Аннотация: Это просто очередная, давным - давно застрявшая в памяти заноза. Сегодня я её вытащил, чтобы она не бередила мое сознание.
Ностальгия о прожитом. Или исповедь несостоявшегося контрразведчика
Он ввалился в кабинет без стука, и, протянув вперед правую руку, с ходу представился:
- Бареев Руслан.
За минуту до этого мне позвонил охранник, сообщивший о том, что какой-то клиент банка требует встречи с руководителем службы безопасности. На мой вопрос - что ему от меня надо, охранник тут же ответил, что мужчина пришел по делам своей фирмы, которая оформляла кредит в банке, но так и не смогла его получить, поскольку "безопасники" ему в этом отказали.
Конечно же, я мог отказать ему в этой встрече, поскольку, согласно действующей банковской инструкции, не обязан кому-либо из клиентов банка комментировать свои правильные, или не правильные действия. Для таких случаев было вышестоящее начальство, которое всегда было в курсе всех дел. Сочтет оно нужным встретиться с таким вот клиентом - встретится. Не сочтет - причем здесь я?
Но во всей этой истории был один любопытный момент, который меня сразу заинтересовал. Откуда заемщику знать, по чьей инициативе ему было отказано в кредитовании? "Безопасники" свои решения до клиентов никогда не доводят - не положено регламентом. Стало быть, в очередной раз проболтался кто-то из клерков кредитного отдела. Но кто именно? Сколько раз предупреждал их, чтобы держали язык за зубами! Одного никак не могут понять, что излишняя болтливость в таких делах совершенно недопустима. И дело вовсе не в несоблюдении банковской тайны, а в более серьезных вещах. Для "кредитчиков" всё хаханьки, а сотрудники службы безопасности в таких случаях рисковали больше чем служебной карьерой. Порой, когда банковский кредит для заемщика был последней "соломинкой" разваливающегося по швам бизнеса, и он её лишался, то последующие действия такого горе-бизнесмена могли быть совершенно непредсказуемыми. Нередкими были случаи, когда коммерсанты "заказывали" встававших у них на пути банкиров, и, в первую очередь, сотрудников экономической безопасности.
В очередной раз мне предстояло выяснить - кто из сотрудников банка своим длинным языком сталкивает лбами клиента и службу экономической безопасности. Для этого предстояло проявить максимум такта в общении с "обиженным" заемщиком, и не растерянные с годами способности ведения разведывательного опроса.
Внимательно слушая Руслана, и задавая дежурные вопросы, я незаметно наблюдал за его ответной реакцией.
Бареев, Бареев... где-то я уже слышал эту фамилию. Причем, это никак не было связано с моей нынешней работой в банке, а касалось событий давно минувших дней. Разговаривая с собеседником на "полуавтомате", я слой за слоем вскрывал пласты своей памяти, пытаясь отыскать именно то, что сейчас так мучительно искал.
Бареев Руслан. Руслан, Руслан...
Ну, конечно же - Руслан Бареев!
Накануне Международного женского праздника образца одна тысяча девятьсот семидесятого года, моё обучение в автодорожном техникуме завершилось успешной защитой дипломного проекта с получением диплома и "поплавка". Теперь я был не каким-то захудалым студентом, а всамделишным дипломированным специалистом, получившим направление на работу в Волгоград. Если верить той "индульгенции", то кроме должности прораба мне должны были предоставить однокомнатную квартиру, что само по себе было несбыточной мечтой практически любого молодого специалиста. Одного я не мог себе тогда представить - как все это будет происходить в реальной жизни, поскольку через пару месяцев заканчивался годичный срок отсрочки, и мне предстояло идти на срочную службу в ряды Вооруженных Сил.
Повестка с вызовом в областное Управление КГБ была громом среди ясного неба. Тряся ею перед моим носом, мать с горечью в голосе вопрошала:
- Ну, что ты еще такого натворил, оболтус, что тобой уже энкавэде заинтересовалось?
Мать так и не усвоила новую аббревиатуру грозного чекистского ведомства, называя его по-прежнему - НКВД. Её родной дядя в органах госбезопасности отслужил без малого тридцать пять годков, и на определенном этапе жизни их судьбы перехлестнулись. В далеком тридцать восьмом году дядя забрал свою незамужнюю племянницу в Москву, где она до самой войны батрачила на него самого и его семью. Обстирывала, кухарничала, нянчила троих сыновей. Многого она тогда наслышалась от его взбалмошной супруги, которая в отсутствие мужа, не стесняясь в грубых выражениях, всячески поносила и его работу, и его самого. Еще тогда она поняла, что человека попавшего в поле зрения Органов, ждали одни неприятности. И вот, теперь, эта повестка в КГБ.
Я тоже пребывал в полной растерянности от такой новости, не зная, что и подумать. Особых грехов за собой не чувствовал. Так, были кое-какие мелкие шалости, связанные с рогатками, поджигами, и самодельными бомбочками. Но так ведь в те годы ни у одного меня водился целый арсенал подобных "игрушек", за которые по нынешним временам можно запросто попасть в разряд потенциальных террористов. Наше поколение - поколение мечтательных романтиков, состоящее из вечно голодных пацанов, выросших практически на улице, и волею судьбы не попавших под её дурное влияние, не знало ни вкуса водки, ни кайфа от наркотиков. Игра в футбол и волейбол от рассвета и до заката, плавно переходившая в игру в "Казаки-разбойники", или посиделки на лавочке со сверстницами-соседками. Тогда мы и понятия не имели, из каких компонентов состояла вареная, и уж тем более, копченая колбаса, которая для нас была недосягаемым деликатесом. Но зато мы отлично разбирались в том, какое количество древесного угля, селитры и серы нужно было смешать, чтобы получился отличный дымный порох, коим мы снаряжали весь свой стреляющий арсенал, и с помощью которого экспериментировали со всевозможными взрывающимися и летающими штучками. Даже после того, как, испытывая очередное "ноу-хау" в виде пороха ускоренного сгорания, я с ожогами кожи второй степени, и в состоянии сильнейшего шока на две недели угодил в больницу, меня это никак не остановило - уже на следующий день после выписки из больнички эксперименты вновь возобновились. Истинным счастьем для меня стала практика по предмету "Карьеры и буровзрывные работы". В восемнадцать лет я получил реальную возможность взрывать не какой-то там самодельный порох, а самый, что ни на есть настоящий тротил и аммонал, убедиться в силе и мощи настоящей взрывчатки, воочию увидеть то, что можно сотворить при помощи крохотной кумулятивной чашечки или безобидного с виду детонирующего шнура.
Идя в "Серый дом" с повесткой в кармане, я мысленно ворошил своё прошлое, пытаясь вспомнить все то, что натворил за относительно короткую жизнь. Неужели кто-то из соседей настучал на меня в Органы? Но за что?! За то, что я, демонстрируя перед пацанами меткость стрельбы из рогатки, разбил у соседа по улице все стекла в маленьком чердачном оконце? Ну, так это когда было, я тогда еще в классе седьмом учился. А может быть за то, что был инициатором испытания бомбы большой мощности, когда вместе со своими друзьями выкопал посреди улицы яму, и засыпал в неё целое ведро самодельного пороха, который мы потом взорвали? Ну, так это произошло тоже несколько лет тому назад. Да и не пострадал тогда никто от этого взрыва, если не считать моего другана - Сашку Картушина, который, наблюдая за тем, как мы "химичим" с порохом, не успел вовремя слезть с забора, и взрывной волной его смело с насиженного места. Здоровущий он тогда заполучил шишак у себя на лбу.
Нет, вряд ли какие-то прошлые дела могли послужить основанием для моего вызова в грозное чекистское ведомство. Тем более что на учете в детской комнате милиции я никогда не состоял, приводов в милицию не имел, а с нашим участковым виделся всего лишь раз в жизни, когда, разогнавшись на собранном из запчастей велосипеде, едва не сбил его с ног. Участковый тогда долго читал мне нотацию, и даже устроил небольшой экзамен по правилам уличного движения, но я успешно ответил на все его вопросы. И хоть не было в моих действиях ничего предосудительного, он раскрыл свою планшетку и, вытащив из неё общую тетрадь, занес в неё мои "координаты". Конечно же, я тогда мог ему соврать и свою фамилию, и адрес проживания, но у меня почему-то язык не повернулся лгать. Много позже, когда я уже сам буду работать в милиции, мы встретимся вновь, и посмеемся над моими детскими впечатлениями о первой встрече с представителем правоохранительных органов.
Открыв массивную входную дверь, я оказался в небольшом вестибюле. У самого входа стоял небольшой стол с телефоном образца ...ннадцатого года, а возле стола стоял пожилой, но весьма крепкого телосложения мужчина, в военной форме с погонами старшины госбезопасности. Узнав причину моего визита, он снял телефонную трубку и кому-то позвонил. Буквально через минуту по парадной лестнице спустился мужчина средних лет, в штатском, жестом пригласивший меня пройти с ним в один из кабинетов первого этажа.
Комната, в которой я очутился, была маленькой, но весьма уютной. Из мебели там стоял только старый письменный стол и несколько стульев. На одной из стен висел портрет Дзержинского, а единственное окно прикрывали плотные шторы, через которые невозможно было разглядеть происходящие на улице события.
Гэбэшник раскрыл принесенную с собой кожаную папку, в которой лежали несколько чистых листов бумаги и какие-то бланки. Перехватив мой взгляд, он еле заметно улыбнулся, и вкрадчивым голосом спросил:
- Молодой человек, вы наверно догадываетесь, зачем мы вас к себе пригласили?
