ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Тананайко Ирина Арлекиновна
Долгая дорога домой

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 8.56*17  Ваша оценка:

   Посвящается родителям моего мужа,
   Светлая им память...
  
  
  
   Господи, и когда это уже закончится, опять ночь - полночь, на работу вызвали. Вроде уже и юбилей отметили. Кстати, хорошо отметили. Муж не хотел, а когда он вообще для себя что-то хотел? Сколько его помню с момента знакомства: сначала все для матери и братьев с сестрами. Он долго мне не мог предложение сделать, все кругами ходил, потом не выдержал, почти через год:
   -Ты мне, Марья, очень нравишься, но на мне семья висит, а с таким грузом за плечами не могу я тебя замуж звать. Муж должен семью содержать, а у меня вся зарплата на Волынь идет, чтобы братьев и сестер на ноги поставить. Мать одна не справится, а отец у меня, сама знаешь, в 1944 году в Прибалтике погиб.
   И так он мне запал в сердце своей обстоятельностью и обязательностью, что решила я: нельзя такого парня из рук выпускать, да и, правду сказать, красив он был по молодости. Муж и сейчас женщинам нравится, но за всю жизнь ни разу гарнизонная служба сплетен не донесла, что у Толика кто - то есть или был. В общем, я ему сразу и ответила:
   -Хочешь помогать - помогай, это твой долг, моей зарплаты на двоих хватит.
   Долго он на это предложение не хотел соглашаться, да вокруг меня другой ухажер виться начал, вот на Ноябрьские мы и расписались. Такие танцы закатили, все молодые, после войны все мысли только о хорошем были, ничего плохого не думалось. Сперва денег нам хватало, но когда мне от Дома быта землю под строительство дома выделили - тяжело стало. Строиться надо, а денег нет, да и я сначала в тягости, потом роды. Как Толик гордился, что сын родился, род не прервется, династия, неделю с друзьями и кумовьями отмечал. Ну, кумовьями они позже стали. Мы же с мужем партийные, а свекровь с Волыни, из села приехала, даже спрашивать нас не стала, взяла малого и окрестила в церкви. Нас уже перед фактом поставила. Толик матери слова поперек сказать не мог, вот и тут промолчал, а я в душе порадовалась. Нет, конечно, я вроде в Бога не верю, но пусть у ребенка Божья защита будет. Пока свекровь с малым сидела, я работы набрала, даже домой приносила, по ночам эти флаги строчила, мешки для сбора хлопка, в общем, кто от чего отказывался, я всю работу себе забирала - деньги нужны были. А муж после работы и в выходные вручную котлован под дом рыл, потом сам фундамент заливал, одновременно с этим деревья сажал, сад будущий закладывал. Долго, конечно, мы дом строили, дочка успела родиться. Я как юность вспомню: работа и коляска с ребенком на стройке. А все равно весело было: и праздники отмечали, и танцевали доупаду, и в кинотеатр летний с коляской и с Витей на руках ходили. Как на все сил хватало? Стены Толик сам возвел, мои деньги все, в основном, на стройматериалы шли. Ну, а когда до крыши дом поднялся, в деревне тоже хату у матери выстроили, одна сестра и брат Толика к нам в Термез приехали, еще одна сестра на Волыни замуж вышла, а самый младший в армию ушел. Перестал муж деньги слать, нет, помогал по - прежнему, но не вся зарплата туда уходила. Так что крышу он уже с мастером возводил, да и для печки печника звал, сам не решился. Зато на полах и окнах душеньку отвел, все сам стругал, пилил, только что не целовал эти деревяшки. А потом уж полегче стало: и деньги появились, и в дом все стали покупать: когда машину купили, как ребенок, радовался. Так что - то меня сегодня на воспоминания потянуло, вроде жизнь прошла. Надо дочь будить, на работу собираться. Жаль, конечно, что она в этом году не поступила, зато дома осталась под моим присмотром. Дети - все в Толика, как упрутся во что - то, пока не сделают - не успокоятся. Вот и эта упертая, решила на следующий год в Москву ехать поступать, а по мне пошла, бы в наш педагогический, красота: и училась бы, и дома была. Вон сын уехал в Киев, "много вижу", даже на пятидесятилетие отца не был. А так все по - хорошему было, народу человек семьдесят пришло, только сослуживцев из крепости человек пятьдесят было. Начальник штаба прямо за столом сказал:
   -Алексеевич, ты честно армии двадцать пять лет с гаком отдал, подавай документы, завтра отсылаю, к Новому году будешь уже гражданским.
