Ни Володя, отдавший Афгану год и восемь месяцев своей сознательной жизни, ни я - зеленый салабон на неведомом мне доселе поприще царандоевского советника, не смогли бы вести диалог с Амануллой на равных. В итоге, этот разговор превратился бы в детскую игру в испорченный телефон. Но если дети могут себе позволить вольную трактовку фраз абонента "телефонной линии", то при общении оперативных сотрудников, это было непозволительной роскошью. Оперативная информация не приемлет неточностей, особенно в тех случаях, когда речь идет о местах дислокации душманских банд, местонахождении их складов с оружием и боеприпасами. Неверно озвученные подсоветным, или неправильно понятые советником координаты банды, могло привести к весьма трагическим последствиям, с уничтожением ни в чем неповинного мирного населения. Хотя, подобные досадные промахи случались довольно часто, и всякий раз, это давало духам и западным СМИ почву для инсинуаций в адрес законного правительства Афганистана и СССР.
Чтобы подобного не произошло, царандоевские советники все свои встречи с подсоветными проводили в присутствии переводчика, каковым, как правило, был офицер милиции, сотрудник оперативных служб МВД среднеазиатских республик, откомандированный на два года в распоряжение Представительства МВД СССР в ДРА.
В советническом коллективе кандагарского царандоя было пять переводчиков. До Афгана все они работали оперативными сотрудниками уголовного розыска МВД Таджикистана, Узбекистана и Киргизии. Конкретные переводчики за советниками джинаи и максуза закреплены не были, и им приходилось довольствоваться тем, что перепадало после дележа тарджимонов (переводчиков) на утреннем разводе в мушаверской.
Довольно часто случалось так, что оба оставались без такового. В таких случаях, им приходилось привлекать в качестве переводчика сотрудников царандоя, сносно говорящих по-русски. Зачастую, таковым был Саид, в свое время обучавшийся в одном из университетов Советского Союза, а сейчас занимавший должность оперативного сотрудника джинаи. К Асаду советники тоже порой обращались за помощью, но, в крайнем случае, когда считали, что поступившая от агентуры информация настолько серьёзна, что о ней не должны были знать остальные сотрудники царандоя. Не было стопроцентной уверенности в том, что среди афганцев не окажется человека, который умышленно, или из-за лишней болтливости, допустит её утечку на сторону.
Чаще всего советники джинаи и макскуза прибегали к услугам переводчика Шарафутдина. До Афгана он работал начальником уголовного розыска в одном из РОВД Таджикистана. На службу в милицию пришел в весьма преклонном возрасте, успев до этого получить два высших образования и поработать директором сельской школы. Звание капитана милиции он получил в том возрасте, когда его одногодки носили подполковничьи, а то и полковничьи погоны. Он был фактически единственным переводчиком в коллективе царандоевских советников, свободно общавшийся с афганцами не только на языке дари, но и на пушту. Последнее обстоятельство позволяло советникам напрямую общаться с местными аборигенами, говорящими только на пушту, без привлечения подсоветных. Это было весьма существенным моментом в работе с агентурой, поскольку афганцы зачастую не горели желанием делиться оперативной информацией со своими соотечественниками.
Сложные межплеменные отношения и прочие нюансы жизни афганцев, накладывали определенный отпечаток и на агентурную работу. Могло так случиться, что агент добывал очень ценную информацию, которая затрагивала интересы именно того племени, представителем которого был афганский опер. При переводе с пушту на дари и обратно, тот мог интерпретировать слова советника или агента до неузнаваемости, после чего начавшийся было разговор, принимал совершенно иной оборот, и в итоге заходил в тупик.
На первых порах, когда Шарафутдин только-только приступил к исполнению обязанностей переводчика, именно так все и происходило. Но после того как он несколько раз уличил афганцев в искажении слов негласных сотрудников говорящих на пушту, у царандоевских оперов пропала охота мухлевать.
