ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Воронин Анатолий Яковлевич
Второй пояс. Часть 4 (1). День за днем

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 3.87*19  Ваша оценка:


   Часть четвертая. День за днем
     
      Глава 21. Рутинная работа
     
      Встреча Нового года, с такой помпой отмечаемая накануне, наутро следующего дня была уже недосягаемо далеким моментом нашей повседневной жизни. И хотя дождливое утро первого января фактически было продолжением точно такого же дождливого дня года ушедшего, это был уже совершенно иной год.
      В Афгане все советники без исключения жили одним днем, не строя никаких иллюзорных планов на будущее, и стараясь не думать о том, что будет с ними завтра, послезавтра, через неделю, месяц, год.
      День прошел, зачеркнуто ещё одно число в дембельском календаре, и на том спасибо, что остались живы и невредимы.
      Строить перспективные планы на любой войне - дело неблагодарное, а порой даже очень опасное занятие. В грезах и мечтаниях начинает постепенно расслабляться сжатая внутри каждого человека пружина, заставляющая его ежесекундно быть готовым к самому наихудшему в обыденной жизни. Теряется форма, притупляется бдительность, а это - ловушка, попадая в которую, уже очень трудно выбраться. И чем мечтательней был человек, тем больше у него было шансов сгинуть на этой войне.
      Но это все сумбурная лирика. Реалии жизни были куда прозаичней.
      Вставать в первый день нового года пришлось рано утром, когда на улице еще стояла кромешная темень. А головка-то - того. Не совсем на своем месте находится. Да и не удивительно, ведь сколько её, "родимой", по скончанию старого года употребили.
      А-а, один хрен, чем дышать на высокое начальство: прошлогодним перегаром, или новогодним свежаком. Дабы соблюсти требования нарождающейся в Союзе демократии, единогласно проголосовали - "За".
      За неё - похмельную норму, которая сейчас нам была так необходима. Закусывали "следами" вчерашней разгульной жизни, оставшимися в холодильнике. В запасе было еще минут двадцать, и на посошок мы решили испить еще и чайку горячего. Вряд ли в "зеленке" нам сегодня удастся получить такое удовольствие. Так что лучше уж заранее наполнить мочевые пузыри, чтобы было потом, чем "метить" "духовскую" территорию.
      В восемь утра я, Михалыч и переводчик Юра вышли за КПП городка и стали ожидать царандоевский транспорт.
      БТР, на котором уже восседал Мир-Акай и еще несколько бойцов царандоя, подъехал вовремя, так что мокнуть под дождем нам особо не пришлось. Еще когда собирались отъезжать от городка, Мир-Акай пригласил нас внутрь бронированной коробки. Мы сначала отказались от его предложения, но, после того как командующий с помощью пальцев правой руки и кадыка изобразил международный жест, дружно полезли в БТР.
      Да-а! Видимо здорово мы вчера "загрузили" Мир-Акая, если он до утра так и не смог оклематься. Такой же болезненный, как и мы сами. Не сговариваясь, решили всей компашкой поправить подорванное здоровье. Не зря же командующий нам "маяк" подавал. При нем оказалась обычная алюминиевая фляжка, наполовину заполненная водкой. Ни кружек, ни стаканов у нас не было. Да и БТР оказался "не укомплектованным". Поэтому, пришлось пустить фляжку по кругу, и пить прямо из горла. Хорошо хоть Мир-Акай догадался прихватить с собой полусухую кукурузную лепешку и пару банок тушенки. Было чем закусить эту теплую, противно пахнущую "Столичную" пакистанского разлива.
      После выпитого спиртного находиться в духоте БТРа стало невозможно, и мы выбрались наружу. Так дальше и ехали всю дорогу, сидя на холодной и сырой броне.
      Командующий оказался прав - "духи" действительно разрушили обваловку арыков, и хлынувшая из них вода, в буквальном смысле слова превратила всю "зеленку" в непроходимое болото. Пыль, еще накануне лежавшая толстым слоем на всех дорогах, схватив влагу, превратилась в густое и липучее месиво.
      Нашему БТРу эта грязь не была помехой, и мы уверенно продвигались вперед. Правда, скорость уже была не та. Участок дороги, проскакиваемый накануне за каких-то полчаса, на этот раз пришлось преодолевать почти два.
      Но это было только начало.
      За первым постом обороны дороги пошли еще хуже. Точнее сказать, это были уже не дороги, а реки разливанные. Буксуя всеми восьмью колесами, наш БТР медленно полз вперед, утюжа своим плоским днищем земляной вал, выпирающий по центру глубокой колеи. Выскочить из нее не было никакой возможности.
      Как на грех, на нашем пути раскорячилось сразу несколько груженых КАМАЗов. Быстро вращающиеся колеса машин только еще глубже зарывали их в непролазную жижу. Афганцы, подъехавшие со второго поста на танке, попытались разрешить эту проблему. Зацепив впереди стоящий автомобиль стальным тросом, танк рванул с места. Буксирный трос, зацепленный за крюк на бампере грузовика, "с мясом" вырвал сам бампер. Слабоват, оказался наш "татарский красавец" перед заграничной распутицей.
      Афганцы собрались в кучу и стали шумно обсуждать, как им поступать дальше. Кому-то из них пришла в голову идея - тащить машины задом, зацепив буксирный трос за фаркоп грузовика.
      Попробовали, и все пошло как по маслу. Танк поочередно стал вытаскивать машины, буксируя их до более-менее сухой площадки на втором посту обороны.
      На всё это у него ушло больше часа, и только после того как дорога была полностью расчищена от образовавшегося затора, мы смогли двигаться вперед на своем БТРе.
      До второго поста мы смогли добраться лишь к обеду.
      Если ехать дальше, неизвестно, сколько это еще займет времени, поскольку за вторым постом грязища была еще круче. А нам нужно было успеть в один световой день проделать обратный путь до города. С такими дорогами не было никакой уверенности, что нам это удастся.
      Мир-Акай принял единственно верное в этом случае решение. По рации он связался с командирами остальных постов и вызвал всех их к себе на "джиласу".
      Пока командиры съезжались на пост, мы успели немного перекусить в импровизированной столовой, нашедшей свое пристанище в каком-то полуразрушенном сарае, а может быть - кошаре. У этого строения полностью отсутствовала крыша, видимо, обвалившаяся или сгоревшая еще во время весенне-летних боев с "духами". Сообразительные сарбозы-повара приладили вместо неё несколько корявых жердин, поверх которых натянули кусок брезентового тента от "шишиги", подорвавшейся на "итальянке" неподалеку от этого поста.
      На обед был вареный рис с бобовым соусом и чай. И на том спасибо. На свежем воздухе уплели все это за милую душу.
      А потом была "джиласа" и командиры докладывали командующему о состоянии дел на своих постах и прилегающей к ним "зеленке". В один голос они жаловались на нехватку необходимых продуктов питания, теплых вещей и обычных дров для обогрева землянок и приготовления горячей пищи. Мир-Акай записывал в свою рабочую тетрадь всё, о чем ему говорили подчиненные, и обещал, что уже в ближайшие дни все их просьбы будут удовлетворены. На том "джиласа" и закончилась.
      Пока Мир-Акай, окруженный командирами постов, общался с ними в неформальной обстановке, мы втроем шмондили по посту, заглядывая во все закоулки, и проверяя его обороноспособность. Придраться вроде бы было не к чему.
      Обратная дорога показалась короче, чем утром. Но все равно, к своему городку подъехали уже в сумерки и, попрощавшись с командующим, пошли на свою виллу. Предлагали ему заглянуть к нам на пять минут, но он, видимо помня еще свои вчерашние похождения, сославшись на нехватку свободного времени, вежливо отказался.
      Вечером, после того как позволили себе "по чуть-чуть", уже совершенно ничего не хотелось делать, и поэтому сразу же завалились спать.
      А утром мы констатировали, что вчерашний дождь и не думал прекращать свое небесное излияние. В самом советническом городке ранее протоптанных дорожек уже просто не существовало, и пройти от виллы до "удобств" во дворе стало для нас большой проблемой.
      А что сейчас творится там - в "зеленке"?
      От одной этой мысли на душе становилось тошно.
      Пожалел мужиков и решил ехать на посты один. Даже переводчика с собой не стал брать. Какой в нем смысл, если командующий по-русски "шпрехает" не хуже наших переводчиков. Уж как-нибудь разберемся.
      В течение дня вместе с Мир-Акаем мотались по всем семи постам, обживаемым царандоевскими военнослужащими, и на базовый - четвертый пост, вернулись уже затемно. Ехать в город было поздно, а посему решили заночевать на этом посту.
      До полуночи при свете "летучей мыши" разбирались с документами, что подготовили командиры постов, сверяя их со своими записями, сделанными в ходе визуальной проверки боеспособности подразделений.
      В ближайшие дни наступал самый ответственный момент операции. Подразделения царандоя должны были наконец-то выдвинуться на самые дальние посты.
      В принципе, эти посты уже были "оседланы" нашими десантниками, круглосуточно отбивавшимися от наседавших со всех сторон "духов".
      Генерал Варенников наконец согласился с нашими доводами, в том, что решающий штурм надо делать именно ночью, в тот самый момент, когда "духи" его меньше всего ожидали. Правда, эту новость знали всего несколько посвященных человек. Даже командиры подразделений царандоя были в полном неведении относительно того, что планирует для них их вышестоящее командование.
      Эта мера была вынужденной, поскольку среди афганских военнослужащих мог найтись какой-нибудь предатель, и "духи" узнали бы о планах нашего нового "блицкрига".
      Тогда - пиши пропало. Колонну грузовиков с военнослужащими "духи" запросто расстреляли бы из засады, устроенной где-нибудь в камышах, густо растущих вдоль дороги пролегающей между постами. И тогда...
      Спать легли уже далеко заполночь, когда переделали все дела. Правда, сном это можно было назвать с очень большой натяжкой. Никаких кроватей в землянке не было. Только один самодельный стол, сделанный из нескольких крышек от снарядных ящиков и врытый в землю, да две такие же самодельные лавки с двух его сторон. Мир-Акай как был - в верхней одежде, так и улегся прямо на столе, почти сразу же захрапев. Мне же пришлось довольствоваться сырой и холодной стеной землянки, прислонившись к которой спиной, я тоже вырубился буквально через пару минут.
      Холодина ночью была жуткая, - замерз как на дне морском, до самого последнего нервного окончания. Так всю оставшуюся ночь и провел в полудреме, натянув себе на голову какую-то подвернувшуюся под руку дерюжку. А утром, когда вылезал из землянки на свет божий, мои зубы клацали, словно затвор автомата.
      Спасибо Олегу Андрееву за то, что дал мне свои резиновые сапоги. Они мне очень здорово помогли в этой непролазной грязюке и холодрыге.
      А афганцам хоть бы хны. Видимо в целях экономии, они поснимали свои ботинки и мотались босиком по этой жидкой, ледяной грязи.
      Я смотрел на них и удивлялся: - железные они что ли? Ведь какая никакая, но всё-таки зима на улице стоит.
      Мы уже подъезжали к шестому посту, когда "духи" неожиданно обстреляли наш БТР из крупнокалиберного пулемета. Стреляли из "кишмиш-ханы", что стояла почти в полутора километрах севернее дороги. Водитель-афганец мгновенно среагировал на выстрелы и, съехав в низину, увел бронемашину из зоны обстрела. Крупнокалиберные пули, прожужжав шмелями над нашими головами, улетели в сторону сыпучего Регистана.
      Мы не стали испытывать свою судьбу и до поста пошли пешком, укрываясь за естественными складками местности и развалинами каких-то глинобитных строений.
      Когда добрались до поста, я попросил афганских артиллеристов обстрелять ту самую "кишмиш-хану". Те, с превеликим удовольствием исполнили мою просьбу, сделав несколько выстрелов осколочными снарядами. Но стрелки они видимо были хреновые, - ни один снаряд не попал в цель. "Духовского" пулеметчика это лишь только раззадорило, и он принялся методично обстреливать сам пост и позицию орудийного расчета.
      Не выдержав такой наглости с его стороны, я забрался на крышу полуразрушенного дома, где размещался наблюдательный пункт поста, и оттуда стал корректировать огонь артиллеристов. Корректировка велась по принципу: чуть левее, чуть правее. При очередном выстреле снаряд угодил в сухое дерево, стоявшее неподалеку от поста. Осколки разорвавшегося снаряда просвистели буквально в полуметре, и меня словно ветром сдуло с крыши. Хорошо, что никто не пострадал от этих осколков. Вот бы еще была проблема.
      Плюнул на этих горе-артиллеристов. Залез в БТР, стоящий тут же на посту, хорошенько прицелился в то место, откуда стрелял "дух", и всадил туда длинную очередь из КПВТ.
      Не знаю, попал я по невидимому пулеметчику или нет, но больше ДШК в этот день уже не тявкал.
      Из-за боязни вновь быть обстрелянными, решили бронемашину оставить на посту, а сами пешком двинулись дальше. В течение дня исходил по грязюке не менее десятка километров, и вымотался до такой степени, что еле шевелил ногами, когда проходил через КПП нашего городка.
      Зашел на нашу тринадцатую виллу, а там паника. Смотрят на меня как на пришельца с того света. Оказывается, когда я второго января не вернулся домой, все почему-то подумали, что со мной случилось что-то очень плохое. Витя "Камчатский" во время вечернего радио-сеанса с испугу доложил в Кабул о моем таинственном исчезновении. Там, естественно, тоже задергались и закидали Михалыча ценными указаниями.
      Пришлось самому срочно связываться с "Центром" и объяснять сложившуюся ситуацию. В Кабуле обрадовались, что я цел и не вредим, но на всякий случай насовали мне мандюлей за необоснованную самодеятельность и сделали еще одно дежурное китайское предупреждение. Судя по всему, оно было не последним в моей жизни.
      Вместе с мужиками порадовался своему счастливому возвращению из "зеленки", и по этому поводу немного употребили. Сидели в моей комнате, у горящего камина, и я вспоминал, как мерз прошлой ночью в той сырой землянке. Тепло, исходящее от горящих в камине дров и разливающееся по всему телу от сорокаградусного "сугрева", быстро сморило меня. Не помню даже, как добрался до своей кровати.
      Вырубился в момент и спал той ночью мертвецким сном.
     
      Глава 22. Ночной поход
     
      Следующий день был примечателен тем, что мне и Мир-Акаю пришлось ехать в Бригаду на совещание, которое проводил лично Варенников. Совещание проходило в коттедже, специально отстроенном для генерала. В небольшой комнате с одним большим окном и двумя дверями кроме самого Варенникова уже сидели оба его помощника и еще несколько высокопоставленных руководителей 70-й Бригады.
      Мир-Акай и я по очереди доложили генералу о готовности царандоевских батальонов к выдвижению на восьмой и девятый посты обороны. На карте уточнили уязвимые места, где от "духов" можно было ожидать любых сюрпризов. Варенников спросил нас о том, какая еще реальная помощь нужна царандою от советских военнослужащих, с тем, чтобы эта решающая стадия операции прошла быстро и успешно. Не сговариваясь с Мир-Акаем, в два голоса попросили помочь с обеспечением "коридора" при движении колонны с афганскими военнослужащими. Тут же, не откладывая в долгий ящик, Варенников поднял с места командира дивизиона установок залпового огня - "Град" и командира дивизиона гаубичной артиллерии. Обоим была поставлена задача - обеспечить запрашиваемый нами "коридор".
      Командир "Градов" выступил с инициативой, предложив загодя обработать всю "зеленку" в районе предполагаемого перемещения колонны царандоевцев. Варенников согласился с ним и дал добро и на эту упреждающую акцию.
      На том совещание и закончилось.
      Уже после него на улице к нам подошел "Седой полковник".
      - Ну, что, мужики! Значит, завтра воюем?
      - А куда ж нам деваться с этой подводной лодки, - с издевкой в голосе вторил я ответом на его вопрос.
      - Ну, вот и чудненько. Значит, завтра перед обедом все вместе встречаемся в штабе у Пищева, и оговариваем детали операции. Кстати, а вы знаете, что он со всем своим штабом перебрался на первый пост?
      Накануне, когда мы с Мир-Акаем мотались по постам, я обратил внимание на то, что на пустыре около первого поста, где до этого были подготовлены позиции для артиллерийских орудий, ко всему прочему появились еще и мачты разнокалиберных радиостанций. А там, где столько средств радиосвязи, следует искать и штабников. Это истина стара как мир. Стало быть, ход моих мыслей был верен.
      Договорились, что ровно в 11.00 часов утра встречаемся все вместе на первом посту. "Седой полковник" желал лично удостовериться в готовности афганских военнослужащих к решающему штурму...
     