   Новый год на носу, пара дней осталось, а о документах молчат, вот и сегодня "по тревоге" помчался. Ладно, надо на работу трогаться, хорошо, что дочку к себе устроила, даже на работу вдвоем веселей идти. У нас по переулку идешь, здороваться устанешь, все домбытовские, все одновременно участки в низах на хлопковом поле получали, вместе дома строили. Далековато до автобуса идти, но уже привыкла.
   Батюшки, свят, свят, это что же творится? Танки, танки, машины с солдатами все дороги перекрыли. Лен, дочь, это что ж, война? Почему глупости говорю? Ты посмотри, сколько военных и техники, да и отца в крепость по тревоге вызвали. Ой, надо пешком идти, может, на работе директор что - то знает. Отцу бесполезно звонить. Конечно, позвоним, только ты сама набирай номер, а то на меня разругается, мол, сколько говорил, не звони на службу, если только что случится. Что никто не отвечает, постоянно занято. Вот и случилось, только не знаю у кого, но ничем хорошим для нас это не обернется. Ой, что - то сердце колет. Ну, что, мам, выпью я твои таблетки, выпью, только все равно сердце за отца болит - не отпускает. Никто ничего не знает, только слухи, но все сходятся на том, что война. Наверняка американцы, капиталисты проклятые, напали. А по телевизору и радио молчание, и этот пропал, знает ведь, что с ума схожу. Господи, что же это творится? Я сегодня что - то Бога постоянно вспоминаю, я ведь коммунистка, атеистка, а он с языка не сходит. Поток техники и к вечеру не прекратился, опять пешком шли, а в магазинах сразу соль, мука, сахар, все крупы исчезли. Что же нас всех ждет?
   Господи, двенадцатый час, а мужа все еще с работы нет. Неужто точно война? В новостях ничего не передали, что это все значит. Голова болит не переставая, давление поднялось, дочь укол сделала, тоже со мной дергается, отправила спать. Успеет еще на нервничаться в своей жизни. А на улице все как вымерло, даже собаки не лают, Господи, кажется или калитка стукнула? Точно стукнула:
   -Толик, что случилось? Война?
   - Ты, Мария, не переживай, давай ужинать, а после поговорим...
   Так говорить не хочет, разговор оттягивает, значит, ничего хорошего нас не ждет. Кричать, ругаться бесполезно, раз решил молчать, пока не поест - слова не скажет. Кормлю его, а сама себя глупой рождественской гусыней чувствую. Ведь понимает она, что забьют ее, а никуда не бежит. Вот и мы делаем вид, что ничего страшного не произошло.
   -Ты не принимай близко к сердцу, но наши соседи в Афганистане в опасности, американцы решили их под себя подмять и у нас под боком свою базу Натовскую открыть.
   -Вот паразиты, ну чего им все неймется: сидели бы в своей Америке, нет, во все дела суются. Теперь афганцам такая головная боль. Они же такие люди мирные: едешь на Уз-Кизил, они за речкой пашут на сохе, улыбаются, рукой машут. Да таких обижать грех большой. Им бы помочь надо, а Толик?
   Что - то муж как - то радостно вздохнул и оживленнее стал объяснять дальше:
   -Понятное дело, вот наше правительство и решило отправить к ним на помощь Ограниченный контингент Советских войск, всю технику, что ты видела сегодня - это они есть. Так что никакая это не война, а просто братская военная помощь.
   Слава Господи, аж на сердце сразу легче стало. Конечно, надо по - соседски людям помочь, чтобы милитаристы эти подавились:
   -А как же они войдут, у нас река - то без моста, что с пристани баржами до того берега плыть будут?
   -Мост понтонный наведем, да и перейдем.
   -Толик, я понимаю, что начштаба сегодня не до тебя, но ты у девочек не спрашивал, может уже пришли твои документы на пенсию?
   Так, надо чай заварить да печенье с сахаром на стол поставить, ага молчит, естественно, посовестился в такой день о себе спросить, извечная история. Придется самой конфеты достать да к девчатам подойти. Что уж очень долго молчит благоверный, опять сердце защемило.
   -Толь, я тебя спросила, ты чего отмалчиваешься?
   -Ты, Марья, сядь. Меня комдив сегодня вызвал и в лоб спросил: "Ты, Дед, с нами или на пенсию убегаешь?" Не мог я всех своих ребят оставить, они же молодые. Их учили только, как воевать, а как выживать, их никто не учил. Не знают они, как в окопах по колено в воде спать, не знают, как в горах огонь добывать, как в песках еду искать. Жизнь, она, конечно, научит, но сколько жизней человеческих на этих примерах заберет. Пока снабжение наладят, сколько болезней подхватят, животами мучаться будут, кровью исходить. Кровь же им терять нельзя. Так что ты не кричи, но я с ребятами пойду.