В тот день Шарафутдин не был востребован ни старшим советником - Белецким, ни старшим советником зоны Юг - полковником Лазебником, и мы не упустили возможность прибегнуть к его услугам в общении с Амануллой.
Почти час ушел на то, чтобы я обменялся с Амануллой информацией личностного характера. Подсоветный подробно рассказал о том, как он оказался на службе в царандое. При этом, он не упустил возможность похвастаться успехами сотрудников максуза за то непродолжительное время, пока он стоял у руля этого подразделения.
Мне тоже пришлось рассказать о своем недавнем прошлом, в том числе и о том, как я попал в Афганистан. Заученно наговорил цитат о советско-афганской дружбе и о роли советников в становлении народной милиции Афганистана.
Аманулла слушал меня, не перебивая, но по выражению его лица было видно, что тема сия, его интересует менее всего. Пришлось сменить пластинку и перевести разговор на более конкретную тематику. Я стал расспрашивать его о результативности работы сотрудников максуза, на что Аманулла предложил пройти в подразделение, и на месте ознакомиться не только с оперативными работниками, но и посмотреть на то, в каких условиях им приходится работать.
- А далеко ли идти до максуза? - спросил я у подсоветного.
- Да тут ходу минут пять, не больше, - ответил за него Головков. - Пока Асад занят со своими нафарами и я вроде как без дела остался, провожу тебя к месту назначения. Забирай автомат и пошли.
Выйдя за КПП, и завернув за угол проулка, мы очутились на улице, по которой утром приехали в царандой. На этот раз мы двинули по ходу утреннего движения советнической "таблетки". Идя вдоль глинобитного дувала, метров через триста подошли к изъеденным ржавчиной металлическим воротам. Пройдя через скрипучую калитку, встроенную в одну из створок ворот, мы оказались внутри небольшого двора.
Первое что бросилось в глаза - отсутствие пыли. Той самой пыли, которая в Кандагаре лежала обильным слоем практически повсюду. Даже во дворе Управления царандоя местами её было столько, что мои ботинки, словно маленькие кораблики, рассекали в ней путь словно по воде.
Я поинтересовался у Амануллы о том, как достигается подобная чистота, а он, широко улыбаясь белозубым ртом, показал в сторону двух решетчатых дверей, сваренных из толстых прутьев стальной арматуры. За одной из дверей я заметил афганца, ухватившегося обеими руками за металлические прутья клетки, в которой он находился.
- "Камера, а стоявший за решетчатой дверью человек - её узник", - промелькнуло у меня в голове.
Подойдя к решеткам и заглянув в полумрак арестантских казематов, я заметил там еще несколько человек, сидящих на корточках и полулежащих вдоль кирпичных стен с облупившейся местами глиняной штукатуркой. Судя по всему, то были духи, а может их пособники, задержанные сотрудниками максуза и дожидавшиеся теперь своей незавидной участи.
Глиняный пол в камерах был таким же идеально чистым, практически без единой пылинки, что побудило меня повторить свой вопрос к Аманулле о способах достижения подобной чистоты. Молча подойдя к стоявшему неподалеку помойному ведру с водой, и, обмакнув в него обыкновенный веник, он стал не спеша мести им двор. Влага с веника мгновенно впитывалась в песчано-глинистый грунт, и почти тут же испарилась под знойными лучами солнца, образуя спекшуюся твердую корку.
Я сразу вспомнил, что казахи в астраханских селах, да и не только они одни, чистоту в своих дворах поддерживают аналогичным способом. То был, пожалуй, самый действенный способ борьбы с песком и пылью, которые в наших южных краях месяцами висели в воздухе, и через все щели проникали внутрь жилищ.
Всего во дворе имелось четыре строения. В двух кирпичных, одноэтажных зданиях располагались служебные кабинеты сотрудников спецотдела. В длинном и невысоком здании, больше похожем на кошару, кроме камер для арестантов, было еще несколько комнат, одна из которых была оборудована под дежурку, а еще две - под казарму. Четвертое строение было приспособлено под кухню и столовую одновременно. Кроме этого, во дворе был еще небольшой навес, где в тени брезентового тента стояла служебная "Волга" максуза. Там же лежали какие-то мешки, ящики и прочее имущество.
