Геннадий при себе имел здоровущий чемодан, чуть меньшую по размерам дорожную сумку, дипломат, и перетянутую бичевой картонную коробку, внутри которой что-то бренчало.
Так уж получилось, что вместе с нами рейсом на Кандагар улетали советники максуза из провинций Заболь и Гильменд. По прибытию на Майдан, им придется какое-то время провести на вилле царандоевских советников, пока не подвернутся "вертушки" летящие до Калата и Лошкаргаха.
Перелет на АН-26 афганских ВВС для нас выдался не совсем приятным. Кроме советников царандоя в самолет загрузились афганцы, кто в военной форме, а кто и в гражданских дрешах. Они заняли все сидячие места на боковых лавочках еще до того, как в самолет загрузились мы, и уступать места шурави вовсе даже не собирались. Поскольку пассажиров было больше чем сидячих мест, часть гражданских пассажиров расположились прямо на полу.
Нам ничего не оставалось, как последовать их примеру. Вот только сидеть на рифленом алюминиевом полу самолета было не совсем удобно.
- Слушай, Геннадий, а что у тебя лежит в багаже? - поинтересовался я. - Там случайно нет ничего такого, что можно разбить или раздавить, если мы приспособим его под сиденья?
- Сам знаешь, что "бьющееся" у меня в дипломате лежит. А во всем остальном только тряпье и кое-что из книг.
- А в коробке что?
- Алюминиевая кастрюля, портативный керогаз, вилки, ложки и эмалированная кружка.
- Ха - обязательный комплект оккупанта, - рассмеялся один из наших попутчиков. - У нас этих керогазов в Калате с десяток скопилось. Их даже дукандоры не хотят брать, а если и берут, то по такой цене, что их проще выбросить. И зачем их вносят в список необходимых предметов, которые понадобятся советнику в Афганистане? Тащить в такую даль, чтобы потом подарить тому же подсоветному, которому этот керогаз ни на хрен не нужен. Тут такие крутые китайские керогазы продают, наши против них все равно, что детекторный приемник против транзисторного.
- Я, так думаю, что не пострадает твой керогаз, если я на него сяду, - обращаясь к Геннадию, заметил я. - А вы трое, тяните спички, кому сидеть на чемодане, а кому на сумке.
Спички тянуть не пришлось, поскольку Геннадий сразу "застолбил" сумку, а чемодан уступил попутчикам. Они долго приноравливались, выбирая наиболее удобную позу, и в итоге уселись на нем спиной друг к другу.
Минут через пятнадцать, набрав необходимую высоту, самолет направился на юг Афганистана. Температура в салоне стала резко снижаться, а организм кроме жуткого холода стал испытывать кислородное голодание. Поскольку кислородных масок в салоне военно-транспортного самолета отродясь не было, у некоторых его пассажиров носом пошла кровь. Когда примерно через полчаса, практически долетев до пункта назначения, самолет начал резко снижаться, в передней части салона послышалось приглушенное рычание. То один из гражданских пассажиров начал блевать, за что тут же получил смачную оплеуху от сидящего рядом с ним военного, и между ними завязалась потасовка, в которую впряглись другие пассажиры.
Неизвестно, чем бы все это закончилось, но тут открылась дверь, ведущая в кабину пилотов, и вышедший офицер афганских ВВС что-то громко крикнул дерущимся, после чего они угомонились и расселись по своим местам.
Минимума имеющихся у меня познаний в языке дари, и образной жестикуляции афганского летчика, было вполне достаточно, чтобы понять, о чем он говорил. А он, всего лишь пригрозил открыть рампу в хвосте самолета, и отправить бузотеров в свободный полет.
На земле нас уже встречали.