   -Сдурел на старости лет, они не знают, а ты знаешь? Только они молодые, помощь быстренько окажут, надают американцам, чтоб надолго не хотелось им сюда соваться, и вернутся домой, а ты со своими больными ногами на носилках домой вернешься. Не тот у тебя возраст, чтобы по скалам лазить. Ты после последних осенних учений в госпитале две недели в себя приходил. Комдиву хорошо рассуждать, и как не совестно пенсионера на пионерские зарницы подбивать?!
   -Я мальчишкой в войну привык в окопах от немцев прятаться. Неделями в окопах жили, скотину прятали. 25 лет на учениях в песках Туркмении провел, а этих пацанов из училищ пришлют. Мальчишеский задор играть в них будет, пока в войну наиграются сколько матерей похоронок получит?
   -Подожди, это каких похоронок? Ты что имеешь в виду? Не пущу, нечего тебе там делать, детей своих сиротить, меня вдовить...
   -Цыть, хватит, дети у нас взрослые, себе на еду заработают, ты женщина самостоятельная, видная, если что..., найдется человек - поддержит, и хватит об этом, все решено.
   Нет, вы видели это - женщина самостоятельная, а если мне никто кроме него не нужен? Это мы друг для друга видные, а со стороны: возраст и соответственно ему болячки. Еще неизвестно, кто из нас там быстрее будет: то ли он с Афганом, то ли я с давлением своим - ведь за каждого из них переживаю, нервов не хватает. И говорить с ним бесполезно, если сказал таким тоном, что все решено, значит, хоть трупом упаду, пойдет он в Афганистан - никто не остановит. И что ему туда собирать - не знаю, не провожала я еще на войну. А минутки полетели секундочками, мы с Тоней тютельку в тютельку сумели собрать их к отъезду: и его, и его брата, правда, Володя моложе лет на десять, но от этого легче, что ли? Тоже двоих детей оставляет и жену. Так и стояли мы у крепости все вместе: я, дочь, Тоня с детьми и Аня, сестра его младшая, с мужем и сыном. А колонна шла и шла, и конца ей видно не было. Я в те дни опять в Бога верить начала, грешные мы и малодушные, вспоминаем Господа, когда к последней черте подходим. Спасибо Анюте: она за братьев молебны служила, и сорокоусты за здравие заказывала.
   Новый год не помню, как прошел, а на 8 марта с золовкой и невесткой пили за них, родных, ведь как ушли - ни одной весточки еще не пришло. Я совсем в те дни спать перестала: все мне казалось, кто - то в окно, в калитку стучится. И дождалась: как - то ночью прапорщик из-за речки приехал, у него командировка в Ташкент, через часть, где Толик, проездом был, тот письмо передал, но их колонну около Мазари-Шерифа обстреляли, там много чего оставить пришлось, так что хорошо хоть адрес запомнил, без письма, зато знаю, что жив. Я мужчину этого не знала куда усадить, чем накормить, с дочерью по дому метались, как оглашенные. И его кормили, он за столом даже заснул, сердешный, и передачу мужу собирала. Где - то понимала: вряд ли до Толи дойдет, но так хотелось, чтобы дошло. Да, в конце концов, эту передачу ребятки оприходуют, а их посылки к моему мужу попадут.
   А письмо мне Саша Козырев от супруга привез. Его ранили, он в нашем Термезском госпитале лечился. Мне из отделения девочки позвонили знакомые, пальто у меня шили.
   -Марья Николаевна, у нас офицер на излечении находится, просил вам позвонить, у него для вас письмо от мужа, на конверте ваш телефон.
   Мчалась, как на пожар, ног не чувствовала. Думала, сердце на пути к госпиталю разорвется. Зашла в палату, лежит офицер, право слово, мальчишка лет двадцати, весь перевязанный, глаза ясные, улыбается мне:
   - Вы не переживайте, все хорошо, супруг вам письмо передал, и привет большой - пребольшой и массу поцелуев.