"Шедевром" восточного зодчества смотрелся общественный туалет на два посадочных места, То был небольшой глинобитный сарай, фактически являющийся частью дувала на тыльной стороне двора. Привычных глазу выгребных ям я не обнаружил. Вместо них на глиняном полу были сделаны небольшие возвышения, а в них вырыто два небольших углубления, больше похожих на жёлоба, под уклоном уходящие в специально проделанные дыры в дувале. Чтобы справляющий нужду человек не запачкал обувь в экскрементах, с обеих сторон углублений лежали плоские камни. И как обязательный атрибут мусульманской гигиены, вдоль стен туалета стояли наполненные водой бутылки.
На двух врытых в землю лавочках, под навесом отдыхали несколько сотрудников. Завидев своего начальника в сопровождении советников, они вскочили с насиженных мест, застыв по стойке "смирно".
Аманулла подошел к подчиненным и поздоровался с каждым из них. Мы проделали то же самое, после чего напряженность на лицах афганцев спала, и они дружно загалдели, словно базарные торговки. Краем глаза я заметил, что практически все арестанты прильнули к решетчатым дверям и оттуда наблюдали за происходящим. Перехватив мой взгляд, Аманулла рявкнул в их сторону, и арестанты в мгновение ока исчезли в темноте камер.
Потом мы обошли все служебные кабинеты, и Аманулла по очереди представил меня каждому сотруднику спецотдела, а их мне. Я был приятно удивлен, что еще два оперативника сносно говорили по-русски. Оказалось, что у одного из них мать была родом из Белоруссии, откуда её в свое время вывез муж - студент Белорусского университета. Второй сотрудник до призыва на службу в царандой обучался в техникуме легкой промышленности в Ташкенте, и какое-то время работал на кандагарской шерстяной фабрике.
После шапочного знакомства с операми, я, Володя и Шарафутдин уединились в кабинете Амануллы и продолжили разговор, начатый в мушаверской.
В принципе, своего собственного кабинета у начальника максуза не было. В относительно небольшой комнате размещались рабочие места начальника и двух оперативников, которые, по красноречивому жесту шефа, мгновенно покинули помещение.
Прежде всего, меня интересовал вопрос о количественном и качественном составе личного состава отдела и подсобного аппарата. Еще в Ташкенте перед слушателями спецфакультета ставилась задача по стопроцентному комплектованию оперативных подразделений царандоя, где всем нам придется работать советниками. Про агентуру вопрос тоже поднимался. Прилетевший из Кабула заместитель руководителя Представительства, заявил слушателям спецфакультета, что вся их советническая деятельность будет оцениваться положительно только в том случае, если они через своих подсоветных сумеют довести численность негласных сотрудников в бандах до такой цифры, когда соотношение агент - члены банды будет составлять не менее чем один к десяти. Только в таком случае, можно было ожидать существенной результативности от агентурной работы.
По прилету в Кабул, я самым тщательнейшим образом изучил хранящиеся там отчеты и справки, ежемесячно представляемые Валерой Махнаткиным. Согласно им, в Кандагаре и остальных населенных пунктах провинции действовало не менее восьмисот бандформирований различной партийной принадлежности, с общей численностью духов около полутора десятка тысяч. В эту цифру не входили "индейцы" - обычные уголовные элементы, грабившие и убивающие как самих афганцев, так и советских военнослужащих, и пытавшиеся придать своей преступной деятельности некую политическую окраску борьбы с неверными.
Вчерашние банды, подписавшие с госвластью протоколы о примирении, и называвшиеся теперь договорными бандами, автоматически удалялись из списка бандформирований. Хотя, при определенном раскладе, никто не мог дать стопроцентную гарантию того, что все эти разношерстные малиши и ополченцы не всадят вам нож в спину при первом же удобном случае.
