ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Воробьёв Николай Павлович
Египетский поход сержанта Воробьёва

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 8.16*24  Ваша оценка:
ЦЕНТРАЛЬНЫЙ АРХИВ МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ. ПО АРХИВНЫМ ДОКУМЕНТАМ УСТАНОВЛЕНО, ЧТО НАЧАЛЬНИК РАДИОРЕЛЕЙНОЙ СТАНЦИИ СЕРЖАНТ ВОРОБЬЕВ НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ СО 2 МАРТА 1970 г. ПО 6 ИЮНЯ 1971 г. НАХОДИЛСЯ В СПЕЦКОМАНДИРОВКЕ В ОБЪЕДИНЕННОЙ АРАБСКОЙ РЕСПУБЛИКЕ /ЕГИПЕТ/ СВЕДЕНИЯМИ О ХАРАКТЕРЕ СЛУЖЕБНЫХ ОБЯЗАННОСТЕЙ, ВЫПОЛНЯЕМЫХ ВОРОБЬЕВЫМ Н.П. В ПЕРИОД КОМАНДИРОВКИ, ЦАМО РФ НЕ РАСПОЛАГАЕТ.
  
  
  
   1969 год. Американцы воевали во Вьетнаме, Израиль на Ближнем Востоке. В газетах писали о бомбардировках авиацией городов и жертвах среди мирного населения. Писали и о сбитых войсками ПВО самолётах. Все догадывались о причастности к сбитым самолётам наших специалистов, но открыто об этом никто не говорил.
   В нехорошее тринадцатое число мая 1969 года я был призван в армию и попал в служить в клинские леса Московского округа ПВО. После месячного карантина и присяги меня направили в отдаленный от расположения полка ЗРК С-125. В конце года по нашему дивизиону прошел слух о том, что офицера наведения ракет и старшего дизелиста собираются отправить в заграничную командировку. Они об этом ничего не говорили, а мы особо и не приставали. Понимали, что это тот случай, когда военную тайну надо хранить в секрете. Офицером наведения был старший лейтенант Радченко с безукоризненными стрелками от утюга на форме, а дизелистом, пахнувший соляркой, сержант Ваня Дядьченко, с пятнами от масла на галифе. Поскольку, наш комплекс С-125 это в основном электроника, и прочая модная в то время киберматика, то ребята операторы часто подтрунивали над Ваней и его рабочими инструментами. Ваня тихо огрызался, ибо знал, что без работы его дизель-генератора вся их электроника не стоит и стакана солярки. В поведении Вани ничего не изменилось, но многие стали относиться к нему почтительно даже с завистью. Не минула чаша сия и меня. Перед сном, в холодной казарме я лежал и представлял, как Ваня и Радченко, где-нибудь в Одессе, или Риге в белых костюмах поднимаются по трапу белого парохода, а затем плывут у берегов Африки, Мадагаскара и Индии во Вьетнам, как останавливаются в зарубежных портах и их приветствуют различные расы людей, но никто из них не догадывается, что это вовсе не праздные пассажиры, а пока неизвестные солдаты новой Гренады и будущие герои, о которых позже, сложат песни и назовут их именами пионерские отряды... А, я? А, я так и прослужу два года в лесу на трёх гектарах земли, огороженных деревянным забором, с потайной откидной доской для самоволок, чередуя дежурства на узле связи, караулы и работы по достройке нашей не благоустроенной казармы. А когда стану "дедом" то буду иметь привилегию на хлебную горбушку и больший кусочек масла на завтрак, чем "молодые". Контраст был не утешительным и было о чём тяжело вздыхать, ворочаясь на втором этаже казарменной кровати. Эх, Ваня, Ваня... Тебе достался билетик о котором я мечтал с детства и ради чего, безуспешно поступал в мореходку. Может тебе придется пройти маршрутом героев романа "Цусима," а мне в качестве окна в мир достанется только откидная доска для самоволок в соседние деревни с неказистыми названиями Нудоль и Шарино Наступил 1970 год. Дядьченко и Радченко куда-то тихо пропали из дивизиона. Демобилизовался мой командир отделения сержант Алексей Мазнев и меня назначили начальником радиостанции. В конце января я заступил на дежурство в узле связи. Раздался звонок из штаба полка. Попросили соединить с дежурным офицером дивизиона. Поскольку, контролирование переговоров входит в мои обязанности, то я услышал как требовали срочно отправить в штаб нескольких солдат и сержантов. В их число вошел и я - ефрейтор Воробьёв. ........ До штаба километра три просёлочной дорожки. Вечер был тихий и лунный. Понуро идем и гадаем в чём провинились. Нас часто посылали в качестве шефской помощи рыть траншеи, разгружать кирпичи, брёвна, доски. Решили, что и на эту ночь нам обеспечено шефство над какой-нибудь проблемной стройкой. В штабе нас завели в красный уголок и сообщили, что в связи с переводом в другую часть нас сейчас сфотографируют, а затем мы будем заполнять анкеты. Когда офицер из особого отдела принес на плечиках гражданский пиджак, белую рубашку и галстук у нас непроизвольно отвисли челюсти и мы вопросительно посмотрели друг на друга. Такого фортеля, на нынешнюю ночь, никто не мог даже предположить. По очереди одеваем этот реквизит и идем под вспышку фотоаппарата. Вы видели, когда-нибудь, человека нижняя часть которого состоит из кирзовых сапог и солдатского галифе, а верхняя из цивильного пиджака и белой рубашки с галстуком? Зрелище очень напоминает картинку из мифов о Древней Греции... Первый, облачившийся в этот эксклюзив напомнил мне Кентавра, собравшегося в наш никопольский ресторан "Волна". А когда я сам окентаврился, украсил свой торс атрибутами гражданского человека, ощутил на теле скользящий атлас подкладки пиджака и увидел себя в маленьком зеркальце без шапки и погон стало грустно. В армии я прослужил всего восемь месяцев и до одевания своего гражданского костюма мне надо прослужить еще целых шестнадцать.
   Фотограф удалился проявлять и печатать наши снимки, а мы садимся заполнять анкеты. Судя по тому, что в анкете необходимо было указать родственников, бывших в плену, осужденных, или живущих за границей становилось понятно, что сегодняшняя Фортуна готовит нам белый пароход в далёкие края, а поскольку, в памяти еще были свежи события на острове Даманском и в Чехословакии не исключалась и звёздочка на памятнике. На мощном фоне белого парохода и перспективе побывать в дальних странах мысль о звёздочке убегала на задворки сознания. 1 февраля мне исполнится всего 20 лет. Какая звёздочка? В 20 лет смерти нет. С этими мыслями я пытаюсь старательно выписывать свои каракули в анкете, отвечая на вопросы. У меня крестьянское происхождение и никаких криминальных, или антисоветских родственников, но я почти ничего не знал из биографии своего отца, поскольку, он с нами не жил. Пришлось нагло выдумать все данные о нем, и сдавая анкету офицеру из особого отдела, не подать виду о совершенном преступлении. В свой дивизион возвращались молча. Я поглядывал на лунное сияние ночи, вспоминал о том, как в сентябре приезжала навестить меня невеста и мы, уединившись от её родителей на гостиничной кухне, слушали доносящуюся из какого-то номера песню "Дорогой длинною, да ночкой лунною"... и как, стыдясь своих армейских кальсон, я так и не посмел снять свое галифе... Снег хрустел под нашими сапогами, а я уже слышал в этом хрусте как плещутся волны о борт белого парохода, проходящего мимо острова с чарующим и певучим названием Мадагаскар. Наверное, под впечатлением, прочитанных в детстве книг, острова Ямайка и Мадагаскар казались мне самыми романтичными и сказочными на земле.
   Наш отъезд назначен на раннее утро. Команды на подъем еще не было поэтому пришлось тихонько будить своих остающихся друзей, чтобы попрощаться. Грузим в старенький автобус свои одеяла, подушки, матрасы и уезжаем в город Долгопрудный, где проходим медицинскую комиссию и собеседование на военном совете Московского округа ПВО. Оказалось, что мы не одиноки. Подъехало ещё много солдат из других воинских частей. На собеседование вызывали по одному человеку и спрашивали готов-ли, допустим, ефрейтор Воробьёв добровольно выполнить ответственное задание правительства. Получив утвердительный ответ, задавали вопросы о семье и знаний касающихся обслуживания техники. В состав военного совета входили генералы и полковники поэтому надо было показать себя в лучшем виде с первой до последней секунды собеседования. Сейчас ходит много слухов о добровольно-принудительной отправке солдат в горячие точки. За всех не ручаюсь, но это правда, что нас в Московском округе спрашивали о добровольном желании пойти на выполнение ответственного задания и я видел, как после военного совета, некоторые солдаты плакали от обиды из-за того, что их отсеяли по каким то причинам.
   После военного совета наступила кочевая жизнь. Где-то, в суматохе переездов по холодным подмосковным дорогам и наступило мое ничем и никак, не отмеченное двадцатилетие. Мелкими группами нас перебрасывали из одной воинской части в другую. Почти каждый день приходилось ночевать на новом месте. Не понятно было то-ли мы запутываем следы для вражеской разведки, то-ли таким образом идет формирование подразделений. И вот наступил момент, когда на очередное построение из совсем незнакомых мне солдат и сержантов пришел офицер и сказал: - Я старший лейтенант Кривов Виктор Иванович, ваш командир взвода. Сейчас пойдем принимать радиостанции. Так образовался наш взвод радиорелейной связи КП московской бригады. Мы вышли во двор и увидели вереницу новеньких радиостанций на базе автомобиля ГАЗ-66. На передних бамперах мелом были написаны фамилии начальников радиостанций. А вот и моя. Заглянув во внутрь я с восхищением обнаружил, что это новейшая модель радиорелейной станции с какими-то новыми блоками. Все блестело и пахло новизной. Посмотрев на заводской шильдик прочитал дату выпуска; 17 января 1970 года, то есть, прошло всего несколько дней, как радиостанция сошла с заводского конвейера. Мы проверяли комплектацию, перебирали приборы, бегали в другие станции, сравнивали, делились впечатлениями. И тут обнаружилось, что только на кабине моего автомобиля красовался популярный в то время треугольничек знака качества. Поскольку, все машины были одинаковые и без номеров, то в дальнейших переездах я всегда узнавал по этому знаку свою радиостанцию.
   Февраль. Мороз и ветер насквозь пронизывает наши шинели, кирзовые сапоги и замёрзшие ноги, как деревянные колодки, стучат по шпалам. На какой-то, забытой богом и людьми, железнодорожной ветке мы грузим на платформы свою технику и отправляемся на полигон Ашулук. Погрузка идет медленно, поскольку, каждая машина должна последовательно проехать через множество узких платформ, а затем их надо надёжно закрепить толстой проволокой. Замёрзшие руки с трудом вращают холодный лом при помощи которого убирается слабина на жесткой проволоке. Места где можно было бы укрыться от ветра и хотя-бы немного согреться нет. Пашем весь день, нетерпеливо поглядывая голодными глазами, на стоящие впереди состава пассажирские вагоны. Когда все работы были закончены оказалось, что в пассажирских вагонах поедут офицеры, а для нас приготовлены товарные вагоны с нарами. Выбора нет. Товарняк, так товарняк. Через него прошли солдаты Великой Отечественной Войны, пора и нам, солдатам пока ещё Неизвестной войны, ознакомиться с прелестями зимнего передвижения в товарном вагоне. Окинув взглядом внутреннее убранство наших "апартаментов", с налётом белой изморози на стенах я подумал, что это еще не белый пароход, но кое-что белое в моей жизни уже присутствует. На фоне безобразных нар и разбросанных постелей радовали глаз, выделяющиеся ровные ряды шляпок болтов крепления обшивки вагона с наросшими кристаллами снега. У меня очень замёрзли руки и ноги. На нары лег не раздеваясь. Снаружи кто-то резким движением дёрнул дверь, и взвизгнув как поросёнок, она закрылась. Стало темно. Поехали...
