Рано полнеющий старший лейтенант блистал красноречием. Обработка лопоухих школьников происходила в большой ленкомнате военкомата. "Когда вы станете офицерами, вы не пожалеете об этом. У вас будет своя квартира, машина, хорошая зарплата. Многие попадут за границу, а остальные смогут за счет государства изучить географию нашей Родины на практике".
На все вопросы призывников старший лейтенант находил логичные и убедительные ответы. Особую, козырную карту он приберег напоследок, сообщив нам о возможности рано уйти на пенсию и быть свободным, обеспеченным человеком в еще не старом возрасте. Это откровение нашего вербовщика явилось последней каплей, переполнившей чашу соблазнов, обещанных нам старлеем, и мы дружно подняли руки: хотим стать офицерами, послужить Родине.
Секция самбо на стадионе "Динамо", парашютный кружок с тридцатью прыжками из АН-2, автошкола ДОСААФ, мотокружок, курсы английского...
С раннего детства ребята играют в войну, бегают, прячутся, "стреляют" и "убивают". Заложенный в них генотип воина, защитника очага с возрастом ломается. Причин для этого хватает. Ожиревший бизнесмен в "мерседесе" с крашеной красоткой рядом швыряет деньгами налево и направо, давая наказ своему чаду: "В армии ты столько не заработаешь, сынок, да и стащить там особенно нечего". Страх сердобольной мамаши перед зверствами в армейской среде тоже не на пользу генотипа. Пусть лучше чадо будет возле юбки, так оно спокойнее. И плевать на то, что это бесхребетное существо с искривленной психикой легко попадает под дурные влияния, так и не приобретя твердого мужского характера, и сосет родительскую грудь с удвоенной силой. Такова жизнь, и в ней нужны все, даже уголовники, исполняющие роль волков в природе, чтобы овцы не дремали. Ну а моя дорога для меня давно ясна. Училище воздушно-десантных войск. Но с первого раза поступить не удалось, и с тройкой по сочинению возвращаюсь домой.
Неудача хоть и очень огорчила, но не сломила. Усиленно готовлюсь к поступлению во второй раз. Двадцать один человек на место - это не так уж просто. Да еще "волосатики" с протекцией...
Но вот и последний экзамен - ненавистная еще со школы математика. На этот раз я поступаю на языковой профиль, не значившийся в проспектах училища. Математику на нем не изучают вообще, и эти ребята не десантники, хотя форму носят такую же, только без значков "Гвардия". Это все подстегивает меня к крайним мерам. Поэтому, когда старшина роты абитуриентов предупреждает меня о завтрашней отправке домой, я скромно молчу, не выдавая своих планов. Двое ребят, поступавших со мной вторично, уже уехали, смирившись с горькой участью. Я так просто не сдамся, слишком много сил потрачено. И, встав рано утром, я дремлю в вагоне электрички, движущейся в сторону Москвы.
Мой план, на первый взгляд, дерзок и абсурден, но терять мне уже нечего. Узнав в училище нужный мне адрес, нахожу приемную командующего ВДВ. Адъютант в приемной, выслушав мою просьбу, сожалеет: командующий сегодня утром уехал в Рязань. Оттуда он поедет в учебный центр училища, а это в семидесяти километрах от Рязани. Я с ним разминулся.
Игнорируя позывы голодного желудка, возвращаюсь в Рязань на первом же поезде. Разговор с проводником короткий. Пятерка в моих руках делает его сговорчивым, и в вагоне вдруг обнаруживается свободное место. К обеду поезд на месте, но о еде нет и речи. Завтра командующий уезжает обратно в Москву, поэтому дорога каждая минутка. Надо быстрее добраться до Константиновo, а оттуда рукой подать до учебного центра. Впервые смотрю на домики села, где родился Есенин. Он не мог не родиться здесь. Красота заливных лугов с травами по грудь, Ока, катящая свои воды вдоль лесных живописнейших берегов, покрытое кучерявыми облаками синее небо. Березы, сосны... Если не Есенин, то кто-то другой обязательно открыл бы нам этот земной Рай. Богатейшие сенокосы ароматных трав, бесчисленное количество грибов, ягод, орехов - щедрый подарок людям от Создателя. Здесь нельзя не петь, не любить, не пить густой хвойный аромат природы. Люди здесь простые, но добрые. Любят хорошо выпить и повеселиться, всегда получишь у них помощь и поддержку. В местном магазинчике-лавке - обычный ассортимент "колониальных товаров", характерных для российской глубинки: соль, спички, рыбные консервы, старая карамель и водка. Хлеб завозят два раза в неделю, и он тут же раску-
2
пается огромной очередью. Эту новость узнаю у старика, ожидающего своей очереди к заветному прилавку. После одесских гастрономов с пятью-шестью сортами вареной колбасы, разнообразием сыров, сливочного масла, сдобных булочек и пирожных убожество снабжения русских крестьян поражает воображение. Да, жиреет, очень жиреет русский народ, "поработивший" остальные республики нашего Союза. А эти хаты из почерневших сосновых бревен! Вряд ли они походят на многоэтажные виллы эстонских селян с саунами, мансардами, круглыми окнами-иллюминаторами. Или на роскошные особняки жителей Карпат. Кого это сравнение волнует? Только власти. И мог бы русский мужик построить домище не хуже, чем у других, да ведь сразу поедет валить лес в сибирские края. Вот тебе и "поработитель"! "Ты, Ваня, интернационалист, можешь и в черном теле походить".
Паром, как назло, прилип к берегу, ожидая своего часа.
Вместе с деревенскими телегами, лошадьми и мычащими коровами захожу на небольшой паром. Он двигается благодаря лодке с маломощным мотором и ловкому управлению деда-паромщика с сизым от издержек работы носом. Через 20-30 минут пристаем к противоположному берегу. Пять часов вечера. Со вчерашнего дня во рту не было ни крошки. Молодой организм очень чувствителен к голоду, готов проглотить что угодно. Но впереди еще семь километров пути. Поэтому припускаю бегом по песчаной дороге, ведущей в лес. Иногда останавливаюсь, замечая красные ягоды земляники. Но от этого голод усиливается еще больше. Вот и моя цель - учебный центр кадров ВДВ. Он скрыт от ненужных глаз, располагаясь среди Солотчинских лесов. Здесь с десяток одноэтажных деревянных казарм, учебные корпуса, столовая, дома для семей преподавателей. Вот учебные городки, у каждого из которых свои функции. С завистью смотрю на парашютный городок, где на лопингах вращаются курсанты, тренируя вестибулярный аппарат. Дальше стоит парашютная вышка, прыгая с которой, учатся встречать землю. Мне сейчас не до осмотра, надо стать одним из них.
Узнаю, где дача командующего. Оказывается, он уехал два часа назад, но остался его заместитель. У входа в дом в глубине леса стоит подтянутый прапорщик. Он выслушивает меня и советует подождать - сейчас Курочкин должен выйти на прогулку. Отхожу к кустам, не сводя глаз с ворот дома. Вскоре показался высокий стройный человек в генеральской форме. Это он. По глазам прапорщика вижу, что не ошибся. Пытаюсь изобразить строевой шаг, подхожу к генералу. В его глазах недоумение: "Откуда здесь гражданский?" Прапорщик виновато разводит руками. "Чего тебе, сынок?" - спрашивает генерал. Тут я и выложил ему всю свою историю. Не знаю, что в моем рассказе подействовало больше всего, но он мне помог. Мне, неизвестному пацану с голодным блеском в глазах, без просьб со стороны и телефонных звонков "сверху". Я получил от него записку, где была надпись: "Зачислить условно, до первой двойки". Прапорщик позвонил в санчасть, где мне предоставили горячий ужин и койку, приняв меня за сынка какой-то высокопоставленной особы, раз за меня ходатайствуют из резиденции самого командующего. Не разубеждая персонал, я вытянулся на кровати. Завтра утром на машине санчасти поеду в Рязань.
Старшина роты абитуриентов метал молнии. Набросившись на меня с бранью по поводу моего отсутствия, он вручил мне проездные документы на отправку домой. Захожу в штаб. После вручения записки Курочкина пришлось выслушать еще одну тираду по поводу "блата" при поступлении и ухода таких "блатных" через две недели обучения. Я только займу чье-то место. Но тут они явно промахнулись. Отсюда теперь меня могут убрать только вперед ногами, это я знал точно! Из нас сколотили отдельный взвод. Остальных собрали в две роты по сто двадцать человек. Они смотрят на нас и не могут понять, почему мы не с ними. Завтра нас отправят в уже знакомый мне учебный центр. Прибыв сюда, мы устраиваемся в отдельной казарме на краю лагеря. Все здесь необычно, в этом песчаном месте, скрытом в глухих чащобах. Свежий хвойный воздух каждое утро встречает нас при выходе из казармы. По лесным песчаным дорожкам бежим на зарядку. Каждая клеточка ликует, пьет насыщенный хвоей воздух. По выходным бродим по лесу, отыскивая грибы и ягоды, этого добра здесь завались.
Притащив из столовой бачок для пищи, готовим на лесном костерке картошку с грибами. Такое блюдо в нашей столовой не встретишь. Кормят здесь паршиво, бессовестно уворовы-
3
вая у нас все, что можно. Мы еще никто, хоть на нас и видавшая виды старенькая форма с курсантскими погонами. Права голоса мы не имеем. Август. Курс молодого солдата. За это время мы должны осаоить кучу предметов, включая азы парашютной подготовки, и совершить три-четыре прыжка из самолета. Тогда уже ясно, стоит ли обучать дальше. Кроме этого, отстрелять "минимум" из автомата и пистолета, сдать зачеты по физп од готовке, оружию массового поражения. В финале - окуривание нас слезоточивым газом в бетонном бункере. Те, кто ухитрился выбросить свои клапаны из противогазов, сейчас горько плакали, с воплями бросаясь на закрытую дверь бункера. Но преподаватель был неумолим, давая им выплакаться вволю, - так лучше запоминалось. Только на второй день их красные распухшие глаза приобрели нормальный вид.
Обучение требовало выдержки, закаляло волю. "Быстрее, сволочи, ночку я вам обещаю веселую", - заместитель командира взвода ударом сапога подцепил последнего бегущего. Курсант во всей амуниции растянулся на дороге, уткнувшись носом в камни. "Последние двое, взять "раненого". Мы подхватываем беднягу под руки и волочим по маршруту марш-броска. Пот с пылью от впереди бегущих ребят разъедает глаза. Рюкзак с противогазом и автомат болтаются на спине, мешая бежать, а тут еще этот "раненый". В лесу - ни ветерка. Так что ночь действительно была нескучной.
"Отбой... подъем... отбой... подъем, скоты", - раздавался зычный голос Кузина. Он стоял в углу казармы, высокий и широкоплечий, наделенный властью над нами и с удовольствием ее использовавший. "Ниже, чем на "отлично", вы у меня марш-броски бегать не будете". Каждую фразу он скреплял непечатными выражениями, которыми так богат наш язык. После подобных встрясок отстающих у нас больше не было. Аппетитом никто из нас не обижен. Несмотря на явно недоброкачественную пищу, со столов сметается все. Сидим по десять человек за большими столами. Сегодня опять большие куски сала со щетиной на шкуре, которые плавают в бурде, закрашенной оранжевым комбижиром. То же сало лежит в холодной слипшейся белой массе. Это макароны. Сало считается деликатесом и мгновенно уничтожается. Дневальному, заступавшему в наряд, оно не доставалось, и тогда выручал "булдырь" - маленький продуктовый магазинчик или офицерское кафе, вход куда был нам воспрещен. После вечерней поверки мгновенно засыпали. В глазах крутилась земля, мелькавшая в оборотах лопинга, виделся плац под жарким солнцем.
Сегодня у нас ЧП. После возвращения со стрельб недосчитались одного автомата. Всех погнали на поиски. Вскоре он был найден под матрасом кровати Петьки Лещишина. Парень из Западной Украины подумал, что автомат теперь его собственность, и, сэкономив пару патронов на стрельбе, решил поохотиться вечерком. У стажера-выпускника, ведавшего нашей подготовкой, волосы встали дыбом. Ну а наш Петруха в свою очередь три дня не вылезал из туалета, выскабливая доски стеклами.
С нетерпением ожидаем окончания наших мучений и переезда в училище. Обратно нас повезут на машинах, хотя сюда мы попали на катере, по Оке. С нами в Константинове ехали пятнадцать женщин разного возраста. Всю дорогу слушали мы их частушки, от которых большинство из нас краснело после каждого куплета, настолько они были пересыпаны ядреными выражениями вперемежку с русским фольклором. Слова частушек беззастенчиво вылетали из ртов как молоденьких девушек, наших ровесниц, так и их мам и бабушек. Они беспардонно разглядывали нас, мысленно подбирая пару для своих дочерей. Не выдержав таких откровенных взглядов, полвзвода спустились в трюм, где и заснули под шум винтов.