Аманулла доложил о том, что всего в провинции действует около двухсот агентов и доверенных лиц, отметив при этом, что не все они находятся непосредственно в бандах. Но среди дуканщиков и мелких лавочников тоже нужно иметь агентуру, поскольку именно они были той "лакмусовой бумагой", которая впитывала в себя все базарные слухи и сплетни, в том числе и о замыслах коварных духов. Иначе, откуда бы коренные жители заблаговременно знали о готовящихся духами обстрелах и нападениях, потрясающих город денно и нощно, и вовремя укрывались в безопасных местах.
Проведя в уме некие арифметические расчеты, я заметил:
- Чтобы негласный аппарат максуза работал с наибольшей эффективностью, его численность должна быть доведена минимум до полутора тысяч. И это только в бандах.
У подсоветного глаза полезли на лоб, и он сбивчиво стал объяснять мне, что в таком огромном количестве нет никакой необходимости, поскольку работающую в бандах агентуру имеют не только сотрудники максуза, но и оперативные работники других подразделений джинаи. А уж, сколько агентов в бандформированиях навербовали сотрудники ХАДа - одному Аллаху известно.
Ответ Амануллы меня не удовлетворил, в чем я не преминул об этом заметить. А чтобы не быть голословным, попросил подсоветного подготовить и передать мне через пару дней итоговую таблицу с данными о численности агентуры с разбивкой по каждому оперативнику. Через дробь нужно было указать численность агентов работающих непосредственно в бандах.
Хитро улыбнувшись, подсоветный полез в свой сейф, и передал мне лист бумаги. Судя по всему, это была машинописная копия документа.
То были требуемые мной сведения.
Теперь пришло время удивляться мне. Не зря Валера Махнаткин проедал свой мушаверский хлеб - штабную работу своего подсоветного он организовал на самом высшем уровне. А может быть это вовсе и не его заслуга, а тех советников Представительства, которые эту работу организовывали в Кабуле. А как аукнется в центре, так и откликнется на местах.
Как бы там ни было, но требуемые мной сведения Аманулла представил, и теперь всё зависело от того, как быстро Шарафутдин переведет текст документа. Но это уже мелочи жизни. А в моей голове уже зрел план, как я озадачу подсоветного новым заданием. На этот раз я усложню задачу, и попрошу подробно расписать эффективность работы негласного аппарата, опять же, с разбивкой по сотрудникам. Одно дело получать от агента полезную информацию, и совсем другое, когда она находит свое подтверждение в реализации. Только таким образом можно вычислить неэффективную агентуру, снабжающую оперов никому не нужными слухами с базара, и высосанной из пальца дезинформацией.
И хорошо если агент информацию приносил только с целью подзаработать немного денег. Куда хуже, если такой "информацией" его "втемную" снабжали сами духи. Можно себе представить, чем в таком случае могли закончиться мероприятия связанные с её реализацией.
Одним словом, мне предстояло проделать очень много рутинной работы. И начинать её придется с детального анализа эффективности работы подсоветного и его подчиненных, а также заниматься банальной писаниной, от которой, в таких случаях, никуда не деться.
Это в детективных романах и захватывающих фильмах работа оперов обусловлена бесконечными погонями и перестрелками. На самом же деле, все сложные преступления раскрываются исключительно с использованием агентуры, и планирование этой работы осуществляется в тиши служебных кабинетов, а сама агентурная работа тщательнейшим образом скрывается от глаз посторонних.
Свои мысли я высказал подсоветному, и Аманулла утвердительно закивал головой в знак согласия. Он уже понял, что спокойно жить я ему не дам, и сегодняшняя наша встреча была всего лишь прелюдией совместной работы, которая растянется на долгие два года.
Сославшись на то, что у него есть неотложные дела, Головко ушел к своему подсоветному. Заранее договорились встретиться в мушаверской ровно в полдень, и уже оттуда вместе добираться в ООНовский городок.
