Тяжелогруженый самолет ТУ - 154 лениво пробежался по полосе, картинно развернулся и, получив разрешение на взлет, решил больше не испытывать судьбу. Одесский аэропорт, еще как Высоцкий заметил, очень капризен по летной погоде. Колеса оторвались от земли, и вскоре под крылом замелькали новостройки поселка Таирова. Затем в последний раз блеснуло море, и рейс Одесса - Москва исчез из воздушного пространства г Одессы.
Так тяжело Линка еще не прощалась с родителями , за шесть лет ее замужества у них с мужем в гостях перебывал почти весь Ташкент, пол Термеза, да и остальные точки Советского Союза не оставляли их без внимания. И никогда Лина не любила прощаться, встречать - пожалуйста: плов - на стол, бутылка из холодильника, чем не дастархан?! Они даже новоселье в новой квартире отмечали по - узбекски: на ковре. Мебель еще не приобрели, а друзья завалили с пакетами еды, и, не слушая смущенных хозяев, расстелили скатерть прямо на полу. И хотя кроме баллона томатного сока, пары бутылок водки и килограмма сосисок нечего не было, до сих пор все с удовольствием вспоминали то новоселье. С друзьями им с мужем везло: его не забывали однокурсники и одноклассники, ее - девчата. Да и родственники у них были легкие на подъем, всегда в доме кто - то был.
В этот раз родители отдыхали с Линкиным племянником, обратно они решили лететь не прямым рейсом, а через Москву. Хотели внуку столицу показать, да и маме в столичной клинике была назначена консультация на 18 августа. Весь отпуск проходил в минорном настроении: в марте отец попал в реанимацию с приступом калькулезного холецистита, по - простому, камень в желчном застрял у входа в желчные протоки. Хотели оперировать, но дед не дался. "Если умру, то без помощи медиков", - категорически заявил он матери и сестре. Оклемался, его выписали, но чувствовал он себя неважно, приехал в отпуск: проститься с внуком, дочерью и зятем. Зять, правда, сказал: "Дед, не выдумывай, некогда нам с твоими похоронами возиться, поехали в Олонешты, там бабка Мария принимает, дает какую то гадость выпить, где твои камни будут..." В Молдавию съездили, но пить снадобье отец решил дома, в Ташкенте, не очень он верил в его чудодейственный результат. В общем, настроение отца весьма сказывалось на отдыхе. На последнюю неделю, чтобы больше побыть с родителями, Лина Алексеевна взяла больничный лист. И стоя сейчас в аэропорту, она сквозь слезы думала, что надо его срочно закрыть, иначе одна в тишине дома она изольется слезами. Было чувство, что все рушится, и она больше никогда не увидит своих близких.
Это чувство было знакомо Линке с 15 лет. Ташкент - город хлебный, каких национальностей только не проживало в городе. В 1949 году в город приехали политэмигранты из Греции, братьев - коммунистов было решено пригреть в солнечном Узбекистане, по климату больше всего схожего на Элладу. Греки оказались отличными строителями, видимо сказалась генная память с античных времен. Сколько в Ташкенте зданий, выстроенных этими трудолюбивыми людьми. Народ они добродушный, но очень вспыльчивый. Сидели в шашки играли, вдруг уже крик, драка, через пять минут "Сиртаки" танцуют. В Линкином классе из сорока человек, большая половина состояла из греков. У них были уроки греческого языка, а в остальном они ходили вместе со всеми на все занятия. В 1976 объявили амнистию, им разрешили вернуться домой. Да, родители ехали на Родину, а дети, ее бросали. Ведь подростки не знали другой отчизны кроме Узбекистана. Всем классом они провожали своих одноклассников, кто смотрел фильм "Нежность", производства Узбекфильм, помнит наверное сцены на перроне Ташкентского железнодорожного вокзала. Песни, плач, танцы, объятия - все сразу. А Линка помнит, как она с девчонками бежала за поездом Москва - Ташкент, и цеплялась за руки отъезжающей Вулки Ангелаки, которую родители изо всех сил держали за нижнюю половину туловища, не давая той вывалиться в окно. Греков везли до Москвы, потом до Одессы, а оттуда пароходом в Грецию. Во всем гормональном всплеске пятнадцатилетних, они все понимали, что это навсегда. Прощание в 15 лет, это же практически похороны заживо. А когда поезд набрал ход, и не было сил бежать, они без сил опустились на перрон, и сидели, рыдая на бетоне.
А через семь лет она опять ревела на этом перроне, провожая своих друзей в Афганистан. Наверное, поэтому Лина Алексеевна и не любила проводы, так как никто иной она знала, что они имеют обыкновение быть прощанием навсегда. В последнее время это чувство притупилось, но сегодня змея расставания вползла в ее сердце, и никак не хотела отпускать. Плач Ярославны продолжался до вечера, когда муж с друзьями заявился вечером к семейному очагу, вместо жены его встречала какая то опухшая от слез бомжиха. Друзья моментально встали на ее сторону, и потребовали от ее супруга, чтобы он отправил свою дражайшую половину на пару дней в Москву.
Любимый согласился для виду, чтобы погасить скандал, но после их ухода попытался вразумить жену:
-Лин, ну ты же врач, сама понимаешь, нельзя тебе в твоем состоянии мотаться, еще простудишься!
Но беременную уговаривать - себе дороже: ничего не видят, ничего не слышат. Про то, что она решилась пойти на второго ребенка, никто кроме мужа еще не знал. Супруг, видя, что женушка впала в очередной приступ Тельцовского упрямства, плюнул и пошел доставать ей билеты. На следующий день она уже в двенадцать дня выходила с малым из Внуково. Три дня пролетели как одно мгновение. Они с отцом не были бы собою, если б не потащились в Макдональдс. Тогда открылось первое кафе на улице Горького, и очередь к нему стояла как к мавзолею. 17 августа 1991 года она улетела из столицы своей Родины, чтобы никогда туда не вернуться. Как всегда интуиция ее не подвела, опять прощание навсегда.
Утром, добираясь на работу, водитель поздравил их автобус с переворотом. А потом начался кошмар: Академия у мужа полетела, так как все республики бросились отделяться, а гражданин независимой Украины уже не имел права учиться в Ленинградской Академии, соответственно загранкомандировка у супругов накрывалась медным тазом. Вместо радужных перспектив: один работающий в семье, беременная жена и маленький ребенок. Рожать Линка полетела опять в Ташкент, чувствовала она себя отвратно, и на все высказывания мужа отвечала одной фразой:
-О тебе же думаю, через весь Союз гроб тащить не придется.
Спорить после таких слов у мужа не хватало сил. В апреле Линка родила себе еще одного Тельца, с разницей в один день со своим днем рожденья. Первый ребенок был рожден в СССР, а второй был сделан в Советском Союзе. Записали, правда, что родился он в Одессе. Чуть - чуть с деньгами в семье стало легче в августе, когда муж полетел сначала в загранрейс на Канары, а потом уехал работать на месяц в Турцию.
По контракту жене разрешалось приехать к мужу и проживать у него в номере, с едой же были проблемы. Завтрак был для всех бесплатный, а обед или ужин надо было делить с женой. То есть супруг брал любимую на свое довольствие. Все жены уже перебывали у своих благоверных, Линке же кормящей своего малого грудью, только оставалось слушать их восторженные рассказы. С Линкой тогда оставался свекор, он приехал из Термеза помочь с внуками на время отсутствия сына. Человек он был рисковый. В свое время, он уже подготовил документы на пенсию, но когда пришел приказ и Кузьмин спросил его: "Дед, ты с нами?", молча кивнул и на два года ушел в Афган. Прапорщик, начальник хлебопекарни, добрыми словами вспоминали его солдаты и офицеры. Три недели он смотрел на ее метания, а потом вынес вердикт:
-Иди, делай документы.
-Пап, а как же..?
-Делай, там будет видно.
Афганская закалка, он не побоялся отпустить кормящую невестку в Стамбул на три дня и остаться с грудным ребенком, кому расскажешь, не поверят, а поверят, такое расскажут. В следующий раз Линка попала в Стамбул через четыре месяца, когда мужу заплатили доллары за работу в Турции. С женой одного из мужненых сослуживцев, они рванули делать бизнес.
Когда начался развал Союза, пострадали кроме политиков, еще и простые люди всех национальностей. Не говоря о материальном: у всех полетели вклады, пропали сбережения, у многих поехала крыша. До 1991 года психотерапевтическая служба была только в Кремле, чувствуете, где больше всего нуждались в помощи психиатров? Теперь в услугах этой службы нуждался весь бывший Союз. Порядочные мужчины, отличные специалисты, руководители среднего звена, привыкшие нести ответственность за своих подчиненных, ведшие свою жизнь в строго регламентированных рамках " поплыли". Они, посвятившие всю жизнь Родине, оказались без этой родины, без специальности. Все грамоты и дипломы можно выкинуть на свалку, а им с их знанием и опытом эту свалку охранять. Они растерялись, опустили руки, а когда подняли, в руках оказались стаканы. А у женщин на первом месте - дети, а идеалы, принципы - на втором. К ним подходят дети и спрашивают:
- Мама, когда мы будем кушать?
И вот тогда откуда - то из глубины души поднимаются все атавистические рефлексы самки, предназначение которой сохранить свое потомство. Тогда сбрасываешь со своей головы корону, прячешь свой диплом о высшем образовании куда подальше, приказываешь себе забыть все свои принципы, впитанные с молоком матери, и начинаешь добывать пропитание. Потому что у тебя на руках сразу три ребенка: дети и муж. Какой то философ сказал: "Женщина - всегда мать, мужчина - всегда ребенок, любящий, обижающийся и редко прощающий".