* * *
...Наступил долгожданный день отъезда. Потеряв одного, не выдержавшего этот месяц, рассаживаемся по машинам. Теперь мы уже курсанты. А "потеря" едет домой к маме. Не каждому по душе муштра. Вернее, она никому не по душе, и не каждый способен ее терпеть. Так что эта "потеря" у нас не последняя за четыре будущих года. Открываются ворота училища. Теперь мы попадаем сюда полноправными людьми, а не серыми абитуриентами. Училище одно на весь громадный Союз, поэтому поступить сюда непросто. Из девятнадцати человек на одно
4
место попали именно мы, а не кто другой. Мы и есть самые-самые.
Здесь все по-другому, чувствуешь себя человеком. Большие учебные корпуса с паркетными полами, светлые аудитории, оборудованные по последнему слову техники. В столовой мы сидим за маленькими столиками, накрытыми чистыми скатертями, по четыре человека. На столе прибор со специями, а вместо одной большой засаленной комбижиром ложки здесь лежат вилки, ложки и маленькие чайные ложечки. Не хватает только ножей, но их требовать после учебного центра кажется кощунством. Качество пищи тоже отличается от 'лесного". Повара и заведующий столовой воруют здесь, под бдительным оком курсантов, намного меньше.
Отдельная рота спецназначения - 140 человек, подчиненных ГРУ*. Она встретила нас приветливо, мы теперь одно целое. Всякие "замашки" наших младших командиров здесь быстро прекратились. Заметив высокомерный тон командиров отделений, прибывших из войск, курсанты старших курсов тут же провели с ними "воспитательную" работу, отозвав их для этого в каптерку. После этого воцарилось полное взаимопонимание. Занятия здесь продуманы по-другому: сразу идет большой поток информации. Не выучить здесь нельзя, потому что ты сразу лишаешься привилегии пойти в увольнение, а это единственное, что осталось от личной жизни. Тут от сессии до сессии не отсидишься. Поэтому уровень знаний офицера намного превышает уровень обучения в гражданском вузе.
Изучаем китайский. Нас восемь человек - китайское отделение. Остальные ребята в английской, немецкой и французской группах. Язык - теперь наш основной предмет обучения. Он поможет нам в случае необходимости получить нужные сведения в странах своей работы. Позже введут и персидский, который будет изучать мой младший брат Вовка. А пока 1974 год.
По два-три часа ежедневно, а когда и больше, усиленно выводим кривые палочки доселе неизвестных нам иероглифов. Произносим странные для нашего слуха звуки китайских слов. Неужели возможно это осилить и в итоге получить заветный диплом переводчика? Как правило, в каждом отделении находился кто-то, у кого "ехала крыша", и его отчисляли из стен училища по состоянию здоровья.
Китайский солдат стоит трех европейских. И хотя по технической оснащенности он уступает нам, его выносливости остается только позавидовать. Получая свою горсть риса в день и запив чаем, он способен весь день провести на ногах, совершая многокилометровые марши по горам, лесу, тайге и болотам. Их подготовке мы завидуем, пытаемся к ней приблизиться. Иначе после нашей переброски к ним конец может наступить слишком быстро. Такая перспектива не устраивает и наше командование. Конец должен наступить строго по времени, то есть после выполнения поставленной задачи, если не удастся самостоятельно выпутаться из "истории". Поэтому мы бегаем и прыгаем, стреляем и взрываем, днем и ночью, в дождь и снег. Часами учимся, не обращая внимания на комаров и пиявок, неподвижно сидеть в болотах, маскируясь от своих же, ищущих нас. Нас учат грамотно убивать, используя спецтехнику и бесшумное оружие, подручные предметы, природные яды и свое тело в том числе. Высшим баллом оценивается убийство с минимальными физическими и техническими затратами. Снятие часовых превращается в навязчивую идею. И поневоле начинаешь смотреть на человека, стоящего к тебе спиной, как на потенциального мертвеца. Впоследствии афганский синдром развил и укрепил эту манию.
"Лучший китаец - мертвый китаец", - кричит на укладке парашютов подполковник, заполняя пробелы в нашей политической подготовке. Он кричит это от всего сердца, да вот кто это будет воплощать в жизнь? Помимо нашего обучения, нас самих учат обучать других. "Про фессор знает все, а преподает ничего, а вы, не зная ничего, будете преподавать - все", - шутит майор на военной педагогике. Пишем конспекты, проводя учебные занятия со своими однокашниками. Не за горами самое ненавистное время года - зима, которая когда-то мне очень нравилась. Со стороны спиртзавода тянет сладковатым запахом браги. От него почему-то ста-
новится тоскливо на душе, чувствуешь свое одиночество. Услышав этот запах через много лет, с тоской вспоминаю это время, ребят, которых тогда не ценил, но которые теперь стали так до роги. Не один из них сложил свою голову в различных военных авантюрах, а скольким это еще предстоит? "Эй, вы, парни, осторожнее там! Вспоминайте, чему нас учили, аккуратнее на
5
крутых поворотах", - так и хочется предупредить их.
Рядом в парке стоит памятник Сережке Есенину. Его лирикой пронизаны воздух и души Рязанщины. На его вытянутой руке фотографируются влюбленные парочки. У нас в столовой работает бабуля, знакомая с Есениным с детских лет. Частенько мы просили рассказать ее о любовных похождениях ее односельчанина, прославившего в стихах свою бурную и такую короткую жизнь. Бабуля при этом оживлялась, становилась моложе и как-то прямее. В ее глазах появлялся живой огонек. Она откладывала в сторону грязную тряпку, соединяла вместе свои огрубевшие заскорузлые пальцы и начинала рассказывать. Каждая история зажигала в ее глазах искорки, и нам казалось, что в те далекие голодные времена она, симпатичная тогда молодушка, была намного счастливее, чем сейчас, с ее обеспеченной старостью и возможностью подработать посудомойкой в военном училище. Старость не красит, может, поэтому Есенин ушел от нас молодым, как Пушкин, Лермонтов, Высоцкий и другие. А бабуля живет, несмотря ни на что. Она вынуждена работать, чтобы несколько раз в год отправлять подарки или немного денег своим чадам. Дети ее давно разъехались по стране, забрав с собой маленькую старушечью радость - двух внучат-озорников. Дед умер восемь лет назад, и теперь она живет одна. Дома ее никто не ждет. Иногда бывают письма от детей, с фотографиями внучат, постепенно забывающих бабулю.
"Эй, курсант, ко мне, - старшина роты остановил меня при выходе из туалета. - Мочиться надо быстрее, сынок". Мне сегодня не повезло - я последним из молодых покинул это заведение. И теперь я "озадачен" на всю ночь. От 140 пар сапог на полу казармы остаются тысячи штришков-полосок. Счищать их бритвой - очень утомительное занятие, но к пяти утра коридор чист, чтобы через час снова превратиться в то же самое. Старшина хвалит мою работу и выражает надежду повторить в моем лице это мероприятие. Но я не горю желанием, поэтому стараюсь больше нигде не "влетать". В 6.00 - подъем, 50 минут на зарядку, утренний туалет, завтрак, занятия. Радиоподготовка, Розыск выброшенных группе грузов по радиомаякам. Хождение по азимутам, дирекционные углы - топография поможет сориентироваться, выйти к объекту, а если повезет, то и к месту эвакуации. Не забывалась и политподготовка. Это не школа, здесь и законы другие. Один за всех, все за одного. Провинился один, зато страдают все. Это сплачивает, учит болеть за товарища. Поэтому похождения за забор, в самоволку, тщательно продумываются, чтобы не подвести товарищей. Женщины в Рязани добрые и без комплексов. Так что совершается много ошибок, происходит много драм, приобретается житейский опыт. Здесь познают дикие формы проявления чувств, здесь учатся лгать, не верить, подозревать. На квартирах местных матрон случаются неожиданные встречи: командир роты и его курсант, оказывается, посещают одну и ту же "даму сердца". Курсанту в таком случае приходится сматываться. Примерно такой случай помог мне с моим другом Игорем раньше всех изучить местность под Рязанью. Как-то раз капитан Ильин отрезал все пути к бегству, засев в туалете у выхода из квартиры. Бежать было бессмысленно - он узнал нас. Мы поняли это по нашим фамилиям, которые он умудрился вставить в сплошную стену мата, прыгая за нами через 5-6 ступенек по лестнице. Его "запорожец" завез нас далеко в загородный лес. Уговоры об экономии бензина ни к чему не привели, воспитательная работа с подчиненными - вот что двигало Ильиным. В лесу в качестве наставления мы получили по пинку в нижнюю часть тела и пожелание не опаздывать на вечернюю поверку. Насчет рецидива с домом тайных встреч ничего сказано не было. Поверка начиналась через полтора часа, а мы весьма смутно представляли себе, где находится Рязань. Был бег, попутные машины, опрос местных жителей. На поверке мы стояли в строю. Глаза ротного видели нас, они чуть улыбались. Видно, наши запыхавшиеся физиономии внушали ему доверие - в нас он не ошибся, мы это чувствовали! Ротный, да мы за тебя в огонь и в воду! Но не очень любит начальство таких ротных. Им нужны не психологи.
Через шесть лет я встретил моего первого ротного в Афганистане. Он был уже подполковником.
Мы все завидовали Игорю - он "снял" классную женщину. Целый год носил он на наш столик апельсины и яблоки, конфеты и шоколад. Его дама работала на торговой базе. В наших гастрономических условиях это был клад. Питаться как дома, плюс тепло домашнего очага, за
6
которым так скучаешь, да еще развлечения, не похожие на наши, военные. Да, фортуна определенно повернулась к нему лицом. Вечерами за забором Игоря ожидало такси, посланное благодарной рязанкой. Оно же и привозило его обратно на базу после выполнения ответственного задания. Измазанный солидолом забор Игорь ухитрялся преодолевать с двумя неизменными свертками в руках и не испачкаться. Никаких обязательств от Игоря эта странная женщина не требовала. На Новый год в подарок от нее Игорь получил меховую китайскую куртку и пыжиковую шапку.
Но через некоторое время все это закончилось. Причину расставания Игорь объяснить отказывался. Он только намекнул, что это было обоюдное решение и расстались они самыми лучшими друзьями.
А вообще каждый курсант из нашего взвода был уникален. Больших успехов достиг Виталий Ермаков. Родившись на родине Есенина, он, видимо, впитал в себя сверхъестественную тягу к противоположному полу. Не брезгуя одноглазой официанткой, годящейся нам в матери, он сумел покорить своим неуемным пылом большую часть женского персонала училища. Сфера его интересов распространялась и за пределы забора. Родной город дарил ему незабываемые по смелости исполнения встречи. Пиком его сексуального мастерства был акт зимой в запотевшей телефонной будке, которому не могли помешать стуки добропорядочных рязанцев, стоящих в очереди к телефонному автомату. Этот подвиг любви был подробно описан взводу его друзьями Женей и Серегой, которые заботливо охраняли от назойливой очереди своего друга. Когда он провернул подобное в тамбуре между движущимися вагонами электропоезда, мы даже поспорили, кто более развращен: мужчины или прекрасный пол. Консенсус так и не был найден, несмотря на участие в дискуссии многих компетентных личностей. Решающее слово было за Шурой Слеповым. Метр восемьдесят пять ростом, широкий в плечах, с полным ртом металлических зубов, Шура был идеалом мужчины для абсолютного большинства рязанок. Он с легкостью отбивал дам сердца у любого из взвода, а то и роты. Потеряв в одной из потасовок свои зубы, Шура стал осмотрительнее в любовных делах и в училище пришел, имея обширный опыт в этих вопросах. Помимо этого, он отлично знал английский, которому обучался в спецшколе, а также отлично рисовал после окончания художественного училища. Готовый материал для разведчика: подучи его - и вперед. Судьба же распорядилась по-своему, но об этом позже.
Его душа воина-художника не осталась равнодушной к одинокой преподавательнице кафедры языков. Впрочем, роман был недолог. Как только ее сын стал в людных местах признавать Шуру и кричать: "Дядя Саша!" - так Шура и оставил свою очередную любовь. Его победой над собой было то, что после этого романа ему не пришлось, как обычно случалось, обращаться к венерологу. По этой части во взводе он был чемпион, и после четвертого раза общения с врачами твердо заявил нам, что будет впредь осторожнее.
Судебные разбирательства по поводу насильственного лишения свободы наших сердцеедов заканчивались для женской половины почти всегда полным фиаско. Товарищи горой вставали за своего "молочного брата", без стеснения раскрывая членам суда свои коллективные взаимоотношения с претенденткой. А так как в этом случае определить истинного отца было невозможно, то мать получала ребенка, а предполагаемый отец - свободу.