А я, тем временем, продолжил знакомство со спецотделом и его людьми.
Затребовав у подсоветного список личного состава, я попросил его дать краткую характеристику каждому сотруднику отдела, в том числе, их деловым качествам.
Почти час Аманулла расписывал достоинства своих подчиненных, и с его слов получалось, что практически все они являются операми высшей категории. Я отлично понимал, что это далеко не так, потому как в любом коллективе есть и рабочие лошадки, и скрытые лодыри. И чтобы понять, кто есть кто, достаточно было ознакомиться с реальными результатами работы каждого из них.
Молча слушая перевод Шарафутдина, я делал пометки в своём рабочем блокноте. Против фамилий оперативников достигших наибольших результатов в агентурной работе я ставил плюсы. Если по кому-либо из оперов у меня возникали вопросы, я проставлял знак вопроса. Опера с низкими показателями работы получали заслуженный минус.
Я умышленно не стал перебивать подсоветного расспросами и уточнениями. Стоит начать это делать, наш разговор займет уйму времени. А так, я получу минимум информации о каждом опере, определю эффективность работы каждого, после чего намечу, с кем из них мне придется повозиться больше всего. Возможно, без участия самого Амануллы.
До полудня оставалось менее получаса, когда я предложил подсоветному прогуляться по свежему воздуху. Как мне показалось, он даже обрадовался, что я наконец-то отстал от него со своими расспросами.
В "обезьяннике" я вновь увидел стоящих у дверей арестантов.
- А за что задержали всех этих людей? - спросил я у Амануллы. - Неужели все они душманы?
Аманулла рассмеялся.
- Если бы они были моджахедами, то сидели совсем в другом месте.
- А кто же они тогда?
- Подозрительные личности.
- Это как же так - подозрительные личности? - не унимался я. - Разве можно человека сажать в камеру только за то, что его внешний вид у кого-то вызывает подозрение? Я что-то не припомню такого пункта в афганском законодательстве.
- На все случаи жизни законы написать невозможно. Но когда в городе появляется человек без документов, наша прямая обязанность проверить его личность. А вдруг это связник моджахедов, или сам моджахед?
- И что, максуз этим тоже должен заниматься?
- А кто же еще?
- Ну, я то, уж точно знаю, какие основные задачи стоят перед максузом. Нам еще в Ташкенте говорили, что спецотделы царандоя занимаются выявлением банд, их баз, складов с оружием и боеприпасами, разложением банд изнутри с использованием агентуры, а также делают все возможное, чтобы склонить духов на сторону госвласти. Но зачем его сотрудникам заниматься такой мелочевкой, каковой является проверка документов?
- А разве сэр мушавер не занимался тем же самым, работая у себя в уголовном розыске?- хитро сощурился Аманулла.
Его вопрос застал меня врасплох. И действительно, сколько раз мне и моим коллегам по работе приходилось участвовать в подобных мероприятиях. Надев форменную одежду, мы шерстили городские рынки и питейные заведения, а по вечерам и ночам наведывались в притоны, общаги и гостиницы. И все только ради того, чтобы проверить документы у людей.
И назывались такие профилактические мероприятия - "операция "Невод".
Почему невод? Да потому, что в этот самый невод кроме мелкой рыбешки вроде бомжей и нарушителей административного законодательства, могла попасть и более крупная рыба - разыскиваемые преступники, например.
Как это я мог подзабыть об этом?
Крыть мне было нечем, и поэтому я спросил:
- Ну и как, есть польза от таких задержаний?
- Не всегда, но есть, - добродушно ответил Аманулла. - На прошлой неделе связника моджахедов поймали, так его сразу же ХАД забрал. Довольно часто попадаются те, кто при задержании начинает просить отправить его в ХАД. Стало быть, агенты ихние попадаются. Но попадаются и такие подозрительные личности, кто ни документов не имеет, и не признается, откуда и зачем появился в Кандагаре. С ними намного сложнее, поскольку, их еще и кормить приходится, до тех пор, пока вопрос по ним окончательно не разрешится. А поскольку кормежка задержанных в максузе не предусмотрена, вот, и приходится делиться с ними своей пищей.