У нас из газет несется: женщины слишком эмансипированы, они становятся мужеподобными. А они по своей доброй воле стали такими? Они, когда с вами в девушках гуляли, мечтали сумки с мешками таскать? У них была голубая мечта, чтобы погранец нахально их лапал? Ночами спали и видели, как взятки таможенникам давать будут? Или у них была заветная мечта - в тюрьме сидеть за постоянное нарушение законов?
В Стамбульской клинике оперировали женщину. Пересекая границу, она спрятала эти несчастные баксы в прямой кишке, а достать не смогла. Достали турки, оставили их у себя за операцию, а она приехала и повесилась, так как брала их под проценты, а отдать не смогла. Так, неужели об этом она мечтала?
Ученые доказали, женщины более лабильны, их психика лучше адаптируется к различным изменениям в окружающей среде, так что, мужики, к вам претензий нет. Так решила мать-природа, а она лучше нас знает, кому какой срок на адаптацию требуется. Тем более, кто был нормальным человеком, таким и остался, ни какая дерьмократия ему не страшна. Но в тот момент, чтобы выжить, нужно было заняться бизнесом.
Бизнес по-русски - это круто. Берешь товар в одном месте, толкаешь в другом, при этом тебе надо открутиться от рэкета, обвести таможню, плюнуть на все законы и остаться целой и с прибылью. Девчата, получившие от мужей в руки первые в жизни доллары, чувствовали себя несгораемыми сейфами. Отобрать их могли только вместе с жизнью. Тратили их, как кровь сдавали. Весь купленный товар они потом продали на только что созданном тогда рынке на 7 км от города.
В Турцию показалось ездить дорого, да и попутчиц больше не находилось. Все когда - то заканчивается, закончились заработанные на бизнесе деньги. Поэтому когда кума позвала с собой в Польшу, поехала не задумываясь. Много вещей не набирала, ей сказали 100 баксов вложишь, 200 вытащишь. А что еще надо учитывать проезд, жилье, еду никто не сказал, а самой даже в голову не пришло.
Началась польская эпопея: товар привезли знатный. Сандалии, рубашки с коротким рукавом, шланги поливальные, как раз нужный момент выбрали. Всю Польшу заливали дожди и торговали они по щиколотку в воде. Товар был еще не продан, когда на квартиру хозяйке позвонил муж и сказал, что у него командировка в Африку на год, нужно срочно возвращаться. Все товарки еще торгуют, никто из-за нее с места не собирается срываться, благо еще нашелся у кого - то неиспользованный билет с прошлого раза. Нужно только в Кракове забронировать место. Кума посадила ее на последний автобус до Кракова, приходящий в город около 23 00. Автовокзал в Кракове располагается напротив железнодорожного. Вышла около входа в здание вокзала с оставшимися непроданными вещами в сумке, с сотней баксов одной бумажкой в лифчике и пятью долларами и билетом в кошельке. Билет до Пшемышля купила быстро, поезд проходил через Краков в пол третьего ночи. А с бронью - произошла накладка: сидящая в кассе полька принципиально не захотела найти у этой надоедливой русской неиспользованное место. Представьте: 1993 год, Польша, ночной Кравовский вокзал, без денег (100 долларов нельзя показывать, их сразу украдут, еще и по голове получишь), без билета по словам этой..., одна. Хотелось забиться в темный угол и заскулить. Рядом появились соотечественники: две грузинки и мужик из Полтавы:
-Жиночка, вы не расстраивайтесь из за этой гадюки, она нашим всем так отвечает. Скушайте колбаски домашней.
Грузинки синхронно машут головами в такт его словам и молчаливо старшая дает кусок лаваша в добавок к кольцу домашней колбасы.
-Нам, жиночка, нужно гуртом держаться. Здесь ужас чего творится. На прошлом тижне кум до дому ехав, перед самым поездом ножом в бок, всю зарплату забрали за четыре месяца. Хорошо жив остался. Я б не ехал бы, та жинка в лекарню попопала с сердцем, дети одни дома. Отпросился у хозяина, душевный мужик, поляк. Согласился место за мной придержать. Так что вы ,жиночка, не убивайтесь. Дай бог доедим до Пшемышля, там вашу бронь и отыщут. Вы главное около нас держитесь, толпой проще на поезд садиться.
В двенадцать полицейские выгнали всех на перрон, народ кучками поджидал прибытия поезда. Ровно за полчаса через рупор до толпы донесли информацию о прибытии состава. Народ, до поры терпеливо ждущий и понимающий, что надо идти организованным отрядом, рассыпается и мчащейся массой бежит вдоль строительного заборчика на нужный перрон. На железнодорожном вокзале идет ремонт, от главного перрона до подземного перехода тянется дощатое ограждение, полностью погруженное во тьму. Это самая опасная зона: именно на ней работает русская мафия. Задача толпы как можно быстрее пересечь это место.
Линка, подхватив свою сумку, устремилась вместе с грузинками за мужиком. В какой то момент толпа колыхнулась в сторону забора и откатилась обратно, народ по прежнему пер к поезду. Лина вглядывалась в бегущих впереди людей, но мужик как провалился сквозь землю. Она начала беспокойно оглядываться по сторонам, грузинки молча тянули ее вперед, но незадачливого работника негде не было видно. Наперекор всем с тельцовским упрямством, расталкивая всех локтями, двинулась назад. Когда масса схлынула, в темноте пошла вдоль забора, где вскорости наткнулась на что - то. Трясясь вся от страха, ругая себя в душе всеми матерными словами, присела на корточки и начала ощупывать то, о что споткнулась. "Человеческое тело, вроде мужское. Господи, где у него пульс? Нет, но что мне больше всех надо. Клятва советского врача уже недействительна, даже государства такого нет. Какой он тяжелый, как же мне его перевернуть? Надо за куртку на себя потащить, слава богу, теперь лицом вверх, хоть не задохнется. Так на шее прижму артерию, есть пульс, слабый, но есть. Если б хоть немного света, ни хрена не видно, что с ним. Попробую с лица вниз на тело прощупать, так ниже сердца рубашка мокрая, кровь что ли?.."
Начала поднимать руку, и была прижата к земле:
- И кто у нас, бля, такая шустрая, прям Айболит?
И хотя вроде голос насмешливый и не таит угрозы, у Линки отнимаются ноги и спина становится мокрой "допрыгалась, нет, чтобы о собственных детях думать, за мужика запереживала, и хоть бы родственник был, два часа назад в первый раз увидела, ну и что, упокоит меня здесь этот любопытный..." Дрожащим голосом говорит:
-Человеку плохо, помочь надо, у вас случайно спичек не найдется, не видно нечего.
Голос начинает ржать:
- Ну, ты наглая, бля... А операционную развернуть не нужно?
Терять все равно нечего, прирежут ее сейчас на этом вокзале вместе с этим мужиком:
- А что у вас есть такие возможности? Я лично не возражаю, но могу ограничиться светом и спиртом.
В ответ - непереводимая на русский цензурный, цитата. Голос приближается, ее кто то грубо рвет с асфальта вверх и ядовито сообщает:
-Сама напросилась, глядишь, живая была бы...
Чиркуют спички, и маленький огонек прыгает ей в лицо, от неожиданности закрывает глаза:
-Е-пересате, такого не может быть. Линка, это ты?
"Господи, вроде сроду не было знакомых бандитов. Это что ж за знакомый?" Страх не отпускает, попросту становится более глубоким и липким. Огонек погас, опять полная темнота:
-Кто это?
Молчание, темнота соревнуется с пустотой.
-Зачем молчишь, скажи что нибудь?
Голос, какой то тоскливый:
-Ну, оно тебе надо? Государство развалилось, принципов не осталось, вообще нечего не осталось, от прежней жизни одни осколки, а ты прежняя. Так не бывает, он, наверно, муж твой, брат, родственник? Ну, скажи, что да.
Голос умолял, а страх стал отпускать, стало любопытно, кто ж такой настойчивый
-Да нет, я даже не знаю, как его зовут, познакомились около касс, он меня пожалел, накормил. Да, время волчье, но нас же учили человек - человеку друг, товарищ и брат.
-Волк, он волк, и все мы волки - голос аж вибрирует от злобы.
В это время со стороны забора раздается стон, и сразу вслед ему слышатся еще один голос:
-Паха, ты еще долго, пацаны ждут.
-Иди, я сейчас.
Линка передвигается в сторону голоса:
-Что так и не скажешь нечего?
В ответ молчание, а потом с голосом что то случается, начинается кашель:
-А ты Люську давно видела?
Линка начинает соображать, у ней только одна подруга с таким именем, в институте у них общих знакомых с таким именем Павел не было, значит, госпиталь, причем Ташкентский, только какой год?
-Давно, в девяностом перед ее отъездом в Германию.
- Видишь, значит у нее все в шоколаде, не то что у тебя.
-Да, у нее все в шоколаде. На интернатуре, работая анестезиологом, она подхватила инфекцию, делая дыхание рот в рот, отказал аппарат. Полгода она пролежала в больнице, потом ее выписали домой на гормоны. Парень, которого она спасла, женился на ней и когда разрешили выезд, он разыскал своих каких то дальних родственников и увез ее. Наши врачи отказались от нее, правда и хваленые немцы не помогли, она передвигается на коляске. Практически инвалид, но она не сдается. Ты прав, у нее все в шоколаде: шикарная инвалидная коляска с шикарным диагнозом - инфекционный полиартрит. Подруга бы сейчас порадовалась бы, тех, кого мы спасали в госпиталях, режут нас на перронах...