      Утро пятого января ничем не отличалось от предыдущих дней. Одна лишь была отрада - противный дождь, досаждавший нам несколько дней подряд, заметно поутих и перешел из разряда льющего в разряд моросящего.
      Выезжая на завершающую стадию операции, никто из нас еще не знал, чем всё это закончится. Оставалось только надеяться на то, что ночная вылазка удастся, и уже завтра все мы вернемся в городок живыми и невредимыми.
      Очень хотелось верить, что именно так всё и будет.
      Из городка вновь выехали втроем: я, Михалыч и Юра. Олег Андреев остался на "хозяйстве", руководить остатками нашей заметно поредевшей группы советников.
      Мир-Акай, видимо тоже решивший усилить руководящие ряды царандоя, на этот раз прихватил с собой заместителя по безопасности - Сардара, моего подсоветного - Амануллу, и вновь назначенного начальника "джинаи" - майора Хакима. Кое-как протиснувшись между царандоевцами, облепивших бронетранспортер словно мухи, последующие пару часов ехали как в переполненном трамвае. В тесноте да не в обиде. Зато не так холодно.
      Штаб операции действительно перебрался на первый пост и его ПБУ размещался в "кунге", прикопанном в полузатопленный капонир. Кроме Пищева там уже сидел "Седой полковник" и еще несколько старших офицеров, с большинством из которых я не был близко знаком.
      Совещались не меньше часа. За это время обговорили все детали предстоящей операции. Еще до нашего приезда "Седой полковник" решил все вопросы с обеспечением того самого "коридора", о котором мы накануне просили у Варенникова, и в наше распоряжение был выделен молоденький старлей - артиллерийский корректировщик.
      После совещания к нам подошел "Седой полковник". По панибратски похлопывая меня по плечу, он поинтересовался:
      - Ну как? Выполним мы сегодня поставленную задачу?
      - Обязательно выполним, - ответил за меня Мир-Акай.
      - Ага. Выполним и перевыполним, - вторил ему Михалыч.
      - Это как так - перевыполним? - недоуменно переспросил "Седой полковник".
      - А как завещал нам товарищ Никита Сергеевич.
      - Я серьезно спрашиваю, а вы, товарищ полковник, всё шуточки шутите, - психанул "Седой полковник".
      - Так и я серьезно, - в тон ему ответил Михалыч. - А если еще серьезней, так это надо не у нас, а у "духов" спрашивать, чего они там - в "зеленке" думают по этому поводу. А потом, вы же сами с нами поедете, а коли так, поставленная задача обязательно будет выполнена в срок и в полном объеме.
      "Седой полковник", видимо, уловив язвительность в голосе Михалыча, махнул рукой и отошел к стоявшим в сторонке офицерам Бригады.
      Но Михалыч на этом не успокоился и решил добить его окончательно. Нарочито громко, так, чтобы его слышал "Седой полковник", он возмущенно произнес:
      - Мужики! Я чего-то не понимаю, мы что, на голодный желудок сегодня воевать будем?
      Я решил подыграть Михалычу, и, показывая на дымящуюся трубу походной ПХД, добавил:
      - Да ты что, Михалыч! Как можно! Вон видишь, для нас хавку уже варят. Сейчас с товарищем полковником порубаем и поедем все вместе с "духами" воевать. А то, что же это получается, "духи", ожидаючи нас, сейчас наверняка жирный плов наворачивают, а мы, отощавшие за последние дни, да еще и с пустыми желудками воевать с ними? Не-е, так не бывает.
      - А вообще-то, на фронте в таких случаях и "наркомовские" полагаются, - не унимался Михалыч.
      - Хренка вам с бугорка, а не "наркомовские", - не выдержав приколов, огрызнулся "Седой полковник".
      - Не-е! Ну, это совсем непорядок в Червонной армии, - зацепился за его слова Михалыч. - Жуков, и тот так не поступал с бойцами в самый ответственный момент. Даже штрафникам давали сто грамм перед боем. А мы что, хуже штрафников что ли? А ну как нам больше уже не придется на этом свете её "родимую", попробовать.
      - Да хватит вам брехать, - по всему видно было, что "Седой полковник" уже начинал выходить из себя. - Вы про свои "наркомовские" и не помышляйте. Думайте хоть, что говорите, целый полковник как-никак
      - Товарищ полковник, так ведь я же для пользы общего дела, - лицо Михалыча было настолько глуповато-наивным, что я едва не рассмеялся. - Ведь если пуля попадет в живот, в котором полным-полно жратвы, это же гангрена может сразу произойти. А "винус-спиртус" - он как раз для дезинфекции, чтобы перитонита мгновенного не случилось. А потом, причем здесь мое звание, пуля она ведь дура, для неё что рядовой, что генерал, всё едино - кого колбасить.
      - Э-э! Взрослый человек, а такие вещи говоришь. Типун тебе на язык. - "Седой полковник" явно не дружил с чувством юмора. Если бы оно у него было, он наверняка нашел бы, что ответить Михалычу. Но, видимо - не дано.
      Я незаметно "маякнул" Михалычу, давая понять, что нет смысла продолжать эту словесную дуэль. Дюже толстая кожа и его оппонента, одним язвительным словом её не пробить. Тут гранатомет нужен.
      Еще с полчаса ждали пока приданный к нашей группе корректировщик, согласует с артиллеристами координаты предполагаемых целей и отметит их на своей карте. Оставалось за малым, как он будет поддерживать связь со своими коллегами. Частоты радиостанции на царандоевском БТРе не совпадали с частотами радиостанции артиллеристов. Носимую "сто пятку" бесполезно было использовать. Её с четвертого поста уже не будет слышно, а с седьмого, и уж тем более - с восьмого и девятого постов, и подавно.
      Свои доводы старлей доложил "Седому полковнику".
      "Седой полковник" подозвал к себе командира БТРа, на котором он все эти дни рассекал с нами по "зеленке", и спросил его о том, на каких частотах работает радиостанция, и можно ли по ней связаться с артиллеристами. Сержант тут же связался с кем-то по бортовой радиостанции и буквально через минуту доложил, что такое вполне возможно.
      - Ну, вот вам и решение проблемы, - удовлетворенно ответил "Седой полковник". - БТР в вашем распоряжении, так что пользуйтесь им по полной программе.
      Я что-то не понял "Седого полковника". По всему было видно, что он не собирается ехать с нами на эту ночную операцию. Хотел было уже спросить его об этом, но он опередил меня.
      Взяв за локоть, он отвел меня в сторонку, где доверительно сказал:
      - В общем, так. Варенников запретил мне ехать с вами и обязал координировать действия отсюда, со штаба Пищева. Так что, придется тебе, Анатолий, комиссарить самому. У тебя, вон какие бравые мужики, да и командующий не один едет. Думаю, что вы справитесь с поставленной задачей. Только у меня к тебе большая просьба, как только выставитесь на посты, сразу возвращайся назад. Считай это приказом самого Валентина Ивановича. Утром мне надо быть в Бригаде у него с докладом и поэтому понадобится БТР.
      - Так я могу его прислать вам, а сам останусь на постах, пока окончательно не буду знать о том, что там все нормально, - пытался возразить я "Седому полковнику".
      - Не-е, так дело не пойдет. Прежде чем я поеду к Варенникову, должен во всех деталях знать, как проходило выдвижение на посты. По рации о таких вещах много не поговоришь, а посему ты мне нужен здесь. Обсудим итоги операции и подумаем, что докладывать Варенникову. Надеюсь, что ты меня хорошо понял?
      Да все я хорошо понял. Господин полковник не хотел брать на свою голову ответственность за эту ночную вылазку, а посему и решил подставить под это дело меня. Если операция сорвется, все шишки будут на моей голове, а "Седой полковник" останется не при делах. В случае удачного завершения операции, он все лавры отхватит себе. Ведь не собирается же он брать меня на доклад к Варенникову.
      Правда, мелькнула в моей голове и иная мыслишка. О том, что он просто струсил и не рискнул ехать темной ночью вместе с афганцами. Но не "духов" он боялся, а боялся получить пулю в спину от этих "муртузеев". Видимо сильно запало в его голову наше посещение мятежного батальона. А сейчас, когда командир этого батальона убит, кто даст гарантию, что какой-нибудь сарбоз, затаивший злобу за обидные высказывания, прозвучавшие в тот день из уст полковника, не пристрелит его под шумок возможного боя. Хотя, как знать, точно такая же участь могла постигнуть и меня.
      Ничего не стал я больше говорить "Седому полковнику". Только пообещал, что обязательно вернусь. На том и расстались.
      От первого поста отъехали часа в три дня. Нам предстояло до темноты прибыть на седьмой пост, где сейчас сосредоточились подразделения царандоя, которым предстоял ночной рейд по "духовским" тылам. Кроме "мятежного" батальона там сейчас находился Джаузджанский оперативный батальон, временно прикомандированный в Кандагар, а также наш опербат, во главе с майором Алимом. На его батальон выпала незавидная доля - быть неким подобием заградительного отряда, на тот случай, если личный состав прикомандированных батальонов попытается под шумок сбежать в "зеленку". А такое, с учетом упаднических настроений, царящих в этих подразделениях, вполне могло произойти.
      Пока добирались до седьмого поста, обратил внимание на то, что количество грузовиков, подорвавшихся на минах или подбитых "духами" из гранатометов, заметно увеличилось. Обиднее всего было видеть сгоревшими те самые новенькие ЗИЛы, прибывшие в царандой накануне нового года. Они погибли как необстрелянные бойцы, так и не успев намотать на своих спидометрах первую тысячу километров афганских дорог.
      К седьмому посту подъехали уже в сумерки.
      Мир-Акай сразу же собрал командиров подразделений для постановки им боевой задачи. Согласно утвержденному плану операции, Джаузджанскому оперативному батальону предстояло закрепиться на восьмом посту, а 48-му БСГ рулетка судьбы предоставила возможность "оседлать" самый дальний - девятый пост. Капитан, исполняющий обязанности командира "мятежного" батальона, эту новость воспринял без особого энтузиазма. Ему предстояло еще озвучить её своим подчиненным, а те-то уже знали, что летом прошлого года именно девятый пост "духи" раскатали "под ноль". Тогда "духи" даже в плен никого не взяли. Просто отрезали головы всем защитникам поста, в том числе и тем, кто уже был мертв.
      Поскольку впереди нас ждала неизвестность, командующий распорядился выдать всем бойцам суточную норму сухпая. Стоя с Михалычем в сторонке, мы наблюдали, как сарбозы, только что отужинавшие горячей пищей, вскрывали банки с тушенкой и кашей и, давясь, запихивали их холодное содержимое в свои ненасытные желудки. Наверно считают, что если ночью погибнут, то эти консервы им уже не достанутся.
      Действительно - "муртузеи".
      Ровно в 22.00 со стороны первого поста мы услышали канонаду, и буквально сразу же над нашими головами провыли десятки, если не сотни реактивных снарядов. Первые снаряды упали невдалеке от седьмого поста, и всполохи от их разрывов осветили всю округу.
      При каждой новой серии взрывов афганцы бурно выражали свои эмоции. Нашлись даже такие, которые стали отплясывать одним им известные ритуальные танцы. А несколько сарбозов от нахлынувших на них чувств открыли беспорядочную стрельбу в воздух из своих автоматов.
      Обработка "зеленки" "градами" велась почти час. И как только она закончилась, прозвучала команда: "По машинам!"
      Мы с Михалычем и Мир-Акаем сели на БТР, любезно предоставленный нам "Седым полковником", а Сардар, Аманулла и Хаким, оседлали царандоевскую бронемашину. На наш БТР сели еще несколько афганцев, в том числе два "инзибода" командующего. На своем бронетранспортере мы возглавили колонну, а "зеленые" замкнули её с хвоста.
      Всего в колонне было около двух десятков грузовиков, везших не только бойцов, но и весь скарб, так необходимый на постах. Чего только не загрузили в эти машины: и железные кровати с ватными матрацами и шерстяными одеялами, и дрова, и продукты питания, и боеприпасы.
      Как только колонна покинула седьмой пост, офицер-корректировщик связался по рации с артиллеристами и те начали методично обстреливать подступающую к дороге "зеленку". Пару раз они ошиблись в своих расчетах и снаряды едва не угодили по колонне. Давя на тангенту гарнитуры, старлей матюгался на чем свет стоит, обзывая своего невидимого радиокорреспондента всеми известными матерными словами.
      В одном месте дорога делала резкий поворот влево. Странно, но на карте этот поворот вообще не был обозначен. Видимо, мотавшиеся до этого советские танкисты и десантники, нарвавшись на "духовские" мины, сошли с опасного участка дороги и набили новую колею.
      Вот тут-то нам пришлось туго. Артиллеристы, наверное, тоже ничего не знали об этом повороте, и вместо того чтобы бить по прилегающей "зеленке", уложили несколько снарядов по колонне. Один из снарядов, не долетев до нашего БТРа, разорвался буквально в двадцати метрах от него. Сидевший у моторного отсека сарбоз громко закричал и схватился за плечо. Между пальцами его руки почти сразу появилась кровь. По всей видимости, его здорово зацепило осколком. Все, кто сидели на бронетранспортере, в том числе и я, мигом перескочили на правый борт, а раненый боец, корчась от дикой боли, остался лежать на броне.
      Со своей инициативой мы явно поспешили, поскольку следующий снаряд разорвался именно с той стороны, где мы искали для себя укрытие. Слава богу, он упал намного дальше от БТРа, чем предыдущий снаряд. Иначе всем нам не поздоровилось бы.
      Бедный старлей! Что он только не орал в микрофон. Невольно поймал себя на мысли, что в этот момент он, не задумываясь, перестрелял бы весь артиллерийский расчет, который только что едва не угробил всех нас.
      Видимо артиллеристам надоело выслушивать матерные слова в свой адрес, и они вообще прекратили стрельбу, и теперь только надрывное урчание двигателя БТРа да стоны раненого бойца нарушали эту звенящую ночную тишину. Оставалось лишь надеяться, что "духи" не воспользуются моментом и не обстреляют колонну из гранатометов и стрелкового оружия.
      А условия для этого были почти идеальными. По закону подлости, именно в этот момент облака на небе разошлись, и в их разрывах появилась яркая луна. Вся наша колонна теперь была видна как на ладони.
      "Боже, спаси и сохрани!" - пронеслось у меня в голове. Машинально потрогал рукой то место, где под одеждой на тонкой капроновой веревочке вместе с офицерским жетоном висел простенький крестик и "молитва-оберег", бережно зашитая моей матерью в черную суконку.
      Возможно, Всевышний услыхал мою молитву. Вновь набежавшие на Луну облака потушили этот "фонарь в ночи", и все вокруг вновь погрузилось в кромешную темень.
      А ранение у сарбоза действительно оказалось серьезным. Сидевшие на БТРе афганцы сдернули с него одежду и стали перетягивать раненое плечо резиновым жгутом, которым до этого был обмотан приклад его же автомата. Потом на место ранения наложили ватно-марлевый тампон и плотно замотали его бинтами. Добровольные санитары, накладывавшие повязку, сами изрядно перепачкались в крови, бившей пульсирующей струей из раны. Видимо у сарбоза была здорово повреждена артерия, потому-то так много крови из него вытекло. Да и осколок наверняка остался в теле.
      Та-ак, один "трехсотый" уже есть. А сколько их еще будет, пока доберемся к месту назначения?
      Но, слава богу, все обошлось.
      Минут через двадцать из темноты появились очертания каких-то развалин. Это и был тот самый восьмой пост.
      - Стоять! Дреш!
      Прямо перед нашим БТРом словно из-под земли выросла фигура человека в зимнем камуфляже. В руках он держал пулемет, направленный стволом в нашу сторону.
      Водитель нашего БТРа резко тормознул, и все сидящие на нем люди, едва не слетели с брони.
      Хоть мы и знали, что десантники на посту уже предупреждены о передвижении нашей колонны, эта "гостеприимная" встреча была для нас неожиданностью.
      - Ты чего, мудила, охренел совсем, - подал голос Михалыч. - Ты пулемётик-то свой спрячь куда-нибудь, а то у нас тут тоже нервных хватает.
      Заслышав родную речь, пулеметчик обернулся назад, и закричал в темноту:
      - Замена приехала!
      В следующее же мгновение из развалин выскочили еще несколько человек. Подбежав к нашему БТРу, они начали бурно изливать свои эмоции, закончившиеся "салютованием" из всех видов стрелкового оружия.
      От группы десантников отделилась высоченная фигура военного без знаков различия. Приблизившись к нам, он осипшим голосом представился:
      - Капитан Игнатьев. Кто тут у вас старший?
      - А у нас тут все старшие, - съязвил Михалыч, - одних полковников аж целых два штука.
      - Тогда кто будет все это дерьмо принимать?
      - Ну, так бы и говорил, - слезая с БТРа, ответил я. - Будет тебе сейчас старший.
      Мир-Акай послал гонца по колонне на розыски командира Джаузджанского батальона, засевшего в кабине одного из грузовиков.
      Буквально через несколько минут развалины представляли собой копошащийся муравейник. Сарбозы сбрасывали с машин кровати, тюки с различным барахлом. Аккуратно разгружали и складывали в штабеля ящики с боеприпасами.
      Капитан Игнатьев поинтересовался у Мир-Акая о том, какими силами его подчиненные будут удерживать пост и, услышав в ответ, что здесь разместится аж целый батальон, многозначительно произнес:
      - Ну-у, тогда конечно. Это не то, что я здесь с одним взводом мудохался. Но имейте ввиду, что "душары" вокруг поста дюже шальные. Так что пусть ваши бойцы не расслабляются, а сразу подыскивают укрытия понадежнее. За то время пока мы тут торчали, немного понарыли всяких разных крысиных нор, но думаю, что этого будет маловато, на всех не хватит. "Духи" уже с рассвета начнут колбасить по посту из минометов и безоткаток. Я уже пятерых "трехсотых" и одного "ноль двадцать первого" отсюда отправил. И это всего за какую-то неделю. А "духи", судя по всему, только-только начинают звереть. Совсем скоро здесь будет конкретная жопа. Так что я не завидую вашим мужикам.
      Мир-Акай отлично понимал, какая "мясорубка" ждет уже в ближайшее время его подчиненных, и поэтому попросил капитана поделиться соответствующей информацией с афганским комбатом, принимающим все это "беспокойное хозяйство". Чтобы процесс общения не имел сбоев, я оставил на посту нашего переводчика Юру.
      А нам предстояло двигаться дальше. Нужно было проехать по "зеленке" еще около трех километров, туда, где располагался девятый пост.
      Поехали уже меньшим составом, поскольку половина колонны с грузом и людьми осталась на только что покинутой точке. Эту половину машин мы должны были прихватить на обратном пути, когда, окончательно разгрузившись на девятом посту, грузовики будут возвращаться обратно.
      Не успели отъехать и полкилометра, как между движущимися грузовиками произошел взрыв. Неужели "духи" очухались и начали обстрел колонны? Но больше взрывов не было, и колонна за какие-то пятнадцать минут достигла девятого поста. В отличие от предыдущей дороги, по последнему её участку было даже приятно ехать, поскольку дорожное полотно было сплошь каменистым, а вдоль него росли какие-то деревья. Ну чем не автобан.
      На девятом посту нас уже встречали. Не успели мы остановить свой БТР у какого-то подобия шлагбаума, как к нему подбежал военный. Выяснилось, что это был прапорщик, замкомвзвода десантников. Лицо и руки у прапора были черными от копоти.
      Выяснив, что за колонна подъехала, обернувшись назад, он закричал в ночную тишину:
      - Мужики! "Зеленые" на замену приехали! Дембель!!!
      Боже, что тут началось. Не сговариваясь, все кто был на посту, открыли сумасшедший огонь из всех видов оружия. А стоявшая на посту БМПэшка стала стрелять из пушки по высокой скале, выпиравшей из земли зубчатым гребнем примерно в километре от нас.
      Звуки выстрелов отражались от скалы дребезжащим эхом, словно кто-то невидимый, сидящий на ней, бил колотушкой в огромный медный таз. Я обратил внимание, что трассеры летят в одном направлении, в большой круг, белеющий на отвесной стене этой скалы. Круг этот словно мишень притягивал к себе малиновые трассы пуль, ударявшиеся о камни и рассыпавшиеся мелкими брызгами.
      А "муртузеев" хлебом не корми, только дай трассерами пострелять. Они попрыгали с машин и присоединились к десантникам.
      Мир-Акай быстро пресек это безобразие. Он громко гаркнул в сторону "стрелков", и солдаты, разом прекратившие стрельбу, с большой неохотой стали расходиться в разные стороны.
      Командующий отдал распоряжение о построении личного состава.
      Дисциплина, конечно хорошее дело, но собирать людей в кромешной темноте - дело не из легких. Некоторые сарбозы уже успели найти себе укромные местечки, и, накинув на плечи шерстяные одеяла, пристраивались отойти ко сну. Алим со своими подчиненными бегал по развалинам, коих на посту было великое множество, и вытаскивал хитрожопых лодырей буквально за шиворот, толкая их пинками под зад.
      Нужно было спешить с разгрузкой машин, а не бока отлеживать. На все про все времени было отведено не больше часа. Но сарбозы и не думали приступать к разгрузке. Пришлось мне с Михалычем выступить в роли "грузчиков-стахановцев". Буквально за пять минут мы сбросили с одного из грузовиков спинки и сетки от металлических кроватей. Чохом, в одну кучу. Пусть потом "муртузеи" разбирают в темноте эту груду металла, если конечно захотят спать в цивильных условиях.
      А сарбозы тем временем, скинув с одной из машин немного дров, принялись разжигать костры.
      Ну, козлы! Тепла им, видите ли, захотелось. А ну как сейчас "духи" засекут эти костры, да и шандарахнут по ним из минометов?
      Михалыч демонстративно "отлил" на один такой разгорающийся костер, чем вызвал недовольство у собравшихся около него сарбозов. Но их ропот был в корне пресечен Алимом. Он заявил, что расстреляет всякого, кто будет разводить открытый огонь. Если кому-то не терпится согреться, пусть срочно хватает чугунную "буржуйку" и тащит её в укрытие. И только там может ею пользоваться.
      Часть солдат забралась в кузов грузовика, с которого мы только что побросали кровати, и категорически отказалась с него слезать. Мир-Акай стал разбираться - в чем дело, а они, в свою очередь, выдвинули ультиматум, что, мол, не слезут с машины, пока их не отвезут обратно в Кандагар. Ни на какие уговоры и увещевания командующего они не реагировали.
      И тогда он был вынужден вызвать к себе их командира. Все стали искать этого капитана, но его нигде не было. Сардар высказал предположение, что заместитель комбата наверняка укрылся в БРДМке, что была на вооружении у 48-го БСГ.
      И действительно, именно там он и спрятался. Закрыв изнутри все запоры, категорически отказался оттуда вылезать. Твердил только одно, мол, привезли мы их всех сюда на погибель.
      Не знаю, как долго еще продолжалась бы полемика между Сардаром и этим трусом. Но в этот момент к бронемашине подошел командир опербата - Алим. В руках он нес гранатомет. Что уж он там такого сказал засевшему в ней капитану, не знаю, но тот буквально через пару секунд пулей выскочил наружу через верхний люк. Могу представить, что было бы, если б этот горе-вояка остался сидеть там и дальше. Алим - парень горячий, и запросто мог шандарахнуть по БРДэмке из гранатомета. Так, в назидание другим.
      Алиму видимо понравилось, как он "выкурил" капитана из бронемашины. С этим же гранатометом он двинулся к грузовику, в котором на корточках сидели около двух десятков бойцов. Пока он шел к машине, нервы у сарбозов не выдержали, и они по одному стали выпрыгивать на землю.
      Да-а! Не зря Мир-Акай взял Алима в этот ночной рейд. Если бы не этот лихой офицер, еще не известно, чем бы все это закончилось.
      Примерно к часу ночи разгрузка машин была полностью завершена, и они стали выстраиваться на дороге в колонну, готовясь в обратный путь. После небольшого совещания Мир-Акай принял решение оставить свой БТР на посту. Там же остались все офицеры, что прибыли с ним на девятый пост. Кто знает, что еще взбредет в головы бойцам этого "мятежного" батальона...
     
