Те, кому довелось в свое время летать "бортами" над Афганистаном, после того как туда вошли советские войска, знают, в каких условиях эти перелеты проходили. Хорошо если удавалось лететь военно-транспортным самолетом советских ВВС. При посадке в него вам вполне вероятно могли выдать парашют, показав при этом, за что надо дергать, в случае если самолет вдруг ни с того ни с сего начнет падать. Вот только одна незадача с этим самым парашютом - за время многочисленных перелетов безбилетные авиапассажиры использовали средства своего спасения не по назначению, подкладывая парашютную сумку под свои задницы, с тем, чтобы было удобнее сидеть на жестких откидных скамейках. От такого варварского отношения индивидуальные средства спасения стали похожими на плоские блины с лямками, и в случае возникновения опасной ситуации, вряд ли могли способствовать тому, чтобы обезопасить жизнь очередному пользователю. Как бы там ни было, но от одной только мысли что у тебя есть хоть такой парашют, на душе становилось немного спокойней, чего нельзя было сказать при перелете на самолетах афганских ВВС. В них парашютов не было и в помине, и случись чего с самолетом, все его пассажиры автоматически становились заложниками ситуации.
Воздушные перевозки военнослужащих и военных грузов в Афганистане осуществлялись исключительно на транспортных самолетах. Если вы прирожденный везунчик, то лететь вам на четырехмоторном, винтовом самолете АН-12, оборудованном гермокабиной, в которой вы не испытаете на себе все "прелести" кислородного голодания, а ваши ушные перепонки не пострадают от значительных перепадов давления. В остальных же самолетах, как ни крути, сидеть приходилось в грузовом отсеке, где температура воздуха начинала резко снижаться с того момента, как только самолет начинал набирать высоту. На высоте семь тысяч метров в самолете становилось жутко холодно. Тело, только что пребывавшее в жарком лете, за каких-то пятнадцать-двадцать минут попадало в лютую зиму. "Старики" не единожды летавшие в таких самолетах, облачались в теплые одежды сразу же, как только самолет начинал набирать высоту. Новички взирали на эту процедуру с удивлением, не понимая к чему весь этот маскарад. А зря. Спустя несколько минут они начинали поеживаться от струящегося из всех щелей фюзеляжа прохладного воздуха, а еще чуть позже, лихорадочно искать в своем багаже чего-нибудь существенное, в виде свитера, куртки, или на худой конец - теплого, нижнего белья. На десятикилометровой высоте новички уже усиленно трясли плечами, а их зубы выбивали незамысловатый степ, звонко отдававшийся в барабанных перепонках, перенапряженных от избытка внутричерепного давления.
Но испытание холодом было не самой главной напастью, которая поджидала пассажиров таких самолетов. На большой высоте из-за нехватки кислорода общее самочувствие резко ухудшалось, и из носа могла пойти кровь. Те, кто были слабее, теряли сознание.
Чтобы не попасть в разряд подобных слабаков, я с первой же минуты нашего полета стал "продувать" свои уши. Есть такая маленькая хитрость, о которой я знал еще с детства, когда обучался навыкам подводного ныряния. Для этого нужно было зажать пальцами ноздри и сделать попытку выдохнуть через уши. В ту же секунду в ушах раздавался свист - то излишки воды, попавшие во внутренние полости ушей, выталкивались наружу за счет усилия барабанной перепонки не желавшей испытывать на себе избыток давления воды. В случае с самолетом воду заменял обычный воздух, который давил на барабанные перепонки не меньше чем вода.
"Продувка" ушей благоприятно сказалась на общем состоянии организма, а начинавшаяся было головная боль и тошнота, прошли сами собой. Успокоившись, я прильнул лицом к иллюминатору и стал с интересом разглядывать местность, над которой мы пролетали. Небо было совершенно безоблачным и все окружающее нас пространство просматривалось на большом расстоянии. Мне вдруг показалось, что с такой высоты можно разглядеть практически всю территорию Афганистана, и не только. Немного фантазии, и в расплывчатом мареве горизонта мне привиделась прибрежная полоса Персидского залива, за которой простирались бескрайние морские воды. В тот момент, я еще не знал, что вовсе не морские воды наблюдаю на далеком горизонте, а самый что ни на есть глобальный мираж, зародившийся над великой страной бескрайних песчаных барханов - пустыней Регистан, первая встреча с которой у меня должна была состояться через каких-то полчаса.
Справа и слева от летящего самолета виднелись гряды многочисленных гор, высота которых колебалась от сотен метров до нескольких километров, а прямо под брюхом самолета простиралась долина, которую рассекала почти прямолинейная дорога. То была автотрасса, соединявшая Кабул с Кандагаром. С большой высоты не было видно, что по дороге хоть что-то передвигалось. И не ясно было, с чем это связано - то ли высота полета снижала видимость, то ли по дороге действительно не перемещалось ни единого транспортного средства.
- Война, душманы, никому неохота быть ограбленным или убитым, - подумалось мне.
- По этой дороге наши советники передвигаются только в составе усиленно охраняемых автоколонн, - словно подслушав мои мысли, заметил Николай Прокопенко. - А в Кандагар по этой дороге колонны вообще не ходят. В этих краях духов больше чем где бы то ни было, и все норовят возле дороги пастись. За годы войны совсем разучились на земле работать, вот и промышляют грабежами проезжающих машин с грузами. Даже сами афганцы стараются не ездить по этой дороге, потому как духам один хер кого грабить, лишь бы пайса в карман шла.
- А наши военные куда смотрят? - удивился я. - Долбанули бы хорошенько по ним, и всех-то делов.
На мое наивное заявление Николай только ухмыльнулся.
- А ты что думаешь, не долбят что ли? Долбят, да еще как долбят, да что толку. Ты сам-то посмотри вниз, что ты там видишь?
Прильнув в очередной раз к иллюминатору, я стал внимательно разглядывать проплывающую внизу серо-бурую твердь земли, сосредоточенно выискивая следы долбления духов. Но, как и прежде, ничего особенного я так и не смог разглядеть. Какие-то разнокалиберные прямоугольники, трапеции и параллелограммы, расчерченные на земле, и залитые изнутри блеклыми цветами природной палитры. Стало быть, не все еще потеряно на этой грешной земле, выжженной палящим солнцем и огнем войны. Значит, не ушли в небытие сельские труженики, чьими трудолюбивыми руками земля продолжала возделываться и приносить урожай. Следы остатков земной цивилизации в виде клочков обрабатываемых земляных наделов, пересохших русел рек и речушек, разбросанных по предгорьям убогих строений кишлаков - все это сейчас было обильно припудрено пылью серого и бурого цветов.
Приглядевшись, я только сейчас заметил на поверхности земли какие-то пунктирные линии. Одни из них были прямыми, другие изгибались плавными дугами. Большинство их располагались в непосредственной близости от автострады, а некоторые пересекали её по касательным или перпендикулярным линиям. Размеры странных точек, из которых состояли эти линии, тоже были не одинаковы - одни побольше, другие поменьше. Зачастую, начавшись с маленьких точек, линия постепенно раздувалась точками больших размеров, а потом вновь сужалась до точек маленького размера. В общей сложности каждая такая линия содержала не более десятка точек. Солнечная подсветка создавала в каждой такой точке тени и полутени, отчего они смотрелись лунными кратерами.
Воронки! Точно, воронки от авиабомб! И как я сразу не сообразил, что означают эти пунктирные линии на земле. И чем дальше мы улетали от Кабула, тем все чаще они попадались. В одном месте их было настолько много, что пересекаясь друг с другом, они образовывали замысловатые фигурные узоры, больше похожие на гигантскую паутину.
С большой высоты невозможно было разглядеть результатов этих бомбежек, одни только воронки. Зелени не было видно вообще. То ли оттого, что высота и толстый слой знойного воздуха скрадывали цветовую гамму растительности, то ли внизу действительно ничего не росло.
Не прошло и часа с того момента, как наш самолет поднялся в воздух в Кабульском аэропорту, как вдруг, он дернулся всем корпусом, словно попал в невидимую глазу ловчую сеть, а его двигатели потеряли обороты. В первое мгновение было не совсем понятно, что произошло, но уже в следующие секунды самолет стал сваливаться вниз. О том, что мы резко теряем высоту, я понял по пощелкиванию барабанной перепонки и подступившей к горлу тошноте. Продолжая падать, самолет резко накренился влево и вошел во вращающийся штопор. Вращающаяся по часовой стрелке поверхность земли заполнила все пространство иллюминатора, а линия горизонта вместе с безоблачным небом сместились далеко вверх и назад.
Сначала я увидел взлетно-посадочную полосу, которая имела не одну "бетонку", а две, соединенные по краям и в центре рулёжными полосами. Недалеко от ВПП располагалось здание странной конфигурации, смотревшееся с высоты гигантским распустившимся цветком. То был главный корпус кандагарского аэровокзала. Чуть поодаль от него, на большом участке выжженной земли, раскинулись металлические ангары, одноэтажные строения и большие брезентовые палатки. По всему было видно, что всё это хозяйство принадлежало советским воинским частям, дислоцирующихся возле аэропорта.
Пролетая над этими строениями и скоплением военной техники возле них, самолет в очередной раз развернулся, и моему взору предстал небольшой скалистый хребет, протянувшийся вдоль взлетно-посадочной полосы, с противоположной от неё стороны. За его гребнем промелькнули большие участки земли с буйной растительностью.
- Зеленка, - констатировал Николай, показывая рукой в сторону зеленого массива.
Пока я находился в Кабуле, старожилы такого порассказали об этой самой зеленке, что после слов Николая я сразу же попытался разглядеть там вооруженных до зубов духов. Но, увы, с такого расстояния в зеленом массиве не то чтобы человека, даже машину было трудно заметить.
Самолет зашел на последний круг, и скалистые хребты вдруг разом исчезли, словно утонули в набежавших на них многочисленных волнах песчаных барханов. Песок был не совсем обычного цвета. Он был не желтым, и даже не белесым, каким я его привык видеть у себя на родине, а каким-то зловеще красным, скорее всего - грязновато-оранжевым. Именно такого цвета выглядят с воздуха многочисленные солончаковые ильмени, коих в нашей области великое множество. Песчаные барханы, начинавшиеся едва ли не сразу за взлетно-посадочной полосой, уходили до самого горизонта, насколько их позволяло видеть мое зрение.
Прошло минут семь - восемь, после того как самолет начал снижаться к земле, и вот, колеса его шасси уже катят по бетонке ВПП. После многочисленных обстрелов аэропорта, она не единожды подвергалась косметическому ремонту, и теперь, все эти залатанные дыры от воронок, образовавшиеся при взрыве реактивных снарядов и мин, чувствовались всякий раз, как только колеса шасси наезжали на "заплатки". Весь корпус самолета ходил ходуном, и его трясло словно эпилептика в припадке.
Взревев напоследок турбинами, АН-26 резко затормозил напротив здания аэровокзала, после чего гул моторов начал стихать, а пропеллеры замедлили вращение своих лопастей.
В салоне самолета было еще прохладно от сохранившегося в нем высотного холода, когда вдруг завизжали электродвигатели привода открывания рампы. Она медленно раскрылась, и снаружи внутрь самолета ворвался плотный поток раскаленного воздуха. Словно заслонка огромной доменной печи раскрылась перед нами, и мы на своей собственной шкуре мгновенно испытали все "прелести" кандагарской полуденной жары. Она мгновенно проникла в каждую клеточку тела, и кожа покрылась испаринами пота. Собираясь под одеждой в крупные капли, горько-соленая жидкость ручьями заструилась по всему телу. Пока я выгрузил свои баулы, пока мы всей толпой вытолкали наружу движок и выкатили колеса, моя одежда насквозь промокла от пота и прилипла к телу. Сильно хотелось пить, но воды нигде в округе не было и в помине.
И вот тут, я наконец-то осознал, что астраханская жара, с которой распрощался пару недель тому назад - ничто, по сравнению с тем пеклом, в который только что попал. И жить мне в этом аду предстояло долгих два года.
Глава 15. Дорога с Майдана
Нас уже встречали.
Прямо к трапу самолета подкатил пассажирский УАЗ, переоборудованный под санитарную машину, о чем красноречиво свидетельствовал небольшой фонарь с красным крестиком на стекле, закрепленный над лобовым стеклом машины. За рулем амбуланса, так обозвал эту машину Прокопенко, сидел худощавый, высокий парень, года на три моложе меня. Рядом с ним, на пассажирском месте, практически заполнив все свободное пространство кабины, восседал здоровущий мужичина весом под полутора центнера.
- Знакомьтесь, - представил нас друг другу Прокопенко, - это Витя Бурдун, наш шифровальщик и внештатный водила-развозила. А это Александр Екатеринушкин, наш самый главный тяжеловес и внештатный фотокор, а вообще-то советник специального батальона царандоя.
Я поздоровался с каждым в отдельности, после чего представился сам.
- А-а, так это ты значит, на замену Валеры Махнаткина прибыл?! - то ли спросил, то ли констатировал всезнающий шифровальщик. - Измучился он бедный в долгих ожиданиях, ни ест, ни курит, даже пить бросил. Только на небо смотрит, свой дембельский борт всё высматривает. Вот радости то сегодня на тринадцатой вилле будет. Обязательно загляну вечерком к вам на огонек.