* * *
Довелось и мне узнать женское коварство и вероломство. Нина работала а офицерском кафе официанткой. Там бывали также офицеры иностранного отделения - смуглолицые кубинцы, арабы, поляки. Но я не очень-то обращал на это внимание. Разумеется, она была чиста и невинна. Ничего удивительного: это был первый курс, опыта никакого. До этого только школа, где все свободное время уходило на спорт и учебу. О развлечениях я тогда и не думал, но мечтал когда-то заиметь семью, сына, воспитать его человеком. На этом и сыграла Нина, заявив на десятый день знакомства, что у нас будет ребенок. Оказалось, один ребенок у нее уже был. Это я, которому можно было вешать на уши лапшу любого размера. На мое счастье, взводный отку-
7
да-то узнал о моих серьезных намерениях и поведал мне в доверительной беседе, что моя невинная избранница была далеко не так невинна. У нее дома перебывали не только наши офицеры, но и темнокожие друзья с иностранного факультета. И, невзирая на уплотненный график посещений, Нина умудрялась не забывать и солдат батальона обеспечения. Последнее сообщение развеяло мой миф о ней полностью. В последние дни у нее бывал курсант-третьекурсник, беседа с которым окончательно развеяла мои иллюзии. Интернациональный характер интересов моей избранницы подтвердили слушатели-кубинцы, два негра из Центральной Африки и один поляк.
После этого я прекратил следствие и написал ей письмо. Попросив отнести письмо Игоря, я занял позицию для наблюдения на соседней крыше. С этого места хорошо просматривалась квартира, где жила Нина со своей подругой. Подруга находилась дома. Значит, уже вернулась из своего "триппербара", как она называла венерический диспансер. Она специализировалась на иностранцах, которых "снимала" в ресторанах, поэтому помимо хорошего ужина и любовных утех за деньги ей приходилось посещать соответствующее лечебное заведение.
На улице стемнело, на кухне у двух подруг зажегся свет. Машу рукой Игорьку: пошел! Письмо передано в руки. Подруги сидят на кухне, читают мое послание. Нина рыдает. Отчего, непонятно. Может, оттого, что рыбка сорвалась с крючка, а сроки уже поджимают?
Сделав аборт и вскрыв себе вены, она на неделю исчезла с работы. Ее подружки-официантки с укором смотрят на меня: экий я изверг. Вены она действительно себе резала. Я в этом убедился при встрече с ней. Может быть, действительно ей было жаль всего, что с ней было раньше. И, столкнувшись с моей чистотой, она многое передумала, лежа в больнице. Ведь в первую ночь с ней я не решился на полное сближение, боясь оскорбить ее девичье самолюбие. Тогда она тоже вдруг заплакала, но я не мог понять, отчего.
Вскоре после нашего расставания она вышла замуж за старшего лейтенанта из войск. Но этот брак не вернул ее в добродетельную жизнь. Я считал своим долгом предупредить будущего супруга, но он заявил, что этот вариант семьи его вполне устраивает, он сам привык вести такой же образ жизни. Не будет требовать исполнения обета верности и от Нины. Мои представления о супружеском долге, верности и чести были полностью разрушены.
Три года не мог я после такого спокойно смотреть на женщин. За их милыми улыбками чудились мне грязь, разврат, обман...
* * *
"Строиться на плацу!" - кричит дневальный. Длинная темно-зеленая змея тянется к месту общеучилищной вечерней поверки. Здесь нас проверяют по спискам, и в заключение тысяча двести курсантских глоток поют: "Славься, отечество наше свободное, дружбы народов надежный оплот..." И так в течение трех оставшихся лет.
Жалко было Вовку Рюмина. Потомственный помор, он бил белку в глаз. И у нас он был лучшим стрелком. Не усмотрели отцы-командиры - спился Вовка. Рано женившись на местной, он имел возможность часто покидать стены училища, что его и сгубило. Глядя на дрожащий ствол его "ПБ"*, я удивлялся его меткой стрельбе. Дать бы ему нужное направление - цены не было бы. Из-за совершенного владения немецким языком его освобождали от занятий. Жилистый и выносливый, он мог часами бежать на лыжах, по полторы-две минуты держал уголок, изучал свой театр боевых действий.
Кончилась его военная карьера в Эстонской бригаде спецназначения - выгнали из армии
за пьянки. Теперь его, превратившегося в бича, с громадной нечесаной бородой и дрожащими худыми руками, можно видеть возле пивных будок Вильянди. Жена от него ушла, увезя дочку в Рязань. Вовка продолжает медленно опускаться.
Много хороших ребят по разным причинам покидали спецназ. Те, кто готовится серьезно к подвигу, не могут долго находиться в состоянии сжатой пружины. Нужно иногда давать ее
*ПБ - бесшумный пистолет.
8
распрямить в деле. А дела нет. Есть, конечно, и такие, кто не жалеет о том, что дела нет. Им легко сидеть сложа руки - хоть бы опасность миновала. А вот у того же Шуры Слепова, помимо секса, было еще увлечение иностранными армиями, структуру которых он знал как свою биографию. Системы охраны ядерных объектов в глубоком тылу, способы передвижения палевых пунктов управления войсками противника, варианты расположения "Першингов", "Лансов" и другой ракетной техники - все это отскакивало у него от зубов. Таким только надо сказать: "Вы должны отыскать и уничтожить", - и они блестяще выполнят задание. Да вот беда: часто почему-то Родина доверяла явно не тем. А они потом оказывались на "той" стороне, предпочитая зеленые американские бумажки доверию Родины.
Третий курс - стажировка в войсках! Как мы все ждали ее и готовились! Одни - чтобы проверить себя, другие - чтобы попить пивка в кировоградских забегаловках. В Пуховичи едут первые, в Кировоград - вторые.
Марьина Горка встретила нас приветливо. Тихий белорусский городок, утонувший в сосновых лесах. Небольшой вокзал с площадью, позади которой стоят три пятиэтажки. На их фасадах обычные лозунги: "Коммунизм победит!" и "Прославим трудом..." Теплый летний вечер насыщен запахом хвои и железной дороги. Электричка укатила в темноту. Мы, пятнадцать курсантов-стажеров, стоим на площади, разговаривая с местными жителями. Они ждут нашего приезда целый год, возлагая на нас всегда оправданные надежды, что скрасим их скучную жизнь. Вместе с ними нас ждет и командование бригады, для которого мы как бельмо на глазу. Высланный из части автобус подвез нас к входу в столовую. Горячий чай и картошка с котлетами подняли нам настроение. Разместились по подразделениям. Правда, отдохнуть не пришлось. Истошный вопль дневального "Трев-о-о-га!" посбрасывал нас с коек. Все задергались, как в муравейнике, выполняя действия боевого расчета. Нам отвели роль посредников в "партизанских"* группах, призванных на переподготовку. Переодевшись в "мабуту"** и получив снаряжение, мы поочередно исчезали в темноте леса. Ночью шел дождь, и шлепать по мокрой траве "партизанам" было не очень приятно. У каждой группы определен срок "боевых" действий, в ходе которых постоянно поддерживается связь с "Центром".
Мы шли на пять суток. В течение этого времени отрабатывались разные вопросы боевой подготовки, а пока надо было выйти в район действий. В начале пути пришлось показывать бывшим солдатам, как правильно надеть плащ-палатку. Дождь лил не переставая, и те, кто игнорировал занятия, через пять километров пути были как мокрые мыши. К своему командиру - лейтенанту с институтским военным образованием - "партизаны" относились пренебрежительно. Ведь он не служил, как они, в армии. А в Белоруссии уважают военных. Память о прошедшей войне свято передается здесь от отца к сыну, от деда к внуку. Лейтенант совсем сник и плелся в общей цепи.
К утру подошли к реке. Ширина небольшая, метров двадцать, но о том, чтобы загнать бойцов в реку, не могло быть и речи. А надо на тот берег, там наш район поиска. Пользуясь доверием бойцов, посылаю одного в одну, другого в другую сторону вдоль реки. Лодка нам явно не помешала бы. Пока наши разведчики ищут лодки, остальные стоят в куче, выбивая зубами дробь. Вот, наконец, один из бойцов машет рукой: нашли лодку. Сбиваю лопаткой замок - лодка наша. Она очень маленькая и низко сидит на воде. В течение часа, работая саперными лопатками вместо весел, перевожу по одному всю группу на тот берег. Очень боялся за радиста. Его радиостанция секретная, и, утопив ее, можно попрощаться с военной службой. Лодку бросили в кустах, углубились в лес. Здесь теплее. Развели костер и окружили его отражателем. Такого способа сохранения тепла никто из "партизан" не знал. Все разделись до трусов. Дождь перестал, и вышло солнце. От одежды, сушившейся на ветках, валил пар. Позавтракав сухими пайками, мы двинулись дальше. Солдаты ожили, начались разговоры. Все было нормально. Вышли в район почти вовремя. Малое опоздание нагоним быстрым прочесыванием и вовремя доложим результат разведки. На нашу беду, у опушки леса нам попался небольшой хуторок,
*"Партизан" - гражданское лицо, призываемое на подготовку в армию на 1-1,5 месяца.
**"Мабута" - жаргонное название специальной формы в арсенале войск спецназначения.
9
хат из семи-восьми. Здесь мы с командиром сделали привал перед решающим рывком. А чтобы не терять время, пошли на рекогносцировку. По возвращении моим глазам предстала неожиданная картина. За фантастически короткое время нашего отсутствия "орлы" успели круто "усугубить". Их неестественные позы и разбросанное оружие не оставляли сомнений. Двое местных пацанов играли автоматами, целясь друг в друга. Оказывается, угостив пацанов шоколадом из своих сухпайков, бойцы были тут же вознаграждены сердобольной мамашей продуктом собственного производства. "Продукт" имел прямое диверсионное действие, так как после него бойцы были невменяемы. Радист спал, накрыв телом рацию, вспомнив, очевидно, в последний момент о долге. Пришлось двести пятьдесят квадратных километров района прочесывать малыми силами, "оживив" для этого ведром ледяной воды еще одного солдата.
Через два часа беготни по Беловежской пуще объект был найден. Этот этап мы выполнили, несмотря на "оттяжку" основных сил.
Здесь же, на стажировке, познали прелесть ночных прыжков. В час ночи из АН-12, летящего в полной темноте, виден только черный квадрат с маленькими светящимися точками. Это костры на площадке приземления, куда мы должны дотянуть, если не хотим оставить свои внутренности на сухих деревьях.
"Пошел!" Рев двигателей и сильнейший рывок за спиной. В глазах искорки. Рывок - это хорошо, значит, на первом этапе все сработало. Через три секунды дергаю кольцо. Сверху открывается купол, вжимая все тело в лямки подвесной системы. Слава Богу! Теперь надо еще дотянуть до костров.
В училище возвратились с новыми впечатлениями. Не все устраивало нас. Огрехи в процессе боевой подготовки бросались в глаза, но такая система утверждена сверху, не нам, желторотым, менять ее. "Рэмбо" у нас не нужны, мы их числом задавим! Кто же из наших верховных начальников подыгрывал на сторону? Это покрыто тайной. Может, военная контрразведка кое-что и знала, но изменить ситуацию ей было "не по зубам". Это "за бугром" за спецов идет борьба, нам же они ни к чему. Ко дню выпуска никто уже не хватал звезд с неба. Мы поняли, что проситься в какую-то "рексовскую" бригаду нет смысла - система-то одна.
* * *
Вот и прощальный банкет. Все веселые, "согретые" и красивые. Новая парадная форма, золотые лейтенантские погоны. Где мы встретимся еще и встретимся ли? Четыре года мы жили бок о бок. Перед глазами проносятся ученья, ночные занятия, наряды по кухне, когда вчетвером надо перемыть около трех тысяч тарелок, мисок и бачков. Или на троих начистить ванну картошки. Далеко теперь совместные ученья со школой МВД. На площадке приземления они ждали нас с собаками и налегке преследовали нас, пока мы не ушли от них в глубокие Мещерские болота. Трое суток тогда пронеслись как три часа. На приемы пищи времени почти не давалось. На каждом этапе "эмвэдэшники" меняли своих уставших собратьев. Нас же не менял никто.
Кое-кто сидит на банкете с женами. На них с сожалением глядят холостяки: мол, мыто знаем, что почем. Это так. Они переживают за ребят с женами - все же свои, родные. Пытливо вглядываются в глаза их подруг, пытаясь определить, что там на уме. А вот и наш четвертый по счету ротный. Сидит, присмирев, так как слышал в кулуарах, что ему кое-кто собирается набить морду. Выпить он не дурак. Кличка "Бздынь" намертво приклеилась к нему с подачи нашей братии и преследовала его даже на преподавательской работе. Остался позади и известный на весь мир масштабный мордобой между ротой МВД и ротой нашего заведения. Благодаря "Голосу Америки" эта весть разнеслась по просторам нашей Родины. Пятнадцать искалеченных у них, и трое наших госпитализировано. Столько крови Подбелка* на своем асфальте еще не видала. Потом был примирительный концерт. Школа МВД пришла в наш клуб со своим оркестром и развлекательными номерами. А теперь все это позади, и мы разъехались по своим мес-
* "Подбелка" - район города Рязани.
