ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Воронин Анатолий Яковлевич
Второй пояс. Часть 5 (заключительная). Прощальные гастроли

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 4.92*18  Ваша оценка:

   Часть пятая. Прощальные "гастроли".
  
   Глава 30. Обстановка резко ухудшается.
  
   Двадцатого марта в Афганистане наступил "Навруз" - мусульманский Новый год. А коли так, то на работу мы опять не будем ездить целых три дня. У афганцев праздники, значит у нас выходные дни. У нас праздники - выходные дни у афганцев. Одним словом - круговорот пустоты в природе.
   Лично для меня первый день праздников был примечателен тем, что на работу все-таки пришлось поехать. Мы едва собрались позавтракать, как с КПП городка прибежал посыльный, который и сообщил мне "приятную" новость, о том, что за мной приехал "Ландкрузер" командующего. Ну, надо же, такая великая честь. Неужели в городе или на постах обороны произошло ЧП? Хотя, по логике вещей, все должно было произойти с точностью до наоборот. Если бы в городе произошло что-либо из рук вон выходящее, Мир Акай наверняка не стал бы гонять в "кампайн" свою машину.
   Накануне вечером и практически всю ночь лил сильный дождь. Словно сама мать-природа напоследок решила очиститься от скверны, накопившейся за истекший год. А рано утром тучи разом разбежались в разные стороны, и умытое солнце заиграло своими яркими лучами, отражаясь ими в многочисленных лужах.
   Сколько раз мне приходилось ездить в город, и возвращался обратно, но я никогда не видел такого количества людей, сколько их было на улицах Кандагара в тот праздничный день. То ли оттого, что после проливного дождя воздух был свеж и чист, а жара спала, то ли оттого, что в городе не было видно ни одного советского солдата, но именно в этот день я впервые увидел кандагарцев совсем в другом ракурсе. Нет, ничего в их внешнем виде особого не произошло, но вели они себя намного раскованней обычного, а лица их источали радостные, светлые улыбки. И словно не было на этой земле никакой войны.
   В центре города, в непосредственной близости от ворот "Идго", афганцы еще накануне установили высоченные качели и небольшие карусельки. И вот теперь, когда наступил этот праздник обновления, "аттракционы" стали местом массового паломничества горожан. Кандагарская молодежь, стоя на широких досках качелей сразу по несколько человек, методично раскачивала их, взлетая к небу, с тем, чтобы уже в следующее мгновение рухнуть вниз, к земной тверди. Если следовать народному поверью, впервые услышанному мной в Кандагаре, именно во время катания на качелях душа человека очищается от скверны житейского бытия и становится намного чище.
   А в это самое время, маленькие дети-несмышленыши с радостным визгом катались на малюсеньких карусельках, сделанных их обычных жердин. Бородатый мужик, по всей видимости - ответственный за детские "аттракционы", стоял возле вертикальной карусели, и, перебирая руками жердины, раскручивал её вместе с сидящими в люльках детьми. Тут же, буквально в нескольких шагах от импровизированного "Луна-Парка", полуголая малышня бегала по лужам, умышленно падая и кувыркаясь в дождевой воде. Шум, гам, веселье. Наиболее пронырливые торгаши, подогнавшие свои передвижные ларьки к месту развлечений, бойко торговали фруктами, жвачками и охлажденными напитками.
   Одним словом - праздник.
   Не успел я войти в кабинет Мир Акая, как он сразу же поволок меня в офицерскую столовую. До обеденного перерыва было еще далеко, но праздничное застолье там было уже в самом разгаре. Когда я вошел в столовую, начальник политотдела - Гульдуст произносил пламенную речь, поздравляя всех присутствующих с наступившим праздником. И хотя из спиртного я на столах так ничего и не увидел, лица у большинства из сидевших за столами людей, были отнюдь не трезвыми. По всей видимости, еще до начала официальных торжеств, многие из них слегка "усугубили" в своих служебных кабинетах. И где только черти раздобыли в Кандагаре спиртное. Наверняка кишмишовкой опять баловались. Приучили мы их на свою голову пьянствовать, и теперь, только преждевременная смерть отучит их от этой "вредной" привычки.
   Поскольку на тот момент я был самым главным царандоевским мушавером в провинции, пришлось и мне держать слово. Был весьма краток. Поздравил всех с праздником и пожелал наступления скорейшего мира на многострадальной афганской земле. Последние слова здорово задели за живое почти всех присутствующих, и бурно выражая свои эмоции, они полезли ко мне с объятиями. Стало быть, всем им эта война тоже осточертела. Каждому хочется пожить мирной жизнью, от которой они давно уже отвыкли.
   Мне почему-то захотелось выйти на свежий воздух. Спазмы перехватили горло и охлажденный "Спрайт" не лез в глотку. Видимо от предчувствия приближающегося дембеля я стал таким сентиментальным. Чуть что подобное случается, не могу с собой совладать, и слезы начинают душить откуда-то изнутри. Возможно, это ещё и от сознания того, что сам не мало горя принес этим людям. Поди, разберись теперь, на чьи головы падали многочисленные "шуравийские" бомбы и ракеты, посланные по моей наводке. Подсоветный Аманулла конечно же догадывался, что мой неподдельный интерес ко всей поступающей из "зеленки" информации, имеет свое продолжение в её реализации. Уже потом, когда возвращавшиеся из "зеленки" агенты или их связники с ужасом в глазах рассказывали об очередной трагедии, что там разыгралась, Аманулла да и остальные подсоветные, понимали, откуда ветер дует. Может быть, именно поэтому они всё чаще стали укрывать от меня большую часть информации. Возможно, делали они это в надежде на то, что всё это им зачтется после ухода советских войск из Афганистана. Наивные люди! Они свое дело уже сделали, и если к власти прорвутся "духи", всем им однозначно поотрезают головы. И кто знает, сколькие из тех, что сейчас сидят на этой импровизированной пирушке, останутся в живых. Кто-то погибнет завтра, а кто-то через год. Но, скорее всего, у всех, кто честно служил этому режиму, участь одна - преждевременная и очень страшная смерть.
   Вот, от этих самых мыслей посетивших мою голову и стало мне невмоготу в том душном помещении.
   Дабы не смущать своих подчиненных, Мир Акай тоже вышел на улицу и оглянувшись по сторонам, заговорщицки произнес:
   - Пойдем ко мне.
   Намек я понял с полуслова. Да и как тут было не понять, не маленький всё-таки.
   Под бананы и апельсины уговорили вдвоем с ним бутылку "Столичной" пакистанского разлива. Спиртного у командующего больше не было, и я предложил ему поехать к нам в городок, пообещав раскрутиться в честь праздника на полную катушку. Но Мир Акай от моего предложения отказался, мотивируя тем, что сегодня ему еще надо быть в губернаторстве, где тоже запланированы кое какие "мероприятия". Я особо и не стал настаивать на своем предложении, отметив только про себя: "Нам же больше достанется".
   Поблагодарив командующего за радушный прием, я собрался, уж было укатить в свои родные пенаты. Тем паче, что Мир Акай опять предложил к моим услугам свое авто. Но, как в таких случаях говориться: "Свинья грязи найдет". Вот и я тоже, нашел этой "грязи" в виде стакана вонючей кишмишовки, которой меня угостил Хаким. И где только он это дерьмо раздобыл? Уж, не из ишачьей ли мочи она сделана? Пить пришлось через силу, затаив дыхание, дабы не ощущать всей мерзопакостности этой вонючей гадости. И как только это зелье пьют афганцы?
   От выпитого мне почти сразу же стало дурно. Не объясняя Хакиму ничего, я выскочил из его кабинета, и помчался вглубь двора. Через минуту все съеденные мной апельсины и бананы, в виде бурой массы обильно пропитанной еще не окислившимся спиртным, мирно покоились в пыли, недалеко от нашей "мушаверской".
   Не-е, откровенно я сегодня не в ударе. Пора завязывать с этими праздниками. Сейчас бы только до кровати добраться. Я извинился перед Хакимом, что не могу больше составить ему компанию, и, взяв служебную машину уголовного розыска, укатил в "компайн".
   Еще не успев основательно задремать, я сквозь сон услышал звуки разрывов реактивных снарядов. По всему было видно, что "духи" решили основательно подпортить нам праздник, выпустив по советническому городку с дюжину осколочных эрэсов.
   О том, что "духи" имеют такие намерения, я знал еще накануне, но, увы, изменить ничего не мог. В связи с наступающим праздником на все "упреждающие" артудары и БШУ было наложено временное табу. До первого выстрела со стороны "духов". А поскольку "духи" начали первыми, с нас это табу автоматически снималось. Гаубичная батарея, располагавшаяся у въезда в городок, лениво гавкнула несколько раз всеми тремя орудиями, после чего воцарилась полнейшая тишина. Вот только надолго ли?
   Накаркал, однако.
   В этот день "духи" еще неоднократно посылали к нам свои "гостинцы". Один такой "подарочек" упал на плоскую крышу дома, в котором жили наши переводчики. Ракета угодила в груду колес снятых с подбитых грузовиков и БТРов. Начался пожар. Рискуя попасть под осколки очередной ракеты, мы бегали вокруг дома, пытаясь потушить огонь водой, выплескивая её на крышу из ведер. В конце концов, мы догадались выстроиться в "живую" очередь, и, передавая ведра с водой, друг другу, наконец-то справились с огнем.
   Копоть от сгоревшей резины плотным слоем лежала на наших потных лицах. Мы смотрели друг на друга и безудержно ржали, размазывая при этом потеки пота, отчего наши чумазые лица становились еще грязнее и смешнее. К вечеру "брандмейстерские" мероприятия закончились внеплановой баней, и причитающимися к такому благому делу "посиделками" за рюмкой чая.
   Остальные два праздничных дня "духи" также не оставляли нас в покое. Правда, на этот раз всю мощь своего огня они перенесли на город и находившиеся там военные и стратегические объекты, но, тем не менее, несколько ракет и мин, упавших на территорию нашего городка, и выбивших стекла в нескольких виллах, основательно подпортили всем настроение. К тому же были сорваны полуфинальные игры в волейбол, приуроченные к этим праздничным дням, и их проведение пришлось перенести на более поздние сроки.
   Праздники миновали, и город зажил своей привычной жизнью. "Аттракционы" исчезли также незаметно, как они появились накануне праздника, и теперь, ничего не говорило о том, что буквально еще вчера на том месте стояли смех и веселье. Все эти реалии кандагарского бытия-перевертыша на меня произвели весьма удручающее впечатление. Если бы собственными глазами не видел того, что происходило в городе на праздники, никогда бы не поверил, что такое вообще может быть.
   Реалии жизни оказались куда хуже, чем их можно было ожидать.
   На второй день после окончания праздника Мир Акай уехал к Мамад-хану, подписывать итоговое соглашение о дальнейшем сотрудничестве и таким образом, в активе царандоя должна была появиться очередная "галочка" о состоявшемся факте перехода на сторону госвласти еще одной "договорной банды".
   Однако не срослось.
   Недалеко от уездного центра Тахтапуль, машину командующего попытались таранить ехавшие на БМП исматовцы. Уходя от неминуемого лобового столкновения, водитель командующего круто вывернул руль вправо, и, кувыркаясь, машина свалилась в небольшую пропасть, а исматовцы покатили на своей бронемашине дальше, даже не остановившись. Видимо они были на все сто процентов уверены в том, что Мир Акай с водителем погибли, и факт случившегося можно было списать на банальное ДТП.
   Но коварным замыслам Муслима Исмата не суждено было осуществиться. В том, что эта авантюра была придумана именно им, я и не сомневался. По счастливой случайности Мир Акай и водитель остались живы, но "Ландкрузер" после такой катавасии превратился в груду искореженного металла, не способного к самостоятельному передвижению. Подписание окончательного соглашения с Мамад-ханом тоже было сорвано, и когда оно теперь произойдет и произойдет ли вообще, было под большим, жирным вопросом.
   О том, что произошло в Тахтапуле, я узнал буквально на следующий день. Приехав как обычно на работу, я не застал там Мир Акая. Дело привычное, поскольку он и раньше частенько отсутствовал на своем рабочем месте, и всякий раз на то у него были весьма веские причины. Но на этот раз после того, как я уже вышел из здания, мой взгляд случайно выхватил легковую машину, стоявшую в глубине двора под тенью двух раскидистых чинар.
   Ё-моё! Да ведь это же бурубухайка Мир Акая. Её ярко-красный цвет я не мог спутать ни чем, поскольку в Кандагаре такая машина была в единственном экземпляре. Теперь это действительно была "бурубухайка", в прямом смысле этого слова. Складывалось такое впечатление, что какой-то пьяный великанище скомкал её словно жамульку своими огромными лапищами. Это была уже не машина, а грустная пародия на неё. У нас в Союзе про такой хлам говорят однозначно: "Восстановлению не подлежит".
   И тут только до меня дошло, что внутри этой "консервной банки", пока она кувыркалась с какого-нибудь откоса, наверняка сидел сам командующий. Потому-то и нет его сейчас на работе. Я попытался было выяснить, что же всё-таки произошло с машиной и где сейчас находится Мир Акай, но дежурный офицер ничего путного мне не ответил. И тогда я сообразил, что афганцы просто не хотят, чтобы мушавер-саиб знал обо всех обстоятельствах этого происшествия. Пришлось заходить с другой стороны. Я сообщил Хакиму, что у меня к командующему есть очень серьезный разговор, и мне необходимо с ним немедленно пообщаться, не зависимо от того, в каком он состоянии сейчас находится.
   Подействовало. Хаким дал свою служебную "Волгу" и водитель отвез меня вглубь шестого района, к дому, в котором проживал командующий.
   За все время моего пребывания в Кандагаре, мне ни разу не доводилось бывать в доме, где живет руководитель провинциального царандоя. До Саурской революции в нем жил какой-то местный богатей. Поговаривали, что летом 1979 года он погиб. То ли ХАДовцы его расстреляли, то ли царандоевцы. А может быть он просто пал от руки банального убийцы. Так или иначе, но как только дом остался без своего законного владельца, его быстренько национализировали, и передали на баланс царандою. Теперь этот дом по всем документам числился как служебное жильё командующего провинциального царандоя.
   Еще на дальних подступах к этому дому, расположившемуся в некогда самых зажиточных кварталах Кандагара, я заметил усиленную охрану, стоявшую едва ли не на каждом углу. У ворот во двор дома так же стояло несколько вооруженных царандоевцев, во главе с молодым офицером. Завидев нашу "Волгу" они молча отдали честь и пропустили машину вглубь двора. Там тоже было полно служивого люда. Одни чистили оружие, другие подметали двор, третьи просто болтали друг с другом. Мне даже показалось, что на наше появление никто не обратил ни малейшего внимания. Но, как оказалось, это мне только показалось. Я еще не успел открыть дверь машины, как возле неё, словно из-под земли выросли фигуры двух вооруженных солдат. Не говоря не слова, они встали в "стойку" между мной и входной дверью в дом, давая тем самым понять, что просто так я в этот дом не войду. Я даже несколько опешил от такого служебного рвения сарбозов, но уже в следующее мгновение мысленно оправдал их за такие жесткие действия. И действительно, совершенно незачем из резиденции "командони" делать проходной двор.
   Вышедший в это время из дома офицер в звании капитана, отдал распоряжение сарбозам, и те, расступившись в разные стороны, пропустили меня вперед. При этом они едва ли не впритык пристроились позади меня, и сопровождали так до тех пор, пока я не исчез внутри дома.
   После невыносимой уличной жары, большой дом встретил меня приятной прохладой и легким полумраком. В сопровождении всё того же капитана я прошел до конца длинного коридора и неожиданно очутился в огромной, ярко освещенной солнечным светом комнате. Машинально прикинув её размеры, пришел к выводу, что по площади она намного больше, чем вся моя трехкомнатная квартира, в которую моя семья вселилась незадолго до поездки в Афганистан. Живут же люди!
   В комнате никого не было, и сопровождающий меня офицер предложил присесть на огромный диван, обитый натуральной английской кожей. Возле дивана примостился низкорослый, восточный столик на коротких, кривых ножках, на котором стояла красивая фарфоровая ваза с фруктами и пара перламутровых тарелок с восточными сладостями.
   Не успел я утонуть в этом воздушном диване, как откуда-то из бокового прохода появился Мир Акай. Он шел, слегка прихрамывая и опираясь одной рукой на костыль. По всей видимости, эта ходьба ему давались с трудом, но улыбающийся командующий всем своим видом старался показать, что у него все нормально.
   Поприветствовав друг друга, мы уселись вдвоем на диван, и командующий начал рассказывать о той аварии. Потом он задрал широченные брючины цивильных штанов, и моему взору предстали его синюшные ноги. Заметив мою реакцию на увиденное Мир Акай только усмехнулся:
   - Дальше раздеваться не буду, но поверь мне, что все тело покрыто такими же синяками. До сих пор сам удивляюсь, как это мы остались живы.
   Во всех подробностях он рассказал о происшествии, не забыв при этом посетовать на несостоявшийся визит к Мамад-хану. А ведь именно на него он возлагал самые большие надежды, поскольку подписание соглашения с ним сняло бы с повестки дня очень многие проблемы, связанные с обеспечением безопасности на постах второго пояса обороны. Мир Акай высказал предположение, что после всего что произошло с ним, на Мамад-хана тоже будет оказан сильнейший прессинг со стороны Исмата и его малишей. Как это будет сделано, он пока еще не знает, но то, что Муслим пустит в ход все своё восточное коварство - это однозначно. На днях нужно ожидать резкого ухудшения обстановки вокруг постов второго пояса. И неизвестно ещё, кто будет нападать на них: то ли моджахеды из "зеленки", то ли или исматовцы из Бульдака.
   Слушая Мир Акая, я вдруг отчетливо вспомнил, что еще в январе месяце, когда на четвертом посту наблюдал за одиноким "духом", методично запускающим эрэсы в сторону расположения афганской батареи, мне показалось очень странным его одеяние. Один в один он был облачен точно в такой же черный малахай, какие обычно носили исматовцы. Кто знает, но вполне возможно, что тот "дух" был вовсе и не "духом", а одним из нафаров Муслима.
   Трижды прав командующий, насчет подлости и коварства Исмата. Ничего хорошего не жди от такого человека, кроме удара ножом в спину.
   Беседуя с Мир Акаем, я четко определился, что именно буду докладывать в Кабул...
  
