ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Ветераны_Полярных_конвоев
Встречайте, скалистые горы

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Воспоминания ветеранов Полярных конвоев. Темы рассказов намеренно подбирал "бытовые", где союзники рассказывают о своём житье-бытье в Советском Заполярье, о городах и людях, о воинах и тружениках, о взрослых и детях. О "женском вопросе" - для молодых и сильных мужчин тема не последняя. О России, какой они её видели и помнят - чаще с уважением и симпатией, иногда с недоумением и несогласием. Редактирование англоязычных текстов - Марк Скотт; перевод на руссий - Игорь Козырь.
  Считается, что дипломаты и моряки
  за словом в карман не лезут.
  Но если дипломаты тщательно
  формулируют свои мысли,
  то моряки высказываются прямо,
  не мучаясь с выбором выражений.
  По этой причине воспоминания,
  сборник которых вы держите сейчас в руках,
  могут сначала показаться
  слегка прямолинейными и резковатыми.
  Но это искренние слова
  американских моряков,
  которые рисковали своими жизнями,
  доставляя грузы советским союзникам
  по наиболее опасному
  из трех путей ленд-лиза -
  северному мурманскому маршруту.
  
  Джон Байерли,
   Посол США в России
  
  
  
  
  
  
Марк Скотт
ВВЕДЕНИЕ
   В своем обращении к британским морякам в 1943 году советский посол в Великобритании Иван Майский провозгласил: 'Конвои в Россию можно назвать северной сагой героизма, мужества и стойкости. Эта сага останется навсегда с нами, и не только в сердцах британцев, но и в сердцах советских людей, для которых она стала одним из наиболее впечатляющих свидетельств сотрудничества между правительствами дружественных стран, без чего наша общая победа была бы невозможна'.
   Сага о тех, кто чудесным образом остался жив и достиг берегов России, пройдя через бесконечные вражеские атаки, представляет собой нечто большее, чем повесть о войне. Ее можно назвать современной версией легенды об Одиссее или эпической повестью об извечной борьбе между Богом и Дьяволом. Это история о герое, преодолевшем полные опасностей просторы морей и сохранившем душу и телу, пройдя сквозь страшные беды и напасти; герое, взбежавшем преследования жестоких хищников, парящих над водой, и ядовитых гадов, скрывающихся в глубине; герое, открывшем для себя новый смысл жизни и смерти, и с триумфом вернувшемся домой.
   Арктические конвои Второй мировой войны, направлявшиеся в советские порты Мурманск и Архангельск, подвергались ударам с воздуха и из-под воды. Эти суда терзали бушующие волны и ослепляли снежные заряды; их путь пролегал среди айсбергов,, ледовых и минных полей.
   Переход неповоротливых, обледеневших судов, настолько загруженных боеприпасами, что их можно было бы назвать плавающими бомбами, сопровождался непрерывными атаками самолетов и кораблей противника, для которых они представляли собой на редкость легкую добычу. Суда, благополучно прибывшие в порт назначения, нередко попадали под град зажигательных бомб, сыпавшихся как сверкающее конфетти с мрачного северного неба, и гибли, объятые пламенем.
   Первым кораблем, прибывшим в северную Россию в начале войны, стал британский тральщик 'Эдвенчер', доставивший 1 августа 1941 года в Архангельск небольшую партию военного снаряжения. А первым союзным конвоем, отправившимся 21 августа 1941 года в Северную Россию из Хвальфьорда в Исландии и через десять дней прибывшим в Архангельск, стал конвой 'Дервиш' в составе шести британских и одного советского торгового судна. 29 сентября Исландию покинул первый из регулярных конвоев, получивших в королевских ВМС условное обозначение PQ, и через две недели ошвартовался в Архангельске. Другие союзники - американцы, канадцы, голландцы, норвежцы, поляки, французы (сражавшиеся под знаменами Свободной Франции), а также сами русские в кратчайшее время выделили суда для новых Арктических конвоев. Тем не менее, как свидетельствуют два британских историка: 'Конвои состояли из союзных торговых судов, главным образом американских и британских, экипажи которых могут гордиться тем, что вопреки всему тому, что они испытали и вынесли, их дух остался непоколебимым'.
   28 сентября 1941 года лорд Бивербрук и специальный посланник президента Рузвельта Аверелл Гарриман прибыли в Москву для обсуждения вопроса о том, как лучше организовать поставку грузов, необходимых СССР для ведения боевых действий. Согласно протоколу, подписанному 1 октября в Москве представителями США, СССР и Великобритании, англо-аыериканцы обещали немедленно отправить в Советский Союз оговоренное количество важнейших грузов с прибытием к месту назначения до 30 июня 1942 года Описывая процедуру подписания протокола, германский военно-морской историк замечает:
   'Лорд Бивербрук предоставил огромный перечень всего того, что могли поставить Соединенные Штаты и Великобритания, начиная от медикаментов, до истребителей-перехватчиков, каучука, джипов, танков, малых боевых кораблей, включая ежемесячные поставки 400 тысяч пар обуви. Затем лорд Бивербрук, матерый капиталист и газетный магнат, спросил коммунистического диктатора:
   - Вы удовлетворены?
   - Я вне себя от радости, - с энтузиазмом отозвался Сталин.
   После чего обычно сдержанный Максим Литвинов (советский посол в Соединенных Штатах) вскочил со стула и крикнул:
   - Теперь мы выиграем войну!'
   Конвойные поставки из США осуществлялись по трем маршрутам:
   1) с западного побережья Соединенных Штатов в советские порты на Дальнем Востоке: Владивосток, Петропавловск-на-Камчатке или Николаевск-на-Амуре. А оттуда по железной дороге в различные пункты назначения в западной части страны;
   2) через Атлантику и Персидский залив в порты Басра и Ормуз;
   3) через Атлантику, Северный Ледовитый океан и Баренцево море в порты Северной России: Мурманск и Архангельск. Протяженность маршрута, соединяющего Восточное побережье США с берегами Персидского залива, составляла 15 тысяч миль. Расстояние между Восточным побережьем и побережьем советского Дальнего Востока при следовании судов через Панамский канал составляло около 18 тысяч миль. В то время как расстояние между Исландией и портами Северной России составляло всего 1200-1500 миль в зависимости от времени года (зимний маршрут был короче, а летний длиннее).
   Полагая, что тихоокеанский маршрут может быть заблокирован японцами, а также принимая во внимание неудовлетворительное состояние железных и автомобильных дорог в Иране и связанные с этим обстоятельством сроки поставок, имевших критическое значение для СССР (двадцать дней при поставках через Владивосток и пятьдесят дней при поставках через Ормуз), Сталин отдал предпочтение третьему маршруту. Хотя это был наиболее опасный маршрут, но конвои, выходившие из Исландии, могли достичь пунктов назначения в России всего лишь через десять дней. Только когда потери Арктических конвоев стали чрезмерно большими, Сталин неохотно согласился с организацией поставок через Персидский залив. К концу войны около четверти грузов, полученных Советским Союзом, были доставлены по южному маршруту. (В конечном итоге для доставки грузов военного назначения из Соединенных Штатов во Владивосток советские власти выделили собственные суда. Почти половина грузов из США была доставлена таким образом).
   После подписания США августовского протокола, американские суда начали поставку всех видов грузов для Красной Армии приходившей в себя после успехов, достигнутых нацистами в ходе блицкрига июня 1941 года, когда около четырех миллионов германских солдат в составе 180 дивизий вторглись на территорию СССР. К 9 июля 1941 года в ходе стремительного наступления фашистских войск в Белоруссии ими были взяты в плен около 287 тысяч военнопленных. 8 сентября германские войска перерезали все наземные коммуникации, соединяющие Ленинград с остальной территорией Советского Союза; блокада этого города продолжалась 900 дней. К 20 октября войска вермахта находились на расстоянии сорока миль от самой Москвы. Посольства иностранных государств, ожидавшие неизбежной сдачи советской столицы, эвакуировались на восток в расположенный на Волге город Куйбышев (ныне Самара).
   В этот критический период поставки военного снаряжения, прибывшие арктическим маршрутом в Россию, стали жизненно важным подспорьем для советской военной экономики. 'Экономическое положение России было безнадежным, - вспоминает британский генерал Фуллер, - и если бы тогда в Архангельск не хлынул непрерывный поток англо-американских поставок, трудно сказать, смогли бы русские изменить в свою пользу фантастическую ситуацию, в которую Гитлер поставил их армии'14.
   В течение Второй мировой войны 40 союзных конвоев в составе 737 транспортных судов доставили свой груз в порты Северной России. Бомбы, артиллерийские снаряды, оружие, тринитротолуол, кордит, танки, самолеты, грузовики, джипы, локомотивы, кожа, покрышки, парафин, хлопок, алюминиевый лом, телефонный провод, авиационный бензин, каучук, шерсть, олово, продовольствие (включая 'Спам' - американскую тушенку) - все это доставлялось судами союзников, начиная с первых дней войны вплоть до ее окончания. Фактически эта жизненно важная транспортная артерия сыграла решающую роль в победе, одержанной Советским Союзом. 'В период с августа 1944 года по апрель 1945 года, - пишет германский вице-адмирал Руге, - 250 или более того судов доставили арктическим маршрутом свыше миллиона тонн военных грузов. Полученное русскими оружие, снаряжение и транспортные средства позволили им вооружить дополнительно 60 моторизованных дивизий, обеспечивших им не только численное, но и материальное превосходство на важнейших участках фронта. Таким образом, англо-американская мощь оказала также решающее влияние на ход наземных операций в Восточной Европе'.
   К концу войны размеры только американской помощи Советскому Союзу превысили сумму 11 миллиардов долларов. Хотя основной поток грузов, поставляемых союзниками, в конечном итоге прибывал в Россию по южному и восточному маршруту, но наиболее срочные их них отправлялись через арктические моря в советские порты Мурманск, Архангельск и Молотовск (ныне Северодвинск). Большая часть таких конвоев приходила в Мурманск, город, численность населения которого в начале войны составляла примерно 300 тысяч человек. Расположенный в 400 милях к северо-западу от Архангельска, Мурманск являлся единственным незамерзающим советским портом на Севере и конечным пунктом Октябрьской железной дороги. 'Союзники были твердо намерены пойти навстречу все более настойчивым просьбам советской России по расширению масштабов предоставляемой им материальной помощи. Они решили воспользоваться для этого большинством советских портов в Баренцевом и Белом морях. В свою очередь германское верховное командование было вынуждено пресечь эту жизненно важную артерию, питающую противника, пытаясь тем самым облегчить положение германских армий на Восточном фронте'. Подчеркивая, насколько большое значение имели Арктические конвои для советской военной экономики в целом, Руге приходит к заключению: 'Судьба Советского Союза в значительной мере зависела от того, насколько эффективно удалось бы Германии решить задачу по нарушению океанских коммуникаций союзников, по которым осуществлялись поставки военных грузов'. Советские официальные представители хотя и неохотно, но, в конце концов, признали исключительное значение Арктических конвоев для советской военной экономики. Вспоминая о банкете, устроенном советским военно-морским командованием в честь офицеров конвоя PQ-18, один из ветеранов торгового флота США замечает: 'Русские... со всей серьезностью заявили, что грузы, доставленные нашим конвоем PQ-18, помогли им прорвать блокаду Ленинграда'.
   Многие военные специалисты наших союзников часто рассматривают Северные конвои как наиболее опасные операции времен войны. Стоило судам покинуть американский порт, как они немедленно оказывались лицом к лицу со смертельной опасностью. В январе 1942 года командующий подводными силами Германии адмирал Карл Дениц отправил в поход к берегам Северной Америки в район, простирающийся от реки Св. Лаврентия до мыса Гаттерас, несколько подводных лодок с увеличенным водоизмещением серии IX. В то время многие американские торговые суда плавали без какой-либо защиты эскортных кораблей от возможного нападения противника. Капитаны просто надеялись, что их суда останутся незамеченными разведкой противника и смогут как-нибудь проскочить между вражескими субмаринами в порт назначения. Однако это удавалось далеко не всем. К лету 1942 года ежемесячные потери от действий вражеских подводных лодок у Восточного побережья Соединенных Штатов измерялись тысячами тонн. 'Торговые суда, курсировавшие вдоль Восточного побережья США в течение первых шести месяцев 1942 года, в буквальном смысле слова представляли собой живую мишень', - пишет капитан Артур Мур. 'Командование ВМС США рекомендовало соблюдать правила светомаскировки жителям всех городов и населенных пунктов на побережье, но этому противились местные лавочники, считавшие, что такие меры предосторожности помешают их бизнесу. Их нисколько не волновала судьба бедных моряков, силуэты судов которых ярко выделялись на фоне береговых огней... Мы никогда не забудем, что огромный урон судоходству у Восточного побережья США нанесли всего лишь пять или шесть подлодок, действовавших там в течение первых шести месяцев 1942 года'.
   Хотя Соединенные Штаты формально не находились в состоянии войны, к лету 1941 года президент Рузвельт дал согласие американским военным кораблям эскортировать конвои торговых судов до меридиана 26 градусов з. д., то есть западнее Исландии. 7 июля 1941 года военный контингент США фактически заменил британцев, выполняя функции союзных оккупационных войск в Исландии. Тем не менее, королеве кие ВМС по-прежнему несли на себе основную тяжесть миссии по сопровождению конвоев, направлявшихся из Исландии в Северную Россию. Советский флот предоставлял дополнительные эскортные силы на переходе от меридиана 30 градусов в. д. 'Ответственность за безопасное и своевременное прибытие конвоев лежала исключительно на кораблях Флота Метрополии королевских ВМС. Эти обязанности были сопряжены с защитой конвоев от линкоров, крейсеров, эсминцев и подводных лодок Германии, принимавших участие в этой игре, а также с прикрытием конвоев от высотных и пикирующих бомбардировщиков, вкупе с торпедоносцами люфтваффе'.
   Ощущению смертельной опасности, исходящей от внезапных атак противника, сопутствовали исключительно сложные погодные условия на всем протяжении северного маршрута. В мае на широте Нордкапа наступал двадцатичетырехчасовой полярный день. Непрерывные световые сутки создавали благоприятные условия для проведения союзниками воздушной разведки с целью обнаружения немецких самолётов. Но, с другой стороны, такие условия превращали конвоируемые суда в хорошо различимые и днем и ночью цели. Полярная ночь наступала в середине ноября и продолжалась до середины января. Отсутствие солнечного света давало судам конвоев определенные преимущества, поскольку темнота затрудняла атаки самолетов и подводных лодок противника. Поскольку в это время года кромка ледового смещалась к югу, то маршрут конвоя становился ближе к берегам верной Скандинавии. Протяженность маршрута сокращалась npимерно на 300 миль, но, несмотря на темноту, он по-прежнему оставался крайне опасным, поскольку конвои были вынуждены продолжать путь в зоне действия и в минимальной близости от аэродромов германской авиации, базирующейся на территории оккупированной Норвегии, расположенных в Ставангере и Бергене на юго-западе, в Будо, Бардуфоссе и Тромсе на северо-западе, в Банаке и Киркенесе на севе; побережье, и - наконец - на финском аэродроме в Петсамо. Последний находился всего в 60 милях к западу от Мурманска. Темноте сопутвовали продолжительные туманы, которых многие судоводители опасались даже больше, чем самого льда. Низкая соленость морской воды в этом регионе способствовала не просто замерзанию водяных брызг, а возникновению причудливых образований изо льда на палубе и надстройке Обледенение судов означало в конечном итоге дополнительное увеличение их веса, измеряемое буквально тоннами. 'Процесс обледенения, вызванный заливанием судна брызгами морской воды и оставленный без внимания, мог привести к значительному увеличению веса верхней части судна в течение длительного плавания, что уменьшало его устойчивость и вследствие этого более подверженным опрокидыванию'.
   Более того, штормы в этом регионе в зимние месяцы отличаются крайней жестокостью. Скорость ветра в Баренцевом море могла достигать восьмидесяти миль в час. Британский автор вспоминает: 'Трудно представить в полной мере тому, кто никогда не испытал на себе обжигающего полярного холода, какую нечеловеческую выносливость должны были проявить в таких условиях экипажи военных кораблей и торговых судов, участвующих в этих операциях. Эскортные корабли, непрерывно патрулировавшие вокруг конвоя, дрожа и содрогаясь, карабкались на вершины покрытых пеной волн, на какое-то время застывали в нерешительности, а затем проваливались в раскрывшуюся перед ними котловину у подошвы волны, а затем все начиналось сначала с изнурительной монотонностью. Орудия, боеприпасы, торпеды и глубинные бомбы покрывались коркой мгновенно замерзающих брызг, и для того чтобы сохранить их в готовности к немедленному применению в случае необходимости, требовалось вести непрерывную борьбу со льдом. Прикосновение к обнаженному металлу рукой без перчатки означало получение болезненного обморожения. Вес одежды, которую приходилось на себя надевать в обычно безнадежных попытках защититься от холода, был настолько велик, что в ней трудно было даже передвигаться, не говоря уже о том, чтобы нести многочасовые вахты. Лица офицеров и сигнальщиков, несущих напряженную вахту на открытом мостике, были исхлестаны неистовыми ударами снежной крупы и ледяного дождя, а на бровях, ресницах, носах и в бородах вырастали сосульки'. Пассажир, покинувший 12 января 1944 года вместе с конвоем JW-56A бухту Лох-Ив в Шотландии и направившийся в Кольский залив, так описывает жестокий шторм, с которым они столкнулись на пути в Исландию:
   'Поначалу это были просто серые дорожки воды, накатывающиеся на нас одна за другой; но не прошло и часа, как они превратились в огромные полосы, с грохотом обрушивающиеся на судно. Конвой рассеялся. Никто не отдавал такого приказания; нас просто разбросало волнами. В акробатической пляске водяных громад видимость упала до 100 ярдов. Ветер срывал с верхушек волн кипящую пену, наполняя воздух мельчайшими брызгами, напоминающими ледяной дождь. Шум ветра сделался похожим на завывание сирены электропоездов, проносившихся мимо один за другим на протяжении многих часов'. Бушующее море могло легко рассеять суда конвоя. 'Шторм продолжал неистовствовать, - вспоминает один американский моряк торгового флота. - Волны громоздились как горы, сила их ударов была настолько ужасной, что в корпусе нашего судна появились трещины в семи местах'. Зачастую конвоям приходилось иметь дело одновременно с яростными снежными зарядами и ледяными полями. 'Мы увидели айсберги размером с городской квартал', - пишет один из оставшихся в живых участников печально известного конвоя PQ-17. Другой ветеран из состава вооруженных команд рассказывает: '...к вечеру оказались у границы ледового поля... Лед был настолько плотным, что совершенно не было видно чистой воды, зато можно было полюбоваться отдыхающими на льдинах тюленями'. Действительно, арктические воды были настолько холодными, что моряк, оказавшийся в воде после гибели своего судна и не имеющий на себе специального резинового костюма, был практически обречен на гибель. 'Нам рассказали, что если мы окажемся в такой водице, - пишет моряк торгового флота, - то мы сможем продержаться в ней от силы одну-полторы минуты. Большинство моряков, которых не успевали быстро вытащить из студеной воды, умирали. В девяти из десяти случаев смерть от переохлаждения наступала настолько быстро, что если бы даже помощь пришла через одну или две минуты, было бы поздно. Около 500 моряков союзных флотов погибли в ходе Северных конвоев, известных также как Арктические или Мурманские конвои. Для тех же, кому удалось выжить, пребывание в ледяной воде не проходило без последствий: тяжкое обморожение почти наверняка означало опасность гангрены и последующей ампутации. Многие умирали от воздействия воды и холода в спасательных лодках, дожидаясь, когда к ним придут на помощь спасатели, в свою очередь подвергающиеся не меньшему риску. Более 600 моряков и одна женщина стюард оказались в плену противника и были брошены в концентрационные лагеря.
   Несмотря на постоянную угрозу смерти под бомбами, в пламени пожаров или в ледяной воде, моряки союзных флотов и их противники с германской стороны зачастую не питали друг к другу особой враждебности. Такое восприятие событий резко отличалось от тех чувств, которые испытывали их товарищи, сражавшиеся на сухопутном фронте. Арктическим конвоям сопутствовал особый драматизм в современной войне машин. Люди, управлявшие этими машинами, убивали других людей, не испытывая к ним враждебных чувств. Торговый моряк, плававший с конвоем PQ-16, утверждает: 'Я слышал, как несколько наших ребят рассказывали, что пилоты некоторых самолетов, выходя в атаку и поливая судно огнем из пулеметов, покачивали крыльями, как бы говоря: "Я не держу на вас зла, а просто делаю свое дело"'. Бывший судовой плотник, служивший на американском торговом судне, вспоминает: 'Мы не испытывали ненависти к немцам тогда, не испытываем ее и сейчас. Мы ясно понимали, что это были молодые люди, выполнявшие то, что им приказала делать их страна. Это были по-настоящему мужественные люди!' Моряки, которым посчастливилось благополучно добраться в Россию, ожидало здесь столкновение с культурой, иногда очаровательной и сердечной, иногда пугающей своей холодностью и приводящей в замешательство, а порой приводящей к комическим недоразумениям. Британский контр-адмирал Бучер описывает Мурманск как 'уничтоженный бомбами город, населенный черными тенями приведений, блуждающих в сумрачном свете среди снегов, погруженных в мертвую тишину, нарушаемую время от времени резкими звуками музыки государственной радиостанции'.
   Американский представитель - начальник отдела судоперевозок в Мурманске, обращаясь 8 августа 1942 года к группе соотечественников, характеризовал сложившуюся в городе ситуацию следующим образом:
   'Вам предстоит оказаться на берегу в стране, совершенно не похожей на любое другое место, где вам приходилось быть до этого. Эта страна перенесла все тяготы и лишения войны и ей необходимы наша помощь и сотрудничество. Вам придется находиться здесь достаточно долго, чтобы убедиться в том, что деньги здесь ничего не значат. Если бы это было не так, то у нас не было бы проблем. Эта часть страны удалена от источников снабжения. Но для каждого из вас найдется место для сна и достаточное количество неприхотливой пищи, чтобы сохранить здоровье. Но, к сожалению, помимо самого необходимого, вы вряд ли можете на что-то рассчитывать'.
   Время от времени между моряками торгового флота и военными моряками возникали далеко не дружеские отношения. Существовали также конфликты политического характера. 'В самом начале конвойных операций, - пишет ветеран военно-морских сил, - среди радистов на судах конвоев обнаружилось значительное число обладателей партийных билетов членов коммунистической партии. Речь идет о членах Коммунистической партии США - американских коммунистах... Они полагали, что их сразу отправят в Москву, где Сталин дожидается их как дорогих гостей, или что-то в этом роде'. Хотя Соединенные Штаты являлись союзниками Советского Союза, советская секретная служба (НКВД) тем не менее, не переставала досаждать иностранным морякам и тем русским, которые достаточно беспечно пытались поддерживать дружеские отношения с ними.
   В то же время американские моряки, оказавшиеся в портах Северной России, обычно обнаруживали искреннюю симпатию и уважение к простым русским, с которыми их сводила судьба. 'Одна из хозяек этого клуба по имени Таня, танцуя со мной, прижавшись щекой к щеке, пыталась обсуждать идеи Карла Маркса', - со смехом вспоминает ветеран торгового флота. 'Американцы в Мурманске вели себя очень дружелюбно по отношению к русским, - рассказывает бывший радист. - Русские платили им той же монетой. Нас связывали самые сильные братские чувства'. Отставной офицер ВМС США пишет: 'Говоря о своей военной службе в Мурманске во время Второй мировой войны, мне бы хотелось подчеркнуть, что они связаны с самыми приятными воспоминаниями. Все люди, с которыми мне приходилось иметь дело, проявляли настоящую любовь и подлинные дружеские чувства в отношении меня самого и Соединенных Штатов'. С ним соглашается другой бывший моряк, делясь своими впечатлениями: 'Я восхищался - и до сих пор восхищаюсь - русскими людьми за то, что они сделали во время этой войны'.
   Эти чувства были общими для русских и американцев. 'Советские люди с благодарностью воспринимали тот факт, что все эти грузы прибыли к ним из Соединенных Штатов, - утверждает бывший военно-морской атташе США в Мурманске. - Они, в частности, с особой благодарностью относились к тем морякам, которые отдали свои жизни ради того, чтобы доставить их сюда'. Его слова подтверждает торговый моряк, который пишет: 'Мы прошли сквозь туманы, минные поля айсберги и снежные заряды. Мы отбили все атаки врага с моря и с воздуха. И мы доставили свой груз'.
  
  
  
Джордж Сэндифорд
Заснеженные сопки
и мачты затонувших кораблей
   Не сомневаюсь, что моряки, пережившие Вторую мировую войну и хоть раз прошедшие на своих судах 'долиной падающих бомб', никогда не смогут забыть об этом. Я стал моряком торгового флота в 1943 году, когда мне было семнадцать лет, и мне всегда хотелось сходить в Мурманск, потому что такой рейс был самым трудным испытанием для моряка. К моменту, когда появилась такая возможность, мне было уже девятнадцать и довелось поплавать на четырех судах.
   Судно, на котором я плавал теперь, называлось 'Генри Уинкоп', типа 'Либерти', и принадлежало 'Юнайтед Фрут Компани'. Я был матросом 1-го класса и стоял на вахте во второй смене, с четырех до восьми. 'Уинкоп' был перегружен в нарушение всех требований. Наш груз состоял из танков 'Шерман', авиационных моторов 'Эллисон', высоких солдатских ботинок, яичного порошка, бессемеровского конвертера, плазмы крови (в специально изготовленном для нее холодильнике) и одежды, подаренной Красным Крестом. Палубный груз был представлен семью болдуиновскими локомотивами с тендерами. Общая стоимость груза оценивалась в 13,5 миллионов долларов.
   Только во время погрузки стало ясно, куда мы направимся дальше, поскольку маркировка ящиков выглядела довольно необычно. Когда это дошло до всех членов экипажа, двое из них тут же сбежали с судна. Тогда армейские власти выставили у трапа пару военных полицейских, чтобы остальные не последовали их примеру. Далеко не все горели желанием отправиться в Мурманск.
   Конвои в Россию уходили тогда с интервалом в пять недель. Мне выпало нести вахту на руле, когда ранним утром 7 ноября 1944 года 'Генри Уинкоп' покинул нью-йоркскую гавань, и мы направились в Гурок, Шотландия. Как обычно, больше всего приходилось опасаться подводных лодок и сопутствующих их появлению бомбежек глубинными бомбами, но на переходе не было потеряно ни одного судна.
   По прибытию в Гурок нам объявили, что сход на берег запрещен, поскольку в ближайшие дни заканчивается формирование очередного конвоя в Россию. Но оказалось, что у нас вышел из строя и нуждается в срочном ремонте холодильник парового котла. Из-за ремонта наше путешествие в Мурманск пришлось временно отложить.
   Мы вышли из Гурока 27 декабря и направились в Лох-Ив, где присоединились к остальным 32 судам конвоя и британским военным кораблям эскорта, в сопровождении которых нам предстояло пройти более двух тысяч миль, мимо берегов Норвегии, к устью Кольского залива и далее в Мурманск. На этом пути нам досаждала не только скверная погода но и висевший у нас на хвосте, державшийся на большой высоте германский самолет-разведчик 'Кондор'. Но немцам приходилось всякий раз убираться подобру-поздорову, когда с нашего эскортного авианосца поднимались в воздух истребители 'Вайддкэт'. Навсегда запомню, как мне довелось впервые увидеть взлет британского биплана 'Свордфиш'. Это напоминало сцены из фильмов о Первой мировой войне.
   Недалеко от Мурманска конвой разделился. Одна группа судов направилась в Архангельск, а другая в устье реки Колы. Я был потрясен картиной, открывшейся перед нашими глазами. Покрытые снегом промерзшие сопки и торчащие из воды мачты с обрывками такелажа множества затонувших судов. Это зрелище вызывало ощущение невольного уважения к мастерству германских пилотов.
  
   nbsp;
&
&
&
&
&
&
Джордж Сэндифорд
Заснеженные сопки
и мачты затонувших кораблей
&
&
&
&
&
&
&
&
&
  
