Когда страна впрягается в войну, народу так и говорят - началась война, и все граждане обязаны как один встать на защиту Отечества от посягательств внешнего врага. Но как быть, если никакого внешнего врага нет, а всё то, что послужило толчком для начала боевых действий, кроется в банальной безграмотности отечественных политиков, которые, то ли по причине отсутствия у них здравого ума, то ли в силу безмерных амбиций, не смогли уладить все возникшие проблемы, сидя за столом переговоров.
Именно это и произошло в 1994 году, когда, до конца так и не поняв сути возникшей проблемы, первый президент России, по наущению заинтересованных в том приближенных к его "телу" лиц, подписал всем известный Указ о наведении конституционного порядка в отдельно взятом субъекте страны. Наверняка, в тот момент он не осознавал, что одним росчерком пера открывает ящик Пандоры, и выпускает на волю дьявольскую рать, которая унесёт в преисподнюю жизни многих тысяч его сограждан.
Но даже после всего того, что в итоге произошло, ни у кого из высокопоставленных лиц страны, не нашлось смелости назвать эту авантюру войной, а её участники, по настоятельному требованию общественности, лишь спустя годы, будут приравнены к ветеранам боевых действий.
Опять же, не войны, а боевых действий, куда все они были откомандированы.
Эта повесть о том, как сотрудникам правоохранительных органов России, призванным неукоснительно стоять на страже Закона, в Чечне пришлось заниматься делами, не свойственными их должностным обязанностям, а само их фактическое пребывание в зоне вооруженного конфликта, по всем отчетным документам значилось как очередная служебная командировка...
Глава первая. Умар
Май 1984 года ничем не отличался от весенних месяцев предыдущих лет. Точно также страна испытывала дефицит в колбасе и мясе, не хватало на всех жителей страны и остальных продуктов питания. Как и прежде, руководящей и направляющей силой в стране была Коммунистическая партия, возглавляемая очередным дряхлым генсеком, сменившем на этом месте недавно умершего Андропова.
Как бы там ни было, но за тот небольшой срок, что Юрий Владимирович подержался за руль власти, он смог таки всколыхнуть это гниющее, застоявшееся болото, в какое превратилась страна за период правления Брежнева. Показательные судебные процессы над нуворишами всех мастей прокатились практически по всей стране. Не обошла очистительная волна и Астраханскую область. Именно при Андропове было инициировано возбуждение уголовного дела против Рудольфа Астахова. Человек, сколотивший вокруг себя преступную группу, никого не грабил и не убивал. Он даже не занимал высокопоставленных постов, а был всего лишь обыкновенным кормоприёмщиком.
Весьма расплывчатое определение этой скромной профессии таило в себе столько всего, что непосвященному человеку было невдомек, чем именно занимался этот, с виду жизнерадостный, гостеприимный человек, и какими огромными деньгами он ворочал.
Вотчина Рудольфа располагалась на брандвахте, пришвартованной к берегу Волги в двадцати километрах к северу от областного центра, внешне похожей на причал для пригородных речных судов. О двойной жизни Рудольфа, которую он вёл на протяжении нескольких лет, знал узкий круг посвящённых людей, позже прошедших его подельниками по материалам расследуемого уголовного дела о хищениях государственной собственности в особо крупных размерах. Правоохранительными органами будет доказано, что за счёт приписок и банальных хищений Астахов и его преступное окружение похитили у государства более двадцати тонн черной икры. По современным рыночным ценам на эту деликатесную продукцию, государство не дополучило в казну около полумиллиарда рублей чистого дохода. В те годы эта цифра была намного скромнее, но и её было вполне достаточно, чтобы Астахова приговорили к высшей мере наказания.
После принятия окончательного решения об аресте всех членов преступной группировки, одному из её участников Умару Сулейманову удастся скрыться от правоохранительных органов. За пару дней до того как начнутся повальные аресты и обыски, он уйдёт в отпуск и по не проверенным данным уедет в Грозный, где на ту пору проживала его престарелая мать. Это обстоятельство станет известно только после того, как остальные фигуранты оперативной разработки ОБХСС окажутся за решёткой. Поиски Сулейманова в нашей области в те дни не дадут положительного результата, а на запрос в МВД ЧИАССР из Грозного придет категоричный ответ - разыскиваемый по месту жительства матери не появлялся.
В мае 1984 года, выполняя специальное задание совершенно по иному делу оперативной разработки, я приеду в Грозный, и параллельно с выполнением основной миссии, побываю по месту жительства матери Умара, дом которой располагался неподалеку от грузового двора железнодорожной станции.
Высокие железные ворота скрывали от глаз посторонних людей небольшой дворик со стоящим в его глубине деревянным домом. Но я и не стремился тогда попасть в тот двор, с тем, чтобы наводить соответствующие справки у его хозяев. Мне было достаточно несколько минут общения с жившей по соседству пожилой женщиной, чтобы удостовериться в том, что Умар давно уж не появлялся в этом адресе. Словоохотливая баба Катя, даже не поинтересовавшись, кем я довожусь Сулеймановым, рассказала много чего интересного. Для начала она высказала предположение, что Умар мог уехать в Кемеровскую область, откуда был родом. Еще в войну мать Умара была депортирована вместе с трехлетним сыном Турпулом и полуслепой матерью в глухомань Северного Казахстана, где они жили втроем до тех пор, пока с фронта не вернулся её муж. После демобилизации из армии ему не разрешили возвращаться в родные места на Кавказе, и после долгих мытарств, он разыскал свою семью в далеком Казахстане. Как участнику войны и орденоносцу ему позволили в 1946 году переехать с семьей в Кемерово, где у них родился второй сын - Умар.
Буквально за месяц до его рождения отец поедет на грузовике в дальнюю командировку в Читу, и в дороге машина, вместе с ценным грузом и самим водителем, бесследно исчезнет. Поначалу гаражное начальство посчитает водителя причастным к хищению ценного груза, а милиция перевернет вверх дном халупу, в которой они проживали. Но, ни обыск, ни дальнейшие поиски водителя и пропавшей машины положительных результатов так и не дали. А по весне, когда в тайге начнет сходить снег, какой-то местный охотник-бурят случайно натолкнется на лежащий ничком человеческий труп, обглоданный дикими зверями. Отца опознают по чудом сохранившемуся военному билету, который он всегда хранил в нагрудном кармане рубахи. Честное имя ни в чем невиновного человека будет восстановлено только после того, как судебные медики однозначно заявят - водитель погиб от огнестрельного ранения в голову. Что за трагедия разыгралась тогда на "зимнике", и кто был тем злодеем, лишившим человека жизни, так и осталось неразгаданной тайной.
Свое шестнадцатилетие Умар встречал уже в Грозном, куда они перебрались с матерью незадолго до этого, после того как чеченцам было разрешено вернуться на родину своих предков. К тому времени его брат уже дослуживал срочную службу в Прибалтике и должен был в скором времени вернуться домой. Но не довелось братьям свидеться, ни в тот год, ни много позже. В тревожном шестьдесят втором году в воздухе запахло третьей мировой войной, и воинская часть, в которой служил Турпул, долгое время находилась в боевой готовности. На своем "козлике" он возил командира части, и мотаться приходилось днём и ночью, ни на минуту не сомкнувши глаз. Именно это обстоятельство и привело к трагической случайности, которая стоила жизни одному из пассажиров его машины. Следуя ночью по скоростному автобану, он на какое-то мгновение задремал. Этого было вполне достаточно, чтобы потерявшая управление машина залетела в кювет и перевернулась. Ни он сам, ни командир части особо не пострадали, отделавшись ушибами и ссадинами. А вот сидевшему на заднем сиденье полковнику из штаба округа, крупно не повезло. Через открывшуюся дверь он вылетел из машины и ударился виском о пенёк спиленного дерева. Смерть была практически мгновенной.
По приговору военного суда Турпула осудили на пять лет лишения свободы, и армейскую форму он сменил на зэковскую робу.
В те далекие годы при призыве на срочную службу в армию, да и вообще, при любом оформлении на работу, весьма строго относились к факту наличия судимости у ближайших родственников. Нашлось место для компрометирующей записи и в анкете Умара, когда тот проходил комиссию в военкомате, и пришлось ему служить не в десантных, и уж тем более - ракетных войсках, а шоферить три года в обычном стройбате, в Забайкальском военном округе.
Его дембель совпадёт с освобождением Турпула, и произойдет это событие осенью 1968 года. На семейном совете братья твёрдо решат, что будут работать дальнобойщиками в одной из грозненских автоколонн.
Почитай десять лет они колесили по стране, изъездив её вдоль и поперек. За это время скопили деньжат, на которые фактически заново отстроили дом. Старая, покосившаяся лачуга к тому времени совсем развалилась, и жить в ней было практически невозможно. Престарелая мать постоянно болела, и для неё любые сквозняки оборачивались обострением хронического заболевания легких, загубленных зимой сорок четвертого года.
У братьев на ту пору произошли существенные изменения в личной жизни - оба создали свои семьи, и у Турпула уже рос маленький, ушастый карапуз, а жена Умара - Залпа, ходила на седьмом месяце беременности. Казалось бы, только жить, да добра наживать. Но накануне майских праздников 1978 года с Умаром приключилась беда. Спешил он тогда из Ростова домой и гнал свою порожнюю машину без остановок. Только один раз остановился у придорожного кафе, с тем, чтобы перекусить. Эх, знать бы, чем ему обойдется та непредвиденная остановка, проскочил бы это кафе без оглядки. Вот уж поистине - не зарекайся ни от тюрьмы, ни от сумы.
Вполне солидный мужик в очках и при шляпе, подсел за столик, за которым обедал Умар. Слово за слово, расспросил его, куда тот путь держит, а когда узнал, что "Колхида" Умара порожняя, тут же предложил выгодное дело. Всего-то и делов - перебросить за сотню километров пятитонный контейнер с барахлом. Мол, переезжает он к новому месту жительства, а вот контейнер с вещами не на чем довезти. За такую пустяшную услугу пообещал он Умару "стольник". Подумал Умар, да и согласился. Ехать все равно было по пути, а сто рублей на ту пору был немалыми деньгами.
В районе города Усть-Лабинска его машину остановили сотрудники милиции. Сидевший в кабине хозяин контейнера, буркнув себе под нос: - "Я шас, всё улажу", - выскользнул на улицу. Каково же было удивление Умара, когда минуту спустя в окне двери появилась физиономия сотрудника милиции.
- Ну, и чего ты сидишь? - возмущенно вопрошал человек в форме, - или тебе особое приглашение надо?
- Так ведь... - растерянно начал было вышедший из кабины Умар, но, оглядевшись по сторонам, не увидел своего попутчика. Тот словно сквозь землю провалился.
Документов на перевозимый груз у водителя не было, и поэтому проверка машины и перевозимого груза была проведена основательно. Умар попытался, было оправдываться, рассказав милиционерам историю со случайным человеком и его контейнером, но по всему было видно, что те не поверили ему. А когда сорвали пломбу и вскрыли дверь контейнера, Умар понял, что влип в весьма скверную историю. Контейнер был под завязку забит коробками с импортной обувью. Позже выяснится, что этот контейнер по подложным документам был похищен на железнодорожной станции в Краснодаре, и вывезен в неизвестном направлении. Умар вдруг вспомнит, какие сомнения он испытывал, когда контейнер, прибывший якобы по железной дороге, в его машину загружался на какой-то заброшенной стройке. Видимо жулики вывезли его туда на другой машине, но везти по трассе не рискнули, а может быть, были какие-то иные причины.
А потом было следствие, на котором Умар так и не смог доказать своей непричастности к крупному хищению, и впаяли ему три года общего режима. Срок отбывал в одной из исправительно-трудовых колоний Астрахани. Среди зэков ходил в "мужиках" и пахал за двоих. Там же познакомился с местным браконьером, до отсидки на "зоне" промышлявшим незаконным ловом рыбы осетровых пород. Когда его спрашивали, мол, за что сел, этот юморист отвечал: "За убийство осетра".
Освободились оба практически одновременно, и прежде чем возвращаться к себе на Родину, решил Умар немного подзаработать деньжат за счет халявных денег, которые сами плыли в руки. А через пару - тройку месяцев так втянулся в это дело, что уже и не подумывал о скорейшей встрече с семьей, отделываясь денежными переводами своей супруге...
Слушая тогда соседку Умара, я поймал себя на мысли, что в принципе, любой человек в нашем государстве мог стать судимым, чему был ярчайший пример из жизни двух чеченцев, двух братьев. Их судьбы были схожи с судьбами многих других советских людей, отбывавших наказание в многочисленных колониях на просторах нашей необъятной Родины. И не было наверно в стране такой семьи, родственники которых хоть раз в жизни не имели нелады с законом, зачастую совершая преступления без злого на то умысла.