   Командующий оказался провидцем.
   Уже на следующий день "духи", а может быть, кто иной, предприняли попытку широкомасштабного наступления по всему второму поясу обороны. Командиры постов, истерически крича в микрофоны своих раций, докладывали, что их посты находятся под угрозой полнейшего уничтожения "духами". Больше всего досталось в тот день четырем, самым дальним постам. "Духи" подошли к ним на расстояние прицельного выстрела и едва ли не в упор расстреливали позиции царандоевцев из гранатометов и стрелкового оружия. В те дни и ночи "духи" очень сильно обстреляли несколько постов первого пояса обороны. На одиннадцатом посту была полностью разбита кухня, а на шестнадцатом посту ранен офицер и два солдата. На двадцать седьмом посту на мине подорвался солдат из Гильмендского батальона, а на седьмом посту первого пояса обороны обстреляны солдаты 34-го опербата. Все три поста, на которых несли службу военнослужащие прикомандированного Кундузского батальона, тоже были обстреляны. К счастью жертв среди личного состава не было. На "десерт" "духи" закидали зажигательными эрэсами уездный центр улусвали Майванд, спалив там несколько домов. Среди жителей кишлака были убитые и раненые.
   Я читал докладные записки командиров постов, словно сводки с "полей сражений", а слова Мир-Акая не выходили из моей головы.
   Неужели он прав, и во многом том, что сейчас творится в провинции, отчасти виноват непосредственно Муслим Исмат? Если он и его люди не были напрямую причастны ко всей этой вакханалии, то ни коим образом не исключалось реальное влияние Исмата на других полевых командиров, так или иначе повязанных с ним круговой порукой по совместному "бизнесу", процветающему на контрабанде наркотиков и оружия.
   Голова шла кругом от переизбытка поступающей оперативной информации.
   От одного, очень опытного агента поступило весьма интересное донесение. Если верить его информации, то около Урузгана "духи" приступили к созданию новой провинции - Сарипуль, территорию которой собираются объявить независимой от кабульского режима. В планы мятежников входит создание коалиционного правительство в противовес предстоящим выборам президента Наджиба. Эту информацию я в тот же день согнал в Кабул, и руководство Представительства потребовало более обстоятельного доклада по этой проблеме. По всей видимости, я был одним из первых, кто сообщил в "Центр" эту новость. Стало быть, теперь придется изрядно попотеть, собирая и процеживая всю информацию, касающуюся этой новой провинции. Наверняка придется делать контрольную встречу с источником информации и вводить в разработку других негласных сотрудников, которые располагают возможностями передвигаться по маршруту Кандагар-Калат-Кабул.
   А страна готовится к предстоящим выборам президента. Ни у кого не вызывает сомнения, что на эту должность будет избран доктор Наджибула. По крайней мере, НДПА уже определилась с кандидатурой нового президента, и все эти мероприятия с "единодушным волеизъявлением афганского народа", были не более чем пропагандистским трюком и фарсом.
   По поводу предстоящих в провинции выборов, в губернаторстве прошло внеочередное заседание Совета обороны. До сведения всех присутствующих была доведена Директива N001 по обороне Кабула. Директива предписывала всем силовым ведомствам провинции незамедлительно приступить к выполнению специальных мероприятий по обеспечению охраны избирательных участков, и развертыванию пропагандистской компании как среди личного состава, как и среди гражданского населения провинции.
   Интересное дело, как это кабульским "деятелям" видится агитационная работа, которую те же царандоевцы будут проводить с мирным населением Кандагара, если они с утра до ночи и все ночи напролет не успевают отбиваться от "духов". Вывешивать листовки на стенах - бесполезное дело, поскольку их все равно никто не читает, и более того, срывают не дав высохнуть клею. Идти со словом в народ - так ведь наибольшую часть военнослужащих самих еще надо убедить в том, что выборы "Быка" это благое для страны дело. Фамилию Наджиба они на дух не переносят и, наверняка, первыми будут агитировать народ не голосовать за него.
   Далеко ходить не надо. ХАДовцы на днях арестовали командира десятого поста второго пояса обороны, который склонял своих подчиненных на сдачу поста "духам". Если уж офицеры на такое идут, так что тогда говорить о зачуханых, полуграмотных сарбозах. Им вообще по фига кому служить, лишь бы жрачки было вдоволь, да стрессовых ситуаций поменьше. А когда этого нет, то сарбозы сами начинают подумывать насчет того, как слинять со службы, или переметнуться к "духам", которые чуть ли не ежедневно агитируют их, обещая неземные блага. Вон, буквально вчера поступила информация о том, что солдат штабного взвода - Саид Камаль завербован "духами". А ведь это, отнюдь не боевое подразделение. Как теперь такому сарбозу доверять охрану штаба, если ежесекундно будешь ожидать от него пулю в спину. А сколько еще таких - "затаившихся", о которых опера пока ни сном, ни духом?
   А враг не дремлет, враг действует, используя не только оружие, но и разные хитрости.
   К примеру, личный состав двух постов Второго армейского корпуса в Кухини-Гар и Кухи-Сурх, был снят с позиций неизвестно по чьему распоряжению. Пока разбирались и искали крайних, опустевшие посты без единого выстрела заняли "духи", которые закрепились в районе кладбища, теперь проверяют всех, кто идет в город. Ну, ведь кто-то же отдал это дебильное распоряжение о выводе личного состава с постов? Теперь этим вопросом занимаются ХАДовцы, и есть надежда, что провокатора найдут. Если к тому времени он не сбежит в "зеленку".
   Подготовка к выборам продолжает идти полным ходом. На очередном заседании Совета обороны присутствующие докладывали о степени готовности к ним. К тому времени вокруг города уже было оборудовано одиннадцать избирательных участков, где могли проголосовать все, кто проживает в "зеленке". Вот только как они на них попадут, если "духи" перекрыли все подходы к городу со стороны "зеленки". Полнейший дурдом.
   На границе крайне не спокойно. От начальника Спинбульдакского РОЦа поступило донесение, что второго апреля исматовцы напали на пакистанских пограничников и захватили у них оружие. Поводом к инциденту послужил приезд из Пакистана неизвестных людей, которые убили несколько малишей на одном из блокпостов у границы. После нападения малишей на пограничников, пакистанцы из своих орудий обстреляли уездный центр. Имеются потери не только у исматовцев, но и среди мирного населения.
   А тут еще, как назло шурави "расстарались".
   Шестого апреля, примерно в семь часов утра, советская авиация по ошибке нанесла БШУ по уездному центру уезда Аргандаб. Среди мирных жителей есть убитые и раненые. Бомбы упали в районе Лангар-Хана, недалеко от реки. По счастливой случайности не был уничтожен пост царандоя, который располагался всего в ста метрах от места бомбёжки.
   Ну, и как после всего этого агитировать народ, чтобы он голосовал за "Быка"? Попробуй, сунься к ним, после всего того, что с ними и их родственниками произошло, пожалуй, самих "агитаторов" поубивают.
   А в Союзе сейчас стоит сплошной звон. Это церковные колокола возвещают о наступлении большого христианского праздника - Благовещенья.
   Так уж судьба распорядилась, что именно в этот день, тридцать семь лет тому назад, я появился на свет божий. Стало быть, отмечать мне сегодня свой день рождения в кругу боевых друзей. А дома, в Астрахани, как всегда соберутся мои самые близкие родственники, поднимут чарки за здоровье юбиляра и пожелают ему скорейшего возвращения домой.
   Вот только, что-то не заладился у меня с утра этот самый праздничный день.
   Ну, во-первых, это был обычный, рабочий день. Хочешь, не хочешь, а на работу ехать надо. Тем более что мусульманам наш христианский праздник, что мертвым припарка. У них и своих таких праздников хватает. Во-вторых, именно на этот день было назначено очередное заседание Совета обороны, от которого мне никак нельзя было отвертеться, поскольку на нем должен был присутствовать сам Варенников. Ну и, в-третьих, утром именно этого дня произошло крайне неприятное происшествие, которое стало поводом для введения особого положения на территории всей провинции.
   Варенников в тот день действительно прибыл на заседание Совета обороны. По всему было видно, что он сильно взволнован и даже чем-то расстроен. Без особого энтузиазма он молча слушал руководителей силовых ведомств и органов государственной власти, докладывавших о проделанной работе по обеспечению безопасности в провинции на период избирательной кампании.
   Пока афганцы по очереди докладывали об исполнении "Директивы", Варенников о чем-то вполголоса переговаривался с руководителем ХАДа. При этом оба не заметили, как тон их диалога повысился на несколько децибел, и все присутствующие в зале афганцы, а также их советники, навострив свои уши, прислушивались к тому, о чем ведут речь два генерала. Складывалось такое впечатление, что докладчиков в тот момент никто не слушал.
   После выступления руководителя провинциального комитета НДПА, Варенников окинул тяжелым взглядом всех присутствующих, и не спеша, как он это обычно делал, когда был чем-то недоволен, начал медленно говорить:
   - Сегодня утром, в уезде Тахтапуль произошло чрезвычайное происшествие, которое, как я считаю, уже в ближайшие дни наверняка приведет к ухудшению политической и военной обстановки не только в провинции, но и во всей южной зоне Афганистана.
   Генерал приостановил свое выступление, как бы обдумывая свои дальнейшие слова, а советники и их подсоветные замерли, ожидая, что же он скажет дальше. Но он вдруг сделал жест рукой в сторону Тадж Мохаммада, предоставив ему слово.
   ХАДовский генерал выступал минут пятнадцать. Речь его была весьма эмоциональной с довольно частым упоминанием имени Муслима Исмата. Из всего сказанного я понял только одно, что этот "махновец" - Исмат в очередной раз выкинул что-то такое, отчего теперь вся южная часть Афганистана будет "стоять на ушах". Я незаметно оглянулся по сторонам и обратил внимание, что афганцы сидят затаив дыхание, и ловят каждое слово, вылетающее из уст Таджа.
   Когда он закончил свою речь, Варенников вновь окинул взглядом всех присутствующих, после чего продублировал всё то, о чем только что говорил ХАДовский генерал:
   - Товарищи советники и афганские друзья. Сегодня утром командир племенного ополчения, генерал Муслим Исмат пытался силой прорваться со своими людьми в Кандагар, используя при этом бронетехнику. Не исключено, что целью данной провокации был захват стратегически важных объектов в самом городе или прилегающих к кандагарскому аэропорту "Ариана". Силами семидесятой бригады эту бандитскую вылазку удалось пресечь на корню, а бронемашину, на которой находился этот неуправляемый прохвост, сжечь. Где сейчас находится Исмат, никому не известно, но ни в подбитой БМП, ни около неё, его труп не был обнаружен. Не исключено, что ему удалось скрыться в зарослях камыша, которые в том месте вплотную подступают к дороге. Какие очередные коварные планы он вынашивает, мы пока ещё не знаем. Но, судя по всему, ничего хорошего от него и его людей, ждать нам пока не приходится. В связи с этим, ставлю перед всеми боевую задачу: Первое - личный состав перевести на особый режим несения службы. Второе - все пункты постоянной дислокации усилить дополнительной охраной. Командирам застав и блокпостов размещенных вдоль "бетонки" и вокруг аэропорта взять под наблюдение любое перемещение автотранспорта и бронетехники исматовцев. При первом же их появлении немедленно докладывать на ЦБУ бригады и в штаб Второго армейского корпуса. Это пока все. Через час я жду у себя руководителей всех советнических аппаратов и командиров советских войсковых частей. Поговорим обо всём отдельно.
   Ну вот, и накрылось мое праздничное настроение медным тазом. Хотел, было "кам-кам" пропустить с подсоветными в честь памятной для меня даты, да уж куда теперь. Еще не известно, как будут развиваться события в генеральском "коттедже". Не дай бог Варенников заметит, что я нахожусь "под мухой". Считай, на этом вся моя мушаверская карьера и закончится, и придется мне посыпать голову пеплом и с позором возвращаться домой.
   Времени на раскачивание не было, поэтому, как обычно "упал на хвост" к "Сизому носу", поскольку ему потом всё равно придется возвращаться в "компайн". А коли так, то на обратном пути также прихватит меня с собой.
   Свою "джиласу" Варенников провел в два этапа. Сначала он собрал в своем кабинете всех старших советников и командиров войсковых частей. Еще раз поставил перед всеми конкретные боевые задачи. Отдельно поднял с насиженных мест командира полка штурмовой авиации и вертолетного полка, потребовав от них надежного контроля с воздуха за дорогой в Спинбульдак. Напомнил, чтобы они не забывали и за другие степные и горные дороги в "зеленке", по которым Исмат может погнать свою бронетехнику в город.
   Выступление генерала было выдержано в характерных для него мрачных тонах. Он не упустил возможности в очередной раз пригрозить, что в случае прорыва исматовцев в город или аэропорт, погоны полетят со всех, кто это допустит, не зависимо от имеющихся прежних заслуг. Напоследок генерал съязвил, что недалек уже тот день, когда всем здесь присутствующим придется "со слезами на глазах" покидать эти "чудные, курортные и очень даже гостеприимные места", и оттого, как господа офицеры справятся с поставленными перед ними задачами, будет зависеть планируемый вывод советского военного контингента.
   Подведя черту своему выступлению, Варенников объявил присутствующим о том, что они свободны, но при этом попросил задержаться на несколько минут руководителей советнических аппаратов.
   На этот раз он никого из нас с места не поднимал, но в такой же жесткой манере потребовал от всех держать его в курсе всего, что связано с Исматом. Любую, мало-мальски стоящую оперативную информацию о нем и его людях, мы должны были незамедлительно докладывать на ЦБУ под кодом срочности - "Воздух". Генерал еще раз напомнил, что все мы должны проникнуться чувством ответственности за порученное дело, поскольку на карту поставлено больше, чем обыденное обеспечение мер безопасности в провинции, и от того, как мы сейчас оперативно сработаем, будет зависеть очень многое, если даже не всё.
   Свои последние слова он мог бы нам и не озвучивать. Мы сами понимали, что ситуация в провинции уже в ближайшие дни может выйти из-под контроля. Если этот неврастеник - Исмат всколыхнет народ и поведет его против госвласти и шурави, всем нам мало не покажется. Может случиться так, что в провинции разразится очень даже кровопролитная войнушка, и все то, что было до этого, покажется детским лепетом.
   Разъезжаясь в тот день по домам, мы не могли и предположить, что продолжение всей этой истории для нас будет совершенно неожиданным.
   Через несколько дней от своих подсоветных мы узнали, что Муслим Исмат живёхоньким объявился в Кабуле, где с челобитной упал в ноги к "Быку". Но неожиданностью для нас было скорее не это обстоятельство, а то, как на всё это отреагировал сам Наджиб. Он незамедлительно вызвал к себе на аудиенцию Тадж Мохаммада. Параллельно с этим Гулябзой срочно вызвал в Кабул руководителя кандагарского царандоя. Правда шифротелеграмма почему-то была адресована не на имя Мир Акая, а на имя его заместителя - Сардара. Он и полетел в Кабул.
   Ой, не к добру все это. По всей видимости, совсем скоро в провинции начнется серьезная зачистка в высшем руководстве ХАДа и Царандоя. Нам оставалось только ждать, когда и как все это будет происходить.
   Что бы там ни было, но свой день рождения я тогда все-таки отметил с друзьями. Праздничного настроения особо и не было, но "Доны" нажрались, как всегда до чертиков. Опять горланили песни под гармошку, ходили к кому-то в гости, к нам заходили гости. Одним словом, расслабились по полной программе.
  
   Глава 31. Тактика выживания в условиях национального примирения.
  
   То, что Мамад-хан затеял переговоры с царандоевцами, да еще замахнулся на посты второго пояса обороны, в принципе и стало основной причиной того, что Исмат и его нафары люто возненавидели своих соплеменников-конкурентов. Исмату было совершенно не безразлично, кто будет контролировать караванные тропы Регистана, которые брали свое начало и заканчивались именно в тех местах, где располагались эти самые посты. Ведь если шурави окончательно уйдут из Афганистана, пакистанские пограничники сразу же усилят контроль за Бульдакской дорогой, поскольку руководству Пакистана будет не безразлично, что за "товар" загуляет по ней в обе стороны. И если сейчас советские военные хоть как-то борются с многочисленными контрабандистами, шастающими по ней денно и нощно, то потом, отданная на откуп Исмату и его людям дорога, станет настоящим рассадником зла. А коли так, пакистанцы наглухо перекроют поток контрабандного товара по ней, и контрабандистам придется уходить в пустыню, воспользовавшись старыми караванными тропами, по которым моджахеды сейчас перевозят оружие и боеприпасы.
   Исмат и в мыслях не мог допустить, чтобы жирный кусок, достающийся ему с выручки от контроля над потоками контрабанды, ушел в чьи-то чужие руки. Нужно было на корню рубить все "начинания" Мамад-хана, в противном случае потом это будет уже поздно делать.
   Исматовцы не заставили себя долго ждать и уже девятого апреля предприняли очередную попытку дестабилизировать обстановку на подконтрольной им территории. В уезде Тахтапуль они вновь напали на пост "Аргестан-Карез", на котором несли службу ополченцы Мамад-хана. Но на этот раз нападение на пост не было столь бескровным как прошлый раз. Два ополченца Мамад-хана погибли на месте, а еще один, будучи легко раненым, умудрился сбежать и остался в живых. Еще четверых ополченцев исматовцы захватили с собой в плен, но в тот же день казнили их в своей родовой крепости в Спинбульдаке.
   Все эти кровавые события произошли буквально за сутки до того, как Исмат стал обивать пороги президентского дворца в Кабуле.
   "Духи" в те дни тоже не сидели, сложа руки. По странному стечению обстоятельств, именно девятого апреля банда моджахедов численностью не менее полусотни человек средь бела дня напала на советский пост сопровождения автоколонн в Дурахи-Шах-Ага. В том неравном бою был подбит БТР, а все военнослужащие погибли. Тела двоих из них исчезли бесследно. Как позже выяснилось, "духи" захватили этих солдат в плен с целью последующего обмена на сидящих в Мабасе полевых командиров. На следующий день бандиты выставили условия этого, как они посчитали - равноценного обмена. Но ему не суждено было состояться, поскольку один из солдат через пару дней скончался от ран, полученных в том бою, а второго бойца обкурившиеся "духи" зарезали сами, выколов ему при жизни глаза, и, откромсав все выступающие части тела. Изуродованные и обезглавленные трупы военнослужащих позже были обнаружены на дороге, недалеко от советского блокпоста у ГСМ.
   Данный факт стал предметом детального, и весьма серьезного обсуждения на очередном заседании Совета обороны, на котором присутствовали советские военные руководители. Командир бригады однозначно заявил, что снимает с себя все ранее принятые обязательства по ограничению нанесения БШУ и артобстрелов "зеленки".
   Губернатор попытался, было, напомнить Никулину о том, что его заявление противоречит тому, о чем буквально на предыдущем совещании говорил Варенников. Но изменившийся в лице комбриг не дал ему договорить до конца и, едва сдерживая себя, чтобы не сорваться на мат, ответствовал:
   - Рафик губернатор, при всем моем уважении к вам, вынужден все-таки с вами не согласиться. В мои обязанности командира, в условиях ведения боевых действий с противником, прежде всего, входит обеспечение жизни подчиненных. И если вверенные мне люди будут пачками погибать незадолго до вывода войск, у меня не будет веских аргументов, чтобы оправдать всё это. Прежде всего, мне нечего будет сказать родственникам погибших. Вы сами видите, к чему привела либеральная политика и прекращение беспокоящего огня по местам дислокации противника. Всего несколько дней мы не трогали моджахедов, и они уже почувствовали себя хозяевами положения. Если вас и сидящих здесь афганских товарищей устраивает такое положение дел, то лично меня оно ни коем образом не может устраивать. И я не допущу, чтобы гибли мои подчиненные, и впредь буду делать всё от меня зависящее, чтобы этого не происходило. Так можете и передать всем, кто ратует за отмену боевых действий по отношению моджахедов. А еще лучше, если об этом узнают сами моджахеды, и чем быстрее, тем лучше же для них. Или у присутствующих имеется иное мнение? Тогда сидите, дожидайтесь, когда моджахеды отрежут всем вам головы. Вы этого добиваетесь?
   Зал загудел, зашевелился, словно растревоженный улей. По всему было видно, что перспектива остаться безголовым никого не устраивала.
   Сархаи попытался возразить Никулину, но у него не нашлось нужных аргументов, чтобы подкрепить ими свои высокопарные слова. Одно дело говорить с высокой трибуны о политике национального примирения в целом, проще говоря - ни о чем. А что он мог реально противопоставить словам советского полковника, который накануне отправил на родину пол дюжины цинковых гробов с искромсанными до неузнаваемости телами своих подчиненных.
   Так или иначе, но комбриг от своих слов не отступил ни на йоту.
   Уже на следующий день во время очередного "хурала" на ЦБУ Бригады, он нацелил всех советников, занимающихся сбором и анализом разведывательной информации, на то, чтобы те как можно скорее установили местонахождение банды, вырезавшей советский пост.
   Буквально через пару дней такая информация поступила по каналам максуза. Оказалось, что в тот день на советский пост нападала не одна банда, а сразу четыре, объединившиеся в одну большую бандгруппу общей численностью около шестидесяти человек. Кроме автоматов на вооружении у "духов" было восемь РПГ и четыре "безоткатки". Общее руководство группой осуществлял авторитетный полевой командир - Хабидулла Джан, выходец из кишлака Кокаран.
   Когда комбриг взял в руки и начал читать принесенное мной донесение, в котором во всех подробностях описывалась не только детали бандитской вылазки "духов", но и обстоятельства гибели пленных советских солдат, он изменился в лице. Уточнив координаты кишлака, в котором по данным агента скрывались бандиты, он тут же отдал распоряжение о нанесении по нему массированного удара силами двух дивизионов "Гиацинтов".
   Вполне вероятно, что на ту пору "духи" уже покинули место своей "отсидки", но, тем не менее, кишлаку и его жителям, если таковые в нем ещё водились, я бы не позавидовал. По теории вероятности после получасового обстрела из таких мощнейших орудий, там не должно было остаться ни одной живой души.
  
   А предвыборная кампания тем временем, вступала в свою завершающую стадию.
   Кого только можно было не увидеть в списках претендентов на президентский пост. И государственных чиновников, и каких-то бизнесменов и даже старейшин племен. А руководство провинциального МГБ додумалось проталкивать на этот высокий пост какого-то безымянного человека, который до этого работал парикмахером в Кабуле. Дураку понятно, что ни один мало-мальски уважающий себя кандагарец не будет голосовать за человека из другой провинции. А вот местных жителей, в списке претендентов почему-то совсем не оказалось. То ли не было достойных, то ли не нашлось желающих. В любом случае, первым в этом избирательном списке стоял Наджиб, и более значимой фигуры там не наблюдалось.
   Наверно именно на это рассчитывали устроители этого избирательного шоу. А тут еще пришла секретная депеша по линии НДПА. В ней черным по белому было написано, что руководители провинций всех уровней не могут рассчитывать на снисходительное отношение к себе со стороны кабульских функционеров, в случае, если избирательная компания в провинции будет провалена совсем, или население выберет кого угодно, но только не Наджиба.
   Нам только оставалось посочувствовать афганским "рафикам", их незавидной роли в этом весьма неблагодарном деле. Было ясно как день, что без фальсификации выборы никак не обойдутся. И эта фальсификация началась еще задолго до предвыборной кампании, при подготовке списков избирателей. Не знаю, кто их готовил, но почти на треть они были заполнены "мертвыми душами" - людьми давно умершими, или сбежавшими в соседний Пакистан. Уж на что сдержанным был Аманулла, но даже он очень долго смеялся, когда узнал, что в эти списки занесены почти полмиллиона жителей Кандагара и подконтрольных госвласти кишлаков. Их и в довоенный-то период столько никогда не набиралось.
   Для пущей важности власти придумали способ, как избежать фальсификации выборов. Видимо боялись чиновники как раз того, чтобы население не проголосовало дважды за неугодного кандидата. Чтобы этого не произошло, каждому проголосовавшему на тыльную сторону руки ставилась печать. Для этого использовалась специальная, трудно смываемая мастика ярко красного цвета. Можно было представить реакцию людей, до смерти запуганных душманской пропагандой. С таким "ярлыком" они почти неделю не могли появляться на людях, поскольку все "меченые" автоматически становились объектами притеснений со стороны "духов", заявивших о физическом уничтожении каждого, кто поддержит эти выборы. Буквально накануне выборов по всему городу были расклеены душманские листовки, в которых Кандагарский подпольный совет моджахедов призывал не только к повсеместному бойкотированию выборов, но в самой нелицеприятной форме угрожал сотрудникам государственной власти. Самое интересное было в том, что эти листовки были изготовлены не методом ксерокопирования, а типографским способом, что лишний раз свидетельствовало о серьезности намерений непримиримой оппозиции.
   День долгожданных выборов наконец-то наступил. Ближе к центру города избирательные участки напоминали нечто подобное, что мы в те годы привыкли наблюдать на аналогичных избирательных участках у себя в Союзе. Всюду транспаранты, зазывающие горожан проголосовать за наиболее достойного кандидата. Почему-то на большинстве из них рядом с текстом призывов была прикреплена цветная фотография Наджибуллы. Это наверно делалось с той целью, чтобы жители Кандагара не ошиблись в том, кто есть самый достойный кандидат. Из динамиков звучала музыка, а безвестные певцы пели заунывные песни. Тут же, буквально у входа на избирательный участок, какие-то гражданские лица под усиленной охраной царандоевцев раздавали гуманитарную помощь. Но на этот раз они раздавали её не всем желающим, а только тем, кто уже проголосовал, и на его руке красовалась та самая красная печать. После выдачи символического набора продуктов, рядом с печатью ставился крестик фломастером. Это наверно для того, чтобы не было повторной выдачи одним и тем же лицам. Но афганцы народ ушлый, их просто так на мякине не проведешь. Это печать невозможно было быстро отмыть, а чернила фломастера оттирались мгновенно, и очередь за "халявой" с каждым проголосовавшим избирателем буквально на глазах увеличилась до неимоверных размеров. Попытка царандоевцев уличить сограждан в очковтирательстве, закончилась тем, что едва не привела к потасовке. Смешно и грустно было смотреть на то, как женщины в "мешках", а именно они составляли общую массу избирателей, набросились на солдат и буквально отшвырнули их от стола, на котором комплектовались вожделенные пакеты с "гуманитаркой".
   Хуже дела обстояли на постах первого пояса обороны. Там тоже были оборудованы избирательные участки, а точнее сказать, были установлены избирательные урны. Вот только избирателей там практически не было видно. Редкие жители прилегающих к городу кишлаков старались не задерживаться около этих урн, и, предъявив документы часовым на КПП, тут же исчезали в прилегающих городских улочках. Команды не пропускать в город не проголосовавших граждан - не было, поскольку предполагалось, что эти люди могли проголосовать и в городе. А вот на обратном пути, этих людей уже не пропускали через КПП, если на руке отсутствовала та самая печать. То тут, то там, на КПП вспыхивали конфликты, порой переходящие в потасовку между солдатами и гражданскими лицами. Многие сельчане, видя такой оборот дела, разворачивались обратно, и в этот день больше не появлялись на постах, наверняка оставшись ночевать в городе у своих родственников или знакомых.
   Как и следовало ожидать, самый высокий процент посещаемости избирателей был отмечен на участках расположенных в провинциальном Комитете НДПА, Втором армейском корпусе, МГБ и Царандое. Там явка избирателей составила практически сто процентов. При чем, все эти "сто процентов" единодушно проголосовали за доктора Наджибуллу. В МГБ несколько человек отдали свои голоса за малоизвестного, кабульского парикмахера. Но то видно, были специально подготовленные люди, которым было четко указано за кого им надо голосовать. Демократия, однако, афганский вариант.
   А вот уж где дела с выборами немного не заладились, так это на постах второго пояса обороны. Еще накануне выборов "духи" крепко обстреляли практически все посты. Больше всего досталось как обычно четырем самым отдаленным царандоевским постам - с шестого по девятый, с которыми двухсторонняя связь поддерживалась только по радио. Уже почти неделю "духи" блокировали эти посты, не давая возможности подвести к ним ни боеприпасы, ни продукты питания. Военнослужащие, оказавшиеся заложниками ситуации, начали бузить. На седьмом посту такая буза едва не закончилась гибелью командира, в которого один сарбоз выстрелил из автомата. Пуля раздробила кость руки офицера и потребовалась его срочная госпитализация. Самого виновника инцидента посадили в "зинданан", где он и просидел до следующего дня, пока пост не был разблокирован силами двух оперативных батальонов, прибывших накануне в Кандагар из северных провинций.
   Операцией по разблокировке постов руководил зам командующего царандоя - Алим. Дабы поднять боевой дух у "прикомандированных", он прихватил с собой несколько своих бывших подчиненных из опербата. Алим пошел по "проторенной дорожке" и выдвижение колонны на посты осуществил в ночное время суток. Но в отличие от нашего ночного рейда в январе, его ночная вылазка оказалась менее удачной. О том, что происходило в ту ночь и следующий день в "зеленке", можно было судить по потерям со стороны царандоевцев. В общей сложности погибли шесть военнослужащих, и до полутора десятка получили ранения различной тяжести. Двое раненых позже скончались в военном госпитале. Под жесточайшим обстрелом "духов", Алиму удалось прорваться со своими подчиненными только до седьмого поста. На нем были выгружены все боеприпасы и запасы продовольствия предназначенные, в том числе, для восьмого и девятого постов. Как они потом туда попали, оставалось только догадываться.
   По ходу выполнения своей "освободительной" миссии, Алим доставил на посты избирательные бюллетени и переносную урну. В принципе, он этого мог и не делать, поскольку его практически никто не контролировал, и он мог запросто заполнить все бюллетени собственноручно, не выходя из своего кабинета, запихав их потом в ту самую урну. Но Алим был исполнительным воякой, и поэтому сделал все именно так, как ему было поручено партийным руководством провинции. Урна, доверху наполненная заполненными бюллетенями, была доставлена в Кандагар за час до окончания выборов. Пока члены избиркома подсчитывали результаты голосования на семи царандоевских постах второго пояса обороны, доставленные с места боев раненые военнослужащие, размещались в военном госпитале. Там же, из досок от артиллерийских ящиков, сколачивались гробы для солдат, погибших в том жестоком бою.
   Жизнь шла своим чередом. Одни в этой обыденности боролись за власть, другие за эту самую власть расплачивались собственными жизнями.
  
