С Алексеем я познакомился совершенно случайно. Его гражданская супруга Люба работала воспитателем в детском саду, куда до 1991 года ходил мой сын Сергей, и между ней и моей женой сложились весьма дружеские отношения. Несколько раз Люба бывала в нашей квартире, да и моя жена тоже захаживала к ней в гости. В их взаимоотношения я никогда не вмешивался, считая это чисто бабьим делом. Но как-то раз, летом 1992 года, Люба пригласила нас к себе в гости, с тем, чтобы вместе отпраздновать день рождения её мужа.
В тот день у меня не было особого желания идти к ним в гости, но жена всё-таки настояла на этом. Сломался я только после того, когда она рассказала, что Алексей бывший десантник, как и я воевавший в Афганистане. В гости шел из чистого любопытства, потому как о существовании данного ветерана ранее ничего не слышал, а на наших ветеранских тусовках он вообще никогда не появлялся.
Крепко сложенный, чуть ниже меня ростом молодой мужчина, с коротко остриженной головой, и широкой, жизнерадостной улыбкой, сразу расположил на дружеское общение. Пока сидели за праздничным столом, разговор шел об имениннике и о текущих житейских проблемах, но стоило нам уединиться вдвоем на лоджии, я плавно перевел тему разговора на афганское прошлое Алексея.
По всему было видно, что Алексей весьма неохотно идет на откровенность. Рассказал совсем немного - служил под Кабулом, дембельнулся осенью восемьдесят третьего года, награжден медалью за отвагу и двумя почетными грамотами командования части. В боевых действиях участвовал, но рассказывать что-либо конкретное о своем героическом прошлом, категорически отказался, мотивировав это тем, что не хочет, мол, возвращаться ко всему тому, что было связано с этой войной. После Афгана почти семь лет прослужил прапорщиком во внутренних войсках, и был начкаром в одной из астраханских колоний. Когда по стране прокатилась приватизационная волна, со службы уволился и с группой единомышленников организовал собственный бизнес по скупке и перепродаже рыбы. Денег на жизнь вполне хватает и он на неё не жалуется.
С этого дня между мной и Лёхой завязались дружеские отношения, и встречаться мы стали намного чаще. Уже позже я понял, что он не брезгует дружбой с местными "бракушами", а рыбой поторговывает не только частиковой. Как-то раз я спросил его, мол, не боится он залететь на незаконном промысле, на что Лёха рассмеявшись, ответил:
- Те вахлаки, кто за этим должен следить, сами по уши в дерьме, и мне постоянно приходится отстегивать им пайсу, чтобы чересчур не беспокоили своим вниманием.
О том, что дела обстоят именно так, я смог убедиться уже в ближайшие дни, побывав на живорыбном садке, арендованном Лёхой и его партнерами по рыбному бизнесу. Сотрудники отдела по охране рыбных запасов появились там как хозяева, и ни слова не говоря, увезли с собой с полцентнера свежей рыбы, не заплатив за неё ни копейки. В тот момент меня так и подмывало выйти из небольшой комнатушки, где мы отмечали день рождение одного их Лёхиных друзей, и задать этим лихим ребятам пару вопросов, но Лёха удержал меня от необдуманного поступка, мотивируя это тем, что до добра моя принципиальность не доведет.
Летом следующего года обе наши семьи отдыхали на даче, отмечая астраханский национальный праздник День рыбака. Взрослые сидели под навесом, в тени сплетенных виноградных лоз, не спеша, попивая пиво с водкой и закусывая шашлыком из осетрины, а дети купались в реке, протекавшей в каких то ста метрах от дачи. Все было чинно, благородно, и ничего не предвещало каких-либо неприятностей. А они начались после того, как прибежавшие с реки дети стали наперебой рассказывать о каких-то голых дяденьках, которые выгнали их с импровизированного дачного пляжа. Естественное дело, мы пошли разбираться, в чем дело, и уже на подходе к пляжу заметили группу взрослых мужиков, часть из которых, действительно были совершенно голыми.
Определив в группе "нудистов" самого старшего по возрасту, я попытался внушить ему, что не подобает взрослым мужикам в таком виде появляться на людях, и уж тем более перед малолетними детьми. То, что произошло потом, позже я помнил как в тумане. Пьяный голый мужик, которому я сделал замечание, вдруг ни с того ни с сего ударил меня ногой в пах. Резкая боль заставила согнуться в три погибели. Мужик попытался, было еще раз ударить ногой по моей низко склоненной голове, но я успел отклониться в сторону и нога, слегка задев за ухо, пролетела мимо, и потерявший равновесие мужик, грохнулся возле меня.