10
там, выбрав положенную часть женского населения этого древнего города.
* * *
В Чирчик нас попало трое: Шура Слепов, Гриша Иванов и я. Восток, конечно, дело тонкое. Но Чирчик не подходил под определение восточного города. Восточный местный колорит обильно затушевывался большим количеством химических предприятий союзного значения. По онкологическим заболеваниям этот город прочно занимал лидирующее положение в Азии. Мы встретились также с огромным числом "химиков" самых различных национальностей, из всех законов признающих только грубую силу. Дополняли картину крымские татары, выселенные сюда со своей исконной земли. Эти потомки Чингиз-хана отнюдь не страдали восточным гостеприимством, что подтверждалось каждые выходные дни. О восточных женщинах представление мы имели только по сказкам Шахерезады, а на самом деле их невинность и верность древним традициям не обнаруживались даже при пристальном изучении. Армейские части, обильно наводнявшие Чирчик, играли в вопросах раскрепощения восточных женщин не последнюю скрипку. А, например, роман Шуры Слепова с двумя азиатками принес ему непредвиденную отсрочку от служебных обязанностей с принудительным содержанием в кожно-венерологическом отделении местного военного госпиталя. После предупреждения врача о возможной импотенции в случае рецидива Шура задумался всерьез. Я это понял, обнаружив у него на тумбочке два презерватива.
Шурка, кстати, стал первой жертвой системы, изгнавшей "инородное" тело. Невзирая на скотские условия жизни молодого лейтенанта, его работу с 6 утра до 10 вечера, резко повысившийся уровень подготовки солдат его группы, Шуру выкинули, как отброс, переведя в вертолетную эскадрилью.
Через неделю после нашего прибытия бригада была поднята по тревоге и приведена в состояние повышенной боевой готовности. Комбриг сказал кратко: "Готовьтесь к боевым действиям на территории соседнего Ирана. Воспрепятствовать "зеленым беретам" захватить стратегически важные объекты, обнаружить в горных проходах их ядерные фугасы".
Три месяца спали мы в казармах со своими группами. Днем напряженные занятия в горах, ночью стрельбы и подрывные работы - спутник не должен обнаружить нашу интенсивную подготовку. Штудировали маршруты горных проходов, ведущих в Иран с нашей стороны и из соседнего Афганистана. Были заполнены бумаги-завещания, выданные в штабе, в случае чего семьи должны быть обеспечены. Напряженная обстановка иногда разряжалась пьянками и мордобоем. Но никто в этих стычках не хватался за пистолеты, висевшие у каждого на ремне.
В конце третьего месяца боеготовность отменили. Из сотен глоток вырвался вздох облегчения. А через полгода произошло то же, но в отношении Афганистана. Опять тревога, опять укладка парашютов в ночное время. Но все обошлось, и через неделю все стихло. Правда, бригаду нашу принялись увеличивать за счет одного странного батальона, состоявшего из мусульманских воинов, включая и командный состав. Это само по себе было очень необычно для наших частей. Другой странностью было наличие в этом подразделении бронетехники, "шилок"*, станковых гранатометов. Вдобавок ко всему, форма на новоприбывших как две капли воды походила на форму военнослужащих афганской армии. Позже стали понятны причины всех этих странностей, а пока от нас требовали в кратчайшие сроки сделать из этой полуграмотной орды сносных разведчиков или хотя бы диверсантов.
Батальон отселили из бригады, построив для него нашими силами отдельный городок. Так мы, войска первой боеготовности, на две недели превратились в военных строителей. К сожалению, это был не единственный случай в жизни наших частей. После "великого переселения" командование бригады вздохнуло свободнее, потому что с мусульманами постоянно возникали проблемы. То не могли их отучить от молитвы, совершаемой всем составом во главе со своими офицерами перед едой и после нее. То русское "Шилкя" - зенитная установка, гостеприимство, выражавшееся в принудительном кормлении мусульманских воинов салом. Сроки обучения поджимали, домой мы приходили как выжатые. Хватало сил только на "пожрать", а к 6.00 - снова в часть.
11
Вот и еще одна ночная тревога перебивает сон всему военному городку. Этой ночью мы отправляем наших мусульман в дружественный Афганистан на помощь президенту Амину. Нам объяснили, что Амину якобы угрожает контрреволюционный мятеж, а батальон будет ему надежной защитой. С аэродромов Ташкента и Чирчика батальон по воздуху был переброшен в Кабул. Его разместили неподалеку от дворца. Батальон никак не отличался от афганских частей. Все опознавательные знаки и звезды были закрашены на всей технике еще в Союзе. Может быть, для того, чтобы не смогли разоблачить средства массовой информации? Не будем гадать, не наше это дело.
На территории батальона частенько появлялись и "славяне". Они держались обособленно и скрытно, ни с кем не вступая в разговоры. Но последний солдат батальона знал, что эти люди имеют над ними власть и огромные полномочия. "Каскад"* чаще появлялся по ночам и исчезал в сторону дворца президента.
Прошло два месяца, и для многих неожиданно прозвучала команда: "На штурм дворца президента!" Что происходило, мало кто понял, но приказ был выполнен. Дворец подвергли обстрелу из зенитных установок, которыми командовали единственные представители славян в этом батальоне - Вася Праута и его техник-прапорщик. В рядах штурмующих находились также загадочные личности - любители ночных прогулок в сторону дворца. На штурм была брошена и часть витебской воздушно-десантной дивизии. Но то ли из-за чересчур строгой секретности, а скорее, из-за халатности командования витебчане не подозревали о нашем батальоне. Приняв его за охрану дворца, они открыли по нему огонь, который унес несколько жизней с обеих сторон, так как мусульмане тоже не остались в долгу, подбив из гранатомета БМД десантников. Вина руководства операцией была заглажена награждением погибших в этой дружеской перестрелке. "Лес рубят - щепки летят". Только обычный трехэтажный русский мат, донесшийся до витебчан, прекратил братоубийство. Дикая толпа, ошалевшая от страха и вида трупов, ворвалась во дворец. Оказывающих сопротивление было немного, их быстро перестреляли. Остальные сдались в плен, бросив на произвол судьбы своего президента. Пока воины ислама грабили дворец, люди из "Зенита"" продвигались строго к своей цели. Вот и покои президента. Он лежит на полу. Тело его прострелено по диагонали крупнокалиберными пулями. Может быть, это "шилки" Васи? Рядом а луже крови сидят жена и две дочери погибшего президента. Жена и одна из дочерей ранены а ноги. В женских глазах застыли испуг и ужас перед неизвестными агрессорами. При помощи подоспевших мусульман они были переправлены в батальонный лазарет.
После этого похода Мамая почти все содержимое дворца, включая серебряные писсуары и унитазы из хрусталя, отделанного золотом, перекочевало на территорию батальона. С мародерами решили разобраться. Батальон был выстроен на плацу в полном составе, размахивающий пистолетом особист потребовал немедленной сдачи награбленного. У кого послабее нервы, тот выходит вперед, выгребая из своих карманов добытое в бою. Вот маленький солдатик стыдливо вынимает из-за пазухи пригоршни золотых цепей, бриллиантовых колье и крупных перстней с самоцветами - всего около двух килограммов золота и драгоценностей. У особиста загораются глаза. Грешное человеческое естество сильнее придуманных правил. Большинство штурмовиков, однако, осталось в строю. А перед особистом высится приличная горка экспроприированных у батальона ценностей. С одной сотой этого добра можно жить припеваючи, не работая и не экономя на своем желудке.
Десятки огромнейших персидских ковров, японских видео- и просто магнитофонов не спрячешь в карман. Но, видно, кучка из золота успокоила кое-кого, и остальное преспокойно было упаковано завоевателями для переправки домой.
А вначале отправили груз-"200". Первые цинковые подарки родителям в будущей десятилетней войне. Вместе с погибшими отправили и старшину-таджика, по-восточному красиво-
* ** "Каскад", "Зенит" - спецподразделения КГБ.
12
го молодого парня, высказавшего пожелание жениться на одной из дочерей погибшего президента.
Его любовный пыл не нашел отклика в Москве, и наивный Отелло улетел сопровождать своих погибших друзей. Жена Амина с дочерьми отправилась в Ташкент на отдельном самолете, как и подобало их высокому сану, но там их следы и оборвались. До сих пор судьба женщин неизвестна.
А батальон был представлен к правительственным наградам и переправлен обратно в Чирчик. По дороге от аэродрома из кузовов машин, на которых мы везли наших восточных троянцев, неслись дикие крики, улюлюканье и стрельба. Их радость была понятной: они живы, живы и скоро увидят родных и близких. При въезде в Чирчик дикие вопли и стрельба усилилась, спугнув пару ночных забулдыг, торчавших у ресторана. Бедняги, пошатываясь и поневоле петляя, пытались укрыться в ближайших переулках. По-видимому, они приняли наше вторжение в город за крупномасштабную облаву.
У ворот в военный городок нашу колонну встречали комбриг и начальник штаба. Беспокойство в глазах и зависть в душе. Распределив людей по казармам, все разошлись по домам. А наутро командование было удивлено. В городке обнаружилось пять-шесть пьяных солдат, спящих возле огромных куч сваленного в казармах оружия, да несколько командиров в том же состоянии. Остальной состав батальона рванул во все стороны необъятной Азии, к своим семьям. Их поняли, жестких мер не применяли. Только отправили телеграммы и письма. Не прошло и двух месяцев, как батальон был на месте, за родным серым забором. На солдатах можно было увидеть золотые цепочки, перстни, часы заморского производства. Можно было также услышать массу интересных подробностей из их кабульской жизни. Из Москвы поступило распоряжение сделать батальон частицей бригады, для чего, помимо всех военных дисциплин, обучить его и прыжкам с парашютом. Объявлена эта новость нашему отряду была с легкой усмешкой на лице. Несмотря на геройский поступок в Кабуле, батальон считался второсортным подразделением, не по праву носящим форму с эмблемой десантников. Довелось и мне обучать наших героев парашютному делу.
На ночные занятия по тактико-специальной подготовке ко мне в группу напросился оставшийся от наряда сержант. Вся его группа заступила в караул, и парню скучно было сидеть одному в пустой казарме. Я взял его с собой. Мы должны были отработать вопросы по наблюдению за объектом противника, определить его координаты на карте и способ захвата. Отдав необходимые указания, я отправил солдат в темноту.
Через три часа мы должны были встретиться в указанном месте, но встреча произошла намного раньше. Через полтора часа со стороны объекта, а это был реальный склад артвооружения гарнизона, раздались странные звуки. Как будто по ведру стучат палкой. Потом послышались крики и шум. Некоторое время спустя я оказался у склада.
Часовой на ближнем посту услышал, что по прожектору кто-то кидает камнями. На самом деле это сержант решил поиграть в войну. Прикрепив к автомату глушитель, он принялся обстреливать прожекторы на постах. В карауле стояли курсанты танкового училища. Вызванная по тревоге смена отловила у колючей проволоки горе-разведчика, не сумевшего даже как следует замаскироваться. Инцидент стал известен командиру бригады, перед всеми офицерами части клеймил он меня позором. О случае доложили в округ. Мне по-хорошему предложили уйти в мусульманский батальон на повышение - начальником воздушно-десантной службы. Многие завидовали такой карьере, лишь я не радовался. Я должен выполнять задания где-нибудь далеко за линией фронта, а не отсиживаться в тылу, пересчитывая парашюты. Таков парадокс нашей кадровой политики: кто хочет отсидеться, идет воевать, кто хочет воевать, торчит в тылу.
Процесс обучения пошел. Начались молитвы, чтобы раскрылся парашют. Первые прыжки прошли нормально, Аллах услышал свою паству. Только командир первой роты сломал ногу. Занятия по моей дисциплине он не посещал принципиально, считая, что его высокая должность уже дает ему все необходимые навыки. Но просчитался, видимо, перепутав прыжки с арбы и самолета. Разница оказалась значительней, поэтому теперь он гордо ковылял по Чирчику,
13
опираясь на палку. Зато его рейтинг ярого десантника намного вырос в раскосых глазах чирчикских женщин.
Да, этот перевод спас меня от отправки в пехоту. Этой мерой нас пугали с самого первого курса. А некоторым из бригады пришлось все-таки попасть туда. Так наши части освобождались от бесперспективных, пьяниц и... неугодных командованию.
На проводы двоих "засидевшихся" на группах капитанов было приглашено человек двадцать. Туда же попал и Шура Слепов, случайно оказавшийся в Чирчике по делам службы. Мне удалось избежать трогательного прощания - в тот вечер я был на дежурстве. Капитаны не очень тужили по поводу расставания. Здесь им уже ничего не светило, а потом, они были выпускниками общевойсковых училищ, и их не пугала родная пехота. Как происходит такое чудесное распределение, остается загадкой. Вместо специалистов спецназ набит кем угодно, кто тащит своих вверх, подминая наши малочисленные ряды. И кто там такой умный в верхах? Так тонко ослабляет боеготовность наших рядов. Наверняка уважаемый человек. И наверняка имеющий долларовый счет в одном из европейских банков. Но это кстати.