   Глава 32. Дружба навеки, или Скатертью дорога.
  
   17 апреля для меня стал весьма примечательным днем, поскольку именно в этот день в Кандагар вернулся Михалыч. Еще накануне из Кабула поступила шифровка, в которой был изложен приказ по Представительству о назначении его старшим оперативным сотрудником Представительства МВД СССР при Управлении царандоя в Кандагаре.
   Для меня эта новость была радостной вдвойне. Наконец-то заканчивались мои мучения связанные с затянувшимся пребыванием в должности И.О. По крайней мере, я теперь смогу полноценно заниматься своей непосредственной работой в спецотделе, которую, если честно говорить, за последние месяцы немного подзапустил. Все эти плановые и внеплановые выезды на совещания в Бригаду, участие чуть ли не в еженедельных "джиласах" в губернаторстве, протирание штанов на заседаниях Военного Совета и Совета обороны провинции, мне порядком надоели. Наконец-то я займусь живой работой, связанной с реализацией материалов оперативных разработок. В этом отношении, от меня пользы будет намного больше, нежели быть "смотрящим" в советническом коллективе, своеобразным сдерживающим фактором в весьма непростых взаимоотношениях между самими советниками, а также между ними и подсоветными. И вообще, по всем установленным меркам, я уже третий месяц ходил в "дедах", и мне пора было готовиться к "лежке", так сказать, принимать повышенные меры безопасности по обеспечению сохранности собственной персоны. Все уважающие себя советники-"дембеля" к этому приступали за полгода до окончания срока командировки, а я все бегал по городу и "зеленке", в поисках приключений на свою задницу.
   Михалыч прилетел примерно к обеду, и встречать его пришлось мне самому. По стечению обстоятельств на тот момент я находился по делам службы в Бригаде, и на обратном пути заскочил в аэропорт. Обратил внимание, что февральский загар с его лица бесследно исчез. Вот, что значат русские морозы - все отбеливают.
   Обнялись, разговорились.
   В первый момент Михалыч вел себя несколько смущенно, что было так не естественно для его персоны. Причину такого поведения я понял сразу, как только он начал разговор о своем назначении на должность старшего советника. Не знаю почему, но он посчитал, что я его назначение воспринял как какую-то подставу или "подсидку" с его стороны. Меня это здорово развеселило, и дружески похлопав его по плечу, успокоил его:
   - Михалыч, дорогой! Да ты не знаешь как я рад тому, что на эту должность назначили именно тебя, а не прислали какого-нибудь проштрафившегося говнюка из Представительства. Наконец-то и я смогу вплотную заняться своими делами и своими подсоветными. Твое назначение, лично для меня, что гора с плеч. Да ты и сам подумай, ну разве может целый полковник ходить в подчиненных у капитана? Не по уму всё это, и уж тем более, не по совести. Я готов работать под твоим чутким руководством, даже не задумываясь о том, что это хоть как-то повлияет на мой авторитет среди советников и подсоветной стороны. Ведь я же не был официально назначен на должность старшего советника, а стало быть, ничего не потерял. Денег за И.О. мне тоже никто не доплачивал. Так что, успокойся, всё будет "хоккей".
   - Ну, спасибо, дорогой, успокоил ты меня,- заулыбался Михалыч. - А то я все думал, как ты отреагируешь на все это, не обидишься ли.
   - Да ты что, какие такие обиды. Вместе в одном дерьме купаемся и дальше будем купаться. Тебе сейчас намного трудней придется, поскольку вся эта херь, очень даже скоро начнет подходить к своему логическому завершению. Одно дело нарисоваться здесь, и совсем другое, сверкая пятками улепетывать отсюда "нах хауз". Кто знает, какой еще фортель напоследок выкинут "духи". Да и подсоветная сторона, уже "мурзится" да косится, мол, бросаем мы их на произвол судьбы. Эти тоже могут под "занавес" подсуропить какую-нибудь такую бяку, что мало не покажется.
   - Полностью с тобой согласен, - поддакнул Михалыч. - Я сегодня вечерком подробно расскажу, какие на сей счет, веяния в Кабуле происходят. Однозначно, ничего путевого. Как там дома-то дела?
   - Да дома дела нормальные. Борщец там тебя сейчас дожидается. Из свежей свининки, да со сметанкой. Олег кошеварил.
   - Во-о, класс! А то я с этим перелетом со вчерашнего вечера ничего не жрамши. Пару "Марусек" вот везу, а жрачки, ну совсем ни какой. Все, что было из московской закуси, всё с мужиками в "Беркуте" оприходовали, пока своего вылета дожидался. Так что уж, не обессудьте.
   - "Маруськи" это хорошо. У нас, кстати, со "шнапсом" пока небольшая напряженка. Бражку поставили совсем недавно, спасибо за то командующему, который накатил мешок сахара, но она еще до конца не выбродила. Духан сейчас около виллы стоит - капитальный. А насчет того, что пожрать, можешь не беспокоиться. Несколько дней тому назад мужики из Бригады нам свиную ляжку презентовали. Вот и изгаляемся теперь по полной программе, пока мяса навалом. Специально на ночь свой движок запускали, чтобы хорошенько его проморозить. А то с нашим общим электричеством, которое то потухнет, то погаснет, оно бы уже на следующий день протухло.
   Пока добирались до городка, говорили о чем угодно, но только не о делах. Михалыч рассказал о том, что творится в Союзе, какие новые веяния происходят в нашем родном министерстве и как все это может отразиться на нашей дальнейшей судьбе. Он подробно описал, как накануне Международного женского дня сподобился в своем Курске пойти за водкой в ближайший магазин, и как там едва не пострадал в драке, которую затеяли стоящие в очереди люди. До чего народ дошел, за бутылку водки готовы друг другу глотки перегрызть. И все этот пресловутый "сухой закон", что "Горбач" ввел в стране. Милое дело Афган, ни тебе очередей, ни тебе дефицита спиртных напитков. Всего навалом. Плати пайсу, и забирай, сколько сможешь унести с собой. Главное, не спиться окончательно.
   Уже когда подъезжали к городку, в нашу "таблетку" едва не врезался ехавший нам навстречу БТР с сидящими на нем советскими военнослужащими. Я успел только заметить, что на броне лежал человек с перебинтованной головой. Наверняка опять на "Черной площади" был бой с "духами", и теперь этого раненого солдата, а может быть и офицера, срочно доставляли в госпиталь.
   Михалыч горько ухмыльнувшись, заметил:
   - Ну, вот, я и в Кандагаре.
  
   А вечером были посиделки в "Ленинской комнате", и Михалыч рассказывал о том, что новенького слышно в Кабуле о нашей дальнейшей судьбе.
   Незадолго до его возвращения в Кандагар, в Ташкенте произошла встреча руководства СССР и Афганистана. Наджибулла выступавший в качестве законно избранного Президента Респупбики Афганистан, с первых минут встречи начал клянчить у Горбачева увеличения поставок вооружения и боеприпасов. Мотивировал он это тем, что после ухода из Афганистана советских воинских подразделений, основная нагрузка по обеспечению порядка в стране ляжет на плечи афганских силовых структур. На той встрече от советской стороны присутствовал генерал Варенников, который заявил, что такая поставка вооружений осуществлена в достаточной мере, и кроме этого, уходящие из Афганистана советские войска, основную часть хранящихся там боеприпасов и часть вооружения, оставят афганским коллегам. Так что, на сей счет рафик Президент может не беспокоиться. Генерал привел конкретный пример о первых шести полках, что будут выведены из Афганистана в середине мая. Практически все боеприпасы и часть вооружения командование этих подразделений передало по акту афганским военным, и возвращаться на Родину будут "налегке".
   Видя, что с этим вопросом ничего не светит, Наджиб зашел с другой стороны. На этот раз он попросил оставить в Афганистане хотя бы минимальное количество советников силовых структур, которые могли бы и дальше передавать свой опыт афганцам. Но и эта просьба была вежливо отклонена. Наджибу мягко намекнули, что за почти десятилетний срок советники силовых структур СССР обучили и натаскали достаточное количество афганских специалистов, чтобы об этой проблеме не думать вообще. Правильно ли эти специалисты используются на местах, это уже второй вопрос, который в компетенцию представителей советского государства не входит.
   Наджиб попытался, было, сказать что-то в свое оправдание, но Варенников с присущей ему прямотой задал единственный вопрос, насчет того, смогут ли афганские власти гарантировать безопасное пребывание в их стране советских советников. Наджиб стопроцентных гарантий дать не мог, поскольку ручаться за весь свой народ, он не имел морального права. А коли так, то вопрос об оставлении советников в Афганистане, после ухода оттуда советского военного контингента, снялся сам по себе.
   После выступления с обзорной информацией, Михалыч сообщил присутствующим две новости. Одна, как и водится в таких случаях, была хорошей, а вторая не совсем. Наконец-то наше кабульское начальство разродилось со сроками вывода советнического аппарата из Кандагара. Это, весьма приятное для нас мероприятие, было запланировано на первую половину предстоящего лета, а точнее сказать, на конец июня. Вторая новость сразу же повергла в уныние двух переводчиков - майских "дембелей". Срок их командировки продлевался на неопределенное время, но, скорее всего, они уедут из Кандагара вместе со всеми, а стало быть, перехаживать им придется не меньше полутора месяцев. Михалыч "утешил" их тем, что денег за "сверхурочную" работу, им вполне хватит на то, чтобы прикупить побольше бакшишей.
   А чуть позже, тринадцатая вилла "гудела" по поводу возвращения Михалыча.
   Тары-бары, растабары. Покатываясь от смеха, Михалыч рассказал, как в аэропорту "Шереметьево-2" какой-то молодой таможенник пристал к нему с вопросом, мол, не везет ли тот оружие или наркотики, на что он не без издёвки ответил:
   - Честное слово, везу крупнокалиберный пистолет, который я сейчас прячу у себя между ног. И наркотик есть, но он сейчас не при мне. Вон он, а точнее она, стоит за перегородкой, одна только макушка виднеется. Щас, как только доберусь до него, до "наркотика" моего, обязательно много, много раз уколюсь.
   Хорошо хоть у таможенника было все нормально с чувством юмора, сразу сообразил, что это Михалыч так шутит. Другой бы заставил его снять штаны, и показывать тот самый "крупнокалиберный пистолет".
   Тот вечер мы провели весело и насмеялись до упада, слушая совершенно свежие анекдоты, привезенные Михалычем из Союза. А он, видно изрядно изголодавшись за отпуск по картежной игре, рьяно засел за расписывание пулек "Кинга". Мы, естественно, составили ему компанию, в связи с чем, спать улеглись далеко за полночь.
   Все последующие дни Михалыч только и делал, что мотался вместе со мной по всему городу, принимая беспокойное царандоевское хозяйство. Хотя, слово "принимал" в этом случае не совсем уместно, поскольку он все эти царандоевские посты и строевые подразделения знал не хуже меня еще в бытность его работы советником по безопасности. Но, формальность надо было соблюсти, а заодно представить всем руководителям новоиспеченного старшего советника.
   Единственное куда мы так и не поехали, да у нас и не было на то никакого желания, так это на посты второго пояса обороны. Там дела обстояли совсем плохо. Машин для доставки туда боеприпасов и продуктов питания в царандое практически не осталось. Все, что до этого имелось в резерве, было подорвано или сожжено "духами" на подъездах к тем постам. Зачастую вместе с перевозимым грузом. Максимум что могло себе позволить царандоевское начальство, так это доставлять груз до четвертого поста, а потом сарбозы перетаскивали его на дальние посты. Тяжелая, и весьма опасная работа, поскольку "духовские" снайпера объявили охоту, в буквальном смысле этого слова, за каждым военнослужащим. Вывезти трупы убитых солдат тоже не было никакой возможности, и их хоронили там же, рядом с постами. Психологический климат среди личного состава был на гране срыва. Многие военнослужащие, поддавшись агитации со стороны "духов", самовольно покидали посты и исчезали в "зеленке". Что с ними было потом, никто толком не знал, но, судя по всему, их дальнейшая жизнь была весьма не долгой. Если "духи" их оставляли в живых, то это вовсе не означало, что они тем самым получали от них сохранную грамоту от шуравийских бомб и снарядов. Тем, кто намеревался просто дезертировать и уехать к себе домой, сначала нужно было умудриться выскочить из "зеленки" не подорвавшись на противопехотных минах, коих там было не меряно. Кого-то чуть позже вылавливали в городе или на многочисленных блокпостах на дорогах, и они на долгие годы становились узниками Мабаса.
   А между тем, и в самом городе и в советническом городке происходили события, которые к войне не имели никакого отношения.
   После "зимней спячки" было решено реанимировать наш общий бассейн. На улице уже стояла невыносимая жара, и купание в прохладной воде для нас было, пожалуй, единственным удовольствием вялотекущего бытия. Почти два дня мы очищали бассейн от накопившегося в нем за зиму мусора, отмывали стены, и дно бассейна от пыли и засохшей грязи. Зато как приятно было видеть, как ближе к вечеру 20 апреля из брошенных в него шлангов хлынула чистая, холодная вода, поступающая из глубокой скважины. В ту ночь дизель-генератор у городка, тарабанил не выключаясь ни на минуту, и к утру бассейн был доверху заполнен водой. Кое-кто из смельчаков выбежавших на утренний моцион, решили искупаться в чистой воде. Но не успевали они прыгнуть в бассейн, как тут же, пулей выскакивали из него обратно. Вода была настолько холодной, что даже наши доморощенные "моржи" не выдерживали в ней и нескольких секунд.
   Это уже позже, когда из-за хребта выглянуло солнце и своими лучами начало прогревать всю округу, температура в бассейне начала потихоньку подниматься. Для того чтобы вода простояла свежей хотя бы с неделю, а не "зацвела" через пару - тройку дней, как это было в прошлом году, в бассейн вбухали почти ведро хлорной извести, предварительно разведя её небольшим количеством воды.
   Когда мы в обед вернулись с работы, вокруг бассейна толпились практически все жители городка, яркое свидетельство тому, что купальный сезон в "Компайне" открылся. Купание так бы и продолжалось до самой ночи, но "духи", словно прослышав о нашей маленькой радости, выпустили по городку парочку эрэсов, и всех отдыхающих словно ветром сдуло от бассейна. Уже ближе к ночи, когда "духи" после последнего намаза редко обстреливали городок, возле бассейна опять образовалась толчея. Военные советники притащили с собой столик и стулья, и прямо у бассейна устроили гужбан. Жизнь продолжалась.
   А в Кандагаре тоже стали происходить знаковые события.
   Еще в конце марта недалеко от советского поста "Пули-Тарнак" прямо посреди безжизненной степи, буквально на глазах вырос компактный асфальтовый завод. Его ярко-желтые конструкции здорово контрастировали на фоне голубого афганского неба. А в апреле приехали наладчики из города-побратима - Алма-Ата, и завод ожил. Задымила труба завода, а сам завод начал выдавать "на гора" горячую асфальтовую смесь.
   По замыслу советского партийного и военного руководства, еще до начала вывода войск из провинции, разбитая донельзя "бетонка" от аэропорта до "Нагаханского" поворота, должна была одеться в новый асфальт. Таким образом, автоматически решался вопрос обеспечения безопасности при прохождении автоколонн выводимой из Афганистана военной техники с вывозимым имуществом и вооружением. Естественно, что такой дружественный шаг Советского Союза был преподнесен афганской стороне как акт доброй воли, чтобы те не шибко обижались на шурави за дороги, разбитые ими до неузнаваемости за годы войны.
   Согласно разработанному графику реконструкции дорожного полотна, первые метры нового асфальта должны были лечь на исходном рубеже - на "Майдане". Но на деле все поручилось совершенно иначе. По просьбе партийного руководства провинции асфальт стали укладывать на одной из центральных улиц города. То был примерно километровый участок дороги, на котором за период войны не было обнаружено практически ни одной противотанковой мины. Да и невозможно их там было установить, поскольку это был наиболее сохранившийся участок дороги. Однако, реконструкция именно этого участка дороги в центре города, для кандагарского чиновничества была неким карт-бланшем перед горожанами в связи с предстоящим десятилетним юбилеем Саурской революции.
   Несколькими военно-транспортными самолетами из Казахстана были доставлены новенькие дорожные машины, такого же ярко-желтого цвета, как и сам асфальтовый завод. Дабы местное жулье не поснимало с них дефицитные детали, было принято решение оставлять их на ночь под охрану царандоевцев во внутреннем дворе губернаторства.
   Ежедневно, после проверки советскими саперами участка дороги от поста "Пули-Тарнак" до центра города, в город шел нескончаемый поток самосвалов с дымящейся асфальтовой смесью, и буквально за неделю этот километровый участок дороги был полностью восстановлен. Язвительные кандагарские острословы мгновенно прозвали его: "Дружба навеки, или Скатертью дорога". Таким образом, афганцы намекали советским военным, чтобы те побыстрее уматывали из города.
   Как только улица была заасфальтирована, работу строителей приехал принимать сам Варенников. С видом большого знатока дорожного строительства, он ходил по совершенно новому асфальтобетонному покрытию дороги, зачем-то трогал его рукой и пытался продавить каблуком своих форменных туфель. Наверно проверял на прочность, или ещё чего. После этого он пообщался с зеваками, которые наблюдали за ним со стороны. Через переводчика поинтересовался у них о том, как они воспринимают тот факт, что у них в Кандагаре теперь будет совершенно новая дорога. Один шустрый дукандор, скорее всего из "подставных", выразительно зацокав языком, стал расхваливать новую дорогу. Вся его похвальба свелась к тому, что после ремонта дороги теперь дорожной пыли от проезжающих автомашин у его дукана будет намного меньше. Словно надсмехаясь над его словами, порыв ветра подхватил с обочины дороги придорожную пыль, хлестанув ею в лицо льстеца, а заодно генерала и его свиты. Данное обстоятельство несколько озадачило генерала, и протирая запыленные глаза носовым платком, он порекомендовал местным жителям почаще поливать обочины дороги водой из придорожного арыка, как обычно поступают все дукандоры поливающие пыльную землю возле своих лавок.
   Завершая свой визит, Варенников сообщил присутствующим, что буквально на следующий день советские солдаты вдоль обновленной дороги высадят саженцы хвойных деревьев. Эти деревья будут своеобразным символом доброй воли советского народа по отношению к дружественному Афганистану. Стоявший рядом с генералом зам губернатора, хитро улыбаясь, беспрестанно кивал головой в знак согласия со словами генерала. Что в тот момент у него было на уме, оставалось только догадываться.
   Буквально на следующий день Варенников выполнил свое обещание. Специальным бортом из Казахстана привезли около двухсот сосенок. Под усиленной охраной десантников саженцы доставили в Кандагар, и до полусотни советских военнослужащих в течение двух часов ломами и лопатами крошили каменистый грунт, выдалбливая в нем необходимое количество лунок. Любопытствующие прохожие смотрели со стороны на их "сизифов" труд, и, посмеиваясь над шурави, отпускали в их сторону едкие реплики. Только "дивана" будет сажать деревья в это время года. Безжалостное солнце иссушит нежные иголки молодых деревцев еще до того, как они успеют пустить корни в бесплодную землю.
   Но солдаты, не обращая на афганцев никакого внимания, продолжали долбить твердый грунт. Когда лунки были полностью выкопаны, в них перекочевали саженцы. Еще немного времени и, извлеченная до этого каменисто-земляная смесь, навсегда укрыла корни деревьев. В довершение всему мимо вновь образовавшейся аллеи проехала армейская водовозка, и стоящий на подножке её кабины прапорщик, залил в каждую лунку воду из шланга. Хотя, это можно было сделать более простым способом, не прибегая к использованию технических средств. Арык, вон он, в трех метрах от деревьев, бери ведро и поливай их сколько душе угодно.
   Уже на следующий день в лунках не осталось и следа полива. Жаркое солнце сделало свое дело. А спустя неделю, оно также безжалостно расправилось и с самими деревьями. Их никто так и не удосужился поливать, и они просто-напросто засохли. Длинные иголочки сначала пожелтели, а потом осыпались на землю. Корявые стволы саженцев еще с неделю торчали из земли, но и они потом вдруг в одночасье исчезли. Видимо отыскался какой-нибудь шустрый пекарь, нашедший им более достойное применение в печи своего тандыра.
  
   Глава 33. Специальная акция.
  