Я хотел, было, ответить ему, что не имею ни малейшего понятия о том, почему я оказался в этом доме, но увидев как глаза собеседника вдруг стали колючими, словно острые буравчики, проникающие внутрь моей черепной коробки, заткнулся на полуслове. От пронизывающего, чекистского взгляда, мне стало не по себе, и, вжав голову в плечи, я почувствовал себя если не диверсантом или шпионом, то уж точно мелкой букашкой-таракашкой, подлежащей немедленному уничтожению.
- Не-е-ет, - не уверенно заблеял я.
Мой собеседник наверняка почувствовал, что из меня в этот момент можно было лепить все что угодно. Наверно именно так и начинались у него первые встречи с будущими негласными сотрудниками, которые впоследствии всю свою сознательную жизнь пахали на органы. Это уже потом, пять лет спустя, вкусив горького оперского хлеба, я стал разбираться, что к чему, а в тот момент мои мозги слетели набекрень, и перед моими глазами строились картины одна ужаснее другой.
- Вот, из военкомата пришла рекомендация на Вас, - прервал мои мысли гэбэшник. - Командование считает, что вы достойны для поступления в одно из военных училищ.
От такой новости я не знал, что ему ответить. Даже в самом страшном бреду мою голову ни разу не посещала идея - связать свою дальнейшую судьбу с военной службой. Я попытался было открыл рот, чтобы озвучить свои мысли, но гэбэшник опередил меня.
- Должен вам сказать, что речь едет не о совсем обычном военном училище, а о пограничном училище. Надеюсь, вам известно, что пограничные войска подчиняются Комитету государственной безопасности? Так вот, данное училище готовит специалистов весьма широкого профиля. Конкретно вам я предлагаю обучение на профильном факультете, который готовит специалистов особых отделов и контрразведчиков. Я не буду вдаваться в детали вашей будущей работы, но должен сказать, что она весьма интересная и очень многие молодые люди мечтают связать с ней свою жизнь, но не каждый удостаивается такой чести.
- Ну, если она такая интересная, то наверно и желающих поступить на учебу в престижное учебное заведение очень много? - наивно заметил я.
- Много, - согласился мой собеседник. - Конкурс там обычно составляет пять-шесть человек на одно место. Так что, прежде чем сдавать вступительные экзамены, вам придется усиленно готовиться к ним.
- Вы мне это говорите так, словно я уже дал свое согласие на учебу. А что если я не дам такого согласия? Вам наверно уже известно, что меня распределили на работу в Волгоград, и в принципе, мне нет смысла вносить коррективы в планы своей дальнейшей жизни.
- Ну-у-у, это не деловой разговор двух мужчин. Вы уже вполне зрелый человек, чтобы не понимать, что в нашей жизни не все так просто. То, что вы окончили учебу и получили диплом, это всего лишь изначальная точка вашего долгого жизненного пути. Самое главное - не ошибиться в выборе профессии. Потом сами же будете корить себя за то, что выбрали не свойственную своему характеру работу. Вы только представьте себе - вы сидите в душном кабинете, а, скорее всего, в полевом вагончике, перебираете многочисленные ЕНИРы и ЕРЕРы, крутите ручку арифмометра, и изо дня в день занимаетесь рутинной работой, суть которой сводится к составлению всевозможных отчетов и справок. Уверяю вас, что такое застойное болото уже через пару месяцев осточертеет, и будете вы горько сожалеть о том, что не пошли по жизни именно тем путем, который мы вам сейчас рекомендуем. Ну, что, уговорил?
После этих слов я уже и не знал, что ему ответить. С одной стороны, есть реальная возможность сменить место жительства и начать самостоятельную жизнь. Однако, еще не известно, как развернутся события в ближайшие два месяца, после того как я уеду в Волгоград. Наверняка, военкомат не будет сидеть, сложа руки, и уже во время ближайшего весеннего призыва меня остригут под "ноль". Какая уж тут может быть квартира для молодого специалиста - её мне однозначно никто не даст. С другой же стороны, если я дам свое согласие на учебу, то до конца июля гарантированно останусь в городе, и если даже не поступлю на учебу в пограничное училище, то в армию призовут не раньше осени.
Взвесив все за и против, я нерешительно согласился. Чекист изменился в лице, и широко заулыбавшись, разложил передо мной свернутую вдвое анкету по учету кадров. Тыкая то в одну, то в другую графу, он подсказывал мне, что нужно писать. Когда я дошел до графы "Ваши ближайшие родственники", у меня возник вопрос - кого туда вписывать. Я почему-то вдруг вспомнил своего московского родственника, у которого перед войной жила мать. Коротко рассказав о нем, я спросил у гэбэшника насчет того, стоит ли его указывать в анкете. Собеседник недолго подумал, после чего разъяснил, кого именно надо считать своими ближайшими родственниками. Поскольку дядя Петя никак не вписывался в эту схему, я не стал заносить его фамилию в анкету.
В общей сложности в Управлении КГБ я провел не менее двух часов, поскольку анкету и автобиографию пришлось заполнять в трех экземплярах. Уже перед самым моим уходом гэбэшник попросил зайти на следующий день, и принести с собой свидетельство о рождении, диплом об образовании и домовую книгу, заблаговременно сняв с них по три копии.
На следующий день наша встреча была намного короче. Мой собеседник быстро ознакомился с документами и сверил их с копиями. Потом он сложил копии в папку, и сообщил мне, что могу быть свободен. Я поинтересовался насчет того, как мне быть с поездкой к месту распределения, на что он резонно заметил:
- Молодой человек, о чем вы говорите! Не надо вам никуда ехать. Единственное, к чему вы должны приступить, не откладывая в долгий ящик, так это уже с сегодняшнего дня усиленно готовиться к экзаменам, которые начнутся первого августа. В военкомат тоже не обязательно идти, потому, как соответствующий документ о вашей отсрочке от службы в армии, уйдет уже в самые ближайшие дни.
После этого гэбэшник полистал настольный календарь, и назначил день в середине июля, когда мне следовало явиться в Управление за проездными документами, по которым я должен был самостоятельно приобрести билеты для проезда до город Алма-Ата. Уже прощаясь со мной, он вдруг спросил:
- А нет ли у вас знакомых ребят, которые в этом году оканчивают среднюю школу?
Я почему-то сразу вспомнил Александра Картушина, который к тому времени учился в выпускном классе. Гэбэшник записал его координаты, и тут же, выписав повестку на его имя, вручил её мне, попросив передать Александру.
В тот же день я выловил Александра, и, вручая ему повестку, заговорщицким голосом сообщил "ужасную" новость:
- Короче говоря, нас кто-то сдал с потрохами, и теперь всем нам будет кердык. Мне уже сказали, что не меньше пятерика горит - каждому.
- К-к-к-то ска-а-зал? - спросил в миг побледневший Сашка. - И-и-и за ч-что н-н-нам гы-гарит пы-пы-тирик?
Заикался он всякий раз, когда начинал волноваться. И сей дефект в его речи, появился очень давно, когда ему не было и четырех лет. Тогда дома на нашей улице только строились, заборов еще ни у кого не было, и чтобы по ночам никто не своровал у нас лес, отец притащил откуда-то огромного черного пса. Он и стал виновником того, что Сашка на всю жизнь остался заикой. Сорвавшись однажды с цепи, наш Шарик опрокинул на землю играющего Сашку, и стал валять его в пыли. От испуга Сашка поначалу потерял голос, и несколько дней вместо внятной речи из его уст неслось лишь мычание. Дядя Миша - Сашкин отец, пригрозил пристрелить пса, и отец вынужден был увезти собаку к своему брату, живущему на противоположном берегу Волги. Но буквально на следующий день, порвав толстенную цепь, пес сбежал с его двора, и больше его никто из нас не видел...
- Кто-кто - дед Пихто! Ты что, совсем, что ли маленький? Посмотри внимательно, что в повестке написано.
Минут тридцать я вешал лапшу на уши легковерному Александру, о том, каково это побывать в застенках госбезопасности, когда к твоему лицу подвигают мощную, слепящую своим ярким светом настольную лампу, и задают всякие каверзные вопросы. И когда Александр окончательно поверил во все эти бредни, я решил сжалиться над ним и рассказал всю правду.
Надо было бы видеть его реакцию. На его месте я наверно таких бы тумаков надавал врунишке, что мало не показалось бы. Погонявшись за мной немного по улице, и не добившись результата, Сашка, наконец-то успокоился, и наш дальнейший разговор пошел уже в совершенно ином русле.
В те годы в кинотеатрах и по "ящику" постоянно гоняли фильмы о героических буднях советских разведчиков и контрразведчиков, что не могло не сказаться на мировоззрении пацанов нашего возраста. Даже играя в "казаки-разбойники", мы пытались всячески подражать героям нашумевших кинофильмов. Один только фильм "Тайна двух океанов" чего стоил. О фильмах "Юнга со шхуны "Колумб", а "Акваланги на дне" вообще говорить не приходилось. Для нас они стали культовыми, и мы стремились во всем подражать главным героям этих фильмов. Купаясь летом на Волге, мы частенько разыгрывали сцены из "Аквалангов на дне". Кольке Гусеву и Сашке Попикову обычно доставались роли шпионов и хулиганов, а мне с Сашкой Картушиным - контрразведчиков. В реку забрасывался какой-нибудь булыжник, игравший роль шпионского акваланга, после чего мы всей ватагой бросались в воду, и в поисках находки, начинали обшаривать каждый сантиметр речного дна.
Возможно, именно эти наивные игры в шпионов и контрразведчиков, уже тогда сказались на формировании в моей голове весьма специфического мировоззрения. А идея, даже самая бредовая, появившись в голове одного человека, довольно часто переселяется в головы окружающих его людей. А для этого надо было всего ничего - иметь в своем окружении закадычных, преданных друзей.