Пройдя через жернова исправительной системы, многие в корне меняли свое отношение и к стране, которая упекла их в тюрьму, и ко всему окружающему их миру. По крайней мере, колония Умара не исправила, а только озлобила, и теперь он уже не думал о том, как будет честно ургучить на свое государство, получая от него мизерные гроши. Дармовые деньги развратили его, и, почувствовав их пьянящий запах, Умар уже не смог вернуться в ту прежнюю, честную жизнь, которой жил до этого. По наклонной плоскости покатился вниз, и в итоге угодил в очередную яму, из которой выбраться уже не смог.
Через пару месяцев после моей поездки в Грозный, скрывавшийся от правосудия Умар, будет случайно задержан сотрудниками милиции Кемеровского УВД и препровожден по этапу в Астраханский следственный изолятор. К тому времени все фигуранты уголовного дела уже будут осуждены, и, наверно поэтому, суд над Умаром будет скоротечным, а вынесенный ему приговор весьма суровым - пятнадцать лет лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовой колонии строгого режима.
Глава 2. Нашла коса на камень
Вернувшись в 1988 году из Афганистана, я строил весьма радужные планы насчет перспектив своей дальнейшей служебной карьеры. Согласно установившемуся в МВД СССР порядку, сотрудник, успешно выполнивший свою миссию в воюющей стране, по возвращению в Союз имел полное право претендовать на должность, которая была бы на ступень выше той, что он занимал до загранкомандировки. Но если таковой не оказывалось, то, по крайней мере, никто не имел права назначать его на должность с меньшим окладом, чем до поездки в Афган.
Лично я на многое не претендовал, и в душе надеялся на то, что вернусь на прежнюю должность, на которой успел "порулить" почти год. Однако, все складывалось совсем не так, как мне хотелось. Сразу же после моего отъезда в Афганистан мое место занял подполковник Фоменко, работавший до этого в другом регионе. При всех его положительных качествах, водился за ним один грешок - частенько заглядывал он в стакан. А поскольку супруга его была весьма строгой женщиной, чётко отслеживающей побочные траты денег своего муженька, то пропивал Владимир Иванович не свою собственную зарплату, а деньги, которые постоянно "цыганил" у своих подчиненных. А когда те перестали их ему одалживать, стал поступать намного проще - вызывал сотрудника к себе в кабинет и без обиняков заявлял:
- Ты опер или как? Организуй сегодня пузырёк и закуску, мне нужно встретиться с нужным агентом.
Никакой встречи с негласными сотрудниками, конечно же, не было, и пол-литра водки он выпивал в своем кабинете в гордом одиночестве, предупредительно закрыв входную дверь изнутри. Как правило, пил почти всегда без закуски, поскольку, опера никогда на неё не тратились, не потому, что жалели денег, а по причине того, что в астраханских магазинах на ту пору не водилось чего-либо стоящего, типа колбасных изделий и прочих деликатесов. Да и ублажить шефа за свой собственный счет никто не горел особым желанием. Поговаривали мужики, что Фоменко нашел родственную душу в лице начальника УВД, и тот поздними вечерами приглашал его к себе в генеральский кабинет, дабы составить компанию.
Кто знает, может это были всего лишь домыслы досужих распространителей слухов, но стоило мне на встрече с генералом высказать свое пожелание вернуться на прежнее место работы, тот резко изменился в лице. Потом он очень долго объяснял мне, что новый заместитель УГРО успешно справляется с порученным участком работы и имеет весьма неплохие личные показатели как в агентурной работе, так и в раскрываемости тяжких и резонансных преступлений. Я не стал спорить с генералом, полностью положившись на то, что он примет по моей кандидатуре верное решение, пока я два месяца буду прохлаждаться в отпуске. Глядишь, на горизонте появится хоть что-то существенное.
Появилось. На ту пору, на пенсию ушел начальник Паспортного отдела УВД, и в этом подразделении произошла рокировка, в результате чего освободилась должность зама. Вот её то мне и было предложено занять. Все попытки увещевать генерала в ошибочности принимаемого им решения и мои доводы, что не смогу заниматься рутинной, бумажной работой, поскольку не по душе она мне, да и в милицию я шел совсем не за этим, не возымели на него никакого действа. Внимательно выслушав меня, он коротко подытожил:
- Хочешь заниматься живой работой? А кто сказал, что её у тебя не будет на новом месте? Наша область сейчас здорово отстает по показателям розыска скрывшихся преступников и злостных алиментщиков. Да и раскрываемость преступлений совершаемых с использованием поддельных паспортов, находится на низком уровне. Вот, тебе и карты в руки - поднимай эти показатели. Ты всё про свой богатый опыт в оперативной работе говоришь, он то, как раз и пригодится. Иди, работай, и помни, что я своих решений не меняю.
Надо представить, с каким гнетущим чувством я принимал дела в новом подразделении. Но, деваться некуда, пришлось входить в курс дела и приступать к изучению нормативных документов регламентирующих повседневную деятельность паспортно-визовой службы. Никогда бы не подумал, что после работы в уголовном розыске придется так туго. В УГРО все просто - парочка совершенно секретных приказов министра и несколько не менее секретных инструкций. Здесь же, одними приказами деятельность сотрудников паспортных подразделений не ограничивалась. Пришлось заново штудировать кучу законов, кодексов и постановлений правительства, так или иначе связанных с повседневной работой сотрудников паспортных подразделений. Даже Конституцию пришлось перечитать заново, выискивая в ней нужные для работы статьи. А когда я окунулся в дебри связанные с пропиской граждан и их правами на жилплощадь, голова пошла кругом. Тут уж не до розыска беглых алиментщиков было.
Прошло много месяцев, прежде чем я стал довольно сносно разбираться во всех этих хитросплетениях сотканных из законодательных актов и непростых житейских ситуаций. Но, как говориться - человек ко всему привыкает. Вот и я, втянувшись в новую работу, потихоньку стал к ней привыкать. В отличие от работы в уголовном розыске контингент граждан, с которыми пришлось общаться, был несколько иной, и темы разговоров с ними намного обширнее. Тем не менее, старая оперская привычка докапываться до первопричин той или иной конфликтной ситуации, порой мне здорово помогала. Приходил, к примеру, посетитель с пустячной жалобой на соседа, а в итоге я собирал информацию практически про всех жильцов дома, в котором проживал данный заявитель. И вот тут начинали всплывать и "блатхаты", и притоны наркоманов, и перекупщики краденого имущества, и много чего ещё такого, что могло заинтересовать оперативных работников.
Поначалу я снабжал всей этой любопытной информацией своих бывших коллег из уголовного розыска, а чуть позже они сами зачастили ко мне в кабинет, превратив его в некое подобие явочного места для встреч со словоохотливыми посетителями. Мой шеф, в прошлом тоже оперативный сотрудник, по этому поводу как-то раз сказал полушутя:
- Тебе уже пора на полставки "резаком" оформляться, а деньги за проделанную работу мы уж как-нибудь найдем, куда с умом потратить.
По всей видимости, до ушей генерала дошли слухи о моей нелегальной оперской работе. Как-то раз, вызвал он меня к себе в кабинет и стал расспрашивать о том, как работается на новом месте. Что я тогда мог ему ответить, вот и сказал, что весьма доволен работой, и она меня вполне устраивает, и прав он был, направив меня на этот "непаханый огород". Ухмыльнулся он тогда моему ответу, и тут же сделал предложение:
- Тут вот приказ министра пришел, о создании в структуре МВД Шестых отделов. Я подумал, подумал, и решил, что твоя кандидатура как нельзя, кстати, подходит на должность начальника этого отдела. Так что, придется тебе очень скоро завязывать с этой бумажной волокитой, на живую работу пойдешь.
Генерал не ведал, что еще до визита к нему, я уже знал о существовании данного приказа министерства. Переговорили мы тогда с мужиками, и пришли к выводу, что "наверху" здорово приперло, если наконец-то решили взяться за организованную преступность. Вот только не поздновато ли, да и даст ли ощутимые результаты эта самая борьба с организованной преступностью, если она запустила свои щупальца в такие места, от одного упоминания которых дух захватывало. Да и потом, как там наверху предполагают бороться с этим "спрутом", если министерская верхушка сама погрязла в неблаговидных делах. Брать больших "тузов" просто-напросто не дадут - быстро руки укоротят. А гоняться за мелкой шушерой, которая нынче проходит по делам о групповых преступлениях, только время попусту терять, тем более что этим же самым занимаются и уголовный розыск, и ОБХСС, и КГБ и даже прокуратура.
Сделав вид, что тщательно обдумываю заманчивое предложение генерала, в итоге я разочаровал его, заявив буквально следующее:
- Извините, товарищ генерал, но у меня нет никакого желания заниматься онанизмом.
Надо было видеть его ответную реакцию. Он буквально подскочил в своем кресле от моих слов.
- Да как..! Да ты..! Да я тебя..! Да кто тебя учил так с генералами разговаривать, щенок! Да я тебя сейчас мигом из кабинета вышвырну!
Я встал из-за стола, и став по стойке "смирно", спросил:
- Разрешите идти?
Зыркнув в мою сторону, генерал указал рукой на стул, на котором я только что сидел, после чего, срываясь на крик, рявкнул:
- Сядь-те на место!
Я присел на стул, наблюдая за дальнейшей реакцией генерала. Конечно же, в тот момент я отлично понимал, что с генералами нельзя так себя вести, и уж тем более, говорить им такие гадкие слова. Но слово не воробей, что сдуру ляпнул, за то и ответ держать.
А генерал, тем временем, прикурив от зажигалки сигарету, нервно жуя фильтр, гонял её по всему рту.
- Нет, ну надо же до такого додуматься - онанизм! - генерал встал из-за стола и заходил по кабинету. В какой-то момент он резко приблизился ко мне, и уже более спокойным тоном продолжил: - Объясните мне, почему все-таки онанизм?
- Все очень просто, Геннадий Аркадьевич, - начал я, - Оперативные работники разрабатывают группу преступников. Обычную группу из двух, трех и более человек, занимающихся кражами, грабежами и прочими преступлениями. Как вы думаете, станут опера отдавать материалы разработки во вновь созданный отдел?
- Да причем здесь групповая преступность и преступность организованная? - не понял моего намека генерал.
- Извините, но она не моя, эта самая групповая преступность, но я не вижу совершенно никакой разницы между двумя этими терминологиями. Наши законодатели и ученые криминологи, какой уж десяток лет талдычат об одном и том же, что в нашей стране нет организованной преступности. И вдруг, в одночасье, она материализовалась ниоткуда, словно свалившиеся с неба инопланетяне. Со всей ответственностью могу заявить, что благие намерения руководства страны и нашего министерства уже на первом этапе существования таких подразделений, разобьются в пух и прах о ту невидимую стену, которая преступным сообществом возводилась десятилетиями. И уж если надо начинать борьбу с организованной преступностью, то начинать её надо с выкорчевывания коррупционных корней, коими обросла вся властная верхушка. Ведь именно с молчаливого согласия властьпридержащих мужей расцвел ядовитый цветок организованной преступности, и чтобы бороться с этой заразой, его нужно рвать с корнями.
- Постой, постой, - перебил генерал, - Что ты мне за ахинею здесь несешь, про какие-то цветки, корни? Я тебя конкретно спросил - почему ты, совершенно новое и нужное дело, обозвал таким нехорошим словом?
- Так вот, я как раз к этому и подхожу, - спокойно продолжил я. - Коли уж эту коррупционную стену одним наскоком не одолеть, поскольку, руки у нас пока что для этого дела коротки, да и ногами двери высоких кабинетов открывать нам никто не позволит, то на первом этапе придётся отлавливать жульё помельче, кучкующееся по различным группировкам, зачастую уже разрабатываемым оперативниками уголовного розыска и БХСС. И получится из всей этой затеи только то, что будем мы вырывать друг у друга кусок хлеба, не давая никому нормально работать. Одним словом, будем заниматься этим самым онанизмом.
- Тьфу ты! - возмущенно перебил меня генерал. - Ещё раз повтори это поганое слово. Не упоминай о нем больше в моем кабинете!
- Вещи надо называть своими именами, - невозмутимо парировал я, - и тогда все становится ясно и понятно.
- А я считаю, что причина кроется совсем в другом, и твой отказ вызван не тем, о чем ты мне сейчас напел, а нежеланием работать на новом, более ответственном участке работы. Что, возле бабья в паспортном отделе пригрелся? Блатную работу себе нашел?
