Когда окончен бой, закончена война,
Мечи и копья уже чисты от крови,
Болят лишь раны, зашитые вчера,
Собаки воют вдалеке по-вдовьи.

Глазами вверх лежат мои друзья,
Те, что в бою сражённые упали.
Чуть-чуть поодаль стая воронья,
Враги своих на поле побросали.

Вы спите мирно, руки на груди сложа,
Глаза - я вам пока их не закрою.
Смотрите в небо, облака спешат
Туда, где новый день рождается зарёю.

***

Слышь, братан, расскажи о войне,
Я хочу про героев узнать,
Не успел я, не дали попробовать мне,
На рискованном деле себя испытать.

Слышь, братан, почему ты молчишь,
Почему вдруг улыбка сошла?
В дно стакану пустому всё смотришь,
Или белая вдруг не пошла?

"Я не знаю, про что рассказать,
Как ночами в ущельях не спал.
Или как ждали приказ наступать,
Как в бою другана потерял.

Может быть про усталый конвой,
Что дошёл до конца без потерь.
Каждый рад был - остался живой.
Это счастье, ты мне уж поверь.

Или может о том, как мулла,
Словно волк одинокий поёт.
Или как гимнастерка бела,
Словно соль, проступил на ней пот.

Может, хочешь послушать о том,
Как пропавших ходили искать.
И найдя их в ущельях потом,
Не могли тошноты удержать.

Я могу рассказать и про то,
Как старлей за чужою спиной
Хоронился, когда мы шли в бой,
Как чужие сердца ему были стеной.

Как из дома мы ждали письма,
Почтальону, как богу молясь.
Или как в перевалы спускалася тьма,
Как ходили по тропам, "растяжек" боясь.

Я не знаю о чём рассказать,
Может быть про прохладу камней,
На которых нельзя было спать,
Под мерцанием звёздных огней.

Может быть, как сверкающий цинк,
В самолёты грузили друзья.
Или может про дембельский крик:
"Будь ты проклята - эта земля!"

Хлопнем, друг ещё по одной,
Наливай до краёв, не жалей.
За друзей кто остался живой,
И за тех, кто погиб там налей..."

***

Ветер в клочья туман разорвёт,
Словно призраки, тонем мы в нём.
Как всегда - разведрота вперёд,
Будем живы. Бог даст, не умрём.

Перевал тишиной поглотит,
Только это иллюзий обман.
Смерть быть может за камнем сидит,
И в прицел смотрит снайпер-душман.

Руку вверх и два пальца к глазам,
Вправо, влево рукой укажу,
Слов не надо, понятно бойцам,
Как немой, всё на пальцах скажу.

Даже кашель случайный в тиши,
Отзовётся, как эхо свинцом.
И идём мы тихонько, как мыши,
Перед спящим, голодным котом.

Каждый знает, что всё здесь всерьёз,
За ошибки придётся платить.
Водопадами девичьих слёз,
Что останутся дома грустить.

В этот раз чисто всё - повезло,
Завтра снова в туманы нырять.
Всем врагам и всем бедам назло,
Разведрота уйдёт воевать.

****

Упал солдат в земле чужой,
Билет последний Родина оплатит.
Уж не заплачем мы с тобой,
Нам просто слёз на всех не хватит.

На землю чёрной тенью упадёт,
Слезами в горле захлебнётся,
"Тюльпаном чёрным" горе прорастёт,
И "грузом 200" к матерям вернётся.

Быть может, завтра упадём и мы,
Прижмёмся сердцем к неродной земле,
Ты приноси хоть иногда цветы,
Лишь не носи тюльпаны мне.

***

Спросишь ты, почему не могу я открыть тебе душу,
Столько время прошло, между пальцев песок убежит.
Просто это война, отголосками ранит мне уши.
Просто плач матерей, мне на сердце, как камень лежит.

Не ругай меня, объяснить всё равно не сумею,
Почему в тридцать лет я уже с седой головой.
И зачем я в шкафу храню свою портупею,
Может быть потому, что живу до сих пор той войной.

***

Ты говоришь, что я не тот уже,
Что блеск в глазах совсем пропал.
Да знаю я, что стал намного хуже,
Рубцом на сердце лёг моё - Афган.

В струю нормальной жизни мне не влиться
До нас нет дела никому, что осуждать...
И остаётся на себя лишь злиться,
И голову при резком свисте прижимать.

***

След "трассера" пунктиром ночь прорезал,
Холодной смертью возле уха просвистел.
Мне надоело всё, но "дух" опять промазал,
Видать я нужен богу, коли вновь простил.

Да, мы грешны и это очевидно,
Из заповедей всех страшней убийства грех.
А я смотрю в чужое небо - месяц саблевиден,
Закат багряней крови, в горле вместо плача смех.

Две пули в грудь. Одна застряла возле сердца,
Другая через лёгкое насквозь прошла.
Врач головой качал: "И даже не надейся,
Он крови много потерял. Ты опоздал."