   Ну, насчет поцелуев Саша загнул, конечно, в жизни Толик этого не скажет, он мне потом долго еще сказки рассказывал, в каких расчудесных условиях они там воюют. И домики у них там коттеджные с душем и туалетом, и питание чуть ли не ресторанное. Нашел кого обманывать, а то я с мужем лямку военную двадцать пять лет не тянула. Понимала, что обманывает, но ведь для меня старался, успокоить хотел. Я так к Саше привязалась, каждый день к нему после работы заходила, домашней едой угощала. Они там хоть в своем ДРА и на "ресторанном питании" воюют, только больно он с тех харчей отощавший был и лопал снедь домашнюю за обе щеки. У меня к этому времени и дочь из дому уехала в Москву, в институт поступила. Так я с работы домой самая последняя уходила, старалась к Тоне зайти или к Ане. От Володи почти в то же время письмо пришло. Так что у нас радость двойная была, я письмо при себе постоянно носила, вроде и нет там ничего такого: жив, здоров, как дети, как сама - а я его по нескольку раз в день перечитывала, так на сердце радостно становилось, как на Пасху. А когда Саша появился, вроде и у меня дела дома появились, для самой - то не больно готовить будешь, а для гостя дорогого - в радость. Через пару дней он ко мне обратился:
   -Тетя Маша, я жену хотел бы увидеть, пока в госпитале лежу, а городок закрытый, без пропуска не пустят, вы на свой адрес не сделаете? Так хочется ее увидеть, мы с ней перед самым моим уходом поженились. Вы не беспокойтесь, я ей место в гостинице забронирую.
   Господи, вот молодые - дурные, как же пущу я их в гостиницу. Здесь дом пустой стоит, как склеп, а они - в гостиницу. Мне ж это только в радость, я к нему, ну, не как к сыну, ну, как к племяннику привязалась. Пропуск мне женщины, мои клиентки, за день сделали, заказным письмом срочным отправили и телеграмму от начальника госпиталя организовали, в общем, когда с Саши бинты сняли, зазноба его и появилась. Ну, почему, когда мужик хороший, то жена у него обязательно "прости Господи". Этот дурачок вокруг нее теленком ласковым скачет, сказки поет про свою заграничную командировку, а та красавица только губки поджимает "Что же ты, муженек, мне подарки не привез? Где джинсы? Где батники? Почему магнитофона нет?" Ой, ты бы мозгами своими куриными подумала, что муж у тебя раненый в госпитале лежит, что про свою красивую заграничную жизнь тебе поет, чтобы тебя не волновать, глупую гусыню. Ты бы, балда, в церковь побежала бы да свечку поставила, что живой остался. Я, конечно, слова не сказала, но за парня очень мне обидно было. Я им комнату отдельную с ключом выделила, ведь молодые, понятное дело, хочется одним побыть, ведь каждая минутка дорога. А эта "коза" его по ювелиркам да комиссионкам таскает, только после этого к себе допускает. Господи, да что ж ты такая глупая, золото да шмотки - это только вещи, не стоящие даже минуты жизни человеческой. Да сказали бы мне: продай машину, дом - муж сразу рядом с тобой будет, ни секунды не думала бы. А эта, не любит она его, не любит, не знаю, как дальше жизнь сложится, но не жить им вместе. Мы когда эту "фифу-курицу" проводили, мне Саша сказал:
   -Тетя Маша, вы на нее не обижайтесь, она еще молодая, не разбирается в жизни, не понимает, что там война. А я ее люблю, вот и не хочу волновать, да и деньги мне самому не нужны. Мне все для нее хочется купить, заработать. Я благодаря только мыслям о ней и держусь там, а иначе жить не стоит.
   Господи, да я, что, против, за него просто сердце разболелось. Саша, когда выздоровел, Толику передачу в ДРА повез. У нас с Тоней потом дома всегда ящик водки стоял, в холодильнике - сало, колбаса копченая, а на кухне черный хлеб и чеснок. Как оказия случалась, всегда передавали. Саша у нас потом не раз еще был, джинсы детям привез и батники. А муж только магнитофон автомобильный привез, подарок от командования за службу в ОКСВА да три косынки люрексовые: мне, матери и сестре.
   Два года с выстрелами за речкой прожила, даже вздрагивать перестала, а от тихого стука в калитку сердце такой тахикардией зашлось, думала, не остановится. Сердце узнало, а я - нет. Стоит на пороге худющий, чернющий, злой мужик с мертвыми глазами. Уходил муж, а вернулся чужой человек. Я в него вцепилась, признать боюсь, отпустить боюсь. Слова вымолвить не могу и он молчит. Не знаю, сколько так молча во дворе простояли, хорошо сестра его с мужем прибежали, золовка. Соседка в окно увидела, им позвонила. За стол сели, выпили, мы говорим, а он молчит. Аня решила насчет подарков пошутить, так глазами зыркнул - все поперхнулись. Разошлись все и стали мы пробовать жить по - прежнему. Всю ночь стонет, зубами скрипит, вздрагивает, а то кричит, я рядом лежу слушаю да реву. А днем молчит, ходит по дому, по хозяйству порядок наводит и молчит. К матери его на Волынь полетели, чуток отошел он там душой. Мне свекровь тогда сказала:
   -Маш, тут время надо, уж потерпи, дочка. Ему пятнадцать было, когда на отца похоронка пришла. Он тогда только зубы сжал и молча нас всех на себе три года тащил. Все свое отрочество, считай, промолчал. Полегчает у него на душе, разговорится. Не трогай его.