За период моего отсутствия в Кандагаре, наконец-то отремонтировали советническую "таблетку", и она теперь стояла возле самолета. За водителя на ней был Жора Даценко, а за сопровождающего "пассажира" - переводчик Игорь Абрамкин. Пока мы обменивались приветствиями, и я представлял своих попутчиков, несколько летевших вместе с нами афганцев заскочили в машину, наверно посчитав, что она прислана за ними. Нам пришлось долго им объяснять, что они ошиблись адресом, и никто не намерен их везти в Кандагар. Тем более, что данная машина туда не едет. Но упрямые "зайцы" и слушать не хотели наши доводы. Пришлось прибегнуть к радикальным мерам с применением физической силы и отборного мата. Вышвырнув афганцев из салона машины вместе с их скарбом, мы сели туда сами.
Первым делом мы доехали до виллы царандоевских советников на Майдане, завезя туда коллег из соседних провинций. Один из них предложил немного усугубить, на что Жора сказал:
- Мужики, как-нибудь в следующий раз. Лично мне с машиной через час надо быть в городе, чтобы забрать с работы остальных советников, поэтому, нам надо спешить.
Попрощавшись с "квартирантами", мы поехали в город. Когда проезжали через удаленный афганский пост, установленный на пересечении бетонки и дороги ведущей в аэропорт, в толпе стоящих там афганцев заметили тех самых "зайцев" кого мы выгнали из своей машины. Они нас тоже заприметили, и начали отчаянно жестикулировать руками, явно напрашиваясь к нам в попутчики. А когда поняли, что это не входит в наши планы, стали грозить кулаками, посылая вслед проклятья.
Жора довез нас до тринадцатой виллы, а сам тут же укатил в город. Я помог Геннадию затащить вещи в комнату, где ранее жил Головков, после чего вдвоем направились на виллу старшего советника. Но, ни он сам нужен был нам, а Виктор Бурдун. Его-то мы и застали в комнате, где совсем недавно отмечали наступление нового года. Виктор, паковавший вещи и прикупленные бакшиши, настолько этим процессом увлекся, что не услышал как мы вошли в комнату. А когда я окликнул его, он от неожиданности подскочил на месте, словно испугавшись чего то, но увидев меня и Геннадия, заулыбался.
Здороваясь за руку с Геннадием, он заметил:
- Если я правильно понял, то Вы, именно тот самый человек, кто приехал на замену Головкову. Заждались тут вас все, особливо Анатолий. Он на уши всё кабульское начальство поставил, каждый день депеши туда отправляя. Да и я теперь могу с облегчением вздохнуть. Кстати, о девочках - завтра, я улетаю в Кабул, а оттуда - в Москву, и в Кандагар вернусь в конце марта.
И уже обращаясь непосредственно ко мне, Виктор добавил:
- Так что, будем считать, что свой пост "номер один", то бишь - радиорубку, со всем её потрохами, я Тебе уже передал. Дерзай - дружище!
- Ты давай не отлынивай, - в тон ему вторил я. - Пока нет официального приказа от Белецкого, я в твою "богадельню" ни ногой. Иди, докладывай в центр, что мы прибыли в пункт назначения в целости и сохранности. Да, и не забудь напомнить нашим коллегам из Калата и Лошкаревки, что на Майдане дожидаются "бортов" их сослуживцы с боезапасом "огненной воды".
Дав понять Виктору, что дальнейшего разговора не будет, я взял Геннадия под руку, и вдвоем мы покинули резиденцию Белецкого. А поскольку советники еще не вернулись из города, я решил ознакомить его с достопримечательностями советнического городка. Показал ему бассейн, в котором давно уж не было воды, теннисный корт, переоборудованный под волейбольную площадку, показал и рассказал, где находится минное поле, дабы он не забрел на него ненароком.
Когда проходили мимо вилл, где проживали военные советники, из двери одной из них вышла женщина с тазиком. Не обращая на нас внимания, она стала развешивать на веревке постиранное белье.
- А баба здесь, откуда? - удивился Геннадий.
- Тут их несколько человек проживает, - пояснил я. - Все они жены военных советников. Воякам даже жалование больше приплачивают, за то, что своих благоверных прихватили в Афган.