Вечером ко мне на дежурство заявился Шура, попросив ключ от моей квартиры. Квартиру я получил на днях в деревянном двухэтажном сарае, гордо называемом коттеджем. Там я был один раз, обнаружив, кроме толстого слоя пыли, десятки рыжих тараканов, торчащих из щелей в досках. Предупредив о неустроенности хаты для ночлега, я отдал Шуре ключ.
Открыв дверь своей квартиры утром, я увидел покрытый слоем пыли пол с двойной линией следов от ног, мужских и женских. Следы вели в угол, где слой пыли отсутствовал на длину тела. Вокруг виднелось множество отпечатков пальцев.
Вечером с виноватым видом ко мне заявился Шурка. Он полностью подтвердил мою версию об использовании квартиры в качестве притона. Правда, при слове "баба" он как-то кисло улыбнулся и поправил: "Бабы". Я был шокирован. Выходит, я никакой следопыт? Но Шура успокоил меня, заверив, что у меня в квартире была действительно одна женщина.
Оказывается, гости на провожании надрались, что называется, "в стельку". Заметив со стороны двух дам повышенный интерес к своей персоне, Шура подал ответный сигнал. Дамы правильно поняли его мимические упражнения, так как были настоящими долгожительницами военного городка. Что это за феномен "военный городок", думаю, известно многим и не жившим в нем. В этих поселениях проявились все прелести коллективного хозяйства.
Навыки бессловного общения отрабатываются здесь в короткий срок, поэтому-то две напившиеся особы поняли Шурку без слов. Часть гостей разошлась по домам, помогая друг Другу отыскивать дорогу к родным стенам. Увели и одну из застольных героинь. Вторая на правах хозяйки, как могла, разместила не сумевших отбыть. Вся жилая площадь была завалена телами, даже под столом место было занято.
Шура, как истинный джентльмен, расчистил место возле дивана. Спящий на диване муж вначале пугал лежащую под Шуркой супругу. Но вскоре под влиянием ласк и выпитого спиртного она расслабилась. Оставив первую воздыхательницу на месте преступления, мой друг ринулся выполнять обет, данный другой. Поступить не по-рыцарски и подло обмануть даму? Нет, это не наш стиль. На его тихий стук в дверь дама быстро открыла сама. С ней Шурка и отправился ко мне домой. Вторая возлюбленная была известна не только в нашем городке. Когда ее муж Серега служил пушечным мясом в Афгане, она в чем мать родила в стельку пьяная танцевала в витринах магазинов ночного Термеза.
А потом Шура уехал к себе в часть. Через неделю он должен был пересечь границу Афгана. Жена его осталась в Чирчике. Скоро она получила от него письмо, в котором он сообщал,что освобождает ее от выполнения супружеского долга. Их развели, хотя Татьяна сильно плакала.
* * *
Из нашей части в Кабул отправляют роту для выполнения правительственного задания. Четверых командиров групп назначила Москва. Все мои надежды рухнули. Меня в списке нет.
14
Это похуже стресса при провале в училище в первый год поступления. Двое из комгрупп - мои однокашники, с китайского отделения. Один из них, Миша Лукомский, непонятно как попал сюда из Марьиной Горки. Двоих других тоже прислали из разных бригад. Один из них, маленький старлей, выдержал "там" всего девять месяцев. Для чего в "спецназ" набирали из пехоты? Но это, кстати, помогло мне.
Долго пришлось мне поднимать звание командира, затоптанное старлеем в афганскую грязь. Первым врываться в темные ночные дома, первому стрелять из засад. А пока был трудный путь туда, на границу жизни со смертью. Комбриг сразу заявил мне: пока он здесь, не видать мне ДРА как своих ушей. "Распиз... там не нужны", - закончил он наш разговор. Но не для того я прошел такой длинный и тернистый путь, дважды поступал в наше училище, чтобы просто так сдаться. Дойдя до начальника разведки округа, я выбил себе это право.
Мне также поручили готовить первую замену из солдат. К этому важному делу я отнесся со всей ответственностью. Отобрав сорок человек из бригады, приступил к обучению. Программу ускоренного подготовительного курса составил сам, ее в полном объеме утвердил округ, выбросив оттуда лишь вождение автотехники.
Перед отъездом из части я успел заработать еще одно взыскание, и опять от комбрига. За обращение "через голову" к вышестоящему начальству. Я воспользовался правом, данным мне в разведотделе округа, обращаться, если что не так, напрямую. Невзирая на это, меня все равно наказали, объявив строгий выговор. Зато для обучения солдат стрельбе из автоматического пистолета я "пробил", как и планировал, по сорок патронов вместо плановых трех. (Это для них-то, идущих завтра на войну!)
Отправляли нас через сухопутную границу. Вместе с нами в роту должны были двигаться одиннадцать БМП* для обеспечения перебросок групп на близкие расстояния. Рота просила БТРьГ*. Они двигаются намного тише, при наезде на мину у него отлетает колесо, но на остальных он может двигаться дальше. Но наверху точно "кто-то" сидел, и нам прислали БМП. Это отличная машина, но для нас она не подходила по всем параметрам. Во-первых, лязг ее гусениц слышен за много километров, особенно ночью. Во-вторых, при наезде на мину она мгновенно превращается в крупную мишень, т.к. разорванная гусеница не позволяет ей двигаться. И в-третьих, она не такая вместительная.
В Термезе мы встретились с солдатами из нашей теперь кабульской роты. Во главе с подполковником из разведотдела 40-й армии и прапорщиком Серегой они ожидали нашего прибытия, а также БМП с их экипажами. Разместили нас в палатках, стоявших прямо на песке. Днем было жарко, несмотря на декабрь, а ночью - холодно. БМП прибыли на следующий день. С трудом удалось снять их с платформ. Никто из прибывших с машинами механиков-водителей не знал, как заводить двигатель. Только благодаря одному из них, Круглоау, машины были спущены на землю. Такой же уровень подготовки имели и наводчики-операторы. Потом, в Афгане, я в этом убедился. Половина из них не знали, как заряжать пушку и пулемет, другая половина никогда не стреляли из пушки. Полгода их готовили в учебных подразделениях и выпустили полноценное пушечное мясо. Ни в чем не повинных ребят отправили погибать. И все же надо жить. За оставшиеся до переправки в ДРА дни ускоренно натаскиваем наших механиков - горе-водителей.
И вот завтра уезжаем. Бойцы из роты решили, как принято, отметить это событие. Ступак, бдительный представитель разведотдела, выйдя ночью из палатки по надобности, обнаружил возле наших БМП неопознанные блестящие предметы.
Это, оказалось... шесть бутылок из-под "Столичной". Испустив боевой клич "Тревога!", Ступак ворвался в мою палатку. Подняв меня с постели, он шумно объяснил, в чем мое упущение в воспитательной работе. А воинов-то своих я видел третий день. Со всех сторон палатки в адрес Ступака понеслись непечатные выражения, указывающие направление движения, - варианты возможных половых актов и прочие сложно переводимые на язык пера словосочетания. Отдыхавшим в палатке офицерам не понравился ночной гость. Но Ступак не дрогнул под гра-
*БМП - Боевая машина пехоты. БТР - Бронетранспортер.
15
дом армейского сленга. В ответ, вперемежку с угрозами, он обрушил на противников воспитательной работы такой град изощренных словесных формул, что оппоненты быстро присмирели.
Разбираться с пьяными я не люблю, но он начальник, "ум, честь и совесть". Построив солдат возле машин, докладываю Ступаку. Разразившись пространной речью о подрыве боеготовности, он пытается найти нарушителей по запаху, но от всех веяло так же, как и от него. Тогда он придумал более изощренный метод. На песке была начерчена линия. Каждого из солдат он заставил пройти по ней строевым шагом. Тут ряды бойцов и дрогнули. Выявив наиболее нестойких, он приступил к детальной беседе, обильно сдабривая ее крепкими выражениями и пинками. Один из бойцов от его толчка упал. Но как только боец поднялся, упал сам Ступак. Вскочив с песка, он ловил ртом воздух, держась за подбитый левый глаз. Такого сопротивления от солдата он явно не ожидал. Заявив обидчику, что он распрощается с кабульской ротой, Ступак отправил всех спать. Наутро, построив нас, Ступак объявил, что через два часа мы пересечем границу. Огромный лиловый синяк напоминал о ночном сражении.
Прощай, пыльный городок Термез, набитый "чекистками" и пьяными военными, впереди дорога на Кабул. 500 километров пустынь, горных перевалов и зеленых зон. Переехали понтонный мост. Родная земля позади. До свиданья, Родина, а может, и прощай!
До Мазари-Шарифа дорога как стол. За штурвалом БМП чувствуешь себя прекрасно. Выжимаем из них все. Машины летят, хоть скорость и 70. Перевязав глаз, на передней машине гордо восседает Ступак. Он напоминает адмирала Нельсона. Встречные войска принимают это за боевое ранение. Ночуем в относительно безопасных местах. Декабрь 1980 года. В горах ночью дикий холод. Не спасают все тряпки, натянутые под куртки. БМП обогревается плохо, да и по ночам не будешь включать движки. Не спится. Целый день в движении вместо усталости приносит возбуждение. Неизвестная страна, где везде может быть опасность. Часовые обходят машины, охраняя наш сон. Это молодые солдаты, едущие на замену. В ночной прицел рассматриваю ближайшие склоны. В его зеленоватом свете они кажутся подводными рифами. Все спокойно. Поражает беспечность стоявшей на ночлеге метрах в ста от нас колонны топливозаправщиков. Ни одного часового. Бери их голыми руками.
На третьи сутки, 13 декабря, въезжаем в Кабул. Жадно всматриваюсь в лица афганцев. Запоминаю одежду, манеру ходьбы, жестикуляцию. Везде базарчики с разнообразными фруктами, овощами. Дуканы со шмотками. На перекрестках к нам подбегают маленькие торговцы - " бачи". Бойко лопоча по-русски всю смесь известных им выражений, они предлагают купить сигареты, жвачки и наркотики - тонкие черные сигаретки, выкрикивая: "Чаре, чаре!" Чаре нам не нужен. От него дуреет в голове и теряется бдительность, а это опасно. У нас свой чарс - ночные задания. От них можно не только забалдеть, но и вообще забыться в вечном сне. Но наконец прибыли! Десяток палаток, натянутых на склоне горы, и маленький автопарк, обнесенный "колючкой". Вот тебе и рота спецназа армейского подчинения. Нас вышли встречать все. Бойцы со снисходительностью поглядывают на вновь прибывших, высматривая среди них знакомые по Чирчику лица. Подходят офицеры, жмут руку, обнимаемся. Войска наши невелики, так что почти все мне знакомы. Представляюсь ротному. Он тоже на днях занял этот пост вместо Рафика Латыпова, которого отправили в Союз с простреленным позаоночником. На операции по эвакуации обложенной "духами" группы его "угадал" снайпер. Новый командир Миша Боев не обладал нужными качествами, хотя и был нашим выпускником. Жадный и лживый, спившийся до половой слабости.
Как-то раз у входа в его палатку разорвалась ручная граната. Миша остался цел, виновника не нашли. В кратчайший срок его отправили домой. На его место заступил Володя Москаленко. К нашей зависти, каждую неделю Володя получал письма от горячо любящей жены-эстонки. Самыми нежными эпитетами осыпала она мужа в своих письмах. Вот это любовь, думали мы, ожидая вестей от своих. С завидным постоянством и он отвечал на ее послания. Вернувшись домой, Володя не мог взять в толк, как жена находила время на написание такого количества писем в промежутках между посещениями офицерской бани, где ублажала высший офицерский состав. Володя, не долго думая, расторг с ней брак.
16
А пока мы все были здесь, на далекой земле, где в свое время был остановлен в своем походе Александр Македонский, откуда были изгнаны англичане.