Поняв, что у меня нет иного выбора, я подобрал с земли толстенную ветку дерева и со всего маху опустил дрыну на голую спину своему обидчику, пытавшемуся в тот момент подняться с земли, отчего он вновь рухнул на землю как подкошенный. Двое голых мужиков кинулись, было на меня, но Леха провел молниеносные приемы, и они оказались лежащими рядом с зачинщиком драки. Еще один мужик, на этот раз в плавках, предпринял попытку напасть на самого Леху, но тут же улетел в заросли растущего неподалеку камыша. Поняв, что с Лёхой шутки плохи, остальная гопкомпания пустилась наутек с пляжа, с ходу запрыгнув в стоящий неподалеку пассажирский автобус "КВЗ".
Но преследователей, то бишь меня и Лёху, это уже не могло остановить. Под руку попались невесть откуда появившиеся булыжники, которые тут же полетели в окна автобуса, навылет выбив несколько стекол. Все, кто в тот момент находился в автобусе, ничком попадали на пол, а сидящий за рулем водила взмолился о пощаде. Его слова возымели действо и, прекратив "осаду крепости", мы с гордым видом покинули поле битвы.
В тот же день выясниться, что веселая компания, полностью состоявшая из военнослужащих местной бригады внутренних войск, приехала в наш дачный поселок отмечать уход на пенсию зам комбрига. Автобус, что мы штурмовали, принадлежал прапорщику, ранее выезжавшему в зону вооруженного конфликта в Нагорный Карабах, и вернувшегося оттуда с этим "боевым трофеем".
Когда на следующий день я пойду разбираться в случившемся к самому командиру бригады - Володе Шубину, с которым был знаком еще по Афгану, то выясниться, что зачинщик драки, а им окажется зам по тылу бригады, накануне смылся в служебную командировку в Ростов. В принципе, мне можно было наехать на остальных участников той драки, но, увидев их разбитые физиономии, я не стал этого делать, сказав им на прощанье, что в любой ситуации надо оставаться людьми, а не уподобляться животным с их дикими инстинктами.
Через пару лет, с двумя из них я случайно встречусь в Чечне, и мы с улыбкой будем вспоминать об том дурацком инциденте. А голый подполковник, тот самый, заместитель комбрига по тылу, которого я огрел по спине, после контузии полученной в первую чеченскую кампанию уйдет в отставку. В том же году он купит дачу по соседству с моей, и волею судьбы мы станем закадычными друзьями.
Но, это будет позже. А в апреле 1994 года, в один из выходных дней, накануне моего дня рождения, Лёха заедет ко мне домой на своей машине, и предложит прошвырнуться в колонию строгого режима. На мой вопрос: "Что мы там забыли", он простецки ответит:
- Я тебе бакшиш ко дню рождения приготовил, надо съездить, забрать.
В саму колонию мы не стали заходить, хотя, при наличии у меня служебного удостоверения, такое было вполне возможно. Да и у Лёхи там было полно старых друзей. С одним из них - в звании прапорщика, он переговорил в сторонке, и тот, утвердительно кивнув головой, скрылся за воротами колонии. Спустя пять минут, оттуда появится мужик лет пятидесяти, в черной зэковской робе. В руках он держал большой сверток из плотной "селедочной" бумаги.
- Вот, это и есть мой бакшиш, - сказал довольный Лёха, разворачивая сверток.
У меня едва не перехватило дыхание при виде того, что я увидел. То были красивые нарды, сделанные из досок сразу нескольких сортов ценных пород дерева, с резьбой по дереву, инкрустацией и лаковой росписью. Игральные шашечки тоже были резными с выгравированным в каждой из них замысловатым восточным орнаментом и рисованными фигурками полуголых танцовщиц.
- Ну, ни фига себе! - вырвалось у меня. - Это что же за умелец, сделавший такую красоту? Уж не Вы ли?
Человек в робе широко улыбнулся, блеснув парой золотых зубов.
- Да есть у нас тут один - "Пикассо". Он не только нарды режет, но и мебель может резную на заказ сварганить. Если надо, можем организовать.
От мебели я естественно отказался, поскольку ставить её в моей квартире было всё равно некуда, а вот расписанный под Хохлому журнальный столик с маленькими кривыми ножками, заказал.
Слово за слово, разговорились. В чертах лица заключенного мне показалось что-то до боли знакомое, но я не стал уточнять, где мы с ним ранее могли встречаться, поскольку за долгие годы работы в уголовном розыске через мои руки столько народа прошло - всех и не упомнишь.
Мы уже практически расставались, и Лёха от моего имени отдавал тому мужику несколько пачек индийского чая - своеобразная оплата выполненного заказа, как вдруг я услышал фразу сказанную Лехой:
- Короче так, Умар, я теперь к тебе заскочить смогу недели через две не раньше. Сам понимаешь - путина, рыба шквалом прет, только успевай разворачиваться. Все эти дни буду на низах колобродиться с рыбаками. Как закончу с делами, сразу же и появлюсь.