-Заткнись!
-Почему? Разве я вру? Я не вижу твоего лица, но раз ты знаешь нас, ты - наш бывший пациент. Я не прошу тебя отдать деньги этому несчастному, я прошу: зажги свет, чтобы я оказала ему помощь, я не буду на тебя смотреть, если ты этого не хочешь. Я сама не хочу, потому что мне стыдно.
Молчание, затем возникает луч фонарика. Линка не оборачиваясь на стоящего за ее спиной мужчину, быстро присаживается на колени у потерпевшего и ощупывает тело, в левом боку неглубокая колотая рана, сочащаяся кровью. Раскрывает свою сумку, где то должна быть бутылка водки польской, в подарок свекру брала. Поливает рану водкой и бинтует порванной на куски рубахой, не проданной на базаре в Мшане Долне. Достает свой любимый нашатырь, обязательный препарат во всех поездках, сует под нос, тот очухивается, как только открывает рот для вопросов, льет водку.
-Мы можем идти...
-Куда?
-Ну, на поезд мы, наверное, опоздали?
-Нет, он идет с задержкой, отойди.
Еще не понимая, отодвигается. Мужчина взваливает на себя свою жертву и бежит в сторону перехода:
-Давай за мной, еще успеете.
Линка подхватывает свою сумку и торбу мужика, и мчится к вагонам. В последнюю минуту она заскакивает в вагон и принимает на себя жертву. Жертву афганской войны, так как она видит лицо мужчины, напавшего и ограбившего. Паша Дубинцев, один из их многочисленной компании из ЛФК. Они с Люськой больше общались с Ванькой, Аркашкой , Виталькой. А Паша, хоть и присутствовал на всех посиделках, но как - то всегда был особняком, оказывается он сох по Люське. Видимо не хотел мешать ее роману.
" Господи, как нас ломает судьба, прости ему Господи и помоги найти пути спасения, а я ему просто прощаю" Она стояла прижатая к многочисленным сумкам в тамбуре и поддерживала Якова, так звали раненого. Он уже пришел в себя, смотря на Линку восхищенными глазами , шептал молитвы. В Пшемышле, она отвела его в медпункт, где ему сделали перевязку. Его спас жир, заточка застряла в сале, и крови немного потерял, сознание больше от страха отключилось. Правда, если б не ее вмешательство, неизвестно что с ним стало, а так оказалось, что и деньги у него не все забрали. У него несколько хованок было, в благодарность за свое спасение он купил у нее оставшиеся на продажу шмотки, и на эти деньги она добралась до дому, давая себе зарок больше в Польшу на бизнес не ездить.
Пару дней она мучалась, затем придвинула к себе телефон и начала набирать Германию:
-Люсь, ты как?
- С ума сошла, клади трубку, я сейчас перезвоню.
Стыдно сознавать, но она сейчас не кредитоспособна, даже не может позволить себе такую малость, как общение с близкими людьми. На сегодняшний день - это роскошь.
-Линка, ты точно сумасшедшая, мы же договорились, звоню я, появятся деньги, будешь звонить ты.
-Люська, ты как?
-Нормально.
-У тебя всегда нормально, а потом от мужа узнаю твоего, что опять в больнице лежала.
-Нет, честно все нормально. Муж, слава Богу, работает, девчонки растут.
-Только, такая идиотка, как ты могла рожать с таким диагнозом, да еще двух подряд. Уму не постижимо, как живая осталась.
-А, брось, вы просто перестраховщики, ну, что бы со мной случилось?
-А то не знаешь?
-Знаю, не знаю - пустой разговор. Зато помощницы, у меня какие подросли. По дому помогают, старшая дочка даже убирать в квартире пытается. Я ее в этом начинании поддерживаю, хотя муж ругается. "Зачем говорит, домработнице плачу..." Я же беру тряпку, подъезжаю на коляске, малая брызгает полироль, я тру. А старшая дочь в это время пылесосит. Все при деле. И дети заняты, и нянька уже не приходит, да и мне гимнастика, все не бревном лежу.
-А что врачи говорят?
-Э, дарогая, зачем глупость говоришь. Сама врач, понимаэшь, ну не научились еще эту болячку лечить. Давай я лучше расскажу, какие я песни с дочерьми выучила. Мы таким трио "Вечерний звон" выводим.
-Балда, зачем им русские песни в твоей Германии.
-Где мы бы не были, Родина остается Родиной.
-Знаешь, это, наверное, на чужбине она только и остается Родиной. А здесь прямо скажем, как - то патриотический пыл угас. В последнее время все больше мысли о бренном посещают, о хлебе насущном.
-Кстати, о хлебе насущном зашел разговор, мы с тобой должны были в конце месяца созвониться, ты, почему дома? Что, твоя интернациональная помощь в деле ирригации твоей исторической Родины не получила должного отклика в душах ляхов?
-Поиздевайся, поиздевайся. Знаешь, как меня поляки крыли, когда я им в дождь поливочные шланги предлагала. "Курва" самое ласковое.
-Так и ты бы отвечала, у тебя в генах тоже польская кровь, тем более и бизнесом ты занималась в Краковском воеводстве, где поместья ваши, когда -то были.
-Ага, ты бы мне еще посоветовала их батогами бить, чтобы товар у меня покупали. Ладно, я тебе не за этим позвонила. ОВГ - 340 вспоминаешь?
-Ну, ты, подруга спросила. Естественно, как и ты вспоминаю. Помню хорошо, каждый день, каждое дежурство. По выходным, когда муж меня в кресле отвозит в церковь, я за мальчиков наших молюсь. Ты знаешь, мы на капиталистов, зря бочку катили, не такие уж они сволочи, не все у них плохо. Инвалидам здесь легче, машины под нас подстроены, спуски под коляски придуманы. Можно даже самой в магазин съездить, нигде проблем не будет, но еще внутренне не готова из дому одна выехать. На день рожденья муж обещает билеты взять в театр, сто лет не была в опере.
-Хорошо, хорошо, я это уже от тебя не один раз слышала, сейчас речь не о том. Пашку Дубинцева помнишь?
-Конечно, старшина второй палаты. Ты чего, мы же все вместе в одной компании были, как я могу забыть. Жалко мальчишек, так жалко. Им бы жить да жить, скверно судьба распорядилась.
-Ну, ты раньше времени не хорони, живой он. В Польше я его встретила.
-Ой, подруга, что сразу не сказала, это же радость какая. Спасибо, тебе Господи. А что он там делает: работает или как ты бизнесом занимается? Ты посмотри, какая судьбина у ребят: сначала не известно, за что погибали совсем юными, здоровье свое в этих песках и горах оставили, дома дерьмом пообливали, каждая шавка от пятой власти считала своим долгом куснуть, а теперь, еще вынуждены последние крохи своего здоровья тратить, мотаться с сумками...
-Ты за него не очень переживай, у него проблем с деньгами нет, он рэкетом занимается. Бандит, наш Пашечка, бандит.
-...
-Что молчишь? Сказать не чего. Кто бы мне сказал, не поверила, а когда нож у тела, сразу все становится все на свои места.
-Подожди, подруга, не руби с плеча. Не все такие, да и у этого, ты, знаешь как карта легла? Мы когда песни на хлопке сочиняли, думали, что врагами Советской власти станем. Я понимаю, что там, в Польше нож около твоего тела был, но ведь не зарезал, живая ты, со мной говоришь. Значит, при всем криминалитете что то у него в душе, святое осталось. Афган, братство наше госпитальное. Лин, подумай об этом, не вычеркивай афганцев из своей памяти. У нас с тобой хорошие семьи, но разве не хочется тебе вернуться в те ноябрьские дни? Нам с тобой скоро по 35 стукнет, но разве еще где нибудь ты сталкивалась с такой дружбой, взаимопониманием, с такой надежностью.
-Мать Тереза наша. В чем - то ты права, но очень обидно и стыд гложет. Будем жить, подруга.
Телефонная трубка на месте, на душе потеплело, вроде лед растаял. Надо жить дальше.
Зарок - это хорошо, но детей все равно кормить нужно. Старая знакомая предложила мотаться в Москву с взятым в долг товаром. Раз в месяц она ездила с подругой в бывшую столицу, двух дней торговли хватало на месячный прокорм семьи из четырех человек. В октябре Наташке срочно пришлось поехать в Благовещенск, умирала ее мать, и Лине Алексеевне пришлось ехать на бизнес одной.
В Лужниках одной очень тяжело, даже место занять трудно с вещами, хорошо уже кассирша знакомая, согласилась присмотреть за сумками. 1993-94 год, на стадионе весь бывший Союз, даже гордые прибалты не брезгуют себя "под Лениным чистить, чтобы плыть в революцию дальше...". А вождь стоит с протянутой рукой и говорит своим внукам "правильным путем идете товарищи...", конечно, правильным, есть - то хочется, только мы, Владимир Ильич, уже не товарищи, а опять господа. И стоят господа на блошином рынке, торгуют, чем Бог послал. Философия хороша, когда ты уже место забила и товар разложила. Вон около мужика в камуфляже вроде место не занято.