Уже на следующий день, втайне от родителей, Сашка поехал в центр города, и вечером того же дня, сияя, словно пасхальный кулич, "по большому секрету" рассказал мне о своем визите в КГБ. При этом он во всех подробностях живописал о разговоре, который у него состоялся с гэбэшником, один в один похожий на тот, что накануне состоялся со мной.
С этого дня между мной и Сашкой завязались несколько иные взаимоотношения, чем прежде. Мы все чаще уединялись в каком-нибудь укромном месте, и рассказывали друг другу вычитанные из газет, журналов и книг, самые достоверные сведения из жизни шпионов и контрразведчиков. Кое-что из этих историй мы пересказывали остальным своим друзьям, но те наши рассказы слушали без особого интереса. Каждому свое.
В ожидании вызова на вступительные экзамены, тем не менее, особой подготовкой к ним я не занимался, устроившись вместо этого "временщиком" на железобетонный завод. Квалификацию бетонщика второго разряда я получил за год до окончания техникума, когда отрабатывал производственную практику в Ростовской области, и теперь эти навыки мне пригодились как нельзя кстати. Хотя, особых навыков и не требовалось, поскольку вся работа строилась по принципу: "Бери больше, кидай дальше, пока летит - перекури".
О том, что я собираюсь поступать в военное училище, мой напарник даже и не догадывался. Сам же, я и словом с ним об этом не обмолвился. Конспирация!
А в середине августа, как и договаривались с офицером КГБ, вдвоем с Сашкой мы пришли в "контору", где узнали, что новоиспеченных абитуриентов набирается целая дюжина. Кто-то собирался ехать поступать в Высшую школу КГБ, кто-то в аналогичное пограничное училище КГБ в Галицино. Один молодой парень поступал в специальное училище связи, которое, как мы поняли, готовило шифровальщиков. В Алма-Ату ехало три человека, и третьим в нашей компании был парень моего возраста - Руслан Бареев, проживавший на противоположном берегу Волги, так же так и я окончивший совсем недавно один из астраханских техникумов.
Сначала нам прочитали небольшую лекцию о том, как подобает себя вести в чужом городе. Потом выдали командировочные документы и требования на приобретение железнодорожных билетов. По командировочным документам в кассе мы получили небольшую сумму денег, которых, даже при самом скромном расходовании, хватило бы максимум на неделю. Также, каждому из нас выдали продовольственный аттестат, по которому абитуриент ставился на довольствие в столовой училища на весь период сдачи вступительных экзаменов.
С билетами у нас проблем не возникло, поскольку в те времена из Астрахани в столицу Казахстана можно было добраться в четырех купейных вагонах, которые сначала цеплялись к поезду, следовавшему из нашего города в Москву, а потом, на узловой станции Урбах, перецеплялись к "сборной солянке" бегавшей по маршруту Ленинград - Алма-Ата. От перрона Московского вокзала, что в Ленинграде, отчаливали восемь пассажирских вагонов с вагоном-рестораном на хвосте, а в Алма-Ату прибывал состав, состоящий уже из двух десятков вагонов.
Можно представить, что за поездка нам была уготована, когда июльское солнце палило с безоблачного неба во всю свою мощь, а в настежь открытое окно купе врывался раскаленный, степной суховей. Практически на каждой узловой станции мы затаривались десятком бутылок минеральной воды или лимонада, но их нам едва хватало до очередной остановки. Теплая вода никак не способствовала обмену веществ, поскольку тут же покидала разгоряченное тело в виде капель тузлучного пота, мгновенно испарявшегося и покрывавшего кожу белым налетом шелушащейся рапы. Пить такую воду было вдвойне противно, поскольку минералка отдавала какой-то болотной тухлятиной, а приторно сладкий лимонад, больше похожий на обычную воду из-под крана, в которой слоились протуберанцы лимонадной эссенции, после попадания внутрь тела, вызывал ещё большую жажду.
Втроем мы доехали до города Уральска, где в наше купе подселился еще один пассажир, с синюшными наколками на кистях и предплечьях рук. Этот подозрительный субъект нам сразу не понравился, и мы стали настороженно следить за каждым его движением, внутренне готовясь к самому наихудшему. Еще не хватало, чтобы у нас были украдены последние гроши и проездные документы на обратную дорогу. И хоть каждый из нас надеялся на то, что в самое ближайшее время станет курсантом училища, и эти бумажки не понадобятся, но, чем черт не шутит...
Видимо почуяв напряженность со стороны соседей по купе, новый пассажир практически сразу же покинул нашу кампанию. Уходя, он переоделся в спортивное трико, обулся в простенькие самодельные тапочки, после чего небрежно забросил на верхнюю полку старенькую дорожную сумку со своими пожитками, совершенно не беспокоясь о том, что на её содержимое хоть кто-то позарится. По всей видимости, он был не плохим психологом, и моментально раскусил, что за публика оккупировала купе. Но и нам - не умудренным житейским опытом юнцам, не трудно было догадаться, куда он направился, поскольку в том направлении ещё с раннего утра перемещались практически все пассажиры, кому накануне вечером не хватило прихваченных с собой запасов спиртных напитков и пива.
Вернулся он в изрядном подпитии, часа через три - четыре, и, не заходя в наше купе, тут же направился в купе проводницы, которая сама же и пригласила его "на чай". До следующего утра мы его больше не видели.
Изрядно помятая физиономия этого странного субъекта, вновь объявилась в купе в тот самый момент, когда мы едва продрали свои заспанные зенки. Мыча что-то себе под нос, он долго рылся в сумке, пока наконец не извлек из неё бритвенный прибор и флакон дешевого одеколона. Вернувшись из туалета минут через пятнадцать, он тут же завалился спать, и мы не ощущали его присутствия до самого обеда.
Неимоверная духота, и бескрайняя, выжженная степь за окнами вагона, удручающе действовали на психику. Пожалуй, единственным утешением для нас были редкие остановки на каких-то Богом забытых полустанках, с примыкавшими к железной дороге глинобитными мазанками, которые на общем сером фоне степных просторов, практически невозможно было разглядеть. Ни одного деревца, ни одной лужи после дождя. Только одинокие верблюды, да тучные стада овец, чья шерсть была точно такого же цвета что и сама земля, свидетельствовали о том, что живые существа в этих местах все-таки водятся.
На крупных полустанках, где поезд останавливался не менее чем на десять минут, к вагонам подходили казашки, чьи загорелые до шоколадного цвета лица, были частично укрыты пестрыми платками. Они предлагали пассажирам кумыс, разлитый в обычные полулитровые стеклянные бутылки. На одной из таких станций мы наконец-то решили испробовать его целебные свойства, так усиленно рекламируемого торговками.
Лучше бы мы этого вообще не делали. Это уже потом, вдоволь наплевавшись, я сделал вывод, что местные жители кумыс изготовляют не из молока кобылиц, а путем элементарного смешения воды, серной кислоты и извести. По крайней мере, именно такая рецептура мне показалась наиболее вероятной, после того, как я хлебнул из горлышка эту теплую, ядовито-кислую бурду.
Проснувшийся к тому времени попутчик, с видом знатока заметил:
- Да кто ж кумыс пьет теплым, его ж надо в холодильнике подержать, прежде чем вот так вот глотать.
- А где его взять, этот холодильник, когда на улице под пятьдесят градусов жары? - съязвил я.
- В натуре, мужики, вы что, никогда в поездах не ездили?! - удивился собеседник. - А спорим, что через полчаса ваш кумыс будет таким же холодным, как будто вы его достали из холодильника!
- Ага, если его снести в вагон-ресторан, и положить в холодильник, то он, конечно же, будет холодным, - теперь уже язвил Сашка. - А в такой духоте он, пожалуй, так заквасится, что его не то чтобы пить - нюхать не возможно будет.
- Салаги вы еще! - беззлобно заметил незнакомец. - Таких элементарных вещей и не знаете. Небось, умных книжек за свою жизнь больше меня прочитали, а вот практики житейской так и не нажили. Ну да ладно, что мне с вами базары разводить, учитесь, как это делается.
Он обмотал бутылку полотенцем, что проводница выдала ему вместе с постельными принадлежностями, после чего вытащил шнурок из своего ботинка, и, сделав на одном из его концов хитроумную петлю, накинул её на то самое место, где полотенце соприкасалось с горлышком бутылки. Второй конец шнурка он закрепил за металлическую ручку окна. После этого он взял пустую бутылку из-под минералки и ушел с ней к титану с кипятком для чая. Вернувшись назад, он стал поливать кипятком полотенце до тех пор, пока вода не пропитала ткань насквозь. Как только это произошло, он тут же вывесил бутылку за окно, и она, под воздействием встречного ветра, стала методично биться о стекло.
- В этом деле самое главное не упустить момент, когда влага полностью испарится из тряпки, - заметил наш "учитель". - Физику наверно все учили, может быть, кто подскажет, что за процесс сейчас начнется?
Я смутно догадывался, что за процесс будет происходить на наших глазах с болтающейся на ветру бутылкой. Чтобы остудить разгоряченное тело в жаркий летний день, мы обычно мочили майки и одевали их на голое тело. После этого можно было гонять футбольный мяч минут пятнадцать, и тело совершенно не ощущало жары. Более того, от испаряющейся влаги кожа резко остывала, и складывалось впечатление, что на улице резко похолодало. Как бы там ни было, но я не стал высказывать свои смутные догадки, тем более что это не имело никакого отношения к известным мне законам физики. По крайней мере, тем, что я успел изучить в школе.
А тем временем, наш попутчик раз за разом извлекал бутылку из-за окна, и, полив подсохшее полотенце новой порцией кипятка, вывешивал её наружу. Делал он это до тех пор, пока во второй бутылке не осталось ни капли воды. По завершению процедуры искусственного охлаждения кумыса, он разлил содержимое охлаждаемой бутылки по стаканам, и предложил нам попробовать, что получилось в результате его эксперимента.