   Двое суток, находясь в холодном вагоне, мы дурачились, рассказывали анекдоты, справляли малую нужду на ходу через открытую дверь, а на остановках пытались добыть что-нибудь спиртное для внутреннего согрева. На третье утро нашего передвижения по бесчисленным станциям и полустанкам я проснулся от тёплого ветра. Двое ребят курили у открытой двери, и в её проеме мелькали телеграфные столбы и бесконечная, бесснежная, степь. Изредка появлялись будки путевых обходчиков, отары овец и верблюды. Стало понятно, что наш эшелон уже где-то на юге, и мы приближаемся к полигону на котором проводятся испытания и учебные стрельбы ракетчиков противовоздушной обороны.
   Первое, что бросилось в глаза на полигоне это большое количество африканцев. Среди них были и почти белые и смуглые и иссиня чёрные. Жили они в отдельных казармах, питались в отдельной столовой с официантами, скатертями и столовыми приборами. Одеты были в тёплые чёрные куртки и кожаные шапки-ушанки которые завязывали тесёмками на подбородке. Глядя на них мы ощущали себя иссиня черными, а их белыми людьми. Очень забавно было смотреть как они маршируют строем, притопывая и выкрикивая какие-то речёвки. Мы в строю машем руками вправо-влево, а они поднимают руки вверх-вниз. На руках у них были одеты наши зелёные армейские рукавицы с двумя пальцами. Когда на фоне чёрных курток и лиц эти рукавицы поднимались вверх, то их строй казался каким- то мифическим чудовищем с клешнями. В курилке мы пробовали с ними общаться и оказалось, что они неплохо понимают и разговаривают по-русски.
   Полигон Ашулук стал для нас хорошей школой. Новые радиостанции отличались от тех, что мы имели в своих воинских частях поэтому надо было освоить работу с новыми блоками, научиться быстро разворачивать и сворачивать антенны, работать с генераторами электропитания. Поскольку, основным личным оружием в ПВО был карабин СКС, а нам предполагалось выдать автоматы Калашникова, то мы изучали его устройство и ходили на стрельбы. Попутно нас учили стрелять из зенитного пулемёта и гранатомёта. Стреляли по кабине от старого автомобиля и мне очень понравились дырки которые он прожигал с двух сторон. Не обошлось без происшествия. Одна из гранат взорвалась недалеко от стрелка, но все обошлось слегка посеченным лицом от выстрела.
   Перед дивизионами стояла задача обкатать и опробовать свою новую технику в условиях приближенных к боевым, с реальным поиском и уничтожением воздушных целей, а наша задача обеспечить их надёжной связью. В один из дней состоялось такое учение и мы впервые увидели и услышали как стартуют и поражают цели наши ракеты. После пуска они выписывали такие чудеса маневрирования, что душу распирало от гордости за страну, за конструкторов и за свою причастность служить с этим чудом техники.
   23 февраля произошел забавный казус. Как всегда, торжественное собрание с докладом, вручение грамот, приветствия иностранных гостей, приказы о присвоении новых званий. Мне тоже присвоили сержантское звание и теперь я лишен удовольствия, среди своих ребят, называться капралом. Африканцы приготовили концерт художественной самодеятельности. Они пели и плясали, а я не сводил взгляда с их фирменной электрогитары, поскольку, свою первую электрогитару я делал сам, и её форму выбирал ориентируясь на фотографии из журналов. Запомнилась в их исполнении, популярная, тогда, во всем мире, "Песенка велосипедиста". В финале концерта все его участники построились на сцене и стали тожественно петь какую-то песню в которой рефреном звучали знакомые нам русские слова: "бляди, бляди, бляди". Африканцы, присутствовавшие в зале встали. Наши начальствующие лица вытянулись и стали вертеть головами по залу в поисках переводчика, а когда артисты закончили песню, солдатская галёрка устроила им бурные аплодисменты. Соскучились по своим... После концерта кино. Видимо, для того, чтобы показать иностранцам, как надо воевать, наше начальство решило показать им прекрасный документальный фильм "Битва за Днепр". Теперь, после окончания фильма, они устроили бурные аплодисменты. На том и разошлись. Офицеры группками пошли к своим, спиртосодержащим заначкам, а мы строем к праздничному компоту и весёлому обсуждению "блядского" концерта. Позже выяснилось, что это слова из египетского государственного гимна.
   В конце февраля мы снова грузим свою технику на железнодорожный состав и отправляемся неизвестно куда. На этот раз едем в плацкартных вагонах. Оказалось, что в нашем взводе есть гитара и мы коротаем свой путь под нехитрую песенку "Ты не пришла-ла-ла-ла" Проехали Волгоград, потом стали появляться станции с украинскими названиями. Когда вечером мы остановились в Донецке мое сердце радостно забилось. Появилась возможность того, что наш поезд проследует через мой родной Никополь и я увижу свой поселок и даже свой дом, поскольку, он стоит недалеко от железной дороги. Лёжа на второй полке я вглядывался в темноту, пытаясь разглядеть названия станций и определить направление нашего движения. Ничего знакомого не попадалось. Поезд шел так, как будто спешить ему было некуда. За окном мелькали то столбы, то фонари. Утром мы остановились на станции Снегирёвка. Это первое знакомое мне название, поскольку, мой друг Вася Шакшуев был родом из неё и я знал, что это уже Николаевская область. Где-то близко был Херсон, куда я ездил поступать в мореходку, а Никополь мы объехали стороной, по другой железнодорожной ветке. Не повезло. Душу грело то, что мы едем на юг, а значит, Одесса и белый пароход уже где-то близко. Я и не подозревал, что он уже совсем рядом. Через какое-то время в пути показался город Николаев и наш состав загнали в порт. У причала стоял обыкновенный корабль с красной ватерлинией, чёрным корпусом и белой надстройкой с надписью "Роза Люксембург". Пассажирской палубы на нем не было. Рухнула моя мечта о белом пароходе. Ну, что же? Пусть будет так. Все-таки это лучше, чем покрытый белой изморозью товарный вагон. Некоторое время я ещё тешил себя мыслью, что возможно, подойдет другой корабль, но он так и не появился. Нам приказано демонтировать с автомобилей печки-буржуйки и сдать их на склад. Это означало, что дальнейший наш путь лежит в южные страны и нас ждет много экзотических мест и интересных приключений. Наступил первый день весны. Сырой ветер дул с Буга и раскачивал грузовую сеть подъёмного крана. Началась погрузка огромного количества техники, ящиков с оборудованием, провиантом и боеприпасами. Я не могу подобрать подходящего слова, чтобы выразить степень усталости, которую мы испытали за время погрузки. К обеду второго марта она закончилась, и мы наспех, приняв душ, пошли получать гражданские костюмы и строиться у корабля. Офицер, со списком в руках, выкрикивал наши фамилии и мы по одному стали подниматься на борт.
   Странная штука судьба. От берегов Днепра я ушел в армию и, сделав огромную петлю через, почти, пол страны, снова оказался около его вод. Все, что связано с первыми детскими воспоминаниями моей жизни, связано с этой рекой. Наш огород выходил к днепровскому берегу, и там где он заканчивался небольшим обрывом, начинался огромный, заливаемый в половодье луг, с вербами, усеянными гнёздами ремезов, а дальше начинался Днепр с зарослями камыша и острыми стеблями осоки. Здесь мой старший брат ходил по берегу с корзиной без дна, накрывал ею рыбу в прибрежной траве, и бросал мне на берег. Я собирал в кучку скользких язей и линей, а к вьюнам подходить боялся, поскольку, однажды, брат выбросил не берег гадюку, приняв её за вьюна. На лугу со сверстниками мы плели венки из цветов, выуживали из норок, при помощи шарика смолы на ниточке, пауков с крестами на спине, и драпали в сторону солнца, завидев змею медянку, так как, слышали от взрослых, что против солнца она ничего не видит. Потом это райское место, именуемое в старину Великим Лугом, затопило Каховское водохранилище и я часами просиживал на берегу, наблюдая за проходящими мимо баржами и пароходами, мечтая оказаться в них и посмотреть места за которыми, меняя свои очертания, они скрывались. И вот пароход подан, очертания его четкие, маршрут засекречен. Из глубины сознания всплыла мнительная звёздочка с вопросом: - А может не зря судьба снова привела к Днепру? Может она дает мне возможность не только осуществить детскую мечту, но и проститься с родной рекой навсегда? С высоты палубы корабля бросаю прощальный взгляд на широкий лиман Николаевского порта и спускаюсь в кормовой трюм. Там картина маслом.
   К корпусу судна по периметру прикреплены два этажа нар из не струганых досок. Среди свежих опилок валяются тюки с новыми одеялами, простынями, матрасами и подушками. Посредине трюма , на конструкции из уголкового профиля, красуется батарея умывальников. Антураж явно не соответствовал нашему дефиле, хотя и не в белых, но всё-таки новеньких импортных пальто и костюмах.
   Под песню "Как провожают пароходы" корабль отходит от причала и по трюму замелькали наши белые рубашки. Начинаем убирать опилки, обрезки досок и готовить себе спальные места. Вскоре начался митинг. Говорили о высоком, доверии, оказанном нам правительством, об интернациональном долге, о высокой ответственности при выполнении важного задания. На простой вопрос: - Куда мы направляемся? - никто ответить не мог, но намекали, что там жарко и сухо. Подходящий климат был в Австралии, но там в нашей ПВО никто не нуждался. (Позже, один офицер писал в своих воспоминаниях, что все было так засекречено, что даже капитан не знал маршрута и вел корабль, вскрывая поочерёдно, секретные пакеты с указаниями дальнейшего маршрута.) Слушая, очередного выступающего, я обводил взглядом трюм и тут до меня дошло самое неприятное; в трюме не было ни одного иллюминатора, и во время плавания, я так и не увижу ни берег Африки, ни свой заветный Мадагаскар. Хотя, если, намёк на жаркий и сухой климат оправдается, то скорее всего нас ждет, воюющий с Израилем, Египет. Там обстановка сложилась не в пользу египтян и их лидера Героя Советского Союза Гамаля Абдель Насера. Пока было светло мы ещё гуляли по палубе корабля, обозревая широкий Днепровско-Бугский лиман. С наступлением темноты трюмную палубу закрыли и теперь на палубу можно было попасть только по вертикальной лестнице с маленьким люком наверху. Возле лестницы поставили дежурить офицеров и началось режимное плавание.
   Чёрное море встретило нас неприветливо. Корабль кренился то вправо, то влево, волны хлестали по корпусу, за бортом свистел ветер. Некоторым стало плохо. По трюму распространился неприятный запах и зашлёпали клапана умывальников.