- Извините, товарищ генерал, - вспылил я. - Но справедливости ради должен заметить, что эту блатную работу я нашел не сам, а с вашей помощью. И я не привык скакать с одной должности на другую, не проработав чуть больше полугода. Поэтому, мне сейчас не совсем понятны ваши упрёки насчет теплого места. Разве не вы говорили, что меня направляют в паспортный отдел для укрепления там оперативных позиций? Что изменилось за такой короткий промежуток времени, пока я там работаю? И с чего вы взяли, что я там протираю штаны и ничего не делаю? Может мне в свою защиту статданные озвучить?
- Ну, ну, успокойся! Ишь, как раздухорился! Совсем генерала перестал уважать - я ему слово не успеваю сказать, а он мне уже рот затыкает! Ты давай бросай, свои мушаверские замашки, не с подсоветным общаешься! Ты что же думаешь, я буду настаивать на твоем назначении? Да на фига мне это надо?! Если человек от новой руководящей должности отказывается, стоит наверно подумать и о целесообразности его дальнейшего использования на той должности, какую он занимает в данный момент. Как ты считаешь?
- Товарищ генерал, - я уже начинал выходить из себя, - если вы считаете, что я не справляюсь со своей работой, пришлите проверяющих, там и разберёмся. А делать такие вот заявки, какие вы сейчас себе позволяете - увольте.
- Ладно, идите! - генерал демонстративно перешел на "вы". - Но имейте в виду, что я не дам вам отлеживать бока в этом заскорузлом паспортном болоте, и уж поверьте, найду для вас работёнку повеселей. Но тогда уж не обессудьте - никаких причитаний и жалоб на трудности от вас не приму. На язык, как я посмотрю, вы дюже остры, посмотрим, каковы вы будете в настоящем деле. Всё, можете быть свободны!
Не прошло и недели, как генерал сдержал своё обещание. На ту пору в городе по ночам совершалось много тяжких преступлений, а показатели их раскрываемости были ниже среднесуточных. Чтобы хоть как-то разрешить эту проблему, начальник УВД собрал своих заместителей и начальников ведущих служб, и потребовал от них конкретных предложений. Именно на том совещании в чьей-то горячей голове зародилась идея о создании мобильной оперативной группы, которая смогла бы блокировать наиболее уязвимые участки города в ночное время суток. А когда встал вопрос о том, кто возглавит эту "ночную банду", генерал вспомнил обо мне.
С этого момента у меня и началась та самая "сладкая" жизнь, которую он мне пообещал устроить. Почти пять с половиной лет свою основную работу в ПВС я чередовал с ночной работой. Знакомые ребята по этому поводу даже кличку мне придумали - "ночной генерал". Чего только не пришлось наглядеться за период ночных облав, засад и прочих мероприятий, при проведении которых постоянно приходилось импровизировать.
Общеизвестно, что нормальный руководитель никогда не отдаст хорошего сотрудника на сторону, потому как он нужен ему самому. Вот и сплавляли в нашу сборную солянку по принципу - "На тебе Боже, что самому негоже". Запойные алкаши, неисправимые лодыри, откровенные крохоборы, или просто "зеленая" молодежь - из всего этого в основном и формировалась наша "оперативная" группа. Конечно же, были и нормальные ребята, но их было крайне маловато.
В рейды ходили с двадцати трех часов и до шести утра. С вечера каждый сотрудник получал табельное оружие в своем подразделении, а связисты из Отдела связи УВД обеспечивали каждую мобильную группу носимой радиостанцией. Сами группы формировались с учетом имеющегося у прикомандированных сотрудников служебного и личного автотранспорта. Перед тем как расставлять людей в местах вероятного совершения преступлений или появления преступников, мне приходилось изучать подшивку суточных рапортов дежурной части УВД. Иначе невозможно было правильно определить направление "главного удара".
Как не странно, но уже в первую ночь пошли задержания, что вдохновило моих новых подчиненных на подвиги. Руководство Управления пообещало поощрять всякого, кто задерживал преступника на месте совершения преступления, или раскрывал преступление по горячим следам, и за первый месяц своих ночных вылазок мы отловили не один десяток жуликов, грабителей и прочей нечисти, портившей кровь нормальным гражданам. Отработав один массив, мы, особо не задерживаясь, перемещались в другой, и никто, даже сотрудники территориальных органов милиции не знали, где мы объявимся в очередной раз.
В одну из таких ночей со мной произойдет несчастный случай. При задержании трех подростков пытавшихся снять аккумулятор с мотоцикла, один из них бросит в меня самодельную бомбу, изготовленную по "казанской" технологии, с использованием сурика, алюминиевой пудры и еще чего-то. С диагнозом "термохимический ожег лица и глаз" я окажусь в ожоговом отделении областной больницы, на четыре дня лишившись зрения.
Всякое передумал, пока был незрячим, едва не записав себя в список инвалидов. Особенно переживал по поводу того, что не смогу теперь сесть за руль "Жигулей", которые на днях должны были появиться в автосалоне, и за которые я накануне расплатился остатками денег заработанными в Афгане. Но, славу Богу, все обошлось, и уже через пару недель я вновь мотался с мужиками по ночному городу, с еще большей злостью и азартом наводя шороху в преступном мире.
А когда в соседней Чечне к власти придет генерал Дудаев, в городе начнут происходить странные вещи. Все чаще мы станем задерживать подозрительных людей вооруженных холодным и огнестрельным оружием. А один раз в наши руки попадет человек, при обыске которого мы обнаружим пару гранат РГД-5. А это уже было не шуточное дело, и руководством УВД будет принято решение - вооружить каждую мобильную группу автоматом.
И не зря! В одну из таких бессонных ночей, ребята из нашей группы попытаются задержать двух кавказцев, несших с собой большую спортивную сумку. Но вместо того чтобы подчинится требованию сотрудников милиции, те откроют стрельбу из револьвера. Ответным огнем стрелявший будет ранен, и чуть позже, на место происшествия понаедет толпа всякого разного начальства. При осмотре сумки, которую несли те двое, в ней будет обнаружена отрезанная женская голова, две руки и верхняя часть женского торса. Одному из дюже любопытных начальников, осматривающему содержимое сумки, станет дурно, и он свалится в обморок.
Недостающие части расчлененного тела чуть позже будут обнаружены при осмотре квартиры, где и было совершено злодейское преступление. Задержанные признаются, что убитая женщина им доводилась матерью, а убили они её только за то, что она нарушила закон гор, сбежав от собственного мужа и семьи к своему любовнику. При проверке их показаний выяснится, что никакой матерью эта женщина им никогда не доводилась, а была хозяйкой квартиры, в которой братья прожили без прописки почти год. Убийство домохозяйки, с целью последующей продажи жилого помещения своим сородичам, они спланировали давно, но исполнить злой умысел смогли только после того, как, съездив к себе на Родину, возле центрального рынка Грозного прикупили револьвер. Из него то и застрелили они несчастную женщину, а уж потом, при помощи кухонного ножа и топора, расчленили в ванной труп, планируя под покровом ночи по частям вынести его на улицу, и утопить в протекавшей неподалеку реке.
Наше ночное бдение разрушило все их коварные планы.
Глава 3. Предчувствие войны
С Алексеем я познакомился совершенно случайно. Его гражданская супруга Люба работала воспитателем в детском саду, куда до 1991 года ходил мой сын Сергей, и между ней и моей женой сложились весьма дружеские отношения. Несколько раз Люба бывала в нашей квартире, да и моя жена тоже захаживала к ней в гости. В их взаимоотношения я никогда не вмешивался, считая это чисто бабьим делом. Но как-то раз, летом 1992 года, Люба пригласила нас к себе в гости, с тем, чтобы вместе отпраздновать день рождения её мужа.
В тот день у меня не было особого желания идти к ним в гости, но жена всё-таки настояла на этом. Сломался я только после того, когда она рассказала, что Алексей бывший десантник, как и я воевавший в Афганистане. В гости шёл чисто из любопытства, поскоьку о существовании данного ветерана ранее ничего не слышал, а на наших ветеранских тусовках он вообще никогда не появлялся.
Крепко сложенный, чуть ниже меня ростом молодой мужчина, с коротко остриженной головой, и широкой, жизнерадостной улыбкой, сразу расположил на дружеское общение. Пока сидели за праздничным столом, разговор шел об имениннике и текущих житейских проблемах, но стоило нам уединиться вдвоем на лоджии, я плавно перевел тему разговора на афганское прошлое Алексея.
По всему было видно, что Алексей весьма неохотно идет на откровенность. Рассказал совсем немного - служил под Кабулом, дембельнулся осенью восемьдесят третьего года, награжден медалью "За отвагу" и двумя почетными грамотами командования части. В боевых действиях участвовал, но рассказывать что-либо конкретное о своем героическом прошлом, категорически отказался, мотивировав это тем, что не хочет возвращаться ко всему тому, что было связано с этой войной. После Афгана почти семь лет прослужил прапорщиком во внутренних войсках, и был начкаром в одной из астраханских колоний. Когда по стране прокатилась приватизационная волна, со службы уволился и с группой единомышленников организовал собственный бизнес по скупке и перепродаже рыбы. Денег на жизнь вполне хватает и он на неё не жалуется.
С этого дня между мной и Лёхой завязались дружеские отношения, и встречаться мы стали намного чаще. Уже позже я понял, что он не брезгует дружбой с местными "бракушами", а рыбой поторговывает не только частиковой. Как-то раз я спросил его, мол, не боится он залететь за незаконный промысел, на что рассмеявшись, Лёха ответил:
- Те вахлаки, кто за этим должен следить, сами по уши в дерьме, и мне постоянно приходится отстегивать им пайсу, чтобы чересчур не беспокоили своим излишним вниманием.
О том, что дела обстоят именно так, я смог убедиться уже в ближайшие дни, побывав на живорыбном садке, арендованном Лёхой и его партнерами по рыбному бизнесу. Сотрудники отдела по охране рыбных запасов появились там как хозяева, и ни слова не говоря, увезли с собой с полцентнера свежей рыбы, не заплатив за неё ни копейки. В тот момент меня так и подмывало выйти из небольшой комнатушки, где мы отмечали день рождение одного их Лёхиных друзей, и задать этим лихим ребятам пару вопросов, но Лёха удержал меня от необдуманного поступка, мотивируя это тем, что до добра моя принципиальность не доведёт.
Летом следующего года обе наши семьи отдыхали на даче, отмечая астраханский национальный праздник День рыбака. Взрослые сидели под навесом, в тени сплетенных виноградных лоз, не спеша, попивая пиво с водкой и закусывая шашлыком из осетрины, а дети купались в реке, протекавшей в каких-то ста метрах от дачи. Все было чинно, благородно, и ничего не предвещало каких-либо неприятностей. А они начались после того, как прибежавшие с реки дети стали наперебой рассказывать о каких-то голых дяденьках, нагнавших их с импровизированного дачного пляжа. Естественное дело, мы пошли разбираться, в чем дело, и уже на подходе к песчаной отмели заметили группу взрослых мужиков, часть из которых, действительно были в чём мать родила..
Определив в группе "нудистов" самого старшего по возрасту, я попытался внушить ему, что не подобает взрослым мужикам в таком виде появляться на людях, и уж тем более перед малолетними детьми. То, что произошло потом, позже я помнил как в тумане. Пьяный голый мужик, которому я сделал замечание, вдруг ни с того ни с сего ударил меня ногой в пах. Резкая боль заставила согнуться в три погибели. Мужик попытался, было ещё раз ударить ногой по моей низко склоненной голове, но я успел отклониться в сторону и нога, слегка задев ухо, пролетела мимо, а потерявший равновесие мужик, грохнулся возле меня.
Поняв, что у меня нет иного выбора, я подобрал с земли толстенную ветку дерева и со всего маху опустил дрыну на голую спину своему обидчику, пытавшемуся в тот момент подняться с земли, отчего он вновь рухнул на землю как подкошенный. Двое голых мужиков кинулись, было на меня, но Леха провел молниеносные приемы, и они оказались лежащими рядом с зачинщиком драки. Еще один мужик, на этот раз в плавках, предпринял попытку напасть на самого Леху, но улетел в заросли растущего неподалеку камыша. Поняв, что с Лёхой шутки плохи, остальная гопкомпания пустилась наутек с пляжа, с ходу запрыгнув в стоящий неподалеку пассажирский автобус "КВЗ".
Но преследователей, то бишь, меня и Лёху, это уже не могло остановить. Под руку попались невесть откуда взявшиеся булыжники, которые полетели в окна автобуса, навылет выбив несколько стекол. Все, кто в тот момент находился в автобусе, ничком попадали на пол, а сидящий за рулем водила взмолился о пощаде. Его слова возымели действо и, прекратив "осаду крепости", мы с гордым видом покинули поле битвы.