Уж что-что, но такого результата вряд ли кто из нас мог ожидать. Холод ледяной жидкости резанул по моим зубам так, что они заныли от боли и, как мне показалось, едва не треснули от мгновенного переохлаждения. По всей видимости, остальные "экспериментаторы" испытали аналогичное болевое ощущение, о чем красноречиво засвидетельствовали их сморщенные физиономии.
- Э - э, поосторожней! - лаконично заметил наш попутчик. - Кто ж ледяную напиток такими глотками глохчет, вам что, своих зубов совсем не жалко? Удовольствие следует растягивать, и пить его следует мелкими глотками.
Судя по всему, он остался доволен тем неизгладимым впечатлением, которое на нас произвел результат деятельности его умелых рук. Вроде все так-то по-детски очень просто получилось, но если бы не он, вовек не узнать нам секрета сказочного превращения пеплого кумыса в ледяной напиток.
А за окном, тем временем, я увидел летящих чаек. Я был настолько удивлен такой метаморфозой полупустынной фауны, что поначалу подумал о каком-то уникальном мираже.
- Арал, - небрежно бросил наш попутчик. - Сейчас будем причаливать к Аральску.
И точно, через несколько минут поезд замедлил свой бег, и за окнами показались неказистые домишки. Когда мы подъезжали к небольшому железнодорожному вокзалу, я надеялся увидеть приличные строения, каковые обычно бывают в любом областном центре. Но, увы, ничего кроме нескольких десятков пятиэтажных "хрущевок" я так и не увидел. Стоило нашему поезду отъехать от перрона вокзала, как за окнами вновь замелькали низкорослые домишки, плавно переходящие в неказистые глинобитные мазанки. В какой-то момент поверх их крыш я увидел верхнюю палубную надстройку и мачту белоснежного пассажирского теплохода. Именно в этот самый момент в открытое окно вагона ворвался свежий морской воздух, правда, отдававший каким-то странным, тухлым запахом.
- Кранты приходят Аралу, - словно прочитав мои мысли, констатировал стоявший у соседнего окна наш попутчик. - Эти долбанные хлопкоробы, гоняясь за геройскими звездами, всю воду Аму-Дарьи в песок загнали. Угробили море! Еще пару десятков лет и от Арала останется одна зловонная лужа. Я в этих краях пять лет прожил, и на моих глазах уровень моря почти на полметра упал. Сейчас, наверное, еще ниже стал.
Словно в подтверждение его слов, я заметил за окном неприглядную картину. Неподалеку от железнодорожного полотна раскинулась городская свалка. Среди куч мусора вперемежку с черными воронами разгуливали белоснежные чайки. Видимо здорово их приперло, коли вместо того, чтобы питаться свежей рыбой, они перешли на подножный корм со свалки.
А тем временем, стуча колесами по стыкам рельс, наш поезд двигался на Восток. Вечером мы проскочили город Кзыл-Орду, который, также как и Аральск, на нас не произвел никаких впечатлений. Ночью проехали мимо станции, с которой начинался Большой Байконур. Об этом факте мы узнали рано утром, когда обнаружили в своем вагоне несколько офицеров с эмблемами артиллерии. Они расположились в соседнем купе, и к тому времени, когда мы продирали свои заспанные зенки, пребывали в состоянии, о котором в народе говорят одним словом - "никакушные". Если бы в тот момент подле их купе оказался какой-нибудь иностранный шпион с портативным магнитофоном, он смог бы записать на пленку столько совершенно секретных секретов Советского Союза, которых ему наверняка хватило бы лет на десять шпионской деятельности.
- Болтун, находка для шпиона, - лаконично изрек наш попутчик, когда один из военных в споре с соседом по купе, стал перечислять неведомые нам "изделия", которые почему-то, в своих названиях начинались с буквы "Р".
Интуитивно я догадывался, что под этой таинственной буквой скрывается слово "ракета". А иначе и быть не могло, потому, как, на ту пору всему миру было известно, что означает слово - Байконур, и с чем оно было связано. Как никак, и мы не лыком были шиты, и о космонавтике имели весьма не поверхностные познания. Тем более что она начиналась не где-нибудь, а именно в нашей области, с полигона Капустин Яр, откуда запустили не только первый спутник, но собачек Белку и Стрелку, и многое еще чего такого.
Проспавшись, летуны покинули вагон после обеда, сойдя на какой-то безымянной станции. Судя по их смурным, помятым лицам, они были крайне недовольны тем местом, куда их забросила судьба. На перроне вокзала, больше напоминавшего пародию на оное, их встречали двое офицеров, приехавших на станцию на тентованном грузовике. Когда мы отъезжали от станции, грузовик запылил по степи, раскинувшейся до горизонта сразу же за крохотным селением, приютившимся возле железнодорожной станции.
А потом начались предгорья. Поначалу это были небольшие холмы, поросшие выжженной Солнцем травой. Постепенно эти холмы стали меняться на невысокие скалистые хребты, чередовавшиеся с глубокими ущельями, через которые были перекинуты высоченные мосты. Проезжая через одно такое ущелье, мне стало не по себе оттого, что я увидел за окном. Привычных металлических ферм мостового перехода за окном не было. По всей видимости, конструктивно он был сделан таким образом, что железнодорожное полотно было проложено поверх металлических ферм. Одним словом - акведук. Складывалось такое впечатление, что наш поезд пролетает над глубокой бездной, и в любое мгновение может рухнуть вниз, навстречу бурлящей горной реке, которая с такой высоты смотрелась крохотным ручейком. Я только представил, что произойдет, если поезд сорвется с моста, чья конструкция в тот момент мне показалась очень хрупкой, и холодный озноб тут же пробежав по спине, ушел куда-то в пятки. У меня отпало всякое желание любоваться красотами гористой местности, и я пулей отскочил от окна.
Вечером, когда солнце багровым диском закатывалось за горизонт, наш поезд подъехал к Чимкенту. Еще на подъезде к нему наш попутчик рассказал таких страстей, что ни у кого из нас не было желания выходить на перрон вокзала этого мятежного города. Если верить тому, о чем мы услышали от попутчика, в этом промышленном городе практически каждый третий взрослый житель в прошлом был зэком, или поселенцем. Где-то в этих местах добывали не только металлическую руду - сырье для местного металлургического комбината, но и руду урановую. Вот, на этих самых урановых рудниках, и вкалывали те самые зэки, которых в свое время осудили за тяжкие преступления. Многие из них после своего освобождения так и застряли в городе, потому как с их "послужным списком", перспектив найти себе нормальную работу где-нибудь в центральной части страны, у них просто не было. А когда критическая масса уголовного элемента достигла предела, в городе разразилось восстание, подобное тому, что почти одновременно произошло в Новочеркасске. Советская власть жестоко расправилась не только с зачинщиками бунта, но и с теми, кто попадал под горячую руку солдат внутренних войск и милиционеров, согнанных в те "жаркие" дни с ближайших областей. Многие поселенцы вновь оказались на нарах многочисленных в этих краях колоний, а их места заняли те, кто еще ни разу в жизни не испробовал вкуса зэковского хлеба.
С тех пор местные жители затаили злобу на всякого, в ком они видели причину всех своих бед. Бесцельно шастая по городу в поисках приключений, местные аборигены могли избить всякого, кто что-то не так им ответил, или наоборот, промолчал на провокационный вопрос. С наступлением темноты улицы города становились крайне опасными для любого человека, потому как подвыпившие хулиганы не щадили никого.
Как не странно, но именно в этом городе наш попутчик покинул вагон. На прощанье он с прищуром оглядел всех нас троих с головы до ног, и вдруг ни с того ни с сего, вдруг сказал мне:
- А из тебя не плохой кум выйдет. Поверь мне, я этих людей за километр чую. Попомнишь мои слова.
Коротко попрощавшись, он выскочил из вагона, и, перебросив ручки своей дорожной сумки через плечо, бодро зашагал по перрону. Мы же, стоя возле окон, все пытались угадать - кто именно в пестрой толпе праздно шатающейся по перрону публики, может представлять для нас потенциальную угрозу. Но, ничего особенного мы там так и не разглядели. Возможно, и не было в этом городе никаких бандитов, также как и бунта, о котором нам так красочно рассказал этот странный человек, имя которого мы так и не узнали.
Не придал я тогда особого значения и его словам о куме, поскольку по наивности своей полагал, что кум - это просто кум, и не более того. И только спустя годы, мне стало известно истинное значение этого слова, которое в жаргонном словаре уголовников стоит на особом месте. Действительно, нюх у этого безвестного попутчика, оказался как у собаки.
В столицу Казахстана наш поезд прибыл часов в десять утра. Еще утром, когда до города было не менее двух часов езды, мы заметили на горизонте заснеженные вершины высоченных гор. Постукивая колесами на стыках рельс, наш поезд усиленно пытался достичь их, а они, наоборот, с каждым мгновеньем уплывали все дальше и дальше. Мы, конечно же, понимали, что это всего лишь обман зрения, своеобразная иллюзия, получаемая за счет сложных физических процессов в атмосфере. Подтверждением того, что с каждым проехавшим поездом километром горы становятся ближе к нам, можно было определить по изменению внешнего облика горного хребта. Подступающие к снежным вершинам предгорья постепенно изменяли свой цвет, и вместо сиренево-лилового фона, больше похожего на размытые дождливые облака, превращались в череду разновысоких горных склонов с подступающими к ним поперечными хребтами меньшей высоты. Несмотря на довольно значительное расстояние до гор, теперь уже можно было разглядеть зелень лесных массивов, сплошным ковром покрывавших гранитные и базальтовые скалы.
