, и даже... как сказать...
  - Удовольствие получал? - прищурился Сомов.
  Паша молча кивнул.
  - Это бывает, - сказал генерал и достал из шкафа бутылку коньяка с двумя рюмками. - Сейчас немного накатим за твои звёзды, - и неожиданно пропел, - звёзды капитанские ты выслужил сполна, аты-баты, аты-баты...
  Выпив коньяк, Паша спросил:
  - А откуда вы про удовольствие знаете?
  Спросил, и вспомнил, что Сомов свои лейтенантские годы провел в Афганистане, и совершенно точно мог знать то, что ночью пришлось пережить Шабалину.
  - Бог войны, Паша, - вдруг ответил генерал. - Приходит только в настоящему воину. А если приходит, то уже не отпускают никогда... а что бы ты не сошел с ума, Перун даёт тебе возможность наслаждаться этим кошмаром.
  - Он назвался эгрегором войны... - чуть слышно сказал Шабалин. - Пришел ко мне сегодня во сне... и рассказал много интересного.
  - Он еще и не тем представится, - ответил Сомов и рассмеялся. - Не ты первый, кто мне про него рассказывает. Ты, кстати, крещеный?
  - Нет, - смутился Паша. - Как-то не довелось. Это плохо?
  - Это правильно, - сказал генерал.
  - Почему?
  - Потому что это не наши боги. Наши боги - Род, Перун, Сварог, Ярило, Хорс и другие, но мы про них крепко забыли. А зря. Именно они русскому человеку помогают, и никто другой...
  - Товарищ генерал, вы - язычник?
  Сомов усмехнулся и налил еще:
  - Скажем так: я верю правильным богам. А они верят мне. Так и живём.
  Шабалин по-новому взглянул на дядю Лёшу: генерал говорил то, чего от него никогда нельзя было услышать, да что услышать, даже предположить нельзя было, что он может такое сказать.
  - Я реально не мог остановиться, когда видел результат, - сказал Паша. - Словно стрелял не я, а кто-то другой...
  - Значит, так было надо, и стрелял не ты, а он - пока ты праздновал труса и готовился бежать. А он показал тебе пример, что нужно делать, и когда ты поверил в него, поверил в себя, тогда он и отпустил тебя. А потом пришел к тебе во сне, и всё объяснил.
  - Я не знаю, как мне это всё принимать, - сказал Паша.
  Генерал открыл ящик стола, порылся там и протянул Паше небольшой медальончик на шнурке:
  - На, носи. Дарю.
  - Что это? - Шабалин принял подарок.
  - Оберег в виде знака Коловрата. Полезная штука, не потеряй.
  - Спасибо... как это будет выглядеть?
  - Нормально это будет выглядеть, Паша! - сказал Сомов. - Носи смело. Ты просто не представляешь, сколько сейчас в нашей армии "язычников". Перед лицом смерти, русское воинство всегда вспоминает правильных богов...
  От генерала Паша вышел каким-то опустошенным, хотя весть о присвоении ему давно ожидаемого звания капитана и радовала, но все же она не могла поглотить откровения Сомова про богов войны.
  - Точно крыша едет, - резюмировал Паша.
  
Оценка: 7.97*26  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023