Посреди нашей палатки стояла буржуйка, на двери висел умывальник. На самом деле все умывались за палаткой, поливая друг другу из банок. Тепла от печки хватало на 5-6 часов, и под утро в кружке на столе замерзала вода. По устоявшейся традиции, кто встанет первым, тот и топит печку, а потом уже, когда потеплеет, выползают остальные. Поэтому утром каждый терпит до последнего, пытаясь усмирить свой мочевой пузырь. Потом следует завтрак. Прием пищи - это культ. Приемами пищи отмеряется время. За длинным столом все сидят выбритые, надушенные и начищенные. Не спеша пережевывая пищу, каждый думает о своем. Спешить некуда, до занятий еще полтора часа. Днем резко теплеет, и вокруг непролазная грязь. Неподалеку виднеется бывший дворец Амина. Теперь там штаб 40-й армии. Мы находимся примерно на том месте, где квартировал наш мусульманский батальон. На горе, рядом с дворцом, ресторан бывшего президента. Сейчас в этом похожем на летающую тарелку здании находится рота охраны штаба. На утренней зарядке мы бегаем туда купаться в бассейне. Есть здесь и несколько советских магазинчиков, медсанбат и даже Дом офицеров, сделанный из гофрированных металлических листов. Почти в каждой из окружающих роту частей имеется кинобудка, где каждый вечер крутят фильмы под открытым небом. Так что досуг разнообразен, если добавить сюда женские общежития и кабульский военный госпиталь с медсестрами. Близится новый 1981 год. Настроение паршивое. Вдобавок ко всему, меня, как новоприбывшего, назначают ответственным по Кабулу. В мою задачу входит поддержание порядка в городе до первого числа. В случае скоплений "неправильно" настроенного народа я со своей группой на одной из БМП буду огнем оружия и гусеницами усмирять недовольных нашей военной помощью. Слава Аллаху, все обошлось. Благодаря присутствию наших войск в эти дни по Кабулу разгуливали только довольные, под сильным хмельком жители. Прибыв на новое место, наш брат Иван первым делом всегда начинает заводить знакомства. А какое знакомство без литра самогона? А самогон из винограда совсем не хуже пшеничного или свекольного.
Не обошлось все же и без ЧП. Проверяющий из штаба обнаружил, что мои старослужащие слегка "усугубили". Эх, крику же было. Я стоял перед ним, боясь раскрыть рот. Сработал инстинкт самосохранения. Состояние моих солдат было вполне боеготовным, но шуму было очень много.
Праздничный стол накрыли а большой старшинской палатке, сдвинув в углы имущество. Угощение было на славу. Вперемешку с восточными сластями, фруктами, овощами, жареными курами стояли бутылки с водкой, лежали пакеты с "кишмишовкой". Для дам было и шампанское. Но дамы предпочли "Столичную", поэтому шампанское пил в основном я один. Часам к четырем начали расползаться по норам. Тут и там слышались пьяные крики, раздавались выстрелы. Народ гуляет. Обошлось без жертв, хотя произошел мордобой со связыванием рук непокорного. Кто-то головой сбил трубу с буржуйки, а кто-то и получил в "пятак". В общем, все как водится на гулянках. Утро было невеселым. Не все нашли в себе силы для рывка в столовую. Днем подсчитывали убытки; оторванный рукав у новой Гришкиной рубашки, сломанная труба, разорванная палатка старшины, разбитые стекла в складе продуктов. Прыть и мгновенное отрезвление обессилевшим придал Серега Рычков по кличке Дрэк. Он зашел в палатку к офицерам, держа в правой руке Ф-1. Предупредив, что шутить не намерен, бросил гранату на пол палатки. Спящие мгновенно открыли глаза. Когда увидели у Дрэка кольцо от брошенной гранаты, нас тут же "сдуло" с кроватей. Но взрыва долго не было. Скрюченные за палаткой офицеры переглянулись. Дрэк сам по себе не внушал никакого доверия, а особенно в состоянии похмелья. Пожалев посиневших на утреннем морозе любителей сна, Дрэк вышел из-за палатки. Показав кольцо, он объяснил, что если его выкрутить, а вместо него вставить проволочку, то можно создать обманчивое впечатление, что кольцо вырвано.
Затем был длительный бег вокруг территории роты, проклятия и град камней. Правда, Дрэк отделался легким испугом, учащением пульса и шишкой на затылке.
*"РД" - рюкзак десантника.
17
Когда же получу задачу, сколько ждать? Пока - ежедневные занятия в разрушенных афганских домах, на горе Курук, на окраине Кабула. "РД"* с гравием за плечами порядком надоел моим солдатам и мне. Повседневную жизнь иногда скрашивали посещения начальника разведки. Генерал приходил рано утром, обходил палатки в поиске "бычков". После этого проводилось краткое совещание, где он выносил свое резюме: "Сегодня на три "бычка" меньше, чем вчера, но все равно порядок не на высоте". Наверное, боеготовность напрямую зависит от количества "бычков". Не в академии ли Генштаба ему вдолбили подобные знания? Наверное, основным его предназначением было мешать нам воевать. Как еще можно было понять его гениальный приказ о том, чтобы группы обязательно брали с собой снайперские винтовки (при действиях в кишлаках, да еще ночью!). Быть может, он планировал их использование в качестве дубины? Таких "ценных" указаний поступало в избытке.
Вечером меня предупредили, чтобы в 8.00 был в разведотделе армии. В груди появился холодок нетерпения. Утром я уже там, на втором этаже бывшей резиденции Амина. Задача, на первый взгляд, не сложна. Исламский комитет, ведающий диверсиями на своем участке, соберется в определенное время в одном из кишлаков Чарикарской долины для координации действий. Мы должны с помощью местного патриота (а проще - "стукача") выйти на него и уничтожить, не забыв забрать документы. Сбор комитета назначен на два часа ночи. Это хорошо: ночь - наша спасительница и помощница. Совета от ребят, как действовать, я не получил. Да этого дня все группы работали в горах на перевалах, перехватывая "духовские" банды. Так что в кишлачных эпопеях я буду первым.
Прибыли в район действий. 177-й мотострелковый полк в Джабаль-Ус-Сарадже. Здесь нас разместили в деревянном модуле вместе с полковыми разведчиками. Солдаты поставили свою палатку с табличкой "Вход запрещен".
В полночь на бронетранспортере полка нас доставили в нужное место. Помахав на прощанье укатившему "бронику", группа углубилась в предгорья. Не могу сконцентрироваться. Все это кажется нереальным и напоминает кадры кино, которого я еще не видел, только на экране я вижу себя со стороны. Я сплю, и так не хочется просыпаться. Заставляю себя поверить в реальность. Это уже не ученья, здесь могут убить. На моей совести - десять жизней молодых пацанов, хотя сам я на несколько лет старше самого младшего из них. Они мне доверяют, я не могу расслабиться. Страха смерти пока нет, полностью контролирую ситуацию. Невозможно сразу переключиться с мирной жизни, которая осталась в Союзе, на эту, с реальной возможностью получить пулю. Полная адаптация произошла позже, и мозг уже воспринимал все как положено, с малейшими подробностями, четко реагируя на каждый шорох.
Впереди шел "стукач", указывающий дорогу. За ним - сержант Сидоров, в задачу которого входило пристрелить "стукача" в случае измены. Вот почему он чуть было не поплатился жизнью, когда вдруг круто свернул с дороги по нужде.
Вот и кишлак. В темноте невозможно определить его размеры, но это теперь не имеет никакого значения - без выполнения задачи хода назад нет.
Обговорили вроде бы все, но не предусмотрели собак. Их яростный лай предупредил наше появление за полкилометра. Охрана исламского комитета насторожилась. В переулке раздался крик "Дреш", что значит "Стой". Мы присели, прижимаясь к стенам домов. Не получив ответа, "духи" принялись полосовать вдоль переулка из автоматов. Пули рикошетили от стен над головой, не причиняя вреда. Сидоров успокоил негостеприимных хозяев своей "лимонкой", там послышалась какая-то возня. Затем все стихло. Подбежали к дому. Комитет разбежался, хотя одного все же удалось найти. Он попытался спрятаться под паранжой среди сбившихся в кучу женщин. У него был итальянский пистолет и кое-какие документы комитета. Оставив его лежать в доме, мы ушли, предупредив хозяев, что теперь все, укрывающие душманов, будут наказаны смертной казнью. За нашими спинами поднималось зарево горящего дома. Двигались к дороге по другому пути, так безопаснее: меньше шансов наступить на установленную для нас "духами" мину. Вот подъезжает вызванный по радиостанции БТР. К пяти утра мы в полку. Здесь в это время сонное царство, полк можно взять голыми руками. Даже у передовых позиций возле пушек и ящиков со снарядами нет ни одного часового. Мы беспрепятственно прошли
18
охранение, подошли к своему месту, у палатки встретили своего часового. Возбужденные бойцы не скоро заснули.
За две недели мы выполнили еще пять подобных задач с разными результатами. Может, было бы и больше, но после последней нам пришлось сматываться в Кабул. Кто в этом виноват, не ясно до сих пор: то ли разведцентр поставил нам наводчика-провокатора, то ли он сам ошибся. Приказ требовал уничтожения всех жителей одного дома, включая и женщин с детьми. Окружили стоящий в конце улицы дом. На взрывы осколочных мин, использованных вместо гранат, изо всех дыр вокруг дома начали бежать люди. Тут и там слышалась тихая работа "бесшумок"*. Ворвавшись в дом, мы обнаружили в нем пятерых мужчин. Они что-то пытались растолковать мне через переводчика. "Товарищ старший лейтенант, они говорят, что они коммунисты, из местной партячейки", - перевел солдат. В то время эта отговорка широко применялась душманами для обмана наших войск. Иногда она проходила. Но здесь это объяснение не имело смысла. Быстро обвязав их шеи детонирующим шнуром, один из бойцов поджег огнепроводный шнур...
Через несколько секунд прозвучал взрыв. На полу в неосевшей пыли лежали обезглавленные трупы.
На следующий день вся округа напоминала муравейник. Афганские части были подняты по тревоге. Слух о гибели местной партячейки дошел и до нас. Прямых доказательств нашей причастности не было, но я срочно доложил об этом а Кабул. Оттуда мы быстро получили ответ, предписывающий нам немедленно убыть из зоны и возвращаться в роту. Уничтожение партячейки свалили на душманов, тем самым восстановив против них всю огромную Чарикарскую долину. Это, наверное, и нужно было командованию. С нехорошим чувством мы возвращались. Об этом случае нельзя было распространяться даже среди своих. Наводчик-афганец, выведший нас на дом, исчез без следа, а ребята из разведцентра, не испачкав рук, поставили себе еще один плюс. Чем чаще разговариваешь с афганцами, тем больше убеждаешься в ненужности здесь нашей военной "помощи". Здесь идет гражданская война: сын против отца, брат против брата. За что каждый день наши ребята кладут свои головы вдали от родной земли? Прозрение наступает со временем. Но это мало что меняет. Зато теперь мы имеем от правительства кое-какие льготы, которые получить так же трудно, как и их заработать.
Из ГРУ, из техотдела приехал дядя. После наших с ним бесед появилось дополнение в спецформе - сеточка под мышками и между ног, чтобы не было так жарко. Большое нововведение, спасибо. Лучше бы они там понапрягали заплывшие салом извилины и пересмотрели кое-какие нормы. Например, нормативы на использование наших дизель-ков-генераторов рассчитаны на среднюю полосу России. Здесь же жара и пыльные бури намного быстрее выводят их из строя. В некоторых ведущих боевые действия частях нет из-за этого света, но всем на это плевать. "У нас есть инструкции", - неизменно отвечают в штабах. А инструкции переделать не дает сало - оно прочно забило серое вещество наших отцов-руководителей. Таких примеров уйма, они режут глаз здесь, но туго понимаются "там". Из-за них гибнут люди, в том числе и мои. После всего этого начинаешь серьезнее задумываться о своей жизни. Заботятся ли о тебе так же, как ты заботишься о выполнении задачи?
На двадцатикилометровом участке дороги Кабул - Термез, строго в определенной последовательности, "духи" обстреливают наши колонны. Особенно страдают от их засад машины с топливом. Горит огромное количество нашей техники, причиняя большой ущерб слабой экономике страны. Для обуздания "духов" нас и направили. Мы знали, что засады они устраивают строго через день. Завтра как раз их день. Ночуем на ближайшем от места советском посту охраны дороги. В землянке с сырым глиняным полом и стенами сидит полупьяный старлей. Он тупо смотрит на меня, пытаясь понять, что я от него хочу. Хочу я от него немного - приюта для своих бойцов до двух часов ночи. Старлея обещали заменить три месяца назад, так что всего он в этой дыре около полугода. С ним еще шестеро солдат и прапорщик, которого увезли с аппендицитом два месяца назад, так и не прислав никого взамен.
*"Бесшумна" - бесшумное автоматическое оружие.
19
Его голубая мечта - помыться в баньке и сменить завшивевшее белье. С потолка падают кусочки глины, попадая в кружку с мутной жидкостью. Они меняют на самогон уместных жителей ящики из-под снарядов и, чего греха таить, мелкие боеприпасы. За это им платят их же жизнями, не нападая на спящих по ночам бойцов. Подвыпив, старлей выходит из своей землянки, чтобы дать пару очередей из башенного пулемета БМП, - надо же показать, кто здесь хозяин. Его солдаты живут наверху, в БМП. Далее двадцати шагов они не рискуют отходить от поста, несмотря на торговлю с местными жителями. Зачастую добродушные афганцы приглашали солдат в гости, а потом приглашенных находили без голов. Бойцы это знают и побаиваются. Но ночью все равно они дрыхнут, поручив все русскому "авось". Мы уходим отсюда, унося с собой очередную порцию подхваченных в операциях вшей.