Алма-Атинский железнодорожный вокзал не произвел на нас особого впечатления. Обычная сталинская архитектура с максимумом лепнины, и минимумом удобств для пассажиров, дожидающихся отправки поездов дальнего следования. Не имея ни малейшего понятия о том, в какой стороне может располагаться пограничное училище, мы, первым делом, стали расспрашивать у местных жителей как добраться до проспекта Ленина. Именно там размещался комплекс зданий военного городка, куда нам следовало прибыть.
Как не странно, но многие из горожан, к кому мы обратились со своим вопросом, понятия не имели, что в их городе есть такое учебное заведение. По всей видимости, нам просто не повезло в выборе прохожих, которые наверняка совсем недавно стали жителями мегаполиса, и поэтому ничего не знавших о том, какими достопримечательности он знаменит. Один словоохотливый старичок с седой козлиной бородкой пояснил, что "школа пограничников" располагается совсем недалеко, по дороге с большими тополями. Надо только пройти прямо по улице, на которой мы стояли в тот момент, потом, дойдя до проспекта Абая, свернуть налево, и пройдя по нему до Дворца съездов, свернуть направо. Это и будет тот самый проспект, на котором располагается школа пограничников.
Я поинтересовался у старика насчет того, сколько времени мы затратим, если пойдем пешком, на что он ответил:
- Да тут совсем недалеко. Пешком вы очень быстро дойдете.
"Недалеко" обернулось нам двумя часами ходьбы. Но мы не были в обиде на старика, поскольку то, что увидели вокруг себя, нас поразило и заворожило до такой степени, что, пройдя этот многокилометровый путь, мы даже не почувствовали усталости.
На улице стояла обычная для данного периода года жара, но мы не ощутили на себе ни палящих лучей солнца, ни духоты раскаленного асфальта. По обеим сторонам широкой улицы произрастали многочисленные деревья, кроны которых сплошной тенью накрывали тротуар, по которому мы передвигались. Вдоль проезжей части, там, где обычно размещается обочина дороги, пролегал узкий, бетонный желоб, по которому журчала чистая, горная вода. Вкупе с многочисленными фонтанчиками и огромными фонтанами, коими изобиловал город, на его улицах создавался своеобразный микроклимат, сравни разве что раю. Эх, в нашу бы пыльную Астрахань всю эту красоту!
У театра имени Ауэзова, что расположился на противоположной стороне улицы, струи огромнейшего фонтана сплошной стеной били высоко вверх, перекрывая практически всю площадь перед театром. Ветер подхватывал мельчайшие капли воды, и разносил их далеко от фонтана, увлажняя и охлаждая воздух. Не менее мощный, и еще более красивый фонтан, мы увидели у театра имени Абая. Мы только успевали крутить головами по сторонам и считать фонтаны и фонтанчики. Досчитав до трех десятком, мы сбились со счета, и бросили это неблагодарное дело. Во всей нашей Астрахани не было и половины тех фонтанов, сколько мы увидели только на одной улице Алма-Аты. Оставалось только завидовать белой завистью тем людям, кому суждено было жить в таком прекрасном городе.
Проспект Абая, о котором говорил старик, оказался настолько широким, что больше походил на площадь. Это была не просто укатанная в асфальт большая территория земли, а своего рода дендропарк. Многочисленные искусственные озера, узкими протоками соединенные друг с другом, с переброшенными через них всевозможными мосточками, чередовались с небольшими фонтанами. Уютные закуточки образованные низкорослыми деревьями и аккуратно постриженными декоративными кустами, с притулившимися в их тени лавочками для отдыхающих, создавали особый шарм всему пространству проспекта.
В самом конце площади, взметнув высоко в небо сияющий позолотой чешуйчатый козырек, на возвышении, образованном многочисленными гранитными ступенями, стоял республиканский Дворец съездов. Конечно же, своими гигантскими размерами он затмил все то, что мы до этого увидели на улицах города, но особого впечатления лично на меня он не произвел. Обычная советская архитектура времен Никиты Хрущева, и сменившего его на высоком посту генерального секретаря - Леонида Брежнева. Одним словом - гигантомания во всей её красе.
Пройдя мимо дворца, мы вышли на проспект Ленина и, повернув направо, не спеша, зашагали по нему. В этом месте проспект имел относительно большой уклон. Оно и не удивительно, поскольку в конце него величественно возвышались заснеженные горы Заилийского Алатау.
Это название мы случайно услышали от женщины-гида, которая во всех подробностях рассказывала о достопримечательностях столицы Казахстана, группе заезжих туристов, беспрерывно щелкающих затворами фотоаппаратов. В тот момент, устав от длительного похода по городу, мы сидели под невысоким деревцем на проспекте Абая, и смачно ели холодное эскимо.
Единственная достопримечательность, на которую мы обратили свое внимание, проходя по проспекту Ленина, были огромные тополя. Не высотой они нас поразили, хотя высота их была никак не меньше тридцати метров, а толщиной своих стволов. Одному человеку невозможно было обхватить их так, чтобы пальцы рук достали друг друга. Да что там - одному, мы попробовали это сделать вдвоем с Александром, но этого нам так и не удалось сделать. Интересно, сколько же лет было этим тополям, что они вымахали до таких гигантских размеров?
О том, что мы наконец-то достигли конечной цели, я понял сразу же, как только по правой стороне проспекта начался высоченный металлический забор, за которым виднелись спортивные площадки, полосы препятствий, огромный плац и однотипные кирпичные дома, по виду похожие на казармы. Это и было пограничное училище.
На КПП нам объяснили, куда следует идти, кому сдавать свои командировочные удостоверения. Примерно через час какой-то сержант в форме пограничника, отвел нас в один из спальных корпусов, а попросту - казарму, и указал на кровати, на которых нам предстояло спать ближайшие две недели, в перерывах между установочными лекциями, консультациями и экзаменами, коих нам предстояло сдать целых четыре штуки.
А еще нам сказали, что на довольствие поставят только со следующего дня, потому как списки "едоков" составляются накануне вечером, и по этим спискам делается расчет закладки продуктов. Правда нам тут же "по секрету" поведали, что мы можем пойти в столовую после того, как закончится обед, и если там хоть что-то останется из пищи, то нас обязательно накормят.
Данным предложением мы тут же воспользовались, потому, как, к тому времени было не меньше трех часов дня, и обед в столовой уже закончился.
Дежурный по столовой внимательно выслушал нашу жалобную "арию голодных" из оперы "Дай пожрать", и, не сказав ни слова, указал на ближайший стол, на котором стояла алюминиевая кастрюля с еще теплым борщом.
- Второго предложить не могу, потому как его уже нет, а борщ и хлеба можете наворачивать, сколько влезет.
Такого вкусного борща я наверно ни разу в своей жизни не едал. По крайней мере, варево из солдатского рациона в тот момент мне показалось самым изысканным произведением поварского искусства.
Остаток дня все трое провели в хождениях по территории училища и знакомстве с местными достопримечательностями. В самом дальнем углу мы обнаружили добротную конюшню и небольшую, огороженную со всех сторон металлической сеткой, площадку для выездки лошадей. Сколько в училище было ездовых лошадей мы так и не узнали, но зато воочию увидели, как два курсанта, восседая на гнедых кобылах, не спеша, обучаются азам верховой езды. Чуть поодаль стоял инструктор, методически отдававший какие-то непонятные команды, после чего наездники делали едва заметные движения руками и ногами, и послушные лошади меняли темп бега, начинали вращаться на месте или пятиться задом.
Насмотревшись на лошадей, мы проследовали к располагавшемуся невдалеке стадиону. Две команды курсантов, общей численностью человек десять, азартно играли в "Американку". На импровизированных трибунах с деревянными лавочками сидели несколько человек в гражданской форме одежды, которые одинаково бурно реагировали на забиваемые голы, независимо от того, какой команде это удавалось сделать. Мы сделали вывод, что зрительская аудитория состояла из таких же вольно шатающихся абитуриентов, как и мы сами, и болельщикам было совершенно безразлично за кого болеть.
А еще, в тот день мы обратили на одну особенность - курсантов в училище практически нигде не было видно. Это уже к вечеру мы узнали, что большая часть из них выехали в летние лагеря на практические занятия, а в училище остались только те, кто нес караульную службу и был занят на хозяйственных работах. А еще, незадолго до этого, его стены покинули выпускники, разъехавшиеся в отпуска, с тем, чтобы спустя месяц прибыть к месту прохождения дальнейшей службы на пограничных заставах.
То ли оттого, что мы физически подустали от проведенного в суматохе дня, то ли по причине свалившейся на наши головы эмоциональной нагрузки, так и не понятой до конца обыденности военной службы, но первую ночь в казарме мы спали словно убитые. В тот вечер я на полуавтомате добрался до своей кровати, разделся, аккуратно сложив свою одежду на приставленный к кровати табурет, и едва коснувшись головой подушки, провалился в бездонную бездну снов, которые, едва начавшись, прервались резкой командой:
- Па-адъё-ём!
Крик дневального, словно ушат холодной воды, выплеснутый в полудремотное сознание спящих, мгновенно сорвал абитуриентов с кроватей, и уже через минуту они выбегали из казармы, на утреннюю зарядку, которая, как выяснилось, значительно отличалась от той, что они привыкли делать на гражданке.
Для "разогрева" нам поначалу пришлось нарезать несколько кругов вокруг того самого стадиона, где накануне наблюдали за футбольной игрой. Поначалу показавшееся не таким уж и большим, на третьем круге нашего "лошадиного" забега футбольное поле увеличилось до размеров ипподрома. Еще немного, и бешено бьющееся сердце наверняка вырвалось бы из моей груди, но в этот самый момент последовала команда - "Шагом марш", и, пошатываясь из стороны в сторону, все перешли с галопа на шаркающую походку уставших от жизни пенсионеров.