Он что-то говорил ещё, но я уже не слышал,
Скупые слёзы по обветренным щекам текли.
Я, дверью хлопнув, на крыльцо медпункта вышел,
Мы на руках его всю ночь сюда несли.

Молоденький пацан, всего лишь девятнадцать,
Вчера в ущелье отмечал, под свисты пуль.
Я виноват, простите меня братцы,
Как офицер я видно - полный нуль.

Что мне сказать, не ждите оправданий,
Уже ничто не в силах время изменить.
А сколько впереди ещё у нас заданий,
Решайте сами с кем вам в бой ходить.

Ведь я не трус, и каждый это знает,
Никто не сможет в этом упрекнуть.
И если бы я с ним вчера был рядом,
Не думая, подставил пуле грудь.

***

Всяким гадам.

Задумайся хотя бы на мгновенье,
Что было бы тогда с тобой,
Когда я взвод усталый свой,
Водил в атаку в тех ущельях.

Да даже не в атаку, просто так,
Таких как вы повсюду не любили.
Ведь это вы "салаг" запуганных "чморили",
И письмами чужими подтирали зад.

С чужих пайков вы воровали масло,
И хлеба свежего буханки,
Сжирали, схоронясь среди кустов,
По сторонам косясь, утайкой.

Или когда наутро был приказ:
Кишлак проверить, как всегда - разведка боем,
Я что-то не припомню ваших глаз,
Не слышал я - "возьмите добровольно".

Но не везло и вам порой,
За спины спрятавшись, вы шли в атаку,
Но упадёт тот, кто бежал перед тобой.
Он был герой, а ты упал второй
И о тебе никто не будет плакать.

***

Ах, письма, письма - белые конверты,
Как не любил я вас писать,
Любил лишь получать ответы,
И их потом сто раз читать.
За всей за этой тяжкой смутой,
За морем крови, океаном слёз
Есть дело до тебя кому-то,
И ты паришь, как в мире грёз.
Ты упомянешь моё имя,
Я, правда, от него отвык,
Здесь просто клички, пользуемся ими,
Ну а солдаты все со мной на Вы.
Уж скоро год шатаюсь по ущельям,
И лишь один пейзаж, другого нет,
А я хочу хоть на часок, да к подмосковным елям,
Хочу в снегу оставить белом след.
В который раз возьму листок бумаги,
Что б написать уж наконец тебе ответ,
Но пристают опять с вопросами "салаги",
И спрячу снова белый лист в планшет.

***

Опять лежим, к чужой земле прижавшись,
Свистят над головами трассера,
А я вдруг вспомнил, как с тобой прощался,
Как обещала долго ждать.

Там на последнем перевале, когда читал твоё письмо,
Где ты писала, что прощения просишь,
Что быть женой солдата не легко.
Мне стало легче, не поверишь.

Теперь я знаю точно, что уже никто,
Не будет плакать скорбью убиенный.
Оповещён лишь будет детский дом,
Где был воспитанником не из примерных.

Ты просишь, чтобы я тебя простил,
Что очень жаль, что делаешь мне больно,
А я отвечу: Значит, не любил,
Коль выбрал этот ветер вольный.
Тогда бы по другому поступил,
И не писал: "Прошу зачислить добровольно".

Нет я не злюсь, хотя чуть-чуть обидно.
Ведь сколько раз сам утешал бойцов.
Душа ревёт, а слёз из глаз не видно,
Нельзя мне плакать, офицеру не к лицу.

Через минуту бой, надеюсь, бог рассудит,
Никто не знает, сколько суждено пройти,
И сколько перевалов ещё будет,
На каждом буду слышать я твоё "Прости".

***

Мне приказали: "Вот Вам высота,
И чтоб к утру, и не взирая на потери."
А я смотрел в глаза моих солдат,
Их мамы ждут, и каждый в меня верил.

Пять сотен метров, сорок пять чужих детей,
И "духи" наверху камнями обложились.
И я молоденький тогда старлей,
И на "гражданке" вовсе не сложилось.

А время шло, и солнце за горами село,
Окутало прохладой ночи перевал.
И на губной гармошке кто-то неумело
Знакомую мелодию играл.

Курить нельзя, огонь в ночи смертелен,
Чуть-чуть повыше лоб от огонька,
Но пацаны "смолили" под шинелью.
Я не курил, но каждый предлагал.

Вот и рассвет, в горах светлеет рано.
Радист на рацию кивнул - пора на связь,
А что сказать? Что мне мальчишек жалко,
Что не могу на смерть их посылать?

Я мог поднять их, спрятаться за спины
Как делали другие и не раз.
Комбат орал, а я ответил сипло:
"Да, виноват ,не выполнил приказ."

Потом был суд, нагнали "особистов".
Погоны сняли, отобрали партбилет,
Зачислили по жизни в список трусов.
Сермяжной правды в этом мире нет.

Но время лечит всё, как офицер не состоялся,
И каждый норовил потом обидеть побольней,
Но я не замечал, я в лица им смеялся,
Мои ребята были мне родней.