-Мужчина, вы место не посторожите, я за сумками сбегаю, - обращается к согнутой спине.
-Чего не посторожить, столько лет Родину охранял, теперь место на базаре. Е-бана - возглас раздается так громко, что на них оборачиваются. Мужик, наконец разогнулся, и на Линку смотрят такие знакомые нахальные глаза бравого начальника автоколонны Лысова Вениамина Егоровича, бывшего старлея из Хайротона.
-Ну, правильно, где могли столкнуться бывший пациент со своей медсестрой, - ржут в два голоса после дружных объятий.
-Что не кормит тебя медицина? - подкалывает ее "братишка".
-А тебе армия молочные реки с кисельными берегами устроила, наелся так, что аж назад воротит, - возвращает подколку "сестренка".
-Это ты, верно заметила, так наелся сахарных обещаний, что только водку могу хлестать, чтобы не рвало от их посулов.
Целый день они болтали, удачно помогая друг другу сбывать товар. При этом успевали рассказать про свою прошедшую жизнь, пролетевшие годы.
Познакомились они осенью 1983 года в Термезском гарнизонном госпитале. Весной 1982 года в мединституте, на лечебном факультете: всех студентов поделили на три группы: хирурги, терапевты и акушер-гинекологи. Вся их институтская компашка распалась. Лина пошла в акушеры, Люся, Лариска, Римка в терапевты. Но с Люськой они виделись в госпитале, на дежурствах, с остальными встречались по праздникам. Затем госэкзамены и распределение, все уехали из Ташкента. Люся с Лариской в Бухару, а Линка в Термез, где проживала ее родная бабушка. Вместе с ней ехало еще человек десять однокурсников разных специальностей.
Прожить на 90 рублей, которые получал молодой специалист, было нельзя. Значит надо подрабатывать. Начальство в роддоме предложило им устроиться на полставки, а работать на две. Линке с Ольгой, землячкой из Ташкента такие условия не подходили, и они пошли устраиваться медсестрами в госпиталь, там платили ставку, плюс эпидфонд, плюс госпитальные, плюс за жару. Набегала приличная сумма, на которую можно прожить, не клянчая денег у родителей, причем хоть раз в месяц, но летать на пару дней домой, в Ташкент.
Опять судьба столкнула Линку с Афганом. Конечно, нельзя даже было сравнивать нагрузку в окружном с работой в гарнизонном госпитале. Но больных хватало, их везли из Хайротона, Мазари -Шерифа, близлежащих крупных населенных пунктов Афгана.
И офицеры, и рядовые жили в палаточном городке, лишь приемный покой и ординаторская инфекционного госпиталя располагались в каменном здании, где были готовы две комнаты, все остальное ремонтировалось. Благо хоть погода жалела несчастных, больные не мерзли, так как это была самая жаркая точка Союза. Даже в декабре около КЭЧевской столовой цвели розы. Пройдя квалифицированную подготовку в окружном госпитале, Лине тяжело было работать в гарнизоном бардаке. Во - первых, ужасало воровство: в связи с работой отделения на Афган туда по разнарядке поступали самые лучшие вещи, не доходившие до больных. На Линкиной памяти только один списанный телевизор старшей медсестры дошел до офицерской палатки. Все остальные вещи быстро растаскивались сотрудниками по домам, а оттуда сносились старое постельное белье, подушки, одеяла, поломанные электроприборы. На них быстренько ставился штамп госпиталя, складировалось в каптерке. Тащили продукты. Офицеров подкармливали жены, или они покупали еду за деньги на базаре, рядовые же или воровали еду ночью со склада и пекли картошку по ночам, или же выпрашивали еду у местного населения. До сих пор стоит перед Линкиными глазами: госпитальная стена, выходящая на улицу Гагарина, напротив лепешечной. На стене сидят молодые ребятки, совсем мальчишки в синих пижамах, просят у проходивших горожан лепешки и деньги.
Офицеры лупили рядовых. Правда за дело, чтобы водку не пили, но все равно домашним девочкам это казалось постоянным, не прекращающимся кошмаром. Зато медицина была на уровне, врачи все окончили Ленинградскую Академию, и боролись за больных до самого конца. Афган же подкидывал им такие болезни, о которых лишь корифеи от медицины в своих мемуарах о Узбекистане 19 века упоминали, а в советских вузах слышать не слышали. Так что на фоне выше изложенного, Линка с Ольгой казались белыми воронами. В госпитале они не устраивали "голубых воришек", а в роддоме им не могли простить, что они избежали работы на халяву. Да и говорили в роддоме с самого утра до обеда только про постельные дела: кто с кем спит, сколько и как.
Человек, живущий в большом городе, на протяжении всей жизни общается с огромным количеством людей, он не интересен, как объект наблюдения, хватает театров, гастролей, фестивалей. В маленьком городке все друг друга знают, на одном конце города чихнешь, на другом здравия желают. Поэтому новый человек интересен всем, его поведение обсасывают, все дела через рентген просвечивают. Через месяц, взвыв от этого захолустья, девчата решили сбежать. Ольга, правда, собиралась выйти замуж за офицера и махнуть заграницу. Линка же решила заключить фиктивный брак с земляком и махнуть обратно в свой любимый город. Когда она нашла подходящий объект для своих целей, местная публика была шокирована: симпатичная собой девушка с высшим образованием вместо подбора себе в мужья офицера, закрутила роман с рядовым. Объяснять всем подряд, что Колечка Гулюкин ее земляк и через пару недель после дембеля он покинет Термез со своей фиктивной женой, Линка не собиралась. Колечка, влюбившийся в нее с первого взгляда, рад был стать ее фиктивным мужем, так как в тайне надеялся, что он в конце концов станет ей настоящим мужем. Надежду его питало необычайное сходство Гулюкина с погибшем в Афгане Линкиным другом. Увидев его в первый раз в госпитальной пижаме, выходящим из процедурной палатки, она чуть не потеряла сознание. Но чего - то не хватало в его облике: то ли уверенной в себе силы, то ли звериной жестокости, подчиняющей себе всех окружающих, то ли беспредельной детской щедрости, но только Лина не смогла в него влюбиться и оставалась равнодушной к его чарам. Несмотря на то, что трепали про них с Колечкой невесть что, отношения у них не переступали грани деловых. Начальство же, выведенное из себя этим мезальянсом перевело на последние две недели до дембеля этого несчастного на учебную базу Камаз, находящуюся в Уч-Кызыле. Этот перевод нечего не менял в их договоренности, Линка даже из вредности съездила к нему на санитарной машине на базу, но вмешался случай. Жутко скучающие в этой гарнизонной дыре, девчата с радостью соглашались отметить выписку вылечившихся офицеров перед их отъездом на Иссы-Куль. Празднование обычно отмечалось недалеко от госпиталя, в ресторане "Нав-Бахор". Не отягощенные никакими чувствами и обязательствами, девчонки от души танцевали в этом заведении, после чего их без пьяных поцелуев доставляли до дома. Колечка, неизвестно что придумавший себе, устроил ей сцену ревности. Выведенная из себя нелепыми, нечего не имеющими общего с истиной обвинениями, тем более что их соединяли только деловые отношения, она показала предполагаемому кандидату в мужья на порог. Хоть и просил он потом прощения на коленях, с неустойчивой в психике личностью Линка в сделку вступать не стала. Больше подходящего земляка не было, а посему продолжала она кружиться в вальсе с выписывающимися офицерами.
"Выпьем за Сталина" кружится вальс
Ну, а под "Улицу" пустимся в пляс
Под "Уч-Кудук" мы пропустим стакан
Танго танцует лишь капитан.
Ученые доказали, что жизнь на планете Земля развивается по спирали. Жизнь человека можно сравнить с пружиной в часовом механизме: сначала ты долго ее освобождаешь от тисков, потом она резко выпрямляется и финал. Где-то до 15 лет время тянется, ты считаешь каждую минуту, чтобы стать старше, а затем ты как-то быстро взрослеешь, часы спрессовываются в минуты, секунды, а потом от времени остаются лишь воспоминания. Становиться жутко обидно за очевидную нелепость: душой еще молод, но тело, как проржавленный механизм, отказывается работать. Организм, скованный болезнями, как узник кандалами, продолжает до смерти жить в виртуальной реальности - мире детства, отрочества, юности, в атмосфере любви и ласки. Когда смерть забирает бренную оболочку, душа отлетает в космос, дожидаясь своего часа, чтобы слиться со следующим телом. Жаль, что человеку не передается память о предыдущих жизнях, возможно, именно в ней хранится секрет наших поступков, мотивы наших действий.
Когда нахлынула эра астрологических прогнозов и гороскопов, Линка была в числе первых любознательных, сующих свой нос в прошлое и будущее. Узнав, что в прошлом, она была очень богатой особой, Линка не особенно удивилась. Зная за собой нелюбовь к домашнему хозяйству, в частности, и к работе в общем, можно было вообще ожидать в роду царскую персону. Единственная работа, которую она обожала, была медицина. Если в детстве дети, еще не определившись до конца, играют то в учителей, то в космонавтов, Линка уже тогда играла только во врачей. Если ребятишки играли в войну, она была всегда сестрой милосердия. Астролог, составляющий ей гороскоп, сказал, что профессию она выбрала согласно звездам. Где-то там, во Вселенной, задолго до ее рождения кто-то решил, что она будет нести милосердие людям всю жизнь. Правда в школе, в дерзких мечтах она хотела стать не больше, не меньше, как нейрохирургом. Настоящая реальность не отпускала ее от инфекции, а судьба распорядилась ей стать акушер-гинекологом. Ее шефиня, Танечка, влюбила в себя, в свою профессию: Линка не вылазила из родильных домов, приходя в экстаз от родов. Когда измученная родовой болью, женщина бросает первый взгляд на ребенка - вот где религия, живописцы, спешите рисовать своих Мадонн. У каждого на земле есть своя аура, но среднему человеку практически невозможно ее увидеть. Светящуюся ауру, как нимб у святых, вокруг родильницы и младенца можно видеть невооруженным взглядом. Если б это восхищение, эту радость от своей работы, медик мог пронести через всю жизнь. Может, не кричала бы пресса о вырождении нации. Может дело не в одной экономике и экологии, а просто в отсутствии человеческой доброты?!