Сержант срочной службы, которому была поручена экзекуция салабонов-абитуриентов, показал, как надо делать дыхательные упражнения, после чего все дружно замахали руками, словно ветряные мельницы своими крыльями.
А потом, выстроившись в четыре шеренги, мы делали наклоны туловища и прочие выверты руками и ногами, от которых у меня начала кружиться голова. Напоследок мы сделали завершающий забег вокруг футбольного поля, и, не переходя на ходьбу, в считанные секунды заскочили в казарму.
На умывание и заправку постелей ушло не менее часа. Тот же сержант, что поиздевался над нами на зарядке, в доходчивой форме рассказал, как надо выравнивать в одну линию не только тумбочки и табуреты, но также подушки, и даже линии на одеялах. И только после того, как мы относительно качественно справились с поставленной задачей, он отдал команду на очередное построение, которое для нас было что манна небесная, потому как это построение было перед завтраком.
Но, сержант не был бы сержантом, не испортив нам настроение даже в такую радостную минуту, затянув построение на полчаса. Сначала он выстроил пеструю толпу абитуриентов в одну длинную шеренгу, после чего провел сортировку по ранжиру, переставляя абитуриентов с места на место, до тех пор, пока строй не выровнялся по росту. Потом он отдал команду рассчитаться на "первый - второй", и после того как мы её успешно выполнили, перестроил шеренгу в две. Отдав распоряжение запомнить свое место в строю, он вдруг резко крикнул:
- Вольно! Разойдись!
Переглянувшись, мы стали медленно разбредаться по казарме, чем вызвали приступ ярости у сержанта. Встав по стойке смирно, и откинув в сторону левую руку, он подал очередную команду:
- В две шеренги-и, ста-ановись!
Активно работая локтями, все бросились искать свое место в строю. Получилось что-то вроде кучи-малы. Наконец-то разобравшись, кто за кем стоит, строй замер в ожидании очередной команды сержанта, в душе надеясь, что из его уст прозвучит вожделенное:
- На завтрак, шагом марш!
Куда там. Сержант еще несколько минут вдалбливал в "бестолковые головы стада баранов", что при команде "вольно, разойдись" надо не расходиться, а разбегаться в разные стороны, как можно дальше от того места, где только что стоял. Для наглядности того, как это должно происходить, он еще несколько раз поочередно подал команды "вольно, разойдись" и "становись", после чего мы их выполнили именно так, как того требовал свалившийся на наши бедные головы садист в форме с сержантскими лычками на погонах.
После утреннего истязания души и тела, гречневая каша с молоком, кусочек масла и стакан сладкого чая растворились в наших желудках в мгновение ока, и до очередного построения, которое произошло сразу же после завтрака, мы уже испытывали чувство легкого голода.
- Да-а, не особо-то разжиреешь на казенных харчах! - подумалось в тот момент наверно не одному мне.
На очередном построении, которое на этот раз проходило на плацу училища, перед нами выступил полковник - заместитель начальника училища по учебной работе. Его выступление было относительно коротким, но ёмким. Для начала он пожелал всем успешной сдачи вступительных экзаменов, но тут же перешел на совершенно иную тему, заговорив о дисциплине. Выяснилось, что накануне вечером два абитуриента ушли в самоволку, где, напившись допьяна, попали в медицинский вытрезвитель. Полковник зачитал приказ об их отчислении из числа абитуриентов, попутно пригрозив всем присутствующим, что аналогичные меры будут приниматься ко всем, кто в той, или иной форме допустит нарушение воинской дисциплины.
Потом он зачитал приказ по училищу, согласно которому всех абитуриентов разбили на шесть самостоятельных групп, установив для каждой график сдачи экзаменов по той, или иной дисциплине. Пожалуй, единственным исключением их этих правил была сдача экзамена по сочинению. Письменный экзамен был самым первым в графике, и сдавался он всеми абитуриентами одновременно. Местные "старожилы", из числа оставшихся в училище курсантов, еще накануне нам доходчиво пояснили, что именно на сочинении срезается почти треть поступающих. Те, кто получал неуды по сочинению, к другим экзаменам не допускались, и, не дожидаясь мандатной комиссии, возвращались туда, откуда приехали.
В распоряжении абитуриентов было передано несколько учебных комнат и большой читальный зал, где они могли в спокойной обстановке штудировать дисциплины, по которым предстояло сдавать экзамены. Именно там, в читальном зале, после построения и собралась большая часть экзаменующихся претендентов в курсанты. Кто-то лихорадочно штудировал не усвоенные в свое время темы, кто-то копировал шпаргалки по наиболее вероятным темам грядущего сочинения.
Но, как говорится: - "перед смертью не надышишься", и, подустав от умственной нагрузки, после обеда абитуриенты разбрелась по всей территории школы. Одни, найдя укромные местечки, бессовестно дрыхли лежа прямо на траве в тени деревьев. Другие, разминались на стандартных тренажерах, коими были стандартные брусья, перекладины и кольца. Несколько человек, меряясь необузданной силушкой, по очереди тягая "железяки". Наша компания тоже распалась по интересам - Александр засел за учебники, Руслан загорал, лежа на деревянной лавочке трибуны стадиона, а я, как и накануне, бесцельно бродил по территории училища, делая для себя все новые и новые открытия.
На сей раз, компанию мне составил Сарсен, приехавший из Гурьева - провинциального казахстанского города, до которого от нашей Астрахани было рукой подать. С Сарсеном я познакомился в первый же день пребывания в училище, поскольку наши кровати в казарме стояли рядом. В июне он окончил обучение в средней школе, где учился на "удовлетворительно" и "хорошо", особых надежд на то, что станет курсантом военного училища - не имел, но, по настоянию всё тех же вездесущих гэбэшников, всё-таки решил испытать свою судьбу.
Прохаживаясь с ним по училищу, мы услышали попискивание морзянки, которая неслась из открытого окна полуподвального помещения двухэтажного дома старой постройки. Через окно мы увидели сидящих за столами курсантов в форме с наушниками на головах, усиленно "давивших клопа". Мы не успели как следует разглядеть ни самих курсантов, ни обстановку в комнате, как вдруг перед нами словно из-под земли выросла фигура часового, в полевой форме и курсантскими погонами, с болтающимся на ремне штык - ножом.
- Вы кто такие, и что вам тут нужно? - В голосе часового почувствовались строгие нотки.
- Да мы это, абитуриенты мы - робко ответил я.
- Абитуриенты, говорите, - часовой окинул нас по очереди пронизывающим насквозь взглядом. - А если вы абитуриенты, то чего тогда шляетесь там, где не положено? Вот и идите туда, где вам определили быть, а не то я доложу сейчас дежурному, и придется вам объясняться перед руководством училища.
Следуя его рекомендациям, мы сочли необходимым немедленно покинуть то место, куда нас занесла нелегкая. По всей видимости, в этом закрытом для посторонних глаз учебном заведении, были еще и такие места, которые тщательно скрывались даже от самих обучающихся. Кого там готовили, нам оставалось только догадываться.
Сочинение писали всем скопом, сидя в огромной аудитории, в которой курсантам читались обзорные лекции. По высоте аудитория занимала два этажа пятиэтажного здания, и одновременно могла вместить в себя не менее двухсот слушателей.
Предложенных тем для сочинения было пять или шесть, и все они были связаны с русской и советской литературной классикой, изучаемой в рамках учебной программы средней школы. И только одна, свободная от обязаловки тема, давала возможность абитуриентам проявить свои недюжинные литературные способности. Свободная тема сочинения звучала весьма просто и доходчиво: "Почему я хочу стать пограничником".
Поскольку за экзаменуемыми был установлен тотальный контроль, выражавшийся в перемещении по аудитории нескольких старшекурсников, внимательно следивших за тем, чтобы абитуриенты не могли воспользоваться шпаргалками, и не списывали сочинения друг у друга, возможностью написания сочинения посредством копирования с имеющихся у меня шпаргалок, я так и не смог воспользоваться. Пришлось писать на вольную тему. Чего я тогда нафантазировал, теперь уже и не вспомнить, но мой опус видимо понравился тем, кто его проверял. Двойная оценка 5/3 означала одно - своими литературными способностями я воспользовался на все сто процентов, а вот, с грамматическими и синтаксическими ошибками, получился очередной прокол. Я и в школе-то не особенно разбирался во всех этих причастных и деепричастных оборотах, почему делал кучу ошибок, проставляя, где надо и не надо, лишние знаки препинания. Вот, на лишних запятых я и погорел на этот раз.
Но, как бы там ни было, уже на следующий день я точно знал, что первый экзамен мною пройден относительно успешно. Сарсен и Руслан тоже писали на вольную тему, и оба отхватили твердые трояки. А вот Александру не повезло - трояк за содержание и двойка за допущенные ошибки, поставили окончательную точку на дальнейшей сдаче им экзаменов. Он еще два дня бесцельно болтался по училищу, в ожидании проездных документов. Проводить его по-человечески нам так и не удалось, поскольку автобус с "невезунчиками" покинул КПП училища в тот самый момент, когда мы сдавали экзамен по истории СССР. Накануне вечером у меня состоялся разговор с Александром. Было видно, что он сильно расстроился, но старался держаться бодро. Об одном он только сожалел в тот момент, что в текущем году уже не сможет поступить ни в одно высшее учебное заведение, поскольку вступительные экзамены в них идут полным ходом. И вообще, в феврале следующего года ему исполнится восемнадцать лет, а это означает только одно - весной придется идти на службу в армию.
На экзамене по истории СССР вопросы достались довольно легкие, и я ответил на них практически без запинки, но въедливый экзаменатор закидал дополнительными вопросами, отвечая на которые я несколько запутался с датами величайших событий эпохи правления Ивана Грозного. В итоге, отличная оценка мне уже не светила, но я был несказанно рад и четверке, которую получил вполне заслуженно. Сарсен и Руслан этот экзамен сдали на трояк.