Я еще не знал ничего ни о Валере Махнаткине, ни о тринадцатой вилле, о которой упомянул Виктор, но, будучи проинформированным сведущими людьми об установившейся в Афгане традиции "прописки", представил, что меня ждет сегодня вечером на этой самой - тринадцатой вилле. Имевшиеся при мне запасы горячительных напитков должны были оправдать надежды хозяев виллы с не совсем удачным номером.
Возможно, доморощенный богатырь Екатеринушкин решил пожалеть своих сослуживцев, одуревших от перелета и неимоверной жары свалившейся на их головы в аэропорту, а может быть, он просто решил показать новичку свою силищу. Как бы то ни было, но когда мы вчетвером попытались перенести автомобильный движок в салон УАЗа, он вежливо отстранил нас в сторону, и, подойдя к нему сбоку, одним махом поднял двигатель на уровень живота, после чего слегка пнув его своим бурдюком, словно перышко запихнул в салон машины.
Однозначно, атлет-тяжеловес.
Погрузив колеса и привезенные с собой вещи, мы сами еле-еле уместились в салоне машины. Задерживаться в аэропорту не стали и сразу же поехали в городок расположенный неподалеку от аэропорта. Асфальтированная дорога, по которой ехал наш УАЗик, пролегала через небольшую сосновую рощицу. Видимо оттого, что деревья длительное время никто не поливал, зеленый оазис посреди пустынной местности имел весьма жалкий вид. Многие деревья засохли, а часть из них была вообще срублена, и вместо стволов из земли торчали лишь одни пеньки. Дерево, а точнее дрова, обеспечивали теплом местных жителей в зимний период времени, который даже в этих южных широтах земного шара был относительно холодным. Вот и растаскивали предприимчивые афганцы эти засохшие деревья, вместо того, чтобы вовремя поливать их, сохраняя, таким образом, для своих потомков.
Кроме сосновых деревьев вдоль дороги произрастали ещё какие-то низкорослые деревья, а может быть и кусты, коих в Союзе я никогда не видел. Внешне они были похожи на большие кусты сирени, но вот только цветы на них были совершенно иными, напоминающими небольшие лилии.
Буквально через пару минут мы подъехали к нескольким кирпичным домам, выстроившимся в одну линию вдоль небольшого отрезка дороги, одним концом примыкавшей к основной трассе, а другим, упиравшейся в металлические ворота, за которыми размещался вертолетный полк. Об этом факте я узнал от словоохотливого Виктора Бурдуна, который, сидя за рулем машины, беспрестанно тараторил, давая пояснения всему тому, что я наблюдал за окнами.
Стоящие у дороги дома были выстроены в характерном для стран Востока стиле - толстые бутовые в сочетании с кирпичом стены, сводчатые потолки, небольшие окна. В таких домах, несмотря на стоящую снаружи их неимоверную жару, было довольно прохладно. Дополнительную прохладу внутри помещений создавали установленные в окнах кондиционеры. Когда-то, еще до Саурской революции, в этих домах проживали местные жители из числа обслуживающего персонала международного аэропорта, а также заезжий люд, для которых несколько вилл служили гостиницами. Теперь в этих домах жили советские советники различных контрактов, а в одном из них, том, что стоял у перекрестка двух дорог, размещался полевой банк, где можно было получить чеки Внешпосылторга. Банк обслуживал только военнослужащих ограниченного контингента советских войск и работавших в воинских частях гражданских лиц. К лету 1986 года советники МВД чеки на руки уже не получали, а основная часть их денежного довольствия прямиком перечислялась на специальные инвалютные счета Внешэкономбанка. В связи с этим обстоятельством, услугами полевого банка царандоевские советники не пользовались. Хотя, если сказать честно, то и до этого момента дорога им туда была заказана. За чеками они ежемесячно летали в Кабул, снаряжая для этой цели пару - тройку сотрудников, в обязанности которых входило также обеспечение своих коллег необходимым провиантом, чтобы те могли спокойно прожить на чужбине до следующей зарплаты.
Четвертая, или пятая по счету вилла принадлежала советникам МВД СССР. В одной из её комнат наездами проживал полковник Виктор Лазебник, занимавший весьма солидную должность старшего советника МВД СССР Зоны "Юг". Ему подчинялись фактически все царандоевские советники южных провинций Афганистана. Кроме этого, вилла была неким подобием гостиницы-пересылки, где довольно часто останавливались советники МВД из соседних провинций, оказавшиеся транзитом в Кандагаре. Одни улетали в отпуск или на дембель, другие прилетали из Союза на замену или возвращаясь из отпуска. Перелеты в Кабул, как впрочем, и в другие точки Афганистана, были сопряжены с повсеместным бардаком, и как следствие - отсутствием четкого графика полетов самолетов. Вот и вынужден был народ перебиваться временно на этой вилле, дожидаясь своей отправки к месту назначения. Даже кандагарские советники не улетевшие своевременно в Кабул, вынуждены были частенько оставаться на ночевку в гостеприимной вилле, поскольку возвращаться в город, после того как с дороги снималось сопровождение, было крайне опасно.
Времени на то чтобы лучше разглядеть внутреннее убранство виллы, у меня не было. Да и не затем мы туда приехали, чтобы поглазеть на то, как живут другие люди. Перетащив в дом несколько коробок с консервами и прочим провиантом, которые вез с собой Володя Клименков, мы быстро попрощались с ним, и тронулись в обратный путь. На этот раз за руль сел Николай Прокопенко, а Виктор перебрался к нам в салон. Доехав до развилки дорог неподалеку от аэровокзала, мы свернули вправо и поехали вдоль забора из колючей проволоки, за которым виднелись аэродромные постройки, складские помещения и прикопанные в землю емкости с ГСМ. В одном месте я заметил сгрудившиеся в кучу бензовозы, которые видимо только что приехали.
Проехав с километр, а то все два, мы уперлись в шлагбаум, перекрывавший дорогу поперек проезжей части. Возле него стояли несколько советских солдат в бронежилетах. У одного из караульных бронежилет был надет на практически голое тело и со стороны он был больше похож на черепаху с человеческой головой. Вид у солдат был изнеможенный, словно на них с самого утра ездили верхом. Завидев нашу машину один из солдат подошел к шлагбауму, и не спеша, отвязал веревку, удерживающую эту "инженерную" конструкцию в горизонтальном положении. Под весом противовеса, коим был тяжелый танковый каток, металлическая труба шлагбаума стала медленно подниматься вверх, освобождая проезд нашей машине.
Миновав один шлагбаум, мы буквально через пару десятков метров уперлись во второй. На этот раз, возле шлагбаума стояли афганские военнослужащие. Они точно так же, как и советские солдаты, не стали проверять у нас документы, видимо отлично зная, что это за машина и кто в ней ездит. Это уже позже я обратил внимание на то, что под лобовым стеклом нашего УАЗа скотчем был закреплен пропуск, дававший право беспрепятственного проезда в особо охраняемую зону аэропорта. А рядом с ним был еще один пропуск, по которому можно было въехать на территорию Семидесятой Бригады.
Проехав через второй шлагбаум, мы вынуждены были слегка притормозить, поскольку передвижению нашей машины мешала толпа мужчин - афганцев, громко споривших с офицером царандоя. Жестикулируя руками, капитан отталкивал своих соотечественников прочь от шлагбаума, при этом, не ограничивая себя в нецензурных выражениях. Чуть поодаль стояли два автобуса, из окон которого выглядывали старики и женщины в чадрах. Что хотели афганцы, и почему офицер их не пускал в аэропорт, я так и не понял, пока Виктор не объяснил мне сложившуюся ситуацию.
- Видимо эти аборигены улетают или встречают кого-то из своих родственников, а царандоевцы не пропускают их бурубухайки через КПП, поскольку на них нет пропусков. А кому охота плестись до аэровокзала такую даль, да ещё по такой жаре - вот и берут нахрапом. Но вряд ли у них, что с этого получится. Даже если афганские караульные и пропустят, наши всё равно тормознут и дадут отворот-поворот.
Витя ткнул пальцем куда-то в сторону,
- Вон, видишь, сколько их сидит? И всем тоже надо в аэропорт.
Только сейчас я заметил, что в тени невысоких деревьев, произраставших неподалеку от КПП, собралась довольно внушительная толпа народа, состоящая из стариков, женщин и детей. Старики полулежали прямо на пыльной земле, женщины сидели на корточках или стояли, собравшись кучками по несколько человек, а дети, как им и положено в таких случаях, бегали между взрослыми и играли в понятные одним им игры.
- И куда едут, черт его знает, - заметил Екатеринушкин. - Не сидится дома, вот и мотаются по всей стране. А сами все время жалуются на отсутствие пайсы.
Прорвавшись наконец-то через толпу, наша машина выехала на основную трассу, и, повернув налево, покатила в сторону видневшегося на горизонте невысокого горного хребта. В мареве испарений поднимавшихся над бескрайней полупустыней, где не было заметно ни одного зеленого пятнышка хоть какой-нибудь растительности, хребет смотрелся серо-розовым петушиным гребнем. Уходящая к горизонту дорога была практически прямолинейной, и её дальний конец упирался в небольшое ущелье, до которого езды было не менее пяти - шести километров. Справа к дороге подступало вспаханное поле. Судя по всему, к этому периоду времени местные крестьяне уже собрали выращенный урожай, и успели подготовить землю для того, чтобы засеять её заново на следующий год. Вот только что могло расти на этой, с виду бесплодной почве, в тот момент я не мог себе даже представить.
Пашня простилалась далеко на север и заканчивалась у очередной гряды скалистых гор. Ландшафт казался совершенно безжизненным, и только одинокие человеческие фигуры, миражами мелькавшие то там то сям, свидетельствовали о том, что в этом безлюдном пространстве жизнь все-таки существует. Словно в подтверждении этому недалеко от дороги показалась вереница женских фигур. Словно караван верблюдов они шли друг за другом, след в след, и каждая несла на спине огромную охапку сухой верблюжьей колючки. Все женщины были босыми, а ноги у них были настолько черны, что нельзя было разобрать, отчего именно - то ли от грязи, то ли от загара. На всех были надеты пестрые одежды, что делало их сильно похожими на цыган. И это было недалеко от истины, поскольку женщины были выходцами из племени белуджи, и по сути своей являлись такими же кочевниками, как и советские цыгане.
- К зиме затариваются, - констатировал Виктор.
- Неужели здесь бывают зимы? - удивился я. - И что, снег тоже выпадает?
- Не-ет, до снега дело не доходит, но дожди муссонные пару-тройку месяцев льют. Да и ветра тут дуют не шуточные, такие, что до костей пробирает. Минусовая температура иногда бывает, но разве что только по ночам. А так, в январе днем плюс десять - пятнадцать градусов. Но больно уж сыро и слякотно. Жуть, одним словом. Ты резиновые сапоги-то прихватил с собой?
Я отрицательно покачал головой.
- Ну, и зря. Доведется тебе зимой в зеленке на боевых побывать, узнаешь, что такое кандагарская грязюка.
В тот момент я еще не мог представить себе афганскую грязь, но то, что она наверняка была не страшнее нашей - астраханской, непролазной осенне-зимней грязюки, был почему-то уверен на все сто процентов.
- Ничего, пережили голод, переживем и изобилие, - ни к месту процитировал я свою излюбленную поговорку. Виктор только усмехнулся моим словам, но в ответ ничего не сказал.
Навстречу нашему УАЗу то и дело попадались разнокалиберные автомашины. Это были и большегрузные "Бенцы", и небольшие грузовые "Тойоты" и легковые машины. Одинокие велосипедисты ехавшие в обоих направлениях, не спеша крутили педали китайских велосипедов. Куда и зачем ехали эти бородатые личности, было известно одним им. Наверняка были среди них и связники духов, и агенты афганских спецслужб и просто мирные жители.
Вот, мы обогнали автобус, марку которого невозможно было определить даже при самом большом желании. От того, что когда-то сошло с конвейера автозавода, остались разве что рама с колесами, да двигатель. Не было ни капота, ни крыльев над передними колесами, а двигатель был весь на виду. Кузов автобуса был деревянный, изготовленный из всевозможных резных частей. Некий старинный комод на колесах. Поверх деревянных деталей были прибиты жестяные фигурки слонов, птиц и завитушки восточного орнамента. Все эти финтифлюшки блестели в лучах яркого солнца, отчего издали казалось, что автобус сделан из чистого серебра. Внутри его салона сидело несколько древних стариков и женщин с грудными детьми. Остальные пассажиры - мужчины и подростки мужского пола, восседали на крыше автобуса и на небольшом навесе с поручнями, оборудованном над водительской кабиной.
Минут пятнадцать езды по разбитой дороге, и мы оказались возле железобетонного моста перекинутого через пересохшее русло небольшой горной реки.
- Пули Тарнак, - вдруг произнес Виктор.
- Чего, чего? Какие ещё такие пули? - переспросил я, не поняв смысл сказанного им.
- Да не пули, а Пули, - делая ударение на последнем слоге, уточнил Николай. - Пули в переводе с дари означает мост, а Тарнак, это вот эта самая река.
- А-а, теперь все понятно, - ответил я, с интересом рассматривая русло реки и пытаясь найти там хоть какие-то признаки наличия воды. Но каменистое русло было совершенно сухим, словно никогда не видело ни ручейка живительной влаги.