Эрл Картер
Немного везения
  
   Когда я впервые пришел со своим судном в Архангельск, мне было двадцать два года и я служил матросом 1-го класса. Осенью 1944 года я оказался в приемной профсоюза моряков в Нью-Йорке, где подписал контракт о найме, и чуть позже прибыл на судно 'Фрэнсис С. Харрин-гтон', типа 'Либерти'. Это было не совсем обычное судно. Даже название у него было несколько своеобразным. Тот, кому оно обязано своим именем, прославился тем, что никогда не принимал участия в выборах. И это было единственное, о чем он мог безнаказанно поведать всему миру. Вот так наше судно и обрело свое имя - 'Фрэнсис С. Харринг-тон'.
   Что можно сказать о нашем экипаже? Далеко не все члены экипажа были американцами. У нас собрался народ со всех концов света. Здесь были филиппинцы, один араб и прочие - самые разные национальности. Для себя я открыл, что ФБР имеет своих информаторов или пытается ими обзавестись на каждом судне, идущем в Россию. Среди членов нашего экипажа таких было двое. Они должны были докладывать обо всем, что видели, и сообщать имена тех, кто проявляет интерес или обнаруживает какие-либо симпатии к русским. Один из них жил со мной в одной каюте, а второй был судовым казначеем. Я слышал, что ФБР проявляло особый интерес к вербовке судовых казначеев, поскольку у них находились судовые роли и сведения обо всех матросах и офицерах.
   В октябре 'Харрингтон' вышел из Нью-Йорка и направился в Балтимор, где мы взяли на борт самый разнообразный груз. В наших трюмах оказалось огромное количество резиновых покрышек, бомб и танков - не таких как 'Шерман', а поменьше. Мы везли также огромные рулоны кожи, которая, как нам сказали, пойдет на изготовление солдатских ботинок. А помимо этого ящики и коробки с неизвестным для нас содержимым.
   На верхней палубе находился самый любопытный груз - локомотивы и огромные товарные вагоны с электрооборудованием - так называемые 'самогенерирующие генераторы'. Говорили, что русские нашли для них широкое применение. К тому времени немцы уже отступали из Советского Союза. Началось это у Сталинграда, а теперь они пятились к прежней государственной границе. Немцы практически полностью разрушили все городское хозяйство на захваченной территории. Товарные вагоны со своим содержимым должны были обеспечить электроэнергией советские деревни, оставшиеся без света - это были портативные электростанции.
   На палубе находилась еще одна небольшая интригующая вещица -гигантский ящик с детонаторами бомб, высотой в 6 футов (около 2 метров), занимавший площадь около 6 квадратных футов (около 2 квадратных метров). У матросов вошло в привычку забираться на этот ящик и сидеть на нем, свесив ноги, пока кто-то не сказал: 'Думаю, ребятки, то, что вы делаете, не совсем удачная затея', - и растолковал им, что находится внутри этого ящика. После этого моряки держались от него подальше.
   В конце октября мы присоединились к конвою, отправлявшемуся из Балтимора прямо в Шотландию. В этом конвое насчитывалось, пожалуй, от тридцати до сорока пяти судов. Насколько помнится, сопровождали нас американские корабли. Полагаю, что в составе сил эскорали в интересное положение - в корпусе 'Харрингтона' была обнаружена большая пробоина. Чем она была вызвана, бомбой или торпедой, не знаю. Все это произошло ночью, и никто не знал, что произошло. Это могло быть все что угодно: торпеда, мина или еще что-то в этом роде.
   Тем не менее, мы вошли в залив Ферт-оф-Клайд, откуда нас отвели и поставили в док 'Принсесс' в Глазго. Здесь нам должяы были заменить листы корпусного набора на поврежденном борту судна. Мы провели в Глазго несколько недель, пока рабочие этим занимались.
   Это бы а конец зимы. Американцу Глазго мог бы показаться скверным местечком из-за своей погоды, но. похоже, что англичане так не считали. Здесь постоянно шли дожди и было довольно холодно. Несмотря на это, шотландцы меня просто очаровали. Мне показалось, что это исключительно добросердечные, и - вопреки всем шуткам относительно их прижимистости - очень щедрые. На Рождество или Новый год точно не помню, я отправился на сто сорок шестое представление оперы Генделя 'Мессия', состоявшееся в Глазго. Вокруг здания, где шло представление, сыпались вражеские бомбы, но никто из слушателей не встал и не вышел из зала, настолько это было привычным для шотландцев.
   Многие моряки считали, что Глазго очень занятное место. Здесь процветала проституция и было очень много дешевых проституток. Конечно же, можно было выпить где угодно, хотя определенные трудности с крепкими напитками все же возникали, поскольку существовали ограничения на количество отпускаемого в одни руки спиртного. Как понимаете, алкоголь был продуктом, имеющим военное значение. Но мне очень повезло. Когда мы стояли в Глазго, я снял квартиру, где моими соседями оказались три девушки. Это был самый счастливый период в моей жизни. Приятель одной из девушек работал на предприятии, где занимались разливкой виски 'White Horse', и каждый вечер возвращался домой с двумя бутылками виски, спрятанными в карманах пальто. Так что я лично имел неограниченные возможности разжиться спиртным и не без сожаления покинул Глазго.
   В первую неделю января 1945 года 'Харрингтон' вышел из Глазго и перешел в Лох-Ив, где формировался конвой, и после двухдневной стоянки снова оказался в море. Мы не знали, куда направляется наш конвой, сведения об этом хранились в опечатанных конвертах. Мы знали, что идем в Россию, но не имели точного представления, в какое именно место. На самом деле, по-моему, даже капитаны оставались в неведении относительно цели нашего похода, перед которым все они были приглашены на конференцию, проводившуюся на борту военного корабля. Только в открытом море они имели право вскрыть полученные конверты и узнать маршрут и конечный пункт назначения.
   Во всяком случае, наше путешествие не было отмечено какими-либо интересными событиями. Погода стояла холодная, но хорошая. На своем пути мы не забирались севернее острова Медвежий, но держались подальше от берегов оккупированной немцами Норвегии. Когда мы добрались до места, где конвой обычно ложится на курс, ведущий в Мурманск, от нас отделилась половина судов и направилась в Архангельск. Мы тоже оказались в этой группе.
   Первое столкновение с противником произошло тогда, когда наши суда подходили к горлу Белого моря. Нас обступили со всех сторон многочисленные льдины. На этом участке конвой находился под охраной советских военных кораблей - эсминцев и корветов. Неожиданно советский эсминец начал кружить вокруг нашего судна, сбрасывая как сумасшедший глубинные бомбы. Естественно, всех нас разбирало любопытство, какого черта он это делает. Машинисты поспешно высыпали на палубу, поскольку ребята решили, что мы уже тонем, из-за сильной вибрации и невероятного грохота, вызванного разрывами глубинных бомб буквально в нескольких ярдах (метрах) от нашего судна. Через пятнадцать или двадцать минут непрерывной бомбежки, над водой, на расстоянии менее сотни ярдов (менее ста метров) по корме, показалась германская подлодка, вначале нос, а затем и остальные части надстройки. Ее буквально выбросило на поверхность взрывами глубинных бомб. Экипаж советского корабля немедленно открыл по ней артиллерийский огонь из своих 6-дюймовых орудий, и разнес ее к чертовой матери. В воздух полетели куски боевой рубки, из корпуса субмарины хлынул соляр. Мы не заметили оставшихся в живых, только соляр и обломки металлического корпуса.
   Позже нам рассказали, что это была обычная уловка германских подводников, которые подныривают под торговые суда и держатся под ними, повторяя все их маневры. Так они дожидаются наступления ночи, а затем всплывают на поверхность и топят всех подряд. В нашем случае русским удалось обнаружить и потопить хитреца[58].
   Мы вошли в Белое море и прошли на юг к устью Северной Двины, на которой стоит Архангельск. Здесь мы столкнулись с серьезными навигационными проблемами. Двина была настолько сильно забита льдом, что мы могли подниматься вверх по реке только за русским ледоколом. Перед нашими глазами открывались бескрайние картины бесплодной равнины, покрытой снегом и льдом. Затем мы миновали Архангельск и направились в Молотовск. Когда мы проплывали мимо Архангельска, то видели русских, стоявших в ожидании на льду замерзшей реки на расстоянии нескольких метров он нашего судна. Буквально через минуту после нашего прохода лед за кормой сомкнулся, и люди тотчас же продолжили свой путь через реку. У нас было ощущение, что реку тут же сковало льдом вновь. Должно быть, температура воздуха была градусов тридцать пять - сорок ниже нуля.
   На исходе ночи мы добрались до Молотовска, после чего затратили уйму времени и сил, пытаясь подвести судно к причалу, путь к которому преграждали большие льдины. Прожекторы, установленные на причале, направили на судно, а русские рабочие сошли на лед и принялись окалывать лёд вокруг нас. Они трудились с большим энтузиазмом, пытаясь проложить путь судну среди льдин и помочь подойти поближе к причалу. Наконец, после многочасовой напряжённой работы им это удалось.
  
  
  
Контр-адмирал Сэмюель Б. Фрэнкел
Воспоминания о военном времени,
проведенном в Мурманске
  