   Не задолго до десятилетнего юбилея Саурской революции, в городе произошло чрезвычайное происшествие, которое стало причиной серьезного разбирательства у Варенникова.
   В одну из тихих апрельских ночей во дворе губернаторства прозвучало сразу несколько взрывов. По началу все подумали, что "духи" в очередной раз обстреляли город ракетами, и те угодили во двор государственного учреждения. При обследовании места происшествия, было обнаружено исчезновение часового, несшего службу в том месте, где были взрывы. Поскольку его тело не было обнаружено, весь личный состав царандоя был поднят по тревоге. Сразу же перекрыли все возможные выходы из города, и выставили усиленную охрану у комплекса зданий губернаторства, провинциального комитета НДПА и ряда других стратегически важных объектов.
   Прибывшая на место происшествия оперативная группа, в состав которой вошли представители ХАДа и царандоя, при тщательном осмотре территории двора губернаторства, зафиксировала признаки диверсии. Неизвестный злоумышленник, или злоумышленники, установили на двигатели дорожно-строительных машин накладные заряды пластиковой взрывчатки. Взрывы причинили существенный вред всем без исключения каткам, авто-скреперам и единственному асфальтоукладчику. Двигатели восстановлению в полевых условиях однозначно не подлежали, и чтобы вся эта техника вновь заработала, нужно было целиком менять их "сердца". А где их взять, коли на всю провинцию, эти дорожно-строительные "мастодонты" были в единственном экземпляре.
   Теперь, для того чтобы асфальтобетонный завод не простаивал без дела, нужно было срочно искать новые двигатели к поврежденным дорожным машинам, или срочно доставлять из Союза новую технику. А на такую операцию уйдет не меньше недели. И это в то время как график реконструкции дороги был расписан едва ли не по минутам.
   Было чему возмущаться Варенникову, возглавлявшему эту мирную операцию, не задолго до вывода советских войск из провинции, и несшему персональную ответственность перед ЦК КПСС за её успешное и своевременное завершение. Давно не был генерал в таком возбужденном состоянии, как в тот день, когда он в экстренном порядке собрал в Бригаде руководителей всех советнических аппаратов, и потребовал от них доклада по поводу случившегося.
   Первым выступил руководитель гебэшного контракта. Он сообщил генералу и присутствующим на совещании офицерам, что располагает достоверной информацией о причастности к диверсии бандгруппы полевого командира Гафур Джана. Еще накануне, за два дня до её совершения, от одного из информаторов МГБ поступило сообщение о готовящемся в городе взрыве. Источник сообщал, что объектом для взрыва было выбрано одно из государственных учреждений города. Какое именно, он точно не знал, но эта информация была немедленно доведена до сведения руководителей всех силовых ведомств провинции, с тем, чтобы они обеспечили усиление охраны стратегически важных объектов. Царандой, обеспечивающий охрану губернаторства, был проинформирован вместе со всеми, а посему и надо спрашивать с командующего и его советника, что было сделано по недопущению диверсии, и делалось ли вообще.
   Меня всегда удивляли безапелляционные заявления представителей "конторы", которые они делали прикрывая свою "задницу" и умело переводя "стрелки" на кого угодно, но лишь бы подальше от себя. Но, чтобы так нагло, я столкнулся впервые. Прежний руководитель советнического коллектива КГБ в провинции, мой земляк - полковник Жолобов, по истечению срока командировки еще зимой уехал в Союз, а на его место был назначен новый человек, практически мне не знакомый. Не потому, что я сам не желал с ним познакомиться поближе, а потому, что практически ни разу не мог с ним по настоящему поговорить о делах наших насущных. У него все время находились какие-то причины, чтобы уйти от таких встреч и разговоров со мной. А после того, как вернулся Михалыч, я вообще перестал искать повода для встреч с этим руководителем. Пусть теперь с ним Михалыч знакомится. Он сейчас старший советник, ему и карты в руки. Мне же, вполне хватало деловых контактов с сотрудниками этого ведомства, которые у себя в ХАДе занимались практически тем же, чем я в спецотделе.
   После того, как главный "гэбэшник" перевел "стрелки" на царандой, пришла очередь Михалычу держать ответ перед Варенниковым. И хорошо, что пока мы добирались в Бригаду, я успел его кое о чем проинформировать.
   Михалыч в свойственной ему манере докладывать о проделанной работе не спеша, раскладывая все по полочкам, начал свое повествование:
   - Товарищ генерал, товарищи офицеры. Докладываю по существу дела. О том, что противник готовит акцию в городе, руководство царандоя знало заблаговременно, и не только по информации МГБ, но и своих собственных оперативных каналов. Должен уточнить, что предыдущий докладчик был несколько неточен с выводами, и дезинформировал присутствующих своим заявлением о том, что подконтрольное ему ведомство своевременно направило информацию в царандой, а его руководство не отреагировало на неё должным образом. Извините, но из МГБ в царандой поступают десятки аналогичных сообщений, но я что-то не припомню, чтобы хоть одно из них было конкретизированным. В городе около сотни особо важных объектов находящихся под охраной сотрудников царандоя. И это, не считая постов первого пояса обороны, которых тоже почти три десятка. На каком именно объекте противник готовит диверсию, из предоставляемой информации понять было просто невозможно. Соответственно подразделения царандоя вынуждены были усиливать бдительность везде, где несут службу. Но опять же, только за счет имеющегося личного состава, поскольку весь имеющийся резерв предназначен для отражения нападения бандитов, стычки с которыми происходят по нескольку раз за ночь.
   - Меня совершенно не интересуют ваши текущие проблемы, - с раздражением в голосе перебил его генерал. - Докладывайте по существу дела.
   - Так вот я и докладываю, - продолжил Михалыч. - Руководство царандоя знало о том, что ночью на город будет совершено нападение. И то, что это будут люди из бандформирования Гафур Джана, было известно из аналогичной информации поступившей от агентуры спецотдела. Советник этого подразделения присутствует на совещании, и готов доложить её. Но сейчас я не об этом. Буквально перед выездом сюда, мне доложили о том, что найден военнослужащий царандоя, исчезнувший сегодня ночью с охраняемого объекта на территории губернаторства, и которого все посчитали пособником "духов". А если быть точнее, то в развалинах домов стоящих рядом с губернаторством обнаружен труп этого солдата с перерезанной глоткой. Оружия при нем не оказалось. По всей видимости, бандиты сначала оглушили часового по голове, а после того как заминировали всю дорожную технику, поволокли его в развалины. Что уж там произошло дальше, и почему они этого солдата не прихватили с собой в "зеленку", а просто вот так вот зарезали, придется еще выяснять. Но, скорее всего, они не захотели тащить на себе потерявшего сознание человека, и для них он был лишней обузой. Возможно очнувшись, солдат оказал им сопротивление или начал кричать и бандиты его просто добили.
   - Достаточно, садитесь, - прервал его Варенников. - Я уже говорил, что меня интересует конкретика. Поскольку нам теперь известно, что эта дерзкая бандитская вылазка, совершенная под носом у всех силовиков, явилась результатом их вопиющей бездеятельности, мне хотелось бы услышать, что сидящие здесь представители наших доблестных в кавычках спецслужб, планируют сделать, чтобы подобного больше не повторилось. И какие они намерены провести оперативные мероприятия, чтобы раз и навсегда покончить с этим неуловимым Гафур Джаном. За то время, пока я нахожусь в Кандагаре, эта фамилия на всех совещаниях и в оперативных сводках упоминалась неоднократно. А вы, словно беззубые щенки не можете ничего противопоставить против него и его банды. До каких пор это будет продолжаться, товарищи офицеры? Что по этому поводу у нас думает представитель ГРУ?
   Володя Мельник, не спеша, поднялся из-за стола, и, полистав лежащий перед ним блокнот, открыл нужную страницу.
   - Товарищ генерал, еще месяц тому назад подразделением спецназа ГРУ на стыке Регистана с "зеленкой" был перехвачен и ликвидирован караван с боеприпасами и взрывчаткой, сопровождаемый людьми из бандформирования Гафур Джана. В ходе той операции было уничтожено три автомашины, почти сотня эрэсов, столько же выстрелов к РПГ, противотанковые мины и до полутонны взрывчатых веществ различной модификации. Тем не менее, как нам стало известно от имеющихся в бандгруппах источников, Гафур Джан совсем недавно получил из Пакистана ещё одну партию аналогичного груза, и уже в ближайшее время должен был отработать поставленные перед ним задачи...
   - Да вы что, сговорились все? - Оборвал его на полуслове генерал. - Я довольно четко сказал - мне нужно знать, что вы все планируете делать, чтобы я эту фамилию больше здесь не слышал. Меня совершенно не интересует, что и сколько вы там захватили или уничтожили вчера и месяц тому назад. Я хочу четко представлять, что вы планируете сделать завтра, чтобы с этой бандой было покончено раз и навсегда. Вот у вас лично, у ГРУ, есть к этой банде оперативные подходы? Есть хоть один надежный источник информации, способный своевременно, и самое главное с наибольшей долей достоверности, сообщить координаты места дислокации Гафур Джана и его людей? Нет? Тогда что вы мне морочите голову уничтоженными караванами? Знаю, как вы порой их уничтожаете. Я не успеваю получать упреки от афганской стороны за сожженные гражданские машины с вполне мирным грузом. А как дело доходит до ликвидации конкретного полевого командира и его окружения, вас днем с огнем не найдешь. Присаживайтесь, товарищ майор, и постарайтесь в следующий раз не петь мне свои дифирамбы. Грош цена всей вашей деятельности, если вы бессильны против какого-то бандита, который словно в насмешку над вашей беззубостью бесчинствует у вас под носом.
   Мельник сел на место, и тут же принялся что-то усиленно записывать в свой блокнот.
   А Варенников, тем временем, обведя всех присутствующих тяжелым взглядом поверх очков, вдруг ни с того, ни с сего, обратился ко мне:
   - Та-ак, а что вы скажите, товарищ бывший И.О. старшего советника царандоя? Надеюсь, теперь вам ничего не мешает заниматься своей непосредственной работой, и вы доложите нам, что намерен предпринять ваш максуз, в плане борьбы с конкретно взятым главарем бандгруппы?
   Как я не хотел ехать в этот день с Михалычем в Бригаду. Словно задницей чуял, что обязательно нарвусь на неприятности. Но Михалыч, не может все никак отвыкнуть от привычки таскать меня с собой на "посиделки", поскольку до конца еще вник во всю эту "кухню". Что ж, придется держать ответ.
   - Товарищ генерал. Насколько мне известно, в настоящее время ни у одной их афганских спецслужб нет негласного источника информации в банде Гафур Джана. Этот человек проявляет максимум осторожности и внедрение в его бандгруппу агентуры, задача практически невыполнимая. Максуз дважды пытался это сделать, и в обоих случаях наши люди были изобличены и жестоко казнены. Последний погиб в конце осени прошлого года. Тем не менее, в настоящее время в районе дислокации банды Гафур Джана действует еще одна группа, с которой командованием царандоя подписано секретное соглашение о взаимодействии. Это не просто договорная банда, а отряд, который на определенных условиях выполняет деликатные задания командования царандоя в тылу противника. В активе этой группы уже имеются две спецакции с ликвидацией полевых командиров и одна акция по уничтожению склада с боеприпасами. Поскольку банда Гафур Джана мобильна и на одном месте никогда долго не задерживается, считаю не возможным её уничтожение с применением БШУ или артобстрела. Мы неоднократно пытались это сделать, но всякий раз банда уходила из-под обстрела буквально за считанные минуты. В связи с этим, считаю целесообразным проведение адресной спецоперации.
   - В чем заключаются ваши конкретные предложения? - перебил генерал. - Или вы, как и все предыдущие ораторы намерены рассказывать мне байки насчет того, какой у вас есть хороший главарь банды, и чего он может сотворить ради денег, которые вы ему заплатите? Докладывайте конкретику, без всех этих предысторий и отступлений в глубину веков. Я не намерен выслушивать весь этот детективный бред. Оставьте его для своих милицейских руководителей.
   - Товарищ генерал, вместе с подсоветным мы уже обсуждали вопрос о возможной ликвидации Гафур Джана, и пришли к единому мнению, что для этого потребуется проведение специальной акции, и самым приемлемым способом его физического уничтожения, в таком случае может быть установка радиоуправляемой мины на его автомашину.
   - Ну, так в чем дело, устанавливайте! Что вам мешает это сделать?
   - Вся проблема, товарищ генерал, заключается в том, что ни у подсоветной стороны, ни у царандоевских советников нет такой мины, и я, пользуясь случаем, хотел бы попросить вас дать распоряжение майору Мельнику, чтобы он обеспечил нас таким "изделием".
   - А вы что, не можете сами договориться между собой, и решить этот простой вопрос, не озвучивая его здесь?
   Я не стал "закладывать" Володю, к которому неоднократно обращался с подобными вопросами. Всякий раз, когда я просил его обеспечить чем-нибудь "эдаким", он, со словами - "не положено", или же - "самим не хватает", вежливо отказывал мне в удовольствии поизгаляться над "духами". И вот теперь, с согласия генерала, мне наконец-то представилась возможность "выцыганить" у ГРУшников радиоуправляемую мину. Пусть теперь Мельник попробует отказать в моей просьбе.
   - Договоримся товарищ генерал, - бодро ответил я, а сам мельком глянул на ёрзающего на стуле Володю. Попался, голубчик.
   - Будем считать этот вопрос закрытым, - подвел черту Варенников. - Раскачиваться я вам не дам, имейте это в виду. Через трое суток встречаемся здесь же, и вы мне докладываете что конкретно сделано. До десятой годовщины Апрельской революции остаются считанные дни, и не дай Бог, если этот Гафур Джан выкинет еще что-нибудь подобное. Спрошу со всех по полной программе. И тогда уж не обессудьте. Все, кто не справится с поставленной задачей, понесет персональную ответственность, вплоть до снятия с должности и отправки в Союз с последующим увольнением с работы. Всем все понятно? Тогда все свободны. Прошу остаться Никулина и его заместителей. У меня к вам будет еще ряд текущих вопросов, требующих срочного разрешения.
   - Ну, что - Володя, готовь "сюрприз" для Гафур Джана, - не утерпел я подковырнуть Мельника, как только мы оказались на улице.
   - Слушай, ну чё ты меня подвязываешь в это гнилое дело? - недовольно буркнул Мельник. - У меня своих проблем хватает выше крыши, а теперь ты еще со своей идеей "фикс" навязался. Тянули тебя за язык с этой миной. Теперь генерал с живого не слезет пока не сдохнет этот "душара".
   - Не-е, Володя, теперь эта наша общая проблема, - заметил подошедший к нам Михалыч. - И правильно ты говоришь, пока мы не кончим этого бандюка, генерал не даст нам житья. Однозначно, все "под фанфары" пойдем. А лично мне это совсем ни к чему. Так что, давай дружище, раскручивайся на мину, а там дальше будет видно, как все срастется.
   Разъезжаясь по домам, условились вечерком встретиться вновь на нашей вилле и обговорить все вопросы, связанные с предстоящей операцией.
   Володя пришел не один, а привел с собой еще одного офицера спецназа, который в их группе специализировался на "предпродажной подготовке" всякого рода "сюрпризов" для "духов". Он долго расспрашивал меня о привычках Гафур Джана, особенностях его поведения среди подчиненных, численности его личной охраны и многом другом, что могло иметь существенное значение при подготовке и проведении акции. На отдельные вопросы я так и не смог дать вразумительного ответа, поскольку просто не знал что говорить. В итоге, было решено организовать контрольную встречу с человеком, который будет выступать в роли исполнителя спецакции, и детально обсудить с ним все нерешенные вопросы.
   Однако на следующий день организовать встречу с Абдуллой так и не удалось, поскольку у того были какие-то свои заморочки в "зеленке" и его связник своевременно не вышел на связь через "почтовый ящик". Лишь через пару дней, когда до встречи с Варенниковым оставались всего лишь сутки, Абдулла дал о себе знать.
   Разговор с ним состоялся на явочном месте, под которое было приспособлено подсобное помещение дукана в Шестом районе. Я и Аманулла в дукан вошли через парадный вход, под видом обычных покупателей, предварительно выждав момент, когда ни возле него, ни в нем самом не оказалось ни одного постороннего человека. Абдулла в подсобку дукана проник с тыльной стороны, через узкий проулок, уходящий вглубь жилого массива.
   Встреча началась с неизменных в таких случаях лобызаний и почти пятнадцатиминутного разговора ни о чем. Когда разговор перешел в деловое русло, я поинтересовался у Абдуллы, сможет ли он вообще выполнить такую сложную задачу, каковой была ликвидация Гафур Джана, и каким образом он сможет это сделать. По ходу дела обсудил с ним все вопросы, которые мне до этого задавали ГРУшники. Абдулла с самого начала отверг план ликвидации главаря с использованием радиоуправляемой мины. Вся проблема заключалась в том, что один из телохранителей Гафур Джана ни на секунду не отходил от "Семурга" своего шефа, и положить в автомашину посторонний предмет, и уж тем более, установить на неё мину, было практически не возможно. Когда я поинтересовался у Абдуллы, что он сам думает по данному вопросу, и каким образом можно разрешить эту проблему, он предложил свой, вполне приемлемый вариант.
   Для выполнения того, что спланировал Абдулла, вообще не требовалось никакой радиоуправляемой мины. Во второй половине следующего дня руководитель Исламского Комитета - Хаджи Латиф спланировал собрать джиласу, на которую приглашались полевые командиры уезда Даман. На той джиласе планировалось рассмотреть несколько текущих вопросов, в том числе касающихся дележа поступившей из Пакистана пайсы. Уж кто-кто, а Гафур Джан наверняка будет там присутствовать, и обязательно получит причитающийся ему "куш" за взрывы в губернаторстве.
   Я подивился полету фантазии Абдуллы, пока выслушивал его план. Говорят же: "Все гениальное, очень просто". То, что он придумал, было действительно просто по сути, но в то же время, весьма сложно и рискованно в исполнении. Абдулла хорошо знал дорогу, по которой Гафур Джан мотается в кишлак Лой-Карезак - вотчину Хаджи Латифа. Знал он и его автомашину с пакистанскими номерами. Если Гафур Джан приедет на джиласу, то возвращаться назад он будет по той же дороге, тем более что иначе сделать это никак нельзя. На подъезде к кишлаку с северной стороны, в "зеленке" имеется большая "плешина", через которую проходит основная дорога. Но по этой дороге моджахеды давно уж не ездят, поскольку она хорошо просматривалась с шуравийских постов, установленных на хребтах протянувшихся вдоль восточной и западной стороны уезда Даман. Все, кто приезжает или приходит в Лой-Карезак, добираются туда по накатанной грунтовой дороге, через заброшенный гранатовый сад, раскинувшийся на северо-востоке от кишлака. В одном месте участок дороги вплотную примыкал к арыку, сильно заросшему камышом. Если в том месте установить фугас или мину, и посадить человека, который ее взорвет, то уничтожить машину с сидящими в ней людьми, не представит особого труда.
   Я засомневался только в одном, - сколько же это нужно было иметь взрывчатки, чтобы одним махом уничтожить всех сидящих в машине. Если закапывать фугас в землю, на то потребуется много времени, и где гарантия, что кто-то из посторонних не заметит все эти манипуляции. Обычная противотанковая мина наверняка не взорвется от наезда на неё колес легкого пикапа. Да и нет никакой гарантии, что колесо машины наедет на эту мину, а не проедет рядом с ней.
   Но хитрый Абдулла уже все продумал до мелочей. Усмехнувшись, он сказал:
   - Не надо никакого такого фугаса - пугаса. Нужна одна, а лучше две мины "Клеймор" и взрыватели к ним. Провода и батареи у меня есть. Дальше я поступлю таким образом: когда мы будем ехать через тот сад, я высажу с нашей машины двоих своих людей. Они установят мину на дереве, растущем рядом с дорогой, а сами спрячутся в камышах, где и будут находиться до тех пор, пока не поедет "Семург" Гафур-Джана. Когда машина подъедет к нужному месту, они взорвут из укрытия мину, и тут же уйдут с места подрыва. А чтобы им удалось оттуда быстро скрыться, в кустах, недалеко от того места, для них будут оставлены велосипеды. Сам я с джиласы уеду раньше всех, с тем, чтобы еще до взрыва мог "отметиться" на дальних заслонах. Ведь, если начнется разбирательство обстоятельств гибели Гафур Джана, от меня тоже потребуется алиби. А то, что это разбирательство обязательно будет, я и не сомневаюсь. Придется отчитываться буквально за каждую минуту, где и с кем находился в момент взрыва, и кто всё это может подтвердить.
   - Я все понял, Абдулла. Завтра утром ты получишь именно такую мину, о которой говоришь. В одном я только не уверен, смогу ли я за столь короткий срок найти мину "Клеймор". Может быть, тебе подойдет советская "Монка"? Она, как мне кажется, не хуже "Клеймора" и принцип действия одинаков. Хотя, если ты говоришь, что вас там частенько проверяют свои же соотечественники, не возникнет ли у них вопроса - откуда она у тебя появилась.
   Абдулла рассмеялся.
   - Мушавер не знает, что у моджахедов есть все, что выпускает советская военная промышленность? Ваши же военнослужащие за пайсу и чарз продают все, что плохо лежит на военных складах. Уж в чем-чем, а в нехватке боеприпасов к автоматическому оружию, мин и гранат никогда не было проблем. С реактивными снарядами конечно сложнее, потому что у шурави нет китайских ракет. А все остальное можно купить около любой из советских воинских частей. Для этого есть посредники, скупщики и менялы, которые только этим и живут.
   - Ладно, убедил, - прервал я Абдуллу. - Короче говоря, что смогу достать, завтра всё будет здесь. Но не это самое главное. Надо подумать, как ты со всем этим "хозяйством" пройдешь через линию постов первого пояса обороны.
   - А это уже моя проблема, - вклинился в разговор Аманулла. - Утром, после того как мы передадим мину Абдулле, я доставлю его на седьмой пост, что расположился на юго-западной окраине города в полуразрушенном здании губернаторства. Это там, откуда мы с тобой осенью позапрошлого года склады моджахедов обстреливали. С командиром поста у нас есть договоренность, и он уберет на время с наблюдательного пункта своего сарбоза, и на его место встану я сам, чтобы убедиться в том, что Абдулла ушел в "зеленку" без проблем. А тебе надо предупредить своих военных, чтобы наблюдатели с горы у ГСМ не понимали лишнего шума. А то не успеет Абдулла уйти от поста на сто метров, как его обстреляют ваши же артиллеристы.
   - Заметано. Наши не будут стрелять, - заверил я.
   На том и расстались в этот день. Абдулла остался в городе, а я по окончанию рабочего дня, поспешил на встречу с Володей Мельником.
   После обеда уединившись с ним в моей комнате, детально разложили предстоящую операцию. Оказалось, что Володино ведомство недостатка в минах "Клеймор" никогда не испытывало. Но он сам посоветовал мне использовать не американскую мину, а нашу, отечественную "МОН-100". Она была достаточно мощной, чтобы с расстояния 10-20 метров, как это планировалось, превратить кузов автомашины в дуршлаг, а всех её пассажиров в кровавое месиво. Вторую мину, он посоветовал не брать, поскольку с установкой одновременно двух мин направленного действия, могли возникнуть проблемы у тех, кто их будет устанавливать. На это потребуется значительно больше времени, которого у них попросту может не оказаться, да и демаскирующих признаков будет вдвое больше.
   Я не зря подробно расспрашивал Абдуллу об особенностях рельефа местности, где все это произойдет, и даже нарисовал примерную схему планируемой засады. Володя в эту схему внес свои поправки, указав, где и как лучше всего установить мину, как замаскировать электропровод, где укрыться взрывнику, дабы самому не попасть в сектор разброса осколков. Короче говоря, целое пособие для террориста получилось. Потом Володя притащил со своей виллы коробку, в которой лежала "МОН-100" и... старая, дырявая панама с пятиконечной звездочкой защитного цвета. Вытащив мину из коробки, он начал меня подробно инструктировать, как ею пользоваться. Я слушал его чисто из уважения, поскольку "ликбез" по минно-взрывному делу прошел еще в период обучения на спецфакультете в Ташкенте, и как взрывать такую мину знал не понаслышке. Конечно же, я передам его "напутственные" слова сотруднику спецотдела, который будет вручать мину Абдулле. Но думаю, что весь этот инструктаж, ему будет также ни к чему. Уж коли, Абдулла и его люди знают, что такое "Клеймор", и с чем "едят" этого "зверя", то для них не составит особого труда разобраться и с "Монкой". Если конечно они уже давным-давно не разобрались в этом вопросе.
   Когда инструктаж закончился, я не вытерпел и задал Мельнику вопрос:
   - А для чего ты принес панаму?
   Володя хитро ухмыльнулся, и по отечески похлопав меня по плечу, изрек:
   - Вечно вас ментов надо учить военным хитростям. Ну, вот сам подумай, после того как твои купленные бандиты долбанут другого бандита, что сразу же начнут делать "духи"? А начнут они бегать по всей "зеленке" и искать крайних, и если там "шурави" не окажется и в помине, то им останется думать, что к этому делу свои приложились. И начнут они вычислять - кто, где, с кем был на тот момент. А поскольку твой человек появлялся в том месте незадолго до взрыва, то он и его люди сразу же попадут под подозрение. И вот чтобы этого не произошло, пускай твой "друган" оставит как бы невзначай на месте взрыва эту панаму. Да так, чтобы она обязательно была найдена "духами". По крайней мере, версия о причастности к взрыву советских "шайтанов", на первом этапе разбирательства будет одной из основных, и на какое-то время заведет "духов" в дебри. Дошло?
   Я отлично понял замысел Володи. Оставалось только сожалеть, что я сразу не сообразил к чему это вдруг, рядом с миной оказалась эта дырявая панама. Ну, Володька, ну, аферист! Сразу видно, что он на этом деле "собаку съел".
   Рано по утру, через релейную связь, я связался с ЦБУ Бригады и при помощи кодированных слов проинформировал их о контролируемом перемещении "духа" южнее Кандагара. Не хватало еще, чтобы Абдуллу наши военнослужащие подстрелили до того, как он попадет в "зеленку". На ЦБУ заверили, что эта информация будет доведена до сведения заинтересованных лиц.
   Все дальнейшие события происходили по намеченному плану. Оперативный работник максуза доставил Абдуллу вместе с миной и панамой на пост 6-го РОЦа, располагавшийся в полуразрушенном здании, где еще до революции размещалось одно из структурных подразделений губернаторства. Пока Абдулла находился в кругу царандоевцев, его лицо закрывал "хвост" чалмы. Такая предосторожность была вынужденной мерой, поскольку не было полной уверенности в том, что среди военнослужащих, несущих службу на седьмом посту, не окажется предателя, или хуже того - "крота".
   В тот день мне еще не были известны подробности того, как Абдулла очутился в "зеленке", но то, что он пересек линию обороны города не замеченный "духами", это было однозначно, о чем Аманулле доложил сопровождавший его оперативник. Оставалось только ждать, как развернуться дальнейшие события.
   В обед я съездил на советнической "таблетке" с двумя нашими ребятами в Бригаду. Пока те закупали в "чекушном" магазине минеральную воду, "Си-Си" и кое-что из продуктов, я успел встретиться с новым начальником разведки Бригады. Объяснив сложившуюся ситуацию, попросил его дать команду на "заставы", чтобы наблюдатели на хребтах акцентировали все свое внимание на указанном мной участке "зеленки". По всем расчетам выходило, что именно там, в период с шестнадцати до восемнадцати часов, должен был произойти взрыв мины. Даже если они не увидят вспышки, или не услышат звука взрыва, то уж дым-то от него они должны заметить обязательно. Честно говоря, в тот момент я действительно не верил в то, что наблюдатели засекут момент взрыва, а дым от него мог запросто рассеяться между кронами деревьев, и его вряд ли можно будет зафиксировать. К тому же, зачастую за дым ошибочно принималась пыль, поднятая с земли порывом ветра, равно как и дым, мог быть принят за пыль. Как бы там ни было, но была все-таки какая-то надежда, что первую новость о том взрыве я узнаю именно от своих соотечественников.
   И они оправдали мои надежды. В шестом часу вечера из дежурки прибежал посыльной, который передал мне записку, в которой было всего три слова: "Тринадцатому. Облако наблюдалось". Я едва не подпрыгнул от радости. "Тринадцатым", согласно разработанной "легенде" был я, а что касаемо "облака", то это означало только одно - взрыв в обозначенном квадрате имел место быть. Единственное, чего я еще не знал в тот момент, так это конкретного результата того взрыва.
   Я пулей рванул к ГРУшникам, и уже через пару минут мы сидели с Володей за сочинением депеши Варенникову. Много писать не стали, но самое главное указали. Что, мол, благодаря совместным усилиям советников ГРУ и МВД, операция по ликвидации полевого командира Гафур-Джана осуществлена в намеченные сроки, результаты её уточняются и будут доложены дополнительно, после получения соответствующего подтверждения через агентуру и взаимодействующих. Шифровка тут же была обработана ГРУшным шифровальщиком и по каналу закрытой связи ушла в Бригаду, где ее наверняка незамедлительно доложили Варенникову. А потом были небольшие "посиделки", на которых мы с наивеличайшей радостью выпили за упокой души грешного моджахеда Гафур Джана и его ближайшего бандитского окружения.
   Информация о результатах спецакции поступила спустя двое суток. После теракта "духи" блокировали все дороги из "зеленки" в город, и доставка информации от Абдуллы была не менее рискованной затеей, чем организация самого взрыва. Тем не менее, записка эта была доставлена через резервный "почтовый ящик", и накануне 10-й годовщины Саурской революции стала своеобразным подарком к празднику.
   Абдулла сообщал, что его люди одним взрывом ликвидировали сразу восемь человек. После взрыва двое моджахедов, получившие тяжелые ранения, были еще живы, и их пришлось добить ножом. Как и было запланировано, панаму оставили в том месте, где бойцы Абдуллы сидели в засаде. При этом они проявили некую изобретательность, и прежде чем оставить "шуравийский вещдок", вымазали панаму в крови одного из убитых моджахедов, сымитировав тем самым, что между моджахедами и "шурави" была жестокая стычка, в ходе которой погиб один из шуравийских "шайтанов". Может быть, это хоть как-то согреет душу моджахедам.
   В тот же день я вместе с Михалычем съездил в Бригаду, где накануне праздника Варенников проводил своеобразный инструктаж. Мы узнали, что буквально сразу же после совещания он улетал в Кабул, где на следующий день должен был присутствовать на параде афганских войск. А после праздничных мероприятий в Кабуле, генерал улетал в Союз, где планировал пробыть до 12 мая. Варенников похвастался, что приглашен Горбачевым для участия в параде на День Победы, и будет в этот праздничный день на Красной площади в качестве почетного гостя. По ходу совещания Михалыч доложил генералу о результатах спецоперации, и расчувствовавшийся Валентин Иванович по-отечески заметил:
   - Ну вот, можем же работать, когда захотим.
   После этого он поднял меня и Володю Мельника с места, и от своего имени объявил благодарность.
   Не знаю, как обстояли дела у Володи, но в своем личном деле записи об этой устной благодарности, полученной от генерала Варенникова, я так никогда и не увидел.
   А жизнь продолжалась своим чередом.
   На годовщину Апрельской революции в Кандагаре прошел праздничный парад. Официально он был назначен на десять часов, а состоялся в девять. Это было сделано специально, с тем, чтобы сбить с толку "духов", которые спланировали обстрел города в момент проведения парада. Обстрел города в тот день, конечно же, был, но он не принес никому вреда, поскольку на улице перед губернаторством участников парада уже не было. Все отсиживались по местам работы, где были организованы торжественные мероприятия "местного розлива".
   В царандое такие мероприятия тоже проводились. В офицерской столовой Мир Акай закатил пир горой. Правда, никакой выпивки там не было, а вот угощений на столах было до отвала. Чуть позже мы отдельно собрались в кабинете у командующего, и довольно крепко "газанули" за праздник, и вообще - за нерушимую афгано-советскую дружбу.
   Поскольку следующий день был тоже не рабочим, все советники собрались у бассейна. Пожарной мотопомпой, на время презентованной царандоевскими пожарными, мы выкачали из него грязную воду, и общими усилиями, скребками и щетками очистили стены и дно бассейна от зеленой слизи, водорослей и прочей грязи. Чистой вода в бассейне продержалась всего неделю, по истечении которой под палящими лучами южного солнца, зацвела изумрудно-зеленым цветом, а поверхность воды покрылась какой-то мутной пенистой пленкой. Уже вечером, когда зачистка бассейна была успешно завершена, в него начали закачивать свежую воду из скважины.
   Всех нас радовало, что первомайские праздники мы будем встречать как "белые люди", купаясь в кристально-чистой, прохладной воде.
  