      На первый пост мы вернулись часа в три ночи. Доехали без приключений. Кстати, еще на "девятке" выяснилось, что за взрыв произошел между машинами, когда мы еще к нему ехали. Оказалось, что один сарбоз, решив проверить, не учебные ли им выдали гранаты, выдернул чеку из РГДэшки и выбросил из кузова.
      Урод! Хорошо, что никого не зацепило осколками.
      На обратном пути прихватили раненого сарбоза, которого до этого оставили на восьмом посту. Пока мы колготились на девятом, "шурави" всадили ему двойную дозу промедола, и теперь он пребывал в состоянии полнейшего "пофигизма".
      По прибытии в штаб нашли "Седого полковника" и доложили ему о том, как прошла ночная операция. Тот был на седьмом небе от приятных новостей. Теперь ему было, что докладывать Варенникову. На радостях он напоил всех нас чаем, а потом даже помог найти нам "теплые местечки", где мы смогли бы перекантоваться до утра.
      Лично я в тот момент мечтал только об одном - как можно скорее отогреться. Подсчитав в уме, я пришел к выводу, что на "броне" я провел почти 15 часов. А поскольку поверх сарбозовских дрешей на мне была надета всего лишь китайская ветровка на "рыбьем" пуху, тело промерзло до такой степени, что его трясло как осиновый лист на ветру.
      Какое счастье! Мне достался кусочек пола в какой-то "колымаге", рядом с "буржуйкой, в которой потрескивали горящие дрова. Я сидел на голом полу, облокотившись спиной о фанерную стену, и холод, скопившийся за последние сутки в моем теле, словно по каким-то тонким стеклянным трубочкам выходил наружу. Озноб побежал по коже, а мышцы стали наполняться теплом.
      Сознание еще пыталось сосредоточиться на чём-то очень важном, что я упустил сегодня, не сделал, но бренное тело отказывалось подчиняться нервным импульсам головного мозга и само по себе камнем летело в черную пропасть сна.
     