   Многие умерли с тех пор, как закончилась Вторая мировая война и ушли в прошлое события, связанные с историей Полярных конвоев. Мне довелось служить в Мурманске с 1941 по 1944 год в качестве помощника военно-морского атташе и официального представителя Управления морских перевозок военного времени. Мне приходилось иметь дело с самыми разнообразными людьми, начиная от магнатов-судовладельцев и включая агентов, консулов, врачей, священников, кредиторов, представителей морской администрации, служащих среднего звена и руководителей различных советских учреждений. И меня никогда не покидало ощущение, что все эти события происходили совсем недавно, будто вчера.
   Я родился в городе Цинцинати, штат Огайо, 14 июля 1905 года, но провел все свое детство на Стейтен Айленде. В 1925 году я поступил в Военно-морскую академию и через четыре года закончил ее. Молодым офицером начал службу на крейсере, на котором совершил поход в Никарагуа в 1930 году для обеспечения проведения избирательной кампании в этой стране. Никарагуанцы обратились тогда к нашему правительству с просьбой принять участие в этом событии для предупреждения возможных нарушений. Выборы прошли спокойно, и у нас не было никаких особых претензий к местной администрации. Крейсер "Трентон", на котором я служил, только что вернулся из Китая, где он находился в качестве стационера[59]. На этом корабле я провел около полутора лет, все это время он нес службу у Восточного побережья США. Затем меня направили в Пенсаколу для обучения пилотированию самолетов, где я провел около шести месяцев. В конце концов мне объявили, что хорошего пилота из меня не выйдет, наверное, потому что мой инструктор разбился накануне того дня, когда я должен был сдать экзамен по управлению самолетом, и я вел себя слишком нервно.
   В 1931 году я отправился из Пенсаколы в Китай, где провел три года на борту крейсера "Хьюстон" - флагманского корабля нашей эскадры в этих водах. В то время, когда мы здесь находились, у нас было несколько студентов, изучавших русский язык в Китае. Обычно наши суда весной и летом крейсировали у побережья Китая, а зимой у берегов Манилы. Но мы большую часть времени провели в плавании в районе Шанхая, Циндао и Чифу. Здесь находился довольно многочисленный контингент наших войск.
   В Шанхае несколько членов экипажа занимались изучением русского языка, хотя это происходило довольно неформально. Занимались с ними в основном русские белоэмигранты, вынужденные покинуть Харбин после революции в России. Так получилось, что, будучи молодым лейтенантом, я написал письмо в Министерство ВМС, высказываясь в том роде, что, по моему мнению (как это было наивно с моей стороны!), нам следует в ближайшее время признать СССР, а когда для этого наступит время, я с удовольствием займусь изучением русского языка в Москве. Примечательно, что Соединенные Штаты на самом деле признали СССР в 1934 году. Кто-то наверху вспомнил, что какой-то юнец обращался к ним с письмом и ему был дан ход.
   Сразу после установления дипломатических отношений с СССР нашим военно-морским атташе в Москве был назначен Дэвид Ниммер, офицер морской пехоты. В своем ответном письме он высказал мнение, что Москва это не то место, где можно заниматься изучением русского языка, поскольку русские не хотят разговаривать с иностранцами. Для этого лучше подойдет что-то другое, например, Румыния или Таллинн в Эстонии, или Рига в Латвии, куда англичане направляли для изучения русского языка своих военнослужащих и чинов индийской полиции.
   Согласно полученному распоряжению, я прикомандировывался к нашему военно-морскому атташе в Берлине, поскольку он мог решить вопрос о моем назначении в Ригу. Так оно и вышло. Меня и еще одного студента отправили в Ригу сроком на два года, с тем чтобы мы вернулись оттуда, овладев русским языком. Никаких других указаний и инструкций у нас не было. С этим мы и отправились в Латвию. Проконсультировавшись с англичанами, мы узнали, как у них поставлена учеба. Выяснилось - очень неформально, без какого-либо специального обучения. Мы просто перебрались на это время в русские семьи. Мой приятель устроился в семье немцев из Поволжья, а я в настоящей русской семье. В это время, конечно, Латвия все еще сохраняла свою независимость, но все, кому было больше тридцати, свободно говорили на русском и немецком.
   Я покинул Ригу и вернулся домой в 1938 году и получил назначение на должность артиллерийского офицера на новом эсминце. Скоро я совершенно забыл о том, что знаю русский язык. Но когда в 1941 году началась война между гитлеровской Германией и сталинской Россией, в управлении кадров ВМС заглянули в послужные списки и обнаружили, что на флоте есть семь офицеров, владеющих русским языком, двое из них оказались непригодными по своим психологическим качествам для выполнения предстоящей миссии. Остальные же получили немедленное назначение в Россию на различные должности. Вот так, благодаря упомянутым выше обстоятельствам, я оказался в Мурманске.
   В сентябре 1941 года я покинул США на борту судна с названием "Виль д'Анвер", которое буквально за день до отплытия еще носило имя "Америкен Банкер". Под этим новым именем оно было внесено в морской регистр Бельгии. Многие суда, отправлявшиеся в Россию до официального вступления США в войну, были американскими, но плавали под флагами других стран. В частности, большая часть грузов из США в это время отправлялась на судах под панамским флагом, следовавших из Нью-Йорка в Архангельск.
   "Виль д'Анвер" представлял собой грузовое судно водоизмещением около 5 тысяч тонн. За исключением меня самого, старшего писаря и лейтенанта армии США Джеймса Босвелла, на борту этого судна не было ни одного американца. Нас перевозили как "представителей фрахтовщика". В данном случае под таковыми подразумевались пассажиры, не внесенные в судовую роль. Что касается основного груза, то он представлял собой примерно 12 самолетов с запасными частями к ним; около двух сотен грузовиков в разобранном виде и запасные части к автомобилям; а также около четырех тысяч цилиндрических контейнеров с толуолом (топливная присадка для повышения октанового числа бензина). В довершение всего мы везли некоторое количество авиабомб: 100-фунтовых, 500-фунтовых и 1000-фунтовых. Последние перевозились в разоруженном состоянии, отдельно от детонаторов и взрывателей. Кроме того, в трюмах находился смешанный груз, включая примерно 400 тонн кожи, автомобильные камеры и покрышки, парафин, хлопок, алюминиевый лом и немного авиационного бензина.
   Куда направлялось судно не являлось секретом, за исключением того, что название порта, где мы должны были встать под разгрузку, было известно только тем, кто имел возможность ознакомиться с коносаментом, на котором это место было ясно указано. Все контейнеры на борту, за исключением принадлежащих лично нам, имели маркировку, указывающую на то, что они должны быть доставлены в Москву, СССР. Не стоит сомневаться, что любой проявивший интерес к нашему судну или его грузу мог узнать, что он из себя представляет и для кого предназначен.
   "Виль д'Анвер" вышел из Нью-Йорка и направился в Рейкьявик, чтобы присоединиться к остальным судам конвоя: один из первых конвоев в Россию. Как я полагаю, это была вторая группа судов, отправленных по такому маршруту. Они тогда даже не имели условного обозначения. Переход прошел без каких-либо проблем: немцы еще не проявили должной организованности. Из Рейкьявика конвой направился в Архангельск. Конечно же, вход в Белое море был тогда открыт.
   Поскольку существовала опасность захвата немцами Москвы, то все посольства зарубежных стран перебрались в Куйбышев. Об этом мы узнали только оказавшись в Архангельске, и потратили уйму времени на то, чтобы добраться до американского посольства, совершив путешествие вниз по Волге на битком набитом пароходе, тащившем за собой баржу.
   В Куйбышеве я провел около месяца, прежде чем было принято решение о нашем отъезде. Так получилось, что англичане пожаловались на то, что у них нет надлежащего контроля над капитанами судов, а это были в основном американские суда, плававшие под флагами разных стран. Поэтому им хотелось, чтобы кто-то в Мурманске взял на себя вопросы защиты интересов США в этом порту и помог им в создавшемся затруднительном положении.
   Мурманск представлял собой большой рыболовный порт. Здесь имелась глубокая гавань, а по обоим берегам залива поднимались скалистые сопки. Проникнуть сюда было довольно сложно. Немцам ни разу не удалось добиться успеха во время своих попыток выйти на подступы к Мурманску, окруженному болотами и сильно пересеченной местностью. Высадка десанта в этих местах выглядела такой же сложной операцией, как если бы они попытались провести ее где-нибудь в Финляндии. Один советский морской офицер рассказал мне, что 4 июля 1942 года немцы готовились к массированному наступлению на Мурманск с использованием большого количества танков, но эта затея так и не была осуществлена.
   В Мурманске шутят, что здесь девять месяцев зима, а остальное время держится плохая погода. Из-за постоянных немецких бомбежек мы считали отличной погодой те дни, когда солнце не появлялось из-за туч. Но здесь никогда не было по-настоящему холодно. Все время, пока мне пришлось находиться в этих краях, я даже не видел льда, за исключением небольших льдин. Благодаря Гольфстриму залив никогда не замерзал. В Архангельске условия были намного лучше, но зато здесь было намного холоднее, чем в Мурманске. Архангельск был ближе к Москве и источникам снабжения. К тому же он был гораздо больше. Иностранцы для местных жителей считались привычным явлением, поскольку их суда часто приходили сюда за лесоматериалами. Исторически Архангельск был куда теснее связан с Западом, чем Мурманск.
   В то время в Мурманске было очень много приезжих. Моим соседом по дому был архитектор, занимавший здесь высокую партийную должность. Больше всего на свете он хотел вернуться домой в Ленинград к своим архитектурным проектам. Мы стали с ним хорошими друзьями. Жена у него была родом из Карелии, а еще у него подрастала светловолосая дочурка, в которой он души не чаял. Как-то он сильно простудился, и мне удалось достать для него немного пенициллина на одном из наших кораблей, после чего наша дружба стала еще крепче. В довершение всего я привозил ему свежие номера американского "Архитектурного журнала". Было очень интересно посетить его кабинет. От него можно было, например, услышать: "Дайте ему две тонны". Это означало, что мне нужно выдать две тонны сахара. Этот парень был очень влиятельной фигурой в Мурманске.
   Недалеко от города находились рудники, на которых добывали главным образом апатиты и никель. Апатиты использовались для производства удобрений. От Мурманска до рудников расстояние было около ста миль или что-то около того. Транспортировка руды являлась для русских большой проблемой, так как у них хватало других забот. Все перевозки осуществлялись по железной дороге, проложенной в зоне вечной мерзлоты. Во время путешествий на поезде в летнее время можно было из окна последнего вагона видеть, как рельсы погружаются в трясину и вновь появляются на поверхности.
   Домов в Мурманске было немного и большинство из них деревянные. Каменные дома в городе тоже были - в основном недавней постройки и, как правило, многоквартирные. Несмотря на повреждения от бомбежек, русские не утруждали себя ремонтом жилищ во время войны, принимая во внимание постоянные немецкие бомбежки, которым подвергался Мурманск. Самолетам противника, базировавшимся на аэродромы в районе финского города Петсамо, требовалось всего лишь десять минут полетного времени, чтобы оказаться над Мурманском. Эти операции не представляли собой чего-то сложного. В начальный период войны немцы бомбили город обычно днем. Традиционно утром появлялся самолет, занимавшийся фотосъемкой, а около полудня начиналась бомбежка. При этом немцы редко высылали на эти операции больше 6-7 самолетов одновременно.
   У противника было много самолетов Ju-87 "штукас". По-моему они могли нести две бомбы, закрепленные под крыльями, а при заходе на цель открывали огонь из пулеметов. Это были специально сконструированные пикирующие бомбардировщики. Иногда они появлялись ночью или когда стояла плохая погода. При этом держались, как правило, на большой высоте, а бомбы сбрасывали куда попало. Может быть, просто для того, чтобы от них избавиться. "Штукас" производили неприятное пугающее впечатление. У них были специальные устройства на крыльях, издававшие свист и другие отвратительные звуки; все это сливалось в дикий визг, как будто на вас набрасывалась целая стая демонов. Иногда их удары были довольно точными.
   Интенсивность бомбежек возрастала с приходом конвоев в порт. Немцы бомбили суда, стоящие у пирсов, или охотились за ними у входа в Кольский залив. Позднее русские получили некоторое количество зениток для усиления противовоздушной обороны Мурманска. Нельзя сказать, что огонь зениток отличался высокой точностью. Орудийные расчеты укомплектовывались в основном мужчинами. Кроме того, русские использовали в целях ПВО аэростаты. В результате этих усилий немецкие бомбежки стали менее точными, а пилоты люфтваффе старались выбирать цели в городе, хотя они и не являлись для них основными объектами.
   Вражеские бомбардировщики сбрасывали множество зажигательных бомб, вызывавших большую тревогу у населения. Зажигательные бомбы хранились в специальных капсулах, которые раскрывались при падении. Можно было увидеть, как они сыплются вниз, прямо как конфетти. Бомбы могли вызвать возгорание крыш, но на чердаках дежурили люди, вооруженные корзинами с песком, в которых они тушили эти "зажигалки". В конце концов немцы придумали снаряжать зажигательные бомбы дополнительными взрывными устройствами, приводившимися в действие спустя некоторое время после возгорания. Так что русским приходилось проявлять особую осторожность в борьбе с зажигательными бомбами.
   Конечно же, можно было укрыться в бомбоубежище, но они были не очень хорошими. Я предпочитал им щели-укрытия. Ни одно из имевшихся бомбоубежищ не могло спасти от прямого попадания бомбы. Жертвы среди гражданского населения были главным образом среди тех, кто погиб в бомбоубежищах. Толщина укрытия в скальном грунте в большинстве случаев не превышала 5 футов (т. е. около полутора метров) или это были подвалы обычных жилых зданий.
   Время от времени, ребята, чьи родители были заняты на работе, приходили к нам в "бомбоубежище", устроенное в подвале нашего дома. Я старался заботиться о них и раздавал им конфеты.
   18 июня 1942 года в Мурманске одиннадцать раз объявлялась тревога, и пять раз город подвергался вражеским бомбежкам. На него были сброшены тысячи зажигательных и фугасных бомб. В довершение всего оказался выведенным из строя водопровод, и в результате пожаров было уничтожено 35% городских зданий. На следующий день город и его окрестности немцы бомбили дважды. Несмотря на то, что с пожарами, возникшими накануне, удалось справиться, тысячи местных жителей - около половины населения города - были эвакуированы в глубь России. С 24 по 26 июня немцы сделали шестнадцать авиационных налетов на город. Немецкие самолеты легко преодолевали советскую противовоздушную оборону, а затем бомбили, что хотели. Русские не могли поднять в воздух достаточное количество истребителей днем и не располагали ночными истребителями для предупреждения ночных налетов противника. Я тогда думал, что все это дело времени и связано с тем, что покамест причалы пустуют. Вражеские самолеты разбрасывали листовки, в которых немцы обещали стереть Мурманск с лица земли к концу месяца. Но этого так и не случилось. Тем не менее, к 4 июля от города осталась всего лишь треть зданий. По иронии судьбы сами причалы практически не пострадали.
   Наряду с проблемами, связанными с воздушными налетами на город, большую часть моего времени отнимали трудности с организацией разгрузки наших судов, приходивших в составе конвоев. Бомбардировщики представляли для последних намного большую опасность, чем подводные лодки. В начале войны действия германских подводных лодок у нашего Восточного побережья имели ужасные последствия. Но мы сумели вполне успешно справиться с этой угрозой, благодаря принятию на вооружение более совершенных гидроакустических станций и глубинных бомб. Но больше всего мы опасались торпедоносцев противника. На вооружении у немцев были самолеты He-47 ("Хейнкель"), окрашенные в черный цвет с оранжевыми полосками на кончиках крыльев. Они могли летать очень низко над водой и довольно точно поражали выбранные ими цели. Промахи случались редко. Как я думаю, все суда перевозили взрывчатку в носовых трюмах. И если немцам удавалось добиться точного попадания, то судно взлетало на воздух.
   Самые большие потери связаны с конвоем PQ-17. Мы потеряли двадцать три судна из тридцати одного. Это было на самом деле ужасно. Я должен был позаботиться об оставшихся в живых, накормить их и устроить на берегу. Некоторые из моряков остались в одном нижнем белье. Всех их можно было считать героями.
   Плохие погодные условия были на руку конвоям, но при этом лишали их ряда преимуществ. Туман мог укрыть их от атак авиации и подводных лодок. Обычно туман держался у поверхности воды. Большая опасность возникала в связи с тем, что в условиях плохой видимости торговые моряки не могли удержать свое место в походном ордере. Им было также очень трудно быстро менять скорость хода. Впередсмотрящие мерзли, укутывались потеплее и быстро уставали. Бдительность в течение первого часа двухчасовой вахты была высокой, но затем также довольно быстро падала. Торговые моряки боялись столкновений с другими судами, и на самом деле несколько таких инцидентов имели место. В британском флоте имелись специальные траулеры, сопровождавшие конвой и предназначенные для спасения людей, оказавшихся в воде и для оказания им неотложной помощи. Много моряков с потопленных судов удалось спасти именно таким образом.
   Что касается ледовых условий, то наиболее опасным временем для судов конвоев являлась весна, когда начиналась подвижка льда. Граница сплошного ледяного покрова проходила, огибая нижнюю оконечность острова Медвежий. Когда конвой PQ-17 получил приказание рассеяться (а это случилось, когда англичане решили выследить германский линкор "Тирпиц", предоставив конвой самому себе), капитаны некоторых судов направились прямо на север и добрались до границы сплошного ледяного поля. Они вошли прямо в лед и выкрасили борта, обращенные в сторону моря, в белый цвет. У них было много муки и они решили воспользоваться ею для маскировки. На других судах ставили на корме банку с соляром и поджигали при появлении немецких бомбардировщиков. Густой черный дым должен был убедить пилотов в том, что судно уже подбито.
   Многие суда конвоя добрались до Новой Земли в районе пролива Маточкин Шар. Этот пролив проходит между двумя островами и соединяет Карское море с Баренцевым. В связи с этим вспоминается, в частности, один эпизод. Судно с названием "Сити оф Уинстон Салем" село на мель в местечке под названием Гусиный Нос. Русские сообщили англичанам, что на этом судне находится особо ценный груз, американцы его трусливо оставили, вооруженные команды вынули затворы из орудий и выбросили их за борт. Теперь судно брошено на произвол судьбы и на растерзание самолетам и подводным лодкам противника, преследующим конвой. Меня попросили разобраться в этой ситуации.
   Я вылетел туда на летающей лодке, принадлежавшей советскому адмиралу Папанину. Самолет был нагружен до предела дополнительными емкостями с топливом. Наконец мы добрались до места и приводнились недалеко от судна. К этому времени русские уже успели подвести к нему каботажный пароход под названием "Диксон", на который смогли выгрузить часть палубного груза, для того чтобы уменьшить осадку судна. Американцев взяли под свою опеку русские мальчишки, ежегодно занимавшиеся здесь сбором гусиного пуха и яиц. Вот этими яйцами они и кормили американских моряков.
   По счастью, оказалось, что герметичность верхних трюмов не нарушена, и я предложил, что если мы заведем якорь на глубину и вымолим у Господа Бога благоприятный ветер и высокий прилив, то судно сможет самостоятельно сойти с мели. Так оно и вышло. Дальше мы проследовали своим ходом под защитой нескольких советских кораблей, не встретив на своем пути никаких помех. Довольно быстро суда оказались вблизи береговой черты и отправились в Молотовск. Когда до причала оставалось каких-то три метра, лоцман посадил судно на мель и судну опять пришлось дожидаться высокого прилива[60].
   Большая часть грузов, доставленных судами конвоев в Мурманск, немедленно пускалась в дело. Большая часть танков, находившихся на вооружении Красной Армии, производилась России. Мы доставили русским некоторое количество танков, но их было не очень много. Зато мы привезли много локомотивов, железнодорожных рельсов и других подобных грузов. Нам пришлось переоборудовать свои локомотивы, чтобы они могли использоваться на советских магистралях, имевших другую ширину колеи. Локомотивы строились с расчетом на другие параметры колеи или таким образом, чтобы их можно было легко переоборудовать для использования на российских железных дорогах.
   Поначалу доставка локомотивов в Мурманск проходила с трудом, поскольку у русских не было подъемных кранов необходимой мощности, чтобы выгрузить их на причал. Крановщиками у русских работали женщины, отлично справлявшимися с таким ответственным делом. Так вот, эти женщины придумали так называемые "весы", в качестве плеча которого использовалась балка, позволяющая использовать одновременно два крана. Осторожно, шаг за шагом, они переносили таким образом локомотивы на причал. Для предупреждения рывков к локомотиву прикреплялся стальной трос, второй конец которого заводился за мачту. На одном из судов русские мачту все-таки сломали. В конечном итоге англичане построили специальное судно для выгрузки локомотивов. Его привели в Мурманск, и проблема была решена.
   Как я говорил, первоначально меня прислали в Мурманск главным образом потому, что у англичан возникли трудности в работе с судами, плававшими под чужим для них флагом. Капитаны игнорировали совещания с ними, предпочитая договариваться непосредственно с русскими и действуя в таком же духе во всем остальном. Американские моряки по разным причинам иногда попадали в затруднительное положение. Если говорить в целом, то они и сами неплохо справлялись с такими проблемами. Местное население в Мурманске очень хорошо относилось к американцам. Англичан же русские недолюбливали, главным образом потому, что чувствовали высокомерное отношение с их стороны. Среди британских переводчиков было много детей белоэмигрантов, которые, как казалось русским, тоже относились к ним пренебрежительно. Но русские хорошо понимали, что все материалы, приходящие к ним, доставляются из Соединенных Штатов и, в частности, высоко ценили то, что американские моряки рискуют из-за этих материалов своими жизнями, и многие из них уже погибли.
   Рейсы в Мурманск были опасным занятием, и моряки получали повышенное жалование. Этот вопрос специально обсуждался с профсоюзом торговых моряков. И всякий раз, когда они подвергались воздушному нападению, то получали дополнительную компенсацию. Русские тоже хотели поощрить моряков, участвовавших в конвоях. Поскольку рубли почти что ничего не стоили, я смог убедить русских выплачивать премии в долларах, что они и делали в течение некоторого времени. Офицеры из состава вооруженных команд не получали ничего, а ведь они рисковали не меньше остальных. Время от времени моряки торгового флота по своей инициативе собирали деньги вскладчину для личного состава вооруженных команд. На самом деле, среди моряков торгового флота большинство были замечательными людьми, щедрыми и отважными. Многие из них отдавали весь свой заработок друзьям из вооруженных команд, ведь сражались они не ради денег. У всех было одно желание - победить в этой войне.
   Я предоставил морякам торгового флота привилегии, которые они не могли бы получить на своей службе. Некоторые из них пытались установить тесные отношения с русскими девушками с самыми серьезными намерениями. Мне приходилось рассказывать им о тех проблемах, которые повлечет за собой подобное решение. Кроме того, пришлось навести справки об этих девушках для выяснения - все ли в порядке в этом вопросе. Никто из моряков так и не женился на русской. Только одна девушка вышла замуж и уехала в Соединенные Штаты, а ее мужем стал офицер, служивший под моим началом. Девушка была на редкость замечательной личностью. По профессии она была врачом и занималась лечением моряков, плававших в конвоях. Должен отметить, что в моей группе не было проблем, связанных с появлением детей вне брака.
   Конечно же, не обошлось без ложки дегтя в бочке меда. В самом начале конвойных операций среди радистов на судах конвоев обнаружилось значительное число обладателей партийных билетов членов коммунистической партии. Речь идет о членах Коммунистической партии США - американских коммунистах. На первых порах это была добрая половина специалистов данной категории личного состава. Скорее всего, они оказались в центре особого внимания агентов советской разведки, поскольку имели доступ к средствам связи. Они полагали, что их сразу отправят в Москву, где Сталин дожидается их как дорогих гостей, или что-то в этом роде. "Вот он - американский коммунист! Настал его звездный час!" - думали они. Но русские совершенно не обращали на них внимания, особенно девушки. Не вызывает сомнения, что русские смотрели на них как на изменников. Кончилось тем, что практически все радисты с досады разорвали свои партийные билеты в клочья. У них не было никаких преимуществ по сравнению с остальными. Фактически они пользовались даже меньшими льготами.
   От моряков, не проявивших себя с лучшей стороны, мы избавлялись практически сразу. В частности, на одном судне служили вместе два брата, считавших себя крутыми парнями. Они пытались запугать остальных членов экипажа, включая капитана, угрожая им ножами и пользуясь другими подобными приемами. Они устроили настоящий притон на борту судна, и их товарищи обратились ко мне с жалобой на них. Я разобрался в этом деле и убедился, какие это отвратительные субъекты. В конечном итоге они были отправлены в наручниках в Исландию. Эти действия по существу не были законными, но я чувствовал, что иначе поступить нельзя, поскольку их поведение создает крайне нездоровую обстановку на борту судна. Когда их вернули, они написали на меня жалобу, а заодно попытались запугать меня обещанием: "Долго ли коротко, но мы еще с тобой встретимся и прикончим!" Я, правда, не знаю, чем все это закончилось для них самих.
   Были и другие им подобные, но не настолько отвратительные, вроде тех, что украли неприкосновенные запасы из спасательных шлюпок - продукты вроде шоколада (который нечем было заменить), и попытались их продать. Продукты и сигареты были выгодным предметом торговли. На черном рынке доллары можно было обменять по курсу пять рублей за доллар. Наряду с этим существовал обменный курс для представителей дипломатического корпуса, здесь доллар стоил около двенадцати рублей. Реальная покупательная способность рубля была настолько низкой, что пачку сигарет, например, можно было продать за сто рублей. Мужчины обычно хотели купить для своих девушек шубки из меха, чтобы выглядеть в их глазах настоящими героями. Но это было совершенно невозможно сделать. Что больше всего не нравилось русским в американцах, так это их буйное поведение на берегу - "хулиганство". Под этим могло подразумеваться все, что угодно: от пьянства до непристойного поведения. Как в Мурманске, так и в Архангельске, русские устроили так называемый Интернациональный клуб. Здесь можно было выпить немного водки и послушать эстрадную музыку, давно уже вышедшую из моды. Здесь появлялись русские девушки и устраивались танцы с моряками, пришедшими вместе с конвоями. Трудно было назвать подобные развлечения захватывающими. Проституток в Мурманске не существовало, хотя трепа по этому поводу было хоть отбавляй. Время от времени здесь же в клубе выступал хор бойцов Красной Армии. Так что морякам не оставалось ничего другого, кроме как зайти в Интернациональный клуб и напиться там в хлам. И ничего более.
   Однажды русские арестовали несколько американцев, и мне пришлось отправиться к ним на выручку. Инцидент удалось устранить с помощью волшебных слов: "Индеец по происхождению". Если у вас был черный цвет кожи, то русские почти не обращали на вас внимания. Другими словами, они старались не трогать представителей национальных меньшинств. Среди арестованных оказался один из таковых, и когда до него дошло дело, я рассказал русским, что он вырос в бедной, но честной семье, а его дедушка коренной американский индеец. Моряку кажется, что его обижают именно по этой причине. И русские тут же его отпустили.
   Судебное разбирательство у русских выглядит очень интересно. Суд представлен тремя судьями, но присяжные отсутствуют. Как правило, судьи производят впечатление малообразованных людей. Обычно подсудимый отправляется в тюрьму, а освобождение наступает тогда, когда приходит время возвращаться на судно.
   Среди наших моряков оказалось несколько человек, покончивших жизнь самоубийством, включая одного офицера из состава вооруженных команд. Конечно, были и убитые. Поначалу с организацией похорон не возникало никаких сложностей. На первых порах всем этим занимался я сам и мой писарь Джон МакГиннис. В это время погибших было больше всего. У меня не хватало времени и сил на организацию погребения, этим следовало заняться русским. Я отправился на прием к одному из высокопоставленных лиц и сказал: "Мне нужна ваша помощь". В конце концов, русские согласились на это. Зимой, для того чтобы вырыть могилы, им приходилось пользоваться взрывчаткой. Тела умерших вывозили на грузовиках и предавали земле, как я полагаю, где-то на склонах сопок. Когда я опять приехал в Мурманск в 1975 году, то посетил некоторые из этих кладбищ и увидел, что они приведены в надлежащий порядок. Участок, где погребены американцы, находился на территории русского кладбища. Можно было увидеть, что на каждой могиле установлен небольшой надгробный камень. Крестами отмечены погребения христиан, звездами Давида - евреев...
   Помню, как проходили похороны индусов. На одном нашем судне плавали несколько мусульман-индусов из Малайзии. Это судно затонуло после прямого попадания бомбой, когда стояло в гавани. При этом погибло около двенадцати мусульман-индусов. Конечно же, индусами занимался не я, а англичане: все-таки они плавали главным образом на британских судах. Тем не менее, они обратились ко мне. Причина заключалась не в том, что русские похоронили моряков в общей могиле, а в том, что положение их тел было неправильным. Их головы должны были быть обращены в сторону Мекки. Так что мне пришлось идти к представителям советской власти и разъяснить сложившуюся ситуацию. Последние проявили понимание в данном вопросе, и состоялось перезахоронение по всем правилам.
   Наряду с постоянными взаимоотношениями с моряками конвоев, мне приходилось поддерживать регулярные контакты с различными официальными лицами, как с русскими, так и с британцами. У англичан в Мурманске находился свой представитель Управления морских перевозок военного времени, которому были предоставлены все права в отношении британских судов: он занимался обеспечением судов и погрузкой балласта, разрешал проблемы, возникавшие в отношениях с русскими, организацией совещаний и все в таком же духе. У англичан часто возникали проблемы с получением балласта. Отправлять обратно пустое судно очень опасно. Возникает желание загрузить его чем-то полезным, а не просто засыпать в трюм песок. Но достать в Архангельске лесоматериалы оказалось трудной задачей, поскольку это была одна из важнейших статей советского экспорта. Лесоматериалы использовались для производства целлюлозы и рудничных стоек, стандартной длины около 5 футов (примерно 1,5 метра). Последние предназначались для укрепления сводов шахт в рудниках.
   Британского представителя звали Джо МакКлэй. Родом он был из Шотландии. Позже его преемником стал парень по имени Дэлглейш. Англичане, имевшие большой опыт в международных морских перевозках, хорошо знали все законы и правила, в отличие от русских. Мне приходилось работать совместно с русским и британским адмиралами. Когда началась война, я был лейтенантом. К описываемому времени все, конечно же, отлично знали, что я был полномочным представителем интересов США на территории Мурманской области, поэтому я направил запрос в Министерство ВМС с просьбой разрешить мне носить знаки различия коммандера, принимая во внимание, что англичане, в частности, очень щепетильны в вопросах чинопочитания. Они даже пытались мною командовать, но это им не очень-то удалось. Когда я оказался в этих местах, пост американского посла в Москве занимал Лоуренс Стейнхардт, преемником которого стал адмирал Уильям Стэндли. Стэндли, будучи морским офицером, постоянно повторял: "Фрэнкел отвечает за все". Итак, я попросил разрешение носить форму коммандера и получил повышение - первое в этой войне - стал кэптеном. Это было намного раньше установленного времени. Мне было всего тридцать пять лет, и я стал самым молодым кэптеном ВМС США.
   Одним из советских адмиралов, с которыми мне приходилось постоянно иметь дело, был Иван Дмитриевич Папанин. Папанин был известен как выдающийся полярный исследователь, счастливо избежавший гибели во время подвижки льдов. Кроме того, он носил звание Героя Советского Союза. Позже ему присвоили звание контр-адмирала советского Военно-морского флота и поручили следить за работой Мурманского и Архангельского портов. Он также отвечал за организацию судоходства на трассе Северного морского пути между Мурманском и Владивостоком. Это была его настоящая вотчина.
   Папанин очень хорошо относился ко мне, и мы с ним прекрасно уживались. Своей организацией он руководил как барин поместьем. Примерно раз в неделю Папанин принимал целую толпу просителей с различными жалобами: одни просили денег или иных щедрот, другие просили разобраться в их отношениях с женами. Пробыв в Мурманске какое-то время, я воспользовался его услугами для получения квартиры: вначале мы жили в гостинице, которую немцы тотчас же разбомбили. В квартире было несколько комнат, ванная и кухня, хотя не все из этого находилось в полном порядке.
   Хочу вспомнить одну историю, связанную с адмиралом Папаниным. Спустя некоторое время после прибытия в Мурманск, я решил, что надо устроить какое-то светское мероприятие. Сами русские очень редко устраивают домашние приемы. Для этого у них обычно используется Дом культуры[61]. Итак, мне пришло в голову, что настало время устроить у себя прием, и я разослал приглашения. Приглашения были отправлены самым разным людям, включая бригадиров портовых грузчиков и русских девушек, занимавшихся переводами коносаментов. Эти девушки могли читать на английском, и я не мог их не пригласить. А потом я пригласил, естественно, Папанина и несколько его помощников, а также адмирала Головко, командующего Северным флотом и его начальника штаба. Текст моего приглашения гласил: "... к 5 часам вечера на угощение для мужчин и лучших людей города". Конечно же, русские не могли знать, что это означает.
   Мой писарь Джон МакГиннис обошел наши суда и собрал все, чем можно было на них разжиться: бутылки кока-колы, апельсины и все такое прочее. В пять часов появились русские девушки, мы их угостили конфетами, кока-колой, и они ушли. Затем пришла следующая группа. Наконец я получил известие о том, что Папанину нездоровится, и он не может прийти. Я тотчас же понял, что его недомогание имеет политический характер. Потом прибыл начальник штаба Северного флота и сообщил, что адмирал Головко просит прощения, но не может прийти, поскольку очень занят. Последнее можно было понять и принять.
   То, что Папанин не пришел, мне не понравилось, и на следующий день, нагруженный небольшой сеткой с апельсинами и бутылками кока-колы, я отправился его навестить. Ему было известно о моем визите, и он быстро юркнул в постель. В то время мы обращались друг к другу по имени и отчеству: "Сэмюель Иванович и Иван Дмитриевич". Я обратился к нему со словами: "Жаль, что вы себя неважно чувствуете, но, быть может, вам придется по вкусу что-нибудь из этих вещей. Знаю, что вам их здесь трудно достать".
   Он поблагодарил меня и сказал: "Садитесь, я хочу с вами поговорить".
   Я уселся. Папанин сказал: "Я слышал, что вы вчера устроили прием. Немногие из гостей смогут помочь вам в вашей работе. И было очень много людей, которых вам вообще не следовало приглашать, таких, как эти девушки, грузчики и им подобные. Если бы вы ко мне обратились, то я бы составил список немногих высокопоставленных лиц, которые рвали бы на себе волосы от удовольствия, получив приглашение, и тогда мог бы получиться отличный прием, а эти гости смогли оказаться для вас полезными в будущем. Ваша беда заключается в том, что вы чертовски демократичны!"
   Пока я находился в Мурманске, то пользовался полной поддержкой со стороны адмирала Арсения Григорьевича Головко, командующего Северным флотом. Головко был замечательным человеком. Может быть, причина хороших с ним отношений заключалась в том, что я никогда не просил его о том, что было бы сопряжено для него с какими-то трудностями. Следовало отдавать отчет в том, что советские руководители не располагают собой. Они вынуждены заниматься тем, что сулит им поощрение, или под угрозой наказания. мАдмирал Головко постоянно пребывал в Полярном, где также находилась большая группа британских офицеров. Это был крупный кряжистый человек с медвежьей повадкой, отличный подводник и настоящий морской офицер. Он принимал активное участие в Гражданской войне в Испании. Как-то раз я зашел его навестить. Головко произнес: "Вначале мы попьем чайку", - и устроил мне настоящий банкет. Затем адмирал предложил: "Пойдемте, поплаваем". У него был закрытый бассейн с подогревом воды прямо здесь, в Полярном[63]. Надо сказать, что он был отличным пловцом, а я неважным. Он плыл, рассекая воду, а я пыхтел изо всех сил вслед за ним.
   В разговоре со мной Головко не прибегал к услугам переводчика. Русским я владел неважно, но для нас этого было вполне достаточно. Однажды я шутливо заметил:
   - Знаете, адмирал Головко, а ведь я могу принести вам большие проблемы.
   - И каким же образом? - отозвался он.
   - Ну, я могу сказать, что адмирал Головко сообщил мне много известной ему секретной информации, что он принимал от меня подарки, которые ему не следовало бы от меня брать. И у вас могут возникнуть проблемы.
   Он засмеялся и ответил:
   - Не беспокойтесь. Я хороший коммунист. Кроме того, я могу сказать, что Фрэнкел настолько плохо владеет русским, что просто не смог меня понять.
   Летом 1943 года я заехал его навестить в Полярном. Он прислал за мной свою яхту, только что доставленную из Италии. Я сообщил ему, что получил новое назначение, собираюсь домой и хочу с ним проститься. В ответ я услышал:
   - Вы сюда вернетесь.
   - Адмирал, - спросил я его, - может быть вам известно то, чего я еще не знаю?
   - Неважно, но вы сюда вернетесь.
   Ему захотелось сделать мне подарок на прощание. У русских было обыкновение дарить британским адмиралам северных оленей. Что можно делать с северным оленем, настоящим живым северным оленем? Англичане не могли отказаться от таких подарков, а полученных оленей отправляли в Архангельск, где их можно было кормить и содержать. Поэтому Головко сказал мне:
   - Знаете, у нас есть такой обычай - дарить северных оленей.
   - Знаете, адмирал, - произнес я, - это замечательная идея. С вашего разрешения я выберу себе оленя из стада, вы его мне вручите, а я верну его обратно в стадо. Вы будете счастливы от того, что сделали мне такой подарок, я буду счастлив его получить, а больше всего будет счастлив сам олень.
   Тогда он спросил:
   - Чего же вы хотите на самом деле?
   Я ответил, что мне хотелось бы получить от него аэрофотоснимок Мурманска. Адмирал посмотрел мне прямо в глаза и сказал:
   - У меня нет ни одного такого снимка.
   Я заметил:
   - Знаете, странно, что у вас нет ни одной фотографии. Ведь немецкие самолеты летают над вами каждый день и каждый день делают снимки города. Должны же вы были сбить хотя бы один самолет с фотоаппаратом.
   Но он ответил:
   - На сегодняшний день у нас нет ни одного снимка.
   - Большое спасибо, - произнес я. И он подарил мне огромную шубу с кожаным верхом и подкладкой из овечьей шерсти.
   Я вернулся в Соединенные Штаты, и выяснилось, что мне предстоит вернуться обратно в Мурманск. Все это давно было известно Головко. К тому времени в наших руках оказалось несколько снимков Мурманска, найденных у немцев. Когда дела в Италии пошли скверно, немцы перебросили в южную часть этой страны свои самолеты, действовавшие раньше в районе Мурманска и базировавшиеся на Петсамо.
   Нам удалось захватить целую папку с такими снимками здесь, в Италии.
   Я сделал для себя две увеличенные копии и поместил их в рамки. Вернувшись в Россию, я снова встретился с адмиралом Головко и произнес:
   - Адмирал, я вернулся. Вы знали то, что мне было неизвестно. - А потом добавил: Знаете, все это время вдали от вас я думал о том, что у бедного адмирала Головко нет ни одного снимка Мурманска! - и подарил ему эти фотографии.
   Он улыбнулся и произнес:
   - Ах ты, сволочь разэтакая!
   У него было хорошее чувство юмора.
   У адмирала Головко был один тип - заместитель по политической части. Сам Головко не мог найти этим ребятам из политуправления никакого применения, обладавшим, как предполагалось, равной с командирами властью. Во время очередной из своих поездок, возвращаясь назад в Мурманск, я оказался рядом с одним из них. Он сказал:
   - Есть ли у вас в Штатах, что-то похожее на наших политработников?
   - Нет, пожалуй, - ответил я. - У нас есть капелланы.
   - А чем они занимаются?
   Я рассказал ему, что капелланы заботятся о разрешении различных религиозных аспектов службы и оказывают помощь в решении личных проблем личного состава.
   Мой сосед заметил:
   - Я этим тоже занимаюсь.
   - А что вы еще делаете? - заинтересовался я.
   - Я учу людей, как они должны думать.
   - Что вы под этим подразумеваете - "учу правильно думать"?
   - Ну, я учу их законам коммунизма, разъясняю им их обязанности, раскрываю суть наших идеалов.
   - А вы им рассказываете что-нибудь об идеологии капиталистического или монархического общества?
   - Нет.
   - Как же они тогда могут узнать, что из этого является верным?
   Он мне ответил со всей серьезностью:
   - Они поймут, что является верным, когда я им это разъясню.
   На самом деле это было далеко не так. Однажды контр-адмирал Дубровин пригласил меня на прием. Здесь же оказался советский оратор, пытавшийся своей речью зажечь энтузиазм у своей аудитории: лучше делать свою работу, перевыполнить план и все в том же духе. Так оказалось, что мы тоже присутствовали на этом собрании. Оратор действительно был замечательным. Благодаря ему, я чуть не стал коммунистом. "Мы все делаем во имя нашей Родины и только ради нее!" - провозглашал он. В это же время здесь же находился мой друг адмирал и читал газету. Тогда мы уже достаточно хорошо знали друг друга. Я оглянулся вокруг и увидел, что и остальные занимаются, кто чем может: болтают друг с другом и читают газеты. И тогда я задал вопрос адмиралу: "Как вы можете сидеть и спокойно читать газету, когда этот парень старается изо всех сил, произнося свою замечательную речь?"
   Он мне ответил:
   - Я уже слышал всю эту чушь. Зачем попусту тратить свое время?
   В Мурманске у нас возникли некоторые проблемы в отношениях с русскими. Во время стоянки судов было много случаев воровства, особенно продуктов питания. Было не по себе видеть, как рабочие, пользуясь возможностью, делают дырки в мешках и пригоршнями наполняют мукой свои калоши. Однажды я получил жалобу от делегации, направленной экипажем одного из наших судов, в которой говорилось, что русские наказали своих рабочих, уличенных в воровстве капусты, заставив их сидеть со спущенными штанами на льду. Естественно, многие из них умерли в результате такого эксперимента. Я рассказал об этом русским и вот что услышал: "Хорошо, мы справимся с этой проблемой по-другому". Они просто схватили преступников и чуть позже их расстреляли[64].
   Другая проблема, с которой мне пришлось столкнуться, заключалась в недостаточных глубинах у причальной стенки. Мне нужно было как-то справиться с этим затруднением. Однажды в Мурманск пришло судно, на борту которого находился инженер, офицер армии США. Он был отправлен сюда с целью проведения гидрографической съемки в районе порта. Естественно, русские не позволили ему даже сойти на берег. У него не было уважительной причины для появления здесь. В конце концов, мне удалось получить для него разрешение покинуть судно и сойти на берег. Пришлось объяснить ему, что все необходимые материалы я уже отправил, а если он попытается сделать что-нибудь самостоятельно, то его, скорее всего, просто пристрелят, завидев с лотлинем в руках.
   Нам нужно было также удостовериться в том, что русские не воспользуются нашими судами, как им вздумается. Например, в начальный период нашего сотрудничества я обнаружил, что если русские выходят к нам с каким-либо предложением, то это значит, что оно было ими рассмотрено во всех его возможных аспектах: правовых, военных, экономических и тому подобное. Так что, если они предложили вам нечто кажущееся весьма привлекательным и достойным внимания, то вскоре может обнаружиться какой-нибудь подвох. Например, в Мурманске стояли наши суда, а русские заявили, что у них есть груз для доставки в обратную сторону, но он находится в Архангельске. В то время, а дело происходило весной, Белое море открыто для судоходства и практически свободно ото льда.
   Суть предложения заключалась в том, чтобы отправить туда поочередно два наших и два советских судна. Русским хотелось приступить к операции уже на следующий день. Тогда я задал вопрос:
   - Очищены ли подходы к Белому морю от мин?
   - Ну да, - прозвучал ответ.
   - Это хорошо, - заметил я, - но поскольку советские моряки лучше знакомы с местными водами, как вы отнесетесь к тому, чтобы их суда возглавили переход?
   - Думается, что это звучит вполне справедливо, - ответили нам.
   Выход в море задержался. Три недели спустя я получил сообщение: "Готовы выйти в море". В течение этого периода они успели завершить траление мин в данном районе, не проведенное раньше. Просто русские решили воспользоваться представившейся им возможностью, то есть рискнуть американскими судами.
   Тем не менее, в общем и целом мои отношения с русскими были очень хорошими, по крайней мере до тех пор, пока НКВД не стало посылать своих штатных сотрудников в Мурманск. Один из них появился в Мурманске в конце 1943 года. До появления этого парня по фамилии Тимошенко русские не боялись получить наказание, общаясь с иностранцами. Но теперь все иностранцы могли общаться с русскими, только обратившись перед этим к нему. Вмешательство Тимошенко простиралось настолько далеко, что капитан порта, по фамилии Новосадов, попросил меня: "Если Тимошенко спросит, как вы уживаетесь со мной, скажите, что с трудом".
   Я сказал: "Полагаю, мне понятно, что вы имеете в виду".
   Так что, когда Тимошенко задал мне этот вопрос, я ответил: "Это очень тяжелый в общении человек. Было бы лучше на благо Советского Союза, чтобы он ушел. Если же этого не произойдет, то у вас могут возникнуть настоящие трудности".
   С появлением Тимошенко я уже не мог разъезжать так свободно, как это делал совсем недавно. Но потом мне в помощники назначили советского офицера, звали его Саша Панкратов, это был невысокий парень, родом из Сибири. Саша неплохо говорил по-английски и ему очень нравился американский сленг. Для этого у него была маленькая записная книжка, куда он записывал заинтересовавшие его слова и выражения. В моем распоряжении был джип, на котором я мог ездить в самые разные места. В его же обязанности входило сопровождать меня, куда бы я ни направлялся. Я мог сказать ему: "Саша, давай покатаемся на машине!" И он отправлялся со мной и помогал проехать через все посты.
   Однажды, когда мы катались с ним вдвоем, он неожиданно рассмеялся. Я его спросил:
   - Саша, что тебя так рассмешило?
   - Знаешь, - ответил он, - здесь сижу я, лейтенант советского флота, а здесь ты - офицер огромного американского флота. И ты сейчас вроде как мой водитель. Ха-ха!
   Я ему сказал:
   - Это очень смешно, Саша, но это не имеет для меня никакого значения. Я отношусь к тебе как к моему другу, а не как к лейтенанту советского флота.
   Он опять рассмеялся и произнес:
   - Мы не можем быть друзьями.
   - Отчего? - задал я ему вопрос.
   - Потому, - ответил Саша, - что вы кэптен, а я лейтенант!
   Но в целом, на самом деле, мои отношения с русскими в Мурманске были очень сердечными и дружескими. Я никогда их не забуду. Все они знали, что где бы я ни появился на своем джипе, если им была нужна машина, то они могли рассчитывать на мою помощь. И они всегда приглашали меня на свои вечеринки.
  
  
  