Если бы на Линкином пути попалась не Танечка, а коллеги из облроддома, то возможно бы она осталась бы работать инфекционистом в госпитале. И, хотя, гарнизонный госпиталь нельзя сравнивать с окружным, лучше он, чем приближающийся хлопок. Нет, в принципе Линка не имела ничего против хлопка, когда с компанией друзей они исчезали на пару месяцев из институтской жизни с ее зачетами и отработками. И другое дело - когда тебя сошлют на 3 месяца врачом в тьму-таракань в подчинение к местному феодалу, вспоминающему о советской власти, только когда его вызывают в райком для рапорта. Ольга, бывшая ее сокурсница, направленная вместе с Линкой на отработку интернатуры в гарнизонный городок, была с ней солидарна. Твердо убежденные в своей правоте, не дожидаясь хлопкового призыва: "Ты записался добровольцем?", они отправились к начальнику госпиталя. Сделка, в результате которой они спасались от хлопка под сенью армии, а госпиталь получал двух бесплатных работников на 24 часа в сутки, устраивала обе стороны. Вызванный начальник госпиталя быстренько оформил две истории болезни: одну с брюшным тифом, одну с гепатитом. Благодаря работе в инфекционном отделении, начальники не очень грешили против истины: титры анализов были слабо положительными. То ли иммунитет, то ли болезнь в слабой форме. Солдатики освободили комнату в приемном отделении: притащили 2 кровати, стол, стулья. Сестра-хозяйка выдала два комплекта белья, и девчата добровольно заключили себя на 3 месяца в инфекционном госпитале.
Днем они работали врачами, Ольга на приеме больных, а Линка на выписке. Через их руки в сутки проходило больше ста человек, а вечерами они выходили в свои смены медсестрами. Нахождение в инфекции было относительным. Не один уважающий себя человек не ходил через проходную, а лез через пролом в стене, где велись строительные работы около терапевтического корпуса. Однажды через этот пролом ушло сразу три взвода больных. Ребят привезли из Афгана в Кокойты, затем доставили в госпиталь, не переодевая в больничную форму, разместили в недостроенном здании на полу и на "минутку" забыли. 3 дня они питались сухими пайками, выданными еще за речкой. Не дождавшись внимания со стороны медиков, они построились строем, старший сержант с флажками шел сбоку, как полагается по уставу, добрались до вокзала. Им удалось, не привлекая к себе внимания, сесть на поезд и почти доехать до Ташкента, куда они ехали жаловаться в штаб Округа. Шел 4 год Афганской войны, и бардак, перешедший потом на весь Союз, уже начался. Эйфория первых вошедших ушла в небытие, началась активная купля - продажа. В Афган везли металл для аборигенов и водку для оксвешников., а оттуда джинсу и аппаратуру. Проторенный путь военных контрабандистов через Термезскую границу возьмут потом на заметку наркокурьеры. Это было второе поколение ограниченного контингента. 3 месяца, днюя и ночуя в инфекционном госпитале, позволили Линке познакомиться с этим вторым поколением.
Одним из них стал их коллега, выпускник военно-медицинской академии, лейтенант медслужбы в Хайратоне, Азад. Контрабандизм стал его второй натурой. Имея постоянную визу, он таскал больных и мертвых, мотаясь через мост из Хайротона в Союз. Его пазик был постоянно забит спиртным и тряпками. Азад налетал как афганец-ветер, оставлял больных, забирал девчат, если у них совпадали свободные смены, и неслись по городу, разыскивая работающую чайхону, где им с радостью накрывали дастархан. Трудно веселиться сегодняшним крутым, новым русским: у всех одинаковые дома, машины, аппаратура - нечем хвастаться, перестали удивляться. А тогда, работающий японский стерео магнитофон был из области фантастики. Звездная среднеазиатская ночь, наполненная ароматом роз, поливаемых венгерским шампанским, несущаяся на встречу под звуки "Аббы", была сплошным восторгом от бросаемых в спину восхищенных завистливых взглядов. В застойное время умели веселиться, оно шло из души, как в последний раз. Даже контрабандой они занимались для того, чтобы не в ущерб семье, не жалея не о чем, не думая о материальном отгулять напоследок. Все эти попутные торговые сделки не мешали им выполнять свой воинский долг. И, отдавая должное Азаду, он не раз боролся со смертью, вытаскивая своих пациентов с того света.
Восхищаясь и одновременно подсмеиваясь над ними, она, тем не менее прекрасно с ними ладила, поддерживала со всеми ровные отношения. Помня гибель друга, не лезла в душу к афганцам, но и в свою не пускала. Но без историй все равно не обошлось: две женские особы, находившиеся постоянно в мужском коллективе, не могли не вызвать сплетен. Тем, кто в них поверил, пришлось пожалеть, иногда с ущербом для своего здоровья. Трехгодичный стаж работы в госпитале кое-чему научил Линку: когда словесные доводы не доходили до вздрюченного поклонника, не стесняясь, пускала в ход, все что попадало под руку. Хотя по крупному счету, ей было их жаль: ущербные люди, обделенные обыкновенной любовью. Не у всех, но чаще всего заключались их браки на выпускных экзаменах. Престижность военного в советские времена, объяснялась и крупными окладами, и продовольственными пайками и единственной возможностью для советского человека пожить за границей. Вот и летели бабочки-однодневки на завидных женихов. Женихам же возбранялось оставаться долго холостыми, косились замполиты, дежурство сыпалось одно за другим, распределялись в самые отдаленные гарнизоны. Вот и заключались скоропалительные браки, но праздник с аксельбантами заканчивался под звуки оркестра, и начинались будни с вечными переездами, казенной мебелью. Отсутствие работы и мужей вело к трагедии в личной жизни, в лучшем случае сбегали к родителям, в худшем - начинались измены. Но движимые мыслью о карьере, где на развод было наложено "вето", влачили они свое существование, скованные цепью брака. Когда Линкины собеседники, весело и охотно рассказывали о похождениях своих сослуживцев и своих собственных, она быстро приводила их в чувство одним вопросом: "А с кем твоя жена гуляет?". Одни гордо отвечали: "Моя не гуляет", не замечая абсурдности ответа на фоне выше сказанного, и вызывали этим самым у своей собеседницы искренний смех над своими ветвистыми рогами. Другие были честнее: "Не знаю и не хочу этого знать, в дерьме лучше жить с закрытыми глазами, все равно ничего не изменишь". Этих Линке было по человечески жаль, так как несмотря на то, что они отвечали за жизнь людей, были командирами для своих солдат, они оставались мальчишками в душе. Никогда не отказывали девчатам в их просьбах помочь, и всегда охотно участвовали в их авантюрных выходках. Когда однажды Линка с Ольгой нарядились в маскировочные костюмы "каскадовцев", которые, втихаря взяли в камере хранения, с распущенными волосами, на шпильках под звуки "Бони М" устроили танцы на плацу, им рукоплескал весь палаточный городок. А Колька Телегин исщелкал всю пленку, снимая девчат в живописных нарядах. Навсегда осталась осень 1983 года на фотокарточке, где она весело хохочет в объектив камеры.
Привыкнув к стереотипу мышления в своем окружении, Линка была приятно поражена новым типажем. Двое суток, занятая выпиской больных, она не выходила из приемного отделения, и, заявилась в палаточный городок только на дежурство. Галина Дмитриевна, дежурная медсестра, бывшая прима отделения до появления девчат, сделав огромные глаза, сообщила страшным голосом: "У нас появился больной, девочки, будьте осторожны. Бабник прожженный, гуляет как мартовский кот, женщин сводит с ума, начальства не боится, даже в чине его за что то понизили. Жена в Москве, а здесь его любовницы по очереди навещают".
Естественно, после такого доклада, она захотела познакомиться с таким интересным человеком. Гроза госпитальных матрон мучился от скуки в офицерской палатке. Они сразу понравились друг другу. Веничкин путь в армию был необычным. Закончив школу в 16 лет, он не поступил сразу в училище, и вынужден был идти работать на завод, кузнецом. Потом армия, и только ужу потом училище. Книги читает запоем, романтику можно из него ложкой хлебать. Курсантом влюбился в свою будущую жену, пел песни под окном, лазил к ней через балкон третьего этажа. Яковлев в фильме "Ирония судьбы..." говорит: "Господа, в нас пропал дух авантюризма, мы перестали лазить в окна к любимым женщинам..." Так это сказано не про него. Помотавшись два года по гарнизонам, жена решила, что московскую прописку не спасет даже самая великая любовь, собралась и с дитем подалась в столицу нашей Родины. Вениамин Егорович добровольно присоединился к ограниченному контингенту, завещав деньги, положенные за его смерть дочери. Бесстрашный начальник колонны, он получал награды за рейды, и понижение в чине за неуважение к вышестоящим. Не мысля себя вне Афгана, он пошел на второй срок, а посему сутки в Союзе - для него каждый раз был отгул у смерти. Ну, соответственно, и гулял он всю катушку, а каждую женщину делал королевой, даря ей сказку в виде полетов на два дня на море, в Ленинград. Ему ничего не стоило подарить корзину цветов, привязанных к воздушным шарикам. То есть, в чем можно быть с ним уверенной - наверняка не будешь скучать.