Словно прочитав мои мысли, Николай добавил:
- Вот увидишь, что тут зимой будет - самая, что ни на есть полноводная горная река. В марте этого года несколько чудаков попытались через нее на БМП перебраться. Сами едва не утонули и бронемашину утопили. Ее потом тягачом и двумя танками еле-еле из воды вытащили. Почти на сто метров в сторону унесло. Вот какая сила у воды, когда её чересчур много.
Переехав через мост, Николай остановил машину и заглушил двигатель. Как выяснилось командир батальона сопровождения грузов, располагавшегося возле моста, был его земляк, и Николай никогда не упускал возможности заскочить к нему на пару минут. Так, о жизни поговорить, испить настоянного на верблюжьей колючке чая. Чтобы не сидеть в духоте, мы тоже покинули салон машины.
Военнослужащие батальона жили в полуземлянках, стены которых были выложены из пустых артиллерийских ящиков. Внутрь этих ящиков была засыпана земля и камни, что делало импровизированные стены таких жилищ весьма сносной защитой от осколков мин и реактивных снарядов, выпускаемых духами по батальону. Роль потолочных перекрытий выполняли длинные ящики от снарядов к установкам "Град", также наполненные инертными материалами. Сверху все эти строения и прилегающая к ним территория были укрыты маскировочными сетями, которые одновременно служили некими зонтами, спасающими военнослужащих от палящих лучей солнца.
Я не успел ничего толком разглядеть, как Николай вернулся обратно, и, быстро заскочив в машину, мы тронулись в путь. Впереди был небольшой перевал, и дорога пошла на подъем. Пейзаж по обочинам дороги резко изменился, и вместо голой полупустыни теперь вокруг нас громоздились каменистые скалы, без следов какой-либо растительности. На вершинах скал виднелись оборудованные наблюдательные посты, со стоящими на них советскими солдатами.
Миновав перевал, машина стала плавно спускаться в долину, зеленым миражом простиравшейся впереди. Вдали на горизонте высилась очередная горная гряда. Одна гора чем-то напоминала мирно стоящего гигантского слона. Я поделился своим впечатлением с ребятами, после чего те рассмеялись. Виктор пояснил, что у этой горы есть свое собственное название - Филько, что в переводе с пушту означает - слон.
Самого Кандагара с перевала не было видно, но на фоне буйной зелени и высившейся на горизонте гор гряды, в сиреневом мареве просматривались какие-то строения. Серебристым цветом отливала водонапорная башня, черными вертикальными черточками из земли торчали какие-то трубы. В лучах солнца отливал небесной голубизной огромный купол древней мечети. Словно ориентир вечности он безошибочно указывал на то место, где в далекие времена был заложен первый кирпич в фундамент одного из древнейших и красивейших городов Востока.
До Кандагара оставалось езды километров десять, когда мы заметили, как водитель-афганец, сидевший за рулем ехавшего навстречу нам УАЗика, из всех сил машет левой рукой, одновременно сигналя хриплым клаксоном. По всему было видно, что этот афганец хочет, чтобы мы остановились. Не съезжая на обочину Николай остановил машину, и стал расспрашивать у афганца о причинах его возбужденного состояния. Тот, на ломаном русском языке объяснил, что несколько минут тому назад его машина была обстреляна из подступающих вплотную к дороге камышей. Он показал на четыре дыры в брезентовом тенте машины. Пули прошили машину насквозь буквально в нескольких сантиметрах сзади водителя, и если бы на заднем сиденье были пассажиры, то они наверняка бы погибли.
Быстро посовещавшись, мы решили вернуться обратно, с тем, чтобы попросить у комбата бронетранспортер для сопровождения. Когда мы подъехали к мосту, и всей гурьбой спустились с насыпи в сторону командирского "офиса", то увидели, как майор, облаченный в выцветшую "песчанку", не обращая внимания на нежданных гостей, материл кого-то в трубку полевого телефона. Вдоволь наоравшись, он наконец-то заметил Николая.
- Не удалось прорваться с первой попытки в кампайн? - то ли спросил, то ли констатировал майор. - И, слава Богу, что для вас все благополучно обошлось. Буквально пятнадцать минут тому назад духи обстреляли из камышей подвижной пост сопровождения. Одного бойца слегка зацепило. Счастье, что эти сволочи промазали и стреляя из РПГ попали не в корпус БТРа, а только в бронированный колпак колеса. Иначе там жертв было бы намного больше. Сейчас там бой идет, и артиллеристы уже подключились к этому процессу. Так что, настоятельно рекомендую дождаться окончания этой прелюдии, иначе вы сами попадете под раздачу духовских бакшишей.
Ждать пришлось больше часа. За это время комбат напоил нас не только чаем, но и накормил гречневой кашей с тушенкой. Время было почти обеденное, а в наших желудках было пусто как в барабане, поэтому все, что нам дали, мы уплели почти мгновенно. Вот только с хлебом в батальоне была напряженка, поскольку его еще не подвезли из бригадной пекарни. Но мы компенсировали его отсутствие сухарями, запасы которых имелись на ПХД батальона.
А в это время, где-то совсем недалеко за перевалом, раздавалось стрекотание автоматных очередей и уханье разрывов снарядов. Кто в кого стрелял, нам не было видно, но наверняка каждый из нас в тот момент рисовал в своем сознании самые страшные картины. Не знаю как для кого, но для меня это было первое испытание войной, и видимо поэтому показалось, что этому бою не будет конца. Не известно, сколько бы времени он ещё шел, но в какой-то момент все вдруг разом затихло, и вновь воцарилась мертвая тишина. Майор стал созваниваться с кем-то по телефону и через пару минут шутливо изрек:
- Сегодня вам, увы, крупно не повезло, и вам не доведется ночевать в Бригаде, в кругу госпитальных подруг. Путь свободен, и вы можете ехать до дому до хаты. Адью, господа-товарищи из внутренних органов!
Спустившись в долину намного дальше, чем в первый раз, я почувствовал разительное отличие в климате. За перевалом, откуда мы только что приехали, стоял кромешный ад, а здесь, среди моря зелени, он не был таким уж и ужасающим. Ветер, влетавший в салон машины через открытые окна, не был таким обжигающим и колючим от пыли и песка, каким он был в аэропорту. Видимо причиной тому была вода, много воды, наполнявшей видневшиеся повсюду арыки и искусственные оросительные каналы. О наличии повышенного содержания влаги в почве свидетельствовало обилие зарослей камыша, крепи которого сплошной стеной подступали к дороге с левой стороны.
Но именно эти заросли камыша таили в себе опасность иного рода. Возле одной такой крепи мы увидели БТР, возле которого суетились несколько советских военнослужащих. Рядом с бронемашиной валялось развороченное колесо, судя по всему, именно то самое, в которое и попала душманская граната. В тени от БТРа с безразличным выражением лица сидел молоденький парень с голым торсом, левое плечо у которого было перебинтовано индивидуальным медицинским пакетом. Сквозь бинт проступило небольшое пятно алой крови.
Притормозив у подбитой бронемашины, Николай высунулся из окна и спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:
- Мужики, сами справитесь или помощь нужна?
- Да ништяк уже, - ответил ему чумазый паренек, по всему видать водитель бронетранспортера. - Сейчас с карданом разберемся, и будем сваливать отсюда на хер вместе со всеми.
- Ну, ну, - буркнул себе под нос Николай. Его взор переключился на сидящего в тени раненого солдата. - Боец, а ну, пошевели пальцами.
Солдат слегка пошевелил пальцами раненой руки.
- До свадьбы заживет! - констатировал Николай. - Главное чтобы нервы и сухожилия не были задеты, а мясо и кожа нарастут. Зато теперь баб за сиськи будешь нежнее тискать. Давай, не переживай особо.
Раненый боец улыбнулся и слегка махнул здоровой рукой.
Проехав еще с пару километров, мы повстречали небольшую колонну, состоящую из бронемашин с сидящими на них военнослужащими в бронежилетах и с оружием в руках.
- Сопровождение сворачивается, - заметил Виктор. - Значит, сегодня колонн больше не будет. Вовремя домой возвращаемся.
Фразу о доме он произнес настолько обыденно, словно чужбина для него стала вторым родным домом. Я слушал его молча, а перед глазами стоял образ того самого полуголого, раненого бойца, сидящего в тени у колеса БТРа. Он был самым первым раненым советским военнослужащим, кого я увидел здесь, на чужбине. В тот момент и представить себе не мог, сколько еще таких вот раненых, искалеченных и мертвых безусых пацанов, мне доведется увидеть за долгие дни, недели, месяцы пребывания в Афганистане.
Глава 16. Кампайн
Впервые это слово я услышал от Николая Прокопенко, когда находился еще в Кабуле. Расспрашивая его об условиях проживания советников в Кандагаре, поинтересовался тогда, что за жилье там имеется, есть ли хоть какие-нибудь минимальные бытовые условия для человеческого существования. Николай посмеялся наивности моих вопросов, но потом, немного посерьезнев, ответил:
- Есть провинции, где советники живут в намного худших условиях. Но если ты всю свою сознательную жизнь прожил исключительно в квартире со всеми удобствами, то тебе наверняка не понравятся то, с чем ты столкнешься в Кандагаре.
- Вообще-то, - заметил я, - две трети жизни мне пришлось прожить в частном доме на окраине города, где холодная вода и все удобства были во дворе, а русская печка топилась дровами, и раз в неделю мы ходили всей семьей купаться в баню.
- Ну-у, тогда что ты волнуешься, - рассмеялся Николай. Для тебя кандагарский период жизни вообще раем покажется. Ну, если не считать некоторых маленьких нюансов.
- А что за нюансы? - поинтересовался тогда я.
- А вот поживешь хотя бы с недельку в Кампайне, там всё и узнаешь.
И вот я наконец-то приехал в этот самый Кампайн, на поверку оказавшимся небольшим военным городком, огороженным со всех сторон кирпичным забором, и колючей проволокой. Еще на подъезде к металлическим воротам КПП, через которые можно было проехать или пройти на территорию городка, я обратил внимание на два огромных металлических резервуара - такие обычно используются для хранения нефтепродуктов. Позже я узнал об их истинном предназначении. Оказалось, что до войны в них сушили шкуры молодых ягнят, из которых потом выделывали каракуль. На крыше одного из резервуаров был оборудован наблюдательный пункт, обложенный со всех сторон ящиками из-под снарядов и мешками с землей. Внутри этого импровизированного ДЗОТа маячила фигура полуголого солдата в бронежилете и с пулеметом в руках, сошки которого упирались в бруствер из мешков с песком. Солдат внимательно наблюдал за передвижением нашей машины, автоматически ведя за ней стволом своего пулемета, словно ежесекундно ожидая от сидящих в ней людей коварного подвоха. До солдата было около тридцати метров, но, тем не менее, я отчетливо разглядел его физиономию. То был казах или таджик, одним словом - азиат, тело которого от лучей палящего южного солнца приняло шоколадный оттенок.
- Вот чудаки, - подумал я, - неужели у них не хватает ума, чтобы поставить четыре жердины и привязать к ним кусок брезентовой ткани. И от солнца будет защита и от ветра холодок. Ведь все же так просто.
Рядом с резервуарами, невдалеке от дорожной насыпи, стояли три артиллерийских орудия Д-30, чьи колеса не касаясь земли, зависли в воздухе, опираясь о землю металлическими треногами. Стволы орудий были подняты так, что угол между ними и землей составлял не менее сорока пяти градусов. Еще на срочной службе мне частенько доводилось бывать на учениях с артиллеристами. В Ростове-на-Дону артиллеристы были едва ли не самыми уважаемыми военными людьми, из-за имевшегося в этом южном городе артиллерийского училища, с курсантами которого местные девицы водили любовные шашни. Так вот, еще с тех времен я помнил, что при таком угле наклона ствола орудия, снаряд летит более чем за пять километров. А коли так, то получалось, что противник обстреливал Кампайн примерно с такого же расстояния. Интересно, что это за вооружение такое у душман, если боеприпасы летают на столь далекое расстояние? Я мгновенно вспомнил о том, что нам говорили преподаватели в Ташкенте, и то, о чем наслушался позже от постояльцев "Беркута". Грустно как-то сразу стало, после того, как четко осознал, что душманы не только с автоматами против нас воюет. А тут я ещё обратил внимание на частично развалившийся каменный забор, огораживающий советнический городок со стороны автомагистрали. Все дыры и завалы в нем были явно искусственного происхождения, и появились в результате прямого попадания в каменную стену реактивных снарядов, выпущенных со стороны зеленки. Подсчитав в уме вероятность их попадания в столь узкую полосу каменного забора, я тут же прикинул плотность их падения на территорию самого городка. Невеселая получалась арифметика.
Я едва не рассмеялся, увидев, что ворота КПП открывает точно такой же закопченный азиат, на теле которого висел тяжеленный бронежилет. Солдат видимо одурел не столько от невыносимой жары, сколько от тяжести носимого на себе восемнадцатикилограммового бронированного панциря вкупе с обшитой материей каской, шляпкой гриба нахлобученной на стриженную под "ноль" голову.