      Глава 23. Суразоволь
     
      Видимо вчерашнее пребывание на холоде не прошло даром. Все тело ломало и крутило, а в горле сильно першило. По всему видно, ангину я себе уже заработал. Хорошо, если только её, а не грипп. Придется тогда не меньше недели отлеживаться. Как все не вовремя.
      С этими мыслями я и возвращался в Кандагар.
      Как я и предполагал, "Седой полковник" не взял меня с собой на доклад к Варенникову. Может быть, это и к лучшему. Что-нибудь новое от генерала я вряд ли бы услышал, а вот на какую-нибудь неприятность нарваться мог элементарно. И хотя ругать меня в этот день вроде не было никаких оснований, как-никак ночной рейд удался на все сто процентов и практически без потерь, но, кто знает, что взбредет в голову Валентину Ивановичу. Генералы - они все непредсказуемы. Будет пребывать в плохом настроении, и попадешь "под раздачу".
      Колонна с порожними царандоевскими грузовиками пошла в город только после того, как силами советских военнослужащих на дорогах было выставлено боевое сопровождение. Я сел кабину новенького ЗИЛа вместе с Мир-Акаем, а Михалыч с Юрой поехали в кабине другой машины. И хотя моя рожа изрядно заросла суточной щетиной, в ООНовский городок заезжать не стал, покатив сразу на работу. Мне необходимо было встретиться с сотрудниками спецотдела, чтобы разузнать у них о последней оперативной информации из "зеленки". Михалычу с Юрой на работе делать было практически нечего, поскольку там им не с кем было контачить. Подсоветный Михалыча - Сардар остался на девятом посту, а рисоваться на работе просто так, ради "галочки", не было никакой необходимости. Пусть уж лучше вдвоем с Юрой баню кочегарят, будем сегодня сухим паром и эвкалиптовыми вениками хворобу из себя выгонять.
      Когда разговаривал с офицерами спецотдела, туда прибежал посыльный от командующего. Мир-Акай вызывал меня к себе. Причем срочно. Пока шел к нему, разные мысли в голове крутились. Уж не на постах ли что произошло?
      Но все оказалось намного проще. Из Кабула пришла срочная шифровка о том, что в Кандагар вылетает заместитель министра внутренних дел генерал-лейтенант Суразоволь, и Мир-Акай должен ехать на "Майдан" его встречать. Командующий поинтересовался у меня, не желаю ли я поприсутствовать при встрече этого высокопоставленного руководителя. У меня не было никакого желания терять время на прозябание в аэропорту, да еще именно в тот момент, когда наши мужики будут уже париться. Да и сдался мне этот генерал. Одного Варенникова с его помощниками мне хватало за глаза.
      Так я и объяснил Мир-Акаю. Мол, твой он шеф, вот ты его и встречай. Если бы он прилетел со своим советником, тогда другое дело, а так у меня совсем другие планы на этот день. Пригласил его с прилетающим гостем в нашу баньку, но Мир-Акай вежливо отказался. Видимо, не принято у них, у афганцев, разнагишаться перед высоким начальством. Ну, коли так, насильно мил не будешь.
      Попарились мы в этот день действительно от души. "Изнутри" тоже хорошо прогрелись, уговорив на четверых литруху самогона. Хорошо жить, когда ты сам себе хозяин и нет над тобой вышестоящих начальников.
      А ближе к вечеру меня вызвали на коммутатор к дежурному по городку. Звонил сам Мир-Акай. Он рассказал о том, как встретил зам министра, как они с ним ходили к Варенникову. Сейчас Суразоволь отдыхает в специальной гостинице, усиленно охраняемой царандоевцами, а завтра планирует посетить посты второго пояса, и уже согласовал свою поездку с Варенниковым. Намек я понял и переспросил у командующего, в какое время они планируют туда ехать. Мир-Акай ответил - в десять часов утра. Стало быть, с десяти утра я должен ждать их во всеоружии около КПП городка. На том и порешили.
      БТР оперативного батальона подъехал к ООНовскому городку с опозданием на полчаса. Сзади него шла грузовая машина. Усиленная охрана, стало быть.
      Не успел БТР приостановиться у нашего городка, как царандоевцы горохом высыпали из грузовика, и моментом встали вокруг БТРа, шаря глазами по окружающей местности.
      "Грамотно работают ребятишки. Видимо, не впервой они это делают", - подумал я. - "Наверняка с генералом в одном самолете прилетели. Вон, рожи-то какие свирепые, того и гляди, в клочья растерзают. Да и росточком Аллах их тоже не обидел, - шкафы конкретные. И где только таких отыскали в Афгане?"
      Спрыгнувший с броника Мир-Акай сразу полез ко мне лобызаться, будто не виделись мы с ним как минимум год. Что поделаешь - обычай. А в это время за его спиной с БТРа соскочил еще один мужик. На вид лет сорока пяти, фигура атлета, да и роста не малого. Странно, зам министра, а одет в обычную сарбозовскую робу, хоть и новёхонькую, и обычную ватную куртку с воротником из искусственной цигейки. Никаких знаков различия. Маскируется, однако.
      Суразоволь, а это действительно был он, сдержанно протянул мне руку и, мы поздоровались. Что-то очень знакомое показалось мне в чертах его лица. Где я мог раньше видеть этого человека?
      Генерал широко улыбнулся и на чистом русском произнес:
      - Ну, как тут у вас дела? Моджахеды не сильно досаждают?
      Я даже растерялся. Не от неожиданного вопроса, а оттого, что афганский зам министра так чисто говорит по-русски. Если бы я не знал, что он афганец, запросто принял его за выходца с Кавказа. Хотя эти самые "наши" кавказцы зачастую на русском говорят намного хуже. Вот тебе и метаморфоза жизни. Наверняка учился генерал в свое время в одном из советских учебных заведений, и за годы проживания в Союзе наблатыкался так хорошо шпрехать по-нашему. А может быть, это наши советники за годы совместного сотрудничества его так натаскали.
      И тут я вспомнил, что одним из первых его советников был мой земляк, заместитель начальника Астраханского УВД Уразалиев Ильдар Ильясович. В свое время он много чего интересного рассказал мне об этом человеке. Судя по его рассказам, Суразоволь был довольно жестким, если даже не жестоким человеком. Лично расстреливал врагов революции. Как и его шеф - Гулябзой, был ярым "халькистом". "Парчамистов" на дух не выносил, всячески изгоняя их из рядов родного министерства.
      И вот этот самый человек стоит сейчас передо мной и широко улыбается. И всё-таки я откуда-то знаю эту угловатую челюсть. Этот "орлиный" нос и горящие глаза. Где я их раньше видел? Буду теперь мучаться в догадках, пока не вспомню.
      - Товарищ зам министра, "духи" в Кандагаре не хуже и не лучше чем в других провинциях. Мы воюем с ними, а они воюют с нами. Как говорится: "На войне, как на войне", - бодро ответил я на вопрос генерала.
      Мой ответ ему понравился. Рассмеявшись, он похлопал меня по плечу.
      - Алягер ком алягер! Знаем такое. Мне нравится разговаривать с деловыми офицерами. А то встречаются порой такие советники, которые все время на жизнь свою сетуют. Особенно в Кабуле таких нытиков очень много. Но вы, я смотрю, не из той категории. Мне ваш командующий рассказывал вчера, как вы тут по ночам воюете. Молодцы. Спасибо за то, что учите наших сотрудников всему, чего сами умеете делать.
      Меня едва не расперло всего от гордости, за самого себя - такого хорошего.
      - А вам передавал большой привет Ильдар Ильясович Уразалиев, - вдруг ни с того ни с сего ляпнул я.
      На самом деле Уразалиев никакого привета Суразоволю и не думал передавать. Однако со своей подхалимажной фразой я попал "в цвет".
      Брови у генерала полезли вверх.
      - А вы откуда его знаете?
      - Так ведь он был моим непосредственным начальником.
      - Стало быть, вы тоже из Астрахани?
      - Из неё самой.
      - А почему "был"? Он что - уволился из органов?
      В этот момент краем глаза я заметил, что Мир-Акай смотрит на свои наручные часы. Действительно, что-то мы немного задержались около городка. Пора уже было ехать на посты. Пообещав рассказать обо всем, что было связано с Уразалиевым, я жестом пригласил генерала на броник.
      В этот день я не стал брать с собой ни Михалыча, ни Юру. Нужно было и других сотрудников "обкатывать" в "зеленке". Буквально накануне к нам прислали нового переводчика - Якубова Джумабая. Родом он был из Узбекистана, и до Афгана работал участковым в одном из районных отделов милиции в Ферганской области. Дослужился до капитана. Жил бедно, в постоянной нужде. Вот и отважился поехать в Афган "на заработки". Чтобы закордонная служба медом не казалась, решил я его сразу в "зеленку" тащить. Человек, с первых дней побывавший в зоне боевых действий, быстрее привыкает к той обстановке, в какую он попадает в Афгане. Тем более в Кандагаре. Не будет потом "шугаться" при каждом выстреле или взрыве.
      Пока ехали на первый пост, я в деталях рассказал генералу о судьбе Уразалиева. Как он после Афгана попал в немилость к нашему начальнику УВД, заподозрившему его в том, что он "подсиживает" своего шефа. История эта закончилась весьма плачевно для Уразалиева. Даже умудрились уголовное дело состряпать. Не посчитались ни с полковничьими погонами, ни с боевыми орденами. Враз перечеркнули жизнь человеку и испортили всю его дальнейшую карьеру.
      Суразаволь мое повествование слушал молча, и когда я его закончил, коротко изрек:
      - Везде мудаков хватает. Поверь мне, в нашем министерстве их тоже не мало.
      Не знаю, кого он в тот момент имел в виду, но из этических соображений уточнять ничего не стал.
      Суразаволь в тот день очень долго общался с генералом Пищевым. Выяснилось, что они были хорошо знакомы. И не удивительно: рабочий кабинет Пищева был в Кабуле, а непосредственное рабочее место вот в таких вот штабных "кунгах" в провинциях, где велись боевые действия. Видимо именно там, "в деле", они и нашли друг друга. Когда расчувствовавшиеся генералы решили немного "почаевничать", мы не стали им мешать, и с Мир-Акаем пошли на поиски местной "рыгаловки".
      Что мы, не люди что ли? Мы тоже любим чайком побаловаться. Заодно и перекусим чего-нибудь.
      После довольно сытного обеда мы еще с полчаса дожидались Суразоволя на улице. От Пищева он вышел раскрасневшимся. По всему было видно, что в "кунге" они не только один чаек попивали. Мы бы и сами сейчас были не против "сугрева", но - не положено.
      А зам министра оказался дотошным человеком. Уже на первом посту он облазил все загашники, чего-то выискивал, что-то высматривал. Потом подозвал к себе командира поста и дал ему хороший разгон, за то, что несколько огневых точек было оборудовано не в том, как он считает, месте.
      В завершении визита он выступил перед строем защитников поста и почти полчаса говорил "пламенную" речь. Сарбозы стояли навытяжку, поедая глазами своего генерала. Одному сержанту и нескольким сарбозам несказанно повезло: Суразоволь наградил их какими-то афганскими медалями. Получая их из рук самого зам министра, награжденные топали каблуками и дикими голосами выкрикивали слова благодарности за оказанное им доверие.
      Суразоволь заявил перед строем, что это только начало. Всех, кто будет отлично нести службу на посту и геройски отражать нападения моджахедов, ждут не только медали, но и ордена Республики Афганистан. Царандоевцы это известие приветствовали дружным криком.
      Потом мы все поехали на второй пост, где встреча генерала с личным составом прошла точно по такому же сценарию, что и на первом. И на третьем, и на четвертом постах, Суразоволь не отличился оригинальностью. По всей видимости, процедура с посещениями низовых структурных подразделений у него была отработана до "автоматизма".
      Все бы ничего, но именно из-за того, что генерал на всю эту "показуху" тратил уйму времени, сумерки застали нас уже на четвертом посту, и наш дальнейший вояж по "зеленке" на том и закончился.
      Насколько я понял Суразоволя, в его планы не входило сегодняшнее возвращение в город.
      Завтра, где-то после обеда, за ним прилетит "борт" из Кабула, а ему кровь из носа нужно до этого времени объехать оставшиеся пять постов. А посему на пятый пост мы должны были ехать рано утром.
      Вот что значит крутиться рядом с генералами. Буквально накануне мне пришлось ночевать в сырой, не отапливаемой землянке. А сегодня командир четвертого поста выделил нам сухую, просторную землянку, посреди которой была установлена чугунная "буржуйка". Печь была изрядно протоплена и в землянке стояла жарища. Кроме стола и нескольких стульев (и откуда они здесь только взялись) в землянке стояло три металлические кровати, укомплектованные всеми необходимыми постельными принадлежностями.
      На столе уже стояло пять комплектов посуды и большая миска с вареной бараниной, от которой исходил пар.
      Командир поста пригласил генерала, Мир-Акая, меня и тарджомона Джумабая к столу. Джумабай вообще офигел от оказываемых ему знаков внимания. В своем зачуханом районном отделе милиции он, наверное, не то чтобы с генералами, с полковниками никогда не сидел за одним столом. А тут - целый зам министра будет с ним ужинать. Я подтолкнул застывшего в нерешительности Джумабая к столу, и он, скромно присев на краешек стула, быстро снял с головы форменную "чаплашку".
      Пока мы рассаживались за столом двое "нафаров" занесли в землянку здоровенное блюдо с жирным пловом, а так же большую чашку с вареными картофелинами и фасолью, обильно политыми соевым соусом. Землянка мгновенно наполнилась специфическими запахами восточных специй.
      Уплетали, как в таких случаях говорят, за все щеки. Командир поста, тоже севший с нами ужинать, не столько ел сам, сколько ухаживал за своими гостями.
      Плотно, однако, поели. А потом был чай.
      После такого ужина и воевать не захочется.
      Поскольку в землянке было всего три кровати, командир поста увел Джумабая в соседнюю землянку, где этой ночью он сам был вынужден "квартироваться", пока его "апартаменты" занимали знатные гости.
      Оно может быть и верно. Незачем переводчику быть при мушавере, когда тот общается с такими людьми. Вдруг надумают афганцы обменяться информацией, которая не для мушаверских ушей. А переводчик, стало быть, для них будет помехой, - все потом передаст советнику. Ну не на улицу же им выходить из-за этого. В тот момент я еще и не догадывался, о чем уже в ближайшие минуты мне предстоит говорить с Суразоволем.
      Но обо всем по порядку.
      Оставшись втроем, мы завели разговор на отвлеченные темы. Мир-Акай вспоминал, как по молодости, еще при короле Захир Шахе, он учился на военного летчика, а потом ездил в Советский Союз получать реактивный истребитель. Как почти полгода стажировался на военном аэродроме в Киргизии. За почти двадцатилетний срок военной службы дослужился до полковника. Поскольку нынешний министр внутренних дел - Гулябзой в свое время тоже служил в ВВС Афганистана, я попытался разговорить Мир-Акая, чтобы он рассказал про тот период своей жизни, когда Гулябзой в звании сержанта служил под его началом. Но командующий сделал вид, что не расслышал моего вопроса, и дипломатично ушел от ответа. Но я и сам уже осознал, что, задав Мир-Акаю такой каверзный вопрос в присутствии его вышестоящего начальства, тем самым поставил его в очень неловкое положение. А хитрый Суразоволь тоже сделал вид, что не расслышал или не понял моего вопроса, давая тем самым понять, что меня действительно понесло "не в ту степь".
      Как-то так незаметно получилось, что наша доверительная беседа постепенно перешла в русло событий, происходивших в Афганистане последний десяток лет.
      И вот тут-то я услышал очень много интересного.
      Суразоволь, не стесняясь в выражениях стал крыть матом и Доктора Тараки и его заместителя - алкаша Бабрака Кармаля, которые по сути и развязали эту междоусобную войну в Афганистане.
      Для меня было откровением такое высказывание человека, который сам занимал в рядах НДПА не последнее место. Если мне не изменяла память, Суразоволь в ту пору был членом ЦК НДПА. Откуда у него такая ненависть к лидерам этой партии?
      Я хотел уж, было спросить о чем-то генерала, но мой взгляд вдруг остановился на профиле его лица, тускло освещенного "летучей мышью".
      Вспомнил!
      Так вот почему я мучился весь день, вспоминая о том, где я раньше видел это волевое лицо.
      Абдула! Ну, конечно же, Абдула! Тот самый главарь банды из фильма "Белое солнце пустыни". Точнее сказать - артист, который играл в фильме этого киношного головореза. Сходство Суразоволя с этим человеком было поразительным. Такой же крючковатый нос, такой же тяжелый подбородок. М-мда, однако.
      "Рафик генерал", вы не только внешне похожи на главаря банды, но и ход ваших мыслей, озвученных только что в землянке, не далек от тех высказываний, что мы постоянно слышим от местных "духов". От этой мысли мне стало даже не по себе. Находиться на краю света, в чужой стране, посреди "зеленки", кишащей "духами", в компании большого МВДэшного чина, чьё высказывание в адрес официальных властей, мягко говоря, не совсем лестно, - это нонсенс.
      А может быть я сам во всем виноват? В том, что, проторчав в Афгане почти полтора года, так ни в чем и не разобрался. В том, что, поучая жизни этих азиатов, сам еще ничего не смыслю в этой жизни. Так какой же тогда из меня советник? Хреновый, если до сих пор не научился отличать врагов от друзей?
      Мои мозги пошли набекрень. Мысли спутались в кучу, и я не мог сосредоточиться, с тем, чтобы разложить весь этот каламбур в голове по полочкам.
      Абстрагировавшись от собственных мыслей и до поры до времени отложив их в потаенные уголочки головного мозга, я стал просто внимательно слушать своих собеседников.
      Слушать и, как говорится, "наматывать себе на ус".
      А Суразоволь тем временем говорил об интересных вещах.
      - Когда я собирался лететь в Кандагар, мне кто только не звонил по телефону. И зам министра обороны Улеми, и ваш бывший командующий Хайдар, и Нур-Мохамад-Нур из ЦК НДПА и еще много кто. У всех них одна и та же проблема: как побыстрее завершить эту операцию по выставлению постов второго пояса, и как сделать так, чтобы они не создавали помех земледельцам, которые уже через месяц начнут подготовку к полевым работам.
      - Интересно, а в связи с чем, все эти высокопоставленные люди стали вдруг проявлять такую заботу о земледельцах? Тем более что здесь в "зеленке" сейчас практически одни "духи".
      Суразоволь посмотрел на меня таким взглядом, словно хотел сказать, что зрит перед собой совсем несмышленого малого, только что свалившегося с Луны. Мне стало как-то не по себе от этого возмущенно-удивленного выражения лица генерала. Видимо, что-то не то слетело с моего языка.
      Генерал молчал с минуту, видимо собираясь мыслями. Потом, сжав пальцы обоих рук в один мощный узел, он уперся в него своим широким подбородком.
      - Вот вы, мушавер, спрашиваете, зачем таким людям, как тот же Нур-Мохамад-Нур, нужно, чтобы боевые действия в зоне расположения этих постов прекратились как можно быстрее. Я правильно понял ваш вопрос?
      Я кивнул головой.
      - Хорошо, - продолжил генерал. - В таком случае, известно ли вам, кому именно принадлежит земля, на которой мы сейчас находимся?
      - Думаю, что формально - государству, а если реально, то выжившим землевладельцам, которые сейчас живут в Пакистане и в странах Запада.
      Суразоволь рассмеялся.
      - И это говорит мне советник царандоя. Ваше сознание находится под влиянием лживой парчамистской пропаганды. Видимо, перед тем как отправлять вас сюда, в Афганистан, ваши партийные деятели и наши мудаки из НДПА, такие как Бабрак Кармаль, вбили вам в голову эту пропагандистскую чепуху. Не верьте никому. Это всё ложь.
      Да, действительно, большинство владельцев этих земельных наделов до Саура были зажиточными людьми в Афганистане. Зажиточными, но в то же самое время и уважаемыми людьми. Сам король считался с ними и делал на них большую ставку. Ведь основные экспортные операции Афганистана делались именно на сельскохозяйственных товарах. Те же аргандабские гранаты лежали на прилавках Америки и Западной Европы. А Джелалабадские мандарины, а сушеный урюк и кишмиш, - ими вообще торговали по всему миру.
      - И чарзом с опием тоже, - едва ли не машинально вклинился я со своими комментариями в рассуждения генерала.
      Лучше бы я не лез со своим языком и не прерывал его речь.
      Суразоволь зло зыркнул в мою сторону, после чего членораздельно, словно выдавливая из себя каждое слово, произнес:
      - В том, что наркотрафик в Афганистане принял такие угрожающие размеры, не последнюю роль сыграла именно эта война, захлестнувшая всю нашу страну. С этой "заразой" при короле расправлялись довольно жестоко. У землевладельцев, на чьих землях дехкане выращивали опий, отбирали всю собственность и пускали их по миру. А тех, кто непосредственно занимался выращиванием мака и конопли, наказывали жесточайшим образом. Дехкане боялись даже думать о том, как на наркотиках делать деньги. А что происходит сейчас? Все плодородные земли Афганистана загажены этой дрянью, и государственным чиновникам до этого нет совсем никакого дела. Более того, могу с полной ответственностью констатировать, что как раз наоборот, эти самые чиновники, пользуясь моментом, подталкивают людей на то, чтобы они бросали выращивание овощей и фруктов и полностью переходили на выращивание опийного мака.
      Что-то я не совсем понял генерала. Как это так может быть, чтобы госвласть была в этом заинтересована? Что-то не то говорит сейчас Суразоволь. Ведь тот же царандой, как силовой орган этой самой государственной власти, как раз и призван бороться с наркотрафиком.
      Помня о том, как генерал отреагировал на мою предыдущую реплику, на всякий случай не стал вступать с ним в полемику. А он тем временем продолжал:
      - Самой большой ошибкой, какую допустила НДПА, была национализация земли. Земля фактически осталась без хозяина. Не стало людей, которые были бы ответственны перед Аллахом за её разумное использование. Убив этих людей, государство не дало ничего взамен. А дехканином нужно руководить постоянно. Он должен точно знать, чем в новом году нужно засеивать земли. Мало вырастить урожай, его еще нужно сберечь и, продав на рынке, заработать потом деньги. А когда вся страна превратилась в один пылающий костер, когда разорвалась связь не только между провинциями, но и самих провинций с Кабулом, когда торговля стала вестись в основном в масштабах одной, конкретно взятой провинции и даже улусвали, труд дехканина стал грошовым. Ваш Советский Союз тоже прошел через эту стадию, и хотя у вас несколько десятилетий уже нет никаких войн, отношение к труду крестьян точно такое же. В свое время я изучал вашу историю и знаю, сколько вы наделали ошибок в своей собственной стране. А теперь эти самые ошибки вы экспортируете нам. У вас, в Советском Союзе, после революции семнадцатого года почти никогда не было рыночных отношений. Наше же сельское хозяйство уже давно стояло на рельсах рыночной экономики. Пусть эта рыночная экономика не такая, как в развитых западных странах, пусть это будет её "афганским вариантом". Но, тем не менее, всё это было. И вот, в одночасье, своими собственными руками мы всё это порушили. А там, где нам это плохо удавалось, на помощь пришли вы - шурави.
      Тут я был в корне не согласен с генералом. Если следовать его логике, то во всех бедах, связанных с развалом сельской экономики Афганистана, он винил ту самую госвласть, которой верой и правдой служит сам, а также введенные в Афганистан советские войска. Таких намеков я не мог стерпеть.
      - Извините, рафик генерал. Так вы, как я сейчас понял, на полном серьёзе считаете, что СССР и его вооруженные силы способствовали развалу сельского хозяйства в Афганистане, и своими действиями подтолкнули крестьян на то, чтобы они вместо выращивания сельскохозяйственной продукции стали в массовом порядке производить "дурь"? Я не могу с вами полностью согласиться, и даже могу поспорить, что это совсем не так.
      Но, по всей видимости, у генерала не было никакого желания спорить со мной. Совершенно не обращая никакого внимания на мои слова, он продолжал развивать свои мысли:
      - Мне довольно-таки часто приходится участвовать в заседаниях кабинета министров, и я не понаслышке знаю о тех проблемах, о которых сейчас говорю. Не далее как три дня тому назад премьер-министр Кештманд на заседании правительства выразил свою обеспокоенность тем, что планируемый вывод из Афганистана советских войск и проводимые в связи с этим "мероприятия" могут негативно сказаться на всей сельскохозяйственной отрасли страны и результатах сбора урожая в текущем году.
