ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Булатович Мирьяна
История любви

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 7.59*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение истории про тоннель: взгляд снаружи. Кстати, оцифровку книги можно найти здесь.Возможно, кто-нибудь поможет мне обнаружить неточности в переводе.

ИСТОРИЯ ЛЮБВИ

  
   Соня Папоняк мне сразу понравилась. У неё, как и у Ксении, предивные, ясные, сияющие, добрые глаза. Она ненадолго приехала из Рудо - не может без своего Бранислава, который у нас и техобеспечение съёмочной группы, и драгоценный источник информации. Радостно трепещет моё сердце, когда встречаются влюблённые. Однако пришлось их на некоторое время разлучить. Мы ласково попросили Бранислава удалиться, и потом я долго слушала одну из самых тяжёлых, но и самых красивых историй о любви.
  
   Бранислав (41) и Соня (36) женаты шестнадцать лет.
   - Детей у нас нет. Он для меня всё - и муж, и дитя, и друг... Наша связь глубока необычайно, чувствуем друг друга даже телепатически. Ещё до событий в туннеле я целых три месяца каждый день плакала без причины: плакала, что он носит униформу, что уезжает, что сейчас там, что приехал... Двадцать дней муж по долгу службы находился в казармах "Царь Душан", где и я с начала войны работала машинисткой. Но хотя физически он был близко и в безопасности, у меня всё равно то и дело наворачивались слёзы на глаза...
   Бранислав был специалистом по компьютерам, но война его, как и многих других, грубо заставила сменить профессию. Так он оказался за рулём автомобиля санитарной службы, в селе Сетихово, что в пятнадцати километрах от Рудо...
   - Военные, которые возвращались из-под Сетихова в Рудо, передавали мне приветы от моего Бране, хоть бы и по пять раз на дню... (Пожалуйста, не ошибитесь, когда будете записывать, - я всегда говорю мой Бране.) В тот день, девятого сентября, когда дорога Бране закончилась в бродарском туннеле, заходили ко мне люди, которые его обычно видели, однако в этот раз никто ни слова. Откроют дверь канцелярии, посмотрят на меня - и исчезают. В три часа или в полчетвёртого, как сейчас ясно вижу, зашли ко мне подполковник Радивое Вучкович и прапорщик Радован Богоевич. Вучкович поглядел на меня, склонил голову и произнёс: "Эх, сербы мои, сербы..." Радован же только пристально смотрел и молчал. Потом быстро повернулся и вышел. Подхватилась было пойти за ним, да не посмела окликнуть...
   Соня постоянно делилась переживаниями за мужа с коллегами и друзьями: не голоден ли, тепло ли одет, довольно ли у него патронов... Подполковник Вучкович однажды даже позавидовал: "Везёт же Бране! Знал бы, сколько жена о нём думает!"
   - Стала я расспрашивать вокруг да около. С дрожью, с опаской. Некоторые мои коллеги уверяли, что всё в порядке... Между тем, и на следующий день мой Бране ни с кем не передал мне привета! Проходят люди, и как меня заметят - убегают! Догнала бы, если б имела силы расспрашивать. Звонят Брановы отец и мать: "Слышала ли что о нём? Как он?" Хорошо, отвечаю, хорошо... В семь вечера (а в том 1992-м и до полуночи работали, и целую ночь, если что срочное) не смогла больше терпеть. Уцепилась за капитана Влада Брадонича - и в плач. Он молчит. Заклинаю его, чтобы сказал, где мой Бране. Он едва отвечает: "Я не знаю, я не знаю, Соня, слышал только, что санитарная машина вчера утром вышла из Сетихова за ранеными и не вернулась..." Чувствую, что ещё что-то знает, только говорить не хочет. Рыдала я, причитала... Подруги меня утешают: "Не надо... Тише, ещё ничего не известно, всё будет хорошо..." Успокоилась, пошла домой, всё молча. Прятала страх и от мужней родни, и от своих. Дома не могла заснуть, всякие мысли одолевали. Ночь провела у родственников - Даны и Бранка, которые вместе со мной не смыкали глаз до утра. "Мой Бране, конечно, в плену, и теперь его замучат. А какая он добрая душа! Боже, как же он перенесёт мучения?!" - так я говорила, а они притворялись, будто ничего не знают (потом-то все, все мне признались, что знали!).