В данный момент он находился в состоянии романа с местной жительницей Лолой, воспитательницей из детского сада. Веня не разводился с женой, чтобы иметь огромное поле для флирта без всяких обязательств, Лолка же была в разводе. Они подходили друг другу, так как были оба сумасбродами, обожали шокировать окружающих. На пример, ее нахождение у него на плечах с воздушными шариками, в местном аэропорту, когда они из - за афганца задержались с отлетом, обсуждалось всем городком. Он сразу познакомил ее с Лолкой, чтобы у него не было соблазна переключиться на нее, так как ему не нужны проблемы с незамужними девицами. Они прекрасно ладили с друг другом, хотя до последнего момента Линка не верила, что он оформит развод и женится на Лолке. Венька ржал над ее сомнениями: "Сестренка, лучше тебя меня никто не понимает." Сестренкой ее в Термезском госпитале звали только Венечка и Азад.
Азада тоже не помиловал гепатит, и он попал в госпиталь. Лысов же за время ее работы, попал в госпиталь еще раз в январе с неуточненным диагнозом, ему вообще везло на инфекции, они цеплялись на него как колючки на верблюда. Два раза гепатит, брюшной тиф, дизентерия и малярия. Теперь все врачи не знали, куда отнести его заболевание, решили -, не ошибутся, если положат в инфекцию. К зиме корпус, наконец, отремонтировали, и офицеров перевели в каменное строение, палаточный городок с рядовыми доживал последние дни.
Линка зашла в процедурную, когда дневальный объявил, что ее разыскивает брат. Учитывая, что Азад только что отправился в Хайротон, это мог быть только Лысов. Несколько часов они разыскивали друг друга по госпиталю, пока не столкнулись около проходной. Венька провожал Лолку, Лина поздравила ее с гостем, немного поболтали, и пошла работать, договорившись встретиться позже. Поток информации, прерываемый с двух сторон, говорил лишь о взаимной радости общения. Но, когда, желая ей спокойной ночи, Веньямин Егорович поцеловал ее в щеку, меж ними проскочили искры. Незаметно, но необратимо поцелуй грозил перейти во что - то серьезное. Лина испугалась первой: во-первых, она знала: насколько серьезно Лолка любит Лысова, а, во-вторых, когда между людьми начинают летать молнии, заканчивается это все пожаром и пепелищем. А потому в ту ночь старлей ушел злой, но Венька всегда ее понимал и прощал, даже когда при первом знакомстве, она сразу его продинамила. А тут решалась бы судьба трех человек, и она решила все правильно. На дружбе это никак не сказалось, а когда у него закончился срок контракта, он пришел прощаться к ней с молодой женой. Он, все таки, развелся со своей москвичкой и женился на Лолке. Судьба развела их на десять лет, чтобы столкнуть в Лужниках. Несмотря на все трудности в жизни, они не лишились чувства юмора, им по прежнему было легко общаться и понимать друг друга.
После Афгана его распределили в Германию, и все у него было тип топ. Семья, звания, он даже остепенился. Но Союз развалился, армию вывели, не давая жилья и денег, а жене он сразу стал не нужен, она предпочла остаться в Германии. Ну не везло ему на жен, видимо Бог ему ими воздавал за всех брошенных женщин. Жил он у родителей, так как сам был из Москвы, как все пытался выжить за счет торговли. Они договорились встретиться завтра на том же месте, кто придет первый, займет место для другого.
А завтра начался штурм Белого дома, Лужники разогнали, и они не встретились, так как ей пришлось срочно все распродать у метро, и вечерним поездом уехать домой. Скорее всего Венька откликнулся на призыв к офицерам и помчался участвовать в штурме, ведь афганцы всегда протягивают руку помощи своим братишкам -шурави. Потому что в утренней толпе, стоящей у закрытых ворот стадиона его не было.
Следующая встреча с афганцами у нее произошла весной 1994 года. Она продолжала ездить на бизнес в Москву, Лысова она больше не встречала, да и о судьбе его ничего не знала. Приезжала всего на полтора дня и разыскать справочную просто элементарно не было времени. Весной у нее сильно заболела мать, и сестра попросила ее приехать. Взяла взаймы деньги и с кумой, с детьми и сумками рванула на бизнес. В Москве ее встретила золовка, забрала детей к себе на два дня в Тверь, чтобы не мешали торговать. В тот раз ей помогал Бог. Они распродали десять ящиков с сумками в один день, на следующий день она купила доллары , посадила куму на поезд в Одессу и передала с ней для мужа, взятые в долг деньги, а на вырученную прибыль купила себе билет до Термеза, чтобы оставить малых у дедушки с бабушкой. Из Термеза она добралась самолетом до матери, и целый месяц поднимала ее на ноги. Когда мама пошла на поправку, засобиралась домой.
Кума предложила, что сама привезет в Москву двадцать ящиков с сумками, и будет ждать ее приезда. Они встретились в Москве, только что объявили подорожание на железнодорожные билеты и ввели месячный абонент на торговлю в Лужниках. Таких денег у них не было, и пришлось им две недели продавать эти сумки с утра на Черкизовском, а после обеда в Лужниках, так как в связи с подорожанием транспорта не было оптовиков. В поезде Лина заболела ангиной, и торговала она эти дни с температурой, потеряла почти девять килограмм. Практически в таком весе замуж выходила. У них оставался один ящик, когда из Сингапура пришел контейнер с такими же сумками, и товар пришлось сбывать ниже стоимости. Они приехали как всегда после обеда в Лужники, кума встала у ограды, а Лина купила входной билет, прошла ограждение, и, оглядываясь по сторонам начала приближаться к забору. Кума передавала ей сумки, когда Лина получила резиновой дубинкой по ягодицам. От боли у нее подкосились ноги, и она начала валиться на парапет, кума с оставшимся товаром быстро отбежала. Регистрации у них не было, билета на торговлю тоже, одной легче в милиции объясняться, да и проживали они у Линкиных родственников, которые бы поручились бы за нее. Поэтому они заранее обговорили эту ситуацию. Пока она приходила в себя от удара, у нее с какой то жестокостью, даже садизмом вырвали сумки. Присев на парапет, она, наконец, подняла глаза на ударившего ее. Да, Афган, у тебя как в библии: каждой твари по паре.
-Ты, Андрюшенька, не стесняйся, лупи сильнее, за все капельницы мной тебе поставленные, за все уколы, отомсти по полной катушке. Что реабилитацию у психоневролога не прошел? Тебя как контуженного в милицию взяли? В госпитале полгода за спинами ребят отсиживался , ряху наел, на БТР не объедешь. И здесь в начальники выбился, над тем кто тебе ответить не можешь, измываешься? Ты бы мужику в морду дал, вон у киосков из Чечни торгуют. Потренируйся.
Мужик в камуфляже и вздернутой на лоб маской, мнется, не зная куда деть руки с резиновой дубинкой. Лицо меняет постоянно краски, от красного до белого, потом зеленого. А защитница прав человека не унимается, после Пашки шока уже не было, одна злость.
-А масочку, что не одел, на физиономию уже не помещается? Так ты бы очки черные бы одевал, чтобы людям глаз твоих бесстыжих не было видно. Ты, какого фига борьбу с организованной преступностью в лице женщин и стариков ведешь? Что, главные преступники? Тебе показать, где они сидят, вон даже идти не надо, в шашлычной напротив.
-Лин, хватит. Я уже осознал, ядовитость твою хорошо помню. Но сейчас тебе лучше заткнуться, пока не забрал в отделение.
-А ты, Андрюша, забери, я сотрудникам твоим и сослуживцам расскажу про твои боевые будни в Афгане. Если ты меня помнишь, то вроде должен помнить, что и память у меня хорошая. Я все помню: и хорошее, и плохое. Я ребят не забыла, в церкви за них молюсь, но и тебя мы с медсестрами вспоминали, как ты удачно пристроился у начмеда наушником. Всем от твоих докладов хреново было, мальчишек раньше времени в Афган отсылали, медсестрам выговора влепляли, а Зебо из за тебя уволили, с такой характеристикой: аморальное поведение, негде на работу брать не хотели, мы с девчатами ей на еду скидывались. Я расскажу твоим друзьям, откуда у тебя шрам над бровью, это когда Ванька тебе Зебо припомнил. Им, наверное, очень интересно будет.
-Ладно, катись, на хрен ты мне сдалась, - голос сипит от злости. Омоновец разворачивается и пытается отойти.
-Сумочки отдай, - ядовито слышит в след. Тот не поворачиваясь, кидает сумки. Линка зло плюет в его сторону и нагло кричит в сторону товарки.
-Кумася, тащи все сумки, не хрена он мне не сделает.
-Лин, а кто это?
-Никто, дерьмо, позорящее ОКСВА.
-Чего?
-Не бери в голову. Правда говорят: Господь лучших к себе в первую очередь забирает. А такое чмо живет, и ничего ему не делается, даже со здоровьем проблем нет.