   Разговорился он, когда брат его оттуда живой вернулся. Сначала мы все за столом сидели, пили, ели. Они молчком сидели, а когда все разошлись, мы с Тоней посуду мыли, они говорить стали. За всю прожитую жизнь не слышала от мужа слова мата, а там разговор только из матерных слов состоял. Мы с золовкой не дыша у стены стояли, слушали. Не все нам понятно было, но и того, что поняли, за глаза хватило. Даже вспоминать тяжело, а они, сердешные, через это прошли. А Толик рассказывал, как он домой летел. В аэропорту сидели толпой, вертушку, то есть вертолет, ждали, его ребята, молодые офицеры, с собой давай звать: "Поехали, Дед, с нами в дукан, подарки купим. А то не примут тебя дома, опять сюда отправят". Мой - то им ответил, что его и без подарков примут, а этих не отговорил, улетел вертолетом, те из дукана через три часа вернулись, следующим вертолетом полетели, а их сбили - никого в живых не осталось. Их почти на взлете сбили, один чемодан из кабины вылетел, и пока падал - раскрылся, а из него ткань красная газовая с парчовыми цветами и люрексом. Так на полосе обломки вертолета и эта ткань лежали вместе. Такая жуть, Толик все это матом и со слезами рассказывал, мучился он, что молодняк этот не отговорил. Вроде сам жив остался, а те после двух лет ада в последнюю секунду погибли. Не отпустил их Афган. Я свою косынку афганскую больше ни разу не надела, саваном она мне пахла.
   Потихоньку стал говорить, пасекой занялся, но глаза все равно мертвые были, душой он там, в Афганистане, оставался. Сын, наконец, жениться решил. Долго собирался, все одноклассники его уже переженились, детьми обзавелись, а этот бобылем ходит. Я сына "доставать" стала женитьбой, ведь очень хотелось внучат понянчить. С кем только и кто его ни знакомил, не нравились. А тут меня на работу подвез, когда в отпуске находился, обратно возвращался, а невестка моя будущая на работу опаздывала, ну, подбросил ее. Вечером ее с работы забрал, меня и повез к нам домой. Смотрю, мужчины мои около нее засели, в рот ей смотрят. Муж за столько лет разговорился. И она с ним щебечет. Мы с сыном только удивляемся, об Афгане он с ней говорить начал, а она студенткой в госпиталях медсестрой подрабатывала. Они с сыном уехали, а Толик мне говорит: "Ну, мать, и все. Готовься к свадьбе, наша эта" Как в воду глядел, через два месяца отыграли свадьбу, Витя - то улетел в Одессу, а невестка пока открепление получила, у нас жила. С удовольствием Толик с ней разговаривал. Видела я, что отогревается у него душа. И я поняла, чем мужчин моих приворожила: оптимистка она, сама жизнь любит и всех вокруг себя жить заставляет. Хохотушкой невестка оказалась.
   Мы ее когда из роддома забирали, бледнющая - "краше в гроб кладут", а все равно хохочет. Толик когда на руки внука взял, в глаза его взглянул, вот тогда и вернулся. Через семь лет Афган его отпустил, а другим сколько лет понадобилось? За что напасть такая славянам: и жизнь, и здоровье, и души этот Афганистан проклятый забрал.
   Господи, милость твоя к нам, грешным, безгранична, так прости грехи наши вольные и невольные, обрати заблудших на пути праведные, в лоно семьи и даруй душам мятежным покой. Аминь.
  
  
   Рs. После смерти свекра, мы разбирали его вещи, нашли несколько афганских фотографий, одну из них я посылаю на сайт. Это понтонный мост через Амударью "Термез - Хайратон", начало 1980 года. А еще мы обнаружили коробку из под печенья, полную почтовых квитанций. С момента выхода из Афганистана, свекор с каждой пенсии отправлял деньги людям, нуждающимся в них. Жертвам землетрясений, инвалидам детства и войны, на строительство реабилитационных центров. Долго перечислять. Почему он так делал, уже не спросишь, а при жизни его мы об этом не знали...
  
  
   Одесса, апрель 2007 года.
Оценка: 8.56*17  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023