      От этих слов генерала я вообще офигел. Каким боком вывод наших войск может повлиять на результативность деятельности сельскохозяйственной отрасли Афганистана? Не бредит ли он? Буквально только что он сетовал на то, что советские войска мешают афганцам выращивать свои урожаи, и тут же заявляет о том, что вывод наших войск негативно скажется на урожайности. Вообще нет никакой логики в его суждениях. Совсем рафик заговорился.
      А генерал, тем временем, словно прочитав мои мысли, продолжил.
      - Простые арифметические подсчеты показывают, что для того, чтобы вырастить тот же виноград и приготовить из него кишмиш, у дехканина уходит не меньше полгода. С одного гектара в чистом виде получается около полтонны кишмиша. С учетом того, что его стоимость на рынке составляет не больше пятидесяти афгани за килограмм, выходит - двадцать пять тысяч афгани. А теперь посмотрим, что происходит, когда дехканин выращивает опийный мак. С того же самого гектара он получает не менее десяти килограммов терьяка. А грамм терьяка даже у нас в Афганистане никогда не был дешевле десяти афгани за грамм. Умножаем и получаем сумму - сто тысяч афгани. Разница получается как минимум четырехкратная. А если учесть, что срок вызревания мака до того момента, когда с него начинают собирать "молочко", составляет всего три месяца, получается, что затраты времени на его выращивание у дехканина сокращается почти в два раза. Как думаешь, рафик мушавер, что выгоднее выращивать дехканину?
      - Козе понятно, что мак выращивать выгоднее, - ответил я, так и не уразумев до конца, к чему ведет разговор генерал.
      - Ага, значит, я доходчиво пока объясняю. Пойдем дальше. Где в Кандагарской провинции дехкане выращивают свой урожай? Конечно же, в той местности, которую все называют "зеленкой". Именно там, где чаще всего происходят боестолкновения с моджахедами, именно там, где чаще всего бомбит советская и афганская авиация, где наши и ваши военнослужащие проводят войсковые операции. А теперь рассмотрим психологию дехканина. Я пока говорю дехканина, а не душмана. Не имеет значения, от кого он получил землю, - от чиновника госвласти, или от сбежавшего в Пакистан землевладельца. Приходит время и он обязан рассчитаться за аренду земли. Проще говоря, он должен выплатить определенную сумму за то, что использовал эту землю. Если он этого не сделает, то существует очень много способов, как выбить из него эти деньги. Расскажу только об одной такой ситуации. Оставшись без урожая, погибшего в огне при очередной бомбежке авиацией шурави, дехканин задумывается, как ему жить дальше. Есть вариант: отдать в рабство к "хозяину" своего сына, а еще лучше дочь. Но это возможно только в том случае, если они у него есть, а также, если на это согласится сам "хозяин". Как правило, землевладельцы требуют от дехкан живые деньги. Что ему остается делать? Он идет к командиру отряда моджахедов и покупает у него противотанковую мину. Если они договорятся между собой, то мину можно взять в долг. Потом эту мину дехканин ночью закапывает на дороге и ждет. Нашли на следующий день эту мину саперы, значит, не задался у него этот "бизнес". Подорвался на мине танк или БТР, дехканин бежит к командиру и получает от него деньги.
      Что получается? И дехканин при деньгах, и командир моджахедов ставит себе "галочку" за якобы проведенную его отрядом операцию по уничтожению танка. Ясное дело, что в своем Исламском комитете за это дело он получает намного больше денег, чем тот дехканин, который устанавливал ту самую мину.
      А теперь я подошел к самому главному. В данный момент мы находимся в центре зеленой зоны, а точнее сказать, в самой гуще виноградников. Девять царандоевских постов, располагающихся на участке протяженностью почти в пятнадцать километров, будут контролировать вокруг себя территорию глубиной до трех километров в обе стороны. Если переложить опять же в цифры, получается что на территории почти в тысячу гектаров, ни один дехканин уже не сможет нормально работать. Если на этом земельном участке выращивался опийный мак, потери составят не менее двухсот миллионов афгани, или больше десяти миллионов долларов. Ну как, впечатляют эти цифры?
      Я только кивнул головой, а генерал тем временем продолжал:
      - Что должен предпринять хозяин земли, или командир бандформирования, контролирующий данную территорию? Он должен сделать все, чтобы этих постов там не было. Я не хочу быть пророком, но думаю, что месяца через два, когда в провинции начнутся посевные работы, этих постов уже не будет. А если они и сохранятся до того времени, то окажутся в жесточайшей блокаде. Моджахеды просто-напросто перекроют все дороги между постами и, чтобы до них добраться, придется проводить войсковую операцию, которая по масштабам будет равной той, что ведется сейчас. Может я не прав?
      - Правы, конечно же, вы правы, - вмешался в разговор Мир-Акай. - Рафику мушаверу известно от наших агентов о складывающейся здесь обстановке. Он и генерала Варенникова об этом же предупреждал.
      - Так почему же тогда вы не настояли на том, чтобы этой операции не было? - не унимался Суразоволь. - Представляете, сколько человек погибнет только потому, что кому-то в очередной раз пришла в голову бредовая идея ценой жизни других обеспечить собственное благополучие?
      - Да все я отлично понимаю, но извините, от меня здесь ровным счетом ничего не зависит. Эту операцию разрабатывали в Кабуле, и наверняка согласовывали с Гулябзоем. Иначе не стали бы гнать сюда столько царандоевских подразделений почти со всей страны. Если в вашем министерстве не могут разобраться что к чему, то куда уж нам до вас - "сирым да убогим". У вас, рафик генерал, кажется, тоже есть советник - генерал Алексеев, если не ошибаюсь? Он-то чего молчал? А ведь я в свое время докладывал в Представительство о том, что эта операция преждевременна и плохо подготовлена. И Варенникову то же самое говорил. Да кто меня слушать будет.
      Мои слова только разозлили генерала.
      - Вот так всегда, когда начинают искать конкретных виновных, то их и нет. Бардак, что у нас в Афганистане, что у вас - в Советском Союзе. А за этот бардак кладут свои головы ни в чем не повинные люди. Вот, к примеру, вам, мушавер, известно, сколько обычных дехкан погибло в первый день этой операции, когда практически весь улусвали Даман был подвергнут массированной бомбардировке с воздуха и обстрелам из орудий?
      В подтверждение того, что располагаю данной информацией, я кивнул головой.
      - Да ни хрена вы ничего не знаете! - Суразоволь метался по землянке, попутно скидывая с себя сарбозовские дреши. - А если и знаете, то не все, что известно мне. Только у одного "деятеля", что протирает сейчас штаны в министерстве сельского хозяйства, "на навоз" ушло около ста человек. И знаешь, что он мне сказал, когда я улетал в Кандагар? Он сказал буквально следующее: "Передайте местным кандагарским идиотам, затеявшим всю эту вакханалию, что им не удастся отвертеться за геноцид, который они там устроили у себя. Придет время, а оно не за горами, и со всех них спросят. Каждый баран будет за свою ногу подвешен".
      Меня это здорово задело за живое. Какой-то "душара", сидящий на "теплом" месте с министерским портфелем под мышкой, в первую очередь беспокоится не о благополучии страны, а о том, сколько погибло его собственных нафаров, засевших в кандагарской "зеленке". А что, собственно говоря, делают эти самые нафары в "зеленке" зимой?
      Все свои мысли, особо не задерживаясь, я выпалил генералу.
      Он долго смотрел на меня, не говоря ни слова.
      Я тоже замолчал. В этой стране я чужак, и никогда не стану для афганцев своим. Как и все мои соотечественники, я пришел в их страну с благими намерениями, но с оружием в руках. И если я сам лично не убиваю тех самых дехкан, то за меня это делают наши военнослужащие, которым я отдаю всю собранную информацию о "духах". А уж как там потом все это происходит, вроде бы не мое дело.
      Да-а! Однозначно не гости мы все в этой стране.
      Вот и Суразоволя даже прорвало. Видимо долго это в нем копилось. И не боится ведь ничего. А ну как я уже завтра сообщу наверх кому следует о крамольных разговорах генерала. Голову моментом у него снесут. А может быть, и не снесут. У них там, в Кабуле, сплошная круговая порука. Как раз-то и наоборот, моментально засветят меня самого. И тогда уже мне самому придется думать о том, как сохранить собственную голову на плечах до окончания срока командировки, и постоянно трястись от страха, ежесекундно ожидая пулю в затылок или в спину. Не "духи", так "рафики" пристрелят где-нибудь из-за угла. Ищи потом ветра в поле. Тот же Джелани завезет куда-нибудь не туда, куда надо, и прощай мама и любимая жена.
      Э-эх, а как все хорошо начиналось: "Какой вы хороший мушавер". "Спасибо вам за оказываемую практическую помощь афганским коллегам". До чего все это противно.
      - Пора, наверное, спать, - прервал мои размышления генерал.
      Я только сейчас обратил внимание, что и генерал и Мир-Акай между делом сняли с себя всю верхнюю одежду и пребывают в одном нижнем теплом белье.
      "А барахлишко-то, наше - ментовское", - мелькнуло у меня в голове. Вот блин, у нас, его и близко даже нет, а у афганцев, оно имеется. Дурдом, одним словом. Если мне сейчас по их примеру скинуть дреши, то останусь я в одних трусах и майке. А кто знает, сколько ещё продержится тепло в этой землянке. Улетучится через полчаса сквозь щели в дверях и придется мерзнуть точно так же, как и в прошлый раз. Нет уж, увольте.
      Сбросив резиновые сапоги, я, как был, завалился в кровать. Даже не стал её расстилать, как это сделали мои соседи. Пистолет оставил в кобуре, которую тоже не стал снимать с пояса. Кто знает, что сейчас на уме у генерала. С его то "духовскими" мыслишками от такого "другана" всего можно ожидать. Пожалуй, сам не хуже "духа". Не зря же он как две капли похож на того киношного бандюгана - Абдулу.
      Сон никак не шел. А афганцы молодцы. Буквально через пару минут в землянке был слышен их смачный храп. Пофигисты конченные.
      Что же за день такой сегодня был?
      Ба-а! А ведь сегодня седьмое января. Большой христианский праздник - Рождество Христово. И именно сегодня исполняется семьдесят семь лет моему тестю, бывшему кадровому военному, пограничнику - Василию Федоровичу Труфакину. Сидят наверно сейчас все мои родственники в тесной компашке и дружно отмечают сию дату. Меня наверно вспоминают. Почему-то вспомнилось, как ровно семь лет тому назад вот так же вот отмечали семидесятилетие моего тестя. Никогда не забуду тот день.
      В тот приснопамятный день довелось мне участвовать в задержании беглого преступника по кличке "Мурун".
      Летом 1980 года он угнал машину и в пьяном угаре сбил несколько человек, один из которых скончался на месте. Его "вычислили" и начали искать. А он, сбежав из дома, вырыл в степи землянку, где и прожил почти полгода. Когда начались сильные холода, он не выдержал и вернулся домой, пригрозив своим родителям, что кончит обоих, если они его сдадут ментам. А чтобы было доходчивей, зарядил отцовскую двустволку патронами с картечью. Кто-то из соседей, прознав об этом, "цинканул" участковому. Тот, не откладывая в долгий ящик проверку данной информации, решил проведать дом, в котором, судя по всему, и скрывался "Мурун". Кончилось все это тем, что участковый едва не погиб. "Мурун" почти в упор стрелял в него из того самого ружья, но по счастливой случайности промахнулся. Вот после этого и было принято решение о захвате преступника.
      Создали группу захвата, в которую включили и меня. По замыслу разработчиков плана операции, мне отводилась роль "вышибалы". Я должен был выбить оконную раму и первым заскочить в дом именно в тот момент, когда бывший одноклассник "Муруна" - Николай Шматов, работавший на ту пору опером в областном уголовном розыске, передавая ему через форточку подписку о невыезде, должен был схватить преступника за руку.
      Удерживать его он был обязан до тех пор, пока я, и еще несколько оперативников, не ворвемся внутрь дома.
      Все произошло именно так, как и планировалось.
      Но! Вот это - "но" никогда не предугадаешь никаким планом.
      "Мурун" сумел вырваться из рук Николая и, когда я, высадив ногой раму вместе со стеклами, влетел в дом, в мой живот уперлись стволы той самой двустволки.
      Бог, наверное, все-таки есть.
      "Мурун" забыл заранее взвести курки у этого допотопного ружьишки. И он это слишком поздно понял. А когда понял, ружье уже перекочевало в мои руки. Тогда "Мурун" кинулся в спальню и пытался с лету попасть под кровать. Как потом оказалось, у него там был спрятан топор. Но схватить он его не успел, поскольку я уже сидел на нем верхом и заламывал за спину руки. А тут и ребята подоспели.
      Когда "Муруна" выводили из дома, он оглянулся в мою сторону, зло буркнул:
      - Повезло тебе сегодня, ментяра. Но не думай, что так будет всегда. Откинусь, посчитаемся.
      Уже потом только обнаружил, что замша на плече моей совсем новехонькой дубленки порезана. Видимо влетая в дом, я зацепился за осколок разбитого стекла. М-мда. Вот жена-то "обрадуется". Буквально накануне она привезла эту дубленку из Пятигорска, куда специально ездила с подругами на однодневный "шоп-тур". Одного дня не успел поносить.
      В тот день к праздничному столу я успел вовремя, и день рождения тестя мы отметили от души. А за порванную куртку, после того как я объяснил, при каких обстоятельствах этот "конфуз" получился, жена меня особо и не ругала.
      А через пару лет заезжие корреспонденты из "Советской России", в поисках "чего-нибудь такого", узнав об этом случае, опубликовали в своей газете статью "Без выстрела"...
      Стоп!
      А это что за выстрелы?
      Треск автоматных очередей мгновенно скинул меня с кровати. В первое мгновение я не мог сообразить, где нахожусь. Только что я сидел с тестем за праздничным столом, и вдруг оказываюсь в какой-то кромешной темноте. Распахнулась дверь землянки, и в образовавшийся проем вместе с ночным холодом ворвался человек. Моя рука непроизвольно легла на "оперативку", готовая выдернуть пистолет из кобуры и всадить пулю в темный силуэт. Но уже в следующее мгновенье "силуэт" затараторил на дари, и из нечленораздельных фраз я понял, что на пост, на котором мы заночевали, внезапно напали "духи". Много "духов".
      Ё-моё! Вот это называется - приплыли!
      Накинув "ветровку" и схватив автомат, я хотел уже кинуться на улицу, но командир поста преградил мне дорогу.
      - Не спеши, мушавер. Свою пулю ты еще успеешь схватить.
      Это говорил Суразаволь.
      В темноте его совсем не было видно, но по звукам я понял, что и он и Мир-Акай быстро одеваются. А в это время командир поста продолжал докладывать о происходящем на улице. Кончилось это заявлением Мир-Акая, что мы являемся его гостями, и он не может допустить, чтобы с нами чего-нибудь произошло. После этого он выскочил на улицу вслед за командиром поста. А чтобы в наших головах вдруг не созрел какой-нибудь бредовый план, закрыл дверь землянки снаружи. Это выяснилось, когда Суразоволь попытался ее открыть.
      Мы еще не знали, как надо понимать слова - "много "духов". На всякий случай подтащили кровать, на которой я только что спал, к двери, и "раскорячили" её так, чтобы нападавшие снаружи не смогли сразу ее открыть и проникнуть в нашу землянку. Суразоволь передернул затвор своего "Стечкина", а я снял с предохранителя автомат. Патрон находился в патроннике еще с момента выезда из городка. Дурная привычка, но здесь, в Кандагаре, это вынужденная мера. На всякий случай снял с пояса РГДэшку. Кто знает, как развернутся дальнейшие события. Может быть, придется кончать одной гранатой и себя, и зам министра, и "духов", что попытаются вломиться в землянку.
      Бой, как мне показалось, длился не меньше часа. А может быть, мне это только показалось? Но вот он стал постепенно затихать. Слышались только редкие выстрелы из миномета, да срывающиеся автоматные очереди.
      За дверью послышался шорох. Чья-то рука шарила по двери в поисках щеколды.
      Мы оба насторожились. Кто знает, чья сила, там наверху, сейчас взяла. Может быть это "духи", перебившие всех защитников поста, рвутся в нашу землянку. Нервы были на пределе. Еще секунда и я всадил бы очередь в эту дверь. Но в этот момент из-за неё раздался голос Мир-Акая:
      - Открывайте! Это я.
      Я с облегченьем вздохнул и поставил автомат на предохранитель.
      И на этот раз пронесло.
      Слава тебе, Господи. Не зря, видимо, был твой праздник.
      Мир-Акай вошел не один. Рядом с ним стоял переводчик - Джумабай.
      Да-а! Вот подфартило мужику побывать на "боевых". Он эту ночь теперь на всю жизнь запомнит, и будет рассказывать о ней всем встречным и поперечным. И чем дальше сегодняшние события будут отодвигаться в его жизни, тем красочней он будет их излагать. Перед моим взором Джумабай вдруг предстал в виде седого старичка с козлиной бородкой, который сидит в окружении школьников младших классов и рассказывает им о том, как он однажды ночью воевал в Афганистане с моджахедами.
      Я невольно улыбнулся.
      А Джумабай тем временем не стал откладывать в долгий ящик свое "историческое" повествование, и взахлеб стал рассказывать мне о том, как, трясясь от страха, он провел ночь в соседней землянке. Оказывается, командир поста его закрыл в ней точно так же, как Мир-Акай закрыл нас в нашей землянке. Ну, блин, "ангелы-хранители".
      Мир-Акай зажег "летучую мышь", а командир поста распорядился организовать чайку.
      Сидели пили чай, и весь остаток ночи провели в разговорах и обсуждениях ночного происшествия. Глядя со стороны на мужиков, мирно пьющих горячий чай и гуторивших о чем-то, вряд ли кто мог подумать, что буквально пару часов тому назад на посту был ад кромешный.
      С первыми лучами солнца всей толпой пошли смотреть на результаты ночного боя.
      Впечатляет!
      Сарбозы стащили в одну кучу трупы убитых за ночь "духов". Их выложили в один ряд во рву, который раньше, скорее всего, был капониром под танк или БТР. Всего было убито не меньше полутора десятков нападавших. На вид практически все они были в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет. Наличие редкой "растительности" на подбородках двух "духов" свидетельствовало о том, что им едва перевалило за двадцать лет.
      Мама моя женщина! С кем воюем! С детьми!
      Хотя, какие они мать их в душу - дети, если смогли за ночь угробить пятерых защитников поста и еще с десяток ранить. Среди погибших сарбозов двое оказались из тех, что прибыли в Кандагар с Суразоволем. Вот будет ему "веселенькая" компания на "борту", когда он полетит обратно в свой Кабул.
      На генерала всё увиденное не произвело особого впечатления. По всему было видно, он и не такие горы трупов повидал за свою жизнь.
      А Джумабай ходил около трупов и смотрел на них широко открытыми глазами. Он впервые, вот так близко, увидел смерть на афганской земле.
      Эх, Джумабай, Джумабай! Сколько всего этого дерьма предстоит тебе еще лицезреть. Для тебя сейчас самое главное - не сломаться, а потом и не очерстветь душой от всего того, что ты увидишь здесь, в Афгане. Но на эту тему у меня еще будет время поговорить с тобой.
      А пока мы едем дальше.
      Пятый, шестой и седьмой посты мы "проинспектировали" на одном дыхании, буквально за пару часов, и на восьмой умудрились добраться в рекордно короткие сроки.
      Когда мы в прошлый раз разгружались ночью на этом посту, я из-за кромешной темноты не смог толком разглядеть окружающий "ландшафт". Теперь мне такая возможность представилась.
      Это был какой-то мрак. Даже Сталинград времен Великой отечественной войны не шел ни в какие сравнения с тем, что я увидел. Мало того, что "духи", захватившие пост еще летом прошлого года, повзрывали все, что вообще можно было взорвать. Но после этого еще и наши доблестные "соколы" не раз "отрабатывали" по этому месту, в том числе и по моей информации, уничтожая якобы засевших там "духов". Воронки от "полутонок" были практически готовыми землянками: подчищай стены, делай сверху накат из бревен или толстых жердей, и можно вселяться.
      За те два дня, что прошли с предыдущего моего посещения этого поста, там практически ничего особенного не произошло. Металлические кровати, сваленные той ночью на землю, так и лежали кучей в том месте, куда их свалили. Зачуханые сарбозы, завидев подъехавших к посту начальников, стали вылезать из всех щелей, словно обрызганные дихлофосом тараканы. Видуха у всех была такая, что я сразу же провел в уме аналогию с обмороженными под Москвой фрицами. Не воинство, а так, какой-то цыганский табор.
      На Суразоволя увиденное видимо тоже произвело крайне негативное впечатление. Он дал команду на общее построение, и сарбозы еще минут пятнадцать тянулись в строй.
      Не буду комментировать то, о чем тогда говорил генерал. Сарбозы стояли, понурив головы, по всей видимости, боясь даже взглянуть на орущего генерала. У меня сложилось такое впечатление, что в тот момент он был готов застрелить любого, кто попытался бы хоть в чем-то возразить ему.
      Потом генерал вместе с Мир-Акаем отвели в сторону комбата, и там, еще минут двадцать "песочили" его за нерадивое отношение к службе. Любопытно было наблюдать, как комбат ежеминутно вставал по стойке "смирно", и бодро отдавал честь своему начальству.
      Когда мы уезжали с поста, я оглянулся назад.
      Комбат, бегая с пистолетом в руке, пинками "под зад" разгонял сарбозов по позициям поста, заставляя их наводить там порядок.
      Я толкнул Мир-Акая в бок и кивком головы показал в сторону поста.
      Оглянувшись на Суразоволя, он наклонился ко мне и тихо, так чтобы не услышал генерал, произнес:
      - Суразоволь пообещал, что расстреляет его перед строем, если до нашего возвращения с девятого поста весь этот бардак не будет ликвидирован.
      Теперь понятно, почему так дерет свою задницу комбат. Окажись я на его месте, наверняка то же самое сказал тем сарбозам, которые кроме ковыряния в носу ничего не желают делать. Но только времени на наведение порядка дал бы им не больше часа. Посмотрел бы потом на этих "стахановцев-многостаночников". Язви их душу мать.
      А я то считал, что увиденная мной разруха на восьмом посту была пределом того, что вообще можно увидеть на войне.
      То, что я улицезрел на девятом, вообще ни в какие рамки не шло.
      Нет, бардака здесь конечно было поменьше. И не удивительно, ведь почти сутки с защитниками этого поста провели мои подсоветные, а самое главное - сам Сардар. Уж этот из любого все соки выжмет, пока своего не добьется. Никакого разбросанного имущества мы не увидели. Все кровати, узлы с барахлом и ящики с боеприпасами сарбозы попрятали в развалинах, где сами же и обосновались.
      Поразило другое.
      Еще весной на девятый пост притащили два танка. Они были не на ходу, но их пушки действовали. Их использовали как обычные орудия, защищенные со всех сторон надежной броней. Когда "духи" вырезали весь личный состав этого поста, они на этом не успокоились. В каждый танк они заложили взрывчатку, и рванули их. Башня от одного из танков отлетела метров на пятьдесят и стволом орудия воткнулась в землю. Ствол на две трети своей длины вошел в землю, и над её поверхностью была видна только танковая башня. Эдакое "эскимо" на палочке - всякого я насмотрелся в Афганистане, но такого, еще не разу не видел.
      Суразоволь тщательно обследовал все позиции поста, по ходу давая ценные указания его командиру. В итоге своего визита он объявил перед строем защитников поста, что их боевой командир, геройски погибший совсем недавно под Кандагаром, будет представлен к высокой государственной награде. Потом он пожелал всем присутствующим стойкости духа и еще чего-то там такого - афганского.
      На обратном пути мы приостановились у восьмого поста, и Суразоволь пошел смотреть, как выполнены все его указания. Как ни странно, но той кучи из металлических кроватей на прежнем месте уже не было. И куда они только успели заныкать весь этот металлолом? Значит, умеют, если захотят.
      Ну, или когда их "захотят".
  