Джозеф Ричардсон
'Фрэнсис Скотский', лунный свет и Тимми
  
   Если хотите понять человеческую речь, присмотритесь к людям. Время от времени здесь, в Сан-Диего, можно услышать разговор на русском языке. И это невольно привлекает внимание к этим людям и оживляет мои воспоминания. Я все еще помню мелодии и песни тех дней: 'Синий платочек', 'Мама'... Помню имя исполнительницы этих песен - Клавдии Шульженко.
   У меня славянские корни и моим воспитанием занималась в основном бабушка, родившаяся в России. Предки мои приехали в Соединенные Штаты из деревни, расположенной на территории так называемой Галиции. Сейчас эти живописные края у подножия Карпатских гор, в десяти милях от границы с Россией, вошли в состав Польши.
   Вырос я в Шенандоа, штат Пенсильвания, в районе, известном своими угольными шахтами. В детстве я там ходил в приходскую церковную школу, где научился немного говорить по-русски. Мне всегда казалось, что я однажды окажусь в России, хотя и не знал, как это может случиться.
   В 1937 году наша семья перебралась в Сан-Диего, где я окончил среднюю школу и занялся страховым бизнесом. Так как надвигалась война, я поступил на службу в военный флот и обратился к начальству с предложением найти для меня такое применение, где могли пригодиться мои познания в русском языке. Вот так определился мой жизненный путь. В декабре 1942 года я приехал в Вашингтон, где у меня состоялась встреча с коммандером Сэмюелем Фрэнкелем. Он расспросил меня как следует, а затем приказал собираться в Россию. В звании младшего лейтенанта (энсина) мне предстояло занять должность помощника военно-морского атташе США. Моя основная задача заключалась в организации бесперебойного движения прибывающих и убывающих из портов России грузов, возвращения наших судов, обеспечения нашего личного состава, оказавшегося в русских портах, всем необходимым, включая питание и медикаменты, а также в оказании помощи капитанам наших возвращающихся обратно судов в части загрузки балластом.
   Первым местом, куда я получил назначение, оказался город Моло-товск, расположенный недалеко от Архангельска. Позднее он был переименован в Северодвинск. В те годы численность населения Моло-товска составляла около десяти тысяч человек. В городе был порт с большими глубинами, способный принимать суда с осадкой до тридцати футов (около десяти метров). Здесь также находилась судоверфь. В Молотовске я провел Три или четыре месяца. В этом городе было трое американцев: помощник фармацевта, помощник артиллерийского офицера и я сам.
   Зимой в Молотовске стояла сухая холодная погода. Люди сжигали в печах уйму дров. Но я появился здесь летом 1943 года. Все это время погода была просто идеальной. Можно было купаться и заниматься другими подобными вещами. Единственное, что докучало в таком климате, так это комары. Это были ужасные, огромные существа, роящиеся вокруг тебя целыми тучами, стоило только показаться на улице. Возвращаясь домой из порта, нужно было идти, непрерывно отмахиваясь от них руками. Но, похоже, что они были не очень злыми.
   Я называл Молотовск курортом на болоте. Город был деревянным, дома большей частью двухэтажные, самой простой конструкции. Улицы были покрыты настилом из досок. Естественно, по мере удаления от центра города, деревянные покрытия исчезали, и вскоре вы оказывались на обычной грунтовой дороге.
   Дом, в котором я жил, представлял собой бревенчатую одноэтажную хижину с печкой посредине, отделявшей гостиную от спальни. Вода в дом подавалась по трубопроводу, очевидно из какого-то водохранилища. Мы никогда не утруждали себя ее кипячением и пили воду прямо из-под крана, как все, и это не вызывало никаких проблем со здоровьем.
   После прибытия в Молотовск, главной моей задачей стало обеспечение шести наших судов, застрявших в этом порту на зиму. С ними, как это часто здесь случалось, произошло следующее: они должны были спуститься по Белому морю, выгрузить часть своего груза в Молотовске, а затем 'налегке' перейти в Архангельск по Северной Двине. Но к тому времени, когда я оказался в Молотовске, пять из них по-прежнему находились в местном порту. Одним из них было судно 'Фрэнсис Скотт Ки' которое русские тотчас же прозвали 'Фрэнсисом Скотским' Корабли задержались здесь из-за того, что временно прекратилось движение конвоев. Обычно 'сезон конвоев' начинался с наступлением полярной ночи, то есть в конце октября или в начале ноября, и заканчивался в марте или апреле. Летом наступало время круглосуточного полярного дня, и судам нельзя было воспользоваться покровом ночи, чтобы выйти из порта в Белое море и вернуться домой в Соединенные Штаты. Таким образом, я должен был взять эти пять судов на свое попечение, так, чтобы с возобновлением движения конвоев в конце 1943 года, они могли присоединиться к другим возвращающимся судам и добраться до Великобритании, а затем вернуться домой.
   Рабочий день в Молотовске начинался рано. Каждое утро в шесть часов из репродукторов, установленных на перекрестках улиц, раздавался Гимн Советского Союза: 'та-ТАМ. та та-ТАМ ту. та-ТАМ, та та-ТАМ ту...' Такие звуки могли разбудить кого угодно, но это нисколько не беспокоило жителей города: настолько они к этому привыкли. Кстати, у меня в Молотовске был собственный офис. Он находился по адресу: Парковая улица, дом 13. Число 13 было для меня здесь счастливым. Следить за грузами, доставленными в порт, мне было не нужно: этим занимались русские. Мои ежедневные обязанности сводились к взаимодействию с поставщиками и другими людьми, снабжавшими наши суда всем необходимым. Русские, с которыми мне приходилось иметь дело, относились к нашей совместной работе очень добросовестно. Постепенно я хорошо познакомился со многими высокопоставленными лицами Молотовска.
   Наряду с обязанностями, связанными с деятельностью порта, мне приходилось заниматься размещением наших ребят, помогать им в сложных ситуациях и находить для них подходящие занятия. Наши моряки организовали несколько бейсбольных команд и с удовольствием занимались этой игрой. Они провели матч в Молотовске, а затем перебрались в Архангельск и устроили соревнования там. Были у них и другие развлечения. Конечно же, русские отмечали свои праздники, такие как День Великой Октябрьской революции, День Красной Армии, Новый год и Первое мая. В свою очередь, мы отмечали свое Рождество. В Молотовске гостиниц не было, но был ресторан, где мы проводили вечеринки. Здесь был также театр, в котором русские показывали кинофильмы, устраивали концерты и танцевальные вечера. Наши люди тоже туда ходили.
   Американцы в Молотовске вели себя по отношению к местному населению очень дружелюбно, и русские отвечали им тем же. Чем дальше от больших городов, тем добрее живущие там люди. Думаю, что такое утверждение справедливо для любой страны. Помнится, в Молотовске я познакомился с Бессоновым, это был инженер, отвечавший за состояние городской системы центрального отопления. Мы были с ним хорошими приятелями. Однажды он взял несколько американцев, любителей охоты, с собой - поохотиться на глухарей и куропаток. Мы сели в наш джип и отправились в местный колхоз. Среди нас был капитан судна 'Сити оф Омаха' Шульц и еще один человек по фамилии Мак-Дональд, который не собирался охотиться, поэтому на ногах у него были обычные туфли и никакой специальной обуви с собой для туризма или чего-то в этом роде. Чтобы показать, что русские готовы были поделиться с нами последней рубахой, скажу вам следующее: председатель колхоза в буквальном смысле слова снял со своих ног ботинки (а были они у него примерно 45 размера) и отдал их МакДональду. Ботинки были слишком велики для него, тогда председатель колхоза набил их травой и сказал МакДональду: 'Теперь ты тоже сможешь пойти на охоту!'
   И мы отправились на охоту. Ночевала наша компания в домике лесничего - избе, сложенной из бревен. Очага в ней не было, поэтому огонь разводился прямо посредине помещения. Единственным отверстием, через которое выходил дым, была маленькая дверь, высотой не более трех с половиной футов (чуть выше метра). Через нее можно было едва втиснуться в дом. Мы все же забрались сюда и провели целую ночь за разговорами. Русские хотели знать об Америке все. Я им сказал: 'После войны вы сможете добывать много леса, а также марганца и других минералов. Отправьте их нам, и мы сделаем из них множество полезных вещей'.
   Но они ответили: 'Э, нет! Мы собираемся сами заняться их производством!'
   Поездка на поезде из Молотовска в Архангельск всегда была интересным событиеnbsp;м. Когда подходило время, из Молотовска выезжало множество людей собирать грибы и ягоды. Они вылезали из поезда, набирали свои корзины, а затем возвращались в город, дождавшись обратного поезда. В вагоне можно было познакомиться с очень интересными людьми, которые зачастую делились с вами любыми имевшимися у них продуктами. Примечательно, что русские ели чеснок в большом количестве. Некоторые из них курили так называемую 'махорку', разновидность крепкого табака, растущего в России. Я часто брал с собой в дорогу патефон, обязанный своим именем изобретателю Патэ. а вместе с ним несколько пластинок. Затем заводил патефон, и весь вагон слушал эту музыку. У меня было много записей произведений Гершвина и несколько популярных в Соединенных Штатах мелодий. Похоже, что они всем нравились.
   После того, как пять судов благополучно покинули молотовский порт, меня перевели в Мурманск Я оказался здесь зимой 1943 года. К этому времени немецкие воздушные налеты стали ослабевать. Конечно же, Мурманск был намного больше Молотовска. и иностранцев здесь тоже было больше. В силу определенных причин среди них было довольно много норвежцев, которым пришлось покинуть свою страну после ее оккупации Германией.
   Мои основные обязанности заключались в оказании помощи при возникновении специфических проблем. Например, однажды русские при подъеме груза весом 10 тонн из трюма решили воспользоваться грузовой стрелой грузоподъемностью 5 тонн и погнули ее. Поэтому нам пришлось встретиться с капитаном порта Новосадовым для выяснения, кто виновен в этой поломке. Один из русских произнес: 'Знаете, в море бывают такие сильные ветры, что запросто могут погнуть грузовую стрелу. Так что, - продолжил он, - в этом нет ни вашей, ни нашей вины. Это все случилось по воле Божьей'. Новосадов переспросил: 'Что он сказал?' И кто-то ему ответил: 'Он говорит, что виноват Господь Бог'. Новосадов только расхохотался, услышав это.
   Отношение русских в Мурманске к операциям с грузами, получаемыми по ленд-лизу, было таким же, как к обычным коммерческим операциям. Они собирались платить за все полученные грузы и поэтому тщательно их осматривали. Если русские обнаруживали недостачу, то ставили об этом в известность адмирала Фрэнкела, а он должен был подтвердить или опротестовать такое заявление. Адмирал Фрэнкел представлял в Мурманске интересы всех наших судовладельцев. Он был большим педантом в части соблюдения законов, когда речь шла о защите интересов Соединенных Штатов. Адмирал Фрэнкел превосходно справлялся со своими обязанностями официального представителя, и русские относились к нему с большим уважением. Он производил впечатление честного человека и сильной личности. Русские уважали силу. Если у вас не хватало силы характера, то они тут же пытались вас подмять под себя. Но адмирал Фрэнкел был не из слабаков, и русские знали, что если он сказал: 'Произойдет то-то и то-то', - то так оно и будет. Это был, несомненно, незаурядный человек, и нам очень повезло, что он оказался здесь в такое время.
   Разгрузкой судов в Мурманске, так же как и в Молотовске, занимались русские. Они же управляли судовыми лебедками во время таких работ. Никогда не забуду, с какой самоотверженностью относились русские к своей работе, особенно те, кто работал в порту. Можно было только удивляться тому, что они делали. В Мурманске трудилось большое количество заключенных, осужденных за самые незначительные проступки[65]. Помню, мне довелось таких видеть. Группа, численностью примерно в пятьдесят человек, шла по дороге под охраной двух четырнадцатилетних мальчишек, вооруженных длинными винтовками, выше их собственного роста.
   Среди людей, работавших в порту, например, грузчиками, было много признанных негодными к военной службе. Нам зачастую приходилось иметь дело с теми, кто плохо слышал или видел. Время от времени они становились жертвами несчастных случаев, оказавшись под опускаемым грузом. К тому же они получали крайне мало пищи. Как правило, это была каша[66], немного жидкого супа, черный хлеб, иногда чай. Жители Мурманска питались капустой и картошкой, если могли достать такие продукты. Мясо было большой редкостью. Не могу вспомнить появления на столе свинины, но говядину можно было увидеть. Жилищные условия были ужасными. Увидев своими глазами, через что они прошли и что преодолели, могу утверждать, что это было тяжелое время для всех русских.
   Русские женщины выполняли в порту самую разнообразную работу. Нам приходилось иметь дело с женщинами инженерами, занимавшимися ремонтом наших судов. Здесь часто возникали проблемы, связанные с повреждениями винтов, полученными при плавании во льдах. Женщины инженеры успешно справлялись с этой задачей, и все наши суда смогли вернуться домой. Среди работавших в порту женщин одна мне особенно запомнилась. Звали ее Вера Глуховская. Она была шип-чандлером и ее обязанности заключались в том, чтобы связаться с прибывшими судами и выяснить, в чем они нуждаются. Однажды капитан 'Хартли', уроженец южных штатов, принялся над ней подшучивать и наконец 'достал' ее своими шутками. Не будучи уверена в том, насколько все это серьезно, она повернулась ко мне и спросила на английском: 'Мистер Ричардсон, он что, дурачит меня, что ли?'
   Позже здесь появился британский военный корабль, переданный русским англичанами. Это был линкор, украшенный изображением королевской короны или чем-то в этом роде. Соединенные Штаты, в свою, очередь, передали СССР крейсер 'Милуоки'. Русские тут же окрестили британский линкор 'Королевским Рублем'[67]. Думаю, что единственным боевым достижением 'Королевского Рубля' стал подбитый им по ошибке наш самолет В-24. Саша Панкратов сообщил мне об этом по телефону, начав свой доклад словами: 'Звоню тебе из воронки...'
   Русские, запомнившиеся мне по нашим встречам в Мурманске, были настоящими людьми, с настоящей душой - 'with real soul'. Я сталкивался с проявлением дружеских чувств всякий раз, направляясь в свой офис, находившийся в порту. Было обычным делом, встретившись здесь с бригадой грузчиков из десяти человек во главе с бригадиром, обменяться рукопожатием с каждым из них. Не знаю, здороваются ли русские за руку со всеми, но со мной они обращались именно так, а их рукопожатия были настолько крепкими, что приходилось буквально держать себя в руках, чтобы не вскрикнуть. Это производило очень хорошее впечатление на них. И они постоянно задавали мне один и тот же вопрос: 'Когда вы собираетесь открыть Второй фронт?' И я всякий раз им отвечал: 'Мы делаем для этого все возможное'.
   Русские праздники всегда были интересным событием. Обычно все получали положенную норму водки, а на следующий день многие не показывались на работе, страдая от похмелья. И вот что случилось, когда обнаружилось, что в порту не хватает рабочей силы. Что сделал Новоселов? Он заявил: 'Так! С сегодняшнего дня этой проблемы у нас нет. Никаких праздников больше не будет. Будете заниматься своей работой'. Не могу, правда, припомнить, как долго оставалось в силе это правило,
   У нас возникали определенные трудности во взаимоотношениях с НКВД, но это случалось нечасто. В1943 году русские противились тому, чтобы мы пользовались фотоаппаратами в Мурманске. Позже, в 1944-1945 гг., эти требования стали помягче. Впрочем, здесь было не так уж много объектов, интересных для разведки. Помню один инцидент, связанный с Джоном МакГиннисом, писарем и помощником адмирала Фрэнкела. МакГиннис был тот еще тип. Он мне как-то говорит: 'Знаете, русские очень хитры. Когда вы едете на поезде, то можно заметить, что у них все станции называются одинаково - "Кипяток". Это чтобы оказавшийся в этих местах шпион не мог сообразить, где он находится'. Конечно же, слово 'кипяток' было всего лишь указателем места, где пассажиры могли набрать горячую воду и наполнить ею свои чайники.
   Представителем НКВД в Мурманске был человек по фамилии Тимошенко. Все мы звали его просто 'Тимми'. Его присутствие сделало затруднительным общение с нами некоторых местных жителей. Никогда не забуду тот случай, когда мы отправились вместе с Тимми в кино. После просмотра фильма, а это оказался американский мюзикл, он несколько озадаченно посмотрел на нас. Тимми не мог понять, зачем мы потратили столько денег на съемки такой картины. Он был убежден, что в любом деле должна быть своя причина. 'Каково политическое значение этого фильма?' - задал он нам вопрос и не мог понять, что это сделано просто для развлечения. Вот таков был наш Тимми.
   Помню еще один случай, когда Тимми оказался среди приглашенных на банкет в Архангельске. Все пили вино и водку до дна, а Тимми маленькими глотками. Одной рюмки ему хватало на пять тостов. Таким образом он мог быть уверен, что останется самым трезвым среди присутствующих. Тогда я сказал ему: 'Тимми, ты настоящее исключение среди русских. Ты не умеешь пить!'
   В Мурманске, чтобы развлечь наших ребят, устраивались различные мероприятия и часто показывались американские фильмы. Похоже, что русским они очень нравились. Особенно им полюбилась Дина Дурбан в картине 'Старый Чикаго'. И всем нравилась 'Серенада Солнечной долины'. В Интернациональном клубе было полно советских пропагандистских материалов, рассказывающих о величии Советского Союза. Здесь также демонстрировались советские фильмы, устраивались театральные спектакли и проводились другие мероприятия. Свистеть во время показа фильмов считалось 'некультурным' поведением и было запрещено: 'Verbotten - НЕЛЬЗЯ'. Среди советских кинокартин запомнились такие, как 'Пролетарии всех стран, соединяйтесь!' и 'Религия - опиум для народа'. Последний фильм отличался довольно драматическим сюжетом. И я никогда не забуду картину 'Свинарка и пастух' - любовную историю, главными героями которой были девушка, ухаживающая за свиньями, и парень, пасущий овец. Мораль фильма сводилась к тому, чтобы побудить людей производить больше свинины и баранины.
   В Мурманске были очень распространены лозунги, призывающие трудящихся работать еще лучше. В частности, вспоминается одна советская поваренная книга. В самом деле, это была очень интересная книга. Наряду с рецептами различных блюд в ней можно было найти множество лозунгов, призывающих повышать производительность труда. Автором одного из таких лозунгов был Анастас Микоян, ознакомивший граждан СССР с американскими хот-догами. Микоян был крутым кулинаром. Его обращение выглядело примерно так: 'В Америке выпускается множество хот-догов. Там есть даже "короли хот-догов". Мы можем обойтись без королей, но хот-догов у нас будет намного больше!'
   Конечно же, в Мурманске существовал секс, но такого рода отношения не афишировались. Но здесь не было и проблем, связанных с проституцией. Русские избавлялись от проституток с необыкновенной быстротой - плечом не успеешь повести. Думаю, что русские были пуританами в вопросах морали куда больше.чем мы сами. Они полагали, что проституция вообще не должна существовать.
   Чтобы выразить свою признательность нашим морякам, доставлявшим в Советский Союз так много разнообразных грузов, русские выдавали им специальное денежное вознаграждение. Одна из моих обязанностей заключалась в распределении выделенных денежных сумм в советских рублях среди американцев. Я брал огромный чемодан и набивал его советскими рублями, предназначенными для наших экипажей Деньги я раскладывал по пакетам и передавал капитанам судов, чтобы они в свою очередь, могли раздать деньги своим подчиненным. Думаю что на каждого матроса приходилось около трехсот рублей, а офицеры получали примерно тысячу рублей. Наряду с рублями в качестве твердой валюты находились в обращении сигареты. Как и во всех портовых городах того времени, сигареты использовались для любых расчетов наравне с золотом. Наиболее популярными американскими сигаретами были 'Lucky Strike' и 'Camel' Наши моряки могли потратить свои рубли и сигареты на берегу, обычно в гостинице 'Интурист' где был сувенирный магазин, в котором можно было купить различные безделушки - резьбу по дереву и тому подобное. Удивительно, что большинство резных фигурок русские мастера могли сделать, пользуясь одним топором. Похоже, что при желании они могли топором даже побриться. Но многим русским было непонятно, зачем американцы покупают так много подобных сувениров. Можно было услышать от них: 'Думаю, что у вас в Америке есть вещи получше. Откуда у вас такое желание - тащить к себе домой подобный хлам?'
   Когда наши караваны приходили в Мурманск, русские устраивали банкеты для капитанов и старших офицеров судов. В обязанности нашей группы входило обязательное присутствие на таких банкетах. Проводились они как для приходящих, так и для уходящих конвоев, в гостинице 'Интурист' со всей возможной щедростью. Хозяева старались изо всех сил ублажить своих гостей и потчевали их всем, что у них было. Еда в целом была отличной. К столу подавались все виды спиртных напитков, включая шампанское, а также коньяк, водка и несколько сортов вин. Икра и рыба в большом количестве. Единственными женщинами на банкете могли быть несколько переводчиц. Обычно так получалось, что наши люди сходили на берег после полудня и есть не хотели. Банкет же начинался в пять или шесть часов вечера. При этом произносилось тостов по десять кряду. У многих американцев дело до еды так и не доходило. И они не знали, как здесь надо пить! К тому же, они не могли принимать пищу раньше привычного для них времени.
   Тем не менее, все это выглядело довольно занятно: если русские начинали пить наше виски, то напивались быстрее, чем мы; в свою очередь, мы быстрее пьянели от их водки.
   Я часто подшучивал над русскими относительно их привычек к спиртному, поскольку мы часто выпивали вместе в одной компании. Помню, оказался я как-то раз в Полтаве, на Украине. Как я понимаю, я тут был очень популярной персоной, так как приехал из Мурманска и у меня было две бутылки виски. Когда этот запас иссяк, мы отправились в деревню за самогоном. В конце концов, мы его где-то раздобыли и вечеринка продолжилась. Я часто говорил русским: 'Знаете, а ведь мы коммунисты в большей степени, чем вы. Нам нужно совсем немного, чтобы напиться. В результате у нас остается больше денег для своих друзей-товарищей. А вы пьете больше, поэтому и денег у вас остается меньше'. Им эта шутка пришлась по душе. В свою очередь они любили повторять: 'Пьяница проспится, а дурак - никогда!'
   Один русский пригласил меня прогуляться и посмотреть несколько местных баров. Он называл бары, выдержанные в американском стиле, 'американками'. Бармену было все до лампочки, так что он сам приготовил для меня коктейль, смешав чистый спирт с чем-то напоминающим апельсиновый экстракт. Затем он спросил меня, как устроены бары в Соединенных Штатах. Я рассказал ему и он заметил: 'О! Это похоже на то, что у нас было до революции'. Перед революцией русские, оказывается, предпочитали коктейли напиткам в чистом виде.
   На одном из наших судов, прибывших в Мурманск, капитаном был грек. Как только советские представители поднялись на борт его судна, он, естественно, предложил им выпить. Но он совершил большую ошибку, когда поставил на стол бутылку вместе с высокими стаканами для напитков и пригласил их угощаться самостоятельно. Русские взяли бутылку, доверху наполнили стаканы для воды виски или тем, что он им подал, и все это выпили. Грек посмотрел на меня с изумлением, а я ему сказал: 'Не надо так делать! Не надо давать им большие стаканы, дайте им маленькие рюмки!' Так что, когда я годом позже встретился с греческим капитаном в Персидском заливе, он обратился ко мне со словами: 'Мистер Ричардсон, я все понял. Посмотрите на мою посуду сейчас - у меня только маленькие рюмки'.
   Я оказался единственным американцем в Мурманске, женившемся на русской женщине. Она была врачом. Мы уехали вместе в Соединенные Штаты. Русские знали, что наши отношения с Лизой были серьезными и позволили ей уехать. Из Мурманска мы отправились в Москву, провели там какое-то время, а затем перебрались в Одессу и покинули этот город на борту судна. Думаю, что наша пара была единственной, кому удалось остаться вместе. Для этого мы писали письма Сталину и Калинину. Может быть, адмирал из Полярного помог нам в получении разрешения на вступление в брак. Нам очень хотелось бы вернуться в Россию когда-нибудь. Говоря о своей военной службе в Мурманске во время Второй мировой войны, мне бы хотелось подчеркнуть, что они связаны с самыми приятными воспоминаниями. Все люди, с которыми мне приходилось иметь дело, проявляли настоящую любовь и подлинные дружеские чувства в отношении меня самого и Соединенных Штатов. Эти дружеские отношения возникали на редкость быстро, практически мгновенно. И я был очень счастлив, что оказался здесь для оказания им помощи в борьбе с нашим общим врагом.
  
  
  
Бригадный генерал Джеймс О. Босвелл
Архангельск в годы войны: 1941-й
  
   Пункт назначения - Архангельск. К тому времени я был капитаном армии США и получил приказ отправиться в посольство США в Москве. Моя миссия здесь заключалась в выполнении обязанностей помощника военного атташе.
   Я отплыл из Нью-Йорка во вторник 11 сентября 1941 года на борту судна 'Виль д'Анвер'. Моим соседом по каюте оказался лейтенант-коммандер ВМС США Сэмюель Фрэнкел. Наше судно числилось в морском регистре Бельгии, но было взято в аренду компанией 'Мур - Мак-Кормак Лайнс'. Тем не менее, в этом рейсе, в качестве арендатора выступала торговая компания 'Амторг'. Большинство офицеров и инженеров были британцами (англичане и канадцы), в то время как остальные члены экипажа были британцами и голландцами, а также немногочисленными представителями Бельгии, Португалии, Норвегии, Швеции и Бразилии. Большая часть генерального груза состояла из самолетов 'Кертис-Райт' Р-40 С (16 боевых единиц), запасных частей к самолетам, 4 500 баррелей толуола, авиабомб весом в 100, 500 и 1000 фунтов, а также грузовиков в разобранном виде. К тому времени 'Виль д'Анвер' успел выполнить десять рейсов (большинство из них самостоятельно) из Соединенных Штатов в Британию и обратно. Немцы топили семь однотипных судов, переданных бельгийским правителъством в аренду компании 'Мур - МакКормак Лайнс'.
   Наше судно в одиночку, не соблюдая режима светомаскировки, шло через районы, в которых действовали германские подводные подлодки и были поставлены минные поля, и направилось к месту рандеву отальных судов конвоя в Галифаксе, Новая Шотландия. Мы без каких либо инцидентов прибыли в Галифакс в воскресенье 14 сентября. Три дня 'Виль д'Анвер' провел на рейде внутренней гавани Галифакса. За время этой стоянки мы с коммандером Фрэнкелем дважды посетили город для передачи своих отчетов в Вашингтон.
   Из Галифакса мы вышли в составе конвоя, насчитывавшего 47 судов. До мыса Кейп-Рэйс конвой эскортировали четыре канадских корвета после чего их заменили пять американских эсминцев. Это были первые американские боевые корабли, выделенные для защиты британских торговых судов. Эту часть перехода мы совершили без светомаскировки, не имея на борту положенного противовоздушного вооружения- двух пулеметов Льюиса 30-го калибра; двух пулеметов Хочкиса 30-го калибра; двух выпущенных парашютов, удерживаемых тонким проволочным кабелем; парового гранатомета и воздушного змея на тонком проволочном кабеле. Проволочные кабели, поднятые в воздух, предназначались для нанесения смертельных повреждений вражеским самолетам!!! Наш курс был - прямо на восток, без каких-либо отклонений За это время мы не встретили ни одной субмарины.
   29 сентября мы вышли из Рейкьявика, Исландия. Теперь конвой состоял из одного панамского, одного советского и шести британских судов включая наш 'Виль д'Анвер'. Силы эскорта были представлены крейсером типа 'Каунти' (водоизмещением около 10 000 тонн), в данном случае это был 'Суффолк', и пятью эсминцами ВМС Великобритании. Мы прошли через Датский пролив, северо-западнее Исландии, а затем легли на курс, проложенный к северо-западу от острова Ян-Майен. После чего направились прямо на восток между Шпицбергеном и островом Медвежий. На переходе мы не встретили ни одного самолета противника, хотя слышали, что этот район контролируется германской авиацией.
   Оказавшись севернее входа в Белое море, мы взяли курс строго на юг По пути нам встретились четыре или пять русских эсминцев, шесть транспортных или торговых судов, а также множество рыболовных траулеров и рыбацких лодок. Наконец мы подошли к устью Северной Двины.
   Мы оказались там рано утром 10 октября, но 'Виль д Анверу' и крейсеру пришлось простоять здесь до прихода ночи, когда наступил прилив, позволивший беспрепятственно миновать песчаный бар, преграждавший вход в устье реки. На борт судна поднялись три лоцмана: старший лоцман архангельского порта, его помощник и военный лоцман. На следующее утро мы совершили переход по открытому всем ветрам, коварному речному руслу. У причалов стояло множество небольших судов и барж. В одном месте мы смогли увидеть неимоверно большое скопление сплавного леса. Никому из нас не приходилось видеть такое количество леса, его было даже больше, чем в Лонг-Вью, куда сплавляется лес, принадлежащий компании 'Лонг Белл Ламбер'. У русских это была в основном сосна, ель и пихта. Транспортировка леса осуществлялась платформами на лошадиной тяге и грузовиками. Большинство рабочих выглядели как типичные крестьяне, причем женщин было примерно столько же, сколько и мужчин.
   Поднявшись выше по реке, мы заметили множество домов, построенных из грубо отесанных бревен, предназначенных для того, чтобы обеспечить жильем потребности быстро растущего населения города. Мы проплывали мимо лодок, среди которых попадались минные заградители, тральщики, траулеры, небольшие транспортные суда и разнообразные плавсредства. Я обратил внимание на девять вышек, очевидно, предназначенных для обучения прыжкам с парашютом.
   Недалеко от Соломбалы мы прошли мимо военно-морской базы, где у причалов стояли несколько минных заградителей, тральщиков и вспомогательных судов. В глаза бросалось, что мины, торпеды и бомбы по большей части относились к современным образцам. Я также заметил современную подводную лодку береговой обороны среднего водоизмещения. Состояние всех кораблей в целом было хорошим. По звуку можно было понять, что их двигатели находятся в превосходном состоянии.
   Мне показалось, что Архангельск производит довольно приятное впечатление. Вдоль набережных протянулись кирпичные и оштукатуренные здания. На верфях стояло множество речных судов. На другом берегу Двины, в верхней части Кегострова, находился бывший городской аэропорт. Издалека трудно было разглядеть какие-либо оборудованные взлетно-посадочные полосы, хотя можно было видеть, как оттуда без затруднений взлетают и садятся самолеты. Среди них было много архаично выглядевших бипланов, а также современных транспортных самолетов, похожих на наши 'Дугласы' DC-3. Помимо них на аэродроме разместились патрульные истребители, самолеты, напоминающие принятые на вооружение в ВМС США самолеты 'Кюртис-Хоук', очень большой четырехмоторный советский бомбардировщик, еще один двухмоторный бомбардировщик с узким вытянутым фюзеляжем и другие довольно современные самолеты. Сопровождавший нас на 'Виль дАнвере' в качестве лоцмана морской офицер сказал, что британским летчикам удалось посадить здесь германский самолет, перехваченный ими в районе Мурманска.
   Полковник британских королевских ВВС Берд разместился в здании британской военной миссии в Архангельске. Он рассказал мне, что основной аэродром располагается не здесь, а в десяти милях к югу по течению Двины, и оборудован казармами, ангарами, ремонтными мастерскими и всем необходимым. Берд заметил также, что его группа потеряла здесь несколько истребителей (речь шла только о 'Харрикейнах'), но на каждый сбитый противником британский самолет приходится пятнадцать вражеских. Он упомянул, между прочим, что лейтенанты авиации морской пехоты США Бэнкс и Алисой занимались в Вологде обучением русских сборке истребителей-перехватчиков 'Кюртис-Райт' Р-40. Мне также сообщили, что самолеты этого типа отправлялись для сборки в Ярославль.
   Наше судно привели в архангельский порт, где мы встали на якорь для разгрузки. С обоих бортов к судну ошвартовались две баржи, в которые стали перегружать содержимое 6-го и 7-го трюмов. Члены экипажа провели инструктаж русских грузчиков о порядке эксплуатации судовых лебедок, креплении стропов и т. п. Обслуживанием лебедок занимались гражданские специалисты, а в трюмах и на баржах работали солдаты-новобранцы. Никто из них не обладал должной сноровкой, и ни у одного из них не было с собой каких-либо инструментов или приспособлений.
   В носовой части судна на палубе находились ящики с разобранными самолетами. Их нужно было выгружать в первую очередь. Когда русские занялись погрузкой самолетов Р-40, они погрузили все фюзеляжи на одну или две баржи, крылья на одну или две других, двигатели и пропеллеры на две следующие, и так далее. Я спросил их, почему они не грузят комплектующие одного или двух самолетов на одну баржу. В ответ я услышал: 'Мы всегда так делаем и знаем это лучше вас!'
   Выгрузив самолеты, русские взялись за разгрузку запасных частей к автомобилям, различных коробок и контейнеров с толуолом. Грузчики работали на редкость медленно: им приходилось трудиться десять часов в день, но зачастую работы велись круглосуточно. Никто из них не знал английского языка, и, похоже, что среди них не было ни одного 'босса', за исключением офицеров, периодически поднимавшихся на борт судна. Понаблюдав за работой с полчаса, они надолго исчезали. У нас сложилось впечатление, что рабочей силы здесь более чем достаточно, люди проявляют исключительный энтузиазм, но в организации работы элементарно не хватает руководства. Женщины также принимали участие в разгрузке, но занимались в основном подсчетом выгруженных ящиков и контейнеров.
   Мы с коммандером Фрэнкелом ежедневно сходили на берег, стараясь как можно лучше ознакомиться с Архангельском. Прогуливаясь по городу, я часто задавал жителям один и тот же глупый вопрос: 'Почему все местные жители, гражданские и военные, выглядят такими крепкими, здоровыми и румяными?' На что следовал неизменный ответ: 'Все остальные лежат в земле на двухметровой глубине!'
   Мне сказали, что в Архангельске снег идет десять месяцев в году, а температура в январе опускается до 40 градусов ниже нуля. Отличительной чертой Архангельска можно было считать главную улицу, протянувшуюся через весь город: на ней находились практически все деловые учреждения. Одна из улиц пролегала вдоль набережной, а еще несколько оживленных улиц были проложены перпендикулярно этим двум. Помимо этого в городе имелось множество улочек поменьше. Мостовые были выложены булыжником, а тротуары имели деревянный настил. Сточные канавы также были закрыты деревянными щитами.
   Магазины работали строго в определенное время и обычно были заполнены множеством людей, хотя длинные очереди являлись редкостью. Вдоль улиц стояло множество лотков, где продавались самые разнообразные вещи. Магазин промтоваров отличался крайне скудным выбором. Продававшиеся там вещи были очень дорогими, особенно одежда и предметы роскоши.
   В Архангельске продукты питания продавались ненормированно, в основном это были капуста, картошка, черный хлеб, булочки и чай. Можно было получить также мясо и масло, но они считались довольно дорогими продуктами. Зато водки и пива было настоящее изобилие. Кроме того, можно было купить русский коньяк. Местные жители пили неочищенную воду прямо из Двины.
   В городе имелась единственная гостиница - 'Центральная', только что открытая 'Интуристом' для иностранцев. Ресторанов имелось в наличии только три, в лучшем из них предлагался довольно большой выбор блюд. Питание обходилось примерно 40 рублей в день (курс доллара составлял 5,3 рубля, а для представителей дипломатического корпуса - 12 рублей). В Архангельске функционировали также три или четыре кинотеатра и один большой драматический театр. Однажды мы посетили состоявшийся там концерт с танцами. На танцевальной площадке мужчин было очень мало, и женщины танцевали друг с другом. Одна русская женщина сказала мне, что 'мужчины слишком ленивы, чтобы научиться танцевать'. На концерте было много народа, но выглядел он как заурядное эстрадное представление.
   Население в городе одевалось очень скромно. Треть жителей ходила в военной форме, при этом преобладала военно-морская форма, поскольку Архангельск являлся одним из крупнейших советских портов. Мужчины ходили в ватниках, обычно грязных и рваных. Иногда можно было встретить довольно хорошо одетого человека. В глаза бросалось, что большинство людей носили ботинки или валенки с галошами. Женщины на складах пиломатериалов одевались так же, как и мужчины, но в городе принаряжались. Из-за морозов горожане ходили в меховой, тяжелой одежде.
   Советский военный персонал ходил в ботинках, носил длинные шинели и форменные шапки или фуражки 'капитанки'. Повсюду можно было встретить солдат, несущих караульную службу. Я также заметил женщин, выполнявших обязанности часовых. Все тщательно соблюдали правила отдания воинской чести. В любое время на улицах можно было встретить марширующие отряды солдат, главным образом пехотинцев. Изредка попадалась на глаза военная техника, но я не видел боеприпасов.
   Граждане относились к своей работе без особого интереса. За детьми не было такого строгого контроля, как в других европейских странах, и они производили впечатление неугомонных и любознательных озорников. Все они знали несколько английских слов и клянчили сигареты. Люди не проявляли в целом особой застенчивости или боязни в отношениях с нами и довольно охотно отвечали на вопросы. Некоторые даже отваживались завязать беседу. Советские солдаты были более сдержанны и поначалу отказывались от предложенных им сигарет во время разгрузки судна, однако позднее сами уже просили у нас закурить.
   Предполагалось, что в Архангельске введен режим общего затемнения, но можно было заметить множество незначительных нарушений светомаскировки.
  