- Ну, и что вы делаете с этой публикой, если узнаете, что к духам они не имеют никакого отношения?
- Всякое бывает. Если задержанный не имеет справки о том, что он уже проходил службу в армии или царандое, мы его передаем сотрудникам военкомата, и они решают что с ним делать дальше. Если устанавливаем, что он живет в Кандагаре и с документами у него все в порядке - отпускаем. У тех, кто в город приходит из прилегающих к нему кишлаков, расспрашиваем о том, как они очутились в Кандагаре. Ведь если у человека нет документов, он не сможет пройти в город через пост - его там обязательно задержат. Значит, в город он попал тайно, или же дал пайсу на посту, чтобы пройти через него без проверки документов. Про такие случаи мы сразу же докладываем в отдел безопасности, и его сотрудники проводят служебное разбирательство по таким постам. Бывают случаи, когда попадаются связники моджахедов и сами моджахеды. Но их мы у себя не держим - как только о таком узнаем, сразу же в мабас отправляем.
- В тюрьму, что ли? - уточнил я.
- Да, в тюрьму.
- Как у вас с этим делом все просто. И кто потом с этими людьми разбирается?
- Обычно ХАД.
- А максуз почему этим не занимается? - не унимался я.
- Мы не занимаемся расследованием политических преступлений. Наше дело поймать и склонить к сотрудничеству, чтобы потом использовать его для работы в банде. Если отказывается, то зачем он нам нужен.
- А если согласится сотрудничать, а потом, как только вы его отпустите, просто исчезнет, и жди тогда ветра в поле?
- А куда же он от нас денется, если подписку о добровольном сотрудничестве своей рукой написал, и даже отпечаток пальца поставил, - рассмеялся Аманулла. - Это у вас, в Советском Союзе, такое наверно возможно - пообещать и ничего не делать. А у нас в Афганистане этого просто быть не может, а если кто-то вдруг и захочет обмануть, то найдется много способов, чтобы заставить его этого больше никогда не делать.
Я сразу догадался, что именно имел в виду мой подсоветный. Перед глазами почему-то предстала кровавая картина казни агента, подписка которого случайно, а может быть, и не совсем случайно, попала в банду.
Свои наихудшие предположения я тут же озвучил Аманулле, на что он отшатнулся от меня как от прокаженного.
- Неужели сер мушавер такое мог подумать?
- А разве это не так? В таком случае, как же вы сможете заставить такого человека работать на себя?
- Если мы расскажем моджахедам о человеке, пообещавшем, но так и не ставшим нам помогать, и они его убьют, то какой толк из всего этого? Сегодня он сбежал, а может быть, и не сбежал вовсе, а просто не имеет возможности выйти на связь. Через какое-то время мы его все равно найдем, и вот тогда он нам выложит все, что ему известно. Правда, многое из того, что он расскажет, для нас уже не будет представлять интереса. Но, тем не менее, мы запишем все, о чем он нам расскажет, и когда-нибудь, эта информация может очень даже пригодиться.
Мне стало стыдно за то, что я так плохо подумал о сотрудниках максуза. Тем более что оперативники УГРО подобное себе никогда не позволяли делать. Да и запрещено это соответствующими нормативными актами. Но я почему-то ошибочно полагал, что на Востоке люди могут совершить любое коварство. Стало быть, я сильно ошибался.
Именно в этот момент я понял, что ближайшие два года не одному мне придется выступать в роли советника. Очень многому мне самому придется учиться у подсоветного. И не только у него одного. Как говорил герой известного кинофильма - "Восток - дело тонкое", и чтобы узнать все эти тонкости и премудрости Востока, придется учиться у простых афганцев, с которыми меня сведет судьба.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023