А дальше, за КПП, и был тот самый сам легендарный Кампайн, он же ООНовский городок, он же городок советников. Клочок чужой земли площадью около трех - четырех гектар, оккупированной на протяжении последних шести с половиной лет гражданами Советского Союза.
Афганцы называли этот городок Кампайном только потому, что в переводе с дари, это слово означало - поселение. ООНовским городком его прозвали наши сограждане, которые работали и жили в Кандагаре еще до Апрельской революции. В этом интернациональном городке, еще при короле Захир-Шахе, компактно проживали американцы, немцы, итальянцы, занятые на строительстве всевозможных объектов, как в самом городе, так и за его пределами. Международный аэропорт, фабрика по переработке шерсти, фабрика льда, телецентр, автомагистрали - это далеко не полный перечень кандагарских "строек века" тех времен.
На территории городка было около двух десятков одноэтажных каменных домов, различной архитектуры и целевого предназначения. В основном это были небольшие дома-виллы, рассчитанные на проживание в них трех - четырех человек. Были дома и больших размеров, но с виду они скорее напоминали обложенные кирпичом бараки.
Первое, что бросилось мне в глаза, это был пустырь. Большой, поросший бурьяном клочок земли, простиравшийся слева от дороги, по которой мы ехали вглубь городка. Посреди пустыря, на небольшом земляном возвышении, словно на постаменте, стоял обычный танк без гусениц. Орудие танка было направлено на юг, в сторону зеленки, откуда духи обстреливали городок. Возле танка я не увидел ни одной живой души, что еще больше усилило мои ассоциации с памятником. Чуть дальше, метрах в двадцати от танка, стояло одноэтажное кирпичное здание, стены которого были аккуратно оштукатурены и окрашены в белый цвет. Окна в этом здании были неестественно маленькими, поднятыми на значительную высоту от поверхности земли. Но больше всего меня поразило то обстоятельство, что все эти окна снаружи были защищены толстыми листами железа. Внешне это здание больше смахивало на какую-то тюрьму, поскольку именно такие специфические ограждения я неоднократно видел на окнах зданий исправительно-трудовых колоний. Там это делалось с одной только целью - чтобы зэки не могли через окна общаться с внешним миром.
- В этой общаге живут военные строители, которые достраивают завод по ремонту бронетехники и артвооружения, - пояснил Виктор, заметив, куда я устремил свой взор. - А на окнах у них стоит защита от осколков душманских эрэсов и мин. В домах наших советников такой защиты на окнах нет, и выбитые стекла менять приходиться постоянно. Последнее время со стеклами проблема, потому как их просто нет на царандоевском складе, и поэтому мужики вынуждены вместо стекол вставлять в окна полиэтиленовую пленку.
- И как часто они падают, эти самые эрэсы и мины? - поинтересовался я.
- Да как сказать, - пожал плечами Виктор, - почти каждый день, а то и по нескольку раз на день. Вот сегодня с утра две ракеты упали, не долетев до городка метров сорок. Кто знает, возможно духи к вечеру немного скорректируют свою стрельбу, и попадут точно в цель. Поэтому, не рекомендую сегодня шмоняться по городку. И вообще, после пяти вечера лучше в вилле отсиживаться. Любят эти козлы обстреливать кампайн перед заходом солнца.
- А с чем это связано?
- Так ведь когда они стреляют из-под заходящего за горизонт солнца, пуска ракет нашим наблюдателям практически не видно, а стало быть, точно нанести по ним ответный удар у наших артиллеристов шансы мизерные. Вот и пользуются козлы моментом.
Сам того не подозревая, Виктор преподнес мне первый урок выживания на этой войне.
Самой ближней от КПП была вилла старшего советника МВД - Владимира Степановича Белецкого. Кроме него, там жил мой собеседник - Виктор Бурдун, поскольку в одной из комнат этой виллы была установлена радиостанция "Родина", через которую осуществлялась радиосвязь с Представительством в Кабуле и радиостанциями царандоевских советников в других провинциях. Одна комната была зарезервирована для кабульских визитеров, которые частенько наведывались в провинцию с проверками и "оказанием практической помощи". Еще в одной комнате проживал Жора Даценко - советник опербата по политической работе.
Поскольку человеком я был новым, то следовало мне, для начала, представится своему новому руководству. Однако, как выяснилось, Белецкого на вилле не оказалось.
- Видимо еще из города не вернулись, - резюмировал Виктор. - Совещаются, поди, у командующего царандоя, или еще где. Такое у них в порядке вещей едва не ежедневно.
Решили, что до приезда начальства не стоит проявлять самодеятельность и вселяться на жилплощадь без соответствующего на то указания. А чтобы не терять время даром, Виктор вызвался побыть некоторое время гидом, и показать городок во всей его красе, с тем, чтобы у меня сложилось достаточно полное представление о том месте, где предстояло прожить долгих два года.
В центре городка размещался большой плавательный бассейн, в котором обитатели городка могли освежиться в особо жаркие дни. Вот только воды в том бассейне, увы, не было. На покатом дне глубокой бетонной ямы, валялся бытовой мусор, сухие прошлогодние листья и еще бог весть что. Система подкачки воды не работала на протяжении нескольких лет, и поэтому бассейн был доведен до такого жалкого состояния. Рядом с бассейном располагалась волейбольная площадка, огороженная со всех сторон высокой металлической сеткой. Видимо сетка служила для того, чтобы мяч при ударе не вылетал за пределы спортивного сооружения. Во многих местах сетка была порвана и вряд ли могла служить по своему прямому предназначению.
Виктор показал рукой на большой дом, стоящий за пределами городка. Его шиферная крыша во многих местах имела дыры - следы от прямого попадания эрэсов и мин.
- Здесь стоят два мощных дизеля, - пояснил он, - которые три раза в день подают электроэнергию в городок - на один час утром, на пару часов в обед, и на пять часов вечером. Так что, если надумаешь варить горячую пищу, знай - такое возможно только вечером.
- А как у вас обстоят дела с водой? - поинтересовался я.
- Воду качают из двух скважин, пробуренных неподалеку от городка. Но, сам должен понимать, что её качают тогда, когда есть электричество.
Обходя городок, я обратил внимание на стоящее неподалеку от бассейна приземистое здание, стены которого над окнами были черны от копоти.
- Пожар что ли был? - поинтересовался я.
- Он самый, - подтвердил мои догадки Виктор. - На прошлой неделе духи дали нам просраться, выпустив по Кампайну до полусотни эрэсов. В тот день сгорело сразу три дома. Конкретно в этом здании до пожара размещалась столовая взвода охраны. Еще одна вилла сгорела по соседству с той, в которой тебе предстоит жить, а третий эрэс угодил в дом, где живут наши переводчики. Пытались тушить, да не тут-то было - эрэсы были зажигательные, с фосфорной начинкой. А еще на двух виллах загорелись скаты, что лежат на крышах. Копоти и вони было на всю округу. Да что я тебе рассказываю, ты такое сам еще не раз увидишь. При обстреле надо помнить самое главное - люди гибнут в основном его в начале, когда разрываются первые эрэсы и мины, а потом, когда все разбегаются и прячутся по норам, пострадавших практически не бывает.
Потом Виктор рассказал про минное поле, окружавшее городок с трех сторон. Несколько рядов противопехотных и сигнальных мин занимали полосу земли шириной около десяти метров. Тонкая проволока-"паутинка" на нем со временем переплелась с засохшей сорной травой, и пройти беспрепятственно через такое минное поле было практически невозможно.
Крыши практически всех зданий были завалены колесами и стреляными гильзами от артиллерийских снарядов. Виктор объяснил мне, что сделано это из соображений безопасности, поскольку весь этот хлам над головами жителей вилл, в первую очередь способствует тому, чтобы с их головами ничего не случилось. Такие завалы были надежной защитой от прилетающих из зеленки эрэсов и мин.
В самом городке было оборудовано несколько огневых точек. Была собственная гаубица, стоявшая между тем самым танком на постаменте и общежитием военных строителей. В разных концах городка я насчитал четыре миномета, стволы которых были наклонены на юг. На крышах отдельных вилл были оборудованы позиции для ведения огня из крупнокалиберных пулеметов. Виктор отметил, что сами крупнокалиберные пулеметы там стояли постоянно, и никто их никуда не уносил, поскольку в деле им приходилось бывать довольно часто. Я также обратил внимание на то, что на крышах двух вилл были установлены корпуса бронетранспортеров. Колес на них не было, по причине того, что когда-то эти БТРы подорвались на фугасах или противотанковых минах. А вот стрелковое вооружение у них было в полном порядке и стояло на своих штатных местах. Получалась некая огневая точка, которая с одной стороны своей броней надежно защищала крышу дома от падающих снарядов противника, а с другой, вела ответный огонь по позициям духов. Еще одну огневую точку в виде крупнокалиберного пулемета на станине, я заметил на каменном гараже, стоящем в непосредственной близости от минного поля, неподалеку от большого дома, в котором жили советники ГРУ. Рядом с ним, на странной конструкции, сваренной из труб и угольников, были закреплены два танковых прожектора, а между ними, на бруствере из снарядных ящиков, стоял прибор ночного видения. По всему было видно, что ночью здесь стоит часовой, который через этот прибор наблюдает за примыкавшей к Кампайну зеленкой, отслеживая любые передвижения по ней противника.
Сделав круг по городку, мы вернулись обратно на то место, откуда началось мое знакомство с городком. Уже на подходе к вилле старшего советника, я заметил стоящую у дома белую "Волгу".
Знакомство было недолгим. Я коротко рассказал о том, кем был в Союзе, и как оказался в Афганистане. Он задал несколько вопросов общего характера, связанных с оперативной работой, потом был небольшой инструктаж, пожелание успехов в работе, и определение на постоянное жительство на тринадцатую виллу.
Вот, пожалуй, и всё.
Глава 17. Тринадцатая вилла
Эта вилла была знаменита не своим несчастливым номером, а тем, что с незапамятных времен в ней жили советники ведущих служб царандоя, в большинстве своем сотрудники уголовного розыска. Такая традиция была заведена еще со времен появления в Кандагаре первых "кобальтеров", основную массу которых составляли именно оперативники УГРО.
На момент моего появления на этой вилле, там проживали четыре человека.
Васильев Саша - советник начальника отдела безопасности, до загранкомандировки занимал должность начальника уголовного розыска в городе Сокол Вологодской области. В Афганистане ему приходилось труднее всего, поскольку специфика новой работы была далека от той, чем он занимался в Союзе. Он не занимался раскрытием преступлений, не отлавливал преступников всех мастей, но, тем не менее, его советническая работа была не менее ответственна и интересна, чем по прежнему месту службы. Подсоветным у него был старший капитан Сардар, одновременно занимавший должность заместителя командующего царандоя по безопасности.
Головков Володя в Афганистан приехал из Брянска, где он также как и Васильев возглавлял подразделение уголовного розыска одного из отделов внутренних дел областного центра. В Кандагаре он находился на должности оперативного сотрудника, а подсоветным у него был начальник уголовного розыска царандоя, он же заместитель командующего по оперативной работе. Фактически, в его служебной карьере ничего не изменилось, разве что само место службы, которое сместилось в пространстве ближе к экватору.
Махнаткин Валера проживал в самой большой комнате, где имелся единственный на всю виллу камин, а также запасной выход на застекленную веранду. До поездки в Афганистан Валера много лет проработал оперативником в ОБХСС и дослужился по звания подполковника милиции, а здесь, в Кандагаре, он занимал должность оперативного сотрудника по спецработе. Одним словом, он был советником максуза - спецотдела, своего рода государства в государстве, являвшегося структурным подразделением уголовного розыска, но напрямую подчинявшегося командующему царандоя и вышестоящему Кабульскому начальству.
Срок командировки у Валеры еще не закончился, но его срочно переводили в Кабул, где он должен был организовывать работу подразделения БХСС созданного совсем недавно при МВД ДРА. Это подразделение должно было заниматься выявлением экономических преступлений совершаемых высокопоставленными должностными лицами страны. Весьма опасное занятие избрал для себя Валера, но, тем не менее, он знал, на что шел. На этом отрезке Валериной жизни, я был всего лишь его сменщиком, которому предстояло без лишних комментариев принять его кандагарские дела.
Четвертым жильцом виллы был Беспалов Юра. До Афганистана он служил во Внутренних войсках МВД СССР, занимая должность командира батальона. В Кандагаре он был советником командира оперативного батальона царандоя. Этот батальон был не только строевой единицей, но еще и постоянно воюющей боевой единицей. Все мало-мальски значимые операции, проводимые в городе и провинции, не обходились без участия этого подразделения. А стало быть, и сам советник практически не вылезал из них, постоянно находясь подле своего подсоветного, разделяя с ним все тяготы и лишения военно-полевой жизни. Вот и сейчас, когда я впервые появился на вилле, Юрия там не оказалось. Вместе с афганцами он находился на учебном полигоне, где проводил занятия по огневой подготовке, и домой должен был вернуться ближе к вечеру.