Это была последняя гастроль в Лужниках. У мужа появилась снова работа, начал оживать Одесский аэропорт, отпала нужда ездить на бизнес. Детей из Термеза забрали, старший ребенок пошел в первый класс, отпуск по уходу за детьми дали до трех лет, можно было передохнуть.
Начало лета 1995 года, в квартире раздается международный звонок, на душе радостно, подруга.
-Как у нас обстоят дела с ростом производительности в отечественном бизнесе? Дотянулась до мировых стандартов?
-ЗОЯ - ты, Люська, змея особо ядовитая. Где бизнес, где я?
-Ты, подруга не прибедняйся, у тебя в институте еще задатки бизнесмена проглядывались. Как ты на хлопке хирманщикам мозги вправляла? Пошлешь тебя сдавать пару фартуков, ну от силы с двадцатью килограммами, а записывают нам не меньше сорока.
-И кто это говорит, тот, кто всю компанию бесплатными шашлыками кормил...
-То не бизнес, а любовь была. Камиль глаз от меня оторвать не мог, вот и не видел: сколько палочек шашлыка мне выдавал.
-Сказала бы я от чего глаз он оторвать не мог, да боюсь, девки твои услышат, не хорошо авторитет матери ронять в их глазах. Ладно, будем считать, что разминку мы провели, я тоже тебя люблю и очень соскучилась.
-А серьезно, как у тебя бизнес идет?
-Стали с кумой в Стамбул плавать, перешли из разряда мешочниц-челночниц в оптовых покупателей, на "седьмом" у меня реализатор торгует, хорошая девочка. Наверное, к осени стол куплю на рынке.
-Не мелочись, бери сразу контейнер.
-Таких денег у меня еще нет, да и на фига он мне сдался, вся торговля на "Поле Чудес" идет.
-В стране дураков?
-Вот именно, летом собираюсь поехать отдохнуть, у свекрови заветная мечта - вывезти внуков в деревню к себе на Родину, молоком попоить.
-Слушай, можно уже начинать смеяться: ты и деревня.
-Смеяться будешь, когда приеду и начну тебе это турне описывать. Ни разу в жизни не была в русской деревне.
-А где эта заветная мечта находится?
-Да в Воронежской области на границе с Саратовской.
-...
-Не поняла, это что за глубоко осмысленное молчание? О чем задумался служивый?
-У тебя с памятью проблемы? Ты забыла, откуда Аркадий родом?
-Ешкин кот, забыла. Ты подумала о том же, что и я.
-Не знаю, что ты имеешь в виду, я лично думаю о том, что обещала ему приехать на могилу, а слова не сдержала.
-Извини, а у тебя была такая возможность? Ты же на интернатуре свалилась, пару лет из больниц не выходила, а после родов инвалидность получила, пластом лежала, пока муж тебя в Германию не увез. И теперь ты на коляске только передвигаешься. Что тебе на последнем обследовании сказали?
-Это мы с тобой уже мусолили, мне посоветовали гомеопатией заняться. Говорят, она чудеса творит. Ну, это процесс длительный и, скорее всего безрезультатный, сейчас меня другое интересует. Ты съездишь к нему на могилу, тебе я тебе вышлю...
- Люся, ты меня не обижай, он мне тоже не чужой, деньги и я найду, только, что свекрови скажу.
-Ты, девочка большая и умная, что нибудь придумаешь. Я прошу тебя, съезди.
Отдых в деревни был еще тот: днем летали мухи полчищами, ночью комары стаей, на ставке кусали оводы. Защитных средств в магазине не продавалось. Старшего ребенка так покусали оводы, что поднялась температура. Свекровь жалобно смотрела на невестку:
- Ты бы до Саратова, что ли доехала, купила бы что то от насекомых, а то сбежите же отсюда, молочка не попьют. Это предложение было ей кстати, Лина быстро добежала до станции и вечерним поездом поехала в областной центр. Ехать нужно было ночь, утром она прибывала на место.
Первым делом она купила антикомариные препараты, чтобы потом не отвлекаться на эти мелочи. У первого милиционера она выяснила, где находится справочное бюро. Отстояла очередь, подала запрос с фамилией дочери Аркадия, думала подъехать к ним, узнать, где похоронен. В столе справок, сказали такой в городе нет, посоветовали идти в областной адресный стол. Линка молча развернулась и пошла по указанному адресу, но и там ей не смогли нечем помочь. Женщина, работающая, на выдачи данных посмотрела на ее расстроенное лицо и предложила обратится в военкомат. Военкомат так военкомат, в третий раз по данному вопросу уже не страшно обращаться, это в городском бюро у нее горло спазмировало и руки судорогой свело.
Военком долго рылся в бумажках, потом удивленно уставился на Линку:
-Подождите, но он точно жив, я ему сам Орден Боевого Красного Знамени вручал, я его чего запомнил, первое мое поручение от партячейки у меня было. Вот его адрес и телефон, позвонить?
-Звоните, - прошептала еле слышно, так как резко пересохло в горле и губы занемели.
-Извините, Аркадия Евгеньевича можно, из военкомата беспокоят,- удивление не сходит с лица, только добавляются еще непонятные Линки эмоции: толи жалость, толи тревога.
-Вы, наверное, лучше присядьте, хотите водички,- мужик бедный суетится, не знает, как начать разговор.
-Товарищ подполковник, вы, не переживайте, я по профессии медик, меня трудно напугать, говорите, что с ним?
-Вы знаете, он находится на реабилитации в санатории для афганцев, это у нас тут под городом, на деньги местных бизнесменов-афганцев построен.
-Если все так просто, то чего вы задергались?
-Видите ли, ну это не совсем санаторий, скорее даже...
-Дурка что ли, извините, психбольница?
-Да, нет что вы. Хотя там такое отделение тоже есть, просто он уже какой год парализованный лежит.
-Так бы сразу и сказали. Как туда доехать.
-Знаете, мне сейчас машина моя служебная не нужна, вас шофер мой подвезет.
-Спасибо.
-Не за что, это самое малое, что я могу сделать.
Дороги Лина Алексеевна не заметила, единственное, она попросила остановить мальчика-водителя у базара. Не знаю, что ему сказал военком, но смотрел он на нее испуганными глазами. Санаторий располагался в весьма живописном месте, среди смешанного березово - хвойного леска на холме, внизу протекала речка. Под него использовали видно старую заброшенную усадьбу, одноэтажное здание с колоннами. Отреставрировали, завезли оборудование, купленное также как и ремонт на деньги бывших интернационалистов. Врачами здесь добровольцы работали, волонтеры, все кто как нибудь был связан с Афганом.
Около ворот не было ни какой охраны, машина подъехала к самому крыльцу.
Она вошла в просторный вестибюль, прямо у дверей стоял столик, за которым сидела пожилая женщина пенсионного возраста. Она отложила журнал, который заполняла до Линкиного прихода. Приветливо улыбнулась, глаза за очками были прямо погружены в морщинки, от нее шло какое то небывалое спокойствие.
-Вы у нас в первый раз?
Лина мотнула головой, не в силах вымолвить хоть слово.
-К кому?
Не имея сил говорить, дрожжами руками написала Аркашкину фамилию.
Женщина не стала допытываться: почему она пишет, а не говорит, видимо за это время привыкла ко всякому, просто встала и велела идти за ней. И только когда они подошли к огромной белой двери с узорчатыми стеклами, спросила строго:
-Справишься с собой, его расстраивать нельзя, ты поплачешь и уйдешь, а ему здесь лежать.
-Справлюсь, я сильная.
-Тогда пошли...
Огромная светлая комната, залитая солнечным светом, на окнах легчайшая тюль, совсем не напоминающая, что ты в лечебном заведении. Четыре специализированные импортные кровати с различными механическими прибамбасами, на стенах картины, у окна стол, покрытый белоснежной скатертью. Глаза фиксируют мелочи, боясь сосредоточиться на обитателях этой комнаты. Сопровождающая весело здоровается:
-Ребята подтянитесь, смотрите: какую я вам красавицу в гости привела.
А трое из ребят на вытяжке, и только один лежит, без гипса, повязок, просто отвернувшись к стене. Ребятки, молодые мужики Линкиного возраста, нерешительно улыбаются, вглядываясь в нежданную гостью. Переглядываются между собой, пытаясь понять, кто она такая и к кому пришла, или это очередная газетная фифочка со своими глупыми вопросами, типа, что они чувствовали, совершая свои подвиги или не жаль, что они отдали свое здоровье и жизнь за несуществующие уже идеалы.
Так, а теперь эмоции засунем куда подальше, потом обязательно потом о них вспомним, а сейчас будем лицедействовать:
-Братишки, ну у вас и вонь, вы чего курили что ли, шучу, а форточку слабо открыть, - подходит к окну и дергает на себя - А чего форточку, мы окно откроем, на улице теплынь, кислород еще не кому во вред не был, это я вам как врач официально заявляю. Так, мужики, где мне вазу взять, зря, что ли я на базаре цветы купила? Аркашка, не отмалчивайся, ты один без гипса и вытяжки, доложи обстановку.
Женщина одобрительно кивает головой, больные понимающе смотрят на коллегу по несчастью, а коллега, не веря своим ушам, медленно разворачивает голову в сторону двери.
-Лина?!