  
  
Фрэнсис Браммер
Путешествие в Архангельск на санях
   К моменту моего прибытия в Россию в конце июля 1942 года в составе вооруженной команды здесь уже ощущался недостаток продовольствия. Те, кто был на борту нашего судна 'Айронклад', питались тем же, что и русские: бобами, рисом, лошадиным мясом и русским ржаным хлебом - сырым и тяжелым. Сахара или молока не было. Похоже, что русским приходилось еще труднее, чем нам. Рабочие в порту ели даже объедки, которые выбрасывались нами за борт.
   12 августа мы впервые отправились в Архангельск. Встреченные нами русские были очень голодны. В основном это были женщины, поскольку все мужчины ушли на фронт. В Архангельске нам выдали немного молока, сахара, муки и яичного порошка. Через четыре дня после этого немцы провели бомбежку города. Налет повторился 24 августа. Сигнал воздушной тревоги раздался утром вnbsp; 8.30. Через полчаса показались вражеские самолеты, их было около двадцати пяти. Вначале они сбросили зажигательные бомбы, а затем фугасные. Бомбежка вызвала сильные пожары, охватившие весь город. Русские встретили вражеские самолеты плотным заградительным огнем. Я, помнится, открыл огонь из своего пулемета 50-го калибра по самолету, оказавшемуся недалеко от нас на траверзе судового прожектора. Налет продолжался около шести часов и закончился после двух часов ночи.
   В пятницу, 20 ноября, 'Айронклад' вышел из Архангельска и направился в Мурманск в сопровождении британского эскортного корабля 'Дэнмэн'. По пути мы выскочили на песчаный бар и прочно застряли: груз на борту судна оказался слишком тяжелым. Буксиры пытались стащить нас с мели, но смогли вызволить судно только к следующему понедельнику. Снявшись с мели, мы продолжили переход через Белое море в Мурманск. Поздним вечером 24 ноября, в 23.00, мы оказались на камнях у берегов Русской Лапландии. К тому времени 'Айронклад' получил множество пробоин в прочном корпусе. Корма настолько погрузилась в воду, что до нее можно было дотянуться рукой, перегнувшись через леерное ограждение.
   Половину членов экипажа 27 ноября сняли с судна и доставили на 'Дэнмэн', а 'Айронклад' отправили на ремонт в Молотовск. К тому времени корма судна уже ушла под воду. На борту 'Дэнмэна' мы отправились в Иокангу - порт, находившийся недалеко от Мурманска, куда благополучно прибыли 29 ноября в 13.00. Иоканга оказалась Богом забытым местечком. В довершение всех бед температура опустилась ниже 10R мороза. Множество русских судов стояло здесь на якоре. Дым от огромного количества труб окутал рейд плотным туманом, поднимавшимся до уровня палубы, так что невозможно было что-либо разглядеть.
   Утром 1 декабря мне приказали перебраться на русский траулер. Нам предстояло вернуться обратно в Архангельск. В половине третьего ночи я поднялся на борт траулера, на котором в огромном количестве водились клопы. На завтрак нам выдали хлеб и чай, а на обед суп и мясное рагу. Питание на этом траулере оказалось весьма скудным.
   Когда мы подошли к Архангельску, Двина полностью покрылась льдом. Так что 5 декабря мы сошли с русского траулера, собрали свои пожитки и через битый лед, преодолев расстояние около мили, добрались к 19.30 в гостиницу 'Интурист'. Я был голоден и измотан до предела, но коньяк помог быстро забыть об этом.
   Пока я находился в Архангельске, дожидаясь возвращения на 'Айронклад', выпало много снега. Впервые в своей жизни мне довелось покататься на санях и у меня это получилось совсем неплохо. Да, в Архангельске было довольно весело. Особенно замечательно прошла встреча Рождества. Американский военный атташе устроил днем небольшой прием. Виски было, хоть залейся! Потом в семь вечера начался прием у англичан, завершившийся в четыре часа ночи. Они угощали нас своим пивом и джином и наливали его столько, сколько можно было выпить. Именно столько я и принял на грудь, пока не отключилось сознание.
   Все время, пока мы находились в России, для схода на берег полагалось иметь при себе паспорт. Когда мы были в Архангельске, я подрался с советским офицером в Интернациональном клубе. Из-за этого инцидента у меня отобрали паспорт, перевели на транспорт 'Оремар' и посадили там под замок. На этом судне мне предстояло вернуться в Соединенные Штаты. Мы отправились в Мурманск 22 января, но этот переход дался нам с большим трудом, поскольку Белое море было сковано льдом. Тем не менее, 4 февраля, во вторник, мы прибыли в Мурманск.
   На следующий день в небе над городом появились германские бомбардировщики. Мы открыли по ним огонь. Одна бомба чуть не угодила в танкер, находившийся буквально в миле от нас. Самолеты противника появились вновь в 15.30, а затем в 18.00. Они сбросили свои бомбы на город, точнее на то, что от него осталось. Фактически вражеские самолеты бомбили Мурманск все время, пока мы здесь находились.
  
  
  
Капитан Джон Ле-Като
Забытый конвой
   Я был третьим помощником капитана торгового судна 'Томас Хартли' - одного из шести американских судов морского торгового флота ошвартовавшихся в русском порту Мурманск в марте 1943 года. Вскоре мы опустили сходни на берег в небольшом приморском городке под названием Молотовск, позднее переименованном в Северодвинск К моменту нашего появления в Молотовске там не оказалось в наличии ни одного эскортного корабля для нашей охраны. Вот так шесть американских судов, получивших известность как 'забытый конвой', задержались на восемь месяцев в Молотовске, дожидаясь столь необходимой защиты.
   Когда мы впервые оказались в Молотовске, мы не знали здесь ни одной души, а из русского языка разве что несколько непечатных слов, тем не менее, нам страшно хотелось встретиться с 'молотовцами'. Их гостеприимство производило сильнейшее впечатление. Как сказал один мой приятель: 'Если человек, у которого ничего нет, предлагает вам половину того, что у него есть, можете ли вы просить у него еще что-то?' Например, через день или два после нашего прибытия в Молотовск, я отправился в город на разведку. Мне никогда не приходило в голову, что русские могут проявить ко мне такое любопытство, но так оно и было на самом деле. Люди высовывались из окон и останавливались на улице, чтобы рассмотреть получше 'американца'. Я выбрал один из домов и постучал в дверь. Крупная женщина и ее дочь увлекли меня за собой в комнаты и устроили концерт игры на балалайке. После его завершения 'мама' подала чай, разлитый в стаканы, и показала фотографии своего мужа и остальных членов семьи. Во время прощания мать и дочь радостно прощебетали о том, как все это было мило. По крайней мере, мне показалось, что именно это они пытались мне сказать.
   Русский довольно трудный язык и поначалу мы не все могли понять. В частности, мы никак не могли разобрать имена девушек, работавших с лебедкой. Они постоянно обращались друг к другу, выкрикивая слова, звучавшие как 'вера' и 'майна'. Естественно, мы пришли к заключению, что их так зовут и обращались к ним при встрече соответствующим образом. Чуть позже мы узнали, что этими словами пользуются при подъеме грузов и их значение можно передать как 'вверх' и 'вниз'. Несмотря на это, девушки проявили учтивость и продолжали отзываться на свои новые имена.
   Не знаю, как дело обстояло в Мурманске, но в Молотовске проституции не существовало. Хотя, конечно, трудно обозначить границу, за которой начинаются такие отношения. Если вы предлагаете девушке что-нибудь стоящее, с учетом реальных обстоятельств, нечто вроде сигарет, мыла или конфет, и она приходит к заключению, что для закрепления ваших отношений лучше всего отправиться с вами в постель, то отличается ли это от ситуации, когда вы ее угощаете по-дружески вином и ужином, быть может, даже приглашаете вечером в театр, и при этом совершенно не думаете о возможном вознаграждении? Помнится, на окраине города был один необычный дом (я намеренно так его называю), где предлагали водку из-под полы, и где можно было потанцевать. Время от времени парочки покидали общую комнату и исчезали минут на тридцать. Кроме того, в городе была одна парикмахерша. При появлении клиента (например, американского моряка) она предлагала ему на выбор кресло у двери или в отдельном заднем помещении, отделенном занавеской, где цены были намного выше. В задней комнате клиенту не только приводили в порядок прическу, но и подносили стакан с водкой. Покамест посетитель пил свою водку, парикмахерша расстегивала клиенту ширинку, становилась на колени и делала все, что надо, чтобы он мог расслабиться перед стрижкой. Насколько мне известно, никто у нее не просил подстричь виски повыше.
   Молотовск появился на свет благодаря войне, его улицы были покрыты деревянным настилом, при этом в городе не было ни канализации, ни водопровода. Если предоставлялась возможность, мы отправлялись на поезде в Архангельск, где функционировали два клуба для моряков. Поскольку из Архангельска в Красную Армию забрали всех мужчин, достаточно взрослых, чтобы бриться, и достаточно юных, чтобы танцевать, то для хозяек эти заведений иностранные моряки были настоящим подарком судьбы.
   Некоторые девушки были настроены к нам поначалу недружелюбно и могли встретить вас со словами: 'Отвали, Джо!' Это нас несколько озадачило, пока мы не узнали, что эти девушки занимают ответственные должности на оборонных предприятиях, и начальники предупредили их, чтобы они не болтали слишком много с иностранцами. Но заводные танцы и несколько рюмок водки обычно разрушали их сдержанность. Русские девушки казались намного серьезнее, чем их американские сверстницы. Одна из хозяек этого клуба по имени Таня, танцуя со мной, прижавшись щекой к щеке, пыталась обсуждать идеи Карла Маркса. Несмотря на все ее усилия, я так и остался очень плохим танцором. Однажды я и мой друг оказались в ложе театра на спектакле 'Роз Мари', исполнявшемся на русском языке. В соседней ложе сидели две очаровательные девушки. Они со смешком передали нам записку, в которой просили нас о встрече после окончания представления в соседнем парке у памятника Сталину. Казалось, что нас ожидает прекрасный вечер, но эти ожидания быстро рассеялись, поскольку девушки заявили, что их интерес к нам связан с возможностью улучшить английское произношение! Мы часами прогуливались по парку, повторяя на английском: 'Франклин Делано Рузвельт - президент Соединенных Штатов', - и пытаясь разъяснить им, почему слово 'enough' пишется без буквы 'f' на конце.
   Один наш моряк влюбился в Архангельске в русскую девушку и стал дарить ей сигареты и мыло, а затем и пару чулок из своих запасов. Он покрасил стены в ее комнате, а в довершение всего, в доказательство своей любви, подарил ей замок. Она с благодарностью приняла подарок, повесила его на дверь и навсегда закрыла для него вход в свою комнату.
   В качестве особого жеста доброй воли в отношении союзников Архангельский интернациональный клуб решил устроить пикник с выездом за город на целый день. Это мероприятие должно было состояться на живописном острове, покрытом зеленой травкой и расположенном посередине Двины. В клубе подготовили продукты для обеда и арендовали баржу, однако в этих планах обнаружилась нестыковка. Травка на острове на самом деле была свежей и зеленой, но когда баржа подошла к острову, выяснилось, что весь остров покрыт водой глубиной сантиметров тридцать, и над водой поднимается только верхняя часть травяного покрова. Оказалось, что никто из устроителей пикника не удосужился посетить этот остров заранее или осведомиться на этот счет у других. Обед состоялся прямо на барже и прошел в напряженной тишине, нарушаемой ехидными замечаниями американцев, относительно дурного влияния советской плановой экономики, проявляющегося во всех сферах жизни в России.
   На нашей совести осталось, по крайней мере, одно изменение местных обычаев, правда, трудно сказать, в лучшую или худшую сторону. Совместное купание мужчин и женщин без какой-либо одежды, широко распространенное в этих местах лет двадцать пять назад и решительно осужденное представителями советской власти, все еще практиковалось вдали от больших городов. Вид множества обнаженных мужчин и женщин, валявшихся на песчаных пляжах Архангельска, вызвал так много толков среди иностранных посетителей, что появились распоряжения местных властей, предписывающие обязательное ношение купальных костюмов. Русские с готовностью восприняли это требование, реализация которого оказалась затрудненной из-за отсутствия кабинок для переодевания. Так что граждане по-прежнему переодевались прямо на пляже.
   Одной из постоянных примет нашей повседневной жизни в Архангельске являлся черный рынок. В России были введены карточки на продукты питания, и купить какие-либо продукты без талонов, даже по более высокой цене, было невозможно. Поскольку у нас карточек не было, а наше диетическое питание на борту судна состояло главным образом из тушенки, то очень скоро из-за недостатка овощей десна у нас начали кровоточить, и безысходность ситуации подтолкнула в сторону местного рынка. Одна наша группа специализировалась на добыче овощей, другая яиц и так далее. Так я оказался учредителем 'Томатно-картофельной компании Ле-Като, Лтд.'
   Для торговых операций с русскими мы располагали сигаретами, хозяйственным мылом и пустыми банками из-под кофе. Хозяйственное мыло оказалось наиболее подходящим товаром для обмена. Один кусок мыла можно было обменять на три яйца, что вполне удовлетворяло обе стороны. Русские подходили к нам с радостным вопросом: 'Махнемся что ли, товарищ?' - и начинался торг. Каждая операция по обмену происходила в присутствии многочисленных свидетелей, неизменно занимавших сторону соотечественников и готовых немедленно поднять крик по поводу того, что 'американцы' обирают вдов и сирот.
   Восемь месяцев, проведенных в Советском Союзе, это большой срок, но я полюбил эту страну, как и большинство моих товарищей. На мой взгляд, отношение к нам со стороны русских было очень хорошим, с учетом реальных возможностей и опустошения, вызванного дурным управлением и войной. Конечно же, случались и недоразумения, но если бы какой-нибудь русский попробовал повторить одну из тех штук, которые мы вытворяли в Молотовске, то его, скорее всего, вздернули бы на Таймс-скуэр.
   Когда 'забытый конвой' покинул, наконец, Молотовск в ноябре 1943 года, огромная толпа 'молотовцев' собралась на причале проводить суда, уходящие из этой гавани. В одной из узкостей мы разминулись с землечерпалкой, на которой работал маленький мальчик. Он крикнул нам на ломаном английском: 'Не найдется ли закурить, товарищ?' Я кинул ему пачку сигарет, но она до него не долетела. Последнее, что наш экипаж увидел в России, это мальчик, бросившейся в ледяную воду Белого моря за пачкой сигарет.
  
  
  
Сэм Хакам
'Женский вопрос' в Мурманске
   Не так давно я оказался на курорте во Флориде в одной компании, увлеченной оживленной беседой. Один из собеседников вспомнил о торговом флоте, и я сказал, что когда-то служил на этих судах. Еще кто-то спросил, довелось ли мне понюхать пороха, и я ответил: 'Ну да! Я был в Мурманске!' Тогда один парень пропищал: 'Я кое-что слышал об этом. Говорят, что русские там относились к вам довольно скверно!' Я посмотрел на него с изумлением и произнес: 'Откуда вы только такого набрались? Русские относились к нам как нельзя лучше! У нас был свой клуб, мы там развлекались и танцевали. Они приходили к нам на суда, чтобы сделать для нас что-нибудь очень приятное!'
   Я был радистом на борту американского торгового судна 'Ричард Генри Ли', когда мы вместе с остальными судами конвоя PQ-16 пришли в мурманский порт 30 мая 1942 года. Здесь мы провели что-то около трех недель. После того как мы вышли в порт, наше судно отвели в Счастливую лощину - такое название мы придумали для этого местечка, предназначенного для выгрузки взрывчатки. Русским не хотелось, чтобы все это добро оказалось в городе, поскольку в случае попадания бомбы, вместе с боеприпасами взлетел бы на воздух и сам город.
   Для выгрузки тринитротолуола у борта нашего судна ошвартовалась русская баржа. Помнится, третьим помощником на ней была довольно симпатичная женщина, к тому же говорящая по-английски. Наряду с другими вещами у меня с собой был пакет, переданный мне членами группы либералов, с которыми я поддерживал отношения в Бруклине, штат Нью-Йорк. В нем были вещи для детей и немного косметики - пудра, мыло, заколки для волос и все в таком же духе. Я спустился на баржу и передал ей кое-что из этой косметики. Черт побери! Глазки у нее загорелись, и она тут же вытащила маленькое зеркальце. Время от времени я мог ее увидеть в трюме, где она руководила разгрузкой, и мог разглядеть, как она периодически смотрится в зеркальце и что-то поправляет на своем лице.
   Русские быстро выгрузили содержимое наших трюмов на причал. Работы продолжались и день и ночь. Среди грузчиков было много солдат-фронтовиков, находившихся в отпуске и пришедших на помощь остальным. Если вражеские бомбы вызывали повреждения железнодорожных путей, то все, кто был - мужчины, женщины дети - тут же бросались на их устранение. Обычно ремонт путей длился немногим более получаса, и движение военных грузов возобновлялось
   В порту было много девушек, занимавшихся бумажной работой связанной с учетом поступающих грузов. Одна девушка лет шестнадцати-семнадцати выделялась среди прочих. Всякий раз, когда начинался воздушный налет, и все мы прятались в укрытии, она спокойно усаживалась на какой-нибудь ящик и принималась за свой бутерброд. Похоже, что падающие с неба бомбы совершенно ее не тревожили. Во время одного из налетов буквально рядом с ней упал осколок шрапнели. Она, засмеявшись, взяла его в руки и бросила в нашу сторону. Эта девица была или необычайно смелой, или слишком глупой. Но мы все были от нее в восторге. Я называл ее 'русская душа'.
   Здесь же мне встретилась одна маленькая обалденная девушка в солдатской шинели. Если бы у меня был шанс оказаться вместе с ней, я непременно записался бы в Красную Армию. Двое наших ребят вели разговоры с коммунистами в Мурманске, и их отправили назад домой. Сам я пришел к заключению, что существует два типа коммунистов. У нас в Штатах 'комми' только сотрясали своими речами воздух и вносили разлад между людьми. В России же их деятельность приносила ощутимые результаты и воодушевляла людей к победе. Думаю, что русские коммунисты, скорее всего, отправили бы с первым пароходом, возвращающимся домой, любого нашего любителя выступить с пламенной речью, забравшись на ящик из-под мыла, где-нибудь на Юнион-скуэр[68], если бы таковой оказался в Мурманске.
   Воздушные налеты на Мурманск не прекращались все время, пока мы здесь находились. Когда немцы бомбили город, то они намеренно постарались вывести из строя систему водоснабжения. Дома в городе были преимущественно деревянными, и когда с самолетов посыпались зажигательные бомбы, то у русских не оказалось воды, чтобы потушить возникшие пожары. Весь город был охвачен огнем, после которого на месте домов осталось лишь несколько дюжин печных труб. Вспоминаю утро 18 июня, когда бомбардировки с воздуха продолжались все утро. В это время поднялся сильный ветер, и под его порывами пожар перекинулся на жилые кварталы. Множество грузчиков, занятых на работе в порту, чьи дома были охвачены огнем, только смотрели на дым, поднимавшийся над городом, и продолжали трудиться с искаженными лицами, повторяя одно слово: 'Гитлер!' Ни один из них не бросил работы до завершения трудового дня.
   Однажды я спустился в бомбоубежище во время воздушного налета и уступил свое место женщине с ребенком на руках. Юная девушка лет четырнадцати, наверное, член Коммунистического союза молодежи увидев что я иностранный моряк, тут же поднялась и настояла на том чтобы я занял ее место. Она буквально заставила меня это сделать. Чувствуя себя чертовски уставшим, я подчинился.
   Помню во время другого воздушного налета я тоже оказался в бомбоубежище Неожиданно я понял, что это совсем не то место, где я хотел бы оказаться, потому что это было специальное бомбоубежище для младших школьников. Учителя даже здесь продолжали вести уроки. Но старшая из находившихся здесь женщин встретила меня легкой улыбкой Дети продолжали заниматься уроками, бросая на меня любопытные взгляды. Как и для той девушки в порту, встречавшей бомбежки, сидя на пустом ящике, для этих ребят не было ничего необычного в том, что вокруг делалось. Похоже, что бомбежки для них ровным счетом ничего не значили.
   14 июня на Мурманск было совершено около восьми воздушных налетов. Штук десять 'Хейнкелей' отогнали из района порта, после того как они успели сбросить там свои бомбы. Шесть бомб упали около гостиницы 'Арктика'. Воздушной волной выбило все стекла, а на нас посыпалась грязь и штукатурка. Несколько наших ребят получили ранения разлетевшимися обломками стекол. Оказавшиеся рядом британские и американские офицеры взяли командование в свои руки. Не было никакой паники. Мы выбрались наружу, чтобы оказать посильную помощь. Дом на противоположной стороне оказался разрушен прямым попаданием бомбы. Несколько человек были убиты, многие ранены. Мы помогли откопать двух засыпанных обломками русских солдат, но они были мертвы - погибли от удушья. Один из погибших оказался офицером. Он умер с улыбкой на лице.
   Некоторые русские покинули Мурманск, спасаясь от бомбежек. За городом раскинулись сопки, куда я однажды забрел на прогулке. Глядя на город сверху вниз, я мог видеть, что большая часть зданий уничтожена пожарами. От пятнадцати до двадцати кварталов сгорели. Многие пожилые люди, лишившиеся крова, жили теперь в сопках, подальше от бомбежек. Похоже, что это их нисколько не угнетало, скорее, просто выбило из привычной колеи. Я не видел у них слез. Всякий раз, когда бомбардировщики пролетали над ними, старики становились на колени, осеняя себя крестом. Я отдал свой зеленый свитер и немного других теплых вещей коммандеру Фрэнкелу, чтобы он мог их передать тем, кто остался без дома и крыши над головой.
   Поскольку Мурманск находился на военном положении, заняться моряку торгового флота в порту было практически нечем. У русских существовал небольшой клуб для общественных мероприятий - Интернациональный клуб. Мы ходили туда на танцы. Как-то раз мне довелось танцевать в этом клубе с одной симпатичной блондинкой, немного говорившей по-английски. Она мне сообщила, что занимается проектированием судов. 'Вот это страна!' - подумал я.
   Совсем рядом с клубом находилась небольшая баскетбольная площадка. Помню, смотрел я однажды на игру англичан и русских. Русские были здоровые ребята и выигрывали у англичан. Один русский ударом ноги отправил мяч англичанину. Тот, будучи ниже ростом, предложил: 'Давайте сыграем в футбол!' Итак, они тут же устроили поле для игры в футбол, и дело кончилось тем, что англичане обыграли русских, забивая им гол за голом.
   У американских моряков в Мурманске водились деньги. Мы получали премиальные за переход сюда. Иногда премию давали и ребятам из вооруженных команд, хотя формально они не могли на нее рассчитывать. Во многом это зависело от их офицера и его отношения к данному вопросу. Он мог сказать, например: 'Я ничего об этом не знаю!' Но у нас были не только деньги, но и сигареты. Вот за них-то русские были готовы все отдать. Так что можно было продать им блок сигарет и выручить за это целую пачку русских рублей.
   Американцы в Мурманске вели себя очень дружелюбно по отношению к русским. Русские платили им той же монетой. Нас связывали самые сильные братские чувства. Единственное, что вызывало недовольство, так это невозможность хоть с кем-то перепихнуться. Проституции в Мурманске не существовало ни в каком виде. Вы можете сказать, что красивая женщина способна заставить раскошелиться любого мужика, но можете оставаться при своем мнении. Так вот, русские девушки были очень привлекательными и здраво относились к самим себе. В этом отношении они довольно сильно отличались от наших американских подружек. Русские девушки никогда не требовали от вас каких-либо знаков внимания и не ожидали, что вы будете открывать для них двери или вытворять что-то в этом духе. Позвольте честно признаться, американцам в Мурманске страшно хотелось женского тела. Некоторых из нас ужасно раздражало, что общение с русскими девушками не выходит за рамки определенных границ, и эта досада вымещалась на них. Все это были милые, воспитанные девушки. Не думаю, что они придерживались в своей жизни самых строгих правил, но проституция в чистом виде, отношения на одну ночь, были с ними невозможны.
   Однажды я решил отправить телеграмму своим родителям в Нью-Йорк. Я зашел в помещение телеграфа в русском почтовом отделении и встал в конце очереди. Девушка заметила, что я иностранец и пропустила меня вперед. Там были бланки для заполнения телеграмм, но я не знал ни одного русского слова. Ко мне подошел русский морской офицер и помог справиться с этой проблемой, после чего у нас завязалась беседа, вначале на ломаном английском, а затем на немецком. Но вскоре мы обнаружили, что на самом деле разговариваем не на немецком а на идише. К нам подошел комиссар и остановился. Вскоре выяснилось, что все люди в очереди говорят на идише.
   Так что мы всей компанией отправились на квартиру одного из этих ребят. Квартира находилась в высоком здании, примерно на двенадцатом этаже. После того как мы устроились поудобнее, один из еврейских друзей заинтересовался моей бородой. По пути в Мурманск всем американцам разрешили отпустить бороды, поскольку мы думали, что все русские ходят бородатыми. Но когда мы добрались до Мурманска, то увидели, что все русские ходят чисто выбритыми. Так вот русский мне и говорит: 'Я заметил, что американцы, приходящие сюда, носят бороды. Все ли американцы так делают?' Я ответил: 'Нет, мы отпустили бороды потому, что думали, что будем на вас похожи, ребята'. Я понятия не имел, что русские ходят такие же как и мы чисто выбритые. Тогда мне был задан другой вопрос: 'Что американцы думают о нас, русских, здесь?' Я уже выпил достаточно водки, язык у меня развязался и я сказал: 'Вы делаете большое дело, сражаясь с немцами, но нам хотелось бы, чтобы вы перестали подсылать к нам своих шпионов и пытаться каким-либо образом свергнуть наше правительство!' Все недоверчиво уставились на меня: 'Но, позвольте, товарищ! Это именно те претензии, которые мы имеем против вас. Это вы засылаете своих агентов сюда, чтобы низвергнуть наше правительство!' Но, выпив рюмку-другую, мы решили: пусть у каждого останется свое правительство и пусть все будут счастливы.
   Затем я спросил у русского офицера, как здесь обстоят дела с девочками.
   - Не могли бы мы познакомиться с кем-нибудь? - задал я ему вопрос.
   Он рассмеялся и сказал:
   - Знаете, мы насмотрелись на моряков и знаем, что стоит только им сойти на берег после рейса, как они думают только об одном: как бы отыскать проститутку. Но в России проституции нет ни в каком виде.
   - Так с кем же вы, черт вас подери, можете здесь перепихнуться? - спросил я.
   - Да здесь вокруг полно девчонок, - ответил он. - Только они вам могут отдаться бесплатно или вы вообще ничего не добьетесь. Они не будут торговаться с вами. Любовь здесь не продается.
   - Ну, а тогда как же я смогу добиться их расположения бесплатно? - продолжил я свои расспросы.
   -Прежде всего, - отозвался он, - выучите русский язык.
   Вот это я могу назвать настоящим стимулом к изучению иностранных языков!
   Мы довольно долго беседовали в этой квартире на двенадцатом этаже, когда начался очередной воздушный налет. Слышно было, как вокруг падают бомбы, но, похоже, что русских это совершенно не тревожило, настолько они к этому привыкли. Но чтобы доставить мне удовольствие, мы всё же спустились в бомбоубежище, устроенное в подвальном помещении этого здания.
   Да, ситуация с женским полом в Мурманске была довольно тяжелой. Вскоре после моей беседы с русскими друзьями, прогуливаясь по городу, я заметил симпатичную девушку, занятую колкой дров. Она поздоровалась со мной: 'Хеллоу!' Я ей тоже ответил: 'Хеллоу!' И предложил: 'Давайте я вам нарублю дров!' Мне показалось, что так я смогу лучше познакомиться с девушкой и чего-нибудь от нее добиться.
   Я нарубил ей дров, мы посидели вместе и пообщались немного, но мне в этой игре так и не повезло.
  