   Глава 34. Тихий переворот.
  
   Пока мы мудрили в "зеленке" устраивая охоту за главарем бандитов, в городе произошли события, которые иначе как знаковыми нельзя было назвать.
   Наконец-то объявился Сардар. После трехнедельной отлучки он выглядел весьма бодрым и даже немного располневшим. По прилету в Кандагар, он уединился с Мир Акаем, и в тот день никто из советников так и не смог их больше увидеть. Михалыч попытавшийся обстоятельно поговорить с Сардаром, с тем, чтобы узнать от него все свежие кабульские сплетни, был крайне удивлен, когда узнал, что тот вместе с командующим уехал к губернатору, откуда они, если верить словам дежурного офицера, вдвоем должны были проследовать в провинциальный комитет НДПА.
   То, что оба всячески избегали встреч со своими советниками, тут же породило массу слухов и домыслов. Ну ладно - Сардар, от него чего угодно можно было ожидать, но почему так себя ведет Мир Акай, который ни от меня, ни от Михалыча никогда ничего не скрывал? Для нас это было не совсем понятно и в какой-то мере даже неприятно. Тем более что все эти события происходили накануне первомайских праздников, традиционно отмечаемые афганцами вместе с советниками.
   Вечером тридцатого апреля, Михалыч провел импровизированную "джиласу", на которую пригласил меня, советника политотдела царандоя - Андреева и переводчика Анцупова. "Пригласил" - наверно не верно сказано, поскольку все четверо жили на одной вилле. Просто собрались вечером за ужином и решили тщательным образом обсудить проблемы текущего момента. Нужно было поставить все точки над "и", чтобы было понятно как нам вести себя в дальнейшем при общении со своими подсоветными. Было ясно как день, что они начинают становиться неуправляемыми. Если раньше Сардар хоть и неохотно, но исполнял все наши указания, то за последнее время он стал совсем неузнаваем. Встреч со мной он всячески избегал, а потом и вообще смылся в Кабул. Ну, ладно, его туда вызвало его же начальство. Но почему он столько времени не возвращался обратно, что там такого с ним в Кабуле приключилось, что он вообще исчез из поля зрения?
   - В общем, так, мужики, - начал Михалыч. - Судя по тому, что мы сегодня наблюдали в царандое, а точнее сказать, отношение наших подсоветных к нам, можно делать вывод, что назревает ситуация о которой я всех предупреждал по возвращению в Кандагар. Поскольку Наджибуле не удалось уговорить Горбачева оставить советские войска еще на какое-то время в Афганистане, то вряд ли ему удастся уболтать "меченого" и насчет оставления советников. Если рассуждать логично, мы все здесь находимся под охраной советских военнослужащих, и именно они, только они, являются реальной сдерживающей силой, которая не дает возможности "духам" размазать нас по стене. Конечно же, можно понять и афганцев, осознающих всю полноту ответственности, что ляжет на их плечи после нашего ухода из этой страны. Им, и только им придется встать лицом к лицу со своими кровными врагами, и надеяться на помощь со стороны уже не придется. Смогут ли они выстоять без нас, и надолго ли их хватит, вот в чем вопрос. Может быть, у кого-то из вас есть свои собственные соображения, на сей счет? Говорите, не стесняйтесь.
   Первым разговор поддержал Олег Андреев. Он позже всех вернулся с работы и успел кое-что выведать у Гульдуста.
   - Гульдуст, побывавший в прошлом году в шкуре командующего царандоя, на сей счет имеет кое какие соображения, о которых я докладывал еще неделю тому назад. Он считает, что Сардар вернулся из Кабула с приказом о своем назначении на пост командующего, но пока этот вопрос не согласуется с губернатором и руководителем провинциального комитета НДПА, к исполнению своих обязанностей он вряд ли приступит. И если Сахраи или Ошна по какой-либо причине воспротивятся этому назначению, то Сардару никогда не быть командующим. Гулябзой наверняка не захочет портить отношения ни с Наджибом, ни Лоя-Джиргой, где Сахраи имеет немалый вес.
   - А что если Сардара никто не назначал на эту должность, а все его походы с Мир Акаем по верхам связаны с согласованием кандидатуры нового командующего? - заметил я. - Буквально на днях начальник уголовного розыска Хаким сказал невзначай, что эта хитрая лиса - Сардар, вряд ли согласится на должность командующего. После ухода шурави из Афганистана, командующий станет мальчиком для битья всеми кому не лень, и будет отвечать за все промахи, допущенные всеми предыдущими руководителями царандоя. Ведь не спроста же он ошивался чуть ли не месяц в Кабуле, в то время как в провинции разваливалась инфраструктура второго пояса обороны города. Кого сейчас за это винить - Сардара? Так ведь его же не было в Кандагаре. В любом случае крайним окажется Мир Акай. Не-е, тут что-то не так. По всему видно, что Мир Акай не удержится у руля и его дни, как командующего, уже сочтены, но и Сардар вряд ли согласится занять его место. Не те времена. Скорее всего, он задумал совсем другую комбинацию, с тем, чтобы остаться как бы при власти, но с наименьшим риском для собственной персоны.
   - Во-во, - поддакнул Олег, - Сардар еще тот жучара. Мне Гульдуст недавно про него одну занятную историю рассказал. Вы наверно помните, какой базар разгорелся насчет тех огромных деньжищ, что были обнаружены в тайнике дома зам начальника тыловой службы царандоя - Ашима, убитого его подчиненным сержантом Усманом. Все подумали, что Ашим нахапал эти деньги пока два года заседал в комиссии по распределению гуманитарной помощи. А вот у Гульдуста на сей счет имеются собственные соображения. Еще когда командующим был генерал Хайдар, в том доме проживал Сардар. Позже, когда командующим стал Ушерзой, он забрал этот казенный дом у Сардара, и под предлогом того, что у него не было детей, а жена жила в Кабуле, отдал этот дом многодетной семье Ашима. Правда, еще тогда поговаривали, что Ушерзой это сделал весьма не бескорыстно, и что Ашим отстегивал ему кругленькую сумму от своих махинаций с "гуманитаркой". А еще говорили, что Ушерзой трахался с женой Ашима, пока тот был в отъездах по служебным делам. Косвенным доказательством этих слухов было то обстоятельсто, что командующего неоднократно видели в доме Ашима. Так вот, пока Ашим был еще живой, Сардар неоднократно наведывался в своё бывшее жилище. Гульдуст считает, что деньги найденные в тайнике, никогда не принадлежали Ашиму, а были собственностью самого Сардара. Наверняка, он просто не рискнул извлекать их оттуда, после того как в одночасье лишился этого дома, а решил поглядывать за тайником и его содержимым со стороны, с тем, чтобы в удобный момент незаметно забрать их оттуда.
   - Ерунда все это, - перебил я Олега. - Все эти домыслы Гульдуста о причастности Сардара к каким-то левым деньгам, не более чем домыслы. Да если бы они у него были, стал бы он их хранить по месту жительства? Твой Гульдуст ничем его не лучше Сардара. Пойди, найди еще одного такого парчамиста, который смог за такой короткий срок дослужиться в ведомстве ярого халькиста Гулябзоя до звания полковника. Ты не знаешь, с чего это вдруг, он так рьяно воспротивился инициативе командующего заделать отдельный выход из политотдела на улицу? Наверняка не хочет, чтобы светились многочисленные "доброхоты", что сплошным потоком несут и везут Гульдусту бакшиши со всей округи, за то, что он их отмазывает за допущенные перед Аллахом грехи. И потом, халькист - Сардар и парчамист - Гульдуст никогда не найдут общего языка. Ты забыл, какая между ними была грызня когда Гульдуст полтора месяца исполнял обязанности командующего, пока не появился Мир Акай и не разогнал их по разным углам? Едва не поубивали тогда они друг друга в пылу ссоры. Что одному, что другому, верить вообще нельзя. И уж тем более поддерживать одну из враждующих сторон. Случись чего, свалят потом все на тебя, и крайним окажешься ты сам. Да что я тебе лекции читаю, сам всё знаешь не хуже меня.
   На этом дискуссию по поводу предстоящих кадровых перестановок в высшем руководящем звене провинциального царандоя решили временно закрыть. Нужно было еще подумать над тем, как мы будем отмечать наступающий первомайский праздник. Афганцы на десятилетие Саурской революции выставились по полной программе, и теперь наступал наш черед раскручиваться на застолье с широким шуравийским размахом. Очень даже кстати пришелся мешок сахара, презентованный Мир Акаем к моему дню рождения. Бражка из него подоспела вовремя, и мы нагнали из неё два ящика "Доны". Таких запасов спиртного должно было вполне хватить на столь грандиозное мероприятие. Правда, почти до самого последнего момента не было ясности в том, что будем готовить на стол, чем будем закусывать этот "божественный" напиток. Но Мир Акай как всегда пошел нам на встречу и попросив особо не беспокоиться, заверил, что всю закусь к праздничному столу, он доставит с пылу, с жару. По крайней мере, пообещал что шашлыки, плов и фрукты на праздничном столе будут в обязательном порядке.
   Поскольку первое мая для нас был официальным выходным, никто из советников, в том числе и из соседних контрактов, на работу в этот день не поехал. На 10 часов утра было запланировано торжественное мероприятие, на котором советник провинциального комитета НДПА должен был сказать небольшую речь и поздравить всех жителей "Компайна" с праздником. Но этому не суждено было осуществиться.
   "Духи", словно озверев в этот праздничный день, уже с самого утра начали интенсивно обстреливать советнический городок. Сначала на его территорию упало несколько мин, и все советники мгновенно попрятались в своих жилищах-убежищах. По странному стечению обстоятельств одна мина разорвалась прямо у входной двери главного "политрука", превратив её в дуршлаг. А спустя пару часов, на городок стали методично падать осколочные и зажигательные эрэсы. Первый снаряд разорвался рядом с бассейном, в котором мы накануне обновили воду. Горящий фосфор разметало по всей округе, и от него загорелся сухой камыш, вовремя не скошенный около виллы советника ДОМА. "Комсомолец" был тяжелым на подъем и все общественные мероприятия по благоустройству городка просто игнорировал. Тот же бассейн он ни в прошлый раз, ни накануне вместе со всеми не мыл, сославшись на то, что у него много работы связанной с подготовкой документов для подсоветного. А теперь вот огонь от заполыхавшего камыша чуть было не перекинулся на его собственное жилище. Благо дело отдыхающая смена солдат из взвода охраны, как всегда, оказались начеку. Бойцы вовремя выскочили из своей казармы с пустыми ведрами, и, черпая воду прямо из бассейна, быстро затушили пожар.
   Когда с огнем было покончено, и военнослужащие уже возвращались назад в казарму, около бассейна упал второй эрэс. На этот раз это был осколочный снаряд. Излюбленный прием "духов". Сначала пуляли зажигательные эрэсы, прекрасно понимая, что они обязательно что-нибудь да подожгут в городке, и "шурави" будут вынуждены вступить в борьбу с огнем. А потом вдогонку за ними запускали осколочные снаряды, которые были рассчитаны на уничтожение "огнеборцев". Вот и сейчас, от взрыва осколочного снаряда один военнослужащий получил серьезное ранение в руку, а еще одному солдату осколком порвало ухо. Чуть-чуть в сторону и разнесло бы парню голову.
   После такого психологического прессинга со стороны "духов", ни о каком торжественном собрании уже не могло быть и речи. Тем более что "Красный уголок" размещался метрах в двадцати от бассейна, к которому "духи", судя по всему, уже пристрелялись. Все отсиживались в своих "норах" снимая стресс посредством припасенной к празднику выпивки. Жильцы тринадцатой виллы, ничем не отличались от остальных аборигенов "Компайна", и сидя в своем безопасном коридорчике, не спеша, попивали "Дону", закусывая её свиной тушенкой и консервированным лососем.
   Да-а, судя по всему, все намеченные праздничные мероприятия полетят коту под хвост. Вряд ли Мир Акай и его свита теперь приедут к нам в гости. Наверняка и в городе сейчас не спокойно, о чем красноречиво свидетельствуют доносящиеся с его стороны глухие разрывы мин и снарядов.
   К обеду обстрел городка прекратился, но мы еще с час не вылезали из своего укрытия, ожидая в любой момент, что он возобновится с новой силой. То ли у "духов" боеприпасы к тому времени закончились, то ли у них обеденный намаз начался, а может, наши артиллеристы их своими гаубицами расшугали по всей "зеленке". Тем не менее, в городке наступила полнейшая тишина, и только легкий ветерок шуршал в кронах деревьев растущих под окнами нашего дома.
   Однозначно, день был испорчен. А поскольку наступало обеденное время, а за тем и "час мушавера", нужно было решать, как в такой ситуации поступать дальше. И Михалыч дал команду Юре Анцупову, чтобы тот обежал всех царандоевских советников и переводчиков, и пригласил всех на виллу старшего советника.
   Минут через десять все были на месте, и Михалыч зачитал поздравительную телеграмму, которую прислало наше кабульское руководство. А вот когда уже после этого стали коллегиально обсуждать дальнейший план мероприятий, на виллу ввалился Мир Акай в сопровождении Сардара и Гульдуста.
   - Там у ворот машина с продуктами, надо чтобы её кто-нибудь сопроводил сюда, а то часовой не пускает - распорядился Мир Акай.
   Юра и Джумабай, не дожидаясь команды свыше, рванули на КПП, и уже через пару минут машина стояла с тыльной стороны виллы. Сардар открыл багажник "Волги" и из его чрева пахнуло ароматами восточной кухни. Минут через пять все эти кушанья стояли на большом столе и своим экзотическим видом и специфическим запахом, словно магнитом притягивали к себе всех присутствующих. По всему было видно, что афганцы тоже еще не обедали, и были не прочь прямо сейчас составить нам теплую компанию, сидя за столом, на котором словно по мановению волшебной палочки появилось сразу несколько бутылок "Доны".
   Были тосты, были поздравления и хвалебные речи с обеих сторон. Все было, что и должно быть в таком случае, когда за праздничным столом собираются хорошие люди. Чуть позже подъехал Хаким и Аманулла. Извинившись за задержку, они тоже присоединились к застолью. Уже когда все были изрядно навеселе, и стали чаще обычного выходить на свежий воздух, я как бы невзначай отвел в сторону Хакима, и поинтересовался у него о намечающихся кадровых перестановках в руководстве царандоя. Тот сначала отнекивался, ссылаясь на то, что ничего не знает об этих подковерных интригах, но когда я упрекнул его в том, что он не опер, коли, не знает о происходящем вокруг себя, Хаким сдался. Под большим секретом он сообщил, что сегодня утром в Кабул ушла депеша согласованная с губернатором и партийным руководством провинции, в которой на должность командующего предложена кандидатура Алима.
   Я едва не поперхнулся от услышанного. Алим конечно достойный человек и храбрый офицер, но одного этого было недостаточно, чтобы командовать такой массой людей. Одной храбрости на этой должности было маловато. Тем более, зная горячий характер Алима, я уже представил, как он начнет махать шашкой сидя в кресле командующего. Многие головы полетят у тех, кто игнорировал его распоряжения, пока он занимал должность заместителя. И потом, он никогда не занимался оперативной работой. Сможет ли он найти общий язык с Хакимом и Амануллой?
   Все свои сомнения я незамедлительно высказал Хакиму, но тот на них вообще никак не отреагировал. Видимо у него не было серьезных опасений насчет того, как он сработается с Алимом. По крайней мере, еще при выездах на посты второго пояса обороны, я обратил внимание, что между ними сложились вполне нормальные взаимоотношения. Дай бы бог, чтобы так было и впредь.
   Когда мы вернулись в дом, Михалыч сообщил мне о том, что Алима назначают на должность командующего. Оказывается, пока я прохлаждался с Хакимом на улице, Мир Акай рассказал присутствующим новость, аналогичную той, какую мне только что "под большим секретом" поведал Хаким. Сделав вид что эта весть меня застала врасплох, я тут же обратился к Cардару:
   - Это что же получается, мы тут с Михалычем насчет тебя вполне конкретные планы стоим, а ты решил в кусты спрятаться? Не-е, так дело не пойдет. Что случилось, Сардар, почему не тебя назначили на эту должность? Или ты менее достоин, чем Алим? Объясни в чем дело, если это конечно не государственная тайна.
   Вечно волевое лицо Сардара в этот раз выглядело несколько растерянным от столь пристального внимания к его особе со стороны дюжины мушаверов. Он начал рассказывать о том, как чуть ли не добровольно отказался от этой должности, и что Гулябзой едва не выгнал его за это из своего министерского кабинета. В словах Сардара сквозила явная фальшь, которую нельзя было не уловить. Тот же Хаким несколько минут назад сообщил мне, что в ближайшее время в провинцию должен приехать бывший командующий Второго армейского корпуса, генерал-лейтенант Улюми, которого официальный Кабул возжелал видеть на одной из руководящих должностей провинции. Скорее всего, его могут назначить губернатором, поскольку Наджиб планирует ввести во всех провинциях совершенно новую должность - генерал-губернатора, и надо полагать, что дни губернатора Сахраи сочтены. Поскольку он никогда не имел воинского звания, да и по возрасту был староват для новой должности, то рассчитывать ему на милость свыше теперь не придется. А уж коли, Улюми займет этот высокий пост, то он наверняка найдет не плохую должность и своему родственничку - Сардару. А посему, незачем тому добровольно совать голову в удавку приготовленную "духами" для царандоевского начальства, которая может затянуться на его шее сразу же после вывода из Афганистана советского военного контингента.
   Одним словом, я в тот момент догадался в какую игру играли Мир Акай и Сардар. Оба отлично понимали, что удерживать город от нападок "духов" после ухода из провинции шурави, будет весьма трудно. Вся эта сборная солянка, что сейчас служат в строевых подразделениях царандоя, в большинстве своем состоящая из потенциальных дезертиров, разбежится при первом же удобном случае, а те, кто верой и правдой служил госвласти, словно скотина пойдут под душманские ножи и кинжалы, и много прольется кровушки, прежде чем все стабилизируется. Если только стабилизируется. От одних этих мыслей становилось дурно, и чтобы они не лезли в голову, пришлось в тот день вместе со всеми накатить изрядную дозу спиртного.
   Гости уехали еще засветло, буквально за полчаса до вечернего намаза. Пока мы праздновали Международный день солидарности всех трудящихся мира, "духи" запустили в сторону нашего городка еще парочку эрэсов. Они разорвались с недолетом, метрах в двухстах от того самого места, где мы веселились, но при этом, ни один из сидящих за столом даже ухом не повел, словно эти взрывы были обязательным атрибутом нашего застолья. Эдаким салютом в честь праздника.
   На следующий день царандоевские советники на работу поехали не полным составом, поскольку второе мая для них был тоже не рабочим днем. Но это вовсе не означало, что афганцы в этот день тоже отдыхали. Тем более что в царандое намечалось проведение грандиозных мероприятий, связанных с назначением нового командующего. Именно по этой причине в город поехали только жильцы тринадцатой виллы, как лица наиболее причастные к оному мероприятию по причине своей приближенности к первым лицам царандоя.
   О том, что в царандое происходит что-то не совсем обычное, мы поняли еще при подъезде ко двору Управления. На воротах стоял усиленный наряд военнослужащих, а вдоль дувала огораживающего его территорию, словно к мавзолею Ленина выстроилась цепочка людей облаченных в праздничную одежду. Практически у каждого человека стоящего в этой толпе, в руках был небольшой веночек, сплетенный из искусственных цветов. То были люди, специально пришедшие в царандой, дабы засвидетельствовать свое величайшее почтение вновь назначенному руководителю этого ведомства. Они отлично знали, что, побывав сегодня на приеме у Алима и поздравив его с назначением на столь высокую должность, они тем самым, выпишут для себя своеобразную индульгенцию, точнее сказать - охранную грамоту, которая будет оберегать их от всяческих катаклизмов, возникающих в процессе общения с органами правопорядка. И не только красочные веночки несли они с собой, но и вполне ощутимые кругленькие суммы в местной и иностранной валюте, дабы новый шеф народной милиции мог достойно отпраздновать свое назначение. Так было при короле, ничего не изменилось и при новой власти.
   Алим сидел в кожаном кресле командующего за огромным, дубовым столом. Мир Акай, Сардар, Гульдуст и еще несколько руководителей структурных подразделений царандоя, восседали на стульях поставленных в кабинете вдоль трех стен. Судя по всему, Алим проводил самую первую в своей жизни джиласу, выступая на ней в роли командующего. Он наверно и сам до конца еще не осознал того, что это за пост, но, тем не менее, держался молодцом. Ведь и сам он не раз сиживал в этом кабинете в роли подчиненного, и о том, что в таких случаях должен говорить командующий, знал не понаслышке.
   Когда мы вошли в кабинет, Алим встал из-за стола, и широко раскинув руки, пошел к нам навстречу. На его шее висело несколько веночков, аналогичных тем, что держали в руках стоящие у ворот посетители. Он по очереди облобызал всех четверых, словно мы для него были самыми наиближайшими родственниками, после чего пригласил присесть на свободные стулья.
   Смешно было наблюдать со стороны за всем этим "спектаклем". Алим только начинал о чем-то говорить, как дверь в его кабинете распахивалась, и очередной посетитель с веночком в руке, бросался в его объятья, вешая по ходу дела свой венок на шею Алима. Уходил один посетитель, но за ним тут же в кабинет вваливался другой, и вся процедура с поздравлениями повторялась заново. Алим не успевал снимать с себя веночки и передавать их ординарцу, который тут же уносил "презенты" в соседний кабинет. Минут через сорок вся эта круговерть нам изрядно поднадоела, и мы решили выйти на свежий воздух. Алим заранее предупредил, чтобы мы далеко не отлучались, поскольку очень скоро он пригласит всех на скромный обед по поводу своего назначения.
   То, что Алим называл "скромным обедом", на поверку оказалось ломящимися от восточных кушаний столами в офицерской столовой. Даже "Столичная" - большая редкость в этих краях, и та была в изобилии. И когда только успел Алим так шустро "выставиться". Наверняка загодя знал шельма о своем назначении, и все эти перешептывания Мир Акая с Сардаром, и их походы по провинциальному начальству, всего лишь часть тщательно спланированного спектакля, который был разыгран в лучших традициях гостеприимного Востока.
   Много в тот день было сказано хороших, напутственных слов Алиму. Все выступавшие, словно сговорившись, желали ему мира и благополучия. От советников с поздравительной речью выступил Михалыч. Он пожелал Алиму практически то же самое, но от себя добавил пожелание, чтобы новый командующий никогда не забывал о нуждах простых солдат правопорядка, которым зачастую приходится очень трудно разобраться в самих себе, и уж тем более, в этой, не совсем простой жизни, которая проходит на фоне гражданской войны. Начальник политотдела - Гульдуст слушал Михалыча с открытым ртом, видимо запоминая хорошие слова мушавера, до которых он сам раньше не мог додуматься.
   Все последующие дни были характерны ничем не примечательной рутинной работой. Михалыч мотался по подразделениям и постам первого пояса обороны города вместе с Мир Акаем, передававшим свое беспокойное хозяйство Алиму. Я отсиживался в максузе, изучая и фильтруя поступившую за последнее время оперативную информацию. Одно агентурное сообщение повергло меня в уныние. Агент, работавший в исламском комитете уезда Даман, сообщал, что руководитель ИК Хаджи Латиф дал указание провести расследование по факту покушения на жизнь полевого командира Гафур Джана. Меня словно кипятком ошпарило. Почему покушения? Ведь Абдулла сообщил, что с Гафур Джаном и его ближайшим окружением покончено раз и навсегда. При прочтении агентурного сообщения до конца, я понял, в чем проблема. В тот день, когда должна была произойти ликвидация Гафур Джана, он не поехал со своей свитой, а по настоятельной просьбе Хаджи Латифа остался еще с несколькими полевыми командирами у него в гостях. Был какой-то мусульманский праздник, и Хаджи Латиф решил его отметить в кругу своих ближайших соратников. От взрыва мины установленной людьми Абдуллы, погиб не сам Гафур Джан, а его заместитель "Палестинец", три телохранителя и еще несколько бойцов из этой банды. По всей видимости, нафары Абдуллы участвующие в этой акции, не знали Гафур Джана в лицо, и поэтому, добивая раненых "духов" они приняли за него "Палестинца".
   Да, уж, интересный поворот событий. Самое главное как теперь об этом докладывать Варенникову, ведь я сам его убедил в том, что с Гафур Джаном покончено раз и навсегда. Вот базару-то будет, когда он узнает всю правду. И даже если я или Михалыч не доложим ему об этом, то обязательно найдутся "доброхоты" из ХАДа или из числа их советников, которые обязательно сообщат ему эту новость. Одно только обстоятельство меня утешало, что Михалыч теперь будет один ездить на заседания Военного Совета, а также на все те совещания, проводимые Варенниковым в Бригаде. Если и возникнет вдруг разговор по поводу неудачного покушения на Гафур Джана, отдуваться за мой промах придется Михалычу, а между собой мы уж как-нибудь разберемся. Тем не менее, было неприятно осознавать, что своим преждевременным докладом Варенникову о результатах проведенной спецакции в отношении Гафур Джана, я фактически дезинформировал генерала. Теперь лучше не попадаться ему на глаза - съест с потрохами.
   Из всей этой истории только два момента радовали меня. То, что Варенников еще не скоро объявится в Кандагаре, а за это время, возможно, все утрясется и забудется само собой. И хоть не сам Гафур Джан погиб, но, тем не менее, было приятно осознавать, что кончил свою жизнь эта конченная мразь - "шкуродер" "Палестинец", причастный в гибели многих нормальных людей.
   Можно было бы окончательно поставить точку на всей этой истории с Гафур Джаном, но тут, как будто специально, Алим "обрадовал" Амануллу очередной новостью. Возвратившись с заседания Совета обороны, он собрал руководителей подразделений и провел с ними первую джиласу, выступая в качестве руководителя царандоя. Заслушивая руководителей о результатах работы подразделений, он давал им конкретные указания на ближайшее будущее в свете требований прозвучавших на Совете обороны. Когда очередь дошла до Амануллы, Алим прилюдно заявил, что на прошедшем заседании Совета обороны в своем докладе он отметил положительные результаты в работе максуза. В качестве положительного примера Алим доложил членам Совета о результатах той самой спецоперации против Гафур Джана, проведенной максузом под "чутким" руководством советника.
   Когда Аманулла сообщил мне об этом, я схватился за голову. Он что совсем, что ли идиот, этот Алим! Да кто же о таких вещах говорит прилюдно. Мало ли какая публика собирается на заседаниях Совета обороны. Наверняка там могут оказаться и люди, негласно работающие на моджахедов. Мало того, что своим длинным языком он подставил Амануллу и меня в том числе, но и наверняка теперь дал пищу для размышлений "духам". После такой "услуги" те начнут теперь усиленно вычислять людей причастных к этой акции.
   Я не стал оставлять в долгий ящик свои эмоции, и тут же напросился на аудиенцию к Алиму, предварительно предупредив Амануллу о том, чтобы он не спешил докладывать последнюю информацию своему начальству. А еще лучше, чтобы он её вообще запрятал от греха подальше. Рано или поздно это станет известно из других источников, но лучше не торопить эти события, и преждевременно не подставить Абдуллу.
   Новый командующий в кабинете был не один. Когда я туда ввалился, Алим, Мир Акай и Михалыч чаевничали сидя за небольшим столиком в углу кабинета. По всей видимости, всё, о чем я намеревался сказать Алиму, было отражено на моем лице, и наверно именно поэтому первое, что я услышал от Михалыча, было:
   - Что стряслось?
   Не стесняясь особо в эпитетах, я выложил все, что думал в тот момент по поводу не совсем верного поступка Алима, который по незнанию специфики оперативной работы, фактически расшифровал на публике проведенную спецотделом секретную операцию, да еще при этом засветил причастность к ней советника. Между делом намекнул, что Алим вообще поторопился со своим докладом на Совете обороны, и "дезой" об убитом полевом командире поставил себя в весьма неудобное положение. Рассказывая присутствующим о том, что Гафур Джан в настоящее время живехонек, и наверняка уже строит планы, как досадить царандою, я обратил внимание на то, как у Алима заходили желваки на скулах. Проняло, стало быть.
   Уже вечером, у себя на вилле, я раскрыл Михалычу все карты, и попросил его, чтобы он немного подучил своего нового подсоветного тому, как себя вести на всех этих хуралах, а также тому, чего на них можно говорить, а чего нельзя. Алим хороший человек, и он вряд ли имел какой-то злой умысел, когда выступал на Совете обороны. Но его чрезмерная беспечность и излишняя откровенность, рано или поздно сыграют с ним очень злую шутку. И уж тем более, ему нужно быть настороже при общении с Варенниковым. Тот вообще никому не прощает ошибок.
   В обыденной суете, мы даже не заметили, как проскочила неделя, отделявшая первомайские праздники от Дня Победы. Правда, на этот раз "духи" оставили советнический городок в покое, и партийный советник наконец-то смог выступить со своим докладом перед его жителями.
   А в обед к нам вдруг нежданно-негаданно приехал Мир Акай, сообщивший нам последнюю новость о том, что все дела он окончательно передал Алиму, и завтра утром улетает в Кабул.
   Отлично понимая, что встреча с ним по сути своей была последней для каждого из нас, мы решили устроить для Мир Акая небольшой праздник. Специально для него мы истопили свою баню, и Юра Анцупов от души отодрал его тело эвкалиптовым веником. А потом было дружное застолье, продолжавшееся до самой темноты. Как он потом добрался на своей служебной "Волге" до своего жилища в Кандагаре, не попав при этом ни в одну "духовскую" засаду, для нас так и осталось загадкой. Но то, что на следующий день он обязательно улетит в Кабул, в этом у нас не было никаких сомнений.
  