Поскольку я приехал на замену Валере, то автоматически становился новым владельцем каминного зала. Поначалу я удивился тому факту, что на шикарную комнату никто из жильцов виллы совершенно не претендует, безропотно отдавая её новичку. Но чуть позже ребята признались о причинах такой "щедрости". Во-первых, комната выходила как раз на ту сторону, откуда чаще всего прилетали неприятельские "бакшиши". В случае прямого попадания эрэса в дверь, ведущую на веранду, от жильца данной комнаты не осталось бы и следа. Ко всему прочему, крыша дома над этой комнатой не была защищена точно так же, как крыши соседних комнат, что также делало её весьма уязвимой для душманских эрэсов и мин. Во-вторых, она не была оборудована кондиционером как все остальные комнаты, и выжить в ней мог только человек привычный к жаркому климату. А поскольку я был южанином, то самой судьбой мне было предначертано жить ближайшие два года в духотище, наступающей ранней весной и заканчивающейся глубокой осенью.
Но, пожалуй, самый главный недостаток этой комнаты крылся в том, что многочисленные проверяющие, частенько заезжавшие в Кандагар с проверками, а также с целью "оказания практической помощи", останавливались на временный постой именно в этой комнате, поскольку разместить их где-либо в ином месте, не представлялось возможным, из-за отсутствия лишней жилплощади. А коли так, то у постоянно проживающего в ней советника с их приездом появлялась куча проблем и неудобств. Как метко заметил Володя: "Ни украсть, ни покараулить, ни выпить, ни закусить".
После короткого знакомства с постояльцами "тринадцатой", Саша показал мне все потаенные уголки самой виллы и прилегающей к ней территории. Кроме четырех жилых комнат на вилле было еще несколько нежилых комнат. Одна такая комната была отведена под кладовое помещение, в котором хранились продукты питания и излишки боеприпасов. К слову сказать, боеприпасами и различными видами вооружения были напичканы практически все жилые комнаты. Под кроватью, на которой мне предстояло спать, лежало два ящика с гранатами и еще пара ящиков с патронами к автомату. В случае чего, оборону дома можно было держать довольно долго. Совсем маленькая кладовая, размещавшаяся в конце общего коридора, была приспособлена под шкаф для хранения различной форменной одежды, в которую жильцы виллы облачались при выезде на боевые операции. За входной дверью на виллу, размещалось довольно приличное и просторное кухонное помещение, в котором стояли электрическая плита, холодильник и большая чугунная мойка. Вдоль двух стен расположились разделочные столы и шкафы для посуды, объединенные общей столешницей, а на стенах висели навесные шкафчики с сушилками и прочей кухонной атрибутикой. Одним словом - полнейшая цивилизация, разительно отличавшаяся от того, чем меня пугали во время учебы в Ташкенте. Только здесь - в Кандагаре, я наконец-то понял, что зря тащился в такую даль с бензиновым примусом, полагая, что жить придется как минимум в эпоху средневековья.
В центральной части виллы, размещался узенький коридорчик. Изогнувшись в виде буквы "Г", он начинался с кухни и уходил вглубь дома. В этот коридор выходили двери всех четырех жилых комнат. Саша пояснил, что крыша над коридором основательно защищена старыми скатами и пустыми гильзами от снарядов, что дает возможность жильцам виллы безбоязненно отсиживаться в нем во время обстрелов городка. Хотя, нет никакой гарантии, что шальная ракета не залетит в окно Володиной комнаты, и не накроет разом всех жильцов, прячущихся в импровизированном укрытии. Оставалось лишь полагаться на везение и госпожу удачу.
Из коридора можно было попасть еще в одну, достаточно большую комнату. В ней была установлена чугунная эмалированная ванна и такая же раковина для умывания, а на стене висел электронагреватель воды, дающий возможность принимать горячий душ. Саша пояснил, что водонагреватель не работает, и никто не знает, можно ли его починить, так же как и стиральную машину "Сибирь" с центрифугой, сиротливо стоящую у входа в ванную комнату.
Поскольку я долгое время занимался радиолюбительством, а по совместительству и ремонтом разной бытовой электроаппаратуры, то фронт добрых дел в свободное от основной мушаверской работы время, определил для себя, даже не задумываясь.
Потом Васильев повел меня во двор показывать приусадебное хозяйство, раскинувшееся с противоположной от фасада здания стороны. То был клочок земли размерами метров пятнадцать на двадцать. Половина земельного участка была относительно ухожена, и на ней даже виднелось некое подобие грядок, на которых произрастали помидоры, репчатый лук и прочая зелень. От Саши я узнал, что на огороде полновластным хозяином был Валера Махнаткин. Он мог целыми днями сидеть у этих грядок, перекапывая и пропалывая их, выкуривая при этом несметное количество сигарет. Если кто-то из жильцов виллы пытался помочь ему, он начинал недовольно пыхтеть, что-то бурчать себе под нос, и потом пару дней ходил, ни с кем не разговаривая. Зная его характер, ребята пытались не лезть к нему с советами по сельскому хозяйству. Предметом особой заботы у Валеры были несколько помидорных кустов усыпанных махонькими помидорами, размером чуть больше черешни. Ребята в шутку прозвали этот сорт "Махнаткинским - закусочным", чем очень льстили Валере. Такие помидоры можно было глотать целиком, и практически не пережевывая.
Вторая половина участка заросла бурьяном до такой степени, что через него невозможно было пробраться. В самом конце двора, на стыке с земельным участком соседней виллы, располагалось отхожее место. Нет, не туалет, а именно отхожее место - небольшая ямка в земле, поверх которой лежали две крышки от снарядных ящиков. На стыке крышек была вырублена небольшая дыра - "очко", в которое жильцы "тринадцатой" справляли свои естественные надобности. Привычного глазу деревянного строения с покатой крышей и дверкой с вертушкой - не было, зато был гнутый лист рифленого железа, из каких обычно собирают ангары. Поставленный на ребро он закрывал сидящего человека только со стороны дороги. Между огородом и каменным забором, отделяющим территорию кампайна от пустыря, пролегала полоса земли шириной не менее десяти метров. Это и было то самое минное поле, оберегавшее жителей городка от непрошенных гостей. Я прикинул расстояние от забора до входа в виллу - на круг выходило метров двадцать пять, не более. Что стоит духам подкрасться вечером к забору с противоположной стороны, и бросить гранату в сторону виллы. Наверняка мужики выходят курить по вечерам во двор, а тут - бац, и сразу несколько трупов. Свои сомнения я тут же выложил Александру, на что он с усмешкой ответил:
- А ты что, думаешь, с противоположной стороны забора мин нет? Да там их больше чем с этой стороны. Пусть только сунутся. А вон с того строения, - он показал на недостроенное здание на пустыре, - они могут всадить из автомата или гранатомета. Вот, тогда мало не покажется. А вообще-то мы по вечерам стараемся не выходить во двор. Я не курю, Володька тоже. Юра, шабит не выползая из своего "полу-люкса", а Валера днем курит исключительно на своем огороде, а по ночам сидя у камина. Ты сам то куришь?
Я отрицательно покачал головой.
- Ну вот, видишь, тебе тоже нечего делать на дворе в позднее время. Разве что по нужде припрет.
Потом мы пошли смотреть баню, под которую умелые руки советников приспособили каменный гараж. Этот гараж-навес, состоящий из двух боксов, в свое время построили американцы. Никаких ворот в боксах не было, а был обычный каменный навес, защищавший автомашины от палящих лучей солнца и ненастья. Мужики заложили один гараж кирпичом, оставив проемы под дверь и окно. Помещение гаража разделили на три неравные части, первую из которых приспособили под раздевалку. Вторая комната, самая большая, была отведена под душевую и моечную. Стены, пол и потолок были обшиты досками от разобранных снарядных ящиков. В самой последней комнате размещалась парилка. Как и должно быть во всякой парилке, там были оборудованы полки, для того чтобы можно было париться в сидячем и лежачем положении. На стене, под потолком, висел большой, ртутный термометр, со шкалой проградуированный до ста пятидесяти градусов. С одной стороны парилки, там, где полки отсутствовали, была оборудована топка, под которую мушаверы - кулибины приспособили две форсунки от полевой кухни, вставленные снаружи бани в две толстые трубы, заглушенные с противоположной стороны толстым куском металла, вырезанного автогеном из бронированного корпуса БТРа. В качестве вытяжных труб были использованы трубы для бурения скважин. На горизонтальных трубах-топках лежала бронированная крышка от люка БТРа, а на неё установлена обыкновенная двухсотлитровая бочка, к которой сверху и снизу были приварены две трубы. Одна труба напрямую связывалась с четырех тонной ёмкостью, стоящей на крыше бани, а вторая выведена в душевую комнату. На топочных трубах, в том месте, где к ним были приварены вытяжные трубы, лежала куча камней, игравших роль каменки.
Каждый четверг, после работы, царандоевские советники проживавшие на тринадцатой вилле и военные советники, жившие на соседней - четырнадцатой вилле, устраивали себе банный день. В сорокалитровую, герметичную ёмкость заливался керосин или дизельное топливо, после чего автомобильным, ручным насосом туда же закачивался воздух. Под его давлением топливо по трубе попадало в форсунки, и, сгорая в топках, прогревало помещение парилки до нужной температуры. Под монотонный гул горящих горелок мужики плескали на каменку воду и нещадно били себя эвкалиптовыми вениками, распаривая кожу до багрового цвета. После добровольного истязания тела при стадесятиградусной жаре парилки, кандагарская жара воспринималась благодатью божьей.
Еще задолго до моего приезда бывшие жильцы тринадцатой виллы пытались построить во втором гараже бассейн, но стройка застопорилась и только кирпичная перегородка, возведенная в дальнем углу гаража, свидетельствовала о благих намерениях мушаверов. То ли у них не хватило строительных материалов, то ли пропало желание, но наружную стену с окном они так и не осилили возвести. Для себя отметил, что завершение "стройки века" будет моим вторым добрым делом. В голове тут же созрел эскизный проект комнаты отдыха с бассейном, где можно будет спокойно распивать чаи в перерывах между заскакиванием в парилку и нырянием в бассейн.
О том, что духи периодически обстреливают городок, я убедился по отдельным, весьма впечатляющим признакам. Макушка сосны, стоящей неподалеку от "туалета", была срезана прямым попаданием в неё реактивного снаряда. Дерево, стояло, вытянув вверх толстые засохшие ветки, чем-то похожие на руки человека молящего о пощаде. Вторую сосну, растущую возле гаража, взрывной волной завалило на его крышу, а часть корневища вывернуло из земли наружу. Дерево, тем не менее, не погибло, о чем свидетельствовали зеленые иголки на корявых ветвях. Неподалеку от упавшей сосны я заметил лежащий на земле двигатель от китайского реактивного снаряда. По всему было видно, что боевая часть эрэса взорвалась где-то в другом месте, а двигатель ракеты взрывной волной забросило в огород. Выступающий бетонный козырек плоской крыши виллы был сколот попавшим в него неприятельским снарядом, а в кирпичных стенах имелись многочисленные дыры и дырки от осколков разорвавшихся неподалеку от дома мин и ракет. Даже противомоскитная металлическая сетка на входной двери, и та была вся в дырах, что способствовало беспрепятственному проникновению в дом всякой летающей и кусающей твари.
Словно в подтверждение тому, что душманы не дремлют, откуда-то с юга донесся сильный хлопок, и ту же секунду над нашими головами провыл эрэс. Я не успел и глазом моргнуть, как Васильев оказался внутри дома. Чувство самосохранения, выработанное мной за годы работы в милиции, заставило последовать его примеру.
- Сейчас начнется, - заметил Валера Махнаткин к тому моменту уже сидевший в безопасном коридорчике.
И точно - началось. Звуки выстрелов чередовались с воем летящих ракет, которые никак не хотели падать на территорию Кампайна. Их разрывы были слышны примерно в километре от нашего городка. В связи с этим, я решил высказаться:
- Что-то не совсем точно душманы стреляют.
- Да нет, как раз точно в цель бьют, - заметил Васильев. - Там, где сейчас падают ракеты, находится афганская воинская часть. Сейчас там такой шухер стоит.
Головков, сидевший рядом с нами в коридоре на корточках, не ввязываясь в разговор, молча загибал пальцы при каждом новом выстреле, и когда стрельба закончилась, он сообщил:
- Двенадцать штук. Видимо опять стреляли из реактивной установки установленной на машине. Сейчас наши артиллеристы проснутся, и начнут долбить то место, откуда велась стрельба, а духов там уже и след простынет.
Видимо он хорошо знал артиллеристов, потому как спустя пару минут у КПП загрохотали все три орудия, и выпущенные ими снаряды устремились в "зеленку". Правда, наши артиллеристы долго стрелять не стали, видимо сами понимали бессмысленность такой стрельбы. Сделав с десяток выстрелов, орудия смолкли, и вокруг вновь воцарилась тишина. Было слышно, как где-то на минном поле стрекочут кузнечики, а в кроне одной из сосен, стоящей неподалеку от нашей виллы, чирикает воробей. Приспособившись к условиям войны, каждая божья тварь жила своей собственной жизнью, и им не было никакого дела до того, что в этот момент думают сидящие в укрытии люди.
Минут через пятнадцать - двадцать со стороны города раздался заунывный голос муэдзина. Усиленный мощными динамиками, он разносился далеко за пределы города. Наступило время вечернего намаза, после которого жизнь в городе замирала до утра. И только предупредительная стрельба на отдельных постах безопасности, свидетельствовала о том, что город находится в самой гуще военно-политических событий.