- Они что - дебилы? Из-за каких-то денег тащить на войну своих жен. А ну как ненароком погибнут при обстреле.
- Ну, не знаю, не знаю, чем они руководствовались, когда брали их в такую даль, но за те пять месяцев пока я здесь нахожусь, ни одна из них, ни то, чтобы погибла при обстреле, но даже легкого ранения не получила.
- Всё равно, не понимаю я этих вояк. А вдруг, кто-нибудь из тех, у кого нет жен, возьмет да и "обкатает" втихаря его женушку. И что тогда?
- Ты только не вздумай сказать это воякам - в момент схлопочешь по физиономии. И постарайся особо не заглядываться на женский персонал. Тут порядки царят такие же, как и во всем Афганистане: чужая жена - табу для постороннего мужчины.
Когда мы уже возвращались обратно на свою виллу, навстречу нам попались двое наших переводчиков и советник начальника политического отдела царандоя Виталий Потапов. Я познакомил Геннадия с ними, заодно представив Стрепкову сослуживцев, с которыми ему придется тянуть лямку на чужбине.
- А Белецкий, тоже вернулся? - поинтересовался я у Потапова.
- А куда он на хрен денется, - недовольно буркнул Виталий.
- Ты чего это такой смурной? - заметил я.
- Станешь смурным с этой парчамистской шатибратией.
- Что, Гульдуст опять чего-нибудь отчубучил?
- Если бы только он один. Теперь он с Ушерзоем скорешевался, и уже вдвоем всякую херню порют.
- Опять что-нибудь новенькое со строительством апартаментов затеяли?
- Гульдуст решил в дувале персональную калитку сварганить, чтобы никто не видел, в каком состоянии он частенько возвращается со службы. Одного только не понимает, что эта лазейка превратит территорию царандоя в проходной двор.
- Тю-ю, тоже мне новость сообщил, - рассмеялся я. - Да он за эту калитку генералу Хайдару всю плешь проел. И ведь какую легенду под эту тему придумал, мол, простые жители Кандагара, в том числе, старейшины племен, не могут прорваться в политотдел для решения насущных вопросов. Утверждал, что дюже строгая в управлении пропускная система, не пускают к нему всех страждущих. А самому Гульдусту трудно оторвать свой зад с насиженного места, да и прогуляться до КПП, и на месте решить, кого стоит запускать в политотдел, а кого послать на хутор бабочек ловить.
- Так и я ему о том же говорил сколько раз, но ведь не слушает же он меня. Стоит на своем - нужна ему, эта чертова калитка, словно на ней свет клином сошелся.
- Виталий, да успокойся же Ты. Не стоит по пустякам нервы себе трепать. Тем более, накануне дембеля. Оно Тебе это надо?
- Я, наверно, вообще забью болт с резьбой и на этого Гульдуста, и на его "сезам". Нехай горит всё, синим пламенем. Доиграются, идиоты, пронесет какой-нибудь душара мину в царандой через эту неконтролируемую дыру в заборе, и будет всем "счастье", по самое "не хочу".
- На эту тему, мы еще поговорим как-нибудь на досуге, - заметил я. - Есть у меня одна мыслишка, как отучить твоего Гульдуста от бредовых идей, а заодно и Ушерзоя поставить на место с его непомерными амбициями. Конкретно, насчет командующего, я уже сегодня намерен поговорить с Белецким, и предупредить его, кое о чем. Вот, пойдем сейчас с Геннадием представляться, заодно и эту, весьма щепетильную тему затрону.
- Не стоит Степанычу аппетит перед обедом портить, - заметил Виталий. - Тем более, что в четыре часа он собирает джиласу в Ленинской комнате. Вот, там и решите все свои вопросы.
Когда мы вернулись на свою виллу, там уже хозяйничал Васильев, разогревая на электроплите сваренный накануне борщ, и кипятя воду для чая. Увидев Геннадия, Александр сразу догадался, что перед ним стоит новый постоялец тринадцатой виллы.