- Умар, Умар... - свербело у меня в голове. - До чего знакомое имя.
Я еще раз внимательно глянул на черты лица осужденного, и тут меня словно прострелило.
- Умар, Сулейманов! Угадал?
- Да, Сулейманов, а что? - в свою очередь удивился моей бурной реакции собеседник.
- Ё - моё! А я то думаю - ну откуда мне твое лицо знакомое! Ну, надо же, как свела судьба! Так ты же вроде где-то на Урале должен сейчас свой срок отбывать? Как в Астрахани-то оказался?
Теперь наступило время удивляться Умару. Он был крайне поражен моей осведомленностью о нем, и чтобы рассеять все его сомнения, мне пришлось рассказать ту давнишнюю историю с его розыском по Грозному.
Примерно с полчаса мы вели задушевный разговор, и я узнал много чего интересного из его жизни. Оказалось, что в те дни, когда были арестованы все члены преступной группы Астахова, он еще находился в Астраханской области. Не желая появляться в родном доме с пустыми руками, он выехал к одному из своих друзей, тоже браконьеру, где вместе с ним выловил несколько осетров и заготовил несколько банок черной икры. Вот только к матери он так и не поехал, совершенно случайно узнав о том, что произошло с Астаховым и остальными людьми, которые на него работали. Умар понял, что ему нужно как можно быстрее сматывать удочки, и как можно подальше от Астраханской области. Он договорился с другом и тот на своей лодке отвез его в село Ганюшкино, располагавшееся на берегу одного из рукавов Волги, на границе Астраханской области и Казахской ССР. Оттуда он на попутной машине добрался до Гурьева, где купив билет на поезд, покатил в Кемеровскую область. Туда, где у него было много друзей и просто хороших знакомых.
После суда он действительно убыл на "отсидку" в Пермскую область, где пробыл до лета прошлого года. А потом в колонию из Москвы пришло непонятное распоряжение о переброске всех чеченцев поближе к их исторической Родине. Вот так он и оказался опять в Астрахани, от которой до Чечни рукой подать. Правда, до сих пор и сам не может понять, чем была вызвана такая "рокировка". Возможно, генерал Дудаев заботится о своих согражданах, и, беспокоясь об их подорванном в северных колониях здоровье, договорился с Борей Ельциным о переводе осужденных чеченцев поближе к югу, так сказать - в теплые края.
А совсем недавно его вызвал к себе зам начальника колонии по режиму, и зачитал вырезку из какой-то газеты с письмом-обращением президента Ичкерии к своим соотечественникам, проживавшим за пределами Ичкерийской Республики. В своем письме Дудаев призывал всех чеченцев вернуться на историческую Родину, пообещав им всевозможные блага. Хитро улыбаясь "кум" спросил тогда у Умара:
- Ну, как? Хочешь остаток своего срока провести в Науре? Или как?
Умар тогда ответит, что ему и тут не плохо, а в Науре ему вряд ли будет лучше. Так что, как говорится: - "Хрен на хрен менять, только время терять".
Посмеётся тогда "кум" над его поговоркой, а потом, вдруг посерьезнев, скажет:
- Умная у тебя голова, Умар. Не зря, что совсем седая. Но, боюсь, как бы вашего чеченского брата очень даже скоро не погнали туда в добровольно-принудительном порядке. Не знаю почему, но есть у меня предчувствие, что в вашей Чечне совсем скоро заваруха начнется, а потому, всю вашу братию, отсиживающую свои сроки по всей нашей необъятной Родине, подставят капитально. А тебе ведь еще больше пяти лет париться на зоне. Поэтому, вот что я тебе порекомендую - напиши-ка ты маляву в комиссию по помилованию. У тебя в конце года две трети срока заканчивается, глядишь и попадешь под амнистию. К чему я все это тебе говорю, да к тому, что если придет из Москвы казенная бумага с предписанием отправить всех чеченцев этапом в вашу Ичкерию, помочь я тебе уже ничем не смогу. Так что, думай, Умар, крепко думай.
Я тогда здорово призадумался над всем тем, что мне рассказал Умар. И действительно, с чего это вдруг "кум" стал проявлять "отеческую" заботу об одном из осужденных. Возможно, ему не очень хотелось терять рассудительного и спокойного зэка, который к тому же на зоне был в авторитете. Кто знает, но может "кум" на счет него имел какие-то свои планы. Не знаю. Одно я только понял тогда, что в верхних эшелонах власти страны начались какие-то непонятные игрища, связанные и с Чечней, и с чеченцами. С чего вдруг зэков-чеченцев гнать через всю страну ближе к границам с этой мятежной республикой, когда практически все ИТК на юге страны и так были переполнены осужденными, и администрация колоний не могла обеспечить их работой, а порой и питанием. Что-то тут было не так.