С экзаменами по русскому и немецкому языкам всё оказалось намного сложнее, и втроем мы их едва осилили, преодолев планку "удовлетворительно". Как бы там ни было, но на финишную линию мы вышли без потерь, и это радовало.
Оставалось пройти мандатную комиссию, которая и должна была решить нашу дальнейшую судьбу. В том, что не все её пройдут, было ясно как день, поскольку на одно учебное место, после усиленного экзаменационного отсева, приходилось по два претендента.
Не знаю, почему именно, но в тот момент я даже не сомневался в том, что поступлю в училище, поскольку проходной балл был ровно таким, сколько баллов я набрал на экзаменах плюс средний балл за учебу в техникуме. Каково же было мое удивление, когда руководитель мандатной комиссии сообщил, что я не набрал необходимый проходной балл, и мне предлагается написать заявление о зачислении на командный факультет, раз и навсегда отказавшись от своей затеи обучаться на политпрофильном факультете. Если бы я такое заявление написал, то мне предстояло дополнительно сдать экзамены по математике и физике, в коих я был не настолько силен, чтобы испытывать судьбу заново. Именно эту проблему я и озвучил полковнику, сославшись на то, что совсем не готовился к сдаче экзаменов по данным дисциплинам, и наверняка их не сдам. Полковник улыбнулся, и, намекнув на то, что при желании можно сдать любой экзамен, дал мне на раздумья два часа. Если за это время я не определюсь со свом будущим, то однозначно пополню список неудачников.
Советоваться было фактически не с кем, поскольку все абитуриенты были заняты своими проблемами. За те несколько дней, что мы провели в училище, от местных аборигенов успели такого наслушаться о порядках, царящих на командном факультете, что при одном только упоминании о нем, нас бросало в дрожь. Лично для меня была натуральной каторгой каждодневная утренняя беготня. А ведь мы пробегали не более километра, по гладкой как стол беговой дорожке стадиона. Курсантам командного профиля светили "экзекуции" совершенно иного плана, в виде забега на трехкилометровую дистанцию, по сильно пересеченной местности. Та часть "командников" что оставалась в училище, рано утром выбегала за ворота училища и рысью неслась в сторону гор. От одной только мысли, что это же самое придется делать и мне, на душе становилось совсем дурно.
Не-е, не буду я писать никакого заявления. Не для того я мечтал поступить в училище, чтобы вот так вот бездарно променять профессию контрразведчика на специалиста по забегам на длинные дистанции.
Своими мыслями я поделился с сержантом срочной службы, сдававшим вступительные экзамены на командный профиль. Этот сержант и еще один ефрейтор впервые появились в училище в тот самый день, когда мы писали сочинение. Оба служили в пограничных войсках, и ближайшей осенью должны были демобилизоваться. Но вместо того, чтобы, дождавшись дембеля уехать к себе домой, они подали рапорта на поступление в высшее военное училище, и таким образом попали в Алма-Ату.
Первое их появление произвело на всех неизгладимое впечатление. Форменное офицерское обмундирование старого образца, ушитое до немыслимых размеров, плетеные из капроновых нитей аксельбанты и бесчисленное количество армейских значков на груди, согнутые невероятным образом тулии форменных фуражек, аналогично тем, какие носили немецкие офицеры во время войны. Одним словом - петухи. Поскольку срочную службу оба проходили на Западной Украине, именно это обстоятельство из их биографии стало основанием тому, что уже в первый день их за глаза стали обзывать "бендеровцами".
Свои клички они оправдывали на все сто процентов. Особенно сержант, который ни на минуту не упускал возможности, чтобы не покомандовать над "зелеными" абитуриентами. Его рвение по службе мгновенно заприметил наш "курсовой" - двадцати двухлетний лейтенант, только что окончивший училище с отличием, и оставленный в нем на преподавательскую работу. Своим решением он назначил сержанта старшим над гражданским сбродом, и с этого дня все наши построения и походы в столовую, проходили под чутким руководством "карьериста-бендеровца" и его заместителя - "армейского кобеля", то бишь - ефрейтора.
Когда я высказал "бендеровцу" свои сомнения, он только рассмеялся моей наивности.
- Какие контрразведчики, кто сказал тебе эту бредятину?! Ты что, не знаешь, кого готовят на политпрофиле? Замполитов там готовят - зам-по-ли-тов! Чтобы стать "контриком" одного высшего образования мало, для этого талант нужен, нюх на шпионов надо иметь. А такое с годами практической работы приходит. Одним словом, надурили тебя как самого последнего салабона, а ты и уши развесил. Если собираешься стать "контриком", то один хрен, на каком профиле обучаться, лишь бы корочки о высшем образовании дали. А уж потом будет видно, каким боком судьба к тебе повернется. Если задом, то не быть тебе ни контриком, ни простыми взводным на самой занюханной заставе где-нибудь в Заполярье, или хуже того - на Кушке.
Высказывания сержанта ни сколько не способствовали поднятию у меня духа оптимизма. Получается, что все, о чем мне говорил весной гэбэшник, оказалось элементарной туфтой. По всей видимости, ему нужно было выполнить план по подбору необходимого числа абитуриентов в ведомственные учебные заведения, и со своей задачей он справился, наловив по городу простачков типа меня. Только сейчас до меня дошло истинное предназначение этого "ловца человеческих душ".
Не дожидаясь окончания отведенного мне двухчасового срока, я явился в учебную часть училища, где с порога заявил о своем намерении отказаться от написания заявления о переходе на командный профиль. Сидящий за столом военный с капитанскими погонами на плечах, внимательно окинув меня взглядом, сообщил о том, чтобы я готовился к отъезду на Родину, который произойдет в самые ближайшие дни.
А после обеда я узнал ряд интересных вещей, которые заставили меня крепко призадуматься о смысле жизни, и о своем месте в ней.
Руслан, точно также как и я, не прошел мандатную комиссию. Этому обстоятельству я нисколько не удивился, поскольку он не набрал даже проходного балла. Но вот чего я совсем не ожидал, так это новости о зачислении Сарсена на учебу.
"Как же так, - думал я. - Ведь у Сарсена было меньше всего шансов стать курсантом, но именно он им стал".
Ответ на свой вопрос я услышал чуть позже, из уст "бендеровца". Чтобы развеять все сомнения в отсутствии объективности членов мандатной комиссии, он заявил:
- Поясняю всем тем, кто не доволен по поводу своего "пролета". Училище располагается на территории Казахстана, а стало быть, в первую очередь призвано ковать местные кадры. Именно поэтому все казахи, сдавшие экзамены хотя бы на трояки, автоматом зачисляются курсантами. Остальные зачисляются по мере наличия свободных мест. Доходчиво объяснил? Если кто-то чего-то не понял, могу разъяснить персонально, но чтобы никаких разговоров на эту тему я больше ни от кого не слышал.
Ему то что, волноваться совсем не о чем. Оба "бендеровца" были зачислены на учебу, и прямо на мандатной комиссии сержант был назначен замкомвзвода, а ефрейтор - командиром отделения. Оба оказались при делах.
В тот день мы прослышали еще об одной новости, которую передавали друг другу с оглядкой.
Среди абитуриентов был один азербайджанец, который до этого проживал в высокогорном селении в Закавказье. Он с большим трудом сдал на трояки первые три экзамена, но засыпался на английском языке, который, судя по аттестату зрелости, изучал в своей сельской школе. На экзамене выяснилось, что иностранный язык он не знает ни в зуб ногой. За день до мандатной комиссии он пошел в учебную часть забирать свои документы, и прежде чем их ему выдать, любопытная секретарша стала расспрашивать его о житье-бытье. Она то и вызнала у парня, что кроме азербайджанского и русского языка, он в совершенстве владеет еще пятью языками, на которых говорят иранцы, турки, арабы и еще парочка народностей, населяющих восточные страны. Она тут же доложила об этом своему руководству, и парня потянули к руководству школы.
О чем у них там состоялся разговор, никто так и не узнал. Но азербайджанец из школы бесследно исчез в тот же день, и среди абитуриентов прошел слух, что его первым авиарейсом отправили в Москву, где без экзаменов зачислили в какое-то совершенно секретное учебное заведение КГБ.
Правда ли это была, или чистый вымысел, никто сказать точно не мог, но все отлично понимали, что слухи порой рождаются далеко не на пустом месте.
В ту ночь я долго не мог уснуть. В голову лезли всякие мысли, одна кошмарней другой. Поначалу я как-то безразлично отреагировал на то, что мое обучение в училище не состоится. Я даже стал утешать себя в том, что не стоит особо расстраиваться, тем паче, что у меня были все основания не жалеть об этом, после того, как вскрылся коварный обман с перспективой стать контрразведчиком. Ворочаясь с боку на бок, я слышал полупьяные голоса "бендеровцев", которые вместе с еще несколькими абитуриентами, также назначенными на руководящие должности, распивали спиртные напитки в тамбурном помещении казармы. Под монотонное гундение "карьеристов", я незаметно для себя уснул.
А рано утром в казарму нагрянул генерал - начальник училища. То ли ему кто-то цинканул за ночную пьянку, то ли этот визит был чисто случайным, но, войдя в казарму, он обнаружил в мусорном ведре пустые бутылки из-под водки и небрежно завернутые в газету остатки закуски.