- С приездом в нашу скромную обитель, - поприветствовал Александр.
Мне оставалось лишь познакомить обоих друг с другом, после чего втроем сели обедать. А пока Александр разливал по тарелкам борщ, Геннадий сходил к себе в комнату, откуда вернулся с бутылкой водки в руке.
- А вот этого не стоит делать, - заметил я. - Потапов что сказал - в четыре часа будет джиласа, а джиласа, это общее собрание, на котором в нетрезвом виде у нас не принято появляться. Так что, "прописку" твою, отложим до вечера, тем более, что четвертый постоялец нашей "гвардейской" виллы еще не вернулся домой, и будет неправильным, если это "мероприятие" мы проведем в усеченном виде. Человек обидеться может.
На совещании Белецкий представил присутствующим нового советника джинаи, и, как водится в таких случаях, попросил его поведать о себе любимом поподробнее. Геннадий рассказал, как попал на работу в органы милиции, как рос по службе, и как дослужился до полковника. По завершению его монолога, Белецкий задал Геннадию парочку уточняющих вопросов, и, удовлетворившись ответами на них, перешел к обсуждению текущих проблем.
Первым, с небольшим докладом, больше похожим на жалобу, выступил Потапов. Он слово в слово повторил все то, о чем незадолго до этого говорил мне и Геннадию. Белецкий слушал его, не перебивая, и когда Виталий закончил свою пламенную речь, ответил на его упреки:
- Мы, все здесь находящиеся, всего лишь советники, и только. Всё, что мы можем реально сделать, так это посоветовать нашим афганским коллегам, как им поступать в той или иной ситуации. Но это вовсе не значит, что они все наши советы будут принимать во внимание. Увы, не тот менталитет. И я понимаю, Виталий, вашу озабоченность происходящим. Я тоже не в восторге от того, чем занимается Ушерзой, но пока что и я не в силах переломить сложившуюся ситуацию. Тем не менее, будем постепенно давить на командующего, и убеждать его в нецелесообразности предпринимаемых им действий. С тем же строительством новых апартаментов не все так просто. Буквально сегодня он попросил меня по своим каналам выйти на руководство Представительства, и через него попытаться убедить Гулябзоя о необходимости выделения дополнительных средств на строительство этих хором. Конечно же, я этого делать не стану, а как раз наоборот, сообщу в Кабул свое личное мнение о нецелесообразности субсидирования бредового проекта. Сейчас надо не о собственном благополучии думать, а о том, как укреплять оборону городу, и возводить не персональный кабинет с опочивальней и цивильным туалетом, а восстанавливать разрушенные посты обороны и строить новые.
После того как он закончил свое выступление, я вставил свои "пять копеек".
- Владимир Степанович, у меня есть конкретное предложение, о чем стоит доложить в Кабул, дабы там адекватно отреагировали на нашу озабоченность происходящим. Еще до отъезда в Кабул, я получил информацию от Асада, которая приоткрывает некоторые негативные моменты в поведении того же Ушерзоя. Впопыхах я вам так и не успел об этом доложить, но зато я поделился ею с Шенцовым, и думаю, что он предпримет конкретные действия, с тем, чтобы умерить непомерные запросы карьериста.
- Ну, вот кто вас просит лезть не в свои дела, - с раздражением в голосе перебил меня Белецкий. - Прежде чем что-то делать, надо головой думать, а не рубить с плеча.
- Извините, Владимир Степанович, я уважаю вас как руководителя, и согласен с вами, что в работе с подсоветными нужна определенная осторожность, но не до такой же степени. Если мы и дальше будем молча наблюдать за тем, что они вытворяют, то зачем вообще мы здесь находимся? Я же Вам уже докладывал о том, что Ушерзой не чист на руку, и вся эта его затея со строительством нового здания, не более чем авантюра, направленная на расхищение денег отпущенных царандою на укрепление боеготовности. Но, насколько я понял, вы так и не удосужились сообщить об этом в Представительство. По крайней мере, из разговора с Шенцовым я понял, что в Кабуле ни сном ни духом о всех этих "художествах" нового командующего царандоя.