   На следующий день нескольких солдат отправили в наряд на камбуз. И вот, парень из нашего взвода вернулся с вахты, и закатывая блестящие от восторга глаза, стал рассказывать: - Ребята, Стамбул, Босфор, мечети, минареты, повсюду огни реклам, шикарные машины... Когда он говорил о рекламе и машинах у него перехватывало дыхание и мы с завистью смотрели на него, как на человека, увидевшего живым Ленина. Слух о том, что он видел Стамбул быстро распространился по трюму и его наперебой стали приглашать к себе на нары. Он переходил от одной группы к другой, снова закатывал глаза, а я повторял за ним: - Стамбул, Босфор, мечети, минареты, огни реклам, - затем обводил взглядом полумрак нашего трюма и укорял себя за то, что не пошел добровольно в этот наряд.
   4 марта 1970 г.
   Средиземное море. Переваливаясь с борта на борт сухогруз "Роза Люксембург" методично взбирается на очередную волну и стремительно падает вниз. Раздается мощный шлепок кормы о воду и все в тысячный раз повторяется сначала. Уже двое суток мы лежим, на нарах в грузовом трюме, борясь с морской болезнью. Люди мы сухопутные, поэтому слова штормит и тошнит, для нас, имеют одинаковый смысл. Пока лежишь - терпимо, но как только поднимешь голову, сразу подкатывает тошнота. Макароны по-флотски, которыми нас кормят, так и норовят покинуть наши молодые организмы. В трюме как в лесу: мрачно, сыро, холодно, тревожно.
   Мы - это солдаты и офицеры ПВО, которые направляются "для оказания братской интернациональной помощи народу, живущему в жарком и сухом климате". Так официально звучит цель нашей командировки. Кто этот народ и где находится его благодатная земля, мы не знаем. Понятно только то, что братский народ соберет свой урожай, выращенный в сухом климате и без нас. Наша специальность сбивать самолёты. Ходили слухи о том, что мы направляемся в Египет, который уже третий год воюет с Израилем, но официально это никто не подтверждал. Все было покрыто пеленой таинственности. Мол, приплывете, тогда и узнаете. Плывем как на пороховой бочке, так как в нижнем под нами трюме находится наше вооружение. Зато на верхней палубе настоящая выставка мирной автомобильной промышленности СССР. Наверх нас выпускают по одному и всего на пять минут. За это время надо успеть покурить, подышать свежим воздухом и получить незабываемые ощущения в корабельном гальюне во время шторма. Особые требования к курению. Курим под специальным навесом, окурки бросаем в бочку и закрываем её крышкой. Такой режим связан с тем, что все советские суда в Средиземном море находятся под усиленным контролем американской авиации и флота. Их самолёты на малой высоте проносятся над нашими судами и ведут фотосъёмку. . Если, вдруг, кому-то вздумается сделать досмотр нашего судна, то по легенде нашего командования мы спортсмены. В порту города Николаева нас одели в новенькие гражданские костюмы и снабдили спортивными трико. Для достижения высоких спортивных результатов всем выдали месячный паёк махорочных сигарет "Северные", которые мы окрестили "термоядерными". В понимании советских людей мы может и соответствовали существовавшему в то время лозунгу, что в спорте главное не победа, а участие, но "спортсмены" в трюме сухогруза, да ещё и на нарах! Это был перебор. Ценность каждой легенды состоит в её правдоподобии. Наша легенда выглядела легкомысленно. Что касается задачи, поставленной перед нами правительством, то здесь нам необходимо было не только поучаствовать, но и достичь победного результата.
  
   5 марта 1970г. Шторм, утих и на смену ему, пришла духота. Чувствовалось, что мы уже вошли в тёплые воды. Вскоре корабельные машины остановились, и наступила полная неизвестности тишина. Сидим, вслушиваемся в редкие звуки, доносящиеся с палубы, и гадаем: то ли корабль остановлен для досмотра, то ли мы уже приплыли. Примерно через час кто-то из командиров спустился к нам в трюм и сообщил, что мы стоим, на рейде египетского порта Александрия и как только стемнеет, будем причаливать к берегу. Свершилось, значит, все-таки слухи оправдались, и судьба забросила нас в Египет. До вечера было ещё далеко, солнце пекло, корпус корабля нагревался, духота в трюме усиливалась. С одной стороны было такое ощущение, что мы находимся внутри огромного утюга, а с другой стороны внутри троянского коня. Было как-то странно от того, что корабль, носящий имя еврейской женщины Розы Люксембург привез в своём трюме солдат для борьбы с еврейским государством. Вот уж действительно "нам не дано предугадать, как имя наше отзовётся". Служить в условиях жаркого климата мы согласились добровольно, поэтому никто не ныл. Было нетерпение. Всем хотелось поскорее увидеть эту загадочную Африку с её слонами, бегемотами и речкой Лимпопо. Дождались. Заскрипели, раздвижные люки нашего трюма и в его проёмах, показалось звёздное небо. Наша роль спортсменов на этом заканчивалась, и теперь нам предстояло сыграть роль туристов. Переодеваемся в новенькие костюмы, белые рубашки, галстуки. Солдаты надевают на головы береты, а офицеры шляпы. Это условные знаки, разделяющие нас на командиров и подчинённых. Молодые, модные, красивые, все в одинаковых беретах и с одинаковыми чемоданами мы медленно спускаемся по трапу корабля, жадно вдыхая воздух, насыщенный запахом рыбы и швартовых канатов. Когда, мы отплывали из Николаева, там было ветрено, сыро и холодно, а здесь настоящее лето. Ещё мгновение и под ногами оказывается слегка покачивающаяся твердь. Египет! Сколько раз в детстве я бывал здесь вместе с героями книг и вот она настоящая земля фараонов, Цезаря и Клеопатры земля сфинксов и пирамид, земля древнейшей цивилизации человечества.
   Вместо музыки и девушек с цветами нас встречают серьёзные темнокожие, усатые дядьки и ведут в длинный металлический ангар, где уже собрались высокопоставленные наши и египетские военные начальники. Митингуем через переводчика. Они, заверяют нас в дружбе, а мы обещаем, с честью выполнить свой интернациональный долг перед братским народом. Затем нам снова предлагают переодеться, но теперь уже в форму египетской национальной армии. Очень жаль, что наша роль туристов оказалась такой короткой. Побывав, всего час в гражданском костюме мы снова должны были стать солдатами. На длинных стеллажах лежали мешки с египетской формой. Возле каждой кучки была табличка с указанием размера. В школе нам говорили, что символы наших цифр заимствованы у арабов, но то, что было, изображено на этих табличках для нас оказалось, неразгаданным ребусом. Берем мешки наугад и начинаем изучать и примерять на себя их содержимое. Судя по тому, что в комплект одежды входили лёгкий свитер, и шинель похожая на наше осеннее приталенное пальто стало понятно, что в Африке тоже бывает холодно. То, что больше всего поразило нас в экипировке египетского солдата так это ботинки с голенищами до колен и больше десятка белых трусов. Переодевание выглядело пристойно до тех пор, пока каждый был занят сам собой, но как только мы оделись, и посмотрели, друг на друга ангар превратился, в комнату смеха. Позабыв, про высокие честь и достоинство советского воина, мы истерически хохотали, показывая пальцами, друг на друга. Форма так преобразила нас, что мы перестали узнавать своих товарищей. Кепка с длиннющим козырьком и ботинки с голенищами до колен никак не соответствовали нашим размерам и нашему представлению о военной форме. Со временем все это мы подошьём и привыкнем, а пока выглядим так нелепо, что смеются даже арабы. Чтобы отличить солдата от офицера солдаты заправили куртки в брюки, а офицеры свои куртки носят навыпуск. Погоны у всех чистые, без знаков различия.
   6 марта. Двое суток в порту города Николаева мы загружали наш корабль. Теперь за одну ночь надо было выгрузить технику, сотни тяжёлых ящиков с аппаратурой и вооружением, а также мешки с мукой, крупой и прочим провиантом. Работаем вместе с арабскими докерами и выучили одно арабское слово, которое по звучанию и по смыслу очень похоже на русское слово. Когда грузовая сеть наполняется и готова к подъёму краном, мы говорим "хорош", а арабы говорили "халас". Работа была очень тяжёлой. Всю ночь и половину следующего дня мы провели в трюмах, перетаскивая ящики и мешки. Полный "халас" с разгрузкой судна наступил только к обеду. Водителям дали три часа на отдых, а остальных бросили на погрузку оборудования в автомобили. Когда все работы были закончены, я пошёл к пирсу искать точку для обозрения панорамы порта. Все тело ныло от усталости, но очень хотелось посмотреть на места, где бывали когда-то Александр Македонский, Цезарь, Наполеон. Где-то здесь стояло чудо света - Александрийский маяк. Никогда в своей жизни я не уставал, так как в эту ночь и никогда ещё судьба не заносила меня так далеко от своего дома. Стоя у самой кромки африканского материка, я курил махорочную сигарету и пытался вспомнить содержание фильма, который видел в детстве. Фильм назывался "Вдали от Родины". Родина осталась за морями и горами, Александрийский маяк покоился где-то в море, следы от сандалий Цезаря и Македонского давно закатаны в бетон и асфальт. Может быть, где-то здесь, прежде чем двинуть своё войско на Каир, стоял Наполеон и бросал свой прощальный взгляд, в море, надеясь в подзорную трубу увидеть берег Франции. Пора и мне. Наши автомобили начинают строиться в колонну. Египетский поход начинается. Наполеон хотел завоевать, покорить, насадить своё понимание просвещения и прославить себя. Перед нами поставлена благородная задача - не вмешиваясь во внутренние дела защитить эту страну от бомбардировок Израиля. На египетской земле мы первые из нашей дивизии ПВО. В основном это технические службы и подразделения командных пунктов. Дивизионы прибудут на других судах.