Выбрав полуразрушенный дом подальше от дороги, занимаем позиции для наблюдения. Ночь прошла спокойно, ничего подозрительного не замечено. Неужели нас засекли и наживка зря брошена? Светает. С четырех часов разрешено движение по дорогам. Проходит одна колонна, другая. Все спокойно. Вот показалась колонна "наливняков". Идут с большой скоростью. Это своеобразные камикадзе. На 700-километровом пути практически невозможно не попасть под обстрел. Впереди нас, метрах в ста левее нашего дома, раздался мощный взрыв. Пылевое облако закрыло место от нас, но и так ясно, что стреляли из гранатомета. Первая машина уже горит, а тут включились и "духовские" автоматчики. Колонна, не сбавляя скорости, обходит своих горящих собратьев и скрывается за поворотом. С ее стороны раздается несколько запоздалых очередей в нашу сторону, а потом стрельба и вовсе стихает. Мы находимся уже где-то рядом с "духами". Выдерживая направление, движемся вдоль стен к небольшой площади впереди. Там стена делает небольшой поворот вправо. За ней неизвестность. Подаю сигнал, все пошли осторожнее. Из-за поворота на полянке показалась толпа. Человек двадцать в черных "пакистанках", сидя на земле, оживленно обсуждают проведенное мероприятие. Да, нас не ждали. Когда некоторые из них начали вставать, прихватывая свои автоматы, мы с двумя дозорными врезали по толпе из трех стволов. Остальные бойцы не могли помочь, рискуя попасть нам в спину. По моему сигналу они залегли. Оставшиеся в живых "духи" рванули к развалинам, но их гранатометчик тоже остался на поляне, не дотянув до убежища: пуля Шурки Долгова, моего сержанта, попала ему в лицо. Сержант перевел огонь на одиночные и бил прицельно. То же сделал и Серега Тимошенко. Оставить гранатомет противнику было бы преступлением, и в штабе меня просто не поняли бы. Для помощи дозорным высылаю еще двоих. Это их первый бой. Они выскакивают на полянку и, стоя в полный рост, косят очередями по дувалам. Мой мат вперемежку с приказом лечь не доходит до них - силен запал первого боя. В лежачую мишень попасть гораздо труднее, чем в стоячую крупную фигуру- А их фигуры крупны. Оба борцы, под 85 кило весом. Сам отбирал их в Союзе. Вначале падает Горяйнов. Потом зашатался и Солодовников. Он, пошатываясь, бежит в мою сторону. Перед смертью зовут маму, а мамы сейчас далеко, вот он и бежит ко мне, я сейчас ему за мать. Автомат зажат в руке, изо рта бьет кровавая пена. "Песочка"" на груди окрасилась в красный цвет. Дырочка а ней говорит о ранении в легкое. Вот и первая кровь - получи, командир. У меня нет сил выругать его, хотя злость на него переполняет меня. Прислушайся он к моему приказу - жил бы, может, до сих пор. Укол промедола не спасает положение.
Теперь наша задача усложнилась. Помимо гранатомета, надо забрать убитого Генку с его пулеметом. Отправляю за ним двух солдат. Они сбрасывают рюкзаки и оставляют автоматы - им они сейчас не нужны. Их действия будут прикрываться огнем всей группы. Здесь не стрельбище, поэтому лица двоих бледны. Знают, что могут остаться на полянке вместе с Генкой. Знаю это и я. Мозг лихорадочно работает, я не могу ошибаться. "Вперед!" Генкино тело и оружие у нас.
"Духи" усиленно огрызаются. Но нам теперь не до них. Побросав в дувалы с десяток гранат, мы отходим - жизнь еще живого Солодовникова мне важнее этих людей в черном. Вместо них завтра будут еще сто, а его еще можно спасти. Двое прикрывают наш отход, даое бегут
*"Песочка" - спецформа для действий в пустынях.
20
впереди, ограждая нас от возможных неприятностей. Остальные тащат два тела, сменяя друг друга. "Песочки" промокли от пота, солнышко уже жарит немилосердно. Не зря заставлял вас часами таскать рюкзаки с камнями где бы вы были без этой тренировки? Вовремя мы покинули место стычки. Появившиеся в небе "вертушки" обрабатывают это место. О нас они не знают. Наши действия держат в тайне, но это может и похоронить нас всех, если "вертушки" примут нас за "духов". На месте засады грохочут взрывы "НУРСов", видны столбы пыли. "Душкам" там не сладко, но и нам тоже. Один из вертолетов зашел на боевой разворот, внизу - группка людей, бегущих по развалинам. Изменяя курс, он развернулся в нашу сторону. "Если не узнает - конец", - мелькнуло в голове. Его плоское с боков туловище неумолимо приближалось к нам. Быстро достал из рюкзака ракетницу, вышел на центр улочки - прятаться уже бесполезно. Дал выстрел ракетой в сторону приближающегося вертолета, помахал пилоту рукой. Он прошел над нами на бреющем, обдав вихрем смешанного с гарью воздуха. Пилот направил курсовой пулемет на нас, пристально вглядываясь в наши лица. "Бежать к дороге "духи" не могут", - догадался пилот и отвалил к своим.
Вызвали технику. Возле нас в пятидесяти метрах пылали пять бензовозов. Людей не было видно. Оказалось, раненых уже эвакуировали в местную санчасть. А за нами пришла БМП. Осторожно загрузили Солодовникова и Генку. Мать должна получить своего сына в любом случае. Наконец-то санчасть. И это в санчасти полка, ведущего боевые действия! В наличии - прапорщик-санинструктор и капитан-зубной техник. Где же профессора, где медики, желающие получить богатейшую практику? Кто наверху так "мудро" укомплектовал санчасть кадрами?
Здесь уже пятеро обожженных водителей с бензовозов. Некоторые из них напоминали персонажи фильмов ужасов. Полностью обожженная голова без единого волоска, распухшие кровоточащие губы. Медиков они просили убить их. Кожа пластами свисала с тела. Мучения, очевидно, достигли последнего предела, потому что "доктора" метались среди них, ставя капельницы. Тут еще мы с нашим воином. Его положили на раскладушку, заткнув ваткой дырку в груди. Он захрипел, с надеждой глядя на белый халат врача. "Жить будет", - сообщил прапорщик.
Мы вышли из санчасти. Бойцы стояли в стороне, вопросительно глядя на нас с Серегой. Серега - друг Солодовникова по школе, вместе они выступали на соревнованиях по борьбе. Он снова зашел внутрь, но через секунду вылетел: "Товарищ старший лейтенант!" Я забежал за ним. Солодовников спокойно лежал на раскладушке с полузакрытыми глазами. Я схватил его руку. Пульса нет! Серега выхватил пистолет и с проклятиями помчался по коридору, я - за ним. Он вырывался, что-то кричал врачам. Они перепугались, бросились врассыпную. Серега вырвался. Но подбежавшие солдаты помогли мне скрутить его. Серега ослабел и заплакал.
А на улицу выносили трупы, заворачивали их в блестящий целлофан. Целлофан напоминал обертку шоколада, такой же хрустящий. Груз-"200" загрузили в вертолет и отправили в Кабул. Там их ждал "консервный заводик", как мрачно шутят бойцы, имея в виду полевой морг. Морг располагался в нескольких больших палатках, установленных прямо на иссохшей траве. Но лежащим на земле уже все равно, комфорт их мало интересует. К сожалению, и мне приходится посещать это место. Надо опознавать своих, предоставлять данные в местную администрацию. После этого ребят укладывали в цинковые ящики, и они на самолете отправлялись в круиз по родной стране. Ждите, родные, своих сыновей, вам их доставят обязательно. Но прежде их еще надо было отыскать здесь. А среди этих оторванных ног, искалеченных тел и каких-то непонятных обгорелых кусков мяса отыскать своих непросто. Когда, наконец, это удавалось, солдат в десантной форме, от которого несло самогоном, шариковой ручкой писал на их твердой задубелой коже фамилии. Такого не увидишь и в кошмарном сне.
Мой мозг отказывался воспринимать окружающее. Впрочем, шок длился недолго. Здесь вообще долго ничего не длится, и жизнь товарищей в том числе. Долго длится только ожидание замены. Кажется, тебя не заменят никогда, и за двадцать три доллара (в переводе на рубли) в месяц продолжается игра "кто кого". Где в мире еще найдутся желающие рисковать своей жизнью за 23 доллара неизвестно где и за что? Причем оплата не зависела от того, лежишь ли ты на
21
койке целыми неделями или пытаешься выжить, прыгая ночами с автоматом по сельским дувалам. Те же деньги получают работники штабов, повара, машинистки, слышавшие стрельбу и взрывы издалека. Эта тема обсуждалась особенно горячо после очередной отправки домой кого-нибудь грузом-"200". Разговор, как правило, затихал после десятка крепких матерных выражений в адрес начальства в Союзе. "Зомби" не должны много рассуждать. Их удел выражен емко: "В любом месте, в любое время, любое задание, любыми средствами", остальное их не должно касаться. Мы, в конце концов, не какие-то там наемники, мы воюем во имя Родины. Хотя Афганистан ну никак не напоминает мне родную Брянщину. Вот там, прижавшись спиной к березке, как наши деды в сорок первом, я отдавал бы свою кровь по капле, защищая действительно свою землю и не требуя за это ни копеечки. Видно, не все в нашей партийной системе было так плохо, как пишут сейчас, раз сумела она создать настолько преданных воинов, как наш солдат.
В роте жизнь идет своим чередом. Вернувшиеся из рейдов расслабляются, другие - готовятся. Вчера генерал Дунец опять посетил нас. На этот раз цель его была более романтична, чем окурки за палатками. Не обнаружив вечером своей секретарши Аллочки, он не беспочвенно предположил, что она находится в роте "спецназа". Зная слабости Аллы, генерал намеревался предотвратить моральное падение секретарши. По своим каналам он знал, что Алла симпатизирует Алексею - командиру группы связи. Группа связи Алексея выполняла не менее важные функции. Его разведчики-радисты обеспечивали связь групп с Центром, также подчинявшимся Лёше. Их совместная работа спасла жизни не одному десятку диверсантов. Томящийся от вынужденного безделья "нерв армии" заприметил белокурую крупную дамочку-секретаршу генерала. Пропадая в Лехином "кунге", оборудованном под дом "тайных свиданий", Алла находила полное взаимопонимание с Лехой. Частые исчезновения секретарши травмировали душу старого импотента, и он, пренебрегая мужской гордостью, рвался на ее поиски. Но взять жуира на месте преступления было не так просто. Недаром Леха оборудовал свое любовное убежище по всем конспиративным правилам. Уже на дальних подступах "неприятель" был обнаружен выставленным в "час пик" Лехиным часовым. Часовой постучал в стену "кунга" условным стуком, и "кунг" перестал качаться. Леха насторожился. В тонкую щель он увидел приближающегося соперника и потушил свет. Генерал подскочил к "кунгу", однако на двери висел замок. Подергав за ручку, генерал убедился, что дверь действительно заперта. Невдомек было ему, что военно-полевая любовь умеет творить чудеса и в технической сфере. Замок служил умелой бутафорией - дверь прекрасно открывалась вместе с засовом. В засове вместо гвоздей крепления были только их шляпки, посаженные в отверстия на клей. Дунец ретировался ни с чем. А однажды теплым летним вечером рота наслаждалась просмотром французского фильма, но досмотреть его ей не удалось. Крик дневального вызвал нас в расположение роты. Из первых прибывших была сколочена "мобильная группа", которая по приказу из штаба срочно убыла к женским общежитиям. Там группу во главе с Гришкой Ивановым встретил Член военного совета армии. Самый главный политический босс в Афганистане после командующего. Наш "ум, честь и совесть" захотел посетить одну из дам своего сердца. Постучав в знакомую дверь, он не получил ответа. Хотя за дверью явно кто-то был. Постучав настойчивей, Член получил ответ - недвусмысленный совет идти в определенном направлении. Член военсовета не вынес такого оскорбления. Как истинный политбоец, он высадил фанерную дверь ударом ноги. Лучше бы он этого не делал: на его избраннице возлежал молодой капитан с синими погонами. Капитан был еще одет, и Член понял, что честь его избранницы можно спасти. Армейский капеллан неучтиво потребовал от капитана убираться вон. Однако капитан, от которого к тому же пахло спиртным, в еще более вычурной форме определил направление движения Члена. А так как Член в "том" направлении двигаться категорически не хотел, то капитан применил по отношению к нему "оскорбление действием", выразившееся в выбрасывании ненужного Члена за дверь методом пинка сапогом пониже спины. Взревев от боли и несправедливой обиды, капеллан рванулся к штабу.
И вот резервная группа ждет распоряжений. К общежитию подогнали крытый ЗИЛ. Из общежития бойцы выводили попавших в неожиданную облаву. Но своего обидчика генерал не
22
нашел. Набив полный кузов прелюбодеями, ЗИЛок рванул в направлении гауптвахты.
А капитана бойцы предупредили, ворвавшись в его комнату. Он прыгнул в окно и был таков, чем еще больше поднял свой рейтинг среди бойцов нашей роты.