- Давайте не будем сейчас обсуждать мои действия, - резко прервал меня Белецкий. По всему было видно, что он крайне раздражен, и не намерен при подчиненных выслушивать упреки в свой адрес. - После совещания зайдете ко мне на виллу, и там продолжим наш разговор.
После меня выступил Васильев, который доложил о состоянии дел на постах безопасности первого пояса обороны города. А ситуация там складывались далеко не лучшим образом. Участились случаи дезертирства военнослужащих, снабжение продуктами питания этих мини-крепостей, осуществляется из рук вон плохо, что вызывает недовольство со стороны их защитников. Если дело и дальше так пойдет, то никто не гарантирует массового дезертирства, а хуже того - бузы, со всеми вытекающими последствиями.
Судя по всему, Белецкому доклад Васильева тоже не особо понравился, и когда тот закончил своё выступление, быстренько свернул джиласу, не став заслушивать остальных подчиненных. Уже покидая помещение, Степаныч бросил в мою сторону:
- Жду тебя через десять минут.
Не стану пересказывать содержание нашего "задушевного" разговора, который прошел на несколько повышенных тонах, с обоюдным употреблением оппонентами нецензурных слов. Тем не менее, Степаныч вынужден был согласиться с моим предложением, не откладывать в долгий ящик свой доклад в Кабул, в котором он изложит ситуацию, складывающуюся вокруг нового командующего царандоя. Со своей стороны, я пообещал ему предоставить информацию, которой располагает Асад в отношении Ушерзоя.
А через пару дней, после того, как соответствующая депеша о "художествах" командующего уйдет в Кабул, к нам нагрянул проверяющий. Им был советник центрального аппарата МВД ДРА, полковник Александр Денисов. До Афгана он занимал должность руководителя одного из РОВД Воронежа, а сейчас, был советником ГУЗРа. С первого дня своего "советничества", его непосредственным подсоветным был Ушерзой. Вот только насоветовать ему что-то стоящее, он так и не успел - не прошло и месяца, как того отправили в Кандагар.
Товарищ полковник признался Белецкому, что его визит в Кандагар никак не связан с проверкой деятельности советнического коллектива, а как раз наоборот. От руководства Представительства он получил конкретное задание разобраться в ситуации с Ушерзоем, и по мере возможности, оказать на него соответствующее влияние. Узнав об этом, я сразу понял, что появление Денисова в Кандагаре каким-то образом связано с приватным разговором, состоявшимся у меня с Шенцовым. А коли так, то именно со мной у визитера должна состояться первая встреча.
И я не ошибся в своих предположениях. Денисов в первый же день имел со мной приватный разговор, и я изложил ему конфиденциальную информацию об Ушерзое, которой располагал на тот момент. А на следующий день товарищ полковник встретился с Ушерзоем. О чем он с ним говорил - никто из нас так и не узнал, но судя по тому, как командующий после этой встречи орал на всех починенных попадающихся ему под горячую руку, можно было предположить, что сказанное представителем из Кабула, ему было крайне не по душе.
После отъезда Денисова мы обратили внимание, что работы на "стройке века" прекратились, и посреди двора Управления осталась стоять цокольная часть фундамента. Правда простоял он недолго, и уже через пару недель приехавшие бойцы из оперативного батальона за пару дней раскурочили "незавершенку", и загрузив камни в грузовики, увезли их в свое подразделение, где использовали для строительства оборонительных сооружений.