А потом было всеобщее построение, и, прохаживающийся вдоль строя генерал, пристально вглядывался в лица стоящих в нем вчерашних абитуриентов, часть из которых уже стала курсантами, а часть - осталась никем. Попытка генерала с первого взгляда вычислить злодея, а может и злодеев, не увенчалась успехом. И тогда, он прибегнул к запрещенному приему, сказав буквально следующее:
- Я даю всем час на размышление, и ровно через час вернусь сюда вновь. Если не найдутся виновники, устроившие вчера пьянку в казарме, то я приму настолько кардинальные меры, что многие из тех, кто даже поступили на учебу, уедут домой с волчьими билетами. Если у виновников наконец-то проснется совесть, и им не захочется подводить своих товарищей, я жду их в своем кабинете. От себя добавлю, что за честное признание своей вины, меры будут не настолько жесткими - мы просто распрощаемся с этими людьми.
Генерал глянул на свои наручные часы, словно засекая текущее время, и не спеша, покинул казарму.
"Курсовой" с бледным лицом стоял перед строем, а нижняя губа у него начала подергиваться. Он отлично понимал, что после такого ЧП его самого запросто снимут с должности, на которой он фактически не успел побыть по-настоящему, и с позором отправят в строевое подразделение, к черту на куличках. Едва не плача он обратился к своим подчиненным:
- Вы слышали, что сказал генерал? Если через час виновные не найдутся, к черту полетит и моя карьера, а заодно пострадают невиновные. Генерал своё слово держит, я знаю. В назидание другим, запросто отчислят из училища несколько человек. Такое уже было, и я не завидую тем, кто попадет под раздачу.
Пока лейтенант держал свою слезливую речь, я незаметно глянул на "бендеровцев". Те стояли в строю, делая вид, что все происходящее их совершенно не касается. В тот момент у меня было жгучее желание - выйти из строя и, ткнув пальцем в их бесстыжие физиономии, заставить выйти из строя, и честно признаться в содеянном злодеянии, от которого могут пострадать невиновные.
Но, увы. С детства я был воспитан таким образом, что даже в мыслях не допускал стукачества, в какой бы оно форме оно проявлялось. Не принято было у нас доносить друг на друга - ни в школе, ни в быту.
- А что будет с тем, кто возьмет вину на себя?
Я едва не поперхнулся, поскольку этот вопрос прозвучал из уст стоящего неподалеку от меня Руслана.
- Если такой человек решением мандатной комиссии уже зачислен в училище, то вполне вероятно, что руководство школы изменит это решение.
- А если не поступил? - не отставал Руслан.
- Тогда такому человеку нечего терять, - пояснил лейтенант. - Его просто отправят восвояси домой.
- Ага, а вдогонку на нарушителя дисциплины полетит депеша, и от него потребуют вернуть деньги, затраченные на поездку, - не унимался Руслан.
- Никто, ничего с него не потребует, - ответствовал лейтенант. - Материалы служебного расследования останутся в учебной части училища. Одного только не могу гарантировать - возможность поступления такого человека в наше училище в последующем. С нарушителями дисциплины здесь не церемонятся.
- В таком случае, мне терять нечего - считайте, что это я распивал водку - подытожил Руслан.
Лейтенант несколько секунд стоял с открытым ртом, не веря в такой исход событий, после чего нерешительно заявил:
- Я полагаю, что руководство школы не поверит вам. Судя по количеству пустых бутылок, в пьянке участвовало не менее четырех человек.
После этого он окинул всех нас умоляющим взглядом, давая тем самым понять, что от нас требуется.
Не раздумывая, я последовал примеру Руслана, и, выйдя на два шага из строя, четко отрапортовал:
- Я тоже распивал водку.
Моему примеру последовали еще несколько человек, и уже через минуту перед строем стояла дюжина несостоявшихся курсантов.
Чуть позже, сидя в Ленинской комнате, всем нам пришлось написать объяснительные записки, в которых, под диктовку лейтенанта, "чистосердечно" признались в совершении гнусного проступка, попутно покаявшись в том, что всё произошедшее было с нами в первый и последний раз.
А потом был приказ о нашем отчислении. Одно радовало, что в том приказе не было записано ни слова о наших "похождениях". Как и всех остальных "невезунчиков", нас отчислили на основании решения мандатной комиссии. В тот же день нас сняли с довольствия, но разрешив проживание в казарме до следующего дня.
Не откладывая в долгий ящик, мы съездили на вокзал, где очень удачно приобрели билеты на поезд, отходящий в полдень следующего дня. А потом мы бесцельно бродили по городу. На этот раз, немного удалившись от проспекта Ленина, мы забрели в частный сектор и оказались на каком-то пустыре. То был совсем иной город - без напущенной чопорности, словно вывернутый наизнанку. В итоге своих похождений мы очутились в городском парке, в центре которого было небольшое озеро, с искусственным островом посредине. На острове, под сенью деревьев, высился небольшой кирпичный дом, стилизованный под старинный замок. С берега озера к острову вел узкий подвесной мостик. Доносившийся ароматный запах жареного шашлыка свидетельствовал о том, что замок был ни чем иным, как рестораном, куда нам, по причине полнейшего безденежья, дорога была заказана. Уже в сумерках, перед тем как в последний раз пройти через КПП училища и отоспаться в казарме перед отъездом домой, мы оказались возле небольшой, горной реки "Алмаатинки", и с удовольствием искупались в ледяной воде.
Впереди нас ждала долгая дорога обратно. Вместо неполных четырех суток, домой нам пришлось добираться почти неделю. К нашему несчастью на ту пору в Астрахани и Одессе обнаружился вибрион холеры, и в этих городах объявили карантин.
Первый раз наши вагоны отцепили от поезда и бросили стоять на произвол судьбы в тупике узловой станции города Соль-Илецка. Сколько уж прошло времени, но до сих пор об этом городе у меня осталась не самые лестные воспоминания. То был не просто захудалый городишко в далекой, глухой провинции, это было вообще - нечто. Когда мы поинтересовались у случайного вокзального прохожего - как, мол, нам доехать до центра города, он посмотрел на нас словно на инопланетян. Позже выяснилось, что общественного транспорта в городе никогда не существовало, а его центром был не небольшой парк с засыхающими деревьями, и со стоящими возле него двумя облезлыми двухэтажными домами постройки девятнадцатого века, в которых размещались исполком и народный суд.
На следующий день наши злосчастные вагоны вновь прицепили к какому-то проходящему поезду, но спустя сутки вновь подло бросили на путях узловой станции Красный Кут. Возмущенные пассажиры попытались, было, разобраться с вокзальным начальством, но оно успокоило недовольных, заверив их в том, что мыкаться всем осталось совсем недолго. Оказалось, что именно из Красного Кута в сторону Астрахани ежедневно отходил специальный поезд, формировавшийся из аналогичных прицепных вагонов. До отхода специального поезда оставалось каких-то двадцать часов, и наши четыре вагона должны стать его первоосновой.
Всю ночь мы фактически не сомкнули глаз. Вагоны дергались то в одну, то в другую сторону от ударов прицепляемых пассажирских вагонов. К утру, сцепка достигла полутора десятков купейных и плацкартных вагонов, и вокзальный динамик скрипучим голосом дежурной по вокзалу объявил нам о том, что специальный поезд в Астрахань отправляется ровно через час.
На оставшиеся пятьдесят копеек мы купили огромный каравай душистого, мягкого словно пух хлеба, по цене в тридцать шесть копеек, и с жадностью съели его еще до того, как поезд тронулся в путь, а потом, всю оставшуюся дорогу с завистью смотрели на своих попутчиков, аппетитно уплетающих припасенные съестные запасы. Мне едва не стало дурно от подступившего под ложечку приступа голода, когда по вагону разнесся запах взрезанного кем-то спелого арбуза.
Оставшиеся от сдачи четырнадцать копеек мы поделили по-братски. Десять копеек досталось Руслану, которых ему вполне хватало на то, чтобы перебраться на автобусе на противоположную сторону Волги. У меня выбора не оставалось, поскольку четырех копеек было маловато на поездку в автобусе, но вполне хватило на трехкопеечный трамвайный билет. Одна копейка осталась в качестве "навара".
В отличие от тех страстей, что мы наслушались на вокзале в Красном Куте, Астрахань встретила свежее политым асфальтом Привокзальной площади, а также полнейшим отсутствием клянчивших цыган и бомжей, коих на железнодорожном вокзале во все времена было великое множество.
Прощаясь с Русланом, клятвенно пообещали друг другу - при первом удобном случае встретиться вновь. Но ни через день, ни через неделю, ни даже через десять лет, эта встреча так и не состоялась. И вот сейчас, спустя тридцать семь лет, у меня перехватило дыхание - неужели это он стоит передо мной?
- Руслан, а мы с Вами случайно не встречались, году, эдак, в семидесятом? - с трепетом в голосе поинтересовался я.
Посетитель наморщил лоб, силясь вспомнить, при каких обстоятельствах мы могли ранее встречаться, но видимо ничего так и не припомнив, ответил:
- В семидесятом году мне было одиннадцать лет, и жили мы тогда в Казани. Может быть, там мы и виделись, но лично я вас что-то не припоминаю.
Конечно же, это был не он. А жаль - как в тот момент мне хотелось, чтобы это был именно тот самый Руслан, с которым я познакомился на заре своей юности. Наверняка, было бы о чем поговорить, что вспомнить.
Уже после того, как посетитель покинул кабинет, я машинально набрал в "поисковике" своего рабочего компьютера слова - "Бареев" и "Руслан", после чего беспристрастная "железяка" выдала на светящемся мониторе всю имеющуюся в её электронной памяти информацию о людях, имевших аналогичную фамилию и имя. Как ни странно, но таковых оказалось всего лишь трое человек, в числе которых значился и только что покинувший мой кабинет клиент банка. Все трое были моложе навечно оставшегося в моей памяти Руслана.
Что могло произойти с ним за эти долгие годы, и почему он не проживает в нашей области, мне оставалось только догадываться. Возможно, он уже давным-давно проживает в другом городе, хотя бы в той же Казани, а может быть и даже в другой стране.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023