   Утром пошла на работу. Тут мне мать позвонила, спрашивала, где Бране. Я ей сказала, что в санитарной службе, что с ним всё в порядке, пусть не беспокоится. Все в канцелярии думали, что сейчас упаду, но я держалась. Мать засомневалась было: "А что это у тебя голос такой?" - "Устала, - говорю, - работы много". Потом ко мне заглянул Бранов отец, расспрашивал о сыне. "С ним всё хорошо. Регулярно передаёт весточки. Иди, папа, домой - всё в порядке".
   Он-то уже слышал. Не смел только мне сказать, как и я ему... Не хотелось мне видеть наш пустой дом - и всех тех, кто пытался меня утешать, тоже. После обеда коллеги отвели меня в свободную комнату в казарме и уговорили прилечь. Поспала три с половиной часа, а вечером всё же решила сходить домой. Открыла дверь - и зарыдала. Свекровь - она живёт неподалёку от нашего дома - не дала мне плакать (а каково ей самой в тот час было!). Опять я пошла к родным, и снова долго говорили о моём Бране. Заснула уже перед рассветом, и вот он мне снится: несчастный, лицом чёрен, грязен, оборван, измучен, избит - но возвращается домой! Всё время снился мне тот сон - и я верила! Плакала, но и повторяла: "Мой Бране жив. Он вернётся! Мы добрые люди, никому никогда зла не желали, всегда другим помогали, старались людей понимать - если Бог есть и если он нас видит, он нам поможет".
   В тот предлинный третий день приехал ко мне из Прибоя Мошо (Обрадович) - мой единственный младший брат. В казарме он застал великодушного Джорджу Анджича, майора, моего учителя в средней школе. Добрая душа, в эти дни он глаз с меня не спускал - переживал украдкой, молча. Мошо говорил с ним и с подполковником Вучковичем, главным в штабе тактической группы Вишеград - Чайниче - Рудо - Горажде... Ко мне он пришёл уже от командующего, с отчаяньем на лице. Мошо очень любит зятя. Когда услышал, что он исчез, - оставил и семью, и работу, чтобы отправиться на поиски... Обнял он меня, а я плачу и говорю: "Моки, нету моего Бране..." Ах, какой у меня брат! Никогда не забуду, как он меня утешал: "Присядь. Тише. Не надо плакать. Всё будет хорошо. У тебя ещё есть я. Ко всему будь готова, но, что бы ни случилось, я тебе помогу. Не хочу больше видеть твоих слёз! Не смей так убиваться!"
   Тут Соня опять начинает плакать.
   <...>
   - На четвёртый день вместе с братом пошли к командующему Вучковичу. Он нам рассказал всё, что знал: "Санитарная бригада выехала по вызову в направлении Бродара. "Ладу" видели перед туннелем, но живы ли доктор, медсестра, Бране и санитар, мы не знаем... Пытаемся разузнать больше, многие просятся в разведку добровольцами..."
   - Кончено, - подумала я тогда, - кончено... В какой-то миг почувствовала себя сломленной, убитой, но только опять блеснула эта чудесная надежда: "Всё же вернётся, если есть Бог, потому что мой Бране хороший..." А сама плачу. Брат чёрен, нем...
   Оттуда отправились к дорогим моим Ане и Жельку Кувеля, где застали доброго Радована Богоевича, который называет меня "мой ратный друг". Мошо вскоре отправился вновь на поиски, а я осталась с Аней и Жельком - спряталась на ещё одну ночь от своего пустого дома.