Наутро все прилегающие к штабу части были выстроены на площадке у дома офицеров. Впереди стояли генералы, за ними полковники и так далее по старшинству. Так был вычислен Вовка Сомов. Его вывели перед строем, и обиженный политрук произнес пламенную речь по поводу укрепления дисциплины и морального облика советского офицера. Кучка окружавших "справедливого руководителя" штабников бросилась к Сомову, записали его данные. В конце беседы ему естественно, пообещали перевод в самую жаркую дыру Афгана.
Но у Члена оказались коротки руки. Откуда ему было знать, что Володьку направили в ДРА по личному отбору из Москвы. Здесь он выполнял в основном задачи, исходящие непосредственно из уст заместителей министра обороны Союза. Его знали в Москве и ценили. Так что Вова продолжал служить в роте верой и правдой. Дело затихло, а наш казарменный секс-хулиган вскоре опять отправился на задание. На сей раз задачу он получил от самого Ахромеева.
Не один Член военсовета имел гнилую душонку. Почему-то я получил задачу под руководством начальника штаба армии полковника Глушакова, используя всевозможные методы, прекратить действие душманских засад в районе Пули-Хумри. На самолете прибыли на место. Начальник штаба уже там. Возле него ужом вьется офицер разведотдела, которому мы непосредственно подчинены. Возле такого начальства он чувствовал поживу, как шакал возле льва. Откровенно мародерский характер первой задачи бросился в глаза и моим бойцам: для пресечения злоупотреблений мы должны были в течение трех дней "шмонать" наши же колонны, двигающиеся в сторону Союза. Письменное разрешение Глушаков дать побоялся, а на устный приказ многие колонные офицеры отвечали отказом. Представитель разведотдела пытался сгладить конфликт, так как я силой грабить своих же отказался.
Три дня таких "действий" принесли начальнику штаба, помимо славы блюстителя порядка, еще и четыре мешка с водкой, несколько радиоприемников, полведра импортных часов, гору джинсов, солнечных очков и прочей мелочи. Все это было уложено "скупым рыцарем" в своей спальне. А войска "спецназа" покрыли себя позором. Жадность не имеет предела. В этом я убедился, когда попытался выпросить для двоих "дембелей" мелочевку из награбленного. Пришлось объяснить ребятам, что все это принадлежит не лично начштаба, а народу.
* * *
Следующей нашей операцией был рейд в крупный кишлак, откуда совершались нападения на наши войска. Кишлак располагался в предгорье, куда на технике не проедешь. С воздуха можно перебить мирных жителей, а это недопустимо. Начальник штаба разработал план: моя группа ночью выходит к кишлаку со стороны гор, со стороны дороги нас прикрывает разведрота полка, а с воздуха - вертолет боевой поддержки. То, что в разведроте в наличии только двенадцать солдат, два офицера и два бронетранспортера, начштаба удивило, но решения его не изменило. Он так красиво разрисовал свой замысел на карте, что не хотел ничего менять. Пошли. Ночью оцепили кишлак с тыла, насколько хватило сил. К рассвету двинулись вперед. Не дошли до кишлака метров ста, как по нам арубили из крупнокалиберного оружия. Перебежками подобрались к ближайшим дува-лам, прячась в мертвое пространство. Уже пять утра, через полчаса должны быть вертолеты поддержки, которые мы должны навести на цель. Вертолетов все не было. Мы носились по кишлаку, отыскивая стрелков. Но разве за день можно перевернуть более тысячи халуп, имеющих кучу подвалов, сараев и всяких закутков? Перевернули даже несколько куч дров. Ничего. На дороге нашли стреляные гильзы от БУРов. Значит, здесь должно быть и стрелковое оружие. Но поиски ни к чему не приводят. Разведрота тоже не появилась. Один ее БТР сломался при выезде из полка, второй засел на рисовых полях далеко от нашего кишлака. И только десять ненавистных "шурааи" носятся среди мрачных сельчан. Если бы не наши автоматы, так бы, наверное, и растерзали.
23
Но нужно что-то делать. "Главком" будет требовать результатов. И мы согнали на площадь всех жителей, кто мог передвигаться. Они стояли, угрюмо глядя на нас. Через переводчика я обратился к ним с требованием указать, кто стрелял и где спрятано оружие. Требование абсурдно и заранее обречено на неудачу. Так и есть: мне ответили мрачным молчанием. Тогда пришлось принимать меры пожестче. По моему указанию из толпы выхватили одного жителя. Страха в его глазах не было, только ненависть. Условия крестьянам известны: если в течение двадцати секунд не называют имен стрелков, вызванный погибает. Солдат-таджик громко начинает считать: "Як, ду, се". Никто не издает ни звука. Выстрел из пистолета 8 голову, и несговорчивый упал. Я указал на следующего. Та же процедура. Сержант перезаряжал пистолет, - гора трупов постепенно росла. С толпой у нас психологическая борьба. Никто не скажет ни слова, это ясно. Можно перебить хоть всех, но ничего мы этим не добьемся. Над площадью веяло ужасом. Мои солдаты присмирели перед лицом такой самоотверженности. Для нас это непонятный феномен. Для них - это долг веры, долг перед исламом. Я дал команду на отход. Мы ушли из кишлака, предупредив, что еще вернемся, если стрельба не прекратится. Но каждый из нас знал, что возвращаться сюда хуже смерти.
Вечером в бинокли мы видели вереницу афганцев, несущих своих погибших односельчан. На душе скребли кошки. А тут еще майор. Из его намеков я понял, что Глушакову мало нашего "подарка" от колонн, он требует "бакшиш" из кишлака. Знал о том, что к рукам советских воинов, помимо трофейного оружия, частенько прилипают и деньги, он пожелал получить свою долю. Это предложение взбесило меня до предела. Захотелось как-то унизить этого шкуродера. После того, что нам пришлось пережить в этом кишлаке с его подачи, он еще имеет наглость делать мне такие предложения! Лучше объяснил бы, где была обещанная поддержка с воздуха и с тыла. Чудо, что банда отсутствовала в тот день в кишлаке, иначе трупов с нашей стороны из-за разгильдяйства командования было бы не избежать.
Собрав бойцов в палатке, я объяснил ситуацию. До этого к нам с такими предложениями никто не обращался, мы сами решали вопросы подарков. Собрав триста афгани, я положил их в конверт и передал майору. За эти деньги можно купить разве что бутылки две водки. Я представил себе, как Глушаков озвереет, увидев такую сумму. Я знал, что ответный удар не задержится. В подлости таких людей и их злопамятстве я не сомневался.
Не следующий день мне приказали повторить ту же операцию - мол, кишлак дал малый выкуп. Командир разведроты сразу отказался идти, сославшись на сломанную технику и больных солдат. Я тоже воспротивился этому приказу. Как ни странно, Глушаков отступил...
По возвращении в Кабул вся группа за действия в том районе была награждена. Трофеи, документы, взятые в других операциях, были подтверждением нашей работы. Но мне орден "зарубили". Все недоумевали, почему. Потом ротный, докопавшись до сути, объяснил мне причину. Ничего, мне хватит и одного орденка, в ноги тебе, Глушаков, падать не буду.
Зато сам Глушаков после этого получил генерала. Видимо, награбленное нами из наших автоколонн попало благодаря ему "по назначению". Прилет в Кабул маршала Соколова прервал наш отдых. Взяв с собой двоих сержантов, я был направлен на его охрану.
Здесь впервые попробовал афганский плов, восточные сладости. Узбекский плов показался более вкусным. Соколов посетил нашу роту, поговорил с офицерами. Неужели он такой же, как другие наши "боссы"? Не верилось и не хотелось верить в это. Должно же хоть что-то остаться святым.
В феврале мы ехали на новое задание. Из Пакистана через пустынное плато "духам" перебрасывали по ночам оружие и инструкторов. Надо было пресечь эти переброски, устроив несколько засад. Расположились на этот раз в десантно-штурмовом батальоне, стоявшем в семидесяти километрах южнее Кабула. Третий месяц батальон пил чай без сахара и питался липкими макаронами. Завоза топлива не было почти полгода. Баньку топить было нечем, поэтому вши заедали всех, начиная от командира и заканчивая истопником бани. Естественно, насекомые быстро перекочевали и на нас. Почесываясь, я пытался вспомнить, который раз мне выпадает это "счастье". Пятый, шестой? Хорошо еще, что война идет против полудиких необученных афганцев, имеющих допотопное вооружение. Если бы это была какая-нибудь западная ар-
24
мия, вряд ли бы я думал о вшах.
Выполняя мелкие указания разведотдела, моя группа шастала по ночам, изучая район действий. Много ящиков с "гранатами", "патронами" - нашими сюрпризами - оставлено на "духовских" тропах. Вообще-то лучше не открывать такие ящики, чтобы убедиться в их содержимом.
Вот и подошло время операции. Выехали днем к месту предполагаемой засады. Местность гладкая как стол. Кое-где видны камни величиной с куриное яйцо. Укрыться абсолютно негде. Я предложил начальству через своего наблюдателя оповестить десантников о появлении "духовских" машин. Десант на своих бээмдэшках разнесет в пух и прах любую автоколонну. Это гораздо безопаснее и намного эффективнее - никто не уйдет.
Но разведотделу нужны были баллы. "Духовскую" скрытную тропу пересекало асфальтовое шоссе. В этом месте под ним имелась небольшая труба для стока воды. В эту трубу я и решил затолкать ночью группу, иначе в свете фар нас заметят за километр. Осторожно перешли с сержантом по камням, торчавшим перед входом в трубу. Установив несколько десятков всяких ловушек, поневоле будешь шарахаться от подозрительных мест. Оказалось, не зря мы не наступали на землю. Лейтенант Игорь, присланный недавно из Союза, решил тоже осмотреть место. Спустившись с дороги, он, к сожалению, пренебрег правилами безопасности. Огромный столб взрыва возник за нашими спинами, сорвав с голов шапки. Игорь лежал между камнями в оседающей пыли. Слой грунта был сорван взрывом, и виднелось штук шесть черных резинок противопехотных мин. Мы с сержантом посмотрели друг на друга. Он был бледен, я, наверное, тоже. Серега спустился к Игорю. Осторожно двигаясь по камням, он подтащил его к дороге. Я лег на край дороги и подал вниз руки. Ухватив Игорька за куртку, вытащил его наверх. Вокруг собрались солдаты. У Игоря оторвана пятка, из куска ботинка торчит окровавленный обломок кости, пульсируя, выходит кровь. Он еще в шоке, поэтому способен шутить, спрашивает, сможет ли танцевать. Мы вызвали вертолет. Он прилетел через полчаса. Игоря с перетянутой пистолетным шнуром голенью мы загрузили в кабину. Скоро он будет в Кабуле.
Я вспомнил, что с первых дней его пребывания у нас чувствовал, что Игорьку здесь не выжить. Однажды, возвращаясь с осмотра района, Игорь ехал впереди меня на своей БМП. Наверное, механик превысил скорость, потому что его машину резко кинуло вправо с дороги. БМП на полном ходу срезал своим острым носом один из тополей, растущих вдоль дороги. Тополь упал на БМП. Чудом ствол не пришиб сидевшего по-походному Игоря, упав между ним и башней. Наблюдая сзади эту картину, я почувствовал, как у меня побежали по коже мурашки. Подумал: не лихо ли он начал подставляться? Следующий случай произошел с ним два дня спустя. Мы возвращались из разрушенного кишлака, где брали доски для бани. Вши до того замучили, что невозможно было спать. Хотелось хоть немного помыться. Возвращались в сумерки, невзирая на приказ по армии. В это время "духи" и подкараулили нас. Выстрел из гранатомета прошелся между моей и Игоря БМП. Сидевшие сверху бойцы мгновенно оказались внизу, за спасительной броней. Вовремя, так как тут же по броне забарабанил град автоматных очередей. В триплекс я смотрел на переднюю БМП. На машине никого не было, только Игорь торчал по пояс в люке, поливая дувалы из своего автомата. Вокруг него летели трассеры, чудом не причиняя ему вреда. Проскочив опасный участок, я стал крыть по всем правилам наводчика своей машины. Ведь, используй он вооружение башни, "душки" не посмели бы так нагло себя вести. Наводчик сидел, понурив голову. Забыл я, что это всего-навсего советский солдат-узбек, окончивший с дипломом свое учебное подразделение, знания которого были пропиты приемной комиссией, как и все прочее в нашей системе военного образования. После шести месяцев он даже не умел зарядить пушку, не говоря о работе с электронным прицелом и вычислениях поправок на стрельбу.
Накостылял и Игорю, твердо уверовав в душе, что он здесь долго не протянет. Так и вышло. Не прошло и двух недель, как он наступил на противопехотную мину. Ему отрезали ногу и отправили в Союз. Его рапорт о желании продолжить службу подписал Министр обороны, и Игорек продолжал службу в одном из военкоматов Москвы.