  
  
Дональд Марфи
Застрахованный рейс
   Когда 7 мая 1942 года суда конвоя PQ-15 становились на швартовы в мурманском порту, шел снег. Во время разгрузки взрывчатки с нашего судна, а называлось оно 'Экспозитор', я спросил одного из русских, работавших на причале: 'Когда же прекратится, наконец, этот проклятый снегопад?' 'Лучше молись о том, чтобы он не перестал, - отозвался тот. - Стоит ему прекратиться, как тут же появятся "штукасы"'.
   Действительно, в первый же погожий день они объявились. Это были 'Юнкерсы' - Ju87. Вначале они держались на высоте около, десяти тысяч футов (трех тысяч метров), затем начали резко снижаться и сбросили свои бомбы - восемь штук каждый. Стоило показаться самолетам как вся зенитная артиллерия открывала по ним огонь.
   Однажды когда я болтался возле гостиницы 'Арктика', налетели пять или шесть 'Юнкерсов'. Я вышел на улицу посмотреть, куда падают бомбы и, приглядевшись, увидел двух английских моряков, опустившихся на колени и рыдающих как дети. Они перенесли уже столько авиационных налетов, что это стало, наконец, для них просто невыносимым Один из немцев сбросил свою дурацкую бомбу и она - бац! -упала рядом с домом. Русские с невозмутимым видом покинули здание. Похоже, что им было совсем не страшно под бомбами, настолько к тому времени все привыкли к бомбежкам. Боже правый! Сколько их было! Большая часть города выгорела дотла.
   Заняться в Мурманске было практически нечем. Если не было работы, то мы обычно околачивались возле гостиницы 'Арктика'. Деньги у нас водились, но тратить их было, собственно говоря, не на что. Советские власти выдали морякам конвоя PQ-15 премиальные за этот рейс. Нашим капитанам вознаграждение выдавалось не в рублях, а золотом. Сам я получил сто двадцать пять долларов. Часть этих денег мы передали, скинувшись по кругу, военным морякам из состава вооруженных команд.
   Многие американцы в Мурманске болтались в одной компании с английскими моряками. Все они вплоть до недавнего времени постоянно оказывались без денег. У них никогда в нужное время не находилось с собой ни одной завалящей монеты. Но зато они были необыкновенно общительными. Так что, если вы отправлялись на берег вместе с ними, то у них всегда хватало знания языка и они могли привести вас в самые лучшие бары. Похоже, что они знали все, что надо, только постоянно нуждались, так что вам повсюду приходилось за них платить. Клянусь Богом!
   Помнится, как-то в беседе с одним из них встал вопрос: 'Что происходит с моряками, оказавшимися на торпедированном судне?' И кто-то сказал: 'Американцев доставляют куда-то вроде госпиталя'. Тогда я подумал, что стоит навестить этих ребят. Я узнал, где их содержат, добрался туда и мы немного поговорили.
   Здание, в котором они лежали, не было на самом деле госпиталем. По каким-то причинам их не взяли в центральный госпиталь, занимавший большое белое здание. Моряки, их было человек двадцать, лежали в маленькой комнате с грязным полом. Их судно было торпедировано, и они оказались в спасательных шлюпках. Стояла холодная погода, и они страдали от тяжелого обморожения. Одному парню ампутировали одну ногу, а другому обе. Это было самым душераздирающим зрелищем, какое я когда-либо видел за всю свою жизнь[69]. Я спросил:
   - Могу ли я чем-то помочь вам?
   - Принеси нам журналов и сигарет, - попросили они.
   Тогда я вернулся на судно и достал для них несколько номеров и немного сигарет.
   Русские пытались как-то развлечь нас, когда мы были в Мурманске. Помимо гостиницы 'Арктика' у них был клуб, так называемый Интернациональный клуб, который могли посещать моряки. Мы там часто околачивались вместе с одним британским сержантом. Он говорил по-русски и у него была настоящая русская жена, на которой он здесь женился. Однажды я его спросил:
   - Что ты тут делаешь? Ты болтаешься в Мурманске в то время, как настоящая война идет на юге. nbsp; Половину членов экипажа 27 ноября сняли с судна и доставили на 'Дэнмэн', а 'Айронклад' отправили на ремонт в Молотовск. К тому времени корма судна уже ушла под воду. На борту 'Дэнмэна' мы отправились в Иокангу - порт, находившийся недалеко от Мурманска, куда благополучно прибыли 29 ноября в 13.00. Иоканга оказалась Богом забытым местечком. В довершение всех бед температура опустилась ниже 10R мороза. Множество русских судов стояло здесь на якоре. Дым от огромного количества труб окутал рейд плотным туманом, поднимавшимся до уровня палубы, так что невозможно было что-либо разглядеть.
&
   - Я здесь учу русских управлять танком типа 'Матильда', - ответил сержант.
   Видите ли, русские предпочитали старым американским танкам времен Первой мировой войны, которые мы сюда доставляли, британские танки 'Матильда'. Русские говорили нам, что американские танки это мышеловки и ни к черту не годятся. Вот и британский сержант говорил, что учит русских водить английские танки.
   - Учите прямо здесь, в Мурманске? - спросил я снова.
   - Ну да, - отозвался сержант.
   - Послушай, - говорю я емnbsp; Все время, пока мы находились в России, для схода на берег полагалось иметь при себе паспорт. Когда мы были в Архангельске, я подрался с советским офицером в Интернациональном клубе. Из-за этого инцидента у меня отобрали паспорт, перевели на транспорт 'Оремар' и посадили там под замок. На этом судне мне предстояло вернуться в Соединенные Штаты. Мы отправились в Мурманск 22 января, но этот переход дался нам с большим трудом, поскольку Белое море было сковано льдом. Тем не менее, 4 февраля, во вторник, мы прибыли в Мурманск.
у, - где эти долбанные танки? Я здесь ни одного танка в округе не видел. Думаю, что на тридцать миль вокруг их не сыскать. Все танки бросили драться под Харьковом. Где ты проводишь свои занятия? Да ты их ни фига не проводишь. Ты только и делаешь, что ошиваешься в клубе и квасишь.
   Он понял, что я его раскусил.
   - Поговорим откровенно, - сказал сержант. - Я женился на русской женщине, а мои обязанности заключаются в том, чтобы крутиться вокруг американских моряков, оказавшихся в Мурманске, и собирать информацию, какую только смогу. Если я хорошnbsp;
о справлюсь с этим делом, то русские позволят мне забрать жену с собой в Англию. Я просто осведомитель, - признался он.
   - Хорошо, со мной это пройдет, - ответил я ему. - Будь моим гостем. Если хочешь рассказать русским, о чем мы с тобой толковали - выкладывай, что хочешь. Скажи им, что здесь чертовски холодно и что мне плевать на эти грёбаные немецкие самолеты, которые достали нас своими бомбежками. Дуй вперед, передай русским все это! Как-то вечером вся наша компания собралась в клубе выпить водки. А я успел забыть об этом разговоре. И я зашел в офис к этому парню. которого мы прозвали Комиссаром, и сказал:
   - Тут у нас собралась компания, И мы что-то заскучали. Нам охота раздобыть еще немного этой самой водки.
  nbsp;; - Сколько вас здесь? - спросил он.
   - Пятеро! - тут же выпалил я, хотя на самом деле нас было только трое.
   - Давайте, приходите-ка все в мой офис, - предложил он. - Поймите, если кто-нибудь из вас напьётся и выйдет из клуба, то может отключиться и замерзнуть в сугробе.
   Выпив водки, мы затеяли яростный спор. Среди нас был одни ирландец, который принялся доказывать англичанину, что все они настоящие сукины дети. Наконец он так достал своими разговорами британского сержанта, что тот развернулся и вмазал разок ирландцу, чтобы тот немного угомонился. Тут все загалдели, а я заметил одного русского, сидевшего в сторонке и что-то записывающего в свой блокнот. Он писал все подряд - все, о чем мы болтали. Такие ситуации возникали постоянно. Единственное, что мне не нравилось в Мурманске, так это то, что, где бы вы ни оказались, рядом появлялся какой-нибудь тип, прислушивающийся к вашим разговорам.
   Я не знаю ни одного парня, которому в Мурманске удалось бы завязать какие-либо постоянные отношения с женщиной, хотя по этому поводу можно было услышать много пустой болтовни. Все это брехня чистейшей воды. Среди наших моряков торгового флота было несколько коммунистов - членов компартии США. Были еще и такие, которые коммунистами не были, но думали, что если они в России назовутся таковыми, то смогут заполучить женщину. Даже, если они для русских ничего не сделали. Не думаю, что кому-то удалось хотя бы прикоснуться к русской женщине. Не верьте подобным рассказам. Большинству моряков, оказавшихся здесь, даже мысли об этом не приходили в голову. Они больше думали о том, как бы протянуть на этом свете ещё пару часов.
   Но неприятности с девчонками в Мурманске у нас случались. Однажды вечером мы втроем, включая того самого британского сержанта отправились на танцы в клуб. Здесь мы встретили трех девушек и они пригласили нас к себе в гости на свою квартиру. Все это, понимаете ли, происходило в три ночи, но на улице было все еще светло. Итак, мы отправились вслед за ними, держась от них на расстоянии с квартал, стараясь, как вы видите, не привлекать к себе особого внимания.
   Пока мы шли вдоль по улице, я приметил одного пожилого русского дворника, - на нем было надето что-то, напоминающее белый фартук, - внимательно к нам приглядывавшегося. Мы добрались до квартиры девушек, они достали патефон - один из тех, что заводятся ручкой. У них было несколько пластинок. Большое дело! Начинался праздник! Только неожиданно - бац! - в дверь кто-то постучал. В дверном проеме стоял русский солдат со своей дурацкой винтовкой, направленной прямо на меня. Это дворник настучал на нас и сдал всех с потрохами. Солдат произнес на ломанном английском языке: 'Возвращайтесь на судно! Быстро возвращайтесь!'
   Так мы и сделали. На следующий день сержант попытался снять девчонок с крючка, на который они попались, утверждая, что мы ничего дурного не делали, а только слушали музыку. Он узнал, кстати, что это были и не русские девушки вовсе. Это были польки. Так что, если какой-нибудь моряк начнет вам рассказывать о том, как он переспал с русской девчонкой, то это, скорее всего, была полька.
   Несмотря на этот инцидент с русским солдатом, мы обычно поддерживали по-настоящему хорошие отношения с жителями Мурманска. Люди есть люди, они одинаковые во всех странах мира. Морякам это прекрасно известно. Жители Мурманска были такими же, как все, может быть, порядочнее некоторых. Мы проверяли русских на честность, оставляя апельсины и яблоки, и наблюдали, не стащат ли они их. Русские к ним никогда даже не прикасались.
   Тем не менее, нам было довольно трудно привыкнуть к тому, как русские относятся к делу. Что касается оперативности, то вся их система работала исключительно на малых оборотах. Если русский говорил вам, что собирается что-то сделать 'довольно скоро', то это означало примерно месяц, 'тотчас же' - две недели, а 'совсем недолго' - три дня. Если же он обещал, что сделает это 'немедленно', то это означало, что ему потребуется часа три. Честное слово!
   Мы много общались с местными жителями, когда были в Мурманске. Однажды, когда шестеро или семеро наших моряков вернулись на 'Экспозитор', капитан решил запретить нам сход на берег. Мы тогда подумали: 'Какого черта! Если немцы попытаются сбросить бомбы на суда, стоящие в порту на якоре, как мы отсюда выберемся?' Итак, когда мы вернулись, старший помощник вызвал нас наверх и приказал построиться. Рядом с ним оказался американец, лейтенант-коммандер военно-морских сил США. Лейтенант-коммандер обратился к нам со словами: 'Я слышал, ребята, что вы.сделали то-то и то-то'. Затем он обернулся к старшему помощнику, вооруженному пистолетом, и сказал: 'В случае проявления неповиновения с их стороны, пристрелите их!' Пристрелить нас за сход на берег? На самом деле, все это было по-нстоястояшему глупо, поскольку на судне никакой серьезной работы не было, разве что снег чистить, которого всегда было хоть завались.
   Что же тогда делать? На 'Экспозиторе' было полно спиртного, так что мы остались на судне, набрались как следует и стали ждать, когда на него свалится бомба.
   После того как трюмы 'Экспозитора' освободились от груза, мы покинули Мурманск и отправились в обратный путь. В этом рейсе у нас на борту оказалось пять или шесть гражданских русских. Немцы принялись нас бомбить, как только мы вышли в открытое море. И мы обратили внимание, что всякий раз, стоило появиться немецким самолетам, они выбирали в качестве цели наше судно. Наш Старик - капитан Клеппер сказал, что, наверное, немецкие шпионы в Мурманске узнали, что вместе с нами возвращаются в качестве пассажиров несколько русских. Как-то раз Старик спустил флаг и занял место на другой стороне конвоя: так он пытался надуть германских летчиков. Но даже после того, как мы заняли другое место в ордере, немцы все равно отдавали предпочтение нашей посудине. Фрицы просто охотились за нами.
   Бомбардировщики атаковали нас волнами - группами из сорока или пятидесяти самолетов. У русских на вооружении находился самолет, что-то вроде нашего Р-45 или нечто похожее. Штук сорок таких истребителей погнались за фрицами и ввязались с ними в драку. Все они крутились вокруг нас, как стая шершней. Такие схватки могли продолжаться минут тридцать-сорок. Время от времени сразу двое русских садились на хвост фрицу, тот входил в штопор, самолет окутывался черным дымом, терял высоту, приближаясь к поверхности моря, а затем уходил в сторону и исчезал за сопками. Это была такая хитрость у немецких пилотов. Нас просто бесило, когда мы видели такие штучки.
   Наконец мы вошли в нью-йоркскую гавань и увидели статую Свободы. Скажу вам .честно, за всю свою жизнь я не испытывал такого обалденно счастливого состояния, как тогда. Статуя Свободы имеет для меня особое значение. Пройдя через все то, что мы прошли по пути в Мурманск, я не мог избавиться от мысли: 'Из какого все-таки дерьма тебе удалось выбраться, приятель!'
   После возвращения в Нью-Йорк наш капитан отправился в город и доложил руководству компании 'Америкэн Экспорт Лайне', что привел судно в целости и сохранности. Боссы были разочарованы, заявив, что они вовсе не рассчитывали на такой поворот дел! Им больше хотелось, чтобы немцы отправили нас на дно, а они смогли бы получить причитающуюся им страховку. Зная об этом, я испытал особое удовлетворение. Думаю, вы понимаете, о чем идет речь?
  
  
  
Капитан Джон Ле-Като
Раздор среди друзей
   Позвольте вначале напомнить, что я пишу свои воспоминания через сорок пять лет после произошедших событий, случившихся с нами в Мурманске. Как бывший моряк торгового флота, я не держу зла на ребят, служивших в вооруженных командах ВМС США. На самом деле я даже состою членом отделения Военно-морской лиги США здесь, в Чарльстоне, штат Южная Каролина. Но во времена Северных конвоев, отправлявшихся в Мурманск, там - в России между моряками торгового флота и личным составом вооруженных команд существовали неприязненные отношения. По всей вероятности, такие отношения, наблюдавшиеся в нашей среде в Советском Союзе, ничем не отличались от тех, с которыми можно было столкнуться на любом другом театре военных действий. Тем не менее, такая проблема существовала. На это указывает также и тот факт, что спустя многие годы здесь, среди ветеранских организаций США, в частности в Американском Легионе, наблюдалась тенденция воспрепятствовать морякам торгового флота в получении статуса ветеранов войны. Только в 1988 году, на основании постановления Федерального суда, мы добились, наконец, признания своих прав как ветераны войны.
   Корни этой проблемы связаны с убежденностью многих военных в том, что мы представляем собой ничто иное как банду уклоняющихся от действительной военной службы типов. Торговые моряки получают непомерные деньги, в то время как солдаты и матросы рискуют своей жизнью, получая за это гроши. Люди мне указывали на то, что члены экипажей торговых судов получали 125 долларов, если их судно попадало под бомбежку во время стоянки в порту. Это правда. Но мы не получали ни цента, если во время таких налетов оказывались где-нибудь в другом месте. Непредвзятые оценки неоднократно подтверждали, что различие в размерах денежного довольствия, получаемого военными моряками и моряками торгового флота, было на самом деле незначительным, особенно принимая во внимание преимущества, которыми пользовался личный состав вооруженных сил, включая так называемый 'солдатский билль о правах'[70], обеспечение обмундированием, бесплатные развлечения (в том числе бесплатный буфет) и т. п. Если же торговые моряки оказывались на берегу, то они переставали получать свое жалованье вплоть до следующего рейса. Не уверен, что на наших судах во время пребывания в России между торговыми'моряками и личным составом вооруженных команд существовали дурные отношения. К тому времени, когда мы могли добраться до Мурманска, нам довелось не единожды видеть, как вели себя наши товарищи перед лицом смертельной опасности и не раз потрудиться вместе рука об руку, так что у нас не было оснований на проявление каких-либо враждебных чувств. Мы с уважением относились друг к другу.
   В течение долгого изнурительного лета 1943 года американцы, попавшие в Молотовск, оказались подвержены избыточной доверчивости к слухам. Нам нужно было как-то убить время на протяжении восьми месяцев, не зная чем себя занять, и это не всегда давалось легко. Да, между нами и моряками военного флота порой возникали трения. Военные моряки считали, что мы набиваем себе карманы деньгами, ничего не делая при этом. В свою очередь, мы думали, что военные снимают все пенки, получая усиленное питание, имея доступ к лучшим развлечениям, пользуясь расположением самых симпатичных девушек и даже возможностью ездить на джипах, в то время как мы должны ходить пешком по грязным дорогам.
   К тому времени, когда я оказался в Мурманске на борту 'Томаса Хартли', военные моряки реквизировали большие запасы консервированных фруктов, овощей и соков. Нам они заявили, что мы в них не нуждаемся, поскольку скоро вернемся домой. Когда же стало ясно, что экипажам 'забытого конвоя' предстоит задержаться в Мурманске и Молотовске на какое-то время, и наши стюарды попытались заполучить часть этих продуктов, то услышали от военных моряков такие слова: 'Извините, но этого хватит только нам'.
   Однако в таких сложных отношениях с военными моряками были положительные исключения. Коммандер Сэмюель Фрэнкел, насколько мне позволяет судить мой ограниченный опытхбыл одним из таких замечательных людей. Доктор Денни, помощник главного фармацевта в Молотовске, также пользовался популярностью среди всех моряков. Офицер, командовавший вооруженной командой на судне 'Томас Хартли', уроженец Питтсбурга, больше чем кто бы то ни было сделал все .необходимое для пресечения ненужных слухов и справедливого разрешения напряженных ситуаций, демонстрируя образцовый пример отличного и беспристрастного руководства личным составом.
   Лейтенант ВМС США Хоршоу, назначенный в Молотовск, находился у нас на особом счету, хотя я и не могу припомнить чего-либо, что можно было бы поставить ему в вину. Мы прозвали его 'Н.Е. Хорошоу' (созвучно русскому выражению 'не хорошо'). Кульминацией напряженных отношений с военными моряками стал случай, когда кто-то из наших товарищей наложил кучу в джипе Хоршоу и оставил записку, в которой сообщалось, что русские к этому непричастны. Обращаясь сейчас мысленно к событиям прошлого, думаю, что он, скорее всего, был добросовестным офицером, способным самым лучшим образом справиться с трудной ситуацией. Но не могу утверждать этого наверняка.
   Кто-то, читая сейчас мои воспоминания, может подумать, что во всем этом угадывается слишком много ребячества. Но не стоит забывать, что шла война. Большинство из нас, как среди военных, так и среди торговых моряков, были молоды и томились от скуки и тоски по дому. Трения, о которых я сейчас упомянул, могут показаться совершенно несущественными, но они существовали.
   Тем не менее, предвзятость в отношении к нам стала исчезать. Позвольте мне рассказать об одном случае, происшедшем со мной несколько лет назад на военно-морской базе Холи-Лох, в Шотландии. К тому времени я стал капитаном судна снабжения атомных подводных лодок. Однажды нас пригласили на ланч, который должен был состояться на борту плавбазы атомных подводных лодок, с которой я работал. Гостями на этом ланче были командиры базирующихся здесь подводных лодок, а также несколько офицеров королевского флота Великобритании.
   Каким-то образом беседа повернулась к обсуждению знаков отличия, медалей и наград. В сравнение с тем, что было на груди у остальных, мои орденские планки выглядели куда как скромно. На самом деле я чувствовал себя как новорожденное дитя. Так что я был застигнут врасплох, когда наш хозяин, носивший звание коммодора, наклонился ко мне, похлопал по плечу и сказал: 'Джентльмены, среди всех наших наград две планки заслуживают особого признания и почета. Это знаки отличия "Медаль торгового флота за службу в Атлантике" и "Медаль торгового флота за участие в боевых действиях"'.
   Обе эти медали я получил за участие в Северных конвоях.
  
  
  
Вирджил Шарп
Микки-Маус? Американский?
   Как только 7 мая 1942 года судно 'Поль Лакенбах' вошло в мурманскую гавань, навстречу к нему направился маленький русский буксир. На носу буксира стояли пять человек - четверо мужчин и женщина. Женщине было около тридцати. Изящная, темноволосая, прекрасно выглядевшая согласно любым стандартам особа, тем более для России. Большинство женщин, которых нам довелось видеть в Мурманске, были больше похожи на матросов, которых не испугают ни штормы, ни рифы. Было очевидно, что она является начальником этой группы.
   Мы спустили для них трап. Наш палубный инженер о чем-то коротко переговорил с ними на русском, а затем повел за собой на мостик представить капитану. Эта пятерка пробыла на мостике не более пяти минут, а затем спустилась в помещения, где размещался личный состав судна, и они принялись просматривать все старые журналы, какие у нас только были: 'Лэдиз хоум джорнал', 'Америкэн Хоум', 'Гуд Хаускипинг' и другие (популярные журналы для женщин и домашнего чтения). Что их заинтересовало больше всего, так это фотографии продуктов питания и домашних блюд, что-то вроде изображения праздничного стола, накрытого по случаю Дня Благодарения, или традиционные американские рождественские угощения, а также цветные фотографии с изображением жареной индейки, окороков и тому подобных вещей. Советские руководители на протяжении многих лет рассказывали своим людям, что американцы голодают и получают продукты по талонам. Они не хотели, чтобы такие картинки пошли по рукам в России и помешали их деятельности!
   Конфисковав наши старые журналы, пятеро русских покинули матросские кубрики и разрешили нам стать к пирсу. Мы ошвартовались у причала позади какого-то британского грузового судна.
   Первое время после прибытия в Мурманск 'Поля Лакенбаха' русские запретили нашему палубному инженеру и рулевому (старшине ВМС США, по прозвищу 'Лыжа'), говорившим по-русски, спускаться на берег и вести какие-либо беседы о своей жизни в Соединенных Штатах Однако чуть позже советские власти решили сделать послабление обоим. В конце концов, разве не эти люди доставили им несколько тысяч тонн жизненно важных грузов, чтобы помочь России в ее борьбе с Гитлером? Ни тот, ни другой не представляли собой никакой угрозы для граждан Советского Союза. Так что ограничения для этих ребят были сняты через два дня после прихода в порт назначения.
   Когда я был в Мурманске, немцы часто бомбили город. Ближайший немецкий аэродром находился в Финляндии, и самолетам требовалось всего пять минут полетного времени, чтобы оказаться над Мурманском. Было совершенно очевидно, что самолеты люфтваффе появлялись над городом не один раз. Следы бомбежек можно было увидеть повсюду. В центре города стоял бревенчатый дом. Семья проживавших в нем русских только уселась за обеденный стол, как их трапезу нарушили вражеские самолеты, сбросившие бомбы. Взрыв унес жизни всех членов семьи, лишь только накрытый стол остался чудесным образом совершенно не тронутым.
   Мне иногда кажется, что 'Поль Лакенбах' по пути в Мурманск подвергался атаке с воздуха только один раз. На самом деле я не могу быть в этом уверен, поскольку в небе постоянно находилось множество германских самолетов. А суда, поставленные под разгрузку, всегда были хорошей целью. Британское грузовое судно, стоявшее у причала перед нами, было повреждено вражеской бомбой в январе и лишилось хода. Оно простояло здесь пять месяцев.
   Вдоль причалов высились горы боеприпасов. Их никто никуда не увозил. Нам сказали, что немцам удалось взорвать единственный мост, связывавший Мурманск с остальной частью Советского Союза. Русские не могли вывезти боеприпасы пока не восстановят этот мост. Штабели ящиков с боеприпасами становились все выше и выше, но по стечению обстоятельств немцам так и не удалось их разбомбить. Какой это вызвало бы взрыв!
   Помню, что люди в Мурманске были очень щедрыми. У них самих мало чего было, но они были готовы поделиться с нами всем имеющимся. Русские были очень дружелюбны к нам. Они улыбались нам при встрече, но немногие из них владели английским настолько, чтобы их можно было понять. Солдаты тоже могли быть приветливыми. В первый день нашей стоянки в порту на судно поднялся один советский полковник авиации. Это был высокий, светловолосый мужчина, хорошо образованный, говоривший на почти безукоризненном английском. На протяжении пяти дней полковник заходил посидеть, поболтать и выпить с нами. Он был готов ответить на любые наши вопросы о войне, о воздушных сражениях, происходивших здесь раньше, или насколько хорошо дерутся германские летчики. Он сам принимал участие в воздушных боях над Мурманском и многое мог рассказать нам о войне. Каким-то образом он сумел пристраститься к виски - нашему и шотландскому.
   Беседы с полковником продолжались пять дней, пока из судового коридора не заглянул в нашу каюту сотрудник советской секретной службы. Стоило полковнику увидеть малиновые петлицы майора НКВД, как он произнес: 'Извините, я плохо говорю по-английски', - и вышел. Больше мы его никогда не видели[71].
   Внизу у трапа 'Поля' был выставлен юный часовой. Он знаками дал нам понять, что ему пятнадцать лет и его только что призвали в армию. Это был симпатичный парнишка, и он нам понравился. Он много смеялся. Однажды один из наших чернокожих коков решил угостить его сэндвичем с мясом. Этот сэндвич был толщиной больше дюйма (больше двух с половиной сантиметров). Парнишка съел почти половину сэндвича, когда к нему подошел офицер НКВД, увидел, что тот ест, выхватил остатки сэндвича и швырнул их в воду между судном и причалом. При этом он поносил парнишку последними словами. После этого случая мальчик не принимал от нас ни воды, ни пищи.
   Похоже, что у всех русских в Мурманске были целые пачки денег. Даже у детей водились большие деньги. Полагаю, что все это было из-за того, что русские изъяли из обращения любые потребительские товары. Деньги было просто не на что тратить. Товаров в магазинах не было, а спиртные напитки и продукты выдавались по карточкам. Вот деньги и накопились. Русские охотно покупали у нас различные вещи, особенно сигареты. Они обычно обращались к нам со словами: 'Сигаретки? Американские?' После чего демонстрировали пачку рублей, имевших для нас значение разве что как сувениры. Но мы сами сидели на скудном пайке, получали блок сигарет в неделю и не испытывали желания пустить на продажу свое ограниченное довольствие.
   Русских также интересовали наручные часы. В этом случае они показывали на свое запястье и спрашивали: 'Микки-Маус? Американский?' Речь шла о дешевых часах 'Микки-Маус', продававшихся в Соединенных Штатах несколькими годами раньше. Но у нас не было наручных часов для продажи.
   В отличие от того, как советские секретные службы относились к своим людям, местные власти делали все возможное для того, чтобы мы хорошо себя чувствовали в Мурманске. Таким образом, они пытались отблагодарить нас за то, что мы доставили им столь необходимое вооружение. 'Дядюшка Джо', как мы тогда звали Сталина, платил нашим морякам по 125 долларов золотом, если им удавалось доставить свой груз в Мурманск. В противном случае они могли рассчитывать разве что на глоток морской воды и могилу на дне. Но 125 долларов составляли около половины нашего месячного жалованья, так что нам это нравилось и мы были благодарны 'Дядюшке Джо'.
   Уверен, что простой советский гражданин получал намного меньше, чем британские и американские моряки. Нам, например, выдавали примерно сто граммов водки каждый день, а подавалась она в стаканах для воды. Можно было разбавить ее водой или пить неразведенной. Большинство из нас предпочитало последнее. Отличное качество водки было гарантировано. Сомневаюсь, могли ли сами русские ежедневно получать такие порции водки[72].
   В Интернациональном клубе, в Мурманске, устроенном в гостинице 'Арктика', можно было потанцевать с русскими девушками, но любовные истории здесь не возникали. Если вы услышите, что кто-то утверждает противное, передайте ему, что я называю таких типов лжецами! Девушки разве что могли обнять вас во время танцев под музыку старого, скрипучего патефона с заводной ручкой. В коллекции пластинок можно было отыскать несколько песен в исполнении нашего ансамбля 'Биг Бэндс', популярного в Соединенных Штатах несколько лет назад.
   Спустя две недели после нашего прибытия в Мурманск и завершения разгрузки, конвой PQ-15 получил приказ возвращаться домой. На британских кораблях завыли сирены, и 'Поль' тронулся к родным берегам. На обратном пути не было ни одного воздушного налета германской авиации. Им, наверное, было не интересно топить пустые суда, и они не хотели терять понапрасну людей, самолеты или подводные лодки в атаках на такой конвой. Теперь они дожидались конвоя РО.-16.
  