В тот же день выясниться, что веселая компания, полностью состоявшая из военнослужащих местной бригады внутренних войск, приехала в наш дачный поселок отмечать уход на пенсию зам комбрига. Автобус, что мы штурмовали, принадлежал прапорщику, ранее выезжавшему в зону вооруженного конфликта в Нагорный Карабах, и вернувшегося оттуда с этим "боевым трофеем".
Когда на следующий день я пойду разбираться в случившемся к командиру бригады - Володе Шубину, с которым был знаком еще по Афгану, то выясниться, что зачинщик драки, а им окажется зам по тылу бригады, накануне смылся в служебную командировку в Ростов-на-Дону. В принципе, мне можно было "наехать" на остальных участников драки, но, увидев их разбитые физиономии, я не стал этого делать, сказав им на прощанье, что в любой ситуации надо оставаться людьми, а не уподобляться животным с их дикими инстинктами.
Через пару лет, с двумя из них я случайно встречусь в Чечне, и мы с улыбкой будем вспоминать об том дурацком инциденте. А голый подполковник, тот самый, заместитель комбрига по тылу, которого я дрыной огрел по спине, после контузии полученной в первую чеченскую кампанию уйдет в отставку. В том же году он купит дачу по соседству с моей, и волею судьбы мы станем закадычными друзьями.
Но, это будет позже. А в апреле 1994 года, в один из выходных дней, накануне моего дня рождения, Лёха заедет ко мне домой на своей машине, и предложит прошвырнуться в колонию строгого режима. На мой вопрос: "Что мы там забыли", он простецки ответит:
- Я тебе бакшиш ко дню рождения приготовил, надо съездить, забрать.
В саму колонию мы не стали заходить, хотя, при наличии у меня служебного удостоверения, такое было вполне возможно. Да и у Лёхи там было полно старых друзей. С одним из них - в звании прапорщика, он переговорил в сторонке, и тот, утвердительно кивнув головой, скрылся за воротами колонии. Спустя пять минут, оттуда появится мужик лет пятидесяти, в черной зэковской робе. В руках он держал большой сверток из плотной "селедочной" бумаги.
- Вот, это и есть мой бакшиш, - сказал довольный Лёха, разворачивая сверток.
У меня едва не перехватило дыхание при виде того, что я увидел. То были красивые нарды, сделанные из досок сразу нескольких сортов ценных пород дерева, с резьбой по дереву, инкрустацией и лаковой росписью. Игральные шашечки тоже были резными с выгравированным в каждой из них замысловатым восточным орнаментом и рисованными фигурками полуголых танцовщиц.
- Ну, ни фига себе! - вырвалось у меня. - Это что же за умелец, сделавший такую красоту? Уж не Вы ли?
Человек в робе широко улыбнулся, блеснув парой золотых зубов.
- Да есть у нас тут один - "Пикассо". Он не только нарды режет, но и мебель может резную на заказ сварганить. Если надо, можем организовать.
От мебели я естественно отказался, поскольку ставить её в моей квартире было всё равно некуда, а вот расписанный под Хохлому журнальный столик с маленькими кривыми ножками, заказал.
Слово за слово, разговорились. В чертах лица заключенного мне показалось что-то до боли знакомое, но я не стал уточнять, где мы с ним ранее могли встречаться, поскольку за долгие годы работы в уголовном розыске через мои руки столько народа прошло - всех и не упомнишь.
Мы уже практически расставались, и Лёха от моего имени отдавал тому мужику несколько пачек индийского чая - своеобразная оплата выполненного заказа, как вдруг я услышал фразу сказанную Лехой:
- Короче так, Умар, я теперь к тебе заскочить смогу недели через две не раньше. Сам понимаешь - путина, рыба шквалом прёт, только успевай разворачиваться. Все эти дни буду на низах колобродиться с рыбаками. Как закончу с делами, сразу же и появлюсь.
- Умар, Умар... - свербело у меня в голове. - До чего же знакомое имя.
Я еще раз внимательно глянул на черты лица осужденного, и тут меня словно прострелило.
- Умар Сулейманов! Угадал?
- Да, Сулейманов, а что? - в свою очередь удивился моей бурной реакции собеседник.
- Ё - моё! А я всё думаю - ну откуда мне твоё лицо знакомо. Ну, надо же, как свела судьба. Так ты же вроде где-то на Урале должен сейчас свой срок отбывать? Как в Астрахани-то оказался?
Теперь наступило время удивляться Умару. Он был крайне поражён моей осведомленностью о его персоне, и чтобы рассеять все его сомнения, мне пришлось рассказать ту давнишнюю историю с его розыском по Грозному.
Примерно с полчаса мы вели задушевный разговор, и я узнал много чего интересного из его жизни. Оказалось, что в те дни, когда были арестованы все члены преступной группы Астахова, он еще находился в Астраханской области. Не желая появляться в родном доме с пустыми руками, выехал к одному из своих друзей, такому же браконьеру как сам, где вместе с ним выловил пару-тройку осетров и заготовил несколько банок чёрной икры. Вот только к матери он так и не поехал, совершенно случайно узнав о том, что произошло с Астаховым и остальными его подельниками, Умар понял, что ему нужно как можно быстрее сматывать удочки, и уезжать подальше от Астраханской области. Он договорился с другом и тот на своей лодке отвез его в село Ганюшкино, располагавшееся на берегу одного из рукавов Волги, на границе Астраханской области и Казахской ССР. Оттуда, на попутной машине он добрался до Гурьева, где купив билет на поезд, покатил в Кемеровскую область, где у него было много друзей и просто хороших знакомых.
После суда он действительно убыл на "отсидку" в Пермскую область, где пробыл до лета прошлого года. А потом в колонию из Москвы пришло непонятное распоряжение о переброске всех чеченцев поближе к их исторической Родине. Вот так, он вновь оказался в Астрахани, от которой до Чечни было рукой подать. Правда, до сих пор и сам не может понять, чем была вызвана такая "рокировка". Возможно, генерал Дудаев заботится о своих согражданах, и, беспокоясь об их подорванном в северных колониях здоровье, договорился с Борей Ельциным о переводе осужденных чеченцев поближе к югу, так сказать - в теплые края.
А совсем недавно его вызвал к себе зам начальника колонии по режиму, и зачитал вырезку из какой-то газеты с письмом-обращением президента Ичкерии к своим соотечественникам, проживавшим за пределами Ичкерийской Республики. В своем письме Дудаев призывал всех чеченцев вернуться на историческую Родину, пообещав им всевозможные блага. Хитро улыбаясь "кум" спросил тогда у Умара:
- Ну, как? Хочешь остаток своего срока провести в Науре? Или как?
Умар тогда ответит, что ему и тут не плохо, а в Науре вряд ли будет лучше. Так что, как говорится: - "Хрен на хрен менять, только время терять".
Посмеётся тогда "кум" над его поговоркой, а потом, вдруг посерьезнев, скажет:
- Умная у тебя голова, Умар. Не зря, что совсем седая. Но, боюсь, как бы вашего чеченского брата очень даже скоро не погнали туда в добровольно-принудительном порядке. Не знаю почему, но есть у меня предчувствие, что в вашей Чечне совсем скоро заваруха начнется, а потому, всю вашу братию, отсиживающую свои сроки по всей нашей необъятной Родины, подставят капитально. А тебе ведь еще больше пяти лет париться на зоне. Поэтому, вот что я тебе порекомендую - напиши-ка ты маляву в комиссию по помилованию. У тебя в конце года две трети срока заканчивается, глядишь, и попадешь под амнистию. К чему я все это тебе говорю, да к тому, что если придЁт из Москвы казенная бумага с предписанием отправить всех чеченцев этапом в вашу Ичкерию, помочь я тебе уже ничем не смогу. Так что, думай, Умар, крепко думай.
Я тогда здорово призадумался над тем, что рассказал мне Умар. И действительно, с чего это вдруг "кум" стал проявлять "отеческую" заботу об одном из осужденных? Возможно, ему не очень хотелось терять рассудительного и спокойного зэка, числящегося на зоне в авторитете. Кто знает, но может "кум" насчет него имел какие-то свои, сугубо оперативные планы. Не знаю. Одно только я понял тогда, что в верхних эшелонах власти страны начались какие-то непонятные игрища, связанные и с Чечней, и с чеченцами. С чего это вдруг зэков-чеченцев потребовалось гнать через всю страну ближе к границам с этой мятежной республикой, когда практически все ИТК на юге страны и так были переполнены осужденными, и администрация колоний не могла обеспечить их работой, а порой и питанием. Что-то тут было не так.
Конечно же, я смутно догадывался, что ни к чему хорошему вся эта затея с рокировкой чеченских зэков не приведёт. Но в те дни и предположить не мог, что страна одной ногой уже вступила в дерьмо, которое для Чечни обернется массовой гибелью ни в чем не повинных людей, и смертями многих тысяч российских военнослужащих.
В конце лета снимут с должности нашего генерала, проявившую излишнюю ретивость и принципиальность при решении вопроса о задержании левой партии оружия направлявшегося в Чечню. Всё это произойдет по команде. поступившей от высокопоставленных лиц нашего министерства, и я вновь призадумаюсь над всем происходящим.
"Чирий" лопнет в ноябре месяце, когда группа российских офицеров и солдат предпримет попытку "победоносного" похода на Грозный. Въехавшая в город колонна бронетехники в считанные минуты будет сожжена дудаевскими гранатометчиками возле сквера у Дома Печати, и вся страна увидит по "ящику" оставшихся в живых пленников, робко лопочущих о том, что их на эту авантюру сагитировали представители российских спецслужб. В те дни я так и не услышал чёткого опровержения данной информации руководством этих самых спецслужб, но зато, обращу внимание на то, как по железной дороге проходящей мимо нашего дома, на Кавказ начнут интенсивно перемещаться воинские эшелоны. Поначалу они шли через наш город только под покровом ночи, но потом их стало настолько много, что долгих зимних ночей не стало хватать. Отдельные эшелоны с военной техникой и людьми часами отстаивались в тупиках и на запасных путях, и, пользуясь благоприятным моментом, военнослужащие рыскали по всей округе в поисках ларьков и магазинов, где можно было приобрести курево и спиртные напитки.
В те дни я отметил для себя еще одну, немаловажную деталь. Как правило, в составе каждого воинского эшелона кроме платформ с техникой, всегда присутствовала пара замызганных пассажирских вагонов и примерно столько же теплушек, в которых ехал личный состав воинской части. Но во второй половине декабря, после того как Ельцин объявит о начале операции по наведению конституционного порядка в Чеченской республике, я все чаще стану замечать странные эшелоны, в которых не будет ни одного пассажирского вагона. Теплушки, если таковые и были, были наглухо закрыты, и признаков присутствия в них людей, я не обнаруживал. Не было видно и вооруженной охраны возле боевой техники стоящей на железнодорожных платформах, а обшарпанные, тронутые ржавчиной бронированные корпуса танков и БМП, скорее были похожи на груды металлолома. У некоторых танков не было защитных кожухов над гусеницами, а у одного такого танка гусеница сползла на платформу и кучей лежала возле переднего катка. Складывалось такое впечатление, что весь этот хлам везли на переплавку.
Я вдруг отчетливо вспомню слова безвестного бродяги, с которым весной того же года случайно повстречался в Москве. Неизвестный, представившийся бывшим офицером ГРУ, разоткровенничавшийся после выпитого спиртного, расскажет невероятную историю, про то, как высшее военное руководство страны занималось масштабными махинациями с военным имуществом вывозимом из Восточной Европы. По его версии именно они - высшие военные чины, будут причастны к войне, которая уже в самое ближайшее время разразится на Кавказе.
Поначалу я не уделю особого внимания его "пророчествам", посчитав это обычным бредом полупьяного бродяги. И вот теперь, когда собственными глазами увижу не совсем понятные для меня вещи, здорово призадумаюсь. Увиденное, попытаюсь увязать со скоротечным увольнением на пенсию нашего начальника УВД, отчего вопросов по складывающейся в стране ситуации, у меня возникнет ещё больше.
Буквально за неделю до наступающего 1995 года Умар выйдет на свободу. Он появится у меня на работе и сообщит о своем намерении уехать из Астрахани. Вот только не в Грозный он собирался ехать, где жили члены его семьи, а в Ульяновск, туда, где его родной брат Турпул всё это время находился по делам своего бизнеса, связанного с закупкой и перепродажей лесоматериалов. Я тогда поинтересуюсь у Умара, почему, мол, он не хочет сначала встретиться со своей семьей живущей в Грозном, на что он ответит:
- Моя семья, так же как и семья Турпула, совсем недавно покинули Грозный, и сейчас проживают у родственников в Калмыкии. Все здравомыслящие люди стараются уехать из Грозного, куда угодно, но только подальше от этого города, где очень скоро будет совсем плохо.