   Глава 24. Серые будни или Почти дневниковые записи
  
   О том, что Суразоволь улетел из Кандагара не на военно-транспортном самолете, а на "Ариане", я узнал на следующий день от Мир-Акая, когда тот заехал за мной в "Компайн", чтобы в очередной раз вместе ехать на посты второго пояса.
   Господи! Ну до чего все это уже осточертело. Сегодня девятое января, и я уже в десятый раз еду на эти посты обороны. И когда все это кончится? Когда я буду заниматься своими непосредственными делами в спецотделе и в уголовном розыске? Скорей бы Денисов что ли возвращался обратно.
   То ли самому Варенникову пришла в голову эта идея, то ли инициативу проявил "Седой полковник", но не успели мы избавиться от Суразоволя, как советское военное командование решило лично удостовериться в том, что на дальних постах дела обстоят именно так, как мы постоянно докладываем. Может быть, уже не доверяют нам?
   Как бы там ни было, но сегодня нам предстояла очередная поездка в "зеленку" в тесной компании с "Седым полковником" и еще двумя штабными офицерами, о существовании которых я ранее вообще и не догадывался.
   Блин! Проверяющих штабистов больше, чем воюющих офицеров. Даже здесь - в Афгане, эти "стратеги" умудряются находить для себя теплые местечки. Протиратели штанов хреновы.
   Так рассуждал я про себя, пока мы добирались до первого поста, где и должна была произойти встреча с "Седым полковником". Ну, взяли бы, да и съездили сами. Что там, каких то пятнадцать километров разбитых дорог. Глядишь, ненароком "итальянку" и схватят.
   Тьфу, тьфу, тьфу! Такого даже в мыслях никому желать нельзя, а то, пожалуй, сам на мину нарвешься.
   Пытаясь выбросить из своей головы эти крамольные мысли, я завел разговор с Мир-Акаем, о том, как он вчера провожал своего зам министра.
   Борт из Кабула в тот день действительно за ним прилетел, но генерал и не собирался возвращаться домой на нем. В этот самолет загрузились царандоевцы из его личной охраны, которые затащили с собой в самолет два импровизированных гроба, наспех сколоченные из досок от снарядных ящиков. В тех ящиках-гробах лежали сарбозы, погибшие накануне во время ночного боя с "духами". Суразоволь видимо не имел никакого желания лететь в одном самолете с трупами и мгновенно сориентировался, когда узнал, что в этот же день в Кабул вылетает рейсовый самолет афганской авиакомпании "Ариана". Со слов Мир-Акая в самолет он садился облаченным в свою генеральскую форму и при всех регалиях.
   Могу только представить реакцию пассажиров того гражданского самолета, одну половину которых составляли чиновники с членами своих семей, а вторую - законспирированные моджахеды. Вот наверно потом "духи" локти свои кусали, когда об этом узнали.
   Мы не успели еще подъехать к четвертому посту, как из "зеленки" - километрах в двух-трех южнее нас, начали методично лететь "духовские" реактивные снаряды. Эрэсы летели не в сторону заставы, к которой мы в тот момент уже подъехали, а в сторону первого поста, туда, где находились позиции артиллеристов.
   Забравшись на наблюдательную вышку, я в бинокль стал смотреть в ту сторону, откуда "духи" вели обстрел. Вот из каких-то глинобитных развалин показался человек в черной национальной одежде, но буквально через пару секунд исчез в какой-то низине или яме. Словно сквозь землю провалился. А еще через несколько секунд он появился вновь, но тут же забежал в те самые развалины, откуда появился в первый раз. Прошло еще несколько мгновений - и яркий оранжевый "хвост" реактивного снаряда прочертил косую полосу на горизонте. Звук от запуска эрэса резким хлопком долетает до слуха несколько позже, когда двигатель ракеты уже отработал свое топливо, и она по инерции летела в цель.
   Через минуту "дух" вновь появился из развалин, и все повторилось заново.
   Можно было представить, какая паника царит там, где падают ракеты. Артиллеристы в ответ на обстрел своих позиций сделали несколько выстрелов по своему "обидчику", но снаряды разорвались далеко от того места, где у "духов" стояла реактивная установка. Видимо наблюдатели дали не совсем верные координаты цели.
   Я смотрел в бинокль и, скрипя зубами, осознавал свою беспомощность. Ну вот он вроде, противник. Мне все хорошо видно, а сделать ничего с ним не могу. Будь под рукой СВДэшка, стрельнул бы пару раз в его сторону. Стреляя с такого расстояния, я вряд ли попал бы в "духа", но хотя бы припугнул его немного. Услышав свист пуль, тот наверняка догадался бы, что его "вычислили".
   Эх ты, мама родная! Так ведь мы же сюда приехали на шуравийском БТРе, а радиостанция у него настроена на частоты артиллеристов. И как я мог об этом забыть?
   Не слезая с наблюдательного пункта, высказал свою идею "Седому полковнику" и уже через пару минут выступал в роли "корректировщика". Я только успевал выкрикивать фразы: "недолет", "перелет", "чуток правее", "чуток левее", а сержант на БТРе дублировал мои слова в микрофон радиостанции. Потребовалось минут пятнадцать моих мучений, после чего невидимый мне орудийный расчет уложил очередной снаряд почти точно в цель. Я сообщил об этом сержанту, а тот, в свою очередь, передал эту новость на батарею.
   Минуту-другую со стороны батареи не было слышно ни одного выстрела, и я стал подумывать, что на этом все и закончилось. Продолжая наблюдать в бинокль за "зеленкой", я увидел, как в том месте, откуда "духи" только что вели стрельбу, земля вздыбилась разрывами множества снарядов. Звук артиллерийской канонады донесся на несколько мгновений позже и почти слился с грохотом от разрывов снарядов.
   По всей видимости "духи" успели здорово досадить артиллеристам этими своими ракетами, и поэтому те снарядов на них не пожалели. Не представляю, что там от "духов" и от их реактивной установки вообще могло остаться после такого массированного артобстрела, длившегося не менее пятнадцати минут.
   Мы находились на четвертом посту еще около часа, но за все это время "духи" не сделали ни одного пуска своих ракет.
   Когда накануне мы с Суразоволем объезжали посты, сарбозы были какими-то зацикленными. Сегодня же все было наоборот. И с разговорами лезут, и какие-то просьбы пытаются высказать. Больше всего было вопросов о том, как долго вся эта "бодяга" с постами еще будет продолжаться.
   На подобные вопросы у нас был заготовлен универсальный ответ: где, мол, вы были, когда к вам приезжал зам министра? Ему нужно было эти вопросы задавать.
   В душе я их отлично понимал. Мы-то на постах были наездами, а им здесь торчать до тех пор, пока не пришлют замену. А когда ее пришлют, никому не известно. Сколько они еще могут протянуть в этой холодрыге и грязюке? А когда "духи" основательно попрут на них со всех сторон, это вообще будет мрак.
   "Седой полковник" пытался что-то говорить им насчет воинского долга и еще о каких-то "высоких материях", но сарбозы его практически не слушали, а точнее сказать, не хотели слышать.
   В этот день мы добросовестно облазили все посты второго пояса обороны, и свое "путешествие по "зеленке" закончили на девятом посту. Правда, на нем мы пробыли совсем недолго. Рассказывая о нашей ночной вылазке сюда, я вдруг вспомнил о "круге-мишени", который видел той ночью на скале. Я собрался было показать эту "мишень" "Седому полковнику", но, посмотрев на скалу, ничего там не увидел. Мистика какая-то. Ночью светлый круг был, а сейчас его нет. Может быть, в той скале имеется какая-то особенная горная порода, которая светится только ночью? Кварцы там какие-то, или еще что-нибудь. Но ничего на ум не приходило. А ведь в свое время, когда учился в техникуме по предмету "Геология", в "четверочниках" ходил.
   Очень медленно царандоевцы разворачивают все свое "хозяйство" на этом посту. "Седой полковник" тоже на это обратил внимание. Благо дело хоть свою пекарню сварганили. Не надо теперь будет возить им хлеб из города. И так уж в царандое машин почти не осталось, все погорело здесь, в "зеленке". Совсем скоро не на чем будет даже боеприпасы доставлять.
   Особо рассусоливать не стали и, проведя экспресс-ревизию, решили ехать обратно. Засветло нам нужно было успеть добраться до города. Мне показалось, что "Седой полковник" даже обрадовался тому, что мы покидаем девятый пост. Ну, никак не хочет он связывать свою судьбу с "муртузеями" из 48-го БСГ. А может быть, мне это только показалось? Может быть, в тот самый момент он думал совершенно об ином? Так или иначе, но это навсегда останется его личной тайной.
   Все последующие дни ничего особенного как будто и не произошло. "Духи" постреливали по постам первого и второго пояса обороны. Не так уж и интенсивно, чтобы заострять на этом внимание, но, тем не менее, осколки их снарядов, ракет и мин понемногу стали "прореживать" и без того не стройные ряды защитников этих мини-крепостей. Практически не было ни одного дня, чтобы в кандагарский военный госпиталь кого-нибудь да не привозили.
   Среди новобранцев осеннего призыва появились дезертиры. Сначала это были единичные случаи. Потом убегать они стали сразу по несколько человек. А к концу января, побежали целыми взводами. Кого могли, - вылавливали, но чаще всего сарбозы исчезали бесследно. Вполне вероятно, что попав в отряд "духов", они переходили на их сторону. Но вероятнее всего, "духи" их просто-напросто уничтожали.
   Одного такого "бегуна" задержали на подходах в Лошкаревке, почти в семидесяти километрах от того места, где он служил в Кандагаре. В соседнюю провинцию он добирался пешком, через всю "зеленку". Сначала пробирался вдоль песков Регистана, а потом, по каменисто-илистому берегу горной реки Гильменд. И как только его "духи" не вычисли, и не пристрелили на месте? Возможно потому, что он свое оружие бросил по месту службы, а сарбозовские дреши каким-то образом умудрился поменять на гражданскую одежду. Внешне он ничем не выделялся от местных жителей.
   Ей богу, везет же дуракам.
   А выловили его наши спецназовцы из Лошкаревской Бригады, охотившиеся в ту пору за "духовскими" караванами. Когда этого беглеца "с оказией" вернули обратно в Кандагар, на него было страшно смотреть, до того он был истощен. Его счастье, что "в бегах" он был меньше десяти дней. Не то, однозначно, мотать бы ему срок в кандагарской тюрьме. Обычно, за такие дела давали от одного года до пяти лет.
   В обыденных заботах, незаметно подошел к концу январь.
   А в самый последний его день из Кабула прилетел генерал Алексеев.
   В Представительстве МВД СССР в Афганистане он занимал должность заместителя руководителя, и фактически был вторым человеком в нашем контракте.
   В подсоветных у него ходил тот самый Суразоволь, что совсем недавно приезжал в нашу провинцию.
   Алексееву было уже далеко за пятьдесят. В свое время он занимал должность начальника УВД Саратовской области, с которой был переведен на должность первого заместителя начальника Главного управления уголовного розыска МВД СССР.
   В 1984 году в нашем городе ограбили кассу одного крупного предприятия. Преступники похитили более 58 тысяч рублей. Это сейчас в России такие кассы "берут" едва ли не ежедневно, и сумма в несколько десятков тысяч рублей не вызывает ни у кого особых эмоций. А тогда это было очень громкое преступление, и пятьдесят восемь тысяч рублей - очень большими деньгами. На них можно было запросто купить полдюжины "Жигулей" самой последней по тем временам модели.
   Вот тогда то я и познакомился с генералом Алексеевым. Он приехал в наше УВД с целью оказания практической помощи в раскрытии данного преступления. Те, кто работал или работает в правоохранительных органах, хорошо знают, что означает "практическая помощь" генералов.
   Но этот, высокого роста и худощавый, если даже не сказать - худющий генерал действительно оказался именно тем человеком, который сразу же взял в свои руки все нити расследуемого преступления. По всему было видно, что он обладает очень большим практическим опытом работы в раскрытии такого рода дел.
   Я, как начальник одного из оперативных подразделений областного отдела уголовного розыска, был ответственен за проведение литерных мероприятий, которые мы осуществляли совместно с оперативно-техническим отделом Управления КГБ. Сколько бумаги тогда пришлось исписать, оформляя соответствующие задания и планы оперативных мероприятий. Без них гэбэшники и шага не делали.
   Но, в конечном итоге, преступление было раскрыто, преступники (ими оказались местные наркоманы) задержаны, и практически все похищенные деньги возвращены обратно в кассу предприятия.
   И вот теперь я встречаю на "Майдане" прилетевшего из Кабула генерала, и естественно мы узнаем друг друга.
   Встреча была более чем дружеская.
   Пока добирались на машине командующего с аэропорта в город, в общих чертах рассказал ему обо всех новостях, касающихся проводимой в провинции операции. Да и вообще, о нашем житье-бытье здесь в Кандагаре.
   Поскольку генерал прилетел в провинцию всего на одни сутки, мы сразу же поехали в царандой. Мир-Акай встретил нас радушно, но не в своем служебном кабинете, а в гостевой комнате, размещавшейся рядом. Время было уже обеденное, а посему командующий усадил нас откушать чего Аллах послал.
   Щедрый, однако, Аллах оказался.
   После сытного обеда по просьбе генерала поехали втроем по постам первого пояса обороны. Показали ему, в каких условиях живут военнослужащие, рассказали о проблемах, которые имеются не только у них, но и у провинциального управления царандоя в целом.
   Конечно, генералу было бы интересней всего взглянуть на посты второго пояса, но за столь короткий срок его пребывания в провинции сделать это было практически невозможно. Более того, оперативная обстановка вокруг тех постов за последние дни резко ухудшилась. Как и предполагал Суразоволь, посты постепенно стали превращаться в "островки выживаемости", окруженные со всех сторон "духами". Царандоевские машины туда вообще перестали ездить. Да в принципе-то и ездить туда практически уже было не на чем. Все новенькие ЗИЛы, полученные еще до нового года, лежали сгоревшими в "зеленке" и царандоевский тыловик вновь уехал в Шинданд за новой партией грузовиков. Правда, на этот раз, должны были пригнать всего лишь пять машин.
   Надолго ли их хватит?
   Вечером организовали для генерала баньку, после которой немного посидели, погутарили о житье-бытье. Закидали его вопросами о перспективах нашего пребывания в Кандагаре. Однако, ничего утешительного для себя не услышали. Поняли только одно, что сидеть мы здесь будем "до посинения", и уходить из провинции будем одновременно с советскими войсками. Когда это произойдет и самое главное - как, Алексеев сам ничего не знал. Но высказал предположение, что до конца лета в южных провинциях Афганистана не должно остаться ни одного советского военнослужащего. На замену отъезжающим советникам, больше никого присылать не будут, и соответственно, нагрузка на каждого из нас, будет постоянно увеличиваться. Придется нам переходить на "многостаночную" форму работу. Я напомнил генералу, что уже сейчас "сижу" на трех стульях, а как только Михалыч уедет в отпуск, придется еще один стул "занять".
   Заночевал генерал в "каминном зале", стало быть - в моей комнате, поскольку она была самой большой на нашей вилле. Для этого затащили туда еще одну кровать, которую поставили рядом с камином, чтобы генералу ночью холодно не было.
   А на следующий день, поутру, поехал я с Алексеевым в Бригаду. Уж дюже он хотел с Варенниковым встретится. Однако у нас получился облом - рано утром Валентин Иванович улетел в Москву, куда его срочно вызвали для доклада у руководства министерства обороны.
   Делать нечего, пришлось организовать встречу с "Седым полковником". Последний, давая характеристику царандоевским советникам, участвующим в операции на постах второго пояса обороны Кандагара, назвал меня и Михалыча героями, и рекомендовал Алексееву представить нас обоих к наградам. Алексеев пообещал ему, что нас обязательно поощрят правами руководителя Представительства МВД СССР.
   Свое слово генерал потом сдержал, и к 70-ти летней годовщине Вооруженных сил мне и Михалычу дали по почетной грамоте.
   И на том спасибо, что совсем не забыли...
  