   Глава 35. Последняя встреча с Абдуллой.
  
   Вот уж действительно, на войне ничего нельзя загадывать наперед. Еще буквально вчера, сидя в обнимку с Мир Акаем на веранде нашей виллы, мы планировали как встретимся все вместе через пару месяцев в Кабуле, и обмоем наше окончательное возвращение на родину.
   В том, что советники царандоя покинут Кандагар одними из первых, мы нисколько и не сомневались. Шифровки, следовавшие из Кабула одна за другой, весьма красноречиво свидетельствовали о грядущем сворачивании всей нашей советнической работы в провинции. Вот и предписание о передаче казенного имущества поступило. И откуда они его столько набрали? Одних только кондиционеров за нами числилось не меньше дюжины, хотя, на самом деле, их было не больше пяти. Остальные, если они и существовали когда-то в природе, давным-давно уплыли в неизвестном направлении. Куда именно - можно было только догадываться, поскольку каждый, мало-мальски значимый советник, перед возвращением на родину обязательно дарил подсоветному бакшиш. И хорошо, если этим подарком была его личная вещь. Но, как правило, никто своими вещами особо не разбрасывался, а все пытался сбагрить что-нибудь из казенного имущества. А аппетит у афганских "коллег" был отменный, и чем выше должность занимал подсоветный, тем круче у него были запросы. На уровне командующего или одного из его заместителей наиболее ценным подарком считался кондиционер, холодильник или цветной телевизор. Вот и дарили им советники эти дорогостоящие вещи. Дарили и спокойно уезжали в Союз, оставляя после себя акты приема-передачи несуществующего имущества. А уехал человек, и спрашивать уже не с кого.
   Лично я, никакого имущества ни от кого не принимал, да и Михалычу, когда тот заступил на должность старшего советника, тоже ничего не передавал. Если с него и начнут спрашивать по всей строгости, то у него будет хоть какая-то отговорка. А я смогу подтвердить сей факт из нашей мушаверской жизни. В крайнем случае, оперативно спишем все на очередной обстрел городка, недостатка которых мы никогда не испытывали.
   Как бы там ни было, но над расшифровкой той депеши из Кабула, шифровальщик сидел почти пол дня. Итогом его кропотливого труда стал пятистраничный список с подробным перечнем всего того, что еще со времен "кобальтёров" как бы должно было храниться в загашниках наших вилл и в укромных местах многочисленных подсобок.
   Поскольку я, Олег Андреев и советник опербата - Михаил Погодин, уже хаживали в первоочередных "дембелях", Михалыч создал из троицы "дедов" комиссию, наделив нас неограниченными ревизорскими полномочиями.
   Не знаю, как долго пришлось бы нам заниматься нудным делом, пересчитывая всё - от постельных принадлежностей до электрогенераторов и автомашин, и во что в конечном итоге это вылилось бы, но судьбе-индейке было угодно, чтобы все мои похождения в качестве внештатного ревизора закончились, так и не начавшись.
   Одиннадцатое мая ничем не отличалось от прочих обыденных дней, которые, начавшись рано утром и завершившись поздно вечером, уходили без единой зарубки в памяти.
   Как обычно, с утра я съездил в максуз, отобрал с десяток наиболее интересных агентурных сообщений о "духах" с их коварными замыслами, немного почаевничал с Амануллой. Заглянул в авторемонтную мастерскую, где Джилани уже несколько дней колдовал над вышедшим из строя двигателем автомобиля. По тому, в каком раскуроченном виде находился движок, понял, что мне еще долго не светит прокатиться на этой старенькой "Тойоте" с ветерком по вновь заасфальтированной дороге. Побродил какое-то время по двору царандоя, разыскивая хоть какой-нибудь подходящий транспорт, на котором можно было добраться до "компайна".
   Наверняка что-то подвернулось в тот день, и я возвратился в наш городок, где и узнал новость, которую принес шифровальщик.
   Когда он объявился на нашей вилле, мы обедали. Лицо у него было настолько растерянным, что все присутствующие сразу насторожились. В руке шифровальщик держал бланк входящей шифровки, с колонками пятизначных цифр, поверх которых карандашом были сделаны записи с дешифрованным текстом.
   "Ну, блин, дает - молодой! - пролетело у меня в голове. - Уж на что Витя-Камчатский был разгильдяй, но и он никогда не выносил черновики дешифрованных телеграмм за пределы своей радиорубки". Я собрался, уж было, напомнить ему о существующем порядке обращения с секретными документами, но, в самое последнее мгновение, что-то меня удержало от нравоучений.
   Нет, вовсе даже не то, с каким растерянным видом он вошел на нашу виллу с этой чертовой бумажкой в руке, привлекло мое внимание. Насторожило то, как он, отдавая шифровку Михалычу, одновременно глянул на меня.
   Пробежав взглядом по первым строкам шифровки, Михалыч тоже повел себя не совсем адекватно. Он исподлобья посмотрел в мою сторону и, оценивающе окинув с ног до головы, вновь углубился в чтение текста. И вот тут, у меня нервы сдали. Внутри что-то ёкнуло, и неприятный озноб пробежал по всему телу. Интуитивно я понял, что в том документе речь идет о моей персоне. И уже в следующее мгновение, вслед за этой догадкой, одновременно с хлынувшим в кровь адреналином, в голове мелькнула шальная мысль, что я в чем-то крупно прокололся. Возможно, оправдываясь перед Гулябзоем, Мир Акай все свои промахи по работе допущенные за последнее время, свалил на своего непосредственного советника, то бишь на меня. Вполне возможно, что он наговорил обо мне в Кабуле чего-то такого, что теперь мне "век свободы не видать". И загремлю я "под фанфары", с позорным волчьим билетом.
   Пока мой мозг лихорадочно искал причину немилости, в которую я мог запросто попасть к своему кабульскому начальству, Михалыч, не говоря ни слова, передал шифровку мне в руки.
   Я перечитал текст несколько раз, прежде чем наконец-то осознал суть изложенного.
   Мне предписывалось срочно прибыть в Кабул с вещами, поскольку первым же "бортом" я должен был улететь в Союз. Именно эта фраза первоначально выбила меня из равновесия, и в первое мгновение я даже не поверил, что это касается именно меня. Что за напасть такая свалилась на мою голову незадолго до дембеля?
   Ответ на все мои вопросы был скрыт в последних двух строчках документа.
   Тот, кто его составлял, беспристрастно сообщал о том, что мой отец тяжело болен, в связи с чем, руководством Представительства принято решение о моем досрочном откомандировании домой.
   И всё.
   После всего передуманного я не знал даже, как и реагировать на эти последние фразы. С одной стороны, мой отец болен и мне выпала реальная возможность уехать домой. С другой стороны, до конца командировки оставалось чуть больше двух месяцев, и это должны были быть самые ответственные дни, когда от результатов моей деятельности могло зависеть многое, поскольку предстоящий вывод советских войск из провинции ко многому обязывал.
   Но, все это теперь должно было идти само собой, и места в этом процессе мне уже не отводилось. Вот так вот, неожиданно могут решаться все текущие проблемы, которые еще вчера ты считал для себя весьма существенными.
   Но одно дело получить предписание о срочном убытии в Кабул, и совсем другое, суметь так же быстро вылететь туда. Для того чтобы это сделать, нужно было пройти кучу всевозможных согласований с командованием Бригады, если предстоящий вылет планировалось осуществить "бортом" военно-транспортной авиации советских ВВС. Но, как назло в ближайшие трое суток прибытие советских "бортов" из Кабула не предвиделось. Об этом Михалыч узнал буквально через полчаса, после того как связался через "релейку" с ЦБУ 70-й Бригады. Оставался только один вариант - афганский. Через день на Майдан прилетал борт с новобранцами для Второго армейского корпуса, который без задержки в аэропорту должен был в этот же день вернуться обратно в Кабул. Вот на нем-то я и должен был улететь.
   Весь следующий день у меня и Михалыча прошел в согласованиях этого перелета, и только к вечеру стало точно известно, что этот полет состоится. Вечером шифровальщик отправил в представительство депешу о времени моего прилета в Кабул, после чего жильцы тринадцатой устроили небольшую вечеринку по поводу отъезда одного из "квартирантов". Весь оставшийся после майских праздников самогон был выставлен на стол. И потянулся на огонек народ...
   О том, что вечер у меня очень бурным, утром свидетельствовала головная боль. Слегка опохмелившись, я стал упаковывать вещи, которые к тому времени еще не успел собрать по всей комнате. Все, что мне не могло пригодиться в Союзе, раздавал остающимся в Кандагаре друзьям. А тут и подсоветные в городок приехали. Пришлось выпить по пять капель и с ними. Аманулле подарил свою универсальную фотовспышку, а Хакиму красочную книгу с видами Ленинграда и его пригородов. В ответ Аманулла подарил отрез ткани и бардовое платье для моей жены. По всему было видно, что он тоже не был готов к моему скоротечному отъезду из Кандагара.
   Посидели, помолчали. Я вдруг ни с того ни с сего вспомнил слова Володи Головкова, которые он сказал мне перед своим возвращением домой. Буквально слово в слово я их повторил Аманулле и Хакиму:
   - Мужики, не будьте никогда кровожадными по отношению к своему народу. Борясь с противником, всегда помните главную заповедь человечности - убить невиновного всегда легче, чем вновь вернуть его к жизни. Никогда не используйте данную вам власть в корыстных целях. Работайте во благо людей, а не во вред им. А вообще-то, что это я вас учу, ведь в Коране об этом уже давно все прописано. Просто не забывайте никогда мудрые слова из этой священной книги.
   Потом мы еще несколько минут тискали друг друга, пытаясь таким образом доказать друг другу свою преданность. Пропустив "на посошок", да "по единой", несколькими машинами, поехали на Майдан. В тот момент я уже не думал ни о "духах", которые напоследок могли устроить засаду на дороге, ни о перелете, который для меня тоже мог оказаться последним в жизни. Все мои мысли были уже о доме, о семье и о том, как там мой отец.
   Поскольку "борт" из Кабула опоздал почти на четыре часа, все это время нам пришлось торчать возле аэровокзала "Ариана", изнывая от нестерпимой жары. Я уж начал было подумывать насчет того, что борт в этот день вообще не прилетит, как вдруг заметил оживление на ВПП. "Вертушки" спокойно стоявшие до этого поодаль от вышки ЦУПа, вдруг засвистели своими турбинами, и лопасти винтокрылых машин задвигались, завращались, с каждой секундой набирая все большие обороты. Минут через пять они уже взлетали в сторону трассы Кандагар-Спинбульдак, туда, откуда по всем нашим расчетам должен был появиться "борт".
   АН-12 афганских ВВС приземлялся совсем не так, как это обычно делали наши "транспортники". Он не выписывал круги над аэродромом, постепенно снижаясь к земле, а на большой скорости, с высоты километров семи, вошел в крутое пике, и уже в непосредственной близости от ВПП перешел на бреющий полет. Вот черти, и ведь не боятся ни "стингеров" ни "блоупайпов". Потому наверно и не боятся их эти афганские авиа-хулиганы, что отлично видят как летящие на форсаже советские "вертушки", пристроившись по обе стороны от "борта", усиленно отстреливают тепловые мины.
   Приземлившийся самолет не стал глушить двигатели. Под рев турбин и шум вращающихся винтов, из чрева самолета выбегали облаченные в новехонькую форму новобранцы. Для них военная служба только-только начиналась, но жизнь уже поделила всю эту серую людскую массу на тех, кого смерть подстерегала в самые первые дни пребывания в Кандагаре, и на тех, кому суждено было выжить в этой безумной бойне. В отличие от меня, навсегда покидающего эти края, у них все еще было впереди. Перед моими глазами вдруг отчетливо предстал майор, заживо сгоревший в машине, и его инзибод с оторванными ногами. Какое-то неприятное ощущение тут же вкралось в мою душу. Я почему-то подумал о том, что может случиться с этим самолетом, если в одну из его турбин влетит "Стингер". Однозначно, мало не покажется, и если самолет начнется разваливаться в воздухе, спасения мне уже не будет. Даже при падении с низкой высоты человеческая плоть не выдержит удара о землю, и превратится в мешок с дерьмом. Я попытался отбросить эту назойливую мысль, а она с параноидной настойчивостью все свербела и свербела где-то в глубине моей черепной коробки.
   Пока я лихорадочно копался в своих бестолковых мыслях, глупо улыбаясь провожающим меня ребятам, афганский летчик, по всей видимости - командир корабля, стал торопить всех отлетающих с посадкой, красноречиво показывая на часы и говоря, что Кабульский аэропорт их ждать не будет. Закроют взлетно-посадочную полосу, и, тогда лети куда хочешь.
   Пассажиров на борту было не много, человек пятнадцать - двадцать. В основном это были афганские солдаты, отслужившие положенный срок и возвращающиеся к себе домой, да еще несколько офицеров, летевшие в Кабул по служебным делам. Я напоследок обнялся с мужиками, посмотрел всем в глаза, и резко развернувшись, пошел вглубь фюзеляжа самолета, волоча за собой дембельскую сумку и чемодан с уложенными в них личными вещами и бакшишами.
   Взревев всеми четырьмя турбинами, самолет двинулся в сторону взлетно-посадочной полосы, и через несколько минут колеса его шасси оторвались от "бетонки".
   Я смотрел в иллюминатор, пытаясь с высоты разглядеть местность, которую хорошо знал по картам и фото-планшетам, но ничего кроме бесконечных хребтов так и не увидел. Наблюдая за проплывающими внизу скалами и отрогами, поймал себя на мысли, что непроизвольно отыскиваю самые высокие места, где "духи" могли оборудовать позиции для пуска зенитных ракет. Чтобы отвлечься от этих мыслей отвернулся от иллюминатора и попытался немного вздремнуть. Но из этого у меня тоже ничего не вышло. Так и летел, думая, о чем-то отвлеченном, но вся эта бессмыслица, не успев зафиксироваться в сознании, тут же вылетала из головы и мгновенно забывалась.
   Приземлившийся самолет подрулил не к восточной стоянке, как это обычно делали все военно-транспортные самолеты, а к западной. Эта стоянка отличалась тем, что на ней не было советского блокпоста, а стало быть, меня там никто из "представительских" не ждал. Повертев головой по сторонам и не увидев ни одной славянской физиономии, понял, что нужно искать способ как-то добраться до Представительства. Дежурившие на посту сарбозы как назло попались настолько тупыми, что я не смог от них добиться ничего путного. В итоге они порекомендовали мне пройтись до шурави на восточную стоянку. Тащиться почти два километра с тяжелым багажом в руках, у меня не было ни малейшего желания и поэтому пришлось выходить в город и нанимать такси. Шустрый афганец-таксист быстро смякитил в какое положение я попал, и сразу же назначил таксу за проезд в размере пятисот афгани. Торговаться с ним было бессмысленно, поскольку других машин поблизости не было, а ехать как-то надо было.
   Минут через двадцать, на виду у удивленного ответственного дежурного по Представительству, я выгружал из багажника желто-клетчатого рыдвана все свои вещи. Подполковник никак не мог поверить в то, что я вот так вот, запросто, сел в случайную бурубухайку, и проехал на ней пол Кабула, совершенно не заботясь о своей безопасности. Он попытался даже обвинить меня в неуместной самонадеянности, попутно пригрозив доложить о моем поведении по инстанции. Но когда я из внутреннего кармана своего костюма вытащил эргэдешку и со словами: "Привет из Кандагара", сунул гранату ему в руку, тут же притих.
   Сдав дежурному весь свой "арсенал", я почувствовал себя намного спокойней. Теперь меня совершенно не беспокоило, как я проведу свои последние дни в Кабуле. Самое главное для меня теперь было то, каким образом я смогу попасть в дуканы "Шахринау", чтобы прикупить там недостающие бакшиши, которыми в спешке не успел отовариться у себя в Кандагаре. Невольно поймал себя на мысли, что о Кандагаре думаю как о чем-то родном и близком. Интересно, как быстро я смогу от всего этого отвыкнуть?
   Вечером того же дня позвонил по телефону, номер которого мне незадолго до своего отъезда из Кандагара дал Мир Акай. Трубку поднял он сам.
   - Ассалям малейкум, рафик камандони! Хубасти, четурасти, два мешка дурости - приветствовал я. А чтобы он не утруждал себя вопросами по поводу того, кто его побеспокоил, сразу же представился.
   По тому как отреагировал Мир Акай, я понял, что он подумал что его разыгрывают, а после того как объяснил ему, что это действительно я, и звоню ему не из Кандагара, а из Кабула, он разразился тирадой восторженных реплик, после чего сообщил, что на следующий день с утра заедет за мной и мы поедем к нему в гости.
   На следующий день все так и произошло.
   Мир Акай жил в крупнопанельном пятиэтажном доме, каких не мало было в современном жилом микрорайоне. Дома нас встретила жена командующего - Пуштун. Странное для женщины имя. Супруга была лет на пять моложе своего мужа. Красивые, тонкие черты лица не испорченного дешевой восточной косметикой, большие, карие глаза и пышные, каштановые волосы. Одним словом - красавица.
   Пока я гостил у командующего, обратил внимание на то, как Пуштун общается со своим мужем, и понял, что она держит "в узде" своего разлюбезного, не давая ему особо расслабиться. Странно было видеть волевого человека, каковым я знал Мир Акая по Кандагару, на поверку оказавшегося обычным бабским "подкаблучником". Хотя, кто знает, как у афганцев строятся семейные отношения между супругами, ведь за время своего пребывания в этой стране, я видел только видимую часть этих взаимоотношений, причем, не самую лучшую для особ женского пола.
   А чуть позже, после того как мы отметили эту неожиданную встречу, Мир Акай раздухорился, и решил свозить меня в гости к своему отцу, жившему отдельно от него в двухэтажном, современном особняке неподалеку от центра города.
   Высокий каменный забор, огораживающий большой земельный участок, скрывал от посторонних глаз все, что находилось внутри двора. Когда мы приехали туда на вызванной Мир Акаем царандоевской "Волге" и прошли за большие, металлические ворота, я был сражен красотой зеленых насаждений, произраставших во дворе. Деревья и кусты были рассажены в самых лучших традициях современного ландшафтного дизайна. Особое место в этом великолепии занимал небольшой пруд, по берегам которого с важным видом расхаживали несколько павлинов. Внутренности дома соответствовали его внешнему содержанию. По всему было видно, что в таком доме живет весьма зажиточный афганец, что я незамедлительно озвучил Мир Акаю. Тот только улыбнулся в свои пышные усы, но ничего мне не ответил.
   Потом мы сидели в огромной комнате, и пили дорогой коньяк. Отец Мир Акая к спиртному даже не притронулся, ограничившись пиалой с зеленым чаем. Молодой, красивый афганец, периодически появляющийся из боковой двери, бдительно следил за тем, чтобы наши рюмки не пустовали.
   Треть комнаты была отгорожена прозрачной тюлевой тканью, за которой я рассмотрел силуэты двух женщин с детьми. Женщины тихо переговаривались между собой, а дети играли друг с другом, и никому из них до нас не было никакого дела. Создавалось такое впечатление, что полупрозрачная занавеска разделяла не просто мужчин от женщин, а два совершенно разных мира, которые никак не желали быть единым целым. Наверняка присутствие этой занавески обуславливалось появлением в доме посторонних людей, и, несмотря на моё дружелюбное отношение к жильцам этого дома, для них я все равно был чужаком.
   Прощаясь в тот день с Мир Акаем, я и не предполагал, что встречусь с ним вновь через полутора суток.
   В номере гостиницы меня ждала новость в виде лежащей на кровати записки. Я взял её в руки и стал читать. Туман поплыл перед глазами, и я бессильно осел на кровать.
   - Кто принёс записку? - обратился я к находившимся в номере двум постояльцам.
   - После обеда забежал шифровальщик, спрашивал, где ты, - ответил один из них. - Я сказал, что ты на выезде в городе. Он сначала хотел, чтобы мы тебе передали все на словах, но потом передумал, и написал эту записку.
   Я еще раз перечитал текст записки, в которой было написано буквально следующее:
   "Держись, бача. Сегодня утром умер твой отец".
   Вот так вот, обыденно, небольшой клочок бумаги, и несколько написанных на нем слов, подвели черту в жизни моего семидесяти семилетнего батяни.
   Я молча лежал на кровати, заново вспоминая самые яркие моменты собственной жизни, когда в неё вмешивался отец. Точнее сказать - его крепкая рука, которая порола меня как "сидорову козу", когда я делал что-то не так. Что уж греха таить, по молодости я не был тихим паинькой. Соседи не успевали жаловаться моим родителям за те фортели, что мы порой выкидывали вместе с пацанами с нашей улицы. Позже, те же самые соседи были крайне удивлены, когда впервые увидели меня в милицейской форме. Не верили, что меня приняли туда на работу. А одна бабка так прямо и сказала: "Вот таких вот бандитов и берут в милицию. А они потом над народом измываются". Не права она была, ни над кем я не измывался, ни до милицейской службы, ни во время неё. А то, что прописали меня в местные хулиганы, так это, скорее всего оттого, что непримирим я был ко всяким прохвостам и шакалятам, зарабатывавших свой дешевый авторитет за счет тех, кто был слабее их. До крови дрался с этими самодовольными рожами, за что чуть было не был исключен из школы. Рогатки, "поджиги", взрывпакеты, "походы" по чужим дачам за недозрелыми фруктами, купание в реке до посинения, игры в футбол и волейбол от рассвета до заката, ночные игры в "казаков-разбойников" - это и была моя жизнь. Отец работал кочегаром на допотопном, колёсном пароходе, и с ранней весны до поздней осени я его практически не видел дома. Их ржавое "корыто" бесперебойно доставляло продукты питания и прочую "мануфактуру" и "Тройной одеколон" на земснаряды, денно и нощно углублявших фарватер Волги в её низовьях. Это уже потом, когда наступала зима, он уходил в длительный отпуск, и брал меня в "ежовые" рукавицы. Лето же для меня было вольницей.