Глава 4. Стать добровольцем не очень просто, а очень просто.
В 1993 году в системе МВД будут созданы специальные отряды быстрого реагирования - СОБРы. Своим появлением новые спецподразделения, в первую очередь, будут обязаны Шестым отделам, переименованным на ту пору в Отделы и Управления по организованной преступности. Именно - "по организованной преступности", а не по борьбе с ней, что вызвало неоднозначную реакцию и иронию даже среди сотрудников милиции, не упускавших возможности лишний раз подшутить над своими коллегами, задавая им провокационные вопросы типа: "Ну, как, выполнил сегодня свой персональный план по организации преступности?" Чуть позже, до высокого МВДэшного начальства наконец-то дойдет, что такая аббревиатура антимафиозного ведомства здорово его дискредитирует, и к названию будет добавлена буква "Б", после чего всё станет на свои места.
При комплектовании новой спецназовской структуры в системе МВД особое внимание уделялось физической подготовке кандидатов, в связи с чем, спортсмены-разрядники, и в первую очередь те из них, кто в совершенстве владел техникой рукопашного боя, имели намного больше шансов попасть в отряд, нежели остальные. В отличие от ранее созданных отрядов милиции особого назначения в СОБРе все должности были офицерскими, в связи с чем, уровень образования его сотрудников должен был быть не ниже средне - специального, или неоконченного высшего. Отбор кандидатов велся весьма жестко, с обязательным кроссом на десятикилометровую дистанцию, преодолением полосы препятствия, стрельбой из пистолета и автомата, и под завязку - спаррингом в рукопашном бою.
Тех, кто успешно выдерживал все эти испытания, напоследок ждало собеседование с руководством отряда. Именно командир СОБРа должен был разглядеть в новичке будущего профессионала, по своим морально-деловым качествам способный справиться со стоящими перед отрядом задачами, основу которых составляло силовое обеспечение проводимых УБОПом операций на стадии реализации материалов оперативных разработок. А чтобы бойцам СОБРа не было в диковинку то, чем занимались УБОПовцы, им самим надлежало заниматься оперативной работой в рамках возложенных на них должностных обязанностей.
Летом 1993 года у меня состоялся откровенный разговор с двадцативосьмилетним мужем моей племянницы, по странному стечению обстоятельств тоже Алексеем, на ту пору имевшего четвертый дан по "Карате-До". Молодой человек днём работал в какой-то строительной организации, а вечерами пропадал в спортивном зале, где оттачивал свое мастерство в деле махания руками и ногами. В тот день я посоветовал ему найти более достойное применение своим спортивным достижения, нежели иступленное битьё мешков с песком и прочих тренажёров. Рассказал о СОБРе и настоящих парнях, пришедших туда работать. По тому, как у парня загорелись глаза, понял, что попал в точку.
Через месяц Алексей числился бойцом СОБРа, а в канун 23 февраля следующего года ему было присвоено специальное звание - младший лейтенант милиции. Во время наших, не так уж и частых встреч, Алексей рассказывал о героических буднях отряда, и о том, какую роль во всем этом играет он сам. Знание приемов рукопашного боя способствовало тому, что он стал внештатным инструктором, и теперь обучал сослуживцев всему тому, чему сам научился за годы тренировок. Для него - романтика по натуре, и ребенка по складу характера, все это казалось какой-то детской игрой и не более того. Он до конца ещё не осознавал степень опасности работы, которой занимался вместе со своими товарищами.
Осенью того же года Алексей обратится ко мне с не совсем обычной просьбой. На ту пору из МВД поступит указание о начале подготовки бойцов СОБРа по программе близкой по своему содержанию к боевым условиям. Командирам отрядов будет рекомендовано привлечь к этому процессу ветеранов Афганской и Великой отечественной войн, с тем, чтобы те могли поделиться с молодыми сотрудниками воспоминаниями о своем боевом прошлом. Самое любопытное крылось в тематике предполагаемых "задушевных" бесед. Ветераны должны были рассказывать о том, как надо правильно вести бой в условиях пересеченной и горной местности, как использовать естественные укрытия в населенных пунктах при отражении внезапного нападения противника, или, наоборот - при нападении на него самого. Дошло до того, что молодых бойцов спецназа необходимо было посвятить в секреты минной войны, вплоть до разъяснения таких мелочей, как снятие и установка "растяжек", обнаружение мест установки мин и фугасов и всё в том же духе.
Поскольку в нашем регионе горы никогда не водились, да и местность была далеко не пересеченной, а даже наоборот - плоской как огромный стол, у меня сразу же возникло подозрение, что СОБРовцев начинают исподволь готовить для участия в боевых действиях на Кавказе. Мои сомнения усилились еще больше, когда от приехавшего из Саратова сына своего соседа по дому, я случайно услышу, что их - курсантов высшего военного училища МВД, еще с весны начали гонять по Жигулевским горам, а занятия по тактико-специальной подготовке расширили за счет совершенно нового предмета - альпинистской подготовки.
Просьба Алексея заключалась в том, чтобы я согласился выступить перед личным составом СОБРа, и рассказал бойцам обо всех интересных случаях из своего афганского прошлого. До этого, я уже рассказывал "по секрету" ему самому кое о чём на эту тему, а он, соответственно, также "по секрету" пересказывал услышанное своим сослуживцам. Теперь же, его коллег по работе интересовали подробности тех давних историй, услышанные из первых уст.
Пришлось порыться в домашнем архиве и отыскивать рабочую тетрадь, куда я добросовестно записывал всё, о чем в свое время говорили преподаватели специального факультета Ташкентской ВШМ. Сделал для себя открытие, что о многих интересных вещах уже основательно подзабыл.
Встреча с СОБРовцами прошла накануне Дня милиции, и вместо запланированных двух часов растянулась на полдня. Пришлось не только рассказывать, но и рисовать на доске всевозможные схемы известных мне взрывных устройств, применявшихся афганскими моджахедами, планы участков пересеченной местности, обозначая при этом варианты скрытого передвижения по ней, и прочее, прочее, прочее. Вопросов в тот день мне было задано много, и на каждый пришлось отвечать.
А спустя неделю дудаевская оппозиция предпримет не совсем удачное наступление на Грозный, и колонна бронетехники, ведомая российскими военнослужащими, будет расстреляна в упор. Всем станет понятно, что до начала войны на Кавказе осталось совсем немного времени. Моя племянница под давлением своей матери поставит мужу ультиматум - или она и их семилетний сын, или СОБР. Если он сделает выбор в пользу второго, то она тут же подаст на развод. Алексею не хотелось терять интересную работу и расставаться с сослуживцами, с которыми успел сдружиться, но и терять семью ему тоже было не с руки. В те трудные для него дни он попросит у меня совета - как быть, но я не стану ему приводить доводы ни "за" ни "против". Случись с ним что-нибудь серьёзное, на мои плечи лег бы непомерный груз неразрешимых проблем его семьи, и всю оставшуюся жизнь мне пришлось бы корить себя за этот грех.
Победителем из этой житейской ситуации вышла его супруга, отлично знавшая, на что надо давить. Алексей написал заявление на увольнение из Органов, после чего почти сразу же ушел в глубокий запой, из которого выйдет только после того, как узнает новость, что 8 декабря 1994 года отряд почти в полном составе убыл в Грозный.
Спустя несколько лет их семья все равно распадётся, и Алексей будет сожалеть о том, что не настоял на своем, а пошел на поводу у супруги.
А потом в Чечне произойдет то, о чём все давно знают. В неразберихе новогодней ночи бойцами Астраханского СОБРа усилят какую-то военную или эмвэдешную группировку, и мужики будут воевать вместе с остальными военнослужащими в районе улицы Лермонтова, отбивая у боевиков мясокомбинат и гормолзавод. По счастливой случайности ни один из них не погибнет, но, тем не менее, несколько человек получат ранения и контузии. В суматохе скоротечных боёв командир отряда потеряет связь со своими подчиненными, и вместо того, чтобы принять меры к установлению местонахождения отряда, не предупредив никого, вернется в Астрахань, где заявит руководству УВД, что его подчиненные трусы, сбежавшие с поля боя и бросившие на произвол судьбы своего командира.
Позже выяснится, что сказанное им было откровенной ложью, и пока он прохлаждался в Астрахани, поливая грязью своих подчиненных, те геройски сражались против боевиков. Когда об этом станет достоверно известно, опозоренный командир будет вынужден вернуться обратно в Грозный, и с этого дня у него с подчиненными произойдет полный разлад. По завершению командировки в январе месяце, отряд вернется домой, и сотрудники СОБРа обратятся к руководству УВД с ходатайством о замене своего командира. Но начальник УВД по не совсем понятной причине займет сторону командира, оставив его в занимаемой должности. В ответ на это, многие бойцы отряда, побывавшие в Чечне, напишут рапорта об увольнении, или же попросятся перевести их в другие подразделения. Держать их никто не станет, а попутно, будут отозваны Представления на награждение уволившихся бойцов государственными наградами.
В те дни, когда будут происходить описываемые события, я в очередной раз буду возглавлять "ночные мероприятия". После разразившейся в Чечне войны, весь личный состав УВД будет переведен на казарменное положение, и бывать дома мне доводилось крайне редко, отсыпаясь после ночных вылазок в служебном кабинете, лежа на сдвинутых вместе стульях. В один из таких дней раздастся телефонный звонок, и секретарша взволнованным голосом сообщит мне, что со мной сейчас будет разговаривать генерал Кузнецов. Спросонья я не сразу понял, о каком таком генерале она ведёт речь, но сняв с телефона трубку, уже в следующий момент услышал:
- Добрый день! С вами говорит начальник паспортно-визового управления министерства внутренних дел. Мне уже доложили о том, что вы отдыхали после ночной смены, но я все-таки вынужден был вас побеспокоить, поскольку обстоятельства складываются так, что этот разговор нельзя откладывать на более поздние сроки. А для начала хотелось бы узнать как ваше здоровье, как работа, как семья? Нет ли каких нерешенных служебных и личных проблем?
За шесть с лишним лет работы в ПВС я не мог припомнить случая, когда первые руководители данной службы в министерстве опускались до общения со мной по телефону. В голове почему-то промелькнула подлая мыслишка, что я в своей жизни сделал что-то не так, или же генералу пришел грязный пасквиль о моей персоне. Хотя, если честно и откровенно, то не мог я припомнить ни одного существенного случая, за который последовала бы такая реакция со стороны высокого начальства. Ведь если бы что-то подобное и было, генерал наверняка поручил бы разобраться во всём своим подчиненным, а не стал общаться со мной по телефону.
Как бы то ни было, но я ответил на все поставленные генералом вопросы, и стал ожидать, что он мне скажет дальше. А дальше он почему-то стал расспрашивать о моем афганском прошлом, о том, как работалось и воевалось на чужбине. И вот тут, до меня наконец-то дошло, к чему это он клонит. На душе сразу стало муторно.
- Все дело в том, что за период ведения боевых действий в Чеченской Республике была разрушена вся инфраструктура нашей службы, и её теперь придется воссоздавать буквально с нуля, начиная с подбора и расстановки новых кадров, и заканчивая восстановлением действующей и архивной документации. Объем работы предстоит выполнить огромный, а для этого потребуется не только высокая профессиональная подготовка, но и недюжинная работоспособность, а также отличное понимание складывающейся военно-политической обстановки в республике, я бы даже сказал - некая прозорливость наперёд. Министр внутренних дел настаивает на том, чтобы на период восстановления правоохранительных органов Чеченской республики, туда были направлены не просто руководители конкретных служб, а такие из них, кто способен разобраться в складывающейся обстановке, не дрогнет, и не испугается трудностей, с которыми им придётся столкнуться. Конечно же, работать там будет не только трудно, но и крайне опасно. Именно поэтому, при рассмотрении кандидатуры на эту должность, я остановился на вас. У вас богатый опыт работы с мусульманами, а в Чечне, насколько мне известно, после трехлетнего бардака, они сейчас составляют основную часть населения. Я не имею морального права заставить вас ехать в очередную горячую точку, но поймите и вы меня правильно - если я пошлю туда человека неподготовленного, никогда не сталкивающегося с особенностями работы в условиях боевых действий, у меня не будет полной уверенности, что деятельность паспортных подразделений там восстановится в кратчайшие сроки. Более того, я отдаю отчет своим действиям, поскольку точно знаю, что у человека прошедшего одну войну, шансов выжить на второй, будет на порядок выше, чем у человека не воевавшего вообще. Ну вот, пожалуй, это всё, что я хотел вам сказать. Последнее слово за вами.
