Тысячи звезд на предрассветном небосклоне мерцали, сопротивляясь медленно наползающему где-то там за горизонтом рассвету. Выгоревшая под дневным солнцем Физулинская земля старалась остыть как можно больше, предвидя повторение дневного солнечного ада. Мы сидим вдвоем в небольшом окопчике, в дозоре. Сзади окопы, землянки, спящие ребята, впереди четыреста метров "ничейной"… Липкая сонливая дрема лепит липкой лентой глаза, поговорить бы с ним, с напарником моим… только вот о чем мы с ним будем разговаривать, ума не приложу…
- Шурави! Аскер! - слышу его шепот. Тоже, видать, спать хочет, не выдержал пытки молчанием.
- Чего тебе, душара?
- Скажи, а почему шурави-Володя так нас не любит?
В предрассветной полутьме медленно улыбаюсь. Ну ты и спросил, моджахед, от кого любви захотел, от Вовки, который Афган прошел…
- С чего ты взял, Ахмаджон? Нормально он к вам относится.
- Нет, Аскер, я чувствую! Я даже в бою стараюсь к нему спиной не становиться…
- Скажи, Ахмаджон, а за что ты его не любишь?
Пауза несколько затягивается, потом, словно под давлением, нехотя, следует ответ.
- Аскер… у меня два старших брата погибли на войне с шурави…
- А ты сам воевал, Ахмаджон?
- У нас не воевали только женщины…
Неловкое молчание опять виснет между нами. Черт, кому в голову взбрело выставлять смешанные дозоры… раньше ходили только со своими, а тут… Хоть и по-русски здорово чешет, а вот разговор как-то не клеится.
- Шурави… - не выдерживает Ахмаджон - …скажи, а почему вы сюда приехали? Мы - афганцы, мусульмане, понятно, приехали помогать братьям по вере. А вы почему? Вы ведь в Бога-Ису верите, для вас мусульмане враги… Ты тоже в Бога-Ису веришь?
- Ахмаджон! - шепотом отвечаю я, улыбаясь в глубине души - Джони! Хочешь, я тебе портрет моего Бога покажу?
"Хочу!" - шорох подползающего афганца... В полутьме еще не начавшегося рассвета я раскрываю измятый портмоне. Из обрамления черно-зеленого овала сотенной купюры с загадочной улыбкой Джоконды под аккуратно завитыми буклями парика на нас смотрит Джордж Вашингтон.
- Тьфу! - моджахед обиженно плюется и отползает… опять гнетущая тишина. Обиделся, душара… Начинаю уже жалеть о своей неудачной шутке… А, нет, вроде опять что-то шепчет…
- Шурави! Раз вы за нас, за мусульман, почему вы не хотите ислам принять? Аллах велик и милосерден, он простит вам ваши заблуждения…
Ну вот, понесло… Хорошо хоть рассвет скоро. Спать… у нас будет еще немного времени поспать, до того момента, когда пройдет время завтрака и, словно по расписанию, начнется стрельба… Скорей бы рассвет…
"Отходим! Отходим!" - маленькая турецкая рация орет по-русски и по-азербайджански, перекрывая окружающий нас шум и грохот, затем переходит на бормотание по-афгански. Да… действительно, лучше отходить, пока еще больше не влипли. Лежащий рядом моджахед отрывает щеку от казалось бы сросшегося с ней приклада РПК, улыбается мне коричневыми пеньками зубов и машет рукой назад. Отходи, мол, я прикрою… Не спорю, отхожу, тем более, что сейчас не до споров. Хорошо, черт возьми, сказано… "отходим"… это добрых двести метров по практически голой, высохшей степи.
Задыхаясь вваливаюсь в наш окоп. Не успеваю поднять голову, как сверху, путаясь в своем длинном афганском балахоне, на меня сваливается один из "борцов за веру". Устраиваемся с ним на дне окопа, афганец смотрит на меня широко раскрытыми глазами, ошалело покачивает головой, словно говоря по-русски -"Ну ни хрена себе…". Справа в окоп шлепается еще кто-то, слева еще, вроде наш… еще один, теперь моджахед… Улыбаясь сквозь еще задыхающиеся от бега губы, протягиваю своему нежданному "юбкастому" соседу размочаленную пачку "Мальборо". Покури, душара, успокойся…
Опять оживает рация… перекличка, потери… у нас, вроде все… нет, не все… нет Ахмаджона и Володи… Черт…
Минут через десять стрельба немного утихает, словно противник понимает всю бесполезность пустой траты боеприпасов по пустому брустверу, но вдруг разгорается с новой силой. Что-то шуршит сверху, потом в окоп сваливается ободранный, грязно-пыльный Ахмаджон, волоча за собой Володю. Вовкина грудь перемотана окровавленными обрывками длинной афганской "юбки" Ахмаджона. Еще весь в пылу боя, Джони приникает ухом к Вовкиной груди, шепчет что-то не по-русски, потом выскакивает на бруствер и, выкрикивая свои, непонятные мне ругательства, начинает всаживать из "Калашникова"… рожок… второй… Всем миром хватаем его за ноги и втаскиваем в окоп. Ахмаджон, увидев меня, кричит - "Аскер, доктора надо, доктора!", потом опять что-то на своем…
…Пыльный ветер лениво шевелит редкие кустики колючки, чудом растущие на серой, высушенной земле. Стоящая на бетонке массивная туша ИЛа устало свесила к земле могучие крылья, словно набираясь сил перед неблизким полетом до далекого Кабула. Мы стоим на взлетном поле, российский офицер и афганский моджахед, и тягостное молчание, словно тогда, в окопе, висит между нами… Что мне сказать тебе, как поступить? Обнять на прощание, тебя, душмана… мне, потерявшему там, у вас, двоих друзей? Или просто повернуться и уйти, просто уйти… после тех дней в одной землянке, в одном окопе? Стоим, не сопротивляясь повисшему между нами молчанию… Вдруг Ахмаджон, порывшись в многочисленных складках своего балахона, вытягивает вперед руку, сжатую в кулак и медленно разжимает его…
- Аскер… знаешь, в наших семьях бывает много детей. Но когда у меня родится сын, я назову его - Валеддин. Я думаю, что Володя ТАМ будет рад…
На раскрывшейся ладони алюминиево блестел овальный жетон с надписью "ВС СССР…"
Что мне сказать тебе… Прощай, родной мой душман! Душара ты чертова… не могу я тебя ненавидеть… не могу, не смотря ни на что. И пусть в далеком Кабуле родится и будет счастлив Валеддин - маленький афганский Володя…
На чужой нам обоим земле, на высохшем взлетном поле, рядом с бетонкой, не обращая внимания на погрузочную предполетную суматоху так и стояли обнявшись мы - российский офицер и афганский моджахед…
Ваш отзыв
Напишите на ArtOfWar
Предыдущий рассказ
Дальше