   Так вот, значит, как распорядилась судьба с моим отцом. Я прикинул в уме, когда смогу оказаться в своем родном городе, если самолет на Москву из Кабула вылетит через пять суток. Из столицы до Астрахани тоже дорога не ближняя, пару дней уйдет на то, чтобы доехать до дома на поезде. По всему выходило, что я успевал только к девятидневным поминкам. Однозначно, похороны отца будут проходить без моего участия, и не в моих силах что-либо изменить.
   С мыслями о смысле жизни, человеческом бытие и неизбежности смерти, незаметно для себя уснул, когда на улице уже опустились сумерки. Ночью снился улыбающийся отец, стоящий у борта своей "Красной зари". В руках промасленная ветошь и масленка с длинным "носиком". Именно таким я его частенько видел, когда бегал провожать судно в очередной рейс. Теперь-то уж точно я его уже никогда не увижу. По крайней мере, до встречи "ТАМ".
   Следующий день для меня был немного напряженным. Пришлось побегать по кабинетам Представительства, собирая всевозможные справки, характеристики и прочие документы, которые позже могли мне пригодиться в жизни. Побывал в медсанчасти, обошёл всех врачей, которые после непродолжительных осмотров частей моего тела, делали запись "Годен" в мою персональную медицинскую книжку. У стоматолога получил справку о том, что имею законное право на бесплатное протезирование своих зубов. Вечером, чтобы хоть как-то отвлечься от неприятных мыслей о смерти отца, играл с мужиками в волейбол. Спать лег рано и совсем не слышал, как в полночь "духи" обстреливали город реактивными снарядами.
   А с утра в гостинице, да и самом Представительстве был полнейший "штиль". В тот день была "джума", и советников на рабочих местах практически не было. Примерно в десять часов в коридоре гостиницы резко зазвонил телефон, и я услышал, как подошедший к нему дневальный произнес мою фамилию. Я выскочил из комнаты, и выхватил из его рук телефонную трубку. Звонившим оказался Мир Акай. Он дал мне пару минут на сборы, поскольку уже ждал меня у ворот Представительства. Быстро собравшись и небрежно махнув рукой дежурному офицеру стоявшему у ворот КПП, я выскочил на улицу и сел в машину Мир Акая. Меня крайне заинтриговал загадочный тон в его голосе, когда он сообщил, что меня сегодня ожидает большой сюрприз. Что за сюрприз такой меня ждал, я тогда и догадаться даже не мог, но уже пребывал в предвкушении чего-то весьма приятного.
   Отъехав из Представительства, мы свернули направо и, выехав на главную улицу, двинулись в сторону южной окраины Кабула. Проехали через какой-то небольшой перевал, с которого была хорошо видна панорама окраин Кабула. Мир Акай пояснил мне, что эта дорога ведет на Баграм, и далее, в провинцию Джелалабад.
   Едва съехав с перевала, мы свернули с дороги влево, и заехали вглубь каких-то старых кварталов. Хотя, как сказать, не настолько уж и старыми они оказались, когда мы вошли в один из дворов. За высоким, глинобитным дувалом я обнаружил два кирпичных дома, один из которых был двухэтажным. Еще несколько добротных хозяйственных построек были разбросаны по всему двору. Прямо за входной дверью, под тенью лёгкого навеса стояла молодая женщина, на вид лет тридцати. Светлые, распущенные волосы на голове и симпатичные ямочки на щеках, свидетельствовали о явно славянском происхождении этой молодухи. Женщина стояла неподвижно, но всем своим видом давала понять, что этот дом ей опостылел до крайности, и она готова бежать из него, куда глаза глядят. Глаза у неё были ярко голубыми, словно чистое небо над головой. В нарушении всех установившихся традиций, которые я должен был чтить, пока нахожусь на афганской земле, поздоровался с незнакомкой. Мой доброжелательный кивок головой не ускользнул от взора вышедшей из двери дома второй женщины. Она была намного старше первой, и в отличие от неё ее голову украшали смолистые волосы, а нос с небольшой горбинкой красноречиво говорил о её принадлежности к коренному населению этой восточной страны. Женщина недовольно зыркнув своими очами в мою сторону, что-то резко буркнула светловолосой молодухе. Та словно очнувшись ото сна, низко склонила голову и тут же юркнула за дверь, из которой только что появилась её "надзирательница".
   Из двери большого дома вышел пожилой, худощавый афганец с тюбетейкой на голове. Раскинув руки в разные стороны и рассыпаясь в любезностях, он приблизился к Мир Акаю и стал с ним традиционно обниматься, приговаривая неизменные "хубасти - четурасти". Аналогичные знаки уважения он проявил и в отношении меня. По завершению ритуала дружелюбия, хозяин пригласил обоих внутрь дома.
   Я так и не узнал, что располагалось на первом этаже двухэтажного дома, поскольку хозяин повел нас по узкой, каменной лестнице сразу на второй этаж. Странное дело, когда я вошел в комнату, то мне показалось, что строители, возводившие этот дом, что-то напутали в его архитектуре. Потолок в комнате был настолько низким, что мне, чтобы не задеть его головой пришлось пригнуть голову. Мар Акаю, при его высоком росте, вообще пришлось согнуться в три погибели. Позже, уже находясь в комнате, я понял, в чем заключается весь фокус с этим низким потолком. На полу, по всей площади комнаты, был устлан красочный шерстяной ковер. Точно такие же ковры были развешаны и по стенам. По периметру лежащего на полу ковра, там, где его края упирались в стены, были разложены большие подушки с плюшевыми наволочками. Никакой мебели в комнате не было. Только в самом дальнем углу, на небольшом кривоногом столике, стоял современный японский телевизор с видеомагнитофоном. Когда мы вошли в комнату, по телевизору шел концерт с участием афганских артистов облаченных в национальные одежды. Заунывная музыка, заунывное пение, лишний раз напомнили мне, в какой стране я нахожусь.
   Хозяин рассадил нас на ковер так, что согнутые в позе "лотоса" ноги оказались на ковре, а под спиной и руками оказались подушки. Получилось нечто вроде кресла. Сидя на полу, низкий потолок воспринимался теперь не совсем таким уж и низким, и даже можно сказать высоким.
   "Вот, хитрые азиаты, во всем ищут для себя выгоду" - мелькнуло у меня в голове.
   Пока я разглядывал орнамент ковров, какой-то молодой парень расстилал посреди ковра яркую клеёнку. Достархан, стало быть. Значит, вчерашние торжества продолжаются, и это есть тот самый сюрприз, о котором мне говорил командующий. Думая так, я в тот момент не мог и предположить, что настоящий-то сюрприз ждет меня чуть позже.
   Минут через пять - десять в комнату прошли еще трое афганцев, с двумя их которых хозяин начал лобызаться точно так же, как до этого проделал со мной и Мир Акаем. Позже выяснилось, что двое были такими же гостями, каковыми являлись и мы, а третий - его родной сын. Мне и Мир Акаю пришлось заново встать и тоже поприветствовать вошедших. Только после того, как все присутствующие перецеловались и переобнимались, хозяин предложил занять им свои места у достархана. Тут же, как по мановению волшебной палочки, посреди этого импровизированного праздничного стола появилось огромное фарфоровое блюдо с жирным, ароматно пахнущим пловом. От одного только этого запаха у меня во рту началось обильное слюноотделение. Рефлекс, однако. Все тот же молодой парень, что принес блюдо с пловом, быстро расставил перед нами пиалы с шурпой и небольшие пиалочки для спиртных напитков. На достархане, словно из воздуха материализовалась литровая бутылка "Столичной", а следом за ней маленькие, стеклянные бутылочки с "Кока-Колой" и "Спрайтом". Кроме плова появились еще какие-то кушанья, резко пахнущие специями и приправами, а также фрукты, овощи и традиционные восточные сладости. Яств было так много, что я боялся даже шевельнуть ногами, дабы нечаянно не задеть ими расставленные блюда и тарелки, доверху наполненные афганскими "деликатесами".
   И праздничный обед начался.
   Первый тост поднял сам хозяин. Он говорил очень долго, а все присутствующие афганцы только кивали головами да цокали языками в знак согласия с тостующим. Я силился понять, о чем всё-таки идет речь, но поскольку хозяин дома говорил на пушту, уловил только отдельные фразы, из которых следовало, что он очень рад гостям, которые сегодня посетили его скромное жилище. Странное дело, у нас на родине за гостей пьют тогда, когда все пьяны, и пора уж расходиться, у афганцев даже в этом вопросе все через задницу. Азия, одним словом.
   Потом был тост за их родину - Афганистан, и слово взял Мир Акай. Он говорил мало, но ёмко. Суть сказанного им свелась к тому, что эта братоубийственная война должна рано или поздно закончится. В контексте с его пожеланиями прозвучал мой третий тост, который вынудил всех присутствующих оторваться от подушек и встать на ноги. Так и стояли молча, склонив головы, упираясь затылками в низкий потолок. Помянули всех без исключения, независимо от вероисповедания, партийной ориентации и национальной принадлежности.
   Перед моими глазами вдруг предстала картина того, что именно в этот момент в далекой Астрахани хоронят моего отца. Царствие небесное ему, и земля пухом!
   Когда хозяин вновь взял слово для оглашения очередного тоста, я понял, по какому именно поводу сегодня в этом доме собрались гости. Оказалось, что его сыну в этот день исполнилось ровно тридцать лет.
   Неужели это и есть тот самый сюрприз!? А я даже не побеспокоился о бакшише для "новорожденного".
   - Э-э, товарищ командони, что же вы мне ничего не сказали, и не объяснили, в чем заключается ваш сюрприз, - с укоризной в голосе произнес я, склонившись к уху Мир Акая. - Знать бы такое дело, заехали бы в дукан, и я купил чего-нибудь юбиляру.
   В свою очередь, командующий взглянул на меня удивленно, и негромко рассмеявшись, парировал:
   - Какой такой сюрприз? Разве это сюрприз? Не, это не сюрприз - сюрприз еще впереди. Он будет здесь примерно через час. А подарок я от себя и от тебя уже купил. Вот сейчас ты его и вручишь виновнику торжества.
   Мир Акай сунул руку внутрь своей национальной рубахи, и извлек оттуда целлофановый пакетик внутри которого поблескивая гранями хрустального стекла, лежали фирменные часы "Ориент".
   "Пожалуй, на шесть штук "афошек" потянет", - промелькнуло у меня в голове. Такие часы даже я под дембель не позволил себе прикупить. Да и какой смысл покупать такие дорогие часы, если на те же деньги можно было приобрести с полсотни нормальных кварцевых часов. Их бы и самому хватило на всю оставшуюся жизнь, и всем близким родственникам и многочисленным друзьям-товарищам, с нетерпением дожидавшихся моего возвращения домой.
   Мир Акай произнес хвалебный тост, а я вручал имениннику часы, которые он тут же нацепил себе на правую руку. Опять выпили. Юбиляр на радостях осушил всю пиалу, от чего, буквально на глазах резко захмелел. Совершенно не слушая окружающих, он стал громко рассказывать о том, как учился в институте в Харькове, как познакомился со своей второй женой - Оксаной.
   - Случайно не она стояла во дворе, когда мы сюда приехали? - уточнил я.
   Именинник посмотрел на меня недовольным взглядом помутневших глаз, и демонстративно откинувшись немного назад, ответил вопросом на вопрос:
   - А что, есть какие-то проблемы?
   - Да нет у меня никаких проблем. Но я удивился, что у этой девушки очень светлые волосы. Какой-то не естественный для афганских женщин цвет волос.
   - А что ты имеешь против моей жены и её волос, - вдруг ни с того ни с сего завелся юбиляр.
   Я уже был и не рад, что затеял разговор на эту тему. Кто бы мог подумать, что этот, с виду интеллигентный человек, окажется таким ревнивцем. Я начал оправдываться перед ним, чем только еще больше распылил его, и вынудил хозяина дома вмешаться в наш диалог. Он сказал сыну несколько резких фраз, и тот немного приутих, недовольно сопя и искоса посматривая в мою сторону. Видя, что на него никто не обращает внимания, именинник вдруг вскочил с места и пулей выскочил из комнаты. По дороге он здорово стукнулся головой о косяк низкой двери, отчего у меня самого зачесалась голова, словно это не он, а я набил шишку на собственной голове. Через несколько секунд из-под окна раздавалось надрывное гыканье блюющего человека.
   - Водка не пошла на пользу, молодой еще - вполголоса констатировал Мир Акай.
   А застолье тем временем продолжалось. Хозяин дома поставил в "видак" новую кассету с боевиком, в котором участвовал Брюс Ли, и мы вперили свои взоры в экран телевизора. Возвратившийся юбиляр тоже сел смотреть фильм, беспрестанно комментируя происходящие события. На каком-то этапе своего нудного гундения он договорился до того, что может не хуже Брюса махать руками и ногами. Как бы в подтверждение своих слов, он предложил мне потягаться с ним, и выяснить, чьи руки сильнее. Я попытался, было, отмахнуться от него как от назойливой мухи, но, не тут то было. Он стал обвинять меня, и вообще всех шурави в трусости и физической немощности, чем здорово задел мое самолюбие. Такой наглости я бы даже близкому другу не простил, не то, что этому сопливому "муртузею".
   - Давай, давай, Анатолий, покажи ему, на что способны настоящие мужики - шуравийские мушаверы, - подзадорил меня командующий.
   Отступать было некуда. Поскольку соответствующего стола для амреслинга не было, решили бороться на руках лежа прямо на полу. По началу мне казалось, что запросто "поломаю" эту "сикильдявку", и с ходу начал давить на его руку. Однако не тут-то было. Худой, худой, но однако жилистым он оказался, и мне изрядно пришлось попыхтеть, прежде чем его рука тыльной стороной коснулась ковра. Соперник от злости вскочил с ковра, и попытался накинуться на меня с кулаками, но сидящий рядом с ним отец так припечатал ему кулаком в челлюсть, что он ещё несколько минут не мог очухаться от этого удара. Проскулив что-то нечленораздельное, он удалился из комнаты, и больше уже в ней не появлялся.
   Вот придурок, вот козел! Ну, надо же быть такому. Ведь выпил-то совсем ничего, а базару на всю "ивановскую". Всем настроение испортил, ишак. И откуда такие баламуты берутся?
   Лично у меня сразу пропала охота дальнейшего пребывания в теплой компании малоизвестных мне людей. Даже как-то обидно стало за Мир Акая. Хотелось поскорее вырваться на свежий воздух, подальше от водочного перегара и этих специфичных запахов афганских блюд, которые на голодный желудок показались такими привлекательными, и стали такими муторными, после того как "деликатесы" перемешались в животе с теплой водкой и шипучей "Колой".
   И вот, в тот самый момент, когда я уже собирался встать, и, извинившись перед присутствующими выйти якобы "до ветра", в проеме двери появилась фигура нового "персонажа", облаченного в национальную одежду и с чалмой на голове.
   Сердце у меня ёкнуло. Улыбаясь белозубым ртом, на меня смотрел... Абдулла.
   Вот уж действительно всем сюрпризам сюрприз! Ну, Мир Акай, ну конспиратор, ёлки-моталки! Ведь знал же, что Абдулла находится в Кабуле, и молчал до последнего момента - партизан эдакий. Я не сдержал своих эмоций и, вскочив с насиженного места, рванул навстречу своему "креснику". Обнимались так, словно и не было у нас последней встречи двухнедельной давности.
   Я внимательно смотрел Абдулле в глаза, пытаясь угадать причину его, столь неожиданного визита в Кабул. И вообще, как он смог попасть в столицу? Ведь не самолетом же он сюда прилетел? Если ему пришлось добираться на перекладных бурубухайках, то, как он мог проехать не замеченным мимо блокпостов, застав, засад и прочей дребедени, которой по дороге из Кандагара до Кабула было больше чем предостаточно. Ведь не только шурави, афганские военнослужащие и царандой бдели за всеми перемещениями по этой дороге, но и "духи" тоже. И что такого срочного заставило его ехать в такую даль? Неужели только ради того, чтобы на прощанье встретиться со мной? Однозначно, тут было что-то не так.
   Выработанная годами оперская привычка не спешить с преждевременными выводами, и не делать излишних телодвижений в среде малознакомых людей, машинально сработала и на этот раз. Мутузя в своих объятиях Абдуллу, я ни разу и не назвал его по имени, и не дал возможности гостям понять, откуда мы знакомы друг с другом. И правильно сделал, поскольку уже в следующий момент Мир Акай сам представил Абдуллу присутствующим гостям. Правда, он немного исказил его настоящее имя, да и должность ему придумал не хилую. Абдулла теперь был вовсе не Абдуллой, а Хабибуллой - дукандором из Кандагара, с которым у царандоя имеется договор на поставку овощей и фруктов. Но по всему было видно, что захмелевшим гостям было совершенно наплевать и на Абдуллу, и на его бизнес. За все то время пока он находился в комнате, они ни разу не поинтересовались, как у него идут коммерческие дела. А о чем, собственно говоря, расспрашивать то, если в Кабуле, да и Кандагаре тоже, почти каждый пятый житель - дукандор. Страна такая, - практически никто ничего не производит, но многие хоть чем-то да торгуют.
   Я нутром почуял, что Аблулла порывается сказать мне что-то очень важное, но окружающая нас обстановка не располагала к откровенному разговору. И только спустя полчаса, нам наконец-то удалось это сделать. Выйдя во двор, мы продолжили свой диалог, содержание которого не было рассчитано на чужие уши.
   То, что я услышал от него, повергло меня в шок и уныние. Абдулла достал откуда-то из-под одежды многократно свернутый лист бумаги. То была не совсем удачная ксерокопия фотографии, под которой размещался небольшой текст, выведенный арабским шрифтом. Глянув на фотографию, я обомлел. На ней красовалась моя собственная физиономия. На снимке, сделанном безвестным фотографом, я был изображен стоящим недалеко от ворот царандоя. Рядом со мной стоял еще один человек в царандоевской форме, но кто именно это был, разглядеть было не возможно, поскольку часть снимка была срезана, и от неизвестного в форме осталось только часть правого бока и правая рука. Я даже представить не мог, когда, при каких обстоятельствах, и самое главное - кем, мог быть сделан этот снимок. Время стерло из памяти это мимолетное мгновение жизни. Судя по композиции снимка, он однозначно делался незаметно для самих фотографируемых, что лишний раз доказывало, что моей персоной в Кандагаре кто-то очень усиленно интересовался.
   - А что тут написано? - спросил я у Абдуллы, ткнув пальцем в текст.
   Абдулла усмехнулся, и, взяв из моих рук бумагу, зачитал приказ Исламского комитета уезда Даман, который гласил, что изображенный на снимке мушавер царандоя, разыскивается муджахетдинами как опасный враг афганского народа, подлежащий публичному уничтожению. Тому, кто захватит меня живьем, обещалось крупное денежное вознаграждение в сумме полмиллиона афгани. Вдвое меньшую сумму обещали выплатить тому, кто мог предъявить ИК мою голову. У меня засвербело под ложечкой, и весь хмель мгновенно улетучился из головы. Той самой головы, за которую были обещаны такие деньжищи. Не знаю почему, но в тот момент, в потаенных уголках моего сознания, мелькнула нехорошая мыслишка, о том, что Мир Акай специально завез меня в эти глинобитные закоулки, с тем чтобы тепленьким сдать душманским головорезам, представителем которых по настоящее время является сам Абдулла. Мельком глянув на Абдуллу, я тут же отбросил эту крамольную мысль. И Мир Акай, и Абдулла имели кучу возможностей, провернуть такое со мной еще в Кандагаре. Но, ведь не произошло же ничего подобного там со мной, а стало быть, людям, которым я доверился однажды, нужно было верить до конца. И хоть я немного успокоился, и моё лицо не выдавало признаков волнения, в душе все равно было скверно.
   - Ну, чего, уже ознакомился с собственным смертным приговором? - рассмеявшись сказал подошедший Мир Акай. - Ты знаешь, когда вчера вечером мне позвонил Абдулла, и рассказал обо всем, я сначала даже не поверил ему. А потом понял, что это тебя за "Палестинца" приговорили. Да-а, кто-то очень плотно работает в Кандагаре на бандитов.
   - Причем, на самом высоком уровне, - поддакнул я, и поведал Мир Акаю о том, как Алим похвастался на Военном Совете о проведенной против Гафур Джана операции, и о моей персональной причастности к ней.
   - Значит, предателя надо искать среди членов Совета, - констатировал он, но, тут же, о чем-то подумав, добавил: - Хотя, вполне возможно, что вражеский лазутчик узнал об этом от одного из болтунов, коих в Военном Совете больше чем предостаточно. Никому доверять нельзя. Да, дорогой, вовремя ты из Кандагара уехал.
   И только после этих слов командующего, до меня наконец-то дошло, что своим спасением я фактически был обязан не кому-нибудь, а своему отцу, чья скоротечная болезнь и преждевременная смерть явилась причиной моего спасения от неминуемой гибели.
   Вот же ведь, как все непросто закрутилось в диалектическую спираль бытия.
   А тот жаркий, майский день стал для меня самым последним в общении с Абдуллой и Мир Акаем. Больше мне с ними так и не довелось свидеться. Впрочем, как и со всеми остальными афганцами, с которыми бок о бок прожил почти два года. Осталась всего лишь одна память о них.
  