А я, тем временем, активно включился в советническую работу, в процессе которой приходилось заниматься не только Амануллой, но и своим напарником. Уж дюже горячим человеком он оказался. Любое недопонимание со стороны Асада воспринимал как саботаж, и постоянно вступал с ним в конфликт. Пришлось умерить пыл мушавера джинаи, и объяснить ему, что своим гонором он не сможет добиться необходимого результата, а как раз наоборот. Афганцы - своеобразный народ. Любую команду сверху воспринимают по своему, и в итоге поступают с точностью до наоборот. Асаду тоже пришлось объяснять, где он был не совсем прав. Тот, поначалу обижался, не скрывая свою гордыню вольного пуштуна, но в какой-то момент наконец-то понял, что ругаться с советником себе дороже. И теперь он стал поступать именно так, как это делают его соплеменники - во всем соглашаясь с советником, в итоге, все равно делал по-своему.
А Геннадий, тем временем, свою необузданную энергию направил не только на подсоветного, но и на своих сослуживцев. Начал с того, что стал критиковать переводчиков, с которыми ему довелось вплотную работать, и первым под огонь его критики попал Шарафутдин. Геннадию не понравилось, как тот частенько превышает свои полномочия, и без его ведома, самостоятельно вступает в диалог с подсоветным. В подобной ситуации Геннадий был как бы третьим лишним, поскольку совершенно не понимал содержание их разговора. Ему вдруг показалось, что Шарафутдин и Асад обсуждают его собственные деловые и человеческие качества. Дошло до того, что на одном из совещаний Геннадий с обидой высказал свои догадки Белецкому, но Степаныч встал на сторону Шарафутдина, что привело к нелицеприятному инциденту, едва не дошедшего до драки. Геннадий вдруг ни с того ни с сего напомнил "старшому", что он такой же полковник, и поэтому его не надо учить уму разуму.
То совещание имело продолжение, но уже на вилле Белецкого, куда он пригласил Геннадия и меня. Сидя между ними, я, молча слушал перепалку двух "полканов". И не знаю, сколько бы она ещё продолжалась, пока не встрял в их беспочвенный "базар".
- Геннадий, Степаныч, вы оба по своему правы, и точно также не правы. Вот, сейчас нас здесь трое. В Союзе все мы занимали одинаковую должность в уголовном розыске, не зависимо от того, какие погоны у нас были на плечах. Вы - полковники, а я капитан, но права и обязанности у меня были точно какие же, как у вас двоих, и поэтому, меряться писями здесь - в Афганистане, по меньшей мере, просто глупо. Бодаясь на людях, вы, прежде всего, теряете авторитет в глазах своих подчиненных. Вон - Потапов, тот вообще старлей, но в подсоветных у него начальник политотдела Управления ходит, а стало быть, у Виталия не меньше прав наехать на любого из нас. Но ведь он же, никогда этого не делает. А почему? Наверно потому, что воспитание не позволяет заниматься склочными делами. Так и вы оба, будьте выше своего эго, и не занимайтесь откровенной херней. Рано или поздно ваша обоюдная грызня при подчиненных станет достоянием гласности в Кабуле, и я не думаю, что руководство Представительства будет молча смотреть на то, как два полковника не могут найти общего языка. Задолбают коллектив всяческими проверками, а оно нам это надо?
В тот вечер мы еще долго сидели у Белецкого, и когда окончательно выговорились о наболевшем, Степаныч вручил мне шифротелеграмму. Её следовало обработать и передать в Кабул. После отъезда Виктора мне теперь ежедневно приходилось торчать в радиорубке, отправляя и получая шифровки. Если во время обеденного сеанса связи ни у Белецкого, ни у "центра" не было ничего конкретного, а мне необходимо было ехать на координацию в Бригаду, я с утра предупреждал об этом кабульского радиооператора. По возвращению из Бригады, я на всякий случай выходил на связь, и интересовался наличием экстренной информации для нас. Всё это отнимало уйму времени, и частенько приходилось жертвовать обедом.