Мне почему-то вспомнилась ситуация девятилетней давности, когда точно также меня обрабатывал начальник нашего УВД. Правда, тот не делал упор на моем боевом опыте, коего у меня на ту пору просто не было. Но, сценарий прежнего собеседования и нынешнего, был практически один и тот же. Генералы, они и в Африке генералы, знают, как давить на психику своих подчиненных, чтобы у тех не возникло и тени сомнений в искренности ими сказанного.
Но я прикинул в уме и другую ситуацию - откажись я от этой поездки в Чечню, наверняка туда загремит мой шеф. А он уж точно там не выживет, и его смерть потом ярмом повиснет на моей шее на всю оставшуюся жизнь. Нет, такого я не мог допустить.
- Сколько мне отводится времени на обдумывание вашего предложения? - спросил я у Кузнецова.
- Завтра исполняющий обязанности министра собирает руководителей всех главков и управлений министерства, и каждый руководитель должен будет доложить конкретные предложения по кандидатурам, направляемых на сорок пять суток для работы во Временном федеральном органе внутренних дел в Чеченской Республике. У вас до утра есть время обдумать моё предложение. Жду вашего звонка до десяти ноль-ноль. До свидания.
История моей жизни, сделавшая очередной виток замысловатой спирали бытия, возвратилась к исходной точке, начав новый отсчет времени, аналогичный тому, что произошел ровно девять лет тому назад. Правда, на этот раз я не стал скрывать от жены о предстоящей поездке, чем довел её до истерики. Пока она выла в соседней комнате, я на кухне без всякого аппетита глотал ужин. Нарыдавшись, и немного успокоившись, она вошла в кухню и коротко бросила:
- Ну, и езжай в свою долбанную Чечню, экстримал, хренов! Ты хоть о детях то подумал?!
В свою защиту, я пытался, было ей что-то возразить, но она даже слушать меня не стала, и сильно хлопнув дверью, стремглав выскочила из кухни. Я же, наскоро доужинав, уехал на работу.
А утром следующего дня, не дожидаясь десяти часов, позвонил Кузнецову, и подтвердил свою готовность ехать в Чечню. В трубке было слышно, как генерал облегченно вздохнул, а может, мне это просто показалось. После короткой паузы он сказал:
- В ближайшие дни ждите вызова.
Руководители управлений, отделов и служб УВД, обычно обедали в так называемом Малом зале. Был рядом с общим обеденным залом нашей управленческой столовой небольшой кабинет, рассчитанный на три стола в двенадцать посадочных мест. В предпраздничные дни, когда начальника УВД навещали высокопоставленные гости в лице руководителей властных структур и силовых ведомств области, этот кабинет превращался в своеобразный банкетный зал. В такие дни доступ в него был заказан всем, за исключением отдельных счастливчиков приглашаемых генералом персонально. Лично мне, за многолетнюю службу в милиции, ни разу не довелось побывать в числе оных.
Но я о том особо и не сожалею, поскольку, у этой, с виду светлой стороны медали, была и обратная - темная сторона. Генерал Волкодав - наш новый начальник УВД, довольно часто пребывал в плохом расположении духа, и попасть ему на глаза в такой неблагоприятный момент, ничего хорошего не сулило. Вместо пожелания - "Приятного аппетита!", он мог такое сказать присутствующим в Малом зале руководителям, отчего у всех их надолго пропадал этот самый аппетит. Зная об уникальной способности генерала портить всем настроение, подчиненные шли на хитрость. Одни приходили в столовую задолго до его появления, другие, наоборот, выжидали время, пока он не пообедает и не покинет помещение столовой. Но, не дай бог, если генерал застукивал своих подчиненных в столовой в неурочное время. Для них это могло закончиться гораздо хуже, нежели просто испорченный аппетит.
Лично я в Малом зале появлялся редко, обычно в те дни, когда запаздывал с обедом, и в общей столовой уже нечего было есть. Но в тот день так уж получилось, что когда я зашел в общий обеденный зал, там стояла огромная очередь. Сказалось введенное казарменное положение, и все сотрудники, кто до этого обедал дома или на стороне, были вынуждены пользоваться услугами общепита. Поняв, что в очереди я простою довольно долго, а в итоге могу остаться ни с чем, рискнул заскочить в "блатной" зал. Два стола уже были заняты, и мне пришлось сесть за третий, где обычно обедал генерал. Зная о крутом нраве генерала, за тот стол практически никто не садился. Бывали исключения, когда в Малый зал заскакивал какой-нибудь офицер, и свободных мест там не оказывалось. Генерал в таких случаях проявлял милость и приглашал "счастливчика" за свой стол.
Как не старался я в тот день перекусить побыстрее и исчезнуть из Малого зала до появления там генерала, ничего у меня из этой затеи не вышло. Я уже приканчивал второе, когда он там объявился. Недовольно зыркнув исподлобья на присутствующих, и буркнув что-то себе под нос, он плюхнулся на стул, вперившись в меня своими крысиными глазками.
- Вы не скажете мне, товарищ заместитель начальника паспортно-визовой службы, - забасил генерал, - с каких это пор, министр внутренних дел стал посылать персональные вызовы сотрудникам низовых подразделений? Вы что, ему кумом, сватом, братом доводитесь, что он вам уделяет такое пристальное внимание?
- Не понял, товарищ генерал? - растерялся я.
- А что тут не понять, - криво усмехнулся Волкодав. - Вы, после того как сейчас пообедаете, загляните-ка к шифровальщикам, да почитайте, что он там вам написал. Ну, я понимаю, что министр подписывает указания, когда в командировку посылают сводный отряд УВД, но чтобы он давал такое распоряжение по конкретному сотруднику, убей Бог, не припомню.
Последние слова генерала, наверняка были рассчитаны не на меня, а на сидящую в столовой публику, с открытыми ртами слушающую, о чем он глаголит. Я не стал поддерживать дальнейший разговор, сделав вид, что все сказанное начальником УВД для меня самого было неожиданной новостью. И уж тем более, я не стал распространяться о состоявшемся у меня накануне разговоре с Кузнецовым, поскольку отлично знал, что Волкодав крайне ревностно относился к тому, что его подчиненные позволяют себе прямое общение с министерским руководством, не ставя его об этом в известность.
После обеда сходил к шифровальщикам, и те ознакомили с текстом шифровки, где за подписью исполняющего обязанности министра внутренних дел Абрамова Е.А., мне предписывалось прибыть не позднее 1 марта 1995 года в село Знаменское, Чеченской Республики, в распоряжение руководителя Временного федерального органа внутренних дел. При себе надлежало иметь табельное оружие и сухой паек на трое суток.
Я машинально посчитал в уме, сколько дней осталось до первого весеннего дня, когда я должен был неукоснительно выполнить приказ министра и появиться в Чечне.
В моем распоряжении оставалось ровно шесть суток.
Глава 5. Свидетельства очевидца
Сотрудник любой организации или ведомства, направляемый в служебную командировку, должен пройти через обязательную процедуру оформления командировочных документов, получить в кассе энную сумму на командировочные расходы, приобрести билеты в оба конца, и подумать, что ему еще понадобится в командировке, дабы не чувствовать себя дискомфортно.
Это только так кажется, что поехать в командировку пара пустяков - получил бумагу за подписью И.О. министра, и все вокруг тебя сразу забегали, засуетились, услуги свои предлагают. Не тут-то было. Никто за тебя бегать не станет, а вовсе даже наоборот, тебе самому придется набегаться столько, что к концу дня ты будешь едва волочить ноги от усталости. Вот и я, получив на руки министерскую бумагу, первым делом направился в отдел кадров, поскольку основанием для оформления командировочных документов мог быть приказ по УВД, по сути, и содержанию, один в один повторяющий текст министерского указания, но только в местной интерпретации, с учетом резолюции начальника УВД, гласившей: "Решить все вопросы, связанные с отъездом".
Для того чтобы маховик бюрократической машины закрутился, на том документе нужна была резолюция начальника рангом поменьше, того самого, кому генерал его отписал. Судя по генеральской резолюции, этим человеком был его первый заместитель по кадрам. Именно к нему я и пошел в первую очередь, однако секретарша меня разочаровала - шефа на рабочем месте нет. В суматохе я позабыл совсем, что следующим днем было 23 февраля, и работники кадрового аппарата все как один были задействованы в подготовке мероприятий посвященных этому праздничному дню. Одни строчили приказы по личному составу, приурочивая к этой дате поступившие из министерства приказы о награждении сотрудников астраханской милиции медалями за выслугу лет и присвоении очередных званий. Другие заблаговременно закупали венки и заказывали муаровые ленты к ним, для последующего возложения их к обелискам и памятникам воинам, погибших в Великую Отечественную войну. Третьи, проверяли, как идет подготовка к проведению праздничных мероприятий в низовых подразделениях.
Казалось бы - ну, какое отношение имеет милиция к сугубо армейскому празднику? Ан, нет - имеет! Практически все сотрудники правоохранительных органов в свое время прошли срочную службу в Вооруженных силах, а многие из них продолжали носить военную форму, сменив отличительные знаки в петлицах и на погонах. Даже сотрудники паспортно-визовой службы, основную часть которой составляли женщины, и те в 1992 году были переодеты в военную форму.
Зама по кадрам я отловил лишь во второй половине дня. Вникнув в суть происходящего, он отписал документ руководителям тыловой и финансовой службы. Поскольку тыловая служба и вещевой склад располагались отдельно от УВД, поездку туда решил отложить до следующего дня, а вот визит к начальнику ФИНО, наоборот, в долгий ящик не стал откладывать. Уже через пять минут, покинув его кабинет с очередной резолюцией на документе, я спешил к его заместителю, точнее - замше, где меня ждал сюрприз. Та сунула письмо в одну из лежащих на столе папок, чем дала понять, что сегодня мои хождения по кабинетам бухгалтерии закончились. Я естественно возмутился - как же так, а с чем я пойду к тыловикам? Замша тут же вернула мне документ со словами:
- Мне некогда за вас копии делать. Сначала решите, что для вас важнее, а потом уж приходите. Но имейте в виду, что расчетная часть принимает документ только с оригиналами подписей, а не его копию. В противном случае, вы просто не получите свои командировочные.
Пока я бегал в секретариат, пока снимал ксерокопию с документа, пока вернулся обратно в ФИНО, замши уже след простыл. Секретарша пояснила, что она выехала за пределы отдела и вполне возможно, что сегодня на рабочем месте уже не появится. Едва не выругавшись, я решил в этот день свои похождения по начальствующим кабинетам завершить. Тем более что на ближайший час у меня была назначена встреча с руководителем Отдела охраны общественного порядка, кому должен был передать свои "ночные дела". Хотя, если честно говорить, передавать-то было и нечего, поскольку никакой документации мной не велось, а те "выхлопы", что давала группа за ночные дежурства по городу, оседали в виде конкретных материалов регистрируемых в территориальных отделах внутренних дел и приказов о поощрении отличившихся.
Мне довольно долго пришлось втолковывать майору суть работы, которой я занимался по ночам на протяжении последних лет. В итоге, так ничего не поняв, он попросил, чтобы я показал все это "в натуре", начиная с развода и заканчивая подведением итогов, и мне до пяти утра пришлось мотаться с ним по городу.
А на следующий день я предпринял очередную попытку с наскока преодолеть бюрократические препоны, чинимые милицейскими бюрократами. Не тут-то было! С утра никого из нужных мне руководителей я так и не смог застать на рабочих местах. "Финансистка" укатила с шефом на возложение венков, "тыловик" исчез в том же направлении. Только ближе к обеду мне удалось выловить обоих, но и тут не обошлось без неувязок. "Тыловик" категорически отказался отдавать распоряжение своим подчиненным по ксерокопированному документу. Вконец рассвирепев, я грязно выругался матом, и сказал, что не уйду из его кабинета, пока не добьюсь своего. Между делом заявил, что если мой вопрос не будет решен в ближайшие пятнадцать минут, я звоню генералу и докладываю о бардаке, который творится под крышей тылового ведомства.
Угроза возымела действо, и уже через полчаса я получал на вещевом складе полагающееся мне камуфлированное обмундирование, комплект теплого белья, плащ палатку, спальный мешок и рюкзак десантника. По последнему предмету у меня сразу возникли вопросы, поскольку он совершенно не был приспособлен для того, чтобы в нем можно было хранить выданные мне вещи. Для этих целей больше подошел бы обычный вещмешок. Все остальное, чем должен был укомплектован РД, в том числе: магазины к автоматам, гранаты и прочие причиндалы, мне никто и не думал выдавать. Не был выдан и полагающийся сухой паек на трое суток. Сославшись на то, что сухих пайков на складе нет, начальник склада порекомендовал компенсировать его стоимость в финансовом отделе.