Конечно же, я смутно догадывался, что ни к чему хорошему вся эта затея с рокировкой чеченских зэков не приведет. Но в те дни и предположить не мог, что страна одной ногой уже вступила в дерьмо, которое для Чечни обернется массовой гибелью ни в чем не повинных людей и смертями многих тысяч российских военнослужащих.
В конце лета снимут с должности нашего генерала, проявившую излишнюю ретивость и принципиальность при решении вопроса о задержании левой партии оружия направлявшегося в Чечню. Всё это произойдет по команде поступившей от высокопоставленных лиц нашего же министерства, и я вновь призадумаюсь над всем происходящим.
"Чирий" лопнет в ноябре месяце, когда группа российских офицеров и солдат предпримет попытку "победоносного" похода на Грозный. Въехавшая в город колонна бронетехники в считанные минуты будет сожжена дудаевскими гранатометчиками возле сквера у Дома Печати, и вся страна увидит по "ящику" оставшихся в живых пленников, робко лопочущих о том, что их на эту авантюру сагитировали представители российских спецслужб. В те дни я так и не услышал четкого опровержения данной информации руководством этих самых спецслужб, но зато, обращу внимание на то, как по железной дороге идущей мимо нашего дома на Кавказ, начнут интенсивно перемещаться воинские эшелоны. Поначалу они шли через наш город только под покровом ночи, но потом их стало столько много, что долгих зимних ночей уже не стало хватать. Отдельные эшелоны с военной техникой и людьми часами отстаивались в тупиках и на запасных путях, и, пользуясь благоприятным моментом, военнослужащие рыскали по всей округе в поисках ларьков и магазинов, где можно было приобрести курево и спиртные напитки.
В те дни я отметил для себя еще одну, немаловажную деталь. Как правило, в составе каждого воинского эшелона кроме платформ с техникой, всегда присутствовала пара замызганных пассажирских вагонов и примерно столько же теплушек, в которых ехал личный состав воинской части. Но во второй половине декабря, после того как Ельцин объявит о начале операции по наведению конституционного порядка в Чеченской республике, я все чаще стану замечать странные эшелоны, в которых не будет ни одного пассажирского вагона. Теплушки, если таковые и были, были наглухо закрыты, и признаков присутствия в них людей, я не обнаруживал. Не было видно и вооруженной охраны возле боевой техники стоящей на железнодорожных платформах, а обшарпанные, тронутые ржавчиной бронированные корпуса танков и БМП, скорее были похожи на груды металлолома. У некоторых танков не было защитных кожухов над гусеницами, а у одного такого танка гусеница сползла на платформу и кучей лежала возле переднего катка. Складывалось такое впечатление, что весь этот хлам везли на переплавку. Я вдруг отчетливо вспомню слова безвестного бродяги, с которым весной того же года случайно повстречался в Москве. Неизвестный, представившийся бывшим офицером ГРУ, разоткровенничавшийся после выпитого спиртного, рассказал мне тогда невероятную историю, о том, как высшее военное руководство страны занималось широкомасштабными махинациями с военным имуществом вывозимом из Восточной Европы. По его версии именно они - высшие военные чины, и будут причастны к войне, которая уже в самое ближайшее время разразится на Кавказе.
Поначалу я не уделю особого внимания его "пророчеству", посчитав это обычным бредом полупьяного бродяги, и вот теперь, когда собственными глазами увижу не совсем понятные для меня вещи, здорово призадумаюсь. Увиденное я попытаюсь увязать и со случаем не совсем понятного увольнения на пенсию нашего начальника УВД, отчего вопросов по складывающейся в стране ситуации, у меня станет еще больше.
Буквально за неделю до наступающего 1995 года Умар выйдет на свободу. Он появится у меня на работе и сообщит о своем намерении уехать из Астрахани. Вот только не в Грозный он собирался ехать, где жили члены его семьи, а в Ульяновск, туда, где его родной брат Турпул всё это время находился по делам своего бизнеса, связанного с закупкой и перепродажей лесоматериалов. Я тогда поинтересуюсь у Умара, почему, мол, он не хочет сначала встретиться со своей семьей живущей в Грозном, на что он мне ответит:
- Моя семья, так же как и семья Турпула, совсем недавно покинули Грозный, и теперь временно живут у своих родственников в Калмыкии. Все здравомыслящие люди сейчас стараются уехать из Грозного, куда угодно, но только подальше от этого города, потому, как там очень скоро будет совсем плохо.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023