   Пятый день. Медленно всё идёт тем же самым сводящим с ума порядком. Господа Вучкович и Богоевич будто и тут, и не тут. Окликают, заботятся - и я стараюсь держаться их: узнают что-нибудь, помогут... Подполковник Вучкович был решительный, энергичный офицер. На пятый день заглянул ко мне в канцелярию, а я плачу (хотя и в тот момент в моей голове одно - что Бране вернётся). Посмотрел на меня строго: "Не хочу больше слёз твоих ни слышать, ни видеть. Шестое чувство мне говорит: Бране твой жив и живым вернётся!"
   На шестой день вызвал меня подполковник в штаб. Водителя прислал, велел захватить пишущую машинку, чтобы я что-то напечатала... Так мне сказал: "Соня, сейчас мы попробуем кое-что сделать. Тут у нас есть один пленный мусульманин. То, что мы сейчас напечатаем, он передаст своим. Заправь два листа бумаги..." Делаю, как он говорит, а сама бодрюсь: держись, Соня, не смей сейчас раскисать... Вучкович диктует: "Такого-то и такого-то числа в направлении Бродара вышла за ранеными санитарная машина ... (Я глотаю слёзы.) Просим вас, поскольку наши доктор Стояна Йойович, медицинская сестра Любица Кастратович и водитель Бранислав Папоняк..." И тут я рухнула прямо на пишущую машинку. "Не могу больше!", - кричу. Кончено. Наверняка его уже нет в живых. Но, если Бог всё же есть... Бог знает, какой мой Бране хороший... Тьма - свет, тьма - свет, тьма - свет; так и не смогла я закончить письмо. Подполковник дал мне своего вестового, чтобы отвёз меня домой. Приняла я таблетки - сердечное и успокоительное - и заснула. И больше, до самого конца, и на работу не ходила, и без таблеток уже не могла. Только на восьмой день, когда появились два первых солдата из туннеля, узнала, что мой Бране в той группе, которая направилась к озеру. Тогда только немного успокоилась...
   Жду: придёт, день длинный, рано ещё. Около половины пятого пришёл деверь Алекса Папоняк, плачет. "Что случилось?!", - замираю от страха. "Ой, Соня, мы Бране и схоронить не сумеем! Давно уже они отправились к озеру, а всё их нету. Точно их всех убили..." Плакали мы вместе, рыдали... Кто-то дал мне успокоительного.
   А вечером меня утешил брат, который весь тот день провёл в Вишеграде. Позвонил мне и говорит: "Не тужи, вернётся Бране. Медики ждут их на единственно возможном пути через горы, всё уже готово. Я тебе сообщу, как только появятся".
   Прошёл и восьмой день. На девятый, утром, в восемь тридцать примерно, снова разговариваю с братом. Он: "Бране через десять минут будет дома!" Вскрикнула я от счастья. Обнимала свекровь: "Мама, Бране возвращается, скоро будет! Что я тебе говорила - есть Бог для хороших людей!" Она, бедняжка, почти в шоке, чуть не без памяти. "Вот видишь", - говорит. Всё это время она меня успокаивала, а потом рассказывала, что не знает, как сама смогла удержаться в сознании...
   Тут же изменили планы: Бране идёт не домой, встречаемся в казарме. Туда моего Бране и Жарка Токовича из Рудо привёз вишеградский священник Богдан Станишич. Никому другому не дал отвезти их из Вишеградской больницы, откуда их после оказания первой помощи направляли в больницу в Ужице, но только они туда не захотели. Живы - и попросились домой. Отец Богдан дал им одеяла, а Бране получил ещё и икону св. Иоанна.