В бухгалтерии только посмеялись, когда я заикнулся о "рационализаторском" предложении кладовщика. Порекомендовали взыскать компенсацию стоимости сухого пайка с него самого, а они - финансисты, посмотрят, что у меня из этой затеи получится.
Одно я понял в тот день, что все мои проблемы совершенно до лампочки тем, кто по роду своей служебной деятельности должен был отнестись хотя бы с пониманием. Если с руководителем моего уровня так обращаются, то, как же тогда вся эта бюрократическая свора обращается с людьми рангом намного ниже?
Полученное обмундирование я запихнул в багажник своего "жигулёнка" и повез его домой. А вот весьма солидную сумму выписанных командировочных денег, в тот день я так и не смог получить. Кассирша вместе с остальным, сугубо женским коллективом бухгалтерии, закрывшись в одном из кабинетов, бурно отмечали истинно мужской праздник, позабыв при этом, что я, как представитель мужской половины общества, тоже имею право на их внимание.
Молчавшая все эти дни жена в праздничный день наконец-то не выдержала, и решила пойти на мировую, выставив на стол бутылку водки, и полагающуюся в таких случаях закуску. Вот только за праздничный стол мы так и не успели сесть. Позвонила моя племянница, и пригласила обоих на посиделки по случаю её дня рождения. Сборы были не долги, тем более что до дома, в котором жила её семья, идти было не более пяти минут.
Кроме родителей племянницы и её супруга Алексея в числе приглашенных гостей была еще одна молодая семейная пара, которую я ранее никогда не видел в их доме. В ходе общения с сидящими за столом, я познакомился с молодым человеком, как выяснилось, бывшим сослуживцем Алексея по СОБРу.
Поначалу Виталий мне показался человеком весьма замкнутым, неохотно идущим на конкретные разговоры, касающиеся его службы в спецподразделении. Но, как говорится - водка кому хочешь, язык развяжет. В перерывах между возлияниями хозяева квартиры и их гости все чаще стали выходить на застекленную лоджию - кто перекурить, а кто просто подышать свежим, зимним воздухом, стоя у приоткрытого окна. В один из таких выходов Виталий и начал свое горькое повествование.
Толчком к откровенному разговору послужила брошенная мною реплика насчет целесообразности Лёхиного увольнения из СОБРа. Глубоко затянувшись, Виталий медленно выпустил струю дыма в потолок, после чего, глянув на меня изучающим взглядом, словно только сейчас меня увидел, сказал:
- Знать бы, где упасть, соломину постлал бы. Я ведь тоже на днях написал рапорт на увольнение. И не я один такой хитро-мудрый. Хотя, все объясняется очень просто - если бы нас не предали там, в Грозном, я бы ни в жисть его не написал. Когда Лёха уходил из отряда, многие бойцы его осуждали за этот необдуманный поступок. Теперь, мужики совсем по-другому смотрят на всё это, и сожалеют, что не сделали этого вместе с Лёхой.
- Так что же все-таки произошло в Грозном? - поинтересовался я. - По УВД ходили слухи, что вас бросили на произвол судьбы. И кто бросил - сам командир отряда и бросил.
- Это не совсем верно, - не дал мне договорить Виталий. - Когда восьмого декабря наш отряд выехал в Моздок, то его возглавил не сам командир, а заместитель по политической работе - Сан Саныч. Мы тогда еще не знали, какие придется выполнять боевые задачи. В Моздоке нам объявили, что в ближайшие дни в Чечню будут введены войска, которые будут выбивать из Грозного и других населенных пунктов засевших там боевиков. То бишь, как сказал Ельцин - наводить конституционный порядок в мятежной республике. После того, как войска вытеснят боевиков в горы, наступит наша очередь и нам придется проводить зачистку освобожденной территории от остатков разрозненных банд. Объявили, что если боевики не будут сдаваться добровольно, и окажут вооруженное сопротивление, то их надлежало уничтожать на месте, как того требуют законы военного времени.
Практически до конца декабря мы отсиживались в Моздоке и следили за тем, как военные продвигаются вглубь территории Чечни. Уже тогда среди военнослужащих были жертвы - кто попадал в ДТП, а кого убивали снайперы. Были подрывы на минах и фугасах. Много было провокаций с использованием мирного населения, которые вставали живым щитом поперек дорог, по которым передвигались военные колонны. А числа двадцать пятого декабря Грозный начали бомбить, и нам объявили, чтобы мы тоже готовились выехать из Моздока. Как раз в те дни в Моздок прибыла колонна эмвэдэшной бронетехники, которую своим ходом пригнали из Астрахани, и ту колонну возглавлял командир нашего отряда.
Отряд передали в подчинения генерала Воробьева, командовавшего сводным отрядом МВД, и 28 декабря, посадив на бронетехнику и грузовики, нас погнали в Грозный. То, что мы увидели уже на подъезде к городу, было конкретной жопой. Дома разрушены, кругом пожары, и стрельба такая, что ни посрать ни покараулить. Позже в СМИ говорили, что штурм Грозного начался накануне нового года. Да ни фига подобного, мы его штурмовали уже 29 декабря, причем, не совсем удачно. Сунулись, было, со стороны Петропавловского шоссе, а нам как дали просраться из минометов. Вот только мы не поняли тогда, кто же все-таки по нам стрелял, поскольку мины прилетали не со стороны города, а откуда-то сбоку, справа от нас, где боевиков по всем расчетам не должно было быть.
А накануне нового года, когда военные штурмовали президентский дворец, нас кинули на зачистку гормолзавода и мясокомбината. Вот там-то и началась для нас конкретное месилово. Мы почти неделю торчали в районе улицы Лермонтова, и воевали хрен знает с кем, получая мандюлей то от боевиков, то от своих. Связи не было совершенно никакой, да и откуда ей было взяться, если в городе отключили свет, и заряжать аккумуляторы наших ментовских радиостанций было нечем. О налетах нашей же авиации, узнавали совершенно случайно, и едва успевали прятаться в подвалах полуразрушенных домов, спасаясь от падающих бомб. Иногда встречались там нос к носу с местными жителями, а один раз напоролись на боевиков. Бля, что было! Это какой-то кошмар! И это называется зачистка?! Да в гробу я видал такие грёбаные зачистки! Суки, пидарасты! Неужели нельзя было как-то иначе сделать, чтобы не губить столько людей?! Сколько я в те дни смертей повидал - на весь мой оставшийся век хватит кошмарные сны смотреть.
Виталий замолчал, и только трясущиеся пальцы, с зажатой в них тлеющей сигаретой, выдавали его возбуждённое состояние. Мне даже показалось, что по его щеке текут слезы. Может, это мне только показалось, а может, и нет.
- И что же было дальше? - не утерпел я с вопросом. Как опер, я знал, что в таких случаях надо заставить выговориться человеку по самое, что ни на есть - не хочу. Недосказанные мысли и эмоции, оставшиеся внутри человека в виде не извлеченных заноз, потом могут выплеснуться наружу не совсем адекватными действиями. Особенно, когда человек, пребывающий в таком возбужденном, стрессовом состоянии, ко всему прочему, еще и нетрезв.
- Что было дальше? - переспросил Виталий. - А дальше было как в той поговорке - "Война в Крыму, все в дыму". Я даже не помню, как мы продержались на том пятачке почти неделю. На Рождество до нас дошли слухи о том, что генерал Воробьев погиб. Поговаривали, что его штаб накрыли огнем наши же миномётчики. Но это были только слухи, которые в те дни никто не подтвердил и не опроверг. И поняли мы тогда, что не на хер никому не нужны в этом грёбаном Грозном, и если не свалим оттуда сами, то "чехи" очень скоро помогут нашим душам взлететь на небеса. Мы метнулись туда, сюда, спрашивая у старших чинов, что нам делать дальше, как быть, но от нас все отмахивались словно от навозных мух.
В этой суматохе часть бойцов потерялась, и все подумали, что они либо дезертировали, либо погибли. Позже мы узнаем, что их перехватил какой-то вэвэшный полковник, и они вместе с его подчиненными штурмовали дудаевский дворец. Блин, как они остались живы, я до сих пор удивляюсь. Позже, они таких кошмаров нам понарассказали - жить после такого не захочется.
Заместитель командира нашего отряда оставшийся за старшего руководителя, принял единственно верное решение - сохранить отряд любой ценой, пусть, даже если это в глазах кого-то и покажется дезертирством. Хотя, как на это еще посмотреть, ведь срок нашей месячной командировки подошел к концу, и мы имели полное право на замену. Тем более что до нас дошла информация о том, что в Моздок понагнали собровцев и омоновцев практически со всей страны. Пусть тоже нюхнут, чем пахнут чеченские "зачистки".
В Моздок ехали верхом на двух БТРах, не зная еще, как нас там встретят, и что скажут. А встретили весьма прохладно, если не сказать холодно. Какой-то мордастый полковник из центрального аппарата МВД наехал на нас с упреками, мол, не в СОБРе нам служить, а ляжки под кустами обоссывать от страха. Потребовал от командира разобраться и доложить, что произошло с личным составом отряда, куда подевались остальные. Грозил трибуналом и прочими крутыми мерами. Сан Саныч тогда не вытерпел, и заявил, что готов показать, где находятся остальные бойцы отряда, но для этого надо проехаться до Грозного, предложив тому толстяку составить ему компанию. В шесть секунд тот "полкан" слинял, и больше его никто на горизонте не видел.
А мужиков действительно надо было искать. Снарядили один БТР и посадили на него группу поиска из шести бойцов, меня в том числе. Старшим группы назначили командира отделения - Игорька Аверина. Остальные бойцы, во главе с Сан Санычем остались в Моздоке. Чтобы они не деморализовали личный состав вновь прибывших отрядов своими байками об увиденных ужасах войны, всех их изолировали в пустующей казарме какой-то местной воинской части, строго-настрого запретив покидать её пределы.
В тот же день мы выехали в составе колонны внутренних войск, и уже к вечеру были в Грозном. А там, бои были в самом разгаре. Весь город заволокло дымом, и дышать было практически невозможно. Прямо на дорогах и тротуарах валялись трупы людей, и никто их не убирал. До того было жутко все это видеть, но глаза, тем не менее, не закрывались от страха, а вновь и вновь "фотографировали" эти страшные моменты человеческого безумства, с тем, чтобы они навсегда засели глубоко в сознании.
Мужиков мы отыскали совершенно случайно. Рыская по частотам бэтээровской радиостанции, Игорек услышит, как один из наших бойцов запрашивал на армейской волне позывной командира нашего отряда. Уже через час пропащие души обнимались с остальными мужиками. Все шесть человек были живы, но трое из них получили контузию, а один так и вовсе оглох. Он глупо улыбался и все не мог понять, о чем его спрашивают керики.
Тринадцатого января в Моздок приехали два автобуса из автохозяйства нашего УВД, и отряд вывезли домой. БТРы пришлось оставить в Моздоке - их передали какому-то другому отряду, и, укомплектовав новыми экипажами, бросили в очередную "мясорубку".
Я слушал Виталия, а у самого перед глазами мелькали нарисованные им картины войны. И так тошно мне стало в тот момент, что я уже начал сожалеть, что дал свое согласие "прокатиться" на очередную войнушку.
Увы, но свои ошибки мы порой осознаем довольно поздно, когда ничего уже изменить нельзя.
Глава 6. Ба-а, знакомые всё лица!
24 февраля была пятница. И хоть говорят что понедельник - день тяжелый, пятницы тоже бывают не легче. После выпитого накануне спиртного голова была не совсем в порядке. По возвращению со дня рождения, я позволил себе усугубить еще немного и дома. Жена, как могла, тоже составила мне компанию. И вот теперь организм требовал похмельной дозы, дабы привести себя в более, менее нормальное состояние. У моего шефа, по всей видимости, накануне вечером тоже было с кем отметить праздник, и он пребывал в аналогичном состоянии. Не знаю, кому из нас первому пришла мысль "подлечиться", но минут через десять, мы приступили к процедуре самолечения путем внутреннего возлияния, предусмотрительно закрыв изнутри дверь его кабинета.
"Лечиться" вдвоем нам суждено было недолго. Несколько телефонных звонков поступивших из внешнего мира, и вот уже кабинет шефа напоминает растревоженный муравейник. Многовато же "больных" оказалось в эти утренние часы. Среди них был и тот самый зам по кадрам, у которого я накануне подписывал распоряжение о моей командировке, и самый главный доктор нашего УВД - начальник мед отдела Соловьев, и многие, многие другие ответственные работники управления. А народ все прибывал и прибывал, и ближе к обеду не было уже свободных стульев, чтобы гости могли разместиться за двумя сдвинутым друг с другом столами. Дым висел коромыслом, шум, гам. Я сообщил присутствующим, что на следующей неделе уезжаю в командировку в Чечню. Для многих из них это было новостью, о которой они совершенно ничего не знали, и они стали расспрашивать, мол, за какие такие грехи меня спроваживают на очередную войну. Попытался, было, что-то им объяснить, но ничего путного в голову не приходило. Высокопарные слова о патриотизме в тот момент застряли в горле - не та публика, чтобы говорить им о подобных вещах. Однозначно не поймут.