  
  
Эрл Картер
Необычная красотка
   Русские старались как черти, стремясь как можно быстрее закончить разгрузку судна "Фрэнсис Харрингтон", ошвартовавшегося в порту города Молотовск в январе 1945 года. Несомненно, что им были нужны все материалы, доставленные этим транспортом. Вследствие сложного характера нашего палубного груза (это были два локомотива, вагоны с огромными электрогенераторами и другие вещи), бригадам грузчиков потребовалось несколько дней, чтобы справиться с такой работой. Это была та еще работенка! Во-первых, локомотивы были закреплены на палубе с помощью мощных тросов. Если бы в конце рейса оказалось, что такой груз не удалось сохранить, то считай весь труд пошел насмарку. Локомотивы удерживались не только мощными тросами, но были к тому же приварены к палубе. Советским рабочим нужно было вначале подняться на борт и освободить локомотивы от сварки, а затем расстропить тросы. После чего надо было подвести к судну гигантские краны и снять локомотивы.
   Как я уже говорил, у русских имелась также огромная баржа с мощнейшим краном. Стрела этого крана была такой здоровой, что могла накрыть все судно, поднять локомотив в воздух и перенести его на причал. Некоторые локомотивы грузились на баржи, уводившиеся потом буксирами. Можете себе представить, насколько это была сложная операция, а погодные условия - лед и снег - делали ее еще труднее.
   Вскоре после прибытия судна в Молотовск представители советской портовой администрации собрали нас в офицерской кают-компании и выдали всем премиальные в рублях. Капитан получил 1000 рублей, офицеры по 500, а остальные торговые моряки по 100 рублей каждый. Одним из наиболее интересных аспектов этого события являлось то, что когда конвои только начинали приходить в Россию, личный состав вооруженных команд, состоявших на службе в ВМС США, получал такие же суммы, как и остальные моряки. Командование ВМС заявило решительный протест относительно подобной практики и вынудило русских прекратить эти выплаты. Почему? Официально было заявлено, что получение денежных средств личным составом военно-морских сил из какого-либо другого источника, за исключением сумм, отчисляемых правительством США, является неприемлемым для флота. На самом деле, по моему мнению, командование военно-морских сил просто не хотело, чтобы их люди устанавливали и расширяли свои дружеские отношения с советскими людьми. Кроме того, ограниченные финансовые возможности моряков считались лучшим средством профилактики пьянства, самовольных отлучек и прочих нарушений.
   Несмотря на это, вошло в обычай: торговые моряки сбрасывались по кругу, собирая часть премиальных для передачи своим товарищам из вооруженных команд. Среди них было много замечательных ребят. На нашем собственном судне мы даже офицерам предложили сброситься по десять-пятнадцать рублей для военных моряков. Таким образом нам удалось собрать для них приличную сумму.
   Хотя тратить деньги в Молотовске было, собственно говоря, не на что. В то время это был маленький, ничем не примечательный город. Вскоре после нашего прибытия мы отправились в местный клуб и уселись там, распивая водку. Не помню, был ли этот продукт нормированным, или нет. Но факт остается фактом, водку подавали на стол в большом графине. Крепость спиртных напитков русские оценивают не в пруфах[73], а в градусах. Так что, когда к нам подошла официантка и я попросил принести водки, она сказала, что это напиток крепостью 60 градусов. Остальные не могли понять, что это значит. Тут я сказал: "Спокойно, ребята! Погодите минутку! Шестьдесят процентов - это сто двадцать пруфов! Это почти что чистый спирт!"
   Русская водка может оказаться в буквальном смысле слова смертельным напитком. У нас были случаи, когда наши ребята, опрокинув несколько рюмок, выходили на улицу, где их настигал мороз, и ложились в снежные сугробы поспать "в тепле и уюте". Помню несколько случаев, когда мы буквально силой вытаскивали из сугробов своих приятелей и тащили их на судно. Чтобы разбудить ребят, нам приходилось тормошить и даже бить их. Мы слишком хорошо знали, что если дать им заснуть, то они замерзнут до смерти.
   Поскольку в Архангельске было намного больше вещей, на которые можно было потратить свои деньги, то я старался выбраться туда при любой возможности. Здесь можно было купить книги или еще что-нибудь. Хотя русские платили за проезд несколько монет, нас зачастую освобождали и от этого. Стоило им узнать, что вы американский или британский моряк, доставивший в Советский Союз столь необходимый груз, как они начинали вам улыбаться, жать руки и хлопать вас по плечу. Стоило возникнуть вопросу о плате за проезд, как они тотчас начинали махать руками, как будто старались показать, что об этом совершенно не стоит беспокоиться. Так что мы обычно ездили на трамвае бесплатно.
   Однажды я пытался отыскать дорогу куда-то и вышел на уличный перекресток. Здесь я заметил людей, стоявших в очереди и дожидавшихся появления трамвая. Честно говоря, я успел заблудиться. Я подошел к одному человеку в очереди и обратился к нему, стараясь как можно лучше говорить по-русски: "По-жа-луй-ста, то-ва-рищ..." Он повернулся ко мне, и я спросил его: "Где, вы..." Я, понимаете ли, хотел сказать: "Как мне добраться до...?"
   Он внимательно меня выслушал, а затем на прекрасном, "оксфордском" английском произнес: "Могу ли я вам как-то помочь?"
   Это был русский. Не знаю, где он учился английскому языку, но он знал его лучше, чем я. Но, скорее всего, я нарвался на самого лучшего знатока английского языка во всем Архангельске.
   В Архангельске была очень симпатичная гостиница "Интурист". Мне там приходилось останавливаться. Цены здесь были низкими. Четверо ребят могли взять номер на выходные, и это обходилось в полтора-два рубля с каждого. Кофе здесь не было. Я нигде его не видел, но зато здесь можно было выпить чая, поесть горячего густого овощного борща и отведать мяса неопределенного происхождения. Не могу с уверенностью сказать, что это было за мясо, но это было именно оно. Черный хлеб несомненно был хорош. Здесь также подавали масло.
   За время пребывания в Архангельске со мной случилось несколько занятных происшествий. Я встречался с одним русским, бригадиром грузчиков, разгружавших наше судно в порту. Он учил английский и обычно носил с собой англо-русский словарь. Каждый раз при встрече мы начинали с ним обсуждать вопрос о том, какая сейчас температура воздуха. Дело в том, что русские пользуются шкалой Цельсия, а мы Фаренгейта. И мы пришли с ним к удивительному выводу, что температура в сорок градусов ниже нуля имеет один и тот же смысл для обеих шкал. Так что это был один из тех случаев, когда американцы и русские полностью сошлись во мнениях.
   По моим наблюдениям представители советской власти, исходя из практических соображений и во избежание неприятных инцидентов, закрывали глаза на случаи проституции. Они знали девушек, продающих свои ласки, но старались не обращать на это внимания. В связи с этим припоминается одна история, приключившаяся со мной как-то вечером. Я тогда вырвался в Архангельск с одним парнем из вооруженной команды. Ему повстречалась девушка, с которой он был уже знаком. Мы взяли спиртного и немного выпили, а потом он сказал: "Пойдем-ка мы к ней".
   "Отлично", - отозвался я на это предложение. Мы оказались у этой девушки, и мой приятель бросил: "Извини!" - и куда-то вышел, а затем вернулся с еще одной девушкой. Как вам это? Мы вчетвером зашли в комнату девушки и завели разговор. Девушки достали бутылку какого-то вина. Неожиданно у входной двери поднялась страшная суматоха. Крики, вопли и тому подобный шум. Затем в нашу комнату вломилась женщина постарше, лет сорока, и начался оживленный разговор между этой женщиной и нашими хозяйками. Наконец она вцепилась в девушку, которая должна была стать моей партнершей, и потащила за собой в коридор. Я выглянул за дверь и увидел там совершенно пьяного майора морской пехоты США, не перестававшего орать и ругаться. Девушку подтолкнули прямо к нему в руки, и они вышли, а затем забрались в его джип. Не сомневаюсь, что это был офицер находившейся здесь американской миссии.
   Незадолго до nbsp;нашего отхода из Архангельска и отправки домой обнаружилось, что у меня накопилась целая пачка рублей. Я учился музыке и подумал про себя: "Что может быть лучше, чем купить здесь немного нот?" Я поддерживал дружеские отношения с одной русской девушкой и поделился с ней своими намерениями. Зимой в Архангельске все окна в магазинах закрывались фанерными щитами, чтобы защитить оконное стекло от снега и льда. Если вы не были знакомы с городом, то невозможно было догадаться, что продается в том или ином магазине.
   Вот русская девушка мне и говорит: "Здесь музыкальный магазин". Мы зашли внутрь. Действительно, это оказался музыкальный магазин, в котором продавались музыкальные инструменты и ноты. Оглядевшись вокруг, я обнаружил красивое, только что отпечатанное, художественно оформленное издание "Седьмой симфонии" Шостаковича в тисненом переплете. Это было перnbsp;вое издание "Седьмой". Я подумал: "Какое это, наверное, сокровище!" - и купил эти ноты.
   Вечером я вернулся на корабль и уже подходил к трапу. Русские выставили у каждого судна часовых, чтобы они не пропускали и не выпускали с него посторонних и не допускали других подобных нарушений. Портовые власти выдавали нам небольшие бумажные карточки-пропуска, которые мы предъявляли часовым, возвращаясь на судно или покидая его.
   Когда я оказался внизу у трапа, в руках у меня был пакет с партитурой, полученный мной в музыкальном магазине. Часовой бросил на меня взгляд. Мы хорошо знали друг друга, поскольку он не раз встречал меня возвращающимся на судно. Часовой спросил:
   - Кстати, что там в этом свертке?
   - Ноты, - ответил я.
   - Ноты? - изумился он, и глаза у него стали огромными, как плошки.
   - Не двигаться, - скомандовал часовой. - Стоять на месте.
   Он забегал у трапа взад и вперед. Началась какая-то суета. Про себя я подумал:
   - Чего это им так не понравилась музыка?
   Часовой предъявил мой сверток советскому офицеру.
   - Что это? - спросил офицер.
   - Ноты! - доложил часовой.
   - Ноты?! - отозвался пораженный офицер.
   Офицер отвел меня в караульное помещение и задал вопрос:
   - Не могли бы вы немного подождать?
   Конечно же, я мог. Что мне еще оставалось делать?
   Итак, охрана, оказав возможное гостеприимство, усадила меня в караулке и принялась потчевать чаем и развлекать различными историями и отменными шуточками, следя за тем, чтобы ожидание не было утомительным. Так продолжалось около часа. Наконец вернулся офицер со свертком.
   - Спасибо большое, - произнес он и вернул мне ноты.
   На следующий день я спросил кого-то:
   - Что это была за суета вокруг моих нот?
   - Шифр, - последовал ответ, - самый лучший способ тайно вывезти военные секреты за границу. Шифры в виде нот.
   Как выяснилось, русским удалось схватить несколько человек, пытавшихся тайком провезти шифры, спрятанные в нотах, которыми пользовались военные.
   Офицеру пришлось отнести мои ноты профессиональному музыканту и попросить его проверить их.
   - Да, - последовало заключение, - это действительно "Седьмая симфония" Шостаковича. Именно так.
   Офицер взял также мой чек и убедился, что я на самом деле купил свои ноты в магазине.
   - Да, - подтвердил продавец, - он купил ноты здесь.
   Так что все оказалось в порядке.
   В другом случае меня взяли на экскурсию по Архангельску в компании с несколькими офицерами ВМС США. Нас сопровождала юная леди, говорившая на превосходном английском языке и показывавшая нам различные достопримечательности. Это была обычная мирная экскурсия: "Это здание оперы, а это наша библиотека...", - и все в таком же роде.
   Когда мы шли по улице, можно было увидеть огромное сооружение на противоположной стороне Двины. Один из морских офицеров спросил:
   - А это что?
   - Это завод, - объяснила девушка. Конечно же, всем было понятно, что это завод.
   - А что на нем производится? - попытался уточнить офицер.
   - Различная продукция.
   - Какого рода?
   - Разные нужные вещи.
   Вот и все, что она могла нам сказать. Не сомневаюсь, что это был какой-то военный завод, но она не хотела раскрыть перед нами его назначение.
   Доводилось ли вам слышать о том, что русские забирали у нас оставшиеся рубли? Когда русские выдавали нам деньги в рублях, то предупреждали: "Вот вам деньги. Можете тратить их, как вам заблагорассудится. Но вывозить их за пределы страны не разрешается". Что ж, это было довольно честно по отношению к нам.
   Ночью, накануне нашего отхода из Архангельска, на борт судна поднялись русские солдаты и прошлись по рундукам всего экипажа. Если им попадались бумажники с советскими купюрами, то они их просто изымали, ничего больше. Забирали рубли и оставляли бумажники их владельцам. Но это было далеко не все из того, что они нашли.
   Перед тем как "Харрингтон" покинул Соединенные Штаты, нам передали кипы журналов и самого разного чтива. Можно было заполучить все, что хотелось. Однако после прихода в Россию моряки в целом старались не брать с собой на берег полученные печатные издания. Мне рассказывали, что когда только началось движение конвоев в Россию, американские троцкисты стали брать собственные пропагандистские материалы, отпечатанные на русском языке.
   Не помню, доводилось ли мне видеть троцкистскую литературу, зато иногда попадались по-настоящему замечательные вещи, а время от времени просто смешные книжки. Однажды я читал журнал "Форчун". В этом номере оказалась статья, посвященная первым советским руководителям - их фотографии и тому подобное. Здесь также оказалась великолепная фотография Надежды Крупской - жены Ленина. Смеха ради, я вырезал эту картинку и повесил на переборке рядом со своей койкой.
   Когда у нас появились два русских солдата и занялись досмотром наших пожитков, один из них взглянул на переборку и увидел портрет Крупской. Это обоих неимоверно рассмешило. Они стояли и любовались, разинув рот, на Крупскую в окружении других едва одетых красоток, вроде Бетти Грэйбл. "Как она здесь оказалась, черт подери?" - обратился один солдат к другому. Потребовалось минут десять, чтобы они пришли в себя от изумления[74].
  
  
  
Джордж Сэндифорд
Как мы прожигали жизнь
в гостинице 'Арктика'
   Что касается меня, то я был одним из тех, кого совершенно не удивило отношение к нам со стороны русских, с которыми мы столкнулись после прибытия в Мурманск на борту судна 'Генри Уинкоп' зимой 1944 года. Когда мы здесь оказались, майор морской пехоты США провел инструктаж нашего экипажа. Наряду с другими рекомендациями, мы услышали такие правила:
   1) Не обсуждайте с русскими вопросы политики;
   2) Не заходите к русским домой, даже если они вас к себе приглашают;
   3) Не ввязывайтесь с русскими в драку, даже если они затевают ее первыми;
   4) Не плюйте на землю;
   5) Не носите с собой деньги в американской валюте;
   6) Если не успеваете вернуться на свое судно к 23.00, обратитесь к русскому полицейскому;
   7) Оказавшись в сложной ситуации, не рассчитывайте на помощь американского консула или Государственного департамента США. Вас ожидает суд в Москве и тюрьма в Сибири.
   Вот так местечко! Нам, морякам, разрешалось гулять по городу, но было всего лишь несколько мест, которые можно было посетить. Здесь, например, был клуб моряков, где можно было встретить русских девушек и посмотреть советские кинофильмы (все они преподносили американскую жизнь с самой худшей стороны). Еще здесь можно было потанцевать, спеть песню и выпить водки. По установленным русскими правилам, можно было выпить две порции за вечер. Спиртные напитки подавались в стаканах для воды. Водку можно было запивать горячим чаем. Подавалась также икра и печенье, слишком жирное на мой взгляд.
   Однажды я и один из рядовых моряков с нашего судна решили позволить себе нечто необычное - провести ночь в гостинице 'Арктика'. Конечно же, мы были далеко не единственными, кто останавливался в этой гостинице. Нам не потребовалось много времени, чтобы свести знакомство с русскими женщинами в военной форме, остановившимися здесь же. При входе в гостиницу они должны были оставить свое смертоносное оружие в гардеробе и снять тяжелые шинели, которые повесили поверх винтовок. Одна из женщин оказалась Героем Советского Союза. Она получила эту высокую награду в боях под Ленинградом, где отличилась как снайпер. На ее счету было 11 убитых фашистов. Впервые я ее встретил внизу, в главном холле гостиницы, рядом с чучелом огромного бурого медведя, стоящего на задних лапах. Я присел рядом с ней на ступеньку, и мы немного поболтали. Она была на редкость симпатичной и совершенно не похожа на особу, обученную убивать, чей образ мог бы возникнуть в вашем воображении.
   Когда я со своим приятелем стал заказывать номер, нам предложили пройти в боковую комнату и ответить на несколько вопросов. Женщина-переводчик и два агента НКВД донимали нас расспросами минут тридцать. Наряду с другими вопросами их интересовало: сколько детей в нашей семье, цвет их глаз, сведения об образовании и т. п. Те же самые вопросы были заданы об отце и матери.
   В нашем гостиничном номере было 6 отдельных кроватей, по три в ряд, поставленных вдоль стен. Нам также сказали, что стоимость номера в 'Арктике' оплачивает первый заказавший. Остальные, желающие поселиться вместе с ним, живут здесь бесплатно. Вот так дела! На кроватях лежали матрацы, набитые птичьим пухом. Замков на дверях не было. Над дверью висел громкоговоритель без выключателя. Русская женщина заглядывала к нам каждый час, а громкоговоритель мог ожить в любую минуту, стоило только советскому правительству пожелать обратиться к своему народу.
   Поскольку стекла из окон в наших комнатах давно уже были выбиты во время бомбежек, русские просто заколотили их досками поверх рам, чтобы хоть как-то защитить обитателей гостиницы от холодного ветра. Чтобы согреться, мы улеглись прямо на голые доски кровати и укрылись матрацами.
   Фашистские бомбы напрочь снесли угловую часть гостиницы вместе с находившимися там ванными комнатами. Чтобы компенсировать этот недостаток, русские установили на каждом этаже писсуары в форме длинного желоба в общем коридоре.
   Вот что мне запомнилось о ночи, проведенной в гостинице 'Арктика'. Конечно же, все это было очень не похоже на то, о чем нам мечталось. Но, как я думаю, это было намного лучше, чем перспектива оказаться под арестом, в московском суде и в сибирской тюрьме.
  
  
  
Капитан Джои Ле-Като
'Гам-гам-бойз'
   Едва ли не каждый раз, стоило американцам появиться на улицах Молотовска, как за ними пристраивалась компания мальчишек, заслуживших у нас прозвище 'гам-гам-бойз'. Своим происхождением оно обязано традиционному приветствию, с которым подростки обращались к нам: 'Эни гам-чам?' [75] Диапазон интересов этих пацанов простирался от мелкого карманного воровства и попрошайничества до сводничества. Зачастую они занимались и тем, и другим, и третьим.
   Если не удавалось разжиться жевательной резинкой, то мальчишки пытались выпросить сигареты. 'Ласки стрикс' (т. е. 'Лакки Страйк') были наиболее любимым у них сортом, но охотно принимались также 'Гэмелс' (т. е. 'Кэмел') или 'Пэлли Мэлли' (т. е. 'Пэл Мэл'). Они пытались продать имеющиеся в их распоряжении вещи, такие как ножи, сделанные из обломков сбитых немецких самолетов, Бог знает, где украденные старинные часы с заводом или поделки деревенских мастеров. Стоило одному из мальчишек вступить в переговоры относительно возможной сделки, как его приятели старались взять покупателя в кольцо, пытаясь залезть американцу в карманы, вытащить деньги или еще что-нибудь. Мы, моряки, в конце концов, решили придерживаться такого правила: если иметь дело, то только с одним мальчишкой, не больше. И чтобы остальные не подходили ближе, чем на четыре-пять метров.
   Сводничеством занимались мальчишки постарше. Для описания прелестей своих сестер они прибегали к ломанному английскому, сопровождая свою речь выразительными жестами. Одним из наиболее популярных выражений были слова: 'Русская девушка зигги-зигги76 добра'. В случае возникновения проблемы в усвоении смысла предложения, мальчишки прибегали к языку жестов: большой и средний пальцы одной руки сжимались, образуя окружность, куда ритмически вставлялся указательный палец другой. Какой-то наивный молодой офицер из личного состава вооруженных команд, будучи заинтригован этим действом, пришел к выводу, что мальчишки просят у него закупить изображая таким образом, как они кладут сигарету в рот.
   Я знаю только одного американского моряка, поддавшегося на эту уловку. 'Гам-гам-бойз' проводили его до дверей какого-то старого бревенчатого дома. Получив от него внушительное вознаграждение русскими рублями и куревом, они впихнули его через переднюю дверь в дом, где его встретила возмущенная 'бабушка', вооруженная метлой. Как заметил тогда один из моих друзей: 'Бог знает, как будут развиваться российско-американские политические отношения, когда это поколение придет к власти'. С другой стороны, такие же мысли могли прийти в голову местным жителям, глядя на поведение некоторых из нас.
  
  
  
Дик Браун
Трезвенник в Мурманске
   Я прибыл в Мурманск 4 апреля 1944 года на борту судна 'Джозеф Н. Николетт'. Мне этот самый северный город показался настоящим концом света. К моменту нашего появления здесь в городе сохранились лишь два кирпичных здания. В одном из них располагались различные учреждения, а второе было сильно повреждено бомбами. Все остальные здания были бревенчатыми и, как мне показалось, они лучше подходили для местного сурового климата.
   Мурманск был хорошо укрепленным городом. Думаю, это было именно так, поскольку пока мы находились здесь, ни одна германская бомба не упала у причалов. Вражеские самолеты теперь старались сбрасывать свои бомбы не над городом или портом, а ближе к советской военно-морской базе.
   Мне мало доводилось общаться с местными жителями во время нашего пребывания в Мурманске. Тем не менее, я восхищался, и до сих пор восхищаюсь, русскими людьми, принимая во внимание все то, что они сделали в годы этой большой войны. Помнится, русские портовые рабочие производили впечатление крепких и очень серьезных людей. Среди них было много женщин. Они были заняты при разгрузке наших судов и складировании привезенных грузов на причале. В порту можно было увидеть огромные штабели автомобильных покрышек высотой около пяти метров, занимавших сотни квадратных метров площади. Я заметил также стоящие на причалах локомотивы, железнодорожные платформы, а также сторожевые катера и самолеты в контейнерах.
   Быть может, вам довелось посмотреть старый пропагандистский фильм 'Бой в Северной Атлантике' с Хэмфри Богартом в главной роли. То, что вы там видели, не имеет ничего общего с тем, что перенесли плававшие на 'Джозефе Николетте'. Нам не довелось потопить ни одной вражеской подлодки или сбить хоть один германский самолет. Нам также не довелось увидеть русских, встречающих нас радостными криками. Вместо этого мы видели русских солдат, тянувших на себе, смертоносные орудия: такие пушки стояли на всех главных улицах города. А еще мы видели громкоговорители, из которых круглый день раздавались пропагандистские речи.
   В Мурманске мало чем можно было заняться. Нельзя было поболтать с каким-нибудь штатским или предложить ему сигарету: проявлять свои дружеские чувства не разрешалось. Вспоминаю, как русские солдаты разогнали несколько мальчишек, пытавшихся продать нам какие-то сувениры - что-то вроде бумажных денег, монет и красных звездочек, какие носили в Красной Армии. Кто знает, что могло случиться с этими пацанами из-за такого бесхитростного предложения? В Интернациональном клубе мне довелось посмотреть американский фильм, не помню названия, это была какая-то музыкальная картина производства компании 'Техниколор' с участием Джона Пейна. Русские выдавали нам талоны на бесплатное получение водки, но я старался оставаться трезвым все время, пока мы здесь были. Ходили слухи, что можно оказаться в Сибири, если вас сцапают пьяным. Не знаю, были это только слухи или нет, но я подумал, что осмотрительнее будет последовать доброму совету. Так что все, чем я занимался в Мурманске, пока мы там находились, так это читал и размышлял.
   Вообще-то, моряки не торопились покинуть этот порт. Но думаю, что если считать Мурманск одним из уголков 'рая для рабочих', то я вполне мог бы обойтись без него. Когда с соседнего британского судна полились слова песенки: 'О, как чудесна жизнь! Наконец-то я понял это!' - мне показалось, что нет мелодии прекрасней. Вот тогда-то я понял, что настала пора распрощаться с этими берегами.
  
  
  
Капитан Джон Ле-Като
Без пропаганды
   Не могу похвастаться, что во время нашего восьмимесячного пребывания в Молотовске, мне довелось поговорить со 'средним' русским человеком. Все, с кем мне здесь приходилось общаться, владели в какой-то степени английским, имели хорошее образование или относились к той или иной разновидности людей, занимающих официальное положение: речные лоцманы, таможенники, экскурсоводы из 'Интуриста' и администраторы гостиниц. Вполне возможно, что все они прошли предварительную проверку в НКВД с целью выяснения их политических взглядов. И, наверное, они могли думать, что все, что каждое наше слово имеет пропагандистский характер.
   Пока я находился в Молотовске вместе с 'забытым конвоем', мне постоянно приходилось слышать от русских предположение о том, что одежда, которую мы носим, должно быть, выдана нам американским правительством с целью произвести на них соответствующее впечатление. Все мы, начиная от капитана до вестового на камбузе, носили одинаковые кожаные куртки на овечьем меху и меховые шапки, подаренные нам нью-йоркской Ассоциацией меховщиков, а также саржевые жилеты на меху зеленоватого цвета, фетровые сапоги и галоши. Не помню, правда, какие брюки мы носили. Уверен, что большая часть предметов этой одежды была изготовлена по заказу Ассоциации мореплавания военного времени, поскольку большая часть наших людей не имела представления о том, как следует одеваться в арктическом климате. Хотя, как я думаю, большинство моряков предпочли бы потратить выданный им аванс на выпивку. И все же, как можно было ответить на вопрос, с которым русские обращались к нам: 'Ходили бы вы так хорошо одетыми, если бы об этом не позаботилось ваше правительство?'
   Во время стоянки в Молотовске я познакомился с одной молодой женщиной, родом с Украины, работавшей инженером на местном судостроительном заводе. Когда она поняла, что мне можно доверять, то довольно свободно стала рассказывать о себе и своей семье. Мы много узнали друг о друге, просто рассказывая истории о своем детстве, супружестве и семьях.
   Трудно было поверить, что эта женщина, как и многие другие, настолько напичкана пропагандой. Она имела возможность пользоваться книгами, хранившимися в заводской технической библиотеке, в которой имелись издания со всего мира. Таким образом, она могла получить представление о том, что Америка вовсе не такая нищая страна, какой ее пыталась представить официальная советская пропаганда. Логика ее рассуждений могла быть примерно следующей: 'Такая-то машина стоит на заводе в Детройте, штат Мичиган, в США. Я работаю с такими же машинами. Но если на такой машине можно сделать сотню левых крыльев для автомобиля за час, это значит, что должны быть другие машины, выпускающие сотни других деталей для него. А если это так, то выходит, что имеются сотни людей, готовых купить такие автомобили. А это, в свою очередь, означает, что у этих людей есть деньги для приобретения таких автомобилей'.
   Однажды, беседуя с ней, я задал ей вопрос (без какого-либо налета пропаганды): Чего бы ей хотелось больше всего на свете?
   - Конечно же, мира, - ответила она. - Потом мне бы хотелось, чтобы к моей маленькой дочке вернулся ее отец. В конце концов, больше всего на свете я люблю тёмные звездные ночи.
   Будучи родом с Украины, она так и не смогла привыкнуть к арктическому солнцу. Летом здесь не бывает темноты, а зимой в сугробах почти постоянно отражаются всполохи северного сияния.
   Когда я вернулся из Молотовска к себе домой на Манхеттен, я привез с собой один сувенир. Это был небольшого формата русский учебник для начинающих изучать английский язык. В нем был параграф, начинавшийся примерно так:
   'Основной молодежной организацией в Америке являются бойскауты. Это буржуазная организация. Бойскаутов учат притеснять рабочую молодежь'.
   Такая информация, конечно же, стала сюрпризом для меня, когда эта книжка попала мне в руки, тем более что я сам был когда-то бойскаутом. Но что меня поразило ещё больше, так это реакция моей матери, когда она это прочла. Она мне сказала, что бойскаутом действительно мог стать ребенок только из хорошо обеспеченной семьи. Она также добавила, что я понятия не имею, как часто ей приходилось покупать мне новую одежду, чтобы я мог носить форменную рубашку бойскаутов или получить бойскаутский нож!
   Припоминается мне еще один инцидент, не имеющий ничего общего с пропагандой. Однажды, когда я был в Молотовске, то посетил с группой моряков торгового флота местную школу. Мы зашли в класс, это был настоящий детский сад, и встали перед детьми. Учительница обратилась к детям на русском языке, медленно выговаривая слова, так, чтобы наш переводчик мог их перевести. Она довольно просто объяснила, кто мы такие:
   'Это дяди из Америки. Они оставили свой дом и семью, переплыли через океан, чтобы доставить вам хлеб и пушки вашим отцам, которые служат в Красной Армии. Вот кто они такие' [81].
  