   В сопровождении зенитных самоходных установок "Шилка" наша колонна едет по городу основанном Александром Македонским. Прохожие останавливаются и смотрят нам вслед, дети бегут за нашими автомобилями, а мы жадно вглядываемся в незнакомую цивилизацию. Никаких признаков того, что здесь идёт война не видно. Город живет обычной мирной жизнью. Красивые дома, работают магазины, на дороге полно шикарных машин. Мужчины одеты в белые балахоны, а женщины в длинные чёрные платья. Последнее обстоятельство нас огорчает. Хотелось бы увидеть их в мини юбках. За городом наш путь лежит по узкой дороге в высоких камышовых зарослях. Смотрим по сторонам, надеясь увидеть знаменитых нильских крокодилов. Крокодилов нет, а вот люди в этих камышах живут. После шикарной Александрии нищета людей живущих в камышах впечатляет ещё больше. Ведь камыши это оазис для жизни лягушкам и змеям. Несчастные люди! Какая нужда загнала их в этот гадючник? С удовольствием отмечаем, что у нас в Союзе такой нищеты нет. Вечером выехали на простор с ярко зелёными полями и пальмами. В лучах, заходящего солнца этот пейзаж смотрелся очень экзотично. Делаем остановку. "Шилки" приготовились к бою и ощетинились своими радарами и пулемётами в небо, а мы готовимся перекусить сухим пайком. Что там Аллах послал в рацион египетского солдата? Много консервных баночек. Они красивые, но несъедобные. Как довести их до съедобного состояния, мы не знаем. Обошлись чем-то похожим на вкус ананасового сока. Ужин не удался. Неподалёку феллах с женой и ребёнком пашут землю. Относим им все нераспечатанные банки. Семейство угодливо кланяется и повторяет "шукран, шукран". Догадываемся, что это наше "спасибо". Быстро темнеет и дальше наш путь лежит по пустыне. Куда едем, нам не говорят. То одна, то другая машина застревает в песке. Где на буксире где на руках вытаскиваем их из песочного плена и гоним вперёд. Колонна сильно растянулась. Командиры произносят только две команды "давай, давай и быстрей, быстрей". Даем из последних сил, так как есть вероятность того, что нас могут разбомбить на марше. На рассвете показались какие-то строения. Это аэродром Каир-Вест - наша будущая база и дом на целых пятнадцать месяцев. Так прошла вторая напряжённая и бессонная ночь. 7 марта. Каир-Вест. Нас здесь не ждали. Командиры решают организационные вопросы с руководством аэродрома, а мы стелем на песок маскировочную сеть и, падая от усталости, начинаем дремать. Вздрагиваю от душераздирающего крика. Открываю глаза и вижу араба в военной форме, стоящего на невысокой деревянной вышке с протянутыми к небу руками. Он так жалостно и громко взывал, что я всерьёз стал посматривать в ту сторону, куда он протягивал руки. На фоне чистого неба там белело маленькое облачко. Мне казалось, что кто-то обязательно должен спуститься с этого облачка и успокоить его. Под вышкой несколько человек молятся, а рядом двое курят и смеются над молящимися солдатами. Вера дело святое, но из-за прерванного сна и я с трудом подавляю в себе богохульника. Солнце уже показалось на горизонте, и от утреннего конденсата песок подо мной стал сырым, а уставшее тело чувствовало себя медузой выброшенной на берег. Ковыляю в кабину своей радиостанции с надеждой подремать сидя. Надежда оказалась ненадёжной. Поступил приказ разгружать из машин великое множество тяжёлых ящиков.
   Начинаем вооружаться. Получаем новенькие автоматы, пулемёты, патроны. Набиваем магазины, чередуя простые, бронебойные и трассирующие пули. На каждого бойца приходится по 120 патронов. Подсумки с патронами становятся тяжёлыми, бьют по бёдрам и подчёркивают наши отощавшие животы. Подвозят двухъярусные кровати, сваренные из уголкового профиля, столы, постельные принадлежности. Жить пока будем в железобетонных ангарах для укрытия самолётов. Делаем в них уборку. Метём, скребем, ставим кровати, предвкушая отдых. Под вечер, когда долгожданный сон был близок, случились очень неприятные события. Сначала пришёл командир взвода и назначил мой расчёт в караул. Услышав это, я долго не мог прийти в себя, поскольку, мозг автоматически переключился на поиск полного собрания не нормативной лексики в адрес взводного. Затем действительно хотелось кричать: "Караул! За спиной двое суток рабского труда без сна и пищи, а мой расчёт это только я и водитель. Мы можем не выдержать третьей бессонной ночи". Приказы не обсуждаются. Придя в себя, я сказал: "Есть" и посмотрел на своих товарищей - они были такие же уставшие как и я. Просто мне очень не повезло. Едва, всуяхпомянутый командир взвода, растворился в сумерках, как на смену ему пришёл офицер из штаба. Он сообщил нам о том, что руководство Израиля уже знает о нашем присутствии в Египте и обещает предоставить в ООН пленного советского солдата в качестве доказательства того, что Советский Союз вмешивается своими вооружёнными силами в арабо-израильский конфликт. Выходит, что их спецслужбы сработали хорошо, несмотря на наши маскарады. А, если, учесть то, что в декабре они прилетели на вертолёте в Египет, перестреляли охрану и утащили целую радиолокационную станцию вместе с операторами, то у кого-то из нас, действительно, появился серьёзный шанс посмотреть Нью-Йорк. Начинаю готовиться к караульной службе. Осматриваю прилегающую местность. Наш ангар крайний. Дальше пустыня. Самым уязвимым местом оказался люк запасного выхода расположенный наверху ангара. Достаточно опустить в него одну гранату и бери нас "тёпленькими" сколько захочешь. Собираю жестяные перегородки от наших кроватей, пустые консервные банки. Расставляю, развешиваю их на подходе к ангару с таким расчётом, чтобы малейшее прикосновение к ним вызывало грохот. Запасной люк замаскировал песком. Машины загнали в ангар, а главный вход закрыли раздвижными бетонными блоками на рельсовых тележках. Справа и слева между ними оставались незащищённые проёмы сантиметров по семьдесят. Караульную ночь делим на двоих. Пост устраиваю под автомобилем. Ставлю пулемёт, раскладываю магазины с патронами. Судя потому, как наши ребята раскладывают у своих кроватей автоматы, ножи, патроны понимаю, что в Нью-Йорк никто не хочет и в плен сдаваться не собирается. Погасили свет. В ангаре стало тихо и темно, как в гробнице фараона. По затаённому дыханию понятно - никто не спит, но продолжалось это всего несколько минут. Усталость скосила ребят, и вскоре ангар наполнился звуками характерными для спящей солдатской казармы.
   Я лежал под автомобилем, держа на прицеле свободные проёмы на входе и анализируя каждый звук. Время тянулось медленно. Хрустальная мечта о сне рассыпалась от одной мысли, что от меня, возможно, зависит жизнь целого взвода. Я пристально вглядывался в темноту и иногда, там мерещились какие-то силуэты. Пальцы автоматически ложились то на спусковой курок, то на предохранитель пулемёта. Мне, атеисту, стыдно было просить у Бога, чтобы эта ночь прошла спокойно, но я согласен был взвыть не хуже того араба на вышке, только бы в эту ночь ничего не случилось. Даже один рикошет от случайного выстрела мог наделать много бед, а если, начнётся пальба, то у нас вообще нет никаких шансов на выживание. В железобетонном мешке мы все погибнем от собственных трассирующих и бронебойных пуль.
   После полуночи у входа звякнула одна жестянка, затем вторая. Послышались подозрительные шорохи, и вроде кто-то пробежал вкрадчивыми шагами. С грохотом упала на бетон перегородка от кровати. У меня очень громко и быстро застучало сердечко, а глаза буквально выскакивали из орбит, пытаясь хоть что-то разглядеть в темноте. Мрак. Затем все одновременно загремело, и мелко застучало по обрывкам бумаги. Я понял, что это поднявшийся ветер швыряет песком и разрушает мою сигнализацию. Перемудрил. Выделить на слух приближение кого-нибудь уже было бесполезно. Ветер то затихал, то снова усиливался. Жестянки звякали и брякали. Глаза напряжённо вглядывались во тьму, а пальцы гладили прохладную сталь спускового курка.
   Кто-то из ребят проснулся с желанием пустить струю влаги на пересохший песок. Разминая, по пути задеревеневшее от неподвижности тело, с пулемётом наперевес сопровождаю его за пределы ангара, осматриваюсь. "Тёмная ночь только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают". Вместо проводов там была колючая проволока с застрявшими в ней шуршащими бумажками, а ночь действительно была тёмной, звезды тусклыми, и с нами ничего не случилось. Все как в песне. 8 марта. Каир-Вест. Прощай цвет хаки наших автомобилей. Маскируемся под местный ландшафт. Ребята спорят, подбирая нужный колер. Я дальтоник, поэтому в спор не вмешиваюсь. Мне тоже хочется быть незаметным с высоты полёта самолёта только, сколько нас не маскируй, а уши наших антенн все равно будут торчать, и их никуда не спрячешь. О том, что маскировка здесь важна, мы убедились, когда подходили к истребителям МИГ-21 и с удивлением обнаруживали, что это фанерные макеты. Машин много, краски мало, растворителя нет. Распылитель один на всех, да и тот все время засоряется. Красим по очереди, подгоняя друг друга. Руки по локти в "местном ландшафте". Ветром краску брызгает на лицо, волосы и новую форму одежды. Отмываемся бензином. Так в будничных заботах проходит ещё один день.
   Заработала наша кухня. На ужин привезли гречневую кашу с мясом и соусом. После макарон на корабле и местных консервов это была царская трапеза. Сидим на пригорке вокруг транзисторного приёмника настроенного на радиостанцию "Маяк". Диктор объявил концерт по заявкам. Радиослушатель просил исполнить песню "Как много девушек хороших". Пел Леонид Утёсов. Ребята ложками стучать перестали, притихли. В круговороте событий мы потерялись во времени, и вот до нас дошло, что сегодня праздничный день 8 марта и где-то там, далеко наши мамы, жены, невесты так и не дождались наших поздравлений. С праздником вас, дорогие, родные, любимые! " И каждый думал о своей, припомнив ту весну. И каждый знал - дорога к ней ведет через войну" После ужина закурили. Под родные песни и "термоядерный" дым махорочных сигарет оказался сладок и приятен. Все-таки дым, теперь уже очень далёкого, отечества. 9-12 марта. Каир-Вест. За аэродромом нам выделили участок пустыни, где будет располагаться позиция нашего радиорелейного взвода. Место унылое: камни, песок, редкие кустики сухих колючек. Зато отсюда хорошо видно, как взлетают и идут на посадку истребители. Нам необходимо обозначить места, где будут располагаться наши радиостанции. Мерим рулеткой песок, пытаемся вбить колышки в нужные места. Колышки ломаются. Под небольшим слоем песка камни. Камни гладкие, отполированные. Наверное, когда-то очень давно здесь было море. Складываем из них холмики и таким образом отмечаем нужное место. Здесь состоялось наше первое знакомство со скорпионами. Одного убили и внимательно осмотрели его жало с тёмным пузырьком яда. Попадаются маленькие почти прозрачные, а есть и крупные экземпляры. Их угрожающе поднятые хвосты с похожим на крючок жалом видны издалека. Бегают очень быстро поэтому ходить начинаем осторожно, вглядываясь себе под ноги. Высокие голенища наших ботинок уже не кажутся смешными. Хорошие ботинки.