Как бы там ни было, но мне пришлось бежать за литром водки, дабы обмыть мою командировку, с тем, чтобы "посадка" в Грозном для меня была мягкой. Кстати, когда пили за эту самую "посадку", кто-то из присутствующих поинтересовался у меня, каким транспортом я буду добираться до места назначения. Ответил, что мол, пока еще не решил окончательно, на что присутствующие резонно заметили, что я весьма легкомысленно отношусь к этой проблеме, поскольку поезда в сторону Чечни из нашего города давно не ходят, да и рейсовые самолеты не летают. Остается вариант с автобусом, но и он из Астрахани ходит только до Ставрополя, а ходит ли в данный момент маршрутный автобус из Ставрополя в Чечню, никто из присутствующих припомнить не мог.
Блин, а ведь и действительно, как я мог упустить из головы этот немаловажный момент. Зам по кадрам порекомендовал созвониться с ПВУ, и поинтересоваться у своего московского руководства, какой они видят выход из сложившейся ситуации. Не откладывая в долгий ящик, тут же позвонил в приемную Кузнецова с телефона шефа, и когда в трубке послышался гудок вызова, цыкнул на галдящую вокруг меня публику, чтобы генерал ненароком не услышал пьяного базара творившегося в кабинете начальника астраханской паспортно-визовой службы.
По всей видимости, в Москве работали такие же смертные люди, как и те, что сидели сейчас в прокуренном кабинете шефа, и для них ничто не было чуждым, в том числе и возможность пропустить несколько рюмок в тесном кругу сослуживцев и друзей. Секретарша генерала сообщила, что патрон в данный момент находится на выезде, а когда узнала причину моего звонка, тут же переключила на телефон какого-то клерка, отвечающего за оформление командировочных документов сотрудникам ПВУ. Но и он не смог мне ответить ничего внятного, поскольку за организацию служебных выездов в Чечню в министерстве отвечало совершенно другое ведомство. Пообещал во всем разобраться и позвонить в понедельник утром.
И на том спасибо. На крайний случай, если у меня не останется совершенно никаких вариантов, придется ехать в командировку на своем "жигулёнке". Эту мысль я тут же озвучил присутствующим, на что зам по кадрам поинтересовался, всё ли у меня в порядке с головой. Если честно говорить, то я и сам потом попытался представить, как еду по чеченской дороге на персональной легковушке, а вокруг меня рвутся бомбы и снаряды. Действительно, вариант не самый лучший.
Воспользовавшись небольшим перерывом в процессе коллективной пьянки, я быстро сбегал в ФИНО, где в кассе получил свои командировочные. Сумма вышла весьма приличная. За предстоящие сорок пять суток командировки мне выплатили зарплату в трехкратном размере, командировочные расходы оплатили тоже с учетом трехкратного увеличения, и кроме всего прочего, выдали материальную помощь в размере двух месячных окладов. В итоге вышло больше трех миллионов, и с их помощью я теперь мог заткнуть имеющуюся в семейном бюджете дыру, которая с каждым месяцем стабильно увеличивалась в размерах.
На радостях прикупил еще литр водки и кое-что из закуски. Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец! Гулять, так гулять! Кто знает, вернусь ли я живым и невредимым с очередной войны, и вполне возможно, что это застолье в кругу друзей и знакомых будет одним их самых последних в моей жизни. Чего же тогда жалеть эти "фантики", если потом я не смогу ими распорядиться? Гуляй банда, ешь опилки, я директор лесопилки!
Весьма смутно помню, как вечером того дня оказался дома. Сунув жене пачку денег, и буркнув, что третью часть из них возьму с собой в Чечню, а остальной суммой она может распоряжаться по собственному усмотрению, тут же завалился спать.
Выходные дни провели в походах по магазинам и родственникам. Прикупили кое-что их вещей для детей. Сын за последний год здорово подрос и уже не влезал ни в одни брюки. Да и о дочери, обучавшейся в выпускном классе, тоже следовало подумать. Одним словом, к концу наших походов от оставленной для жены суммы не осталось и половины. Съездили к теще, побывали у моей матери. Последняя напомнила, чтобы я не забыл прихватить с собой в командировку молитву, которую она дала мне перед поездкой в Афганистан.
В понедельник из Москвы позвонил тот самый клерк, сообщивший, что ближайшее отправление группы сотрудников МВД в Моздок запланировано на десятое марта. Вылет военно-транспортным самолетом с аэродрома в Чкаловском. Меня это вариант никак не устраивал, поскольку я не смог бы тогда появиться в Знаменской в указанный в распоряжении министра срок. Министерский клерк согласился с моими доводами, и порекомендовал изыскать любую другую возможность, чтобы вовремя прибыть в пункт назначения.
И вот тут-то я заметался. Обзвонил все известные мне транспортные предприятия, автоколонны и фирмы, занимающиеся междугородними перевозками людей и грузов. В тот момент я готов был ехать как угодно, и на чем угодно, хоть на попутной фуре, хоть автостопом, лишь бы вовремя оказаться в станице Знаменской - районном центре Надтеречного района Чеченской Республики, где и размещался штаб Временного органа внутренних дел МВД России. У меня не было никакого желания объясняться с нашим начальником УВД, после того как ему сообщат из Москвы о моем отсутствии в ППД. Не дай Бог в дезертиры запишет, тогда пиши, пропало.
Своей проблемой я поделился с Виктором Масловым, начальником отделения нашего отдела. Это был еще тот прохиндей, долгое время проработавший в ГАИ, а потом в хозяйственной службе Астраханской школы милиции. Уж кто-кто, а он лучше всех из сотрудников ПВС ориентировался в таких, не совсем простых житейских ситуациях, и наверняка мог посоветовать что-нибудь дельное.
В паспортный отдел Виктор пришел незадолго до меня. Когда я с ним познакомился поближе, он откровенно рассказал о причине своего преждевременного ухода из ГАИ. Майорских должностей там было немного, и так уж повелось, что если сотрудник получал первую звезду старшего офицера, он старался в самое кратчайшее время перевестись куда угодно, но только подальше от ГАИ. Весь фокус крылся в том, что претендентов на майорские погоны в ГАИ было в несколько раз больше, нежели имеющихся майорских должностей. Именно по этой причине офицеров в звании капитана в областной ГАИ и двух батальонах ДПС было намного больше, чем в других службах и подразделениях УВД, а отдельные сотрудники перехаживали в капитанах два, а то и три срока. Отсюда и исходили все проблемы для майоров. Если кто-то из них собирался, не покидая занимаемой должности дослужиться до подполковничьих погон, на него тут же начинали строчить доносы во все инстанции, обвиняя во взяточничестве, в профнепригодности, в порочных связях с женщинами и прочих смертных грехах. В итоге, на карьере такого майора можно было ставить жирный крест.
В феврале 1989 года, уже работая в паспортном отделе, он принял самое активное участие в задержании особоопасного преступника. Будучи уроженцем Лиманского района Астраханской области, Виктор довольно часто бывал у своих сородичей, и знал практически всех председателей рыболовецких колхозов, предпринимателей и просто зажиточных селян.
В конце января 1989 года одного из его закадычных друзей убили. Зверски убили, перерезав горло ножом. В преступлении сразу же заподозрили чеченца, долгое время жившего по соседству с убитым. Ясен был и мотив - чеченец задолжал крупную сумму потерпевшему, но долг отдавать не спешил. На день трагической гибели предпринимателя и была назначена встреча, на которую чеченец должен был принести деньги.
Подозреваемого по месту жительства не оказалось, а его жена сообщила, что он уехал к родственникам в Чечню. В процессе её допроса выяснилось, что муж поехал в гости к брату, проживавшему в Чечен-Ауле. Она подробно описала то место, где в селе стоял дом брата.
Когда стали выяснять, кто из сотрудников милиции знает убийцу в лицо, оказалось, что Виктор неоднократно видел его в доме погибшего друга, и мог свободно опознать, независимо от того во что тот будет одет, и какую бороду или усы он себе отрастит. Кроме того, за годы работы в школе милиции Виктор перезнакомился со многими курсантами, обучавшихся по направлениям министерств внутренних дел Северо Кавказских республик. Они давно уж были офицерами и занимали довольно неплохие должности. В случае чего, их помощь могла оказаться как нельзя кстати.
Еще перед выездом оперативной группы в Чечню, Виктор встретился со своими бывшими коллегами по совместной работе в ГАИ, и выклянчил у них несколько комплектов ранее изъятых номерных знаков, выданных владельцам автомашин на территории других регионов Советского Союза, в том числе, в Чеченской Республике и Дагестане. Кто знает, в какой ситуации доведется побывать, но излишняя предосторожность делу не повредит.
Выехали рано утром на двух машинах - автобусе ПАЗ и "Волге" начальника уголовного розыска. Чеченскую милицию решили не посвящать в суть проводимых оперативно-розыскных мероприятий, из-за боязни преждевременной утечки информации. Возглавил оперативную группу начальник астраханского уголовного розыска, полковник Юрий Салтыков. На окраину села добрались уже затемно, и еще на подъезде к нему "Волгу" решили оставить вместе с водителем и одним оперативником в придорожных кустах, дабы не светить её перед местными жителями.
Задержание подозреваемого произошло настолько стремительно, что никто из родственников убийцы не мог понять происходящего. Пока его брат бегал по селу и поднимал односельчан, для того чтобы отбить родственника у астраханских милиционеров, автобус с милиционерами и задержанным преступником покинул пределы населенного пункта. За это время убийца уже успел сознаться в совершенном злодеянии, и надеялся только на то, что сможет откупиться от оперов, или, на крайний случай, его вытащат из этой дерьмовой ситуации многочисленные родственники.
При выезде из села связанного по рукам и ногам преступника спрятали в багажник "Волги", предварительно засунув ему в рот кляп, и на полной скорости рванули в сторону Грозного. Ещё до этого, когда "Волга" стояла в кустах, водитель перевесил номера на машине, заменив астраханские номерные знаки на чеченские. Доехав до ближайшей развилки, машины поехали по разным дорогам - автобус, по трассе в сторону Грозного, а "Волга", по объездной дороге в сторону Аргуна.
На подъезде к Грозному их уже ожидали. На посту ГАИ стояли две иномарки с гражданскими людьми, при оружии, и две патрульные милицейские автомашины. Под прицелом автоматов чеченские милиционеры вызвали из автобуса старшего группы и предложили Салтыкову выдать заложника, которого астраханские милиционеры незаконно захватили в селе Чечен-Аул. Полковник сделал удивленную физиономию, мол, какой такой заложник, ничего не знаем, никого не захватывали, а ездили на задержание подозреваемого, но того не оказалось дома, а сейчас едем в Министерство внутренних дел Чеченской республики просить содействия в поимке убийцы.
Он отлично понимал, что дезинформацию о захвате заложника выдали родственники убийцы, когда поняли, что не смогут перехватить машину, вывезшую его из села. Теперь, только от его самообладания зависело, как долго удастся потянуть время, пока "Волга" с преступником не покинет пределы Чечни.
Чеченские опера попытались проверить салон автобуса, но водитель закрыл дверь буквально перед их носами, а сидевшие до этого астраханские оперативники встали возле окон, демонстративно показывая имевшееся при них автоматическое оружие. Чеченцам ничего не оставалось, как вступить в переговоры с Салтыковым. Тот еще минут двадцать рассказывал им байку о том, как неудачно сложилась тщательно спланированная операция по задержанию подозреваемого в убийстве человека. По всему было видно, что чеченцы не верят ни одному его слову, и вновь потребовали допустить их к осмотру автобуса. Салтыков согласился это сделать, но при одном условии, что осмотр будет осуществляться в Грозном, на территории одного из районных отделов внутренних дел, а еще лучше, если это произойдет во дворе самого министерства. Чеченские опера несколько минут созванивались со своим вышестоящим начальством, и только после того, как оно согласилось с требованием Салтыкова, автобус в сопровождении трех чеченских автомашин проследовал в Грозный.
Осмотр проводился во дворе Октябрьского РОВД. Астраханские милиционеры не спеша вышли из автобуса, прихватив с собой оружие, и только после этого чеченцам было позволено войти внутрь его салона. Надо было видеть их физиономии в тот момент. Они наверняка были уверены в том, что разыскиваемый человек находился в автобусе, и каково же было их разочарование, когда они там никого и ничего не обнаружили.