В один из последних январских дней, ко мне, с не совсем обычной просьбой, обратился Лазарев. Разговаривая о делах наших насущных, Михаил вдруг пожаловался, что среди офицеров ЦБУ завелись откровенные пофигисты. Они не взялись ниоткуда, но именно в январе произошла плановая замена части офицерского состава Бригады, в том числе, на ЦБУ. На место убывших офицеров из Союза прибыл молодняк. Со слов Михаила, это были офицеры, служившие до Афгана за "бугром", либо ошивавшиеся на тепленьких местечках при штабах в самом Союзе.
Я поинтересовался, в чем именно проявляется этот самый пофигизм у необстрелянных офицеров, на что он ответил:
- Чуть ли не с первого дня они являются на ЦБУ без оружия, оставляя его в своих модулях. Комбриг им уже вставил пистон, после чего они стали приходить с табельными "макаровыми", а вот что касаемо автоматов, то многие из них как приходили без них, так и продолжают оставлять их по месту проживания. Объясняют это тем, что постоянное ношение автоматов отвлекает их от основной работы на ЦБУ. В туалет идти - автомат прихвати, в столовую - то же самое. А когда с картами работаешь, то этот автомат вообще некуда пристроить. И не знаешь, что важнее - с картами работать, или за автоматом ежесекундно приглядывать, дабы он "случайно" не затерялся. И как их от подобного пофигизма отучить - ума не приложу.
- Слушай, Михаил, а давай-ка пуганем их слеганца, - предложил я.
- А как это - пуганем? - не понял моего юмора Лазарев.
- Вот послушай, эти твои пофигисты, они, в своей жизни, видели хоть одного живого "духа"?
- Не знаю, но думаю, что нет.
- Вот, на этом и сыграем. Возьмем их на испуг, и посмотрим, как они будут действовать, когда увидят всамделешного "духа".
- Да где же его взять - то?
- А я на что, неужто не сгожусь на роль такового?
- Да ну, какой ты "дух". У тебя же на физиономии написано, что родом ты из далекой провинциальной глубинки, большой страны под названием СССР.
- Ну, не скажи, - рассмеялся я. - Ты еще не видел, в каком обличье мне порой приходится встречаться с царандоевской агентурой. Мама родная не узнает. Ну, так что - будем экспериментировать?
- Да у тебя и бороды то нет, - не унимался Михаил, - а какой "дух" без бороды.
- А она мне и не понадобится. Твои штабные клерки вообще не увидят моей физиономии.
- А это как так?
- Да очень просто. Ну, так как - ты согласен на мое предложение? Если да, то уже завтра и устроим поучительный моноспектакль для зрителей военно-полевого ТЮЗа.
Лазарев неопределенно пожал плечами, но в итоге согласился с моим предложением.
На следующий день, появившись в "мушаверской", я, первым делом, договорился с Амануллой, что он одолжит мне на время гражданские дреши, чалму, резиновые штиблеты и бесхозный трофейный автомат Калашникова китайского производства, со складывающимся металлическим прикладом, больше похожим на кочергу.
Сложив все вещи в большой полиэтиленовый пакет, и прихватив трофейный автомат, я поехал в Бригаду на координацию. На КПП Бригады меня никто не проверил, и более того, часовой даже не поинтересовался, что это я несу в большом пакете. А может быть, я в нем бомбу нес, чтобы их штаб взорвать? Тоже, тема для нелицеприятного разговора с "комендачами".
Появившись в кабинете у Лазарева, я попросил Михаила покинуть помещение на несколько минут. А когда он вернулся обратно, то вместо советника царандоя, застал там душмана. По глазам начальника разведки я сразу понял, что он несколько растерялся, но зная, что никого другого кроме меня в своем кабинете он застать не мог, уже в следующий момент Михаил рассмеялся.
Перед ним стоял стопроцентный "дух", облаченный в афганскую национальную одежду, поверху которой была одета засаленная во многих местах телогрейка, а на плечах накинута шерстяная накидка. Чалма на голове была немного приспущена на лицо, которое, кстати, невозможно было разглядеть, поскольку его закрывал "хвостик" от чалмы, как это обычно делают афганцы, когда их в пути застает пыльная буря.