Затихла жизнь и в кампайне. Его жители разбрелись по виллам, и каждый занялся своим делом. У постояльцев тринадцатой виллы был небольшой праздничный ужин по поводу моего приезда в "город-герой" Кандагар. После вечернего сеанса радиосвязи с Кабулом к нам на огонек заглянул Виктор Бурдун. Одним словом, моя "прописка" в тот день состоялась.
Глава 18. Кандагар
Второй день моего пребывания в кампайне выпал на пятницу, а пятница - джума, в Афганистане была нерабочим днем. Все мужики изнывали от безделья, и каждый проводил свободное время кто как мог. Одни устраивали большую стирку, или чистку оружия, другие до одури гоняли мяч на волейбольной площадке, чередуя игру в волейбол с мини-футболом, третьи загорали на крышах своих жилищ. Но большая часть жителей городка, укрывшись от палящих лучей солнца на своих виллах, просто отсыпались. "Час мушавера" - обязательная послеобеденная дрёма в рабочие дни, в выходной день превращалась в "день мушавера".
По указанию Белецкого первые два дня своего пребывания в Кампайне, я должен был самым тщательным образом ознакомиться с документацией моего предшественника - Валеры Махнаткина, и поэтому, вместо того чтобы присоединиться к остальным отдыхающим, я долго и нудно изучал по карте особенности местности, где позже предстояло бывать на боевых операциях. Зазубривал наизусть названия кишлаков, откуда душманы чаще всего обстреливали город и Кампайн, запоминал партийную принадлежность тех или иных бандформирований, фамилии и психологические портреты наиболее одиозных главарей, и прочее, прочее, прочее.
За те два дня, что отсиживался на вилле, в промежутках между зубрежкой я практически излазил кампайн вдоль и поперек. Узнал, где живут наши переводчики и остальные советники, побывал в их жилищах, и, отметил, что внутреннее убранство их комнат практически ничем не отличалось от тех, какие были на нашей вилле. Узнал, где находится фотолаборатория, и уже на второй день отпечатал фотографии с пленки отснятой в Кабуле. Несколько снимков я отправил домой вместе с первым кандагарским письмом.
А еще, в субботу было партийное собрание. В советническом коллективе они проводились практически ежемесячно, чередуясь с рабочими совещаниями, политзанятиями и прочими коллективными мероприятиями, призванными хоть как-то разнообразить вялотекущую, монотонную жизнь мушаверов. Для таких целей в одной из вилл, где жили наши переводчики, была оборудована Ленинская комната. Там стоял длинный стол, за которым могли свободно разместиться все советники царандоя. На одной из стен висели портреты членов и кандидатов в члены Политбюро ЦК КПСС. Была и другая наглядная агитация, касающаяся темы афгано-советской дружбы. На собрании меня официально представили остальным советникам, хотя, делать это уже не было никакого смысла, поскольку я сам успел перезнакомиться со всеми ребятами. За время прогулок по городку, я обнаружил на его территории кинозал и даже дукан, в котором торговал молодой афганец. Ничего особенного в том дукане не было - обычный ширпотреб, коим были завалены большинство дуканов Кабула, в которых я успел побывать.
Один из стендов Ленинской комнаты был посвящен истории Кандагара, из чего следовало, что первые сведения о нем упоминались в летописи походов Александра Македонского в страны Ближнего и Среднего Востока. То был очень древний город со своей неповторимой историей. Находясь на километровой высоте над уровнем мирового океана, Кандагар раскинулся в живописной долине, зажатой с севера и запада южными отрогами Гиндукуша, а с юга - бескрайней пустыней Регистан. Живительная влага в город и его окрестности поступала из горной реки Аргандаб и многочисленных её рукавов. Во второй половине двадцатого столетия в верховьях этой реки была возведена высотная плотина с гидроэлектростанцией, позволившая искусственно регулировать подачу воду в долину через сложную систему ирригационных сооружений. С момента ввода плотины в строй, кандагарские земледельцы получили возможность орошать свои земли на протяжении всего года, и самое главное, в засушливый летний период.
В административном подчинении Кандагарской провинции находились одиннадцать улусвали (уездов) и два алакадари (волости). Непосредственно к городу примыкали три улусвали: Даман (с юга и востока), Аргандаб (с северо-запада), Панджвайи (с юго-запада). Причем, сам Кандагар, целиком и полностью располагался в северной части улусвали Даман.
В разные периоды своего существования, город значительно изменял свой внешний облик. Первоначально это была древняя крепость, окруженная со всех сторон толстой глинобитной стеной высотой около восьми метров. Внутри города располагались жилые дома, культовые сооружения и многочисленные базары - визитная карточка любого города Востока. Самым большим сооружением крепости была старинная мечеть-мавзолей. Кроме неё в крепости были еще мечети, но по размерам и внешнему облику они были намного скромнее центрального культового сооружения города.
Крепость, или Старый город, как позже её окрестили сами жители, со временем стал культурным и историческим центром города. Поделенный на четыре равные части, Старый город жил своей, одному ему присущей жизнью. Но, как это обычно бывает, численность населения росла, и старые крепостные стены уже не могли сдерживать демографические процессы, в связи с чем, городская жизнь выплеснулась за пределы крепостных стен. Сначала туда перебрались многочисленные ремесленники, подмастерья, пекари и торговцы, обосновавшие вдоль крепостных стен самые оживленные торговые улицы - Шах-Базар, Герат-Базар, Мир-Базар. Потом город стал раздаваться вширь, и застройка домов началась за пределами базарных улиц. Особо интенсивное строительство административных и жилых домов велось в девятнадцатом и двадцатом веках. Теперь, чтобы добраться до Старого города, нужно было преодолеть Пятый район города, треугольником примкнувший к нему с востока и получивший название Дех-Ходжа. После ввода советских войск в Афганистан, наши военные название этого района перефразировали по-своему - Деходжа. С севера и юга район рассекался двумя широкими улицами, сходившимися вместе на востоке в одну автостраду, которая через пару сотен метров вновь разветвлялась на две дороги, одна из которых вела в международный аэропорт "Ариана", и далее - в приграничный пакистанский город Чаман, а вторая, в провинцию Заболь, и далее - в Кабул.
Деходжа - район резких контрастов. Есть в нем и глинобитные мазанки, а есть и шикарные виллы из стекла и бетона. Правда, хороших домов уцелело не очень много. В 1982-85 г.г. в Деходже шли ожесточенные бои между советскими военнослужащими и душманами, и этот район подвергался массированным БШУ и артобстрелам, в результате которых большая часть района была превращена в груды битых камней.
В заброшенные и полуразрушенные дома, покинутые их прежними владельцами, с тех пор никто не вселялся, из страха быть наказанными Всевышним. Да и прежние хозяева были не так уж далеко - в Пакистане, до которого рукой подать, или рядом - в зеленке, которая вообще была под боком. Вселишься в чужой дом, да так и останешься в нем навечно с отрезанной головой.
В двадцатом веке значительно разросся и Шестой район города, раскинувшийся к западу от Старого города. Вообще-то, этот участок земли начал застраиваться еще задолго до этого, а первым искусственным сооружением в том месте стала тюрьма. Чуть позже, знатные горожане воздвигли там свои собственные мини-крепости, перестроенные их наследниками в более поздние годы в шикарные особняки и виллы. Шестой район, и особенно его центральная часть, менее всего пострадал за время последней войны. Шикарные виллы, являвшиеся ранее частной собственностью, сохранились в целости и сохранности, и теперь в них размещались всевозможные ведомства, такие как: Провинциальный Комитет НДПА, Провинциальное Управление МГБ, Пакистанское и Индийское консульства, женский лицей, гражданский госпиталь, штаб Второго армейского корпуса Афганистана, и тому подобное. Причем, не всегда эти строения переходили в руки новых владельцев за счет экспроприации. Отдельные виллы были переданы в пользование на неограниченный срок с согласия их прежних владельцев, живущих за пределами Афганистана. Вчерашние богатеи отлично понимали, что, вступая в некий сговор с госвластью, они таким образом спасают свое недвижимое имущество от разграбления, и имеют хоть какую-то гарантию того, что при очередной смене политического режима в стране, получат это имущество обратно не в виде развалин.
В самом центре района высилось недостроенное шестиэтажное здание, на втором этаже которого разместилась местная студия телевидения, маломощный передатчик которой, вещал только в вечернее время. После выпуска блока новостей обычно демонстрировался какой-нибудь индийский, или старый афганский фильм. Довольно часто крутили советские патриотические фильмы с закадровым переводом на дари и пушту. В выходные и праздничные дни основное эфирное время заполнялись концертными программами с участием афганских, индийских и пакистанских артистов.
При относительно скудной растительности в городе, Шестой район был оазисом. Особенно много зеленых насаждений произрастало в трех местах. К северной части района примыкала сосновая роща, через которую проходила дорога в центр улусвали Аргандаб. Деревья там практически никто не поливал, но они круглый год были зелеными, поскольку их корни питались влагой просачивающейся в грунт из проходившего рядом оросительного канала и многочисленных отводных арыков. Сосновая роща была хорошим прикрытием для духов, и они умело этим пользовались, проникая через неё из зеленки в город.
Лесопарковая зона, более похожая на дендропарк, где размещался штаб Второго армейского корпуса, ранее была летней резиденцией короля Афганистана. Таких резиденций в провинции у него было несколько, но эта была одной из самых крупных. В кронах экзотических деревьев обитали довольно крупные попугаи, оглашавшие округу своим резким щебетанием. Кроме зеленых насаждений в том парке было несколько искусственных каналов, с перекинутыми через них красивыми арочными мостами. Старинные дома один краше другого, удачно вписывались с окружающим их ландшафтом.
Третьим экзотическим местом в Шестом районе была бывшая техническая школа. Еще задолго до Апрельской революции специалисты из ФРГ построили комплекс зданий, в которых позже разместился технический лицей. Программа подготовки специалистов в нем, была чем-то схожа с программой обучения в советских техникумах. На территории лицея имелось свое собственное футбольное поле, травяной покров которого поддерживался все эти годы в хорошем состоянии. По краям поля росли огромные тополя и чинары. Человек, находящийся на поле, чувствовал себя мелкой букашкой, упавшей на дно гигантского котлована, стены которого были сплетены из сплошной зелени. Деревья стояли настолько плотно друг к другу, что сквозь их кроны практически не было видно голубизны неба.
Как таковой, технический лицей уже несколько лет не функционировал. Часть его зданий занимали различные государственные учреждения, и лишь одно здание была передано под своеобразные курсы механизаторов, где возраст обучающихся колебался от четырнадцати до семидесяти лет. Обучение велось по ускоренной программе, и в течение нескольких месяцев слушатели курсов овладевали навыками техника-механика по обслуживанию и ремонту автотракторной техники. Как правило, на этих курсах обучались подмастерья, работающие в частных ремонтных мастерских, или лица желающие открыть свой собственный авторемонтный бизнес.
В Кандагаре, как и во всем Афганистане, частный сектор экономики превалировал над государственным. Полки дуканов - своеобразных "лакмусовых бумаг" частного бизнеса, ломились от изобилия товара. Овощи и фрукты лежали на прилавках многочисленных базаров круглый год, а торговля ими велась от утренней зари и до позднего вечера. В свою очередь, госвласть контролировала в провинции всего лишь деятельность шерстяной фабрики, фабрики льда, таможни и нескольких казенных магазинов, торговавших дешевыми товарами и продуктами, поступающими из Советского Союза в качестве безвозмездной помощи.
В лавках ремесленников можно было купить всякую всячину, изготовленную мастеровитыми кустарями. В ход шла буквально любая, непригодная к употреблению вещь, будь то останки подорвавшихся на минах и фугасах машин и бронетехники, стреляные гильзы от снарядов, особенно из цветных металлов. Из снарядных латунных гильз кандагарские ювелиры делали очень красивые женские украшения "под золото" с инкрустацией простыми и полудрагоценными камнями, какими как - агат, гранат и лазурит. Прямо на улице мастера что-то выковывали, клепали и паяли. Гончары лепили глиняную посуду и тут же обжигали её в небольших печах. Пекари в жарких тандырах пекли лепешки из пресного теста, замешанного на кукурузной муке грубого помола, тут же продавая их прохожим.
Мимо дуканов с промышленными товарами невозможно было пройти равнодушно, поскольку глаза, зацепившись за невообразимое по советским меркам изобилие, начинали выискивать в этой общей массе именно ту вещь или вещицу, которую ты намеревался прикупить в качестве бакшиша для себя, своих родственников и многочисленных друзей, оставшихся на Родине. Малолетние помощники дукандоров сновали повсюду, зазывая покупателей в лавки своих хозяев. При виде шурави они цеплялись за их руки, одежду, и лопоча на ломанном русском: "Купи", "Пайса", "Короший бакшиш", всеми силами пытались затащить потенциального покупателя внутрь дукана. Правда, такая картина была характерна только для тех мест, где советские люди бывали чаще всего и где афганцы к ним привыкли. В более отдаленных закоулках города дукандоры к иноверцам относились с некой настороженностью, или с плохо скрываемым любопытством. В глазах отдельных представителей бизнеса можно было прочесть лютую ненависть, которую они испытывали к шурави. Они демонстративно плевали под ноги, и, как бы, между прочим, произносили явно оскорбительные реплики в их адрес, провоцируя тем самым на инцидент.