   А жизнь в Кандагаре в ту пору шла своим чередом. Суточные перепады температуры воздуха поражали. Ночью она опускалась ниже нулевой отметки и по утрам вода в лужах покрывается тонкой коркой льда. А днем все было наоборот. К полудню жара стояла такая, что можно было смело загорать. Что и делали. Особенно Михалыч, который через пару недель собирался уезжать в отпуск, и на работу не ездил из принципиальных соображений. Забравшись на крышу нашей бани, он лежит на "раскладушке" с книжкой, поворачиваясь по одним, то другим боком теплым солнечным лучам. Вот, приедет домой в свой Курск, а там, кругом снег лежит. И будут все встречные и поперечные удивляться, - мол, откуда это он приехал? С Канарских островов, небось?
   По выходным дням не знали, чем нам заняться. Мотались по городку как неприкаянные. Огород перекапывать было рано, поскольку земля еще очень сырая. Пить нечего - все старые запасы "Доны" давно прикончили. Ставить новую брагу еще рано из-за ночных холодов и непостоянства погоды.
   Да и "духи" что-то немного приутихли. Не к добру это. Наверно накапливают силы и готовятся к решающим боям с неверными.
   Юра нашел себе забаву: набивает стреляные гильзы из-под патронов КПВТ "порохом-лапшой" от БУРовских патронов и пытается их запускать как ракеты, предварительно установив на наклонный жестяной желоб. "Ракеты" изрыгают из себя пламя, но лететь никак не хотят. Посоветовал Юре расплющить немного горловину гильзы. Попробовали запустить вдвоем. Гильза описав в воздухе замысловатую дугу, ударилась о ствол поваленной сосны, упиравшийся в крышу нашей бани. Горящий порох вылетел из патрона и упал на загорающего Михалыча. С крыши бани слышен отборный мат. Михалыч вскакивает с лежанки и, держа в одной руке книжку, второй рукой пытается потушить ее горящие страницы.
   Не-е, с "ракетами" надо завязывать. Эдак мы свою собственную виллу спалим, и придется потом до конца срока командировки в сарае, или в лучшем случае в бане "квартировать".
   А из Кабула тем временем пришла не радостная для меня весть. Денисову, пока он находился в отпуске, удалили камни из почек, и вопрос о его возвращении в Афганистан теперь повис в воздухе. Скорее всего, он сюда больше уже никогда не вернется.
   Стало быть, пыхтеть мне за старшего еще как минимум пару месяцев, пока из отпуска не вернется Михалыч. Буду настаивать перед руководителем Представительства, чтобы назначили его старшим советником. Негоже, когда аж целый полковник находится в подчинении у капитана. Да и не порядок это, если советник ведущей службы царандоя занимается не своим делом, и вместо того, чтобы обеспечивать сбор и анализ оперативной информации в такой ответственный момент, превратился в какую-то сиделку, не вылезающую с многочисленных совещаний всех уровней.
   Предварительно я разговаривал на эту тему с генералом Алексеевым, когда тот находился в Кандагаре, и он пообещал подумать.
   В преддверии Дня Советской Армии приступили к посадкам на нашем огороде всякой разной зелени, для чего на базаре закупили семена овощей. Вот только интересно, успеем мы вырастить свой урожай, или нас отсюда попрут еще до того, как это знаменательное событие произойдет? Поливать огород не пришлось, поскольку сразу по завершению посевных работ опять зарядили проливные дожди.
   Но, по всей видимости, это были последние муссонные дожди. В марте они бывают намного реже. С началом весны с Регистана задует "афганец", и всю округу накроет пыльная мгла. Начнется самое тяжелое время года, поскольку от этого мерзопакостного пыльного ветра укрыться будет совсем некуда. Даже по углам всех комнат на вилле образуются небольшие песчаные барханы. И как не закрывай окна и двери, пыль из комнат придется выметать ежедневно.
   А потом придет ужасающая жарища, которая продлится почти до ноября. Почти восемь месяцев жаркого лета, когда температура воздуха в тени поднимается до пятидесяти градусной отметки. А уж на солнцепеке так и вообще невозможно будет находиться.
   Но все это будет потом, а двадцатого февраля с неба посыпался град, плавно перешедший в ливень. Сливная канализация переполнилась через края и вода не успевала уходить в арыки, поскольку они тоже были до верху наполнены дождевой водой.
   Самолеты из Кабула не прилетали уже две недели, а коли так, то и писем из дома не было. Письма, отправляемые нами домой, горами лежали в Бригаде. Если и дальше так будет продолжаться, у Михалыча может сорваться запланированный отпуск.
   Но, видимо не зря мы посидели за одним столом всем советническим коллективом, провожая его в отпуск. Видимо, Бог все-таки есть. Погода наладилась, и Михалыч с первой же попытки улетел в Кабул.
   Везет человеку. Аж целых сорок пять суток будет жить, не думая ни о "духах", ни об обстрелах.
   А у нас тут как раз все наоборот. В ту самую первую ночь, когда Михалыч ночевал в Кабуле в представительской гостинице "Беркут", кандагарские моджахеды напали на царандоевский пост на первом поясе обороны. Пост располагался всего в каком-то километре от нашего городка и, заслышав звуки боя, мы повыскакивали на улицу. Бой длился не меньше часа, а мы, стоя на крыше своей виллы, бессильны были что-либо сделать. Потом воцарилась тишина.
   "Видимо "духи" отступили", - успел подумать я. Но в это мгновение в том месте, где только что шел бой, полыхнуло яркое пламя, и раздался оглушительный взрыв.
   На следующий день мы узнали, что ночью "духи" вырезали всех защитников поста, а уходя с него, взорвали все укреп сооружения.
   А что будет через сутки, когда наступит наш праздник?
   23 февраля у наших подсоветных было рабочим днем, но ни один советник на работу в тот день не поехал. Из-за праздничных мероприятий в Бригаде, боевое сопровождение на дорогах провинции не выставлялось, и поэтому были все основания полагать, что "духи" устроят засаду на въезде в город, или в Дехходже. А погибать в такой день, никому не хотелось.
   Военные советники запланировали торжественное совещание, посвященное семидесятой годовщине советских вооруженных сил, и к ним должны были приехать их подсоветные, в том числе и командующий Вторым армейским корпусом генерал Ацек.
   А у царандоевских советников праздничного настроения совсем не было. Продукты практически все закончились, да и с деньгами тоже была напряженка. Из-за плохой погоды в конце января в Кабул никто из наших советников не вылетал, а стало быть, мы пребывали в полнейшем безденежье. А раз нет денег, на базаре ничего не купишь. Вот и жили мы в режиме жесткой экономии.
   Когда мы провожали Михалыча в отпуск, с ним в Кабул полетели еще двое наших ребят. Они то и должны были привезти деньги и продукты.
   В загашнике у нас оставались несколько банок тушенки и еще каких-то консервов. Из них мы и планировали сварганить чего-нибудь вкусненькое, дабы хоть как-то скрасить наши серые будни. А вот со "шнапсом" был полный голяк. Была одна только надежда, что военные советники немного раскрутятся и нам тоже хоть что-то перепадет.
   Утром этого праздничного дня все обратили внимание на то, что на деревьях растущих около нашей виллы, начали распускаться первые листья. Наконец-то наступает афганская весна.
   А у нас в Союзе сейчас повсюду еще снег лежит.
   Вот контрасты!
   Звук падающей с неба мины заставил нас с мгновение ока залететь в дом.
   Взрыв раздался где-то недалеко, примерно там, где располагалась вилла "Сизого носа". В ожидании дальнейшего обстрела мы еще с полчаса отсиживались на вилле. Пока сидели в своем импровизированном убежище, стали делать подсчеты и пришли к выводу, что в "зеленке" завелся какой-то "снайпер", который вот уже в третий раз обстреливает наш городок из миномета. И что самое интересное, посылает всего по одной мине, но кладет их рядом с нашей виллой, словно берет ее в вилку. К чему бы это?
   Однако мины больше не падают на городок, и мы решили пойти посмотреть, куда же она упала. Около виллы "Сизого носа" заметили несколько военных советников, стоявших полукругом и смотрящих себе под ноги. Подойдя к ним ближе, увидели, что они смотрят на большую белую собаку, бездыханно лежащую на бетонной площадке у входа на виллу.
   Это был Гульбетдин. Тот самый Гульбетдин, который верой и правдой служил "Сизому носу".
   Белая шерсть Гульбетдина была перепачкана в крови, продолжавшей пузыриться из нескольких осколочных ран в теле собаки.
   И тут я обратил внимание, что "Сизый нос", стоявший в общей толпе военных советников, держит в руке ПМ, а из его глаз текут слезы.
   "Наверное, пристрелил собаку, чтоб не мучилась", - подумал я.
   Но, как потом выяснилось, все было совсем иначе.
   "Сизый нос" собирался перед торжественным собранием сходить на коммутатор, чтобы позвонить Ацеку и узнать, как в городе прошла ночь. Но как только он вышел за дверь, Гульбетдин, мирно лежавший до этого в своей конуре, вдруг ни с того ни с сего набросился на него, и впился зубами в руку. Если бы не ватный бушлат, долго бы еще пришлось "Сизому носу" залечивать раны, полученные от укуса собаки.
   Вырвавшись от Гульбетдина, "Сизый нос" пулей заскочил в дом. В тот момент он почему-то подумал, что его любимый пес просто взбесился. Чтобы пес не принес более серьезных неприятностей, и решил он его пристрелить.
   В тот самый момент, когда он вытаскивал табельный пистолет из висящей на спинке стула кобуры, во дворе раздался взрыв.
   Это уже потом только до него дошло, что Гульбетдин и не взбесился вовсе, а каким-то "шестым" собачьим чувством почуял неминуемую гибель своего хозяина, и, спасая его от смерти, сам геройски погиб.
   Гульбетдина схоронили в тот же день на пустыре возле виллы "Сизого носа", и хозяин виллы, отдавая воинские почести верному другу, расстрелял весь магазин своего ПМ.
   А вечером были поминки по Гульбетдину. Непьющий "Сизый нос" в тот вечер "сорвался с крючка" и впервые за все время своего пребывания в городке напился "до чертиков"...
  