   Глава 36. Прощай, Афган!
  
   После "Джумы" была суббота - обычный рабочий день для всех сотрудников Представительства. Именно на этот день его руководство запланировало официальные проводы советников, срок командировки у которых истекал в ближайший понедельник. Я был в числе таких счастливчиков. К десяти часам утра, облаченные в отглаженные костюмы, дембеля стайкой стояли у дверей комнаты, где обычно проводились рабочие совещания, нетерпеливо дожидаясь самых приятных минут в своей жизни.
   Но как всегда бывает в таких случаях, наше начальство не спешило с нами прощаться. Генерал Егоров задерживался в министерстве, а без него никто не рискнул открывать этот "официоз". Уже и кадровики пришли с какими-то документами и коробочками, в которых наверняка покоились наши заслуженные награды. И личный состав Представительства уже скучковался в фойе, ожидая начало торжественной части. А генерала все не было.
   Появился он в двенадцатом часу дня, и между делом извинившись за вынужденную задержку, пригласил всех присутствующих в комнату для совещаний.
   Дембелей, а их было семь человек, усадили на первый, почетный ряд. Остальная "массовка" расселась сзади них. Генерал произнес короткую речь, о том, какое это благое дело - интернациональная помощь братскому афганскому народу, после чего поздравил нас с успешным завершением почетной миссии, и поблагодарил за службу. Потом пошли награждения. Всем семерым были вручены благодарственные письма за подписью министра внутренних дел Республики Афганистан - генерал-полковника Гулябзоя. Письмо это, скорее напоминало почетную грамоту, написанную одновременно по-русски и на дари, в которой министр благодарил награждаемого за помощь, оказанную им Афганистану в деле укрепления правопорядка.
   Потом наступила очередь наград, что лежали в белых картонных коробочках на краю стола, за которым восседал Егоров со своими заместителями. Всем "дембелям" без исключения были вручены афганские юбилейные медали - "10 лет Саурской революции", а еще двоим советникам, генерал вручил наши, советские юбилейные медали - "70-лет Советским вооруженным силам". Уж так получилось, что из нескольких отдаленных провинций, последнюю пару месяцев никто в Кабул не приезжал, и поэтому, заслуженные награды, не доставленные своевременно к месту назначения, вручались непосредственно в Представительстве, по мере убытия награжденных на Родину.
   Когда процесс с награждением подошел к концу, Егоров объявил, что все семеро представлены к государственным наградам СССР, которые они получат через пару-тройку месяцев по месту дальнейшего прохождения службы. Он уже был готов завершить торжественное мероприятие, как вдруг, сидящий рядом с ним генерал-майор Алексеев наклонился в его сторону, и о чем-то негромко сказал.
   - Конечно! - ответил ему Егоров.
   Алексеев поднялся из-за стола и быстро вышел из комнаты. Пока он отсутствовал, Егоров еще раз повторился насчет того, что благодарный афганский народ очень уважает советских людей, которые все эти годы делили с ним невзгоды и трудности. Зачастую, советникам царандоя приходилось воевать с душманами бок о бок со своими подсоветными, одинаково рискуя получить пулю в лоб. Многому чему они обучили их за время своего пребывания в Афганистане, но самое главное, они научили афганских коллег бескорыстно любить свою родину и честно исполнять свой служебный долг перед ней.
   К чему был весь этот пафос в словах генерала, я понял, когда Алексеев вновь появился в комнате. В руках у него я заметил еще одну маленькую картонную коробочку с наградой и удостоверение к ней. В душе что-то ёкнуло, когда Егоров открыв принесенную "корочку", глянул на меня, и жестом пригласил подойти к столу.
   - На основании Указа Президиума Революционного военного совета Афганистана за номером двести пятьдесят один, вы награждаетесь одной из высших наград Республики Афганистан - орденом "Слава".
   Егоров пожал мне руку, и, вытащив из коробочки награду, продемонстрировал её присутствующим. В тот момент я наверно светился как пасхальный кулич от удовольствия. А когда орден перекочевал мне в руки, немного растерялся, поскольку не мог сообразить, что надо говорить в таком случае. Награда заморская, и поэтому традиционное - "Служу Советскому Союзу", было как бы ни к селу, ни к городу. Заметив мое смущение, Алексеев разрядил ситуацию по-своему. Он перехватил мою руку с зажатой в ней коробочкой, и, тряся её изо всех сил, сказал:
   - Поздравляю, поздравляю! Вот видишь, как бывает в жизни - за операцию по разблокированию постов второго пояса мы тебе почетную грамоту презентовали, а афганцы, глянь-ка - целым орденом наградили. О том, как вас там "духи" хотели в плен захватить, теперь по министерству легенды ходят. Суразоволь так красочно все это расписал на заседании коллегии МВД, что вам обоим впору по "Герою" давать.
   - Да ладно уж - грамотой, - вмешался Егоров. - Грамота, конечно, сама собой, но ему обижаться на нас не стоит. Мы кандагарских советников никогда в обиду не давали. В каких условиях им там приходится работать и жить, - не позавидуешь никому. И вообще, еще раз спасибо всем за ту работу, которую вы выполняли на чужбине все эти два года. Нелегкая, но очень почетная и нужная работа. Счастливо долететь всем до дома, и поскорее увидеться с родными и близкими. Удачи всем!
   Кадровик рявкнул - "Товарищи офицеры", и "генералитет" покинул помещение.
   Дембеля и примкнувшие к ним товарищи еще с минуту оставались в комнате, обсуждая план дальнейших мероприятий, прикидывая, на сколько каждый должен сегодня "выставиться" обмывая полученные награды. Ясно было одно, что предстоящий день и вечер для нас будут весьма насыщенными разными событиями.
   Уже выходя из помещения, я столкнулся нос к носу с Алексеевым. Он давал ценные указания Валере Виноградову, - начальнику оперативного отдела Представительства. Завидев меня, генерал в очередной раз расплылся в улыбке.
   - Вот, понимаешь ли, еще один орденоносец.
   Виноградов окинул меня с головы до ног, словно видел впервые, и, пожав плечами, произнес:
   - Не понял, а где?
   Я сначала не сообразил, о чем это он ведет речь, и протянул, было коробочку с наградой, на что Валера демонстративно возмутился:
   - Ну, ни фига себе, ему целый орден дали, а он и не знает, что его обмывать положено. Не-е, придется тебя еще на один срок оставить здесь. Глядишь, со временем будешь немного сообразительней.
   Пока я соображал, как отреагировать на Валерину шутку, Алексеев ухватив обоих за локотки, потащил в свой кабинет.
   - Поскольку я твой старый должник, позволь внести свой посильный вклад в это дело. - Генерал достал из стола бутылку коньяка и разлил его по "кам-кам" (чуть-чуть) в тонкостенные стаканы, что стояли вместе с графином на небольшом столике в углу кабинета. - Да-а уж, вашу баню с бассейном я никогда не забуду. Замечательная баня. Она еще функционирует?
   - А что с ней будет-то.
   - Ну, кто знает. А вдруг "духи" позарились на неё, да и развалили своими эрэсами, и вам уже в арыке приходится купаться, - не унимался генерал.
   - Да не-е, цела наша баня.. Конечно, мне то уж точно не придется в ней купаться больше, да и мужикам видно очень скоро оттуда придется съезжать. Поди, последние разы её будут раскочегаривать. Кстати, а что у вас слышно насчет вывода советников из Кандагара?
   - Ну, думаю, что с месяц-то им еще придется там побыть. Но однозначно, до августа в Кандагаре не останется ни одного советского военнослужащего. За что пьем-то, герой, за орден или так?
   - За орден, за орден, - поддакнул Валера. - Только в коньяк его не макай, а то, пожалуй, эмаль вся слезет. Тут недавно один "деятель" тоже обмывал свою награду. Сунул её по незнанию в неразведенный спирт, теперь будет дома щеголять непонятно чем. Так что, орден - орденом, а коньяк - коньяком. За награду, стало быть!
   - И за благополучное возвращение домой, - добавил генерал.
   Выпив "по единой", я решил, что не стоит злоупотреблять доверием Алексеева, и, извинившись, быстренько ретировался из его кабинета. Генералы с полковниками сами по себе, а мы - капитаны да майоры, уж как-нибудь сами по себе.
   Не буду описывать всего того, что происходило в тот вечер в "Беркуте", но повеселились мы изрядно. В оконцовке "мероприятий" местные мужики организовали для "дембелей" баньку, с тем, чтобы те смогли смыть с себя пыль и пот Афгана.
   Только к десяти часам утра, изрядно выспавшись, но до конца так и не протрезвев, мы были в состоянии выехать всей толпой в центр города, с тем, чтобы напоследок полазить по кабульским дуканам и просадить остатки "афошек", которые нам в Союзе будут совершенно ни к чему. В гостиницу возвращались после обеда, волоча с собой коробки с чайными и кофейными сервизами, со встроенными музыкальными шкатулками и экзотическими названиями - "Седой граф" и "Молодой граф".
   Последний вечер и едва ли не половину ночи просидели на балконе, и точно так же, как и в самый первый день своего пребывания на чужой земле, бурно обсуждали смешные и грустные истории, произошедшие с нами и нашими друзьями за два долгих года. Вот только слушателей из числа "салаг", среди нас на этот раз уже не оказалось. Некому было передавать свой "доблестный" опыт. В связи с предстоящим выводом советнического аппарата из Афганистана, последние месяцы ротация сотрудников осуществлялась за счет внутреннего перераспределения освобождающихся должностей. Советники, уезжавшие в отпуск, еще продолжали возвращаться из Союза, а вот на места дембелей назначали тех советников, чьи коллективы уже попали под сокращение, в связи с выводом ОКСВА, начавшимся в ряде высокогорных провинций и на востоке Афганистана.
   Ночь, на удивление, выдалась тихой и спокойной. Как и в первый раз с улицы доносились гортанные возгласы - "дреш". Где-то вдалеке, прозвучало несколько одиночных выстрелов и все вновь стихло. Ни обстрелов, ни пожаров, словно и не было никакой войны. Идиллия!
   Рано утром во двор Представительства въехал "ПАЗик" и мы стали загружать свои вещи. Напоследок окинул взглядом внутренний дворик "Беркута", где старик-афганец усердно подметал и без того чистый асфальт. Посмотрел на цветы, растущие на клумбе посреди двора. Все это я видел в последний раз. Не знаю почему, но мне вдруг стало грустно. Грустно оттого, что в моей жизни завершалась веха жизненного пути, название которой - Афган. Все, что еще вчера было повседневностью бытия, ради которого я суетился, проявляя житейскую изобретательность, незаметно, и без особого шика переходило в разряд отдаленной памяти об этом самом бытии. Прожитые дни, недели, годы, становились историей. Историей, отраженной в сохраненных фотографиях и документах, что я вез с собой домой. Историей, память о которой теперь навсегда останется в потаенных уголках моего сознания. И эту засевшую "занозу" оттуда уже никакими клещами не возможно будет вытащить.
   Ехали по шумным улицам Кабула, последний раз вдыхая горячий воздух чужой страны, которая за два года совсем перестала быть чужой. Понятная, но одновременно не понятая нами до конца, она продолжала оставаться на том же самом месте, где ей было предначертано находиться многовековой историей. Мы же, для истории этой страны, были практически никем. Словно приблудные псы, случайно забежавшие на чужую территорию, оставившие там свои "метки", и тут же сбежавшие прочь, пока не порвали местные, злобные волкодавы. Вот только "метки" эти, оказались весьма и весьма кровавыми. Долго еще придется Афганистану и его народу, зализывать свои раны, оставшиеся после нашего военного присутствия.
   Скрип тормозов автобуса и отборный мат водителя, вернули меня в реальную жизнь. Перед автобусом стоял бача лет десяти от роду, у которого вместо правой руки из плеча торчала небольшая культя.
   "Вот оно - истинное лицо этой страны", - пронеслось в моем сознании. Кто знает, где этот пацаненок потерял свою руку - то ли, при установке взрывного устройства против шурави, то ли, сами шурави "укоротили" его, во время проведения одной из многочисленных "зачисток", или при нанесении БШУ. Сколько еще, таких вот бачей, бродит сейчас по дорогам этой нищей страны. Безрукие и безногие, кому они нужны здесь, где и вполне здоровым людям нет работы. Тяжелое наследство оставляем мы Афганистану после своего ухода.
   Мы поехали дальше, а пацан, отошедший от испуга, грозил вслед нашему автобусу кулачком уцелевшей руки, одновременно выкрикивая нечленораздельные фразы.
   В тот момент я вдруг вспомнил безногого Серегу-артиллериста, и мне стало тоскливо на душе. Мы уедем отсюда и постараемся забыть, вычеркнуть из памяти ужасы войны, всех этих малолетних и взрослых инвалидов-афганцев. Но такие как Серега при встрече с нами раз за разом будут напоминать нам не только об этой войне, но и о себе тоже. Как сложится их судьба, примет ли их искалеченные души Родина, пославшая в свое время безусых пацанов в эту кровавую мясорубку. От одной только мысли, что все они, точно также как и этот бача, будут никому не нужны, озноб пробежал по всему телу. Ни приведи Господи оказаться на их месте.
   В аэропорту автобус пропустили через КПП, и мы подъехали почти вплотную к зданию аэровокзала. Старикашка, тот самый пожилой афганец в неизменном английском френче, предлагавший свои тягловые услуги в самый первый день моего пребывания в Кабуле, точно так же, с протянутой рукой подошел к нашей группе, вновь предлагая свой незамысловатый "ишачий сервис". У меня оставалось еще несколько бумажных афошек, которые теперь были совершенно ни к чему. Вытащив их из кармана, сунул в руку старикашке. Тот засуетился, и, подхватив мою дембельскую сумку и чемодан, рысцой помчался в зал регистрации пассажиров. С чайно-кофейными "графами" в руках, я едва поспевал за ним.
   А старикашка-то оказался не таким уж и простым, каким казался с первого взгляда, а с вполне конкретными связями. Он что-то буркнул усатому мужчине, оформляющему билеты авиапассажирам, и я в мгновение ока проскочил через всю эту нудную процедуру. Мой багаж даже не стали класть на весы, и он прямым ходом очутился в багажной тележке. В руках у меня оставались только красочные коробки с сервизами. Им-то уж точно не место в багаже, поскольку домой хотелось привезти красивую вещь, а не кучу битого фарфора.
   Регистрация документов и багажа отъезжающих советников и советских специалистов заняла не более получаса. За это время в наших паспортах были сделаны все необходимые пограничные и таможенные отметки. А вот афганцев потрошили по полной программе. На осмотр их документов и багажа у проверяющих ушло едва ли не пару часов, и все это время мы стояли на улице под лучами палящего солнца, изнывая не столько от духоты, сколько оттого, что не знали чем себя занять. Наговорились еще с вечера, и перемалывать все заново не было особого желания. Просто стояли молча, и смотрели на окружающий нас мир глазами людей, навсегда покидавшими эти экзотические края. Все отлично осознавали, что назад возврата в эту страну уже не будет никогда. Мне, с учетом того, что накануне наговорил Абдулла, это было вообще противопоказано. Поймал себя на мысли, что рановато об этом начал думать, поскольку, сначала надо было благополучно улететь из Кабула. А ну как охотящиеся за мной "духи", пронюхают о том, что я улетаю этим рейсом? Возьмут да и пульнут вдогонку самолету из "Стингера". Но я сразу отогнал от себя эту непутевую мыслишку. Вряд ли они смогли проявить такую оперативность. Да и не знал никто из афганцев до самого последнего момента, кто именно из советских граждан летит в этом самолете, поскольку билеты на обратную дорогу с открытой датой вылета из Кабула, приобретались еще в прошлом году в Москве. Зарегистрирован билет был только что, и вряд ли кому пришло в голову сообщать "духам" о личностях шурави, улетающих этим рейсом.
   Наконец-то объявили о посадке в самолет и пассажиры толпой двинулись к "Тушке", стоящей неподалеку от здания аэровокзала. Улыбающиеся стюардессы у трапа самолета придали бодрости духа и улучшили всеобщее настроение. Даже афганцы только что ругавшиеся с обслуживающим персоналом аэропорта, оживились при виде советских ханумок. Шум, гам, толчея в салоне самолета, и вот, мы, наконец-то рассевшись по местам, ожидаем запуска двигателей самолета. В душе надеюсь на то, что уж на этот-то раз никакой высокопоставленный афганский чинуша не задержит вылета самолета, тем более что мы и так уже опаздываем почти на час.
   Взревев на форсаже, турбины двигателей передают свою трепетную дрожь всему самолету. Еще мгновение, и дернувшись на месте, словно спринтер на фальстарте, самолет начинает быстрый разбег по взлетно-посадочной полосе. Последний рывок, и рукотворная птица, оторвавшись от земной тверди, начинает резко набирать высоту. Накренившись влево, самолет делает полагающиеся в таких случаях три прощальных круга над Кабулом, и, наконец-то достигнув необходимой высоты, плавно выравнивается и берет курс на север.
   Прощай, Афган!
   Мы возвращаемся на Родину!
  
  
  
  
Оценка: 4.92*18  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023