Всюду сновали женщины укрытые с головы до ног чадрой, а также степенно расхаживали почтенные седобородые бобо. Старики при встрече с шурави отводили глаза в сторону, давая понять, что гяуры недостойны даже их взгляда. Афганки же, реагировали по-разному - одни шарахались в сторону при виде приближающихся к ним советских военных, другие, те, что были моложе, наоборот, старались подойти поближе, и через сеточку в своем балахоне, бесцеремонно разглядывали русских мужиков. Если их собиралось двое, трое и больше, они, совершенно не стесняясь, начинали громко обсуждать достоинства и недостатки иностранного мужского поколения, посмеиваясь и тыча при этом пальцами в сторону того самого места, где располагается это самое мужское "достоинство". Но стоило какому-нибудь солдату или офицеру клюнуть на их удочку, и попытаться приблизиться к воркующим особям женского пола, они с визгом убегали прочь, и уже со стороны наблюдали за развитием дальнейших событий.
Легкомысленное поведение молодух раздражало пожилых афганцев. В толпе зевак обязательно находился какой-нибудь бобо, или древняя, беззубая старуха, которой шариатские правила разрешали появляться на людях без чадры. Ревностные блюстители мусульманских устоев рявкали на бесстыжих, и те мгновенно исчезали в толпе праздно шатающихся сограждан.
Особый колорит этой пестрой людской толпе придавали бородатые и длинноволосые мужчины, попадавшиеся буквально на каждом шагу. Практически все они были с оружием, а отдельные из них, были увешаны им словно праздничная новогодняя елка игрушками. Невозможно было понять, кто есть кто. Возможно, это были ополченцы, еще вчера воевавшие против госвласти, а может и даже душманы. Документов у этих сомнительных личностей никто не спрашивал, хотя такие документы у них наверняка имелись на все случаи жизни. Любопытство такое, могло закончиться весьма плачевно для проверяющего - короткая автоматная очередь или одиночный выстрел, и нет "любознательного".
Конечно же, обо всем этом я узнал не из стендов Ленинской комнаты, а намного позже, когда собственными глазами увидел кипучую жизнь Кандагара. А пока, находясь уже третий день во втором по величине городе Афганистана, я практически ни разу в нем не побывал, и поэтому внимательно прислушивался ко всему тому, о чем на партсобрании говорили окружающие меня люди.
Вой ракет и последовавшие затем взрывы, скорректировали регламент нашей партийной "джиласы". Не дожидаясь особого приглашения, все присутствующие в мгновение ока оказались в небольшой комнатушке, переоборудованной под импровизированное бомбоубежище. На этот раз духи обстреливали не афганских военных, а именно городок советников. Эрэсы рвались буквально за стеной укрытия, и при каждом таком взрыве, кто-нибудь из сидящих в нем советников выдавал комментарий по поводу предполагаемого места падения ракеты. Один взрыв был особо мощным, и мне почему-то показалось, что ракета упала у входной двери нашей Ленинской комнаты.
Обстрел закончился так же неожиданно, как и начался. Мы для верности посидели еще минут пять в своем укрытии, но после того, как наши носы учуяли едкий запах горелой резины, решили выйти на улицу, и посмотреть, что там происходит.
Один из зажигательных эрэсов угодил в кучу колес, лежащую на крыше виллы военных советников. Фонтанируя каплями горящего фосфора и кусками горящей резины, покрышки чадили густым, черным дымом. Духи, наблюдавшие в тот момент из зеленки за результатами обстрела городка, наверняка уже подсчитывали барыши, которые они получат от своего вышестоящего душманского начальства, за то, что наконец-то сожгли ненавистный кампайн.
Хозяева виллы и их соседи бегали по двору с ведрами, наполняя их водой хранившейся в металлических бочках, расставленных по всему городку специально для таких вот экстренных случаев, и кто как мог, тушили пожар. Мы тоже подключились к этому процессу, и минут через десять общими усилиями очаг возгорания был полностью ликвидирован. Только слабый серый дымок, медленно поднимавшийся над крышей, свидетельствовал о том, что в борьбе с огнем люди вышли победителями. Тут же, как говорится - не отходя от кассы, руководители обоих советнических контрактов устроили мини-перекличку своих подчиненных. Потерь личного состава не было выявлено, и, успокоившись окончательно, все стали расходиться по своим жилищам.
Когда мы подходили к своей тринадцатой вилле, со стороны города донесся заунывный голос муэдзина.
Глава 19. Первая поездка в город
Семнадцатого августа мне наконец-то разрешили выехать вместе со всеми в город. Накануне вечером Белецкий поручил Володе Головкову представить меня подсоветному и руководству царандоя, с тем, чтобы они знали меня не только в лицо, но и располагали о моей персоне необходимым минимумом информации. Валера Махнаткин, заблаговременно упаковавший все свои вещи, в этот же день должен был отбыть на эмвэдэшную виллу на Майдане, для ожидания оказии с "бортом" на Кабул.
В город поехали толпой, набившись в салон советнического амбуланса словно селедка в бочке. Все были при оружии, которое еще до посадки в машину было приведено в состояние боевой готовности, на случай если на нас по дороге к месту работы вдруг нападут духи. Причем, каждый советник свое оружие приводил в это самое "состояние" по-разному. Одни, дослав патрон в патронник, ставили автомат на предохранитель, другие же, наоборот - снимали автомат с предохранителя, но затвор не передергивали. Я поступил именно так, поскольку мне почему-то показалось, что в суматохе легче передернуть затворную раму за выступающий рычаг, нежели потными пальцами судорожно искать флажок предохранителя.
Еще перед выездом за ворота Кампайна, мы определились насчет того, кто, куда будет смотреть, и что обязан делать, в случае если заметит подозрительных людей с оружием, изготовившихся к нападению на нашу машину. Мне достался сектор наблюдения по левому борту машины - от передних колес автомашины и на сто метров вперед. Сидящий рядом со мной Саша Васильев контролировал сектор прямо по борту, а Николай Прокопенко - сектор от левого заднего колеса и на сто метров назад. Сидевший за рулем машины Юра Беспалов, должен был крепко держаться за руль, и по возможности не отвлекаться ни на какие непредвиденные обстоятельства. Всё свое внимание он должен был сосредоточить на самой дороге, на тех самых выбоинах и колдобинах, коими она изобиловала, и под которыми могла таиться смертельная опасность в виде мин или фугасов. Сидевший рядом с ним Володя Головков внимательно вглядывался в лица проезжавших мимо нас велосипедистов, а также шарил глазами по бурубухайкам и моторикшам, поскольку духи могли запросто пальнуть и оттуда. Противоположную сторону дороги контролировали советники сидевшие по правому борту амбуланса. Еще двое советников уселись на лежавшем в конце салона запасном колесе, внимательно наблюдали за тем, что творится позади машины.
Несмотря на то, что у каждого из нас к автоматам было примкнуто как минимум по два магазина, связанных вместе пластиковой изолентой, посреди салона автомашины стояло еще два ящика - один с автоматными патронами, и второй с ручными гранатами. Так, на всякий случай.
Недалеко от въезда в город, на стыке двух, соединяющихся друг с другом дорог, стоял небольшой кирпичный куб с окнами и дверью, больше похожий на большую собачью будку с плоской крышей. Вокруг здания-будки в каменистом грунте были выдолблены неглубокие траншеи, точнее сказать - окопы в пояс, где на случай нападения или обстрела со стороны душман, могли укрыться дежурившие на посту афганские военнослужащие. Один из солдат, на вид лет сорока, с давно не бритой щетиной на лице, небрежно держась левой рукой за ствол автомата, правой отдавал честь проезжавшей мимо него советнической машине. Делал он это настолько нелепо, что со стороны могло показаться, что он просто дурачится. А может быть он и не дурачился вовсе, а был самым, что ни на есть, придурком по жизни, случайно оказавшимся в армии. В тот момент я и предположить не мог, сколько таких вот "чудаков" на самом деле отбывают военную повинность в рядах афганских вооруженных сил и царандое.
Практически сразу же за постом, слева от дороги, расположились несколько дуканов, в которых продавались овощи, фрукты и прочая повседневная мелочевка. Назвать дуканами их можно было с весьма большой натяжкой, потому как ими были небольшие клочки земли, огороженные с трех сторон плетнями из веток деревьев и камыша. Сидевший в таком импровизированном дукане торговец, и лежавший на голой земле товар, сверху были защищены от палящих лучей солнца точно такими же плетнем, или же куском брезентовой ткани. Сами торговцы, или их малолетние помощники, в эти утренние часы обильно поливали водой пыльную землю перед своими торговыми точками, пытаясь таким образом уменьшить количество пыли поднимаемой колесами проезжавших мимо машин.
Метров через сто - сто пятьдесят дорога вновь раздваивалась. Точнее было бы сказать, что от основной дороги куда-то влево, под острым углом, уходила еще одна дорога, немного уже, чем та, по которой ехала наша машина. Именно в этом месте с обеих сторон основной дороги начиналась тенистая аллея из высоченных сосен.
- Деходжа начинается, - как бы невзначай произнес сидящий рядом со мной Саша Васильев.
Передернув затворную раму, он загнал патрон в патронник, и, выставив ствол автомата в открытое боковое окно машины, стал пристально вглядываться в развалины домов, примыкавшие к дороге с левой стороны. Я собрался последовать его примеру, но вовремя сообразил, что окно, у которого сижу, не открывается. Васильев боковым зрением заметил судорожное движение моей руки, и последовавшую затем растерянность. Усмехнувшись, он произнес:
- Если заметишь духов, кричи как можно громче и бей по стеклу автоматом. Собственная жизнь дороже стекляшки.
- Ага, дороже, - поддакнул сидящий за рулем Юра Беспалов. - Но если духов не окажется, и тревога будет ложной, я с живого с тебя не слезу, пока ты не раздобудешь новое стекло. Ты это обстоятельство постарайся не забывать, и прежде чем крошить казенное имущество, лишний раз подумай чем это для тебя кончится.
М-мда, после таких, прямо противоположных советов, действительно было о чем подумать. Говорить же что-либо, и уж тем более комментировать слова более опытных коллег, я счел неуместным, а посему стал молча разглядывать мелькавшие за окном развалины, пытаясь обнаружить там признаки присутствия моджахедов.
Не проехав и половину участка дороги через Деходжу, мы нагнали бронетранспортер и пару БМП с сидящими на них советскими военнослужащими. Юра надавил на сигнал клаксона, и едва не зацепив правым боком амбуланса за бронированный борт БТРа, рванул вперед, но уже в следующее мгновение он был вынужден сбросить скорость. Метрах в двадцати от бронемашин по дороге шли советские военнослужащие. Их было человека четыре-пять. У всех поверх форменной полевой одежды были надеты бронежилеты, а на головах нахлобучены стальные каски, или панамы. Один военнослужащий, тот, что шел спереди остальных, в левой руке держал длинный поводок, заканчивающийся на противоположном конце ошейником на шее овчарки. Собака бегала зигзагами, от одной обочины дороги к другой, при этом низко опустив голову и принюхиваясь к разрушенному во многих местах дорожному покрытию.
За кинологом с собакой шли остальные саперы. Выстроившись в цепочку поперек дороги, они тыкали щупами в подозрительные места, где, по их мнению, могли быть заложены противотанковые мины или фугасы. Делали они это с таким видом, словно какие-то каторжане, или подневольные рабы. Еще накануне я услышал от ребят, что большую часть дороги от перевала до центра города саперы идут пешком. Отсюда и такой изнуренный вид у них - попробуй, прошагай-ка с десяток километров с почти двадцатикилограммовым панцирем на теле. Действительно ноги протянешь.
Мы минули расступившихся саперов и проследовали дальше в город. Интересная получалась ситуация - саперы еще не проверили дорожное полотно на наличие в нем взрывоопасных предметов, а мы уже рассекаем по нему, и сам черт нам не брат. Так вот к чему Прокопенко накануне сказал мне, что амбуланс царандоевских советников в шутку прозвали бурубухайкой разминеров. Получалось, что этими самыми разминерами были пассажиры амбуланса, ежедневно игравшие в прятки со смертью, и надеявшиеся на банальное авось.
От одних только этих мыслей у меня пробежал неприятный озноб по спине. Что если вот прямо сейчас наш амбуланс наскочит на мину или фугас. Однозначно, даже мокрого места ни от кого не останется.
Не наскочили. Деходжа закончилась небольшим арыком, протекающим под дорогой через железобетонную трубу большого диаметра. Сразу за арыком с обеих сторон дороги начались мастерские ремесленников и дуканы торговавшие всевозможными железками и домашней утварью. Окна и витрины большинства дуканов были заставлены пластиковыми емкостями и красочно разрисованными жестяными банками с автомобильными маслами и присадками к ним. Отливающие никелем запчасти к велосипедам и мотоциклам чередовались с бывшими в употреблении запчастями, наверняка снятыми с разбитой советской военной техники. Даже ржавые, гнутые гвозди всех размеров, и те имелись в продаже в этих придорожных лавках.
Проехав мимо импровизированного торгово-сервисного центра, сузившего дорогу донельзя, мы выехали на широкую улицу, застроенную с обеих сторон двухэтажными каменными домами. Те, что стояли справа, были практически все целы и невредимы, чего нельзя было сказать о домах стоящих слева. Складывалось такое впечатление, что в том месте в свое время упало бесчисленное количество огромных авиабомб, до основания разрушивших творения человеческих рук.