   Подъехал бульдозер, начал рыть первое укрытие для радиостанции. Иностранной техники подобного рода мы никогда не видели, поэтому с интересом смотрим, как "Катерпиллер" сдирает слой за слоем песок с камнем. После одного из заездов из отвала вываливается кусок змеи. На душе стало муторно. От мысли о предстоящей жизни вместе со змеями и скорпионами стадо мурашек протопало по спине и спряталось в волосах. Чубчик зашевелился, напрягся, вздыбился. Хорошо, что я не кудрявый. Под вечер возвращаемся к ангарам. Наш "ЗИЛ" набирает скорость, пытаясь преодолеть бархан и благополучно, зарывается в песок. Сколько мы не пытались его раскачать - все бесполезно. Кто-то предложил расстелить перед колёсами маскировочную сеть. Так и сделали. В одно мгновение вся сеть намоталась на карданный вал так туго, что двигатель заглох. В темноте, лёжа под машиной, тупыми штык-ножами мы часа полтора пилили её на кусочки. Песок с сети сыпался в рот и глаза, но другого выхода не было. Подъехав к своему ангару, обнаружили, что он пуст. Теперь все подразделения командного пункта нашей бригады будут спать в одном ангаре, а чтобы в случае экстремальной ситуации мы не перестреляли друг друга, освещение выключаться не будет. Часового посадили на видном месте, чтобы он исполнял роль живой мишени. Каждое наше действие становится известным израильскому руководству. Пошли слухи о наличии агентов Израиля среди арабов, служащих на Каир-Весте. Командиры требуют от нас, чтобы мы по одному не ходили и с оружием не расставались, поскольку, восток дело не только тонкое, но и коварное. Если, не дай бог, кого-нибудь возьмут в плен, будет большой международный скандал. Мы внимаем словам командиров и постоянно находимся в психологическом напряжении. Никто не хочет оказаться в позорном состоянии "языка". 14 марта. Из Союза уже пошли суда с нашими дивизионами. Наша задача помочь им развернуться и стать на боевое дежурство. Вопрос стоит ребром: сумеем вовремя развернуться, значит, у нас будет защита, и будем жить, а не сумеем, может произойти самое худшее. Сегодня ночью из Александрии должен прибыть дивизион и стать на боевое дежурство возле аэродрома Каир-Вест. Мне приказано установить с ним радиосвязь и первым обжить нашу позицию со скорпионами да змеями. До наступления темноты приехали на позицию и развернули радиостанцию, стоим в дежурном режиме. Вокруг ни души. Закрылись в кабине, играем в карты, жуем трофейные апельсины. Метрах в десяти монотонно тарахтит двигатель генератора. Часа в три ночи он, вдруг, заглох. Выходить из освещённой кабины во тьму египетскую страшновато, а надо. Кто его знает, что там за дверью и почему перестал работать генератор. Погасили свет, чтобы глаза привыкли к темноте. Направив, автоматы в разные стороны идём к двигателю. Завели с первой попытки. Только закрылись в кабине, как он снова заглох. Тревожно переглянулись и снова пошли, сняв автоматы с предохранителей. Оказалось, что в баке закончился бензин. Пока водитель пополняет бак, смотрю на небо: "Ночь тиха, пустыня внемлет богу, и звезда со звездою говорит". Красиво сказано! А ведь Лермонтов никогда не был в пустыне. В пятом часу утра прозвучал вызов по радио - дивизион прибыл. Прощай лирика. Начинается боевое дежурство. Я - связующее звено между зенитным дивизионом и командным пунктом бригады. Контролирую качество связи, вслушиваюсь в переговоры. Обычно это данные о воздушной обстановке, высота, дальность, скорость самолётов, находящихся в зоне действия радиолокационной станции. Воздушная обстановка оказалась удручающей из-за не стыковки нашей и арабской системы опознавания самолётов "Я - свой". На КП дежурили одновременно наши и арабские офицеры. Как они общались между собой без переводчика, и по каким параметрам отличали свой самолёт от чужого, я не знаю. Объявили готовность номер один. Связь прекрасная. Обнаружена одиночная цель, идущая по направлению к нашему аэродрому. Вот она уже совсем близко. В наушники мне хорошо слышно все, что происходит на командном пункте. По тревожным голосам и окрикам чувствую, как назревает баталия. На всякий случай всовываю босые ноги в ботинки. В голове проносится мысль о том, что ботинки надо было подписать. Ведь это единственный предмет, который может уцелеть и возвратиться в мой родной Никополь при неблагоприятном исходе боя. Слышу выстрел стартующей ракеты. Выбегаю из кабины и вижу, штурмовик ИЛ-28, а на встречу ему мчится наша ракета. Вслед за ней стартует ещё одна. От взрыва первой он потерял скорость, задрал нос кверху, а от второй закачался и полетел к земле. Я много раз видел в кино, как с воем падают и взрываются подбитые самолёты. Перед моими глазами все было иначе. В полной тишине самолёт падал и тянул за собой шлейф не очень густого чёрного дыма. На месте падения образовалось большое облако пыли, был грохот, но взрыва не было. "Фантом касура! Фантом касура!" радостно приплясывая, кричали арабы. Увы, но это был не "фантом". Все члены арабского экипажа погибли, и наша первая баталия закончилась победным конфузом. Я плохо помню дальнейшую череду дат и событий. Спустя всего несколько дней поступит приказ, согласно которому все самолёты, летящие ниже шести километров и ближе двадцати пяти, считать самолётами противника и уничтожать. В Александрии под этот приказ попадет пассажирский самолёт АН-24. Его подобьют из переносного зенитного комплекса "Стрела". К счастью все закончится благополучно и никто не пострадает. На головы некоторых офицеров причастных к этим событиям обрушатся громы и молнии из Москвы. Однако вскоре соберутся вместе капризные госпожи Удача, Фортуна и Судьба-злодейка. Именно командирам дивизионов, подбившим свои самолёты, будет присвоено звание Героя Советского Союза. Но уже за другие подвиги. После этого мы стали изучать силуэты и вооружение таких самолётов как "фантом", "мираж", "скайхок". Американцы уже применяли во Вьетнаме ракеты, идущие на луч радиостанции или радиолокатора. Не исключалась возможность того, что эти ракеты уже поставлены и в Израиль. Арабское руководство отнеслось к нашим конфузам спокойно. Для них главным было то, что мы боеспособны. Узнали об этом и в Израиле. Принцип - бей своих, чтоб чужие боялись, сработал. Там уже никто не сомневался в серьёзности наших намерений. Дивизионы один за другим прибывали в Александрию и по ночам уходили на защиту Каира, Асуана, военных объектов, крупных промышленных предприятий. Резко возросла интенсивность полётов израильской авиации. Подлётное время из зоны Суэцкого канала составляло всего 4-5 минут. Они летали на разных высотах, ставили электронные помехи, но в зону поражения наших дивизионов не заходили. Шла война нервов и от этого страдали наши желудки. Как только начнём обедать, так обязательно прозвучит сигнал "тревога". Расчёты наших радиостанций не были укомплектованы специалистами для круглосуточного дежурства, поэтому спали и ели мы на своих рабочих местах. Температура воздуха в кабине упиралась в потолок 50 градусов, песочная пыль проникала даже в герметичные блоки аппаратуры, развелось огромное количество наглейших мух. И тут сработало местное биологическое оружие - малярия, желтуха, дизентерия. Грязная вода сделала своё грязное дело. Дизентерией переболели все. Трудно подобрать слова для описания столь деликатного заболевания, однако, пользуясь военной терминологией можно сказать так - была перестрелка, была канонада и по всей линии фронта шли упорные, ожесточённые бои. "Здесь птицы не поют, деревья не растут, и только мы плечом к плечу врастаем в землю тут". Зарываемся в песок. Вблизи радиостанций нам построили землянки для проживания. В вырытые ямы установили металлические клетки, обложили их мешками с песком и зарыли сверху бульдозером. Каждая землянка рассчитана на четырёх человек, но спать в ней чаще всего приходилось по одному, так как остальные в это время были на службе. Скорпионы не любят солнца и стараются спрятаться в тень под обрывки бумаги, доски и прочий хлам. Построенные нам землянки оказались для них элитным жильём. Они как тараканы расселились по укромным местам, и напрягают нас сильнее самолётов противника. Фалангам тоже приглянулось наше жилье. Каждое приготовление ко сну было похоже на смертельный аттракцион. Заходишь ночью в тёмную землянку вытряхиваешь из постельного белья пауков, скорпионов и прочую живность, ложишься и чувствуешь, как по тебе уже все равно ползет какая-то гадость. Шевелиться нельзя ни в коем случае, потому что ночью скорпионы особенно нервные и агрессивные. Так и лежишь, замерев в ожидании порции яда пока сон не овладеет сознанием. Обычно хороший сон называют "сладким". А можно ли "сладко" уснуть в террариуме? "Соловьи, соловьи не тревожьте солдат, пусть солдаты немного поспят". Какая лирическая идиллия солдатского сна! Где вы наши сладкоголосые соловушки? Скучаем мы без вас. Здесь даже вороны не каркают. Сплошной вой двигателей реактивных самолётов. Формирование нашей дивизии ПВО началось сразу после Нового 1970 года. В Союзе до марта мы находились в постоянных переездах из одной воинской части в другую, поэтому писем не получали. В Египте только в апреле у нас появился свой адрес и теперь можно писать письма домой. Адрес вполне московский: Москва-400, п/я 553. Где находимся и что делаем писать нельзя. Сочиняем всякую ерунду про быт, про хорошее питание. А питание и, правда, нормальное. Суп с остатками от курицы, макароны, рис, паштет, чай, апельсины иногда арбузы или сгущённое молоко. Лучшие части от курицы доставались офицерам, а нам крылышки и копчик. Курим сигареты с фильтром "Бельмонт". Дневная норма 10 штук. Месячного пайка хватает дней на 20. Те, кто не курит, продает свой паёк арабам. Сигареты здесь стоят дорого. Налаживаем быт. Строим вышку, караульное помещение, душевую, скоро будет освещение в землянках. Когда есть свободное время устраиваем посиделки, спорим, поем под гитару, вспоминаем Родину, мечтаем о возвращении домой. "У меня мурашки от моей милашки" Вместе с шерстяными одеялами, которыми нас снабдила египетская армия, на нас перекочевали полчища вшей, и наше поведение стало похожим на повадки обезьян в зоопарке. Когда чешешься сам - приятно, а подглядывать тайком за тем, как это делают твои товарищи - огромное удовольствие. Не менее потешным было зрелище, когда мы кипятили свою одежду в жестяных коробках из-под сухарей и голыми плясали вокруг костра. Грустно было только с одеялами. Их посыпали каким-то вонючим порошком, а затем ими укрывались. Прошёл месяц с тех пор как мы отправили свои письма, и вот пошли ответы. Держу в руках долгожданную пачку писем от мамы, брата, друзей, которые тоже сейчас служат в армии. Почти полгода мы не получали весточек из дома, и вот они долгожданные нашли нас в египетской пустыне. Хочется уединиться. Иду в землянку, снимаю тяжёлый подсумок с патронами, кладу под кровать. Вслед за мной прибегает сосед по кровати и сует туда руку, ища свои носки. Раздается его жуткий крик. Из-под кровати выбегает скорпион. Он ужалил ему руку между большим и указательным пальцем. Бежим в радиостанцию, накладываю жгут полевым телефонным проводом, вызываю "скорую помощь". Он очень страдает от сильной боли, а в наших аптечках уже и зелёнка высохла. Уговариваю потерпеть. Хорошо, что "скорая" быстро приехала и увезла его в санчасть. Читая письма, все время думаю о нем, и о том, что мне предстоит провести ночь с его злобным обидчиком - скорпионом. Чувствую, как грубеет и ожесточается моя юная душа. Очень хочется зайти в землянку с огнемётом и произвести "дезинфекцию". Прочитав письма и немного успокоившись, иду спать в свой террариум. Душу греют весточки от моих друзей, и пять рублей присланные мамой в конверте. Значит, поверила моему вынужденному вранью о том, что служу я в Москве и в увольнениях хожу в музеи и на концерты знаменитых артистов. Видела бы она мои концерты с ядовитыми и знаменитыми "артистами". Спокойной ночи. Утром узнаю, что в дивизионе убит мой корреспондент по радиосвязи. Его по неосторожности застрелил караульный прямо в радиостанции. Это уже вторая смертельная трагедия в нашей бригаде. Первым погиб водитель автомобиля перевозивший солдат. Спрыгивая с кузова, один из солдат, ударил прикладом автомата о землю и загнал патрон в патронник, а когда снова поехали нажал на спусковой крючок. Автомат оказался не на предохранителе и направлен на водителя. Нас продали и предали. Все, что необходимо было знать о нас в Израиле, уже знают. Даже американцы в журнале "Ньюсуик" за июнь 1970 года опубликовали карту Египта с точным расположением дивизионов и возможностями наших ракет. Самолёты противника нас постоянно дразнят, но в зону поражения не залетают. Чтобы разрядить ничейную ситуацию наше командование разрабатывает план по устройству засад в районе Суэцкого канала. Там они летают как у себя дома. Согласно этому плану мы ночью должны были свернуть дивизион, совершить марш - бросок в указанный район, развернуться в темноте, и на рассвете быть готовыми к стрельбе. Прежде, чем приступить к выполнению этого плана мы долго тренировались по ночам сворачивать и разворачивать свою технику в темноте без применения освещения. Для сравнения сообщу, что в Подмосковье наш дивизион в дневное время сворачивался восемь часов, а здесь ребята достигли такого мастерства, что смогли сделать эту работу за 42 минуты. Пока мы готовились к этой операции в зоне Суэцкого канала готовились огневые позиции и точные макеты нашей техники из фанеры. План был рискован. Пустыня не джунгли Вьетнама. Спрятаться негде. Видно все как на ладони за десятки километров. В зоне будет действовать всего два наших и два арабских дивизиона. Противостоять они будут десяткам современных самолётов, идущих с разных сторон и на разных высотах. При таком раскладе недалеко и до церковного хора в честь безумства храбрых воинов. И все-таки, однажды, тёмной ночью небольшими группами, чтобы не привлекать внимания разведки в засаду отправились первые дивизионы.