   А жизнь идет своим чередом.
   Год-то високосный, а посему - двадцать девять дней в феврале. Именно в последний день февраля наконец-то прилетели наши ребята из Кабула и привезли продукты. И не только их.
   Ура! Живем!
   Мужики сообщили, что в Кабул понаехало всякого разного начальства из Союза. Решают вопросы, связанные с выводом войск из Афгана. В Представительстве ходят слухи, что уже в ближайшие дни должно быть принято очень ответственное решение.
   А "Бык" - Наджибула, копытами землю роет и рогами упирается. Уж очень не хочется ему, чтобы наши войска уходили из Афгана. Стало быть, боится он чего-то?
   Знамо дело, чего он боится - за свою "бычью" шкуру опасается. Народ в стране уже не тот, что был в 1979 году. Сдерут они с него эту шкуру, как только мы отсюда уйдем.
   Днем на работе вместе с командующим встречался с тремя старейшинами из улусвали Даман. Древними стариками, имеющими вес в "зеленке". Договорились с ними о месячном перемирии. Мы пообещали, что предпримем все необходимые меры, чтобы их не обстреливали и не бомбили весь период, пока они будут чистить свои арыки, приводить в порядок виноградники и заниматься посевными работам. "Бобо" же заверили, что со стороны "духов" тоже не будет обстрелов.
   Эх, если бы действительно все было именно так.
   Мы отлично понимали, что молодые "духи" чихать хотели на то, о чем там договариваются старики. У них на этот счет были свои планы.
   Дабы особо не обольщать стариков своими обещаниями и не выглядеть в их глазах профанами, в заключение переговоров сделали небольшую "поправочку" к обещанному: с первой пулей, залетевшей из "зеленки" в город или советнический городок, мы свои слова забираем обратно.
   Короче говоря, каждая из заинтересованных договаривающихся сторон до конца выполнила свою миссию, одновременно осознавая, что ничего из обещанного фактически не будет выполнено.
  
   Глава 25. Противостояние
  
   Пока военнослужащие на выставленных в "зеленке" постах занимались их обустройством, попутно неся боевую службу, в провинции происходили более интересные события.
   В первых числах февраля по линии МГБ поступила информация о том, что в районе пакистанской границы, в уезде Спинбульдак в непосредственной близости от родового кишлака Нурзай, произошли серьезные боестолкновения между малишами Муслима Исмата и бойцами отряда самообороны племени нурзаи.
   Поводом для обострения взаимоотношений между этими вечно враждующими между собой племенами послужил факт обстрела нурзаями грузовой автомашины, шедшей с территории Пакистана, за рулем которой сидел племянник Муслима Исмата.
   Вообще-то, дорога от пакистанской границы до Кандагара давно уже была поделена между пуштунскими племенами, и каждое племя жило за счет этой самой дороги, нагло грабя всех, кто по ней передвигался. На ста километрах этой международной трассы, стационарных и стихийных блокпостов, а также постов-однодневок и постов-засад было больше, чем на всех остальных дорогах Афганистана.
   Что так привлекало бывших и настоящих бандитов к этому лакомому участку дороги?
   Ответ был прост.
   Кандагар был тем самым городом на юге Афганистана, где издревле пересекались основные караванные пути Востока. Самые богатые караваны с дорогостоящими грузами шли именно здесь, по дороге между Кандагаром и пакистанским городом Кветта.
   А коли так, у тех, кто "оседлал" эту дорогу, была реальная возможность "шкурить" всех, кто по ней передвигался. Мзду брали со всех водителей грузовиков и владельцев груза под видом таможенных платежей и как плату за обеспечение "охраны" дороги. Владельцы грузовиков, зная об этой национальной особенности поборов на дорогах, заранее затаривались энной суммой, предназначенной для "отстегивания" лихим мздоимцам.
   А куда деваться. Не согласишься на их условия - вообще останешься без машины и груза. Ищи потом ветра в поле, если конечно сам останешься в живых. Можно было перевозить грузы и караванными тропами, через пустыню Регистан, но грузовики по пескам двигаться не могли, да к тому же и там тоже было неспокойно. Кроме местных бандитов всех мастей, там еще рыскали спецназовцы ГРУ, "специализировавшиеся" на поиске караванов с оружием. А встреча с ними была не менее "приятной", чем с теми же исматовцами. Не разобравшись в том, что за караван движется по пустыне, "шурави" могли обстрелять его ракетами с вертолетов. А это была верная смерть.
   Вот и приходилось всем тем, кто занимался перевозками грузов из Индии и Пакистана в страны Европы и обратно, пользоваться именно этим участком дороги.
   Водители многотонных грузовых "Мерседесов", видимо, из соображений личной безопасности, старались сокращать количество поездок по дорогам воюющего Афганистана, компенсируя это загрузкой своих машин "под завязку". Плавно покачиваясь на рытвинах и выбоинах в дорожном полотне, и поскрипывая неимоверно усиленными рессорами, плыли эти машины словно меланхоличные средневековые "корабли пустыни", несшие на своих горбах огромные тюки с грузом.
   В один из дождливых дней в самом конце января и ехала та самая "бурубухайка", за рулем которой сидел племянник Муслима Исмата. А буквально за день до этого кто-то подбросил вождю нурзаев "дезу" о том, что Муслим Исмат готовит какую-то провокацию против нурзаев, и с этой целью вошел в сговор с наемниками-монголами.
   Тот, кто запустил эту дезинформацию, "сработал" по классическим канонам кровавых междоусобиц древности.
   Мы сами неоднократно пользовались таким приемом, если возникала необходимость перессорить главарей банд друг другом. Но на этот раз, скорее всего, к этому делу приложила свою руку пакистанская разведка. А может быть и конкурирующие между собой моджахеды. Уж больно досаждали им эти взбалмошные малиши, эдакие "пограничные стражи", от которых ни днем, ни ночью не было покоя.
   Отряд нурзаев остановил на своем блокпосту эту бурубухайку и попытался её досмотреть. Но в ответ из её кузова прозвучали автоматные выстрелы.
   Как выяснилось позже, в той машине под видом мирных беженцев ехали вооруженные до зубов малиши Муслима Исмата. Они сопровождали дорогостоящий контрабандный груз и были проинструктированы своим руководством: стрелять в любого, кто предпримет попытку досмотра машины. В завязавшейся перестрелке были потери с обеих сторон. Поняв, с кем имеют дело, нурзаи уже не могли остановиться. Если в живых останется хоть один очикзай, который сможет рассказать своим соплеменникам о происшедшем инциденте, не миновать кровавой разборки между этими двумя большими пуштунскими племенами. И они стали методично добивать разбегавшихся в разные стороны малишей.
   В тот день боевики из племени нурзаи убили двенадцать исматовцев, в том числе и племянника Муслима Исмата. Трупы убитых сбросили в яму с водой, а сверху завалили их саманными блоками от стен развалившихся дувалов.
   Одного только не учли нурзаи - одному из исматовцев чудом удалось спастись в этой кровавой мясорубке. В суматохе боя он незаметно отполз к стоящим невдалеке от дороги развалинам, где притаился в небольшой нише в стене. С наступлением темноты он выбрался наружу и окольными путями добрался до своих соплеменников.
   А утром его опрашивал лично Муслим Исмат.
   Выяснив все обстоятельства происшествия, он собрал свою "гвардию" и, загрузив её на несколько БМПэшек и "Семургов", двинулся к тому самому блокпосту нурзаев.
   Нурзаи слишком поздно сообразили, что пылящая по дороге кавалькада "броников" и машин, с сидящими на них вооруженными людьми, едет по их душу. Они не успели сделать еще ни одного выстрела, как на их позициях уже стали рваться гранаты, выпущенные исматовцами сразу из нескольких гранатометов. Шквал свинца, обрушившийся на пост, не оставил нурзаям никаких надежд выжить.
   Исматовцы полностью разрушили все строения поста. Но, не успокоившись на этом, они сложили в один ряд трупы его защитников, и несколько раз проехали по ним гусеницами БМПэшек. В довершении, все это кровавое месиво из человеческой плоти было облито бензином и подожжено.
   Потом исматовцы стали извлекать из той самой ямы обезглавленные трупы своих соотечественников, погибших накануне. И тут обнаружилось, что кроме них в той яме лежит еще много трупов, большинство из которых уже сильно разложились. Что это за люди были, никто не знал. Скорее всего, исчезнувшие в свое время водители грузовиков и владельцы грузов, которых безуспешно разыскивали пакистанская полиция и афганский царандой.
   Естественно уже в тот же день о случившемся стало известно вождю племени нурзаи. Он отдал распоряжение собрать обуглившиеся останки сородичей и предать их земле.
   В общей сложности на тех похоронах собралось около шести тысяч человек. Из Пакистана на похороны прибыли авторитетные полевые командиры Хан-Кукузай и Хаджи-Мамад-Зай. В свое время от рук исматовцев погибли близкие родственники этих полевых командиров, проживавшие в Кандагаре. Кроме них на похоронах присутствовали еще несколько десятков полевых командиров, чьи банды "куролесили" в южных провинциях Афганистана.
   В какой-то момент похороны плавно перешли в стихийный митинг, на котором нурзаи поклялись отомстить Муслиму Исмату и его людям. Тут же было принято решение направить большую делегацию в Кандагар. Делегаты должны были вручить ультиматум губернатору Сахраи, которого в 1987 году нурзаи выдвинули от своего племени на столь высокий пост. Суть данного ультиматума сводилась к тому, что если Муслим Исмат в трехдневный срок не принесет свои извинения за необоснованное убийство нурзаев, и не возместит материальные издержки семьям погибших, то нурзаи оставляют за собой право объявить ему и его людям войну, и сделают все, чтобы "сбросить" очикзаев с трассы Чаман-Кандагар. В том же ультиматуме нурзаи потребовали от органов власти выдать им с военных складов не менее шести тысяч единиц стрелкового оружия и боеприпасы к нему.
   Обстановка начиналась складываться более чем критическая.
   И все это происходило на фоне не прекращающихся боевых действий в провинции. В то время, когда посты второго пояса обороны Кандагара боролись за свою выживаемость, вожди племен затеяли эту бодягу с дележом дороги.
   Чтобы хоть как-то разрядить напряженность, было принято решение: провести в провинциальном комитете НДПА большую джиласу, куда пригласили вождей этих двух непримиримых пуштунских племен. На повестку дня был вынесено обсуждение пограничного вопроса, а если точнее сказать, дележ приграничной "кормушки". Но на совещание прибыли только вожди нурзаев. В "довесок" к ним со всей провинции понаехало около девятисот соплеменников, которые, заполонив весь внутренний двор Комитета, драли свои "луженые глотки", тем самым давая понять, "кто в доме хозяин". К ним присоединились с полсотни белуджей, которым под "шум волны" тоже не терпелось отхватить лакомый кусочек.
   Весь этот "базар" так ничем и не закончился, поскольку со стороны очикзаев на джиласу не прибыло ни одного человека. Лохматые исматовцы, обвешанные оружием словно "рождественские ёлки", расхаживали по улицам города, и группами до десятка человек разъезжали на своих "Тойотах" и "Семургах", пугая горожан своим внешним видом.
   Муслим Исмат проигнорировал это совещание, поскольку отлично понимал, что из-за отсутствия одной из сторон никакого ответственного решения принято не будет.
   Так оно все и вышло. Пошумели нурзаи на джиласе, да так ни с чем и разошлись.
   По окончании того совещания партийный секретарь предложил собрать в ближайшее время Джиргу, куда пригласить всех старейшин пуштунских племен, проживающих в провинции. Хотя он, наверное, и сам не представлял, как можно было это сделать. Но, как говорится, дело сделано, идея двинута в народ, а там хоть "трава не расти".
   Раздосадованные нурзаи, посылая матюки в адрес бездушных государственных чиновников, всей толпой пошли к зданию губернаторства выяснять отношения со своим высокопоставленным соплеменником. Губернатор Сахраи не на шутку испугался разъяренной толпы, и срочно смылся из своего кабинета. Куда он запрятался, никто так потом и не узнал, но здания губернаторства в тот день он вообще не покидал. Видимо отсиживался где-нибудь в пыльной "подсобке" наедине с помойными ведрами и вонючими половыми тряпками, трясясь от страха за собственную шкуру. Зато как взятки брать, так это он с протянутой рукой завсегда в первых рядах страждущих.
   Мир-Акаю пришлось срочно собирать сотрудников царандоя, сидящих по кабинетам Управления и в городских РОЦах, и перебрасывать всех их к месту возможного конфликта. Оружия никому давать не стали, а тем, кто его имел, порекомендовали запрятать его до поры до времени подальше и никому не показывать. Один неверный шаг, один случайный выстрел какого-нибудь провокатора мог привести к большому кровопролитию. Под "раздачу" попали бы и ни в чем не повинные кандагарские зеваки, которые наверняка не упустили бы возможности присоединиться к митингующим и "подрать глотки" на благо общего дела.
   Как в тот день удалось избежать крупных неприятностей, я так и не понял. Скорее всего, большую роль в этом сыграла простая человеческая жадность.
   Оперативники царандоя, крутившиеся в той толпе, пустили слух, что все, кто присутствовал на джиласе, могут прямо сейчас получить гуманитарную помощь, которую раздают по трем адресам. Этот трюк в последний момент придумал сам командующий царандоя. Пока митингующие, разбившись на несколько групп, добирались до вожделенных "закромов", туда уже прибыли сотрудники царандоя. Им была дана команда "подчистить" все остатки риса и муки, которые там ещё оставались с прошлого завоза.
   Получив на руки кульки с халявной "гуманитаркой", люди на время позабыли обо всем, что их всех привело в Кандагар.
   Но и после этого "жеста доброй воли" со стороны госвласти противостояние племен не закончилось. Оно только притухло на некоторое время, но уже во второй половине февраля драчка между воинствующими племенами разгорелась с новой силой, и у обеих сторон появились новые жертвы.
   Срочно был созван провинциальный Совет обороны, куда входили руководители всех силовых ведомств в провинции, губернатор и секретарь провинциального Комитета НДПА. На заседание Совета был приглашен и генерал Муслим Исмат.
   Вместо того, чтобы трезво оценить сложившуюся в приграничье обстановку, с первых минут заседания Совета Муслим Исмат стал обвинять губернатора во всех смертных грехах. Сначала все присутствующие даже оторопели, не зная чем парировать этому авантюристу в генеральских погонах, но постепенно пришли в себя, и после того как он закончил свою обвинительную речь, всем скопом накинулись на строптивца. Чего только ему в те минуты не наговорили. Исмат слушал ораторов молча, слегка кривя губами, словно капризный мальчик, наказанный за незначительную шалость.
   После того как против него выступил начальник Кандагарского Управления МГБ - генерал Тадж-Мохамад, его самый что ни на есть непосредственный шеф, Исмат вскочил с насиженного места и, не стесняясь в грубых выражениях, стал того оскорблять. Когда Исмат обозвал Таджа малолетним сосунком, дело едва не дошло до потасовки, и все присутствующие вынуждены были броситься разнимать этих двух "бойцовых петухов", которые ни в чем не хотели уступать друг другу.
   Вырвашись из цепких рук "товарищей по борьбе", Исмат заявил, что это дело так не оставит и будет жаловаться самому Наджибулле. Пусть он решает, кому здесь в провинции быть главным. А если и он не разберется во всем, что здесь происходит, то все присутствующие сейчас на совещании раздолбаи узнают, что из себя представляет он - Муслим Исмат и его малиши, после того как провинцию покинут советские войска.
   Не дожидаясь ответной реакции присутствующих, мятежный генерал выскочил из зала заседаний, громко хлопнув за собой дверью. В сопровождении двух десятков машин с сидящими на них малишами он уехал в свой родовой кишлак Спинбульдак. Покидая город, малиши открыли беспорядочную стрельбу в воздух, выразив таким своеобразным способом свое глубочайшее презрение ко всем, кто в этот момент был не с ними. Советские военнослужащие с артиллерийского дивизиона, стоявшего лагерем у советнического городка, посчитав, что из города с боем прорываются "духи", едва не начали по ним палить из всех видов вооружений, какие у них только имелись. Если бы не острый глаз наблюдателя с "бочки", который успел разглядеть машины с малишами и вовремя дал отбой, неизвестно чем бы все это еще закончилось.
   В тот день никто из нас и предположить не мог, во что совсем скоро выльются все эти межплеменные разборки.
Продолжение http://artofwar.ru/editors/w/woronin_a_j/2poyas2.shtml

Оценка: 3.87*19  Ваша оценка:

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023