Мертвую зону мы преодолели за считанные секунды, после чего вновь въехали в относительно цивилизованную часть города с многочисленными лавками и лавчонками, владельцы которых торговали свежим мясом, овощами и фруктами. Пейзаж, состоящий из унылых развалин и глинобитных стен, за которыми я внимательно наблюдал из окна машины все это время, сменила триумфальная арка, украшенная мозаичным орнаментом из глазурованной керамики. Я уже видел фотографию этой арки на одном из стендов нашей Ленинской комнаты, и сразу сообразил, что это и есть те самые ворота Идго - визитная карточка Кандагара. Поравнявшись с ними, я буквально на мгновение увидел сквозь их арочное пространство многолюдную улицу, начинавшуюся сразу за воротами и уходящую вглубь городских кварталов.
- Шах-Базар - самая базарная из всех базарных улиц города, - прокомментировал Саша Васильев. - Никуда не сворачивая с неё в сторону, можно дойти или доехать до окраины города, а оттуда прямая дорога в зеленку, к духам.
- Ага, - поддакнул Прокопенко, - если не считать, что на духов можно нарваться и на самом Шах-Базаре, где их как собак нерезаных. Шмоняются толпами, ищут приключений для себя и окружающих. Кто зазевался, тут же секир башка. Так что имей это в виду, если вдруг доведется при случае оказаться на этой улице.
Сразу за воротами Идго началась нескончаемая глинобитная стена, поверх которой возвышалась та самая мечеть, купол которой я увидел в самый первый день пребывания на кандагарской земле. Разглядеть мечеть до конца мне так и не удалось, поскольку растущие недалеко от неё большие деревья, скрывали от взора это старинное строение. Потом опять началась глинобитная стена, и я непроизвольно перебросил взгляд на противоположную сторону дороги, где увидел очень красивые дома - с колоннами, орнаментальной лепниной и прочими архитектурными изысками. Наверняка, эти дома были самыми красивыми в Кандагаре. Война и их не обошла стороной - в двух местах имелись небольшие разрушения, оставшиеся от прямого попадания ракет.
Проехав до конца улицы, мы свернули влево и покатили на юг. Новая улица была намного уже и безлюдней, чем предыдущая, и на ней не было видно ни дуканов, ни передвижных ларьков - одни сплошные глинобитные да кирпичные стены, с видневшимися за ними плоскими крышами каких-то строений.
Проехав еще метров триста, сидевший за рулем Беспалов стал слегка притормаживать машину, после чего резко крутанув руль, свернул вправо, и машина въехала в какой-то проулок. Не заглушая двигатель машины, Юра объявил:
- Обратно из опербата буду возвращаться полпервого. Кто прощелкает еблом и опоздает к этому часу, будет возвращаться в Кампайн пешком или на попутных бурубухайках. Якши?
- Якши, якши! - дружно поддакнули пассажиры, покидая чрево амбуланса, и я понял, что мы наконец-то добрались до места назначения - новому месту моей службы на ближайшие два года.
Глава 20. Царандой.
Никогда бы и не подумал, что Управление кандагарской милиции может располагаться в столь убогом месте. Проулок, а точнее сказать - узкая улочка, плавно изгибаясь глинобитными стенами дувалов, уходила вглубь жилого квартала. В самом начале этой пыльной, залитой ярким солнечным светом улицы, стояло неказистое, одноэтажное строение, больше похожее на вахтерку заштатной шарашкиной конторы, коих по территории Советского Союза было превеликое множество.
Я не ошибся с определением прямого предназначения данного строения - то действительно было караульное помещение царандоя. Единственное окно здания выходило во двор - прямо напротив металлических ворот, которые на тот момент были распахнуты настежь. Прямо за воротами размещался шлагбаум, возле которого стоял царандоевский сарбоз без оружия. По всему было видно, что он совсем недавно был принят на службу в столь грозное ведомство, и по складу своего ума не мог выполнять более ответственную работу, чем ту, которая была возложена на него в данный момент. Вот, к шлагбауму подъехал УАЗик с царандоевскими номерами, водитель которого усиленно давил на клаксон, давая тем самым понять нерасторопному часовому, что машину необходимо срочно пропустить внутрь двора Управления. Но сарбоз и ухом не повел, всем своим видом показывая, что он едва ли не самый главный начальник полосатой, металлической жердины с веревкой на конце, за которую он крепко ухватился двумя руками. Сидевшему рядом с водителем офицеру надоело наблюдать дебилизм первогодка, и, выскочив из автомобиля, он разразился отборной руганью в его адрес. Встав по стойке "смирно", сарбоз сносил ругательства офицера, до тех пор, пока из караулки не вышел дежурный офицер. Молча, выслушав претензии своего коллеги, он небрежно махнул рукой, после чего сарбоз выпустил веревку из рук, и перекладина шлагбаума медленно поплыла вверх. Странное дело, но противовесом у шлагбаума был опять таки танковый каток. Из всего увиденного я тут же сделал вывод - до моего приезда в Афганистан, танков в этой воюющей стране было уничтожено столько, что тяжеленными катками теперь были обеспечены все шлагбаумы этой азиатской страны.
Вышедшие из амбуланса советники пошли не в сторону шлагбаума, который проворный царандоевец к тому времени успел опустить, а в небольшой проход, образовавшийся между столбом, на котором висела правая створка ворот, и тем самым танковым катком - противовесом шлагбаума. В этом месте скопилась небольшая толпа гражданских лиц, подобострастно улыбающихся всякому человеку в форме, и пытающихся проскочить вместе с ними внутрь двора. Но все их попытки были тщетны, потому как в этом узком проходе стоял еще один царандоевец, с двумя алюминиевыми лычками на погонах, и автоматом в руках. Всякого, кто осмеливался прошмыгнуть внутрь двора, он пихал деревянным прикладом автомата в бок, тем самым, давая понять, что мимо него и мышь не проскочит. А чтобы ни у кого не возникло и тени сомнения в серьезности его намерений, свои "физиотерапевтические" действия сержант сопровождал гортанными выкриками в адрес бестолковых посетителей.
Совсем другое дело, когда мимо него гуськом пошли только что приехавшие советники. Забросив автомат за плечо, он стал здороваться с каждым из них за руку, беспрестанно повторяя одни и те же слова:
- Хубасти! Хубасти!
Какой-то ушлый посетитель в изрядно поношенной цивильной одежде, попытался незаметно пристроиться к советникам, но сержант его мгновенно вычислил, и так припечатал прикладом в бочину, что тот мигом отлетел в сторону.
За шлагбаумом располагался большой двор, размером метров сто на сто, поделенный по центру на две равные части, рассеченные дорогой, твердое покрытие которой было выложено из больших, плоских камней скальной породы. Слева от этой дороги располагалось что-то вроде небольшой сосновой рощицы, где в тени сохнущих деревьев стояли несколько бронемашин, один громаднейший бензовоз, и два авторефрижератора. Там же, невидимый глазу постороннего человека, размеренно тарахтел электрогенератор, по всей видимости, снабжавший электроэнергией холодильные установки авторефрижераторов.
Судя по всему, автопарк был важным стратегическим объектом, поскольку его охраняло трое часовых. Один из них, усевшись на корточки, и зажав между ног автомат, прислонился спиной к стволу сосны, росшей почти впритык к дальней стене саманного дувала. Создавалось такое впечатление, что сарбоз если и не уснул окончательно, то уж точно дремлет.
Второй военнослужащий, судя по совершенно новехонькой форме, на службу был призван совсем недавно. Подтверждением тому, могло быть отсутствие при нем какого-либо оружия. У него не было даже штык-ножа, кои висят на боку у самого чмошного советского солдата, в обязанности которого входит временная охрана тумбочки, возле которой ему предстоит отстоять положенные два часа наряда.
Третий часовой, наверняка был самым главным в карауле по охране автопарка, о чем свидетельствовали не только лычки на погонах, но и важный вид, с каким он прохаживался вдоль неглубокого арыка, отгораживающего автопарк от мощеной дороги. Он внимательно вглядывался в лица снующих по дороге людей, и беспрестанно здоровался со всеми, кто имел на погонах хотя бы на одну лычку больше, чем у него самого. Завидев советника тыловой службы, он изобразил подобие "голливудской улыбки", обнажив кипенно-белые зубы. На ложестика это не произвело ни малейшего впечатления, и, ответив на приветствие афганца взмахом руки, он проследовал в свою вотчину, размещавшуюся в дальнем углу двора, в небольшом кирпичном строении, обособленно стоящем под огромной чинарой.
Там же, прямо на земле, какие-то полуголые люди сосредоточенно разбирали автомобильный двигатель. Перемазанные с ног до головы грязным маслом, они по очереди пытались открутить какую-то гайку, которая никак не хотела поддаваться их тщетным усилиям. Громко матерясь, афганцы вырывали здоровенный гаечный ключ из рук друг у друга, но только толку от этой суеты никакого не было.
Мощеная дорога упиралась в обелиск, сделанный из двух больших кусков черного мрамора, на одном из которых, была выбита арабская вязь. Я поинтересовался у Головкова, что это за памятник, на что он мне пояснил следующее:
- Если делать аналогии с нашими обелисками, то этот поставлен в честь последнего солдата, погибшего в свое время в войне с англичанами. Местные жители говорят, что давным-давно здесь размещался военный госпиталь, в котором и лечились раненые афганские военнослужащие. Именно здесь и умер этот самый последний солдат. Имени его, никто не знает. Так и похоронен, как неизвестный солдат - последняя жертва англо-афганской войны.
Рядом с обелиском из земли торчала толстая жердина, метра три длиной, снизу до верху пестревшая повязанными к ней матерчатыми ленточками, большей частью - зеленого цвета. Еще в первый день своего пребывания в Кандагаре, я обратил внимание на аналогичные жердины с ленточками, которыми было утыкано кладбище, расположенное рядом с дорогой из аэропорта в Кандагар. Витя Бурдун пояснил тогда, что афганцы, таким образом, выражают свою признательность по усопшему. И чем больше таких ленточек привязано на такой могильной палке, тем уважаемей при жизни был человек, чей прах покоится в могиле.
Буквально в трех-четырех метрах от обелиска расположился пищеблок царандоя, состоявший из двух огромных котлов, в которых царандоевские повара готовили пищу для всех сотрудников управления, шести РОЦов и постов первого пояса обороны. Первым блюдом была незамысловатая похлебка, основу которой составляли картофель, фасоль, репчатый лук и многочисленные специи. Как называлась эта красно-коричневая бурда со специфическим восточным запахом, я не знаю до сих пор, но это острое кушанье было однозначно не приемлемо для желудков советников, поскольку, кроме как рези в животе, и последующего за тем поноса, ничего путного не было.
На второе готовился самый обыкновенный плов. Причем, только два раза в неделю плов готовился из баранины. Остальные пять дней он был постным. Два "постных" дня, компенсировались добавлением конины в первое блюдо. Говядины в афганском рационе не было вообще.
Когда мы проходили мимо импровизированной кухни, несколько афганцев, сидя прямо на земле, усиленно чистили картофель, морковь и лук. Причем, делали они это так ловко, что со стороны невозможно было уследить за движениями их рук. Один пожилой афганец, облаченный в национальную одежду, совершенно не глядя на свои руки, ловко орудовал остро отточенным ножом, шинкуя им крупные головки лука. Одно неосторожное движение, и он запросто мог распороть себе ладонь левой руки. Но, этого не происходило. По всему было видно, что в нарезке овощей он был непревзойденным профи.
Чуть поодаль от полевой кухни стояло сооружение, показавшееся мне несколько странным. Небольшой глинобитный забор, сложенный в виде квадрата размером шесть на шесть метров, и высотой не более метра, имел единственный узкий проем, через который можно было попасть внутрь сооружения. В стене, напротив проема, имелся небольшой выступ, также как и стены выполненный из самана. Вся площадь внутри квадрата была "вылизана" до такой степени, что не имела ни соринки, ни пылинки. По всей видимости, афганцы ежедневно мыли землю тряпкой с водой, с тем, чтобы дисперсная пыль, под воздействием влаги и палящих лучей Солнца, превращалась в твердое, спёкшееся покрытие. Я собрался, уж было, поинтересоваться у Головкова предназначением данного сооружения, как внутрь него не говоря ни слова, зашел афганский военнослужащий. Сняв ремень и форменные ботинки, он оставил их возле проема, а сам, пройдя внутрь квадрата, остановился посредине, и, держа руки ладонями вверх, начал вслух читать молитву. И только после этого я сообразил, что это была импровизированная мечеть, точнее сказать, её военно-полевой вариант, специально предназначенный для особо верующих царандоевцев, которые ни дня не могли прожить без отправления обязательного для всех мусульман религиозного обряда.
Мушаверская, состоящая из трех небольших комнат, объединенных одним общим навесом, располагалась в самом дальнем углу двора, неподалеку от кухни. В тот момент, я почему-то вспомнил старый армейский афоризм - про начальство, которого надо избегать, и кухню, к которой надо находиться как можно ближе. Судя по всему, мушаверская и была как раз тем самым местом, которое по всем критериям соответствовало данному афоризму.