   30 июня покинул небеса первый "фантом", сбитый нашим дивизионом из засады. Об этом самолёте сложили много мифов о его неуязвимости. Миф мифом, а реальность была такой, что боевого самолёта равного ему или его превосходящего по своим характеристикам в арабо-израильской войне на тот период не было. Наш дивизион ушёл на новую огневую позицию, а на это место прилетели израильские самолёты и отомстили за потерянный "фантом", разбомбив наши фанерные макеты. Один сбитый "фантом" мог оказаться случайным стечением обстоятельств, но 5 июля будет сбит ещё один и подбит второй. В результате мы получили бесценный опыт и уверенность в том, что не так страшен черт, как его малюют. Затем в наших газетах мы читали короткие сообщения о том, что египетские силы ПВО сбили столько то самолётов. В западной прессе поднялся шум о вмешательстве СССР в арабо-израильскую войну. А в нашей газете "Правда" была неправда. В одной из её статей утверждалось, что никаких советских войск в Египте нет и что все это выдумки буржуазных фальсификаторов. (Спустя много лет я узнаю, что за 30 июня 1970 года Израиль признает потерю не одного, а двух "фантомов". Было бы справедливо, если бы, даже много лет спустя, участники этого боя и их командир капитан Маляука получили достойные награды.) Подходит моя очередь, идти в засаду в зоне Суэцкого канала. Там, пока, все складывается очень удачно и без потерь. Душа хочет перемен и новых приключений. Надоело сидеть на одном месте и играть в дразнилки. Отъезд назначен на 13 июля. Так совпало, что и Наполеон двинулся на Каир тоже 13 июля. 13 июля 1970 г. Наш путь к Суэцкому каналу лежит через Гизу и Каир. Подъезжаем к Гизе. Первое что бросается в глаза и загораживает все пространство это западная грань пирамиды Хеопса. За ней стоят пирамиды Хефрена, Микерина. На фоне пирамид, торчащая из земли голова сфинкса выглядит игрушечной. Увиденная картина кажется сном. Предо мной единственное сохранившееся и самое величественное чудо света! Сколько раз в детстве я с тоской смотрел на эту картину в учебнике истории и сожалел, что воочию никогда этого не увижу. И вот судьба снисходительно посмеивается над моим детским пессимизмом. Память скачет из действительности в детство и обратно. Похоже? Нет. Там грани пирамид были гладкими, а здесь ступенчатые, и такие огромные. Глядя на это величие, представляю, как тысячи людей складывали эти громадные камни, чтобы спрятать в них мумию одного маленького, властного, тщедушного человечка по имени Хеопс. Наверное, это имя так бы и осталось в истории пустым звуком, если бы не крутая вертикаль его власти да труд и талант строителей пирамид. С этими местами связано и имя Наполеона. Где-то в этих местах состоялась знаменитая Битва у пирамид Наполеона с мамелюками. Впервые за четыре месяца мы видим городскую жизнь. Незнакомые марки автомобилей, непривычная архитектура домов и одежда проходящих мимо людей. Чёрные с белыми дверьми такси, переполненные автобусы, облепленные снаружи пассажирами, ослы, быки, повозки, все движется хаотично и без правил. Особое внимание привлекают грузовики, разрисованные пёстрыми картинами. Вот показались рекламные щиты ночного клуба с полуобнажёнными женщинами. Посылая воздушные поцелуи, ребята протягивают к ним руки. Руки коротки. А вот и Нил. Кто там рассказывал сказки о голубом Ниле? Может где-то он и голубой, а в Каире он грязный и мутный. Зато по берегам роскошные гостиницы, рестораны. Въезд на мост охраняется изваяниями львов и солдатом в каске, с автоматом. Это единственное, что напоминает о войне.
   В феврале в Каире, во время авианалётов, погибли школьники, рабочие, крупные военные начальники, но там нет ничего похожего на нашу военную Москву или блокадный Ленинград. Наше представление о войне никак не соответствует тому, что мы видим. На улицах полно здоровых мужчин, торгующих на базарах, работают ночные клубы, кафе, рестораны. Невольно задаюсь вопросом: почему мы круглосуточно, в жутких условиях несем боевое дежурство, а их солдаты и офицеры спокойно уезжают на выходные дни по своим домам, и этим чуждым для нас ночным клубам с продажными женщинами? Обидно.
   На одной из оживлённых каирских улиц попадаем в автомобильную пробку. Жара выше сорока градусов, полное безветрие, шесть или восемь рядов автомобилей стоят впритык и чадят выхлопными газами. Все стекла в кабинах задраили, а мы в открытом кузове грузовика сидим и задыхаемся от дыма. Голова болит, тошнит, глаза слезятся. Дышим через ткань одежды, но это мало помогает. Если бы эта пробка продлилась ещё минут десять можно было бы ехать не на Суэц, а в морг. Выезжаем из Каира и дышать становится легче. В знойном мареве асфальт кажется мокрым. По обе стороны дороги барханы песка. Иногда встречаются обширные заросли с трёхметровыми кактусами. Ребята шутят, представляя себя партизанами в этом царстве колючек. В кузове нас четверо. Везем с собой только постели и автоматы. Наша радиостанция уже кочует в засадах по окрестностям зоны Суэцкого канала, и мы едем на смену своим товарищам. После первых сбитых "фантомов" на фронте тишина. Противник думает, анализирует, или чего-то ждет. (Пройдет много лет, и я узнаю, что в этот день, 13 июля, на израильскую авиабазу Хатцор в обстановке строжайшей секретности приземлились американские самолёты с новейшим электронным оборудованием для борьбы с нашими ракетами. Через пять дней оно будет задействовано в бою.)
   Прибыв на место дислокации, мы были приятно удивлены. Это была апельсиновая роща с арыками и небольшими огородами из проса, пшеницы, кукурузы. Апельсины были ещё зелёные, но это нас не огорчало. Они уже успели нам надоесть. После унылого пейзажа Каир-Веста я был уверен, что попал в Эдем. К полуночи прибыла наша радиостанция. Подогнали её прямо к арыку, развернулись, ждем на связь дивизион. Рядом из маскировочной сети соорудили палатку и постелили в ней матрацы. Помимо борьбы с самолётами нам предстоит ежесекундная война с комарами. Им всем хочется попробовать свежей христианской крови. После их укусов остаются зудящие волдыри, а никакой защиты против них у нас нет. Днем, прямо к нашим постелям, пожаловал зверь похожий то-ли на маленького варана то-ли на большую ящерку. Наверное, мы заняли его территорию потому, что он очень страшно вращал глазами и грозно шипел, высовывая очень длинный язык. Что это за зверь мы не знали. Признать свою территорию временно оккупированной он не хотел и упрямо лез в нашу палатку. Наш сослуживец, уже однажды пострадавший от жала скорпиона, облил его бензином и поджёг. Как говорится от греха подальше. Бедная животинка умирала, переливаясь всеми цветами радуги. И тут до нас жестоких и невежественных дошло, что это был безобидный хамелеон.
   На случай бомбёжки нам приказали каждому вырыть по индивидуальной щели в форме буквы "Г". Чтобы накрыло не всех сразу роем в разных местах, но с мыслью о напрасности мартышкиного труда. Интенсивность полётов израильской авиации резко упала. Ребята, которых мы сменили, уехали без боя. Похоже, что и наша засада окажется напрасной поэтому особого усердия в рытье укрытий мы не проявили, а сделали только видимость того, что приказ выполнен.