   Но какая же длинная дорога от нашего дома до казармы! Как же я долго ждала шофёра, которого за мной послали! За пять минут (они это называют "пять минут"!) доехали - но где же Бране? Военные, всюду военные. Бегу от ворот и плачу, плачут и наши сотрудницы. Говорят, он, мол, у майора Андрича. А там много офицеров, окружают они меня - и вдруг все куда-то подевались. Больше никого не вижу... Еле на ногах держусь: где мой Бране? И тут его голос, да, его голос! Спокойный: "Вот он я, милая". Он за спиной у меня стоял, поэтому я его и не видела. Всё это время боялась я, что улыбки своей лишится, но - нет! "Не вздумай обниматься - видишь, какой я грязный!", - смеётся. А я обнимаю, его обнимаю и Жарка. Выглядел мой Бране точно как в том сне: грязный, оборванный, еле живой от усталости, чёрен, еле на ногах держится... Ноги израненные, отёчные...
   Из казармы мы пошли прежде всего домой к его родителям - я так захотела. Три следующих дня целый город хотел его видеть. Я по-настоящему ревновала его ко всем, кто то и дело толкался возле. Мечтала сесть рядом с ним, обнять и слушать, что он им рассказывает... В первый день воспользовались короткой передышкой и сходили к нам домой, чтобы Бране мог вымыться и переодеться. Когда подавала ему полотенце, видела его со спины: как измучен, исхудал, изранен. Душа моя болела, но я ничего у него не спрашивала. (Даже и до сего дня не рассказал мне он всего до конца, впервые узнаю подробности из этой книги.) Да, изменился мой Бране. Оставила его всегдашняя живость и безоблачность. Реже смеялся, меньше говорил. Мучили его мёртвые в туннеле... Мучило его всё то, что там случилось. Не мог решиться на машине проехать на ту сторону. Нашёл силы только через полтора года. Вошёл в туннель, огляделся. Принёс домой знак с "лады" и ещё какие-то мелочи. Вернулся лёгкий, как заново родился. Наконец-то стал походить на себя прошлого.
   Ах, забыла рассказать о том, что было накануне. Это важно. В казарме было хлопотно, и работы много, но я вдруг так горячо захотела попасть в Сетихово и просила одного коллегу, чтобы отвёз меня, чтобы мы только вместе с Бране выкурили по сигаретке. Пять минут, только на пять минут - твердила коллеге целый день. Он и хотел, не успел только. Между тем, мой Бране в ту ночь неожиданно вернулся домой. Не было его пять-шесть дней - и вот он тут как тут. Я бы, говорит, с ума сошёл, если б не приехал. Долго мы разговаривали, а потом он начал мне давать поручения, с которыми обычно сам справлялся: "Вот тебе чековая книжка, получи зарплату, верни долги, заплати за свет..." Меня как током ударило: "Боже, разговариваем так, как будто больше не увидимся". Утром, девятого сентября 1992-го, повёл санитарную машину к туннелю...
   Да, разговаривали так, как будто больше никогда не увидимся, и от утра следующего дня не виделись девять страшных дней. Все эти дни вспоминала я один сон, которые мне приснился за два месяца до того, как мой Бране угодил на эту пытку. Будто едем мы на машине, вроде санитарной, - он, я и ещё трое незнакомых людей. Едем по просёлочной дороге по деревянному мостику. Дорога плохая, Бране ведёт быстро, а мостиков тех пять или шесть... После каждого появляется высокая худощавая женщина в чёрном, на голове платок. Каждый раз то же лицо, та же осанка, тот же тон. "Не бойтесь, - говорит, - преодолеете и эту преграду. Будет впереди гора, но и её преодолеете". Верю ей, хотя и страшно мне до паники. Чувствую, как растёт напряжение в ожидании ещё более плохой дороги и ещё более узкого моста. Наконец худощавая женщина говорит: "Не бойтесь. Сейчас за этой горой встретите последнее препятствие. Трудное оно, но и его пройдёте". Поднимаемся в гору, и вот видим большое пламя, как будто горят сразу несколько домов. Подъём превращается в вертикаль, и мы переворачиваемся на крышу. Оглядываюсь вокруг и понимаю, что все живы. Больше ничего не происходит, но я кричу от страха при одной мысли о том, через что мы прошли.
  
   Сонина мать уверена, что женщина в чёрном - это Параскева Пятница.
  
  
Оценка: 7.59*5  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023