  
  
Эрл Картер
Переход без приключений
   Это происходило в январе 1945 года. После того, как русские рабочие завершили разгрузку американского судна 'Фрэнсис Харрингтон', они тут же заполнили его трюмы высококачественной хромовой рудой.' Это событие стало для нас кульминационным в ходе подготовки перед возвращением домой. Хромовая руда имеет неимоверный вес. Хотя ею были заполнены только нижние трюмы отличавшегося большой осадкой 'Харрингтона', судно все равно глубоко опустилось в воду. С перевозкой сыпучего груза, такого как руда, связана проблема его возможного смещения во время шторма. Для предупреждения подобной ситуации рабочими были установлены деревянные поперечные перегородки.
   В своей книге 'Русские конвои' Б.Б.Скофилд говорит, что обратный переход нашего конвоя прошел практически без каких-либо событий, тихо и мирно. Это настоящая чепуха! По-моему, не менее двадцати процентов судов конвоя RA-64 было потоплено противником.
   Когда мы в конце февраля покидали Архангельск, лед на Двине был уже настолько толстым, что нам пришлось преодолеть этот участок, следуя на буксире за советским ледоколом. Без чудовищно толстых канатов, заведенных на ледокол, нам было бы просто не выбраться из этой чертовой западни. Он в буквальном смысле слова тащил нас сквозь лед за собой, не отпуская далеко от себя. Мы были постоянно готовы немедленно дать ход назад в случае остановки буксира: в противном случае наше судно врезалось бы ему в корму. Стоило нам пройти вперед, как лед на расстоянии каких-нибудь пятнадцати футов (пяти метров) за кормой начинал смыкаться. Мы смертельно боялись, как бы лед не повредил корпус судна.
   Выйдя из Белого моря, мы направились прямо в Мурманск, присоединились к стоявшим здесь в порту остальным судам конвоя и приготовились к переходу домой. Это был очень крупный конвой. В состав сил эскорта входили один или два 'мини-авианосца'. С них могли подниматься самолеты и барражировать над нами.
   Вечером, накануне отхода из Мурманска, к борту нашего судна подошел британский эсминец и доставил около тридцати норвежцев - мужчин, женщин и детей, среди которых были совсем маленькие, их матери держали на руках. Норвежцев надо было доставить в Англию. Все они были жителями маленького острова. Мужчины постарше, очевидно, были рыбаками. Но эти пассажиры создали для нас уйму проблем, поскольку нам пришлось уступить им свои каюты. Говорили они на каком-то непонятном для нас норвежском диалекте. Среди нас нашелся только один человек, швед по национальности, который мог с ними как-то общаться.
   Думаю, что самым опасным участком пути на переходе домой оказался выход из Кольского залива. Не прошло и часа после того, как мы вышли за пределы подходов к мурманскому порту, а семеро судов конвоя подверглись торпедным атакам. Наиболее трагичной стала судьба британского крейсера, атакованного германской подлодкой. В него попала торпеда, и он сразу ушел на дно. Из нескольких тысяч человек экипажа спаслись только двое". Во время этой атаки с авианосцев были подняты в воздух несколько самолетов. Наш орудийный расчет открыл по ним огонь, пока кто-то на судне не закричал: 'Черт вас побери! Перестаньте стрелять по своим!' Вот такой был этот 'не богатый событиями' переход!
   Среди военных моряков, обслуживающих орудия на 'Харринг-тоне', было много симпатичных ребят из Теннеси и Западной Виргинии. Все, чем они занимались, сводилось к тому, что они валялись в своих койках, тренькали на гитарах и распевали незамысловатые песенки о том, как они скучают о своем доме и своей собаке. Один такой парнишка-артиллерист достал меня не на шутку в самом начале этого плавания. К тому времени я уже успел хорошо узнать, что такое война на море, а он тут говорит: 'Ого-го! Надеюсь, мы скоро понюхаем немного пороха!' Я ему чуть в зубы не двинул. И вот мы выходим из Кольского залива, вокруг нас тонут суда, а я стою на подаче снарядов рядом с этим пацаном. Он так перепугался, что в буквальном смысле наложил себе в штаны и не переставая бубнил молитвы:
   - Боже мой, не дай мне погибнуть! Не дай мне погибнуть! Боже мой!
   - Ну что, придурок, - спросил я его, - достаточно понюхал пороха?!
   После этого мы угодили в самый сильный шторм, какие мне только довелось видеть, а я ведь провел уже десять лет в море. После того, как мы легли на новый курс к югу от Норвегии, подул юго-восточный ветер, совершенно необычный для этого района. Обычно здесь дует норд-вест. Это был настоящий ураган. Похоже, что скорость ветра достигала 90 миль в час. Если бы 'Харрингтон' затонул в такой шторм, то вероятность спасения оставшихся в живых можно оценить как один шанс из тысячи. Одной температуры воды было бы вполне достаточно, чтобы без труда всех прикончить. Вода была настолько холодной, что в распоряжении оказавшегося в море оставалось лишь пару минут перед тем как отправиться на тот свет. Для нас была изготовлена специальная прорезиненная одежда, чтобы поддержать жизнь того, кто окажется за бортом, но она была настолько неудобной, что вероятность навернуться и оказаться за бортом становились только выше. Без такого защитного костюма вы бы себя почувствовали намного свободнее и смогли бы сами заняться спасением своей жизни. Закутаться в тяжелую ткань, значило обречь себя на неуклюжесть, так что от таких костюмов было слишком мало толка.
   Мы подошли очень близко к последней черте. Я стоял на руле, когда на судно набежала такая крутая волна, что оно буквально повалилось на бок. Капитан, не раз демонстрировавший свою тупость, принялся орать: 'Мы сейчас все умрем! Мы сейчас все умрем!' Между тем я изо всех сил старался удержать судно на нужном курсе. Наконец я сам крикнул ему, что-то вроде: 'Эй ты, козел, заткнись!'
   Сила ветра и волнения была настолько велика, что для того чтобы избежать опасности перевернуться, следовало держать курс под ветер, а значит - в сторону Норвегии, прямо к германской военно-морской базе в Тронхейме. Это было просто замечательно, поскольку в конечном итоге немцы бы нас застукали и отправили свои 'штукасы', чтобы смешать с дерьмом.
   А потом лопнули тросы в системе управления рулем. Таким образом, мы оказались почти посреди Северного Ледовитого океана без руля. Нам пришлось в аварийном порядке завести вместо поврежденных тросов тросы судовых лебедок, использующихся при разгрузке трюмов, и управлять судном с помощью лебедок. Ремонт рулевого устройства занял несколько дней.
   'Харрингтон' так валяло на волнах, что груз хромовой руды все-таки сместился. Когда мы в начале марта пришли в Глазго, то судно имело сильнейший крен на борт. Здесь, в Глазго, груз пришлось перегрузить заново, вернув его на место.
   Переход через Атлантику был настолько спокойным, насколько это только можно себе представить. Эта часть рейса действительно не была отмечена какими-либо событиями.
  
  
  
Джордж Сэндифорд
Спасение норвежцев
   Незадолго до отхода судна 'Генри Уинкоп' вместе с конвоем RA-64 в феврале 1945 года, три британских и один канадский эсминец провели смелую операцию по спасению жителей небольшого острова Серей, расположенного у берегов Норвегии. Сотрудничающие с британцами подпольщики получили известие о том, что нацисты собираются уничтожить всех проживающих там норвежцев в назидание их соотечественникам. Эти островитяне вызывали массу проблем у немцев, занимаясь саботажем и мешая им в осуществлении их военных замыслов.
   Четыре корабля доставили спасенных норвежцев на север в Мурманск, а затем распределили их между грузовыми судами, возвращающимися в Шотландию. К нам на 'Уинкоп' было направлено двадцать семь человек. Появление такого количества человек на судне, не приспособленном для перевозки пассажиров, довольно сильно беспокоило нас. Некоторым из членов вооруженных команд пришлось перебраться со своими гамаками в не совсем обычные места, такие как судоnbsp;вая прачечная.
   Норвежцы представляли собой смешанную группу, состоявшую из мужчин и женщин, молодых и старых. Как только они поднялись на борт, им объяснили, что они находятся на американском судне. Они поначалу отказывались этому поверить, поскольку германская пропаганда убедила их в том, что все американские суда давно уже потоплены. Старший помощник капитана, норвежец по происхождению, взял нескольких из них в рулевую рубку и показал им американский флаг. Это показалось им убедительным аргументом.
   К тому времени, когда мы, наконец вышли в море из Мурманска, дни были уже довольно светлыми. Я называл этот край 'страной полуденной луны'. Мы были уже в пути, когда взрыв торпеды подбросил мою стоявшую на столе тарелку в воздух дюйма на три. Несколько моряков выскочили на палубу и по левому борту увидели огромное облако пара, обильно вырывавшегося с правой стороны корпуса судна 'Томас Скотт', типа 'Либерти'. Поскольку мы шли вдоль берегов России, 'Скотт' направился к берегу и затонул уже на мелком месте. 'Скотт' оказался не единственным судном, которому предстояло отправиться на дно в первый же день плавания. Немцы разнесли корму британскому эскортному кораблю 'Ларк', которому пришлось на буксире вернуться обратно в Мурманск. Ещё один эскортный корабль флота Его Величества - 'Блюбелл' был потоплен при этом спастись удалось только одному человеку.
   Продвигаясь на юг вдоль берегов Норвегии, мы подвергались непрерывным атакам Ju-88. Но еще страшнее оказалась для нас погода. Наш конвой застал в море самый свирепый шторм, из зафиксированных за весь период Второй мировой войны. 'Уинкоп' шел в балласте, состоявшем из гранитного щебня и грунта, взятых в России. Для предупреждения смещения груза из носа в корму были установлены продольные деревянные щиты. Штормовое волнение было настолько сильным, что вода унесла четыре спасательные шлюпки и три спасательных плота (четвертый плот был потерян во время перехода из Нью-Йорка в Шотландию). Защитный козырек орудийного гнезда, расположенного в носовой части судна, оказался расплющен волнами. В самой носовой части судна появилась трещина. Нам пришлось установить помпу в форпике в целях предупреждения поступления туда воды. Морская вода гуляла по баку и всем переходам. Снаряжение, хранившееся у нас под койками, свободно плавало по кубрикам. Бушующий океан оставил без воды унитазы в судовых гальюнах. Забираясь в койку, приходилось подтягивать матрац под ноги. Шторм был настолько сильным, что наши коки в течение пяти дней не могли приготовить горячей пищи. Экипажу посоветовали не снимать одежды, не говоря уже о том, чтобы принять душ. В довершение ко всему, бывали дни, когда нам приходилось отражать пnbsp;о три воздушных налета кряду. Так что спали мы прямо в одежде, снимая только обувь и теплые куртки. Сам я носил спасательный жилет, надетый на куртку, в карманах которой лежали перчатки и шапка, и спал, держа весь этот ворох одежды у себя под боком.
   От таких событий наш третий помощник капитана в буквальном смысле слова сошел с ума, и его приходилось держать запертым в кубрике. Всякий раз во время воздушных налетов его выпускали, но держали под присмотром. К нему был приставлен флотский артиллерист, не выпускавший его из поля зрения. Третий помощник выделывался как мог, пытался, например, подпалить мне бороду, или принимался шарить по моему рундуку в поисках конфет; совал окурки в кофе, и все в таком же духе.
   Сколько раз на переходе к дому мы думали, что вот-вот сыграем в ящик. Хорошо помню один случай, когда мне довелось стоять на руле. Из-за большой волны 'Уинкоп' плохо слушался руля. Волнение было настолько сильным, что крен во время качки переваливал за пятьдесят градусов. Наш капитан Бенджамин Бойл был настоящим моряком. Он приказал военному сигнальщику встать с ним рядом, зарядить ракетницы и приготовиться запустить их по его команде. Этот сигнал означал, что экипаж должен покинуть судно. Нам растолковали, что как только мы окажемся в 'водичке', в нашем распоряжении останется одна-полторы минуты на спасение из этой ледяной купели.
   Я держал руль в положении 'право на борт', но судно по-прежнему заваливалось влево. Море было горбатым, как горы. Равновесие можно было сохранить только упершись левой ногой в верхнюю часть парового радиатора, продолжая держать правую ногу на палубе. После долгих минут, показавшихся вечностью, 'Уинкоп' опять стал слушаться руля, а у капитана отпала необходимость отдать приказ об оставлении судна экипажем.
   Судно типа 'Либерти' под названием 'Генри Бэкон' шло вторым корпусом за нами в этом конвое. Но его доконал не шторм, а вражеские бомбардировщики Ju-88[78]. Как только судно начало тонуть, экипаж спустил на воду спасательные шлюпки и помог всем норвежцам благополучно забраться в них. Капитан и четырнадцать членов экипажа уступили норвежцам свои места в шлюпках. Все пятнадцать остались на 'Бэконе', сбили пять немецких самолетов, а затем ушли на дно вместе со своим судном. Одним из этих героев был мой друг Роберт Крэмер из Кливленда, штат Огайо.
   1 марта 1945 года мы встали на якорь в Гуроке и высадили на берег отважных норвежских пассажиров. Во время этого плавания одна норвежская женщина по фамилии Олсон родила мальчика. Это случилось на судне 'Лебарон Рассел Бриггс' типа 'Либерти'. Она назвала мальчика Лебарон Рассел Бриггс Олсон.
   В Гуроке мы также высадили на берег нашего подвинувшегося рассудком третьего помощника капитана. Когда его забирали, он кричал, что является агентом ФБР и будет ждать нас в Нью-Йорке, где всех нас арестует.
  
  
  
Джон Шеридан
День Победы в Мурманске
   В ту среду на всех судах, стоявших в мурманском порту, гудели сирены. Им вторили разрывающие уши сирены воздушной тревоги, установленные на берегу. С палубы 'Оуэна Уистера' я мог видеть русских портовых рабочих, прыгавших от радости и обнимавших друг друга. Про себя я подумал: 'Черт побери! А мы торчим здесь вдали от всех, пропуская самые захватывающие события!'
   Кто-то заявил, что это отличный повод для того, чтобы выпить. Тогда мы спустились в каюту одного из членов экипажа и принесли оттуда пару припрятанных им бутылок рома. Эти бутылки быстро опустели, и по кругу пошла третья - подаренная третьим помощником. Кто-то припомнил, что артиллеристы могли зашхерить кое-что в своих рундуках. Тут же был проведен набег, в ходе которого на свет были извлечены еще две бутылки водки. Не обращая внимания на протесты со стороны хозяев, их тоже выпили. К тому времени нам было уже на все наплевать.
   Еще разок прошлись по рундукам, но ничего не нашли. Но зато появился кто-то с бутылкой жидкости для бритья, утверждая, что это, по сути, чистый спирт и, если смешать его с грейпфрутовым соком, то этот напиток будет иметь неплохой вкус. Я сказал, что готов попробовать его первым. Смешали! Ну и запах! Я сделал глоток и скорчил гримасу, изображающую улыбку. Затем лениво поднялся, подошел к леерному ограждению палубы и выплюнул эту гадость за борт, стараясь удержать дыхание. Другим стоило только понюхать это пойло, после чего его быстренько отправили за борт.
   Затем кто-то предложил, что нам стоит наведаться в кубрик артиллерийской прислуги, вытащить оттуда пару винтовок и пострелять из них. Спустя какое-то время команда уже палила из винтовок по всему, что плавало в воде. Немного притомившись, мы отправились на камбуз, притащили оттуда тарелки и кружки, и принялись стрелять по ним, подбрасывая их в воздух! Наконец, израсходовав запас тарелок, мы еще раз наведались на камбуз и откопали там пятигаллоновые (больше 20 литров) банки с бобами. Бобы высыпали прямо на палубу, а банки полетели в воду. По ним была открыта стрельба, пока они все не затонули. Потом еще разок сходили на камбуз за банками с бобами. Несколько человек, опустошив банки с молоком, решили воспользоваться в качестве мишени также и ими. Наконец запас патронов иссяк[80]. Камбуз находился в полном расстройстве. По всей палубе валялись разбитые тарелки и рассыпанные бобы. А мы все спустились вниз послушать сводку радионовостей из Англии. По Би-Би-Си объявили - война окончена, и Черчилль поздравляет всех с победой.
   На следующий день прозвучал сигнал тревоги. Люди бросились к своим орудиям. 'Что здесь, черт побери, происходит?' - подумал я. Вахтенный на корме обнаружил с полдюжины германских подводных лодок, направлявшихся на вход в Кольский залив. 'Уистер' оказался ближайшим к ним судном, и они решили сдаться нам в плен.
   На перископах субмарин развевались черные вымпелы, на носовой надстройке, построившись в ряд, стояли экипажи. Лейтенант Вэйн Конгер, желая удостовериться, что здесь нет никакого подвоха, приказал взять их под прицел 20-мм орудия, расположенного на левом борту судна. Он распорядился: 'Следите за головной лодкой!' Я взял на мушку командира подлодки, испытывая при этом непреодолимое желание нажать на спусковой крючок.
   Экипажи подводных лодок выглядели грязными, хотя их офицеры, стоявшие в ограждении рубки, казались довольно хорошо одетыми. На рубках можно было разглядеть изображение белого медведя.
   Командир подлодки обратился к лейтенанту Коигеру, подсказавшему немцам, что они могут сдаться в плен американскому эсминцу. Тот щеголевато отдал честь, медленно развернул свой корабль и направился в сторону эсминца. Мне было немного жаль этих ребят, хотя я и не мог избавиться от мысли: интересно, не надул ли кто-нибудь из них в штаны, видя направленные на них орудия.
  
  
   _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _
  
   Примечания:
   [57] Осенью прежние условные обозначения конвоев, идущих в Россию (PQ) и обратно (QP), были изменены соответственно на JW и RA.
   [58] Утверждение ошибочно. - Примеч. Перев.
   [59] Стационер - корабль (судно), постоянно находящийся на стоянке (станции) в иностранном порту. - Примеч. Перев.
   [60] Благодаря усилиям американского военно-морского атташе, добравшегося к месту событий на старенькой "Каталине", "Уипстон-Салем" по счастью остался на плаву и 28 июля, последним из судов печально-знаменитого конвоя, прибыл в порт назначения'. (Schofield. P. 102)
   [62] Ошибочное предположение. - Примеч. Перев.
   [63] Речь идет о бассейне в Доме офицеров флота. - Примеч. Перев.
   [64] Сотрудники британской миссии в Мурманске тоже рассказывали о подобных инцидентах. 'В довершение ко всему, работа этих бедных человеческих существ была организована из рук вон плохо, обращение с ними было чудовищным по своей жестокости. Ведь даже измученных животных следует вначале немного подкормить, чтобы они смогли работать в полную силу. Но заключенным давали столько пищи, чтобы они только не умерли с голоду. Если они падали на обочине, то приговор не заставлял себя долго ждать... Как-то группа заключенных, в распоряжении которых находилось несколько платформ с досками и небольшой подъемный механизм, занималась ремонтом поврежденного деревянного настила на причале. Кэптэн Мортон, глава военно-морского отделения Британской миссии в Мурманске, проходил мимо них, направляясь к причалу взглянуть, как идет отгрузка припасов из каких-то складов. Подойдя ближе, он увидел заключенного, лежащего в снегу лицом вверх. Офицер решил узнать, не может ли он ему чем-то помочь, но тут же увидел в голове человека пулевое отверстие. Старший матрос, заведовавший складом, подошел к Мортону и рассказал ему, что этот несчастный не услышал за работой, как к нему сзади приближается платформа. Он был сбит сильным ударом, и колесо переехало ему ногу. Охранник отодвинул его дулом своей винтовки и пришел к выводу, что он уже не способен принести пользы государству, и спокойно его пристрелил' (Campbell and Maclntyre. P. 197).
   Проступки, совершенные этими людьми, на самом деле были самыми незначительными, а иногда вообще надуманными, поскольку НКВД часто арестовывал людей только для того, чтобы отправить их на тяжелые физические работы, как правило в местах с тяжелым климатом, например, в Северной Сибири. Накануне вторжения Германии в Советский Союз НКВД являлся крупнейшим 'работодателем' в стране. К описываемому времени в распоряжении этой организации находилось около 10 миллионов человек, занятых самой тяжелой работой.
   Сотрудники Британской военно-морской миссии в Мурманске приводят описания портовых рабочих, похожих на рабскую силу:
   'Ящики обычно таскали бригады заключенных. Эти жалкие подобия человеческих существ, изголодавшиеся, одетые в замызганные лохмотья и обноски, выполняли всю ручную работу, включая переноску грузов. Слабые и изможденные, большинство из них было не в состоянии выполнять работу, с которой могли справиться один-два здоровых человека. Если кто-то из них падал от усталости или получал травму, их тут же мог пристрелить приставленный к ним охранник. (CampbellandMaclntyre. P.177).
   [66] Нечто напоминающее овсянку.
   [67] В британском флоте этот корабль именовался 'Ройял Соверен', а в составе ВМФ СССР - 'Архангельск'.
   [68] Площадь в г. Нью-Йорке между 14-й и 16-й улицами, где Парк-авеню сливается с Бродвеем (отсюда название площади). В 1839 г. на этом месте был разбит парк, снесенный позднее при строительстве подземки. В годы Великой депрессии - место сходок безработных, членов профсоюзов и левых партий. В 1930 г. отсюда начался поход на мэрию 35 тыс. безработных, позднее проходили первомайские демонстрации, организованные Коммунистической партией. - Примеч. Перев.
   [69] Организация медицинской помощи морякам союзных конвоев находилась в самом плачевном состоянии. По мнению британского историка Б.Б.Скофилда: 'Условия в госпиталях Полярного [sic], Мурманска и Архангельска, где лечились наши больные и раненые, были просто ужасными. Когда на фронте в районе Петсамо шли бои, или когда конвои несли тяжелые потери, жесткие неудобные кровати, застеленные простынями сомнительной чистоты, стояли в палатах вплотную. Персонал ходил в грязных халатах и совсем не собирался пользоваться перчатками.
   Окна в душных палатах были наглухо забиты досками, так как затемнение соблюдалось круглыми сутками, поэтому вся вонь оставалась в помещениях. С семи часов утра и до одиннадцати вечера из репродукторов непрерывно гремела русская речь. Лекарств не хватало, врачи и санитары взирали на страдания с восточной невозмутимостью. Скудная, однообразная еда никак не облегчала положение людей, страдающих от боли и ужаса. Они не могла удовлетворить даже самые элементарные потребности. Британские хирурги делали все возможное, но русские из профессиональной ревности разрешали им только навещать пациентов и ассистировать при операциях. С ними не советовались и не считались. (Schofield. P. 115).
   Действительно, как отмечали Кэмпбелл и Макинтайр, когда в 1942 году в Мурманск прибыла группа британских врачей для оказания помощи в лечении раненых, находившихся в местных госпиталях, советские власти запретили им сойти на берег. В конечном итоге это подразделение было вынуждено вернуться в Великобританию. (Campbell and Maclntyre. P. 103).
   Отказ советских властей принять столь необходимую медицинскую помощь выглядел ужасно. Германский историк Гюнтер Карвейна сообщает о катастрофическом дефиците самых необходимых медикаментов в Архангельске. Пятьдесят оставшихся в живых моряков печально известного конвоя PQ-17, проведших несколько дней в океане в спасательных лодках и плотах, страдали от сильного обморожения ног. По сообщению Карвейна: 'У большинства из них позднее в Архангельске были ампутированы ноги. Без анестетиков, поскольку все анестетики в Советском Союзе отправлялись на нужды фронта'. (Karweina. P.238).
   Тем не менее, медицинская помощь, которую получали моряки союзных конвоев в Мурманске, была лучше, чем та, что получали советские раненые моряки. 'Раненые русские, только что доставленные с фронта из-под Петсамо, лежали на носилках в снегу на улице. Моряков союзных конвоев размещали в теплых помещениях госпиталя и оказывали хирургическую помощь в первую очередь'. (Carse. P.115). Комментируя операции по ампутации конечностей у русских раненых в госпитале Ваенги (поселке, расположенном в 17 милях севернее Мурманска), Кэмпбелл и Макинтайр сообщают: 'Говорили, что один из них во время ампутации ноги получил всего лишь пару таблеток аспирина'. (Campbell and Maclntyre. P.176).
   Ряд законов об обеспечении солдат, демобилизованных после войны. Закон 1944г. предусматривал финансирование медицинского обслуживания, санаторного лечения и образования для ветеранов, включал выплату займа в 4 тыс. долларов на покупку дома, фермы и иной собственности, пособие в размере 20 долларов в неделю сроком на один год для безработных ветеранов, а также другие виды вспомоществования. Законы о ветеранах войны в Корее помогали ветеранам вернуться к полноценной жизни. Им предоставлялись пособия, кредиты на покупку дома, оплачивалось обучение в университете и колледже и т. д. - Примеч. Перев.
   Англичане рассказывали об аналогичных проблемах в отношениях с советской разведкой. Б. Скофилд сообщает: 'Капитан Кэмпбелл писал, что после прибытия [в 1943 г.] его флотилии было разрешено базироваться в советской военно-морской базе Полярное [sic] вместо стоянки в бухте Ваенга, и как несмотря на его отчаянные попытки и попытки со стороны его офицеров установить дружеские отношения с русскими морскими офицерами, вездесущие представители политических органов умудрялись омрачить своим присутствием самую непринужденную обстановку'. (Schofield P 176)
   [72] Чем дольше шла война, тем дороже становилась водка в Мурманске в сравнении с другими продуктами. Вот что можно было увидеть в меню ресторана при гостинице 'Интурист' в Мурманске 9 февраля 1945 года:
   - бутерброд с копченой колбасой - 2 руб. 25 коп.;
   - бутерброд с семгой - 3 рубля;
   - рагу с картошкой - 3 руб. 45 коп.;
   - жареная треска с картошкой - 1 руб. 55 коп.;
   - яичница с ветчиной - 5 руб. 55 коп.;
   - чай - 50 коп.;
   - шоколад - 1 руб. 65 коп.;
   - пирожное - 3 руб. 90 коп.;
   - минеральная вода - 1 руб. 10 коп.;
   - водка - 12 руб. 65 коп.;
   (Источник - меню, сохранившееся у Джорджа Сэндифорда). Заметим, что хлебный паек портового рабочего в Мурманске составлял 250 граммов в день. (Carse. P.103).
   [73] Единица измерения крепости алкоголя. Один пруф (proof) равен 0,5% содержания спирта. - Примеч. Перев.
   [74] Как жена Ленина, заслуженный член партии большевиков и влиятельный член советского правительства, Надежда Крупская (1869- 1939) пользовалась всеобщим уважением со дня смерти своего супруга, наступившей в 1924 году. Поскольку она страдала базедовой болезнью, то глаза у нее были неестественно большими и навыкате, так что даже среди ее почитателей не было тех, кто мог бы назвать ее красавицей.
   [75] Искаженный английский: 'Есть ли у вас жевательная резинка?' - Примеч. Перев.
   [76] Искаженное выражение из ненормативной лексики, вроде русского 'трах-трах'. Примеч. Перев.
   [77] На самом деле речь идет о британском корвете 'Блюбелл', потопленном германской подводной лодкой U-711. При этом погибли 85 моряков, 1 спасся. - Примеч. Перев.
   [78] 'Генри Бэкон' стал последним судном, потопленным германскими самолетами в годы войны. - Примеч. Перев.
   79 Второй лейтенант - младшее офицерское звание в вооруженных силах США. - Примеч. Перев.
   [80] Союзники устроили такую пальбу, что умудрились сбить шесть аэростатов заграждения в Мурманске. Были и человеческие жертвы от шальных пуль. - Примеч. Перев.
   [81] Объем американских поставок в СССР, доставленных Северными конвоями, в период с 11 марта 1941 года по 1 октября 1945 года характеризуется следующими показателями:
   Самолеты: 14 795 (67% истребители, 26% бомбардировщики, 7% разных типов)
   Танки: 7537
   Джипы: 51503
   Мотоциклы: 35170
   Тракторы: 8701
   Зенитные орудия: 8218
   Автоматы: 131633
   Взрывчатка (тонн): 345735
   Локомотивы: 1981
   Железнодорожные вагоны и платформы: 11155
   Рельсы (тонн): 540000
   Телефонный провод (миль): 1млн. 050тыс.
   Бензин (тонн): 2млн. 670тыс.
   Автомобильные покрышки: 3млн. 786тыс. штук
   Кожа (тонн): 49000
   Ботинки: 15млн. пар
   Продовольствие: на сумму 1 млрд. 312 млн. долларов
   Общая стоимость поставок: 11 млрд. 260 млн. 343 тыс. 603 доллара.
   Германский историк Гюнтер Карвейна утверждает, что общий объем поставок продовольствия из США составил около 4,5 млн;тонн (Karweina. P.21). Стоимость грузов, доставленных из США, намного больше стоимости поставок из Великобритании: 11 млрд. долларов, сравнительно со 120 млн. фунтов стерлингов (Schofield. P.230).
   Последний союзный конвой в составе 23 судов прибыл в Ферт-оф-Клаид из России 31 мая 1945 года. nbsp; От таких событий наш третий помощник капитана в буквальном смысле слова сошел с ума, и его приходилось держать запертым в кубрике. Всякий раз во время воздушных налетов его выпускали, но держали под присмотром. К нему был приставлен флотский артиллерист, не выпускавший его из поля зрения. Третий помощник выделывался как мог, пытался, например, подпалить мне бороду, или принимался шарить по моему рундуку в поисках конфет; совал окурки в кофе, и все в таком же духе.
 Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023