   А вот к нам идёт молодая, симпатичная арабская девушка. Она останавливается метрах в десяти от нас и начинает рвать траву, складывая её в фартук. На наши посвистывания и приглашения внимания не обращает. Продемонстрировав разные позы, она удалилась, сопровождаемая нашими голодными взглядами. "Эх, нам бы кралю, нам бы кралю, нам бы кралю хоть одну. У-у-у". На следующий день она снова пришла. Её движения были более грациозны и красноречивы. Кажется, ей понравилось наше внимание, и дома она отрепетировала своё представление. Наш товарищ не выдержал и пошёл знакомиться. Воздав хвалу Аллаху, он показывает рукой на себя: - Рома. Итальяно? - спрашивает она. Нет, русский - моё имя Роман. Фатима - отвечает она, прикрывая лицо платком. Рома помогает ей рвать траву и объясняет , что хочет с ней подружиться. У арабов это можно объяснить жестом, сводя указательные пальцы обеих рук. Девушка все поняла. Она начертила ему на запястье условный крестик и сказала, что он христианин, а она мусульманка - Аллах все увидит и её покарает. Показывая, на участок с кукурузой Рома объяснял, что там никакой Аллах их не увидит, и что если она тоже исполнит свой интернациональный долг то это для неё не грех, а высокая честь. Для убедительности и доходчивости отдельные арабские слова он обильно подкреплял русскими матерными словесами и неприличными жестами. Девушка загадочно улыбалась, но проследовать в кукурузу не пожелала. Нарвав травы, она удалилась. Позже мы узнали, что у неё уже двое детей и она жена старика, обслуживающего механизм такого же старого насоса, подающего воду по арыкам. Вечером вместе с ужином нам привезли подарки от египетского командования по случаю приближающейся годовщины их революции. В пакетике была зубная паста, щётка и бутылка одеколона "555". 18 июля. Зона Суэцкого канала. Наша радиостанция располагалась на окраине апельсиновой рощи, а командный пункт был на открытом пространстве. Для маскировки его прикрыли сверху сухими кукурузными стеблями. Пищу нам привозили на машине тоже к окраине рощи напротив КП. Здесь и услышали сигнал тревоги. Бежим в радиостанцию. Дивизион, с которым мы держали связь, был недалеко, поэтому связь была очень хорошей, а вот то, что передавали по ней, было тревожным. В воздухе находилось около 24 самолётов. С разных сторон и на разных высотах они летели на нас. Длительное затишье оказалось ловушкой. Гроза уже видна не вооружённым взглядом. На большой высоте видно несколько инверсных следов группы самолётов. Ударная и самая опасная группа подкрадывалась к нам с разных сторон на малых высотах. Первыми открыли огонь египетские зенитчики и на фоне ясного неба появились белые комочки от разрыва снарядов. Количество их росло с каждой секундой. Канонада нарастала. И вот среди тяжёлых зенитных звуков "ух" и "ах" послышалось резкое, сухое "трах" стартующих ракет. Это в бой вступили наши дивизионы. С неба начали падать светящиеся обломки, и оно все было покрыто разрывами зенитных снарядов и инверсными следами от ракет. Вот что пишет израильский пилот, принимавший участие в этом налёте: "Вся местность была освещена как настоящей иллюминацией. Я не видел, как ракеты взлетали, но я видел, как они приближались к нам и взрывались". Если в полдень солнечного дня пилоту удалось увидеть местность, "освещённую иллюминацией", то пальба действительно была впечатляющей. Не остался без впечатлений и я. Перед моими глазами тоже возникла фатальная картина. В маскировочном окрасе над нами появился "фантом". Он летел на высоте метров 60, и я отчётливо увидел в кабине лётчика в белом шлеме и чёрную копоть от работы двигателя на фюзеляже самолёта. Если воин ПВО видит самолет противника не на экране локатора, а на яву, то чаще всего это последняя картинка в его жизни. Посыпались бомбы. Слово "посыпались" вялое и неправильно отражает суть происходившего события. Они выскочили как черт из табакерки. Раздался оглушительный взрыв. Осколки с шипением вонзились в арык, и все заволокло пылью. Бомбы упали между нами и командным пунктом. Стало страшно. Пробил час вспомнить о так и не подписанных ботинках и о кое-как выкопанных укрытиях. Сколько ещё самолётов прорвалось в нашу зону, я не знал, но промах одного могли исправить двадцать остальных. Ясно было и то, что бомбометание произведено целенаправленно. Наверное, они узнали место расположения нашего командного пункта и теперь будут "утюжить". Что это такое мы уже знали по фанерным щепкам от макетов нашей техники по предыдущему бою. Ору своим ребятам - "По щелям!". Обычно у меня тихий голос, а тут прорезался так, что аж зенитки завистливо примолкли. Может от собственного крика, а может я все-таки овладел собой, но чувствую, как страх проходит. Смотрю на своих ребят и вижу, что они тоже сконфуженные побежали за мной, хотя их щели вырыты в других местах. После мощи, увиденного взрыва бомб, наши укрытия кажутся бесполезными. Будь, что будет. Любопытство происходящего берёт верх. Идём в радиостанцию. Дежурный радист сообщает о том, что в дивизионе, с которым мы держим связь, повреждены кабеля и там что-то горит. Раз горит, значит, случилась беда. Затаив дыхание, вслушиваемся в наушники, пытаясь хоть что-то узнать о том, что у них произошло. Первая волна авианалёта закончена, но нам оставили сюрприз. Среди сброшенных бомб оказались и бомбы замедленного действия. Теперь через разные промежутки времени они взрываются и шлют нам горячие "приветы" в виде рваных осколков металла. Одного катапультировавшегося израильского лётчика удалось взять в плен, поэтому ждали высадки десанта или повторного налёта. А тут ещё эти проклятые бомбы все взрываются и сильно нас демаскируют. Вечером пошли на ужин и узнали результаты боя. Сбито четыре самолёта противника и один подбит. Противник применил активные электронные помехи. Наш дивизион подвергся ракетной атаке во время перезарядки пусковой установки. Погиб весь стартовый расчёт батареи и офицер наведения ракет. На листочке бумаги в столбик были написаны восемь фамилий погибших: Сумин С, Забуга А, Мамедов А, Величко М, Наку И, Дабижа Н, и две одинаковые - Довганюк Иван и Николай. Это братья - близнецы. У нас шок... Трудно даже представить горе матерей, которые в мирное время получат закрытые гробы сыновей якобы погибших во время учений, а особенно той, что будет хоронить своих близнецов. В тот трагический вечер мы помянули ребят одеколоном "555". Другого ничего не было.
   Обычно израильтяне всегда бомбили те места, из которых по ним стреляли даже из рогатки. В этом бою был сбит и погиб какой-то их лётный авторитет, поэтому все следующие дни мы провели в ожидании новых налётов или высадки десанта. Но этого не случилось. Наверное, инстинкт самосохранения взял верх. Одно дело безответно бомбить арабов и совсем другое, когда имеешь дело с русскими и это сопряжено со смертельным риском, когда лучших в стране пилотов сбивают несмотря на применение новейших электронных помех и значительное численное и тактическое превосходство. 24 июля прибыла наша смена. Быстро скрутив свои постели в калачик, мы уехали. Развернув на Каир-Весте свой матрац, обнаружил под простыней матёрого скорпиона. Забил, засушил, оставил на память о Суэцком канале. Наверное, число 13 для меня счастливое. 13 го я уходил в армию, 13 го уезжал к Суэцкому каналу и вот меня миновали осколки бомб и жало скорпиона.
   30 июля в ловушку попадут наши лётчики. В ходе неравного боя будет сбито четыре наших МИГа. 3 августа состоится бой, в котором приняли участие дивизионы, которые сбили и подбили свои самолёты в первые дни нашего пребывания в Египте. В результате этого боя сбито три "фантома" и два подбито. Один самолёт сбили египтяне. 4 августа на место боя прилетят израильские самолёты, и будут бомбить фанерные макеты нашего дивизиона. В это время президент Египта Насер находился в СССР с дружественным визитом. Во время его беседы с Брежневым Л.И. им доложили о сбитых самолётах. И тогда Брежнев Л.И. распорядился наградить участников этого боя. Двум командирам дивизионов было присвоено звание Герой Советского Союза. Обломки сбитых самолётов собирали и предъявляли египетскому руководству в качестве доказательства. Куча этих обломков лежала на территории нашего командного пункта дивизии в Каире. По ним можно было судить о высоком технологическом уровне производства, и о том кто по самолёту стрелял. Красиво смотрелись строчки "прошитые" нашими "Шилками" Из этих обломков делали себе сувениры. Я тоже рылся в этом металлоломе, и мне понравилась электронная схема собранная не на жёсткой печатной плате, а на мягкой материи похожей, на стеклоткань. До сих пор жалею, что не взял ее себе на память. Основная наша задача была выполнена. За короткий срок активных боевых действий из засад было сбито 9 самолётов и несколько штук повреждено. Боевая техника показала хорошие результаты в сложных климатических условиях. Обе противоборствующие стороны понесли ощутимые потери. Горячие головы поостыли и начались переговоры. Ночью 8 августа слушая "вражий голос" по транзисторному приёмнику я узнал о заключённом перемирии между Израилем и Египтом. Перемирие на Востоке - это фаза тотального недоверия и подозрительности, поэтому какой-то период мы с удвоенной бдительностью несли боевое дежурство в ожидании массированного налёта. 28 сентября 1970 года я находился на дежурстве в радиостанции. Ночью в дверь кто-то постучал. Обычно, чтобы не получить автоматную очередь в ответ, по ночам нас старались не беспокоить, а тут вдруг кто-то пожаловал. Значит что-то случилось важное. Пришёл дежурный офицер и сообщил о том, что скоропостижно скончался президент Египта Г.А.Насер. Власть меняется и возможны выступления контрреволюционных элементов. Надо быть начеку. Бери автомат и карауль возле радиостанции. Окопы у нас были вырыты давно. Взяв, автомат, шинель и патроны я пошёл устраиваться в окопе. Если не светит Луна, то разглядеть что-нибудь во тьме египетской бесполезно. Это была безлунная ночь. В таких случаях надо полагаться на слух. Одно ухо было настроено на радиостанцию, чтобы не пропустить вызов на связь, а второе на окружающее пространство. Рядом была колючая проволока с застрявшими в ней и шуршащими под порывами ветра обрывками бумаги и целлофана. Они очень мешали звуковому восприятию окружающей обстановки. Мысли в голове тоже "шуршали" тревожные и многое было непонятно. Выходит, что братский народ, живущий в жарком и сухом климате не такой уж братский раз я, воюя на его стороне, ещё и должен с автоматом в руках защищать себя на его земле. Ничего в ту ночь не случилось, но я понял, что плохо когда отношения между государствами и народами зависят от воли одного человека. Ноябрь 1970 года стал для меня самым приятным в Египте. Чтобы как-то разрядить напряжённую психологическую обстановку в дивизионах, нашим командованием была создана концертная бригада. В составе этой бригады я побывал в нашем посольстве и почти во всех дивизионах в окрестностях Каира. Это был период, когда я завидовал сам себе. Большинству наших солдат такое счастье было не доступно. Каждый дивизион сидел в своей песочнице, где как на корабле постоянно мелькали одни и те же лица и выполнялись одни и те же команды. Жили мы в Гизе в пятистах метрах от пирамиды Хеопса, и я каждый день мог любоваться её величественным видом. Здесь не было ни пауков, ни скорпионов, ни суровых командиров. Днем мы репетировали, а вечером садились в кинопередвижку и ехали в какой-нибудь дивизион. Под гул дизельной электростанции показывали ребятам свой концерт, затем крутили кино. Часто бывало так, что звучал сигнал тревоги и все разбегались по своим боевым постам. Приходилось концерт прерывать и ждать пока не поступит сигнал "отбой". Затем начинали все сначала. После концерта показывали друг другу аккорды новых песен, делились слухами о демобилизации, рассказали новые анекдоты. Для ребят в дивизионах мы были свежим ветерком в пустыне. Встречали и провожали нас хорошо. Благодаря этим поездкам я мог наблюдать жизнь египтян в Каире, провинциальных городках и кишлаках. Днем Каир был жарким и суетливым, а ночью в свете рекламных огней он становился прохладным и нарядным. Я побывал в цитадели Мухаммада Али, где воспитывали мамелюков и ходил там по коврам которым по 300 лет. В музее короля Фарука впервые увидел настоящие бриллианты. А ещё король Фарук был заядлым охотником и в его дворце сохранились чучела его трофеев. Больше всего меня поразили размеры гигантской королевской кобры. Здесь же, на территории его дворца, росли различные виды редких кактусов и шагающие деревья. Услышав название "шагающие деревья" воображение рисует каких-то монстров, а оказалось все гораздо проще. Дерево вырастает, его ветки опускаются к земле и пускают корни. С этих корней начинают расти другие деревья и так они шагают, занимая все больше и больше пространства, образуя между собой арки. С алкоголем было строго. Максимум, что мы могли себе позволить это втихаря выпить бутылочку пива "Стелла". Однажды, по дороге в далёкий дивизион что-то сломалось в нашем автомобиле и мы остановились в населённом пункте. Прямо перед нами стояла аптека. Мы уже знали, что там, за очень дёшево, можно купить целый литр медицинского спирта. Пачка сигарет "Клеопатра" стоила 60 пиастров, а литр спирта в аптеке можно было купить всего за 45 пиастров. Мы вывернули карманы, наскребли немного денег и пошли в аптеку. Узнав, что мы хотим аптекарь сначала протестующе замахал руками, мол, придут больные, а у него больше ничего не останется, но потом все-таки продал русским друзьям грамм триста, желаемого нами "лекарства". Денег на закуску у нас уже не было поэтому по дороге мы внимательно осматривали все попадающиеся сады в надежде добыть какие-нибудь фрукты. Апельсины и мандарины были еще зелёные, а лазить по пальмам нам еще не позволяла трезвая кондиция. Решили попробовать на ходу и без закуски. Поскольку, опыта потребления столь крепкого алкоголя у нас не было, то продумали технологию пития. Сначала каждый из горлышка делает несколько глотков потом высовывает голову в верхний люк и открывает рот навстречу воздушному потоку, затем опускается вниз и ему дают несколько раз затянуться сигаретой. Посмотрев мучения первопроходцев этого действия наш, некурящий баянист сказал: - Ребята, вы хоть поплюйте мне в рот после воздушной процедуры. Недолго музыка играла...Впереди было ещё шесть месяцев дежурств, караулов, трагических случаев, не простых взаимоотношений. По разным причинам за это время будет убито и покалечено немало солдат. Пошел второй год нашего пребывания в Египте. Мы привыкли к жаре, грязной воде, пыльным бурям и хрусту песка на зубах. Нельзя было привыкнуть только к скорпионам и все нарастающей Ностальгии. Я неспроста написал Ностальгию с большой буквы. Мы действительно очень тосковали по Родине и очень соскучились по своим родным и друзьям, по прохладе нашего климата, снегу, цветущим садам, дремучим лесам и мини- юбкам наших девушек. Руководители Родины отвечали вопиющей несправедливостью. Демобилизацию тех, кто отслужил свой срок в ноябре-декабре, задержали до марта и из-за этого произошло много неприятных происшествий. В мае прибыла и наша смена. Бледные, худенькие мальчики приплыли не в трюмах сухогруза как мы, а на борту современного круизного теплохода. Когда мы уезжали в Египет, нам запрещено было брать с собой все, что указывало на нашу принадлежность к СССР, в том числе письма, фотографии и фотоаппараты. Для них режим был проще. Кто-то привез с собой старенький аппарат с символическим названием "Смена". Благодаря этой "Смене" у меня осталось несколько памятных фотографий. Ребятам, которые демобилизовались в марте, такое счастье не улыбнулось.