Особый колорит этому маскараду придавали резиновые штиблеты на высоких каблуках, одетые на босу ногу. Будь я на месте тех, перед кем должен был появиться через несколько минут, именно по ним сразу же определил, что это не ноги местного аборигена, а какого-то залетного европейца. Ноги у большинства афганцев, с малолетства не знающих носков, внешне выглядят не иначе как копыта крупно - рогатого скота - все в трещинах, цыпках, и просто коричневые от загара и грязи. Мои же, были совсем другими, очень даже ухоженными, но, не думаю, что у тех, перед кем мне сейчас придется выступить в роли "духа", будет время разглядывать их. Скорее всего, они будут смотреть на ствол автомата, направленный в их сторону, а их мозги на время переклинит от испуга.
С Михаилом договорились, что он первым войдет в помещение ЦБУ, и возьмет под контроль ситуацию, которая там может сложиться. А вдруг, у кого-нибудь из присутствующих не выдержат нервы, и он все-таки сообразит схватиться за пистолет, и откроет огонь по "лазутчику".
Но мои опасения были напрасными, и развернувшиеся в дальнейшем события сложились куда более прозаично, чем я мог их себе представить.
Не хотел бы я оказаться на месте "пофигистов", когда входная дверь в помещении ЦБУ вдруг резко распахнулась (это от того, что я пнул её со всей силы правой ногой), и в проеме появилась фигура вооруженного до зубов "духа". Внимательно следя за реакцией находящихся в комнате военных, "дух" водил "злющими" глазами из стороны в сторону, одновременно направляя ствол своего автомата туда, куда он смотрел в данный момент.
В комнате воцарилась полнейшая тишина. На лицах офицеров не то чтобы смятение, а точное отображение персонажей с картины Репина, больше известной в народе под названием "Приплыли". Один из офицеров инстинктивно потянулся рукой к кобуре с пистолетом, но заметив это телодвижение, я навел ствол автомата в его сторону, и слегка помотал головой из стороны в сторону. Мол - не шали, мужик, а то ненароком и стрельнуть могу.
Не знаю, что могло бы произойти в следующее мгновение, но находящийся в помещении начальник разведки Бригады, раскинув руки в разные стороны, пошел навстречу "духу" и стал обниматься с ним как со старым, добрым другом. Остальные офицеры, глядя на все это, продолжали оставаться в состоянии глубочайшего ступора, совершенно не понимая происходящего.
- Хочу представить вам советника царандоя, одного из тех самых людей, кто потчует всех нас информацией, которая находит отображение в наших сводках, отчетах, справках и всевозможных планах. И, простите за столь жесткую импровизацию, которую вместе с ним я вынужден был сейчас сделать, дабы раз и навсегда прекратить вакханалию, которая изо дня в день творится здесь - на ЦБУ. Надеюсь, мне нет необходимости лишний раз напоминать присутствующим, что могло бы со всеми вами сейчас произойти, если бы вместо него действительно оказался реальный моджахед. Никого из вас в данный момент уже не было бы в живых. И все это потому, что вам совершенно наплевать на то, вернетесь ли вы домой живыми и здоровыми, или вас доставят туда упакованным в цинковое "кимоно". Если кого-то из вас больше устраивает второй вариант, то можете и дальше продолжать свое разгильдяйское отношение не только к службе, но и по отношению к вверенному вам оружию. Надеюсь, я все ясно сказал, и дублировать свои слова мне больше не придется. А теперь, если у кого-то из вас от избытка впечатлений случилось недержание мочи, или что похуже, можете привести себя в порядок. Где находится туалет, все знаете.
То ли мой внешний вид так сильно впечатлил офицеров, то ли сказанное Михаилом, но с этого дня их словно подменили. С оружием, теперь они не расставались даже тогда, когда на несколько минут выходили из помещения ЦБУ в расположенную неподалеку от штабного модуля курилку.
Как бы там ни было, но воспитательный процесс для них не прошел даром.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023
