Пустырь, раскинувшийся неподалёку от судоремонтного завода имени Сталина, ранней весной 1956 года был отдан под застройку частными домовладениями, и буквально за весенне-летний сезон на нём, словно грибы в дождливую осень, появились новёхонькие дома.
О степени зажиточности их владельцев можно было судить хотя бы по тому, из чего они были сделаны. На улице Кулибина, только один дом был построен из кирпича, и принадлежал он инженеру данного завода. Самый дешёвый - камышитовый дом, построил участник войны. Вернее сказать - пытался построить. Случившийся на ту пору ураганный ветер, развалил строение ещё до того, когда на нём появилась крыша.
Дома заселялись, и многие из них к зиме обзавелись своими хозяевами. Люди, долгое время мыкавшиеся по общагам да баракам, старались, как можно раньше обжить свой собственный угол. И только один дом сиротливо простоял несколько лет, не подавая признаков жизни людей. Соседи поговаривали, что его хозяин взял ссуду в банке, но совершив при этом какие-то мошеннические действия, "загремел под фанфары", и по этой причине, не смог её погасить. В итоге, банк наложил арест на дом, и после продолжительных судебных тяжб, продал его с аукциона.
В конце 1959 года в нём наконец-то появились люди. То была супружеская чета относительно молодых людей, на вид лет тридцати пяти. Супруга была на сносях, о чём свидетельствовал довольно солидный живот, и по весне она родила двойню, оба мальчики. С соседями новые жильцы дружеских отношений не поддерживали, жили скрытно от чужих глаз, и только с одной из соседок молодая мама частенько общалась через общий забор. Может быть потому, что обоих звали Верами, и у обеих были малолетние дети. Семилетняя разница в возрасте не мешала им находить общие темы для разговоров, и все они, в итоге, сводились к обсуждению проблем связанных с воспитанием детей.
Шли годы. Сашка и Сергей - сыновья младшей Веры, пошли в школу, и их семье не предвещало каких-либо неприятностей. Но однажды, Веру вдруг вызвал к себе участковый инспектор милиции. Поначалу, она подумала, что её шалуны что-то натворили. Водился за ними такой грешок - то стекло из рогатки разобьют в окне соседнего дома, то на только что окрашенном заборе мелом чёртиков нарисуют. Соседи постоянно жаловались ей, но она строгих мер к детям не принимала. Так, пожурит немного, на том и заканчивался воспитательный процесс. По крайней мере, до отцовского ремня дело не доходило.
Но участковый свой разговор начал не за детей, а о ней самой. Он стал расспрашивать её о военном прошлом. Мол, где была во время войны, чем занималась. Находилась ли в оккупации, и если да, то кем и где работала, чтоб не сдохнуть с голоду. На все эти вопросы Вера отвечала односложно, мол, в начале войны находилась в Гомеле, поскольку эвакуироваться не успела, работала везде, где придётся. Приходилось заниматься переводами документов в немецкой комендатуре, поскольку еще до войны окончила три курса госуниверситета в Минске, где изучала немецкий язык.
На вопрос участкового - была ли связана с советскими партизанами или подпольщиками, Вера ответила, что не уполномочена об этом говорить сотруднику милиции, чем вызвала у последнего приступ бешенства.
- Не хочешь мне говорить - в голос кричал он, - в КГБ заговоришь! Как миленькая заговоришь! Ишь, мендочка нашлась! А пока, иди к себе домой и жди вызова по повестке в Органы. Да если хочешь знать, тебя опознал один твой земляк из Белоруссии, который случайно встретил тебя в нашем городе, когда приезжал в Астрахань по служебным делам в командировку. Он то и выследил где ты живешь, и сообщил в милицию, что во время войны ты служила у фашистов и принимала участие в допросах пленных красноармейцев и партизан. Одним словом, была ты "немецкой овчаркой", а не какой-то безобидной овечкой, в чью шкуру сейчас пытаешься рядиться. Будь моя воля, арестовал бы прямо здесь, и сопроводил в кутузку. Но не моё это дело, со всякого рода пособниками фашистов разбираться, для этого органы госбезопасности существуют. Пусть они с тобой валандаются.
Каким именно образом содержание этого разговора просочилось за пределы комнаты участкового, неизвестно, но буквально на следующий же день жители улицы Кулибина, да что там улицы, всего рабочего посёлка, судачили о шокирующей новости буквально на каждом углу. Когда Вере доводилось проходить мимо сидящих на лавочках соседей, те не скрывая ненависти, отсылали ей вслед обидные реплики, среди которых слово - "овчарка", было, пожалуй, самым безобидным.
С этого дня жизнь для неё стала невыносимым адом. Местные мужики начали "обкатывать" мужа, и при любом удобном случае намекали ему на то, что не мужик он вовсе, а бессловесная овца, коли позволяет себе жить с этой продажной немецкой подстилкой. В какой-то момент его сердце не выдержало, и случился инфаркт. Слава Богу, всё обошлось, но после выписки из больницы он старался без особой надобности не появляться на людях, ведя затворнический образ жизни.
И только соседка Вера продолжала общаться с семьёй "овчарки". Не верила она всему тому, о чём судачили соседи. Пыталась объяснить им, что если бы её соседка действительно была тем человеком, за кого её принимают, то наверняка бы состоялся суд, и за все прошлые грехи впаяли ей срок.
Но ничего этого не произошло. Обещанный вызов Веры в Органы состоялся буквально спустя неделю после общения с участковым. О чём её там спрашивали, про что говорили, было неведомо, но арестовывать её никто не собирался, и в тот же день, она вернулась домой. Это обстоятельство ещё больше взбудоражило народ. Сосед, тот самый инженер из кирпичного дома, заявил прилюдно, что написал письмо самому Брежневу, с которым был знаком ещё с войны, когда под Новороссийском служил политруком и встречался с будущим генсеком. В том письме он написал о плохой работе КГБ, сотрудники которого не могут, а может и не хотят изобличить фашистскую подстилку, по вине которой гибли советские люди.
Шло время, а "овчарка" не исчезала, и никакого праведного суда над ней не свершалось. Но зато весь гнев и злопыханье теперь были перенесены на её сыновей. Соседи категорически запрещали своим чадам общаться с отпрысками "овчарки", и те, в свою очередь, при любом удобном случае обижали близнецов. Порой, дело доходило до драки. А однажды, на Верином заборе появилась намалёванная чёрной краской фашистская свастика, а чуть ниже сделана приписка: "Здесь живёт злобная немецкая овчарка".
Такое враждебное отношение со стороны людей не могло пройти бесследно. У Вериного мужа случился второй инфаркт, и он надолго слёг в больничку. Но и на этот раз всё обошлось. После болезни он был вынужден перейти на другую работу, и так уж случилось, что его непосредственным начальником стал тот самый инженер, который больше всех гнобил его супругу. Теперь, этот человек всю свою ненависть перенёс на своего подчинённого, и не упускал случая, чтобы не подстроить тому какую-нибудь гадость.
Закончилось всё это тем, что у Василия - так звали Вериного мужа, произошёл третий инфаркт, от которого он уже не оправился. Похороны были настолько скромными, что на них не присутствовали соседи по улице, и гроб, за которым шла убитая горем супруга и двое повзрослевших сыновей, до катафалка несли четверо могильщиков.
Правильно в народе говорят: время - хороший лекарь, и оно расставляет всё по своим места, раздавая людям по их заслугам.
В 2005 году в заводском клубе, на ту пору преобразованном во Дворец культуры офицеров Каспийской флотилии, