ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Тананайко Ирина Арлекиновна
Затмение, часть 2

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 9.61*19  Ваша оценка:

   Родом я из замечательного приволжского городка. Располагается он на берегу красавицы-реки Волги, а вокруг леса. Природа дивная и люди хорошие. Наш призыв всем городком почти неделю "обмывали", ведь все друг друга знаем: с одним вместе в садик ходили, с другим в школе вместе учились, с третьим в секции спортивной познакомились... Так что дружно из одной компании в другую за стол переходили гурьбой. В один из дней, вернее ночей проснулся я в постели в незнакомой комнате с незнакомой девушкой. Вернее, девушка была знакома: где-то когда-то на танцах танцевали, в кино одной компанией ходили. То есть друзьями не были, но знать ее знал. Вероника тоже смутилась, как и я, такими обстоятельствами, но помог юмор: посмеялись, она мне еще хорошей службы пожелала, да разбежались в разные стороны. Весь наш призыв в учебку в Чирчик, в Азад-баш отправили, ну а после нее в ДРА. Мы с земляками старались вместе держаться , но в первом бою нас всех раскидало: в живых двое осталось, да я тяжело раненный и контуженный. В Афгане тогда только в Кабуле госпиталь был, всех тяжелых в Ташкент, ОВГ-340 отправляли.
   Положили меня сначала в хирургическое отделение центральной территории, а потом перевели в ЛОР - отделение. Переломы зажили, раны затянулись, а слух не вернулся. Как потерял его во время взрыва, так он возвращаться не думал. Начальником отделения там женщина была лет сорока пяти: вежливая очень и внимательная. Сначала она думала, что это сродни баротравме, но барабанная перепонка цела. А слышимость нулевая и на правом, и на левом ухе. Сколько мне тогда этих аудиграмм сделали. Потом шли бесконечные консилиумы с невропатологами, пока не сошлись на окончательном диагнозе: "Акузия двухсторонняя. Последствие посттравматической энцефалопатии" Как мне потом медсестра объяснила: вроде сначала во время взрыва слух по настоящему пропал вследствие контузии. А потом в мозгах, что - то сдвинулось, и он не захотел возвращаться. Организм мой, гад хитрый, оказался, не хотел он в Афган возвращаться. Это у него, подлеца, такая защитная реакция была на уровне подкорки. Вернуться он может в любую минуту, а может вообще не вернуться, и быть мне глухим до самой смерти, то есть не от врачей, не от меня нечего не зависит. Проверку на вшивость я не прошел, трусом оказался. Меня в той ситуации это больше всего и бесило, что вроде я специально от армии "кошу", друзей своих бросаю, ну как мразь последняя. Подходить ко мне, и общаться тогда со мной нельзя было: опасно для здоровья. А медсестра та, что диагноз мой мне объяснила, на листке написала, очень назойливой оказалась,
   Она и до этого меня очень раздражала хохотом своим. Кажется: повезло из такой заварушки, почти без потерь, выбрался. Руки, ноги целы. Голова на плечах, видеть могу, да и говорить тоже. Подумаешь: не слышишь, не беда. Ан нет, ребята, не поймешь этого, пока сам через эту давящую тишину не пройдешь. Уродом себе кажешься: мнительным становишься, вроде все только про тебя говорят, над тобой в глаза смеются. Крыша едет натурально. А эта девица без остановки смеется, вроде не в госпитале, а в цирке работает. Смеха я не слышал, но видел, как голова у нее откидывается, глаза щурятся, рот большой как у лягухи становится, губы дрожат. Отвратительное зрелище, моментально меня в бешенство приводило. Придушить готов был ее. Один раз не выдержал: послал и по матушке, и по батюшке. Думал, побежит начальству жаловаться, но нет: Римма (так ее звали, потом уже узнал) сразу серьезной стала, внимательно на меня посмотрела и, молча, вышла из палаты. За ней все ребята тоже из палаты подались. Так мне обидно стало: толи ее, толи себя жалко стало. На следующее дежурство, ночью, когда ребята заснули, она ко мне подошла и подает блокнот на цепочке с ручкой в кармашке. Это сейчас, все, что хочешь можно найти, а тогда и не знаю, где она нашла такое чудо. На первой страничке написано: "Когда к тебе будут подходить, и говорить, пусть сначала фразу записывают, а потом вслух говорят, а ты по звукам проговаривай. Когда научишься читать по губам, пройдет чувство одиночества, снова полноценным будешь себя чувствовать" Я аж остолбенел: даже и помыслить не мог, что она так все понимает про меня. Благодаря Римке, все ребята включились в это обучение, через неделю мне уже легче в компаниях стало. Их Римма научила вставать ко мне лицом и буквы слов четко проговаривать. Дальше больше: выяснила она, какую я музыку люблю. Сами знаете: все тогда Битлами увлекались. Принесла она из дому магнитофон с записями Битлов. Ребята мне все песни по названиям записали по порядку. Название песни знаю, а мелодию по памяти вспоминаю, вроде слышимость появляться какая - то стала. Начальница отделения Римку хвалила, той в радость, она собиралась на следующий год в мединститут поступать.
   Отец у нее умер, когда она училище заканчивала, брат старший женился, уехал к жене, в Россию. Они с матерью вдвоем жили, она, поэтому после училища работать пошла, чтобы с деньгами попроще было. Теперь хотела продолжить обучение днем, а вечером работать. Я почему так подробно о ней знал: сначала мы просто друзьями были, ну, очень я был ей благодарен за помощь, за то, что ущербным перестал себя считать. А потом мыслить себя без нее не мог. Я долго в госпитале лежал, не знали, как со мной поступить, пока заведующая не решила таким образом: еду домой на месяц, а там пусть комиссуют. Римма меня с матерью познакомила, пожениться мы собирались. Хотели вместе к моим родителям ехать знакомиться, но ее на работе не отпускали, некому работать было. Решили еду один, а она к Новому Году приедет. Из Ташкента к нам поезд прямой идет, не лето: с билетами напряженки не было.
   Что дома творилось, когда я приехал: мама не знала куда посадить, без поцелуя мимо меня не проходила. Идет по делам, чмокнет меня в макушку, в волосы зароется, уже знаю, сейчас плакать начнет. У отца тоже глаза на мокром месте. Ребят, что со мной провожали, почти всех в гробах назад привезли... Так они на меня молились как на икону. Стал я думать, как о Римке сказать, как подготовить, что у них невестка будет. А у нас под домом стройку вели: что - то строители взорвали. Да взрыв был такой, что в окнах стекла повылетали. Взрыв сам не слышал, врать не буду, да только когда стекло посыпалось, на меня как звуки все накинулись. Я сознание потерял. Когда очнулся: слышу все, что мне окружающие говорят. Радость такая, братва, передать не могу. Я сразу в военкомат, военком на меня, правда, как на придурка посмотрел, но отправил на освидетельствование. Комиссию я прошел, в Афган после Нового Года должен был ехать. Прихожу я домой, рассказываю родителям, ну и до кучи, что через два дня приезжает моя невеста, мы с ней расписываемся, и еду я в Афган женатым человеком. Что в доме началось: мать воет как по покойнику, кричит: "Не пущу". Отец, молча, переживает, тут брат старший вмешался.
   -Никуда ты не едешь, и жениться на узбечке своей не можешь, так как у тебя есть двое детей от другой женщины. Вот ты на ней и женишься.
   Тишина такая стала, что решил, опять оглох.
   -Какие дети? От кого?
   И рассказывает он, совершенно дурацкую историю. Вроде у Вероники от меня двойня родилась, ну от той девчонки, с которой я перед уходом в армию переспал. У нее какие то проблемы по - женски были, по этому она и не обратила сразу внимание. А когда поняла, аборт делать поздно. Вот она и родила, ко мне претензий, ни каких не имеет. Отец тот еще попытался в этой истории разобраться:
   -Это еще доказать надо, что его дети
   А матери моей все равно: ведь если я женат и двое детей, меня в Афган не возьмут. Она во что угодно готова поверить, на отца накинулась:
   -А то, что у нас двойня через поколение, это не доказательство?
   Да, отец тоже вовсе не против того, чтобы меня дома оставить. Тут еще надо пояснить: у меня старший брат в детстве паротитом, свинкой, переболел. И как выяснилось в мое отсутствие, у него детей быть не может. Поэтому он в этих детей вцепился. Ведь уйду в Афган, могу не вернуться, и род наш прервется. Крик целый вечер стоял, на ночь я не выдержал. Сбежал из дому к другу в деревню, пил сутки, очнулся только под вечер, поезд нужно было встречать. Римма приезжала. А ведь родители и брат даже слышать о ней не хотели. Идея фикс: срочно меня женить на Веронике и оставить в Союзе. Явился на вокзал небритый, перегаром прет, в глаза своей хохотушке не знаю как смотреть. Она, улыбающаяся, из вагона выходила, с сумкой, полных подарков своей будущей родне. Сразу ко мне бросилась, передо мной встала, четко губами произносит:
   -Что случилось?
   Тогда первый раз ее голос услышал, звоном колокольчиков по душе прошелся. Я в свете этих событий забыл сообщить, что слух вернулся. Обнял свою дорогую, ненаглядную, в макушку целую:
   -Теперь не нужно мучиться, можешь спокойно так говорить, я буду слушать и голосом твоим наслаждаться. Исполнилась мечта: тебя услышать.
   Плечики вздрогнули, головку закинула, а глаза...Весь мир в этих глазах, слезинки по щекам катятся, вся радостью светится, и моментально поникла:
   -Это ведь ты в Афган уйдешь...- не спросила, а припечатала.
   Я ж говорил, что она меня знала лучше, чем я сам себя понимал. Для нее сразу стало понятно, что никто меня в Союзе не удержит. Я даже ей про детей не успел сказать, как Римка собралась, решила, что - то про себя:
   -У тебя есть место, где мы с тобой только вдвоем будем?
   Я чуть на задницу не сел, у нас все было решено, все постельные дела только после свадьбы, а тут сама... Тут уже я молчать не мог, рассказал, что в семье у меня творится. Любимая моя нечего не сказала, только долго мне в глаза смотрела:
   -Понятно теперь, чего поникший. Отнести твой внешний вид за счет Афгана не могла, думала - меня огорчать не захотел. Ладно, Сеня, мне все твои льготы и пенсия, не дай Бог, что с тобой случится, не нужны. А детям твоим пригодятся, они ведь не виноваты, что папа свои мозги в штанах держал. Распишись с ней, все равно ведь в Афган сбежишь. Вернешься, тогда и будем проблему решать. А так и родителям твоим утешение, да и ей с такой славой в городке маленьком трудно жить будет. Грехи отцов не должны на детей падать.
   Вот так меня любимая сама в загс отправила. Только на квартиру к другу моему мы все равно пошли. Римка мне тогда так сказала.
   -У нас в народе старые мудрые женщины говорят: кому девственность свою отдала, на того твой ребенок первый и будет похож. На генетическом уровне организм работает, кровью повязанный. Даст Бог мне от тебя ребенка, вместе с ним тебя ждать будем. Если же нет, и не судьба нам с тобой больше свидеться, значит, первенец мой на тебя будет похож. На всю жизнь я хочу о тебе память иметь.
   Вот так и не иначе. Не романист я, да и грех про постель другим говорить, сокровенным делиться. Только не было в моей жизни ни до, ни после того, что с Римкой было. Не зря французы это маленькой смертью называют. Сто раз мы умирали и воскресали, чтобы опять умереть и воскреснуть... Вселенная содрогалась и разлеталась вдребезги от нашей любви... А вечером Римма уехала, не зайдя ко мне домой. Договорились встретиться в Ташкенте, на пересылке, если судьба даст нам такой шанс. Если нет - значит, пишем письма, и да поможет нам Вера, Надежда, Любовь.
   С вокзала я дошел до Вероники, не заходя в квартиру, предложил ей расписаться на то время, что я в Афгане буду. Про льготы все объяснил, но и что другую женщину люблю тоже сказал. Естественно, она не дура, все поняла и согласилась. На завтра утром военком расплылся, меня увидев. На мою просьбу о загсе, понимающе закивал головой и сказал, что еще до Нового года нас распишут. Но когда я сказал, что мой отъезд в ДРА не откладывается, по - отечески посмотрел на меня:
   -Сынок, ты бы освидетельствование у психиатра прошел? Говорят, у ваших мозги сильно едут...
   Но я только усмехнулся. Время быстро полетело: расписались, Новый Год встретили, и на поезд. Только через Мары меня отправили, не увиделись мы с любимой. Письма писали в любую свободную минуту. От Вероники тоже были послания: краткие отчеты по детям, зато мама моя за всех старалась: расписывала какие у нее внуки замечательные, правда у внучки порок сердца. Сказалась пьянка наша на девочке моей. В Афгане, я постоянно в бой рвался, чтоб в трусости никто не обвинил. С Римкой планировали, как жить будем, детям моим помогать. Только человек предполагает, да Бог располагает. В конце службы моей приходит длинное письмо мне от Вероники, жены моей. Благодарит за все меня, рада, что живой. Понимает, что мы сразу разведемся, что уйду я к своей любимой. И просит моего разрешения, официально оформленного, на определение дочки нашей в Дом ребенка. Девочка больна, требуется операция на сердце. Если ребенок отказник, то все заботы о его здоровье возьмет на себя государство. Вероника понимает, что я детей не брошу, что буду помогать материально. Только здесь не только деньги нужны, а просто двое постоянно рядом должны быть, вдвоем тянуть лямку родителей больного ребенка. Она и так мне с детьми обуза, а потому никакой жертвы с моей стороны не надо. Просто нужен юридический отказ.
   Ну, и как бы поступили на моем месте... Что ж я совсем подлец: при живом отце - дочь в приюте. Не для того мне Господь жизнь сохранил, чтобы я своими руками ее в ад превращал. Написал я ей, что развода не будет, и дочь вместе на ноги поднимать будем. А Римке я не знал, что писать: что люблю, но жить с другой буду. Ну, не смогу я ей это в глаза смотреть и говорить. Решил: пусть для нее я погибну, лучше Героем в ее глазах на всю жизнь останусь... Не всякая правда нужна...
  
  
   В поезд я с мокрыми глазами села. Сама любимого чужой женщине отдала. Да, все только на бумаге, но перед людьми она жена, а я никто. Как доехала, не знаю. Мама меня недели две откачивала. Все поняла и поддержала. Не дал мне Бог ребеночка от Сенечки. И увидеться нам не удалось, за то письма шли постоянно, почтальонша наша, тетя Севара, даже смеялась надо мной. Только недолго она смеялась: прекратили конверты приходить. Не знала, что и думать, решила близким моего ненаглядного написать. Да лучше б не писала. Брат, его ответил: какими словами только он меня не назвал. В семье такое горе, а я смею свою персону навязывать. Я не обиделась: только про горе прочитала, как свет в глазах померк. Сознание потеряла, мама испугалась, что долго в сознание не прихожу, скорую вызвала. Не скоро я опять солнце на улице стала замечать, а улыбаться просто разучилась. Вроде и понимаю, что мне смешное рассказывают, надо хоть из вежливости улыбнуться, а не получается. Сразу спазм мимических мышц начинается. Я в институт поступила, в ТашМИ, на второй лечебный факультет, но работу не бросила. Только на работе лишь служебные отношения. Ребята сначала злились на меня, но всегда находился, кто знал нашу с Сенечкой историю, докладывал, потом очень бережно со мной обращались. Только пусто у меня на душе.
   На пятом курсе из Самарканда к нам парня перевели, родители у него ирригаторы, в столицу на повышение забрали, но ненадолго, заграницу они уехали. Сын один остался в трехкомнатной столичной квартире. Гудеж стоял на весь институт, все там побывали, одна я осталась. Ну, заело мужика: как так, он такой исключительный, а я невесть, что из себя строю. Когда с наскоку не получилось, начал длительную осаду. Домой ко мне заявился, с мамой и соседями познакомился. Уже все вокруг его адвокатами стали, давай мне пенять, что старой девой останусь. Мама уже на мертвого злится, готова его проклинать, что с собой вместе душу ее дочери забрал на тот свет. Диплом получила, поехала в Кашкадарью молодым специалистом, и он краснодипломник за мной туда рванул. К тому времени любил он меня без памяти. В районе развлечений нет: работа, дом. На работе вместе, в общаге вместе. Стали жить мы вместе, к этому времени уже десять лет Сегнечки на этом свете не было. Только фотография, да молебны об усопшем воине, безвременно погибшем. Я в православную веру перешла, по маме и по Сене, чтоб на том свете нам Господь встречу подарил.
   На третьем году интернатуры забеременела я, потащил меня суженный в загс. Наконец, повод у него появился заставить меня замуж выйти, не должен ребенок сиротой расти. А сыночек мой родился в Сенечкин день рождения. Светленький. Да с глазками голубыми. Не обманули старые татарки: правду вещали, что ребенок родится похожим на первого мужчину у женщины. Я ведь с мужем кареглазые, в родне нет голубоглазых. Хотел бы на соседа подумать, да в Кашкадарье с блондинами напряженка. После отработки интернатуры подались с мужем на Север, деньги зарабатывать. Да и прижились. Мама моя с нами жила, я второго ребенка родила, дочку. Мужа главным врачом назначили. Я заведующая отделением работаю. Только стали доходить до меня слухи, что опять муж мой гулять стал. Да оно и понятно: тяжело втроем в одной постели лежать. Ведь не на минуту я себя отпустить не могла, Сеню вспоминала. После него хоть на голову встань, только не летит Вселенная вдребезги, а без этого как то скучно, только долг супружеский остается. А долг он всегда только долг, кто бы и чего бы в это слово не вкладывал. Вот и пошел муж статус кво восстанавливать: своя жена не ценит, так пусть другая похвалит. Мужик, он ведь как дите, его по головке гладить надо, да приговаривать, что он самый-самый, вот тогда он расцветает и готов для женщины на подвиг. Решила я разводиться, зачем ему жизнь портить, может, встретит женщину, да жизнь наладит. Только тут мама моя возмутилась:
   -Я, дочка, тебя всю жизнь понимала. Но тут я тебе не помощница. Он, то женщину встретит, а дети, почему страдать должны. Ведь вы им оба нужны. Ты Сеню, своего, зачем в загс отправила - чтоб дети сиротами не росли. Так почему ж своих сиротить решила. Ты женщина, ты мать, за детей в ответе. Кончилась твоя личная жизнь, с первым криком ребенка. Раз жизнь дала, изволь отвечать за нее. Езжай к Сене на могилу, простись, убедись, что нет его в жизни, и к мужу возвращайся. Муж в те дни черный ходил, понимал, что дошли до меня слухи о его променаде, только ревность не вызвали. А вот потерять меня навсегда может. О чем с ним мама шепталась, не знаю, только молча, он отпустил в поездку.
   Я в свой прошлый приезд, город не запомнила, я вообще только Сенечку видела. А это такой милый провинциальный городок, утопающий в зелени. Волга такая величественная, да люди такие добрые, приветливые. Я на такси по адресу его родителей поехала. Думаю столько лет прошло. Не будут к мертвому ревновать, скажут, как могилку его найти. Только вместо дома, там автоцентр, и спросить некого. Пришлось в горсправку обратиться: я данные его сына сказала, за дочку не уверена была, вдруг не выжила. Нет такого в компьютере, мне служащая посоветовала в областную справку обратиться. Там такой же результат, расстроилась жутко. Что делать не знаю? Женщина, видя меня, сама расстроилась, а потом говорит: вы в военкомат обратитесь, там должны знать. Я туда, сидит за стойкой майор. Говорю: брат служил вместе, просил узнать, если что, на могилу дойти. А отвечает:
   -Что за глупость, живой он. Сам ему Орден Боевого Красного Знамени вручал. Сейчас разыщем. Вот он Арсений Евгеньевич, женат, двое детей .
   И подает мне его адрес. На ватных ногах до такси добралась. Если живой, почему не сообщил. Ведь грех такой по живому молебны заупокойные служить. Господи, да неужели все обман был?! Ведь жить не хочется. Приехала. А меня как лукавый водит, или наоборот Господь отводит, не могу его квартиры найти. Нет такого подъезда. Обратно к военкому. У того азарт сыщика: засел на телефоны, дозвонился, подает мне трубку:
   -Арсений Евгеньевич?
   -Да, кто это...
   -Вам привет из Ташкента, с 16 квартала Чиланзара
   -Римма... Где ты?
   -В военкомате
   -Жди меня у входа, я сейчас буду. Только никуда не уходи
   Логика мужская иногда страшная сила: я приехала за столько километров, чтоб от него прятаться? Стою на проспекте, сосу валидол, на душе пустота, так после наркоза бывает. Вроде и соображаешь, какие - то движения совершаешь, но на автомате. Мозг еще не включился, только безусловные рефлексы. Такси подлетает, выскакивает он, живой. Здоровый. Такой же красивый. Годы пожалели: не облысел, та же шевелюра вьющихся волос, только сединой тронутых. Раздобрел, да усы появились. Глаза у него васильковые, как у моего сыночка, у моего Сенечки. Увидела его, и поняла, не было обмана в наших отношениях. Просто случилось что то, судьба так распорядилась, что не должны мы были вместе по жизни идти. Не может так человек притворяться: ведь колотило его, руки в кулаки сжаты, а в глазах Надежда, Страх, Любовь и Счастье. Нельзя это изобразить. Стоит рядом с мной, а обнять не может, вокруг люди идут, с ним здороваются.
   -Римма, пошли в парк...
   -Да, куда скажешь, любимый...
   Он аж вздрогнул, сжался, вроде кто его по спине крапивой обжег. Да, вы поймите меня. Я ведь тоже не железная. Зашли, на какую - то аллею, тут я и не выдержала: за все годы мной проплаканные, за всю боль я ему от всей души врезала. Он даже рукой не прикрылся
   -Бей, любимая, заслужил...
   Тут у меня истерика началась, вся боль, что за эти годы в душе скопилась рыданьями выходила. Обнял он меня, прижал к себе, давай гладить по плечам, успокаивать:
   -Ну, что ты Малыш, все хорошо. Мы снова вместе...
   -Нет, Сенечка, нет. Нет никаких мы. И не вместе. Есть ты, и есть я. И есть наши семьи, и наши дети. И только один вопрос меня мучает: почему ты так поступил?
   Сели мы на скамейку. И повел он свой рассказ. Долго мы потом молчали. Я все по полочкам пыталась разложить, любим мы женщины конкретность во всех вопросах, важных для нас. Смогли бы мы с ним жить, если б дочку его в Детдом отдали. Нет, разбежались бы в разные стороны, друг друга, ненавидя за совершенную подлость. Нечего б от нашей Любви не осталось. А как мне жить, зная, что он живой из Афгана вернулся, и с другой женщиной живет? Любовь в Ненависть переродилась. Это ведь сказки: когда женатые мужики своим любовницам лапшу на уши вешают, что они с женами не живут, просто так в постели рядом лежат. Поэтому и мой любимый с женой своей жил, а у меня змея бы в сердце родилась, и чтоб я сотворила, не знаю. Кровь татарская она горячая... Лишь для себя уточнить решила:
   -Ты когда с ней в постель лег?
   Сеня меня сразу понял, голову опустил:
   -Ты ж понимаешь, Афган, год без женщины...
   -Ясно, сразу по приезду. А мне десять лет понадобилось, чтоб себя пересилить...
   -Рим, мы потом почти год не жили. Вероника даже ко мне не приближалась. Да и мне тошно после этого было. Потом как то попривыкли, только ощущение, что нас в постели трое. Я не любитель групповухи. Пытался с другими женщинами, только чувство это меня не покидает. Я ведь только тебя любил и сейчас люблю, да и умирать буду, любовь нашу вспоминать на смертном одре буду.
   -Значит, правильно ты тогда поступил. Не всякая, правда, нужна. Я "тебя слепила из того, что было, то и полюбила", сама тебя на пьедестал мученика - героя возвела, сама Образу твоему молилась. Только и ты за свою ложь не живешь, а жизнь проживаешь. Одно оправдание тебе - дочка твоя живая. А мне оправдания нет: по живому как чернокнижница заупокойные службы служила, и мужу своему жизнь испортила. Да, и брат твой тоже грех на душу взял, тебя в покойники записал.
   -Я письмо твое лет через восемь прочитал, когда родительский дом ломали. При переезде, вещи собирая, обнаружил. Спросил брата: тот ответил, что написал о грое в нашей семье, что не до тебя.
   -Правильно, а какое же горе, если не смерть?
   -Дочка моя тогда при смерти была, мы все ее операцией заняты были.
   -Да, про твою смерть ни слова не было. Только про горе в семье, а я уж по своему решила... Опять сама виновата...
   Целый день мы в парке просидели: говорили, наговориться не могли. Но ведь уезжать надо, пешком мы до вокзала шли, на пионерском расстоянии друг от друга. Городок маленький: жене сразу доложат, зачем женщине и так нелегкую супружескую жизнь отравлять глупыми подозрениями. На вокзале Сеня у своих знакомых мне билет на поезд достал, только он задерживался. Вот и сели мы в зале ожидания, в кресла рядышком.
   Боль предательства ушла, подозрения улетели, годы одиночества душевного просто растворились. У меня руки замерзли, так он их взял в свои, да давай дыханием своим отогревать. Вот тут весь мир и исчез. Темно вокруг. Только мы вдвоем. Одежда мешает, душит, так как кожа горит, требует прикосновения. Как умирающему от жажды, в пустыне показывают воду и льют ее на песок. Вот такая мучительная сладостная боль нас пронизывает, колотит нас не по - детскому. Просто чувствуется, как энергии наши обмениваются, как души наши местами меняются. Возможно, именно это и называется тантрическим сексом, не знаю. Только знаю, что я его, а он мою каждую мысль слышал, что чувства были наши так обострены, что движение крови по сосудам слышали, эндоформины с феррамонами на вкус ощущали. Все годы, прожитые, как шелуха отлетели, опять нам по двадцать и вся жизнь впереди: и Афган нам не страшен, и все нам по плечу, и все проблемы решим. Да чтоб это испытать, только жить стоит... Только в состоянии эйфории человек жить долго не может, если он не болен шизофрений с симптомами маникального синдрома. А потому затмение кончилось, вулкан чувств излился, и остались мы просто среди пепла от лавы. Опустошенные, нет нас, только оболочки, кажется, ветер налетит и понесет нас по жизни как пушинки. Тут поезд объявили, дошли мы до вагона, смотрим и понимаем, теперь точно - навсегда:
   -Любимый...
   -Любимая...
   -Спасибо, что ты был в моей жизни...
   -Спасибо за то, что одарила меня своей любовью...
   -Пусть Господь одарит твоим близких здоровьем...
   -Пусть Ангел-хранитель обережет твой путь и не даст больше пролиться слезам...
   -Мужу от меня привет, пусть знает, как ему повезло...
   -Супругу успокой. Хватит ей терзаться...
   -...и да пребудем мы в мире с самими собой, своей совестью и делами. Аминь.
  
  
   Одесса 2008 - Самарская губерния 1995 год
Оценка: 9.61*19  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023