-Так точно. Докладывает дежурная медсестра 24 отделения ОВГ340, по совместительству капитан медицинской службы, на посту четверо больных, честно шлангующих по причине недвижимости. Состояние средней тяжести, хотя, глядя на их упитанные лица с шикарным цветом лица, рискну назвать их состояние даже скорее приближенным к легкому, только они не хотят себе в этом признаваться. Правда, мужики, где еще такая халява обломится?
Мужики расслабляются, не журналистка, своя и жалеть их не собирается, нерешительно пытаются заигрывать:
-У, какая бойкая, Аркаш, познакомь.
А тот в столбняке находится, хочет что - то сказать, а не может. Губы сжал, кожа на скулах натянулась, сейчас порвется, глаза... В глаза смотреть страшно, столько там боли. Боится даже моргнуть, чтобы собравшиеся там слезы, не пролились. Господи, да нет ничего страшнее, чем невыплаканные мужские слезы.
Опять за него и себя разговаривает:
-Познакомиться, пожалуйста, только вы ж девушку не смущайте, такие все здесь мужчины интересные, я аж растерялась.
Мужики понимают ее игру, и начинают подыгрывать:
-Аркаш, знакомь, а то сами познакомимся и отобьем.
-Ну, это ребят, вряд ли, тут дело без вариантов. Аркадий - моя единственная любовь, вам здесь не светит.
-Не ври, не я твоя любовь, твоя любовь в Кандагаре уже 12 лет лежит в земле.
Не выдерживает, срывается:
-Он в земле, но ты же живой, так живи за него, за всех наших ребят. Чего от жизни прячешься? Ты даже нам не сообщил, что ты живой вернулся. Мы же с Люськой за тебя все эти двенадцать лет вместе с остальными за упокой ставим.
Слова летают в тишине, мужики понимающе молчат, в разговор не встревают.
-А Люська меня помнит?
-Ты сам - то слышишь, что спросил? Если она панихиды по тебе служит все эти годы, то это ответ на твой вопрос?
-Лин, подойди ко мне. Если бы мог, сейчас закружил тебя, а видишь, сил нет, бревно бревном.
Так, сейчас самое главное не зацикливаться на этих словах, и на аргументированности этого факта. Господи, как они любили нас таскать на руках, а Аркашка, тот вообще сумасшедший, Люську на плечо посадит и бегает по всему отделению, помогает лекарства разносить. Та визжит, а он ржет, сил то немеренно было. Так, все, забыли, проехали, потом, все потом.
-Другой разговор, когда это я интересному мужчине в интимной близости отказывала, - на негнущихся ногах она подошла к койке, нагнулась над когда то сильным мужским телом, и горячими губами поцеловала его в губы.
-Балаболка, как была так и осталась, мужчины и мечтать о той близости не могли, после того, как ты одному ретивому поклоннику убедительно, размахивая кипящим стерилизатором, объяснила куда он со своими предложениями катится может, - усмехаясь, после поцелуя, объяснил своим товарищам, чтобы не дай бог, они не подумали чего плохого про его подругу. А те и ничего не думали, они просто рады были видеть у себя молодую женщину, не ноющую над ними и не причитающую. Которая, открыто флиртовала с ними, подсознательно говоря им своим поведением, что она считает их полноценными мужчинами, с которыми, женщина не прочь поболтать.
Линка старалась не задерживаться взглядом на Аркадии, она развернула бурную деятельность: нашла стеклянную банку и поставила купленный на базаре букет. Выпросила на кухне чайник, поднос, тарелки, ложки, ножик. Когда она стояла между прилавками, она мучительно пыталась понять, что бы хотелось попробовать мужикам, живущим уже несколько лет на больничной пище. Около задней стены базара она отыскала чистенькую такую бабушку, продающую домашнюю выпечку. Лина Алексеевна, не торгуясь, купила весь противень с пирожками, там были с картошкой, яблоками, вишней и ватрушки. Старушка видимо только что вышла из дому с выпечкой, а тут она. Конечно, их нормально кормят, но вряд ли кто нибудь там печет. Еще она взяла лукошко малины и шоколадные конфеты, она сомневалась насчет тараньки и пива. Но, в конце концов, отдаст в ординаторскую, там это оценят.
Она зашла к врачам и честно объяснила всю ситуацию, коллеги поняли ее и сказали, что за столько времени можно пропустить один день с медикаментозными назначениями и попробовать психотерапию. Нужно было видеть лица мужчин, когда она приперла в палату запотевшие бутылки пива и начала картинно чистить тараньку. У мужиков комок через кадык не проходил, толи за столько лет по этой мужской еде соскучились, толи вобще просто опять себя мужиками почувствовали. Линка порвала ее на кусочки, положила на тарелки и позвала медсестер, она всем дала стаканы с пивом, чтобы не было разделения на больных и медработников. Женщины присели на кровати к ребятам: поили их и пили сами, закусывали рыбкой. Лина присела около Аркадия, приподняв голову, поила Жигулевским и давала закусывать, стараясь не смотреть с каким вожделением, мужчины творили эту мужскую трапезу.
Потом, когда с рыбой и пивом было закончено, она вместе женщинами вынесла бутылки, хвосты, и начали чаепитие с пирожками, подогретыми в духовке кухонной плиты. Понятное дело, будь они здоровы, пирожки бы они пустили на закусон под водку, какой уж тут чай. Но они поплыли от стакана пива, и домашняя выпечка пришлась к месту. Когда они провалились в сон, Лина подошла к Аркадию, села на кровать и стала гладить его по голове, как она гладит своих сыновей, когда у них что нибудь болит. Прислушавшись к ровному дыханию, решила убрать руку, не мешать спать, но услышала шепот. Не открывая глаз, он попросил:
-Не переставай, дай вспомнить какие они женские руки, а то уже забыл.
-Ты от темы не увиливай, почему не сообщил, что живой. Люська тебя в загс не тащила бы, сама к семье отправила.
-А вам кто сообщил о моей смерти?
-Ты дольше всех писал, про Костика ты же мне сообщил, или он тоже живой, решил от меня спрятаться?
-Не кощунствуй.
-Извини, я, что - то просто не в себе. Вообщем после твоего последнего письма наступило гробовое молчание, на Люську смотреть было страшно. Мы написали твоим родным, но и там молчание. Осенью вернулись с хлопка, в отделении лег ваш комсорг, он сказал нам про тебя и Ваньку. Зачем обманул?
-Не злись на него, моим родителям даже похоронка пришла, хорошо я уже дома был, а то не знаю, что с матерью было бы. У нас тогда в апреле боевая операция была, долго рассказывать, суть в том, что в штабе координаты перепутали, свои нас часа три обстреливали, народу полегло, ужас. Меня взрывной волной накрыло, контузило, пока наши разобрались, пришли, а тут одни трупы и раненые. Скандал на весь Афган, быстро всех живых комиссовали и в Союз отправили, чтобы шум не поднимать. Замполит очень старался нам объяснить, что наши жизни Родине нужны были. В Ташкенте нас из аэропорта не выпустили, я вам звонил: и Люське, и тебе. Но вы же на занятиях в институте были. Домой приехал, думал с женой объяснюсь, все равно уже мы чужие, потом подруге твоей напишу. Да затеяли дома генеральную уборку, на меня с антресолей ящик с книжками упал, у меня последствия контузии проявились, как мне потом коллеги твои сказали. Вроде днем нечего, а ночью, не всегда, но вдруг накатывает. Просыпаюсь, опять жену душу. Месяца четыре она помучилась, а потом сама на развод подала, я не в обиде, чего бабе молодой с контуженным мучиться, вот по этой причине и Люське ничего не писал, порвал письмо и все.
-Струсил?
-Считай как хочешь, можно и так, но я рассудил не зачем ей такой красивой и яркой с инвалидом рядом быть. Я с родителями начал жить, на прежнюю работу устроился, да как то скучно стало. Брат устроил меня тогда в линейную милицию. Начал мотаться по поездам, жизнь стабилизировалась, приступы исчезли.
-А как же тебя в милицию взяли с таким диагнозом? Официально нигде диагноз не фигурировал, обращался с проблемами не в госпиталь, а к знакомым, да и потом, мне что с преступниками спать нужно, нет. Так что все нормально было. Школу милиции закончил, на повышение пошел, зам начальника уголовного розыска города был. Друг уговорил встречаться с его сестрой, она, оказывается меня еще со школы любила, поженились, еще дочка родилась.
-А Люську не вспоминал?
-Каждый день вспоминал, только она райская птаха, а я обыкновенный старый и черный ворон, в разных вольерах у нас жизнь проходит. Когда чуть чуть оклемался, я же ездил в отпуск к вам в Ташкент. Приехал, в гостинице устроился, пошел в адресный стол, а вы в городе числитесь как выбывшие, куда мне не сказали. Люсе звонил, телефон молчал, до тебя дозвонился, родители сказали, что ты в Термезе на интернатуре. Ну, а это городок закрытый, кто ж меня туда без пропуска пустит. Вообщем развернулся я и поехал домой.
-А здесь как оказался?
-Операция у нас крупная проводилась сразу по трем областям, наркоту выявили, должны были задержание и изъятие производить, ребята мои на машине поехали, а я у прокурора задержался, проблемы с ордером на арест утрясал. Догонял их на поезде, только опоздал я. Этих ублюдков, колеги потом нашли, погибли они при задержании, так в протоколе написали, да что толку, ребят не вернешь. Дети без отцов, жены без мужей. Хотя вообще то мы все знали, что такое может произойти, дело в том, как друзья мои погибли. Эти нелюди, их живыми в асфальт закатали...