   Официально на экскурсии в Каире я был только один раз. Перед отъездом домой нас повезли к пирамидам, на базар и в зоопарк. В Гизе заехали сфотографироваться на фоне ночного клуба и пирамид. По тем временам, ночной клуб для нас был таким же экзотичным местом, как пирамиды и редкие звери в зоопарке. Каирский зоопарк прекрасен. Ничего подобного у нас в стране я не видел. Мы сидели в кафе на берегу красивого озера, а недалеко на острове свободно гуляли львы. Жители Каира семьями ходят в зоопарк отдыхать. Для них это что-то вроде нашего парка культуры и отдыха. 28 мая 1971 года. Каир-Вест. Наступил долгожданный день отъезда домой. Брошен последний взгляд на землянку, на истоптанную вдоль и поперёк в ночных караулах позицию, выкурена последняя сигарета возле радиостанции. Спасибо тебе родная, что ни разу не подвела и была укрытием от зноя и пыльных бурь. Затихает последний аккорд на нашей гитаре. Несколько песен и мелодий я сочинил на этом инструменте, которые мне дороги до сих пор. Ребята уже оставили на ней свои подписи. Пишу и я свой с детства заимствованный у А.Дюма псевдоним - Атос. В душе все перемешалось: и радость от предстоящих встреч с родными людьми и тоска от того, что все это уходит из моей жизни навсегда. Прощай Каир-Вест! Из кузова автомобиля смотрю, на удаляющийся аэродром, пока последний ангар не растворился в пустыне. В голове звучат строчки из нашей песни о Каир-Весте: "На карте он не отмечен, в песках затерялся весь" Не отмеченный на географических картах и затерянный в песках он навсегда сохранился в моей памяти.
   В пыльных открытых вагонах, в густом чаде паровозного дыма, мы едем в порт. Вагоны подают прямо к причалу. Вот и сбылась моя мечта о белом пароходе. У причала стоял белый дизель-электроход "Россия" и из его палубы на нас с интересом смотрели девушки-стюардессы. Я часто видел этот дизель-электроход на открытках, в кино, почтовых конвертах и никогда не предполагал, что он может стать моим дембельским кораблём. Никто не командовал, но такого дружного и раскатистого "ура" ещё не слышала многовековая Александрия. Трудно передать словами то состояние счастья, которое светилось на наших запылённых лицах. По накалу эмоционального взрыва это напоминало 9 мая сорок пятого года. Только это уже был нами выстраданный праздник, наш май, и конец нашей войне. Египетский поход закончен. Мы дважды пересекли Египет от Александрии до Суэцкого канала и Асуана. Правительственное задание выполнено и наша миссия закончена. Ни одна израильская бомба, ни одна ракета не взорвалась на территории военных аэродромов, а также в городах Каир, Асуан и Александрия. 448 напряжённых суток, в течение которых мы были лишены простых человеческих радостей и ограничены в малейших проявлениях свободы были позади.
   Мой номер каюты 243. Мягкая постель, чистое белье. Можно расслабиться, но нечем. Корабельные буфеты предусмотрительно закрыли. Ограничились рассказами членов экипажа о непростой истории "России", которая в Германии называлась "Патрия", песнями под гитару, созерцанием таинственных островов в Средиземном море и проливов Дарданеллы и Босфор. Посмотреть Стамбул вышли на палубу даже те, у кого были заначки со спиртным. В Чёрном море нас встретили дельфины и долго сопровождали наш корабль, показывая свои акробатические этюды, на фоне блестящей глади моря.
   Когда "Россия" пришвартовалась к причалу николаевского порта на наше "ура" последовала команда: "Прекратить"! В Николаеве нас снова переодели в военную форму, взяли подписку о не разглашении военной тайны, вручили медали и отправили по домам. Запомнились грустные глаза нашего фельдшера. Его оставляли в армии ещё на полгода дослуживать свой срок. От Николаева до моего родного Никополя всего часа четыре езды в поезде. Вот здесь и пригодились, присылаемые мамой, в письмах трёшки и пятёрки. Из Никополя в египетском походе нас было трое. Мы сошли на перрон, а поезд уходил на Москву. Нам махали из окон сотни знакомых и незнакомых ребят. К горлу подкатывал комок. Я чувствовал, что вместе с этим поездом навсегда уходит тяжёлый, но очень важный и незабываемый период моей жизни. Прошли годы. Наши политики, вложив в Египет колоссальные средства и жизни людей потеряли его, как друга, да ещё и умудрились задолжать ему четыре миллиарда долларов, а нас засекретили и благополучно забыли. От понимания этого на душе становится горьковато, но у меня нет и капельки сожаления о том, что выпало на мою долю в Египте, наоборот, я благодарен судьбе, за то, что она устроила мне этот экзамен. Потом, жизнь надолго будет бросать меня то в заполярную стужу Норильска то в безысходную глухомань тверских лесов, но я везде помнил о затерявшемся в знойной пустыне аэродроме Каир-Вест и о тех, кто разделил со мной нелёгкие дни. На курортах Египта сейчас отдыхают тысячи наших соотечественников. Они и не подозревают о том, что на просторах бывшего СССР есть много, уже пожилых людей, у которых хранятся ни разу не надетые боевые египетские ордена и мечтают они побывать не в роскошных отелях Хургады и Шарм - Эль - Шейха, а в своих землянках со скорпионами. В одной из наших песен были такие строчки: "Нигде об этом не узнают ни в Белом доме, ни в Кремле какой ценою за медали мы заплатили в той войне". Так все и произошло. В жутких не человеческих условиях мы реализовали чьи-то политические амбиции, без отпусков и выходных дней вынесли на своих плечах часть груза чужой войны, потеряли убитыми и покалеченными своих товарищей, а нас надёжно спрятали под покров военной тайны и забыли. Хотя тайной это было только для нашего народа. В Европе, Америке, Африке об этом знали, а в СССР и не догадывались. В списке забытых солдат мы не первые и не последние. Это цинично, но для нашей страны - нормально. Наши правители постоянно находятся с кем-нибудь в состоянии войны. Всех солдат не упомнишь. Радостно и обидно стало, когда со своей войны стали возвращаться молодые афганцы. Их торжественно встречала вся страна. О них писали в газетах и говорили по телевидению, им давали машины, квартиры, определяли в закрытые распределители дефицита, и только мы, уже сорокалетние мужики, все ещё скитались со своими семьями по вонючим общежитиям под грифом "секретно" и стыдливо прятали глаза от жён и детей. Настало время назвать фамилии тех, кто был со мной в те нелёгкие дни и тревожные ночи: Ахмедов, Беляев Александр, Величко Василий, Грушин Владимир, Дайреджиев Вячеслав, Данилов Олег, Есин Виктор, Запорожский Александр, Зенкин Вячеслав, Ильюк Виктор, Калаев Николай, Калинин Виктор, Камаринский Виктор, Красницкий Игорь, Лебедев Владимир, Марковский Олег, Пальников Алексей, Петренко Владимир, Пучковский Роман, Ранаев Касым, Степанов Владимир, Ткачёв Анатолий, Ужегов Виктор, Цыплёнков Владимир,Шияхметов Вафа, Яковлев Петр, и многие другие.
   Прочитайте эти фамилии ещё раз. Сейчас этим людям уже перевалило за 60 лет и они живут где-то на вашей улице, или в вашем подъезде. Это у них дома хранятся египетские ордена "Воинского Долга" и это им, даже в нынешние времена, в Центральном Архиве МО РФ в Подольске дают справки в которых сказано: "Сведениями о характере служебных обязанностей, в период командировки ЦАМО РФ не располагает." Может быть эта формулировка и подтолкнула меня, никогда ничего не писавшего, кроме школьных сочинений, к написанию этого рассказа, чтобы знали наши дети и помнили внуки, а военные историки не сочиняли мифов. Молодые люди! Когда будете на плато Гиза восхищаться величием пирамид, окиньте взором, простирающуюся вдаль пустыню. Там, с западной стороны пирамиды Хеопса через 37 километров находится аэродром Каир-Вест, а буквально в пятистах метрах от южной стороны находился тыл Московской бригады ПВО. Вспомните о нас, двадцатилетних пацанах, попавших в эти места во время военно-политического противостояния. Иногда, под гитару, мы пели песню, в которой были такие слова: "Стреляют здесь не для острастки, гремит военная гроза. Из-под арабской жёлтой каски синеют русские глаза." Разрез и цвет глаз у нас был многонациональный, а что чувствовалось и думалось под арабской каской простому парню из украинского села рассказал вам бывший сержант Воробьёв Н.П.
  
Оценка: 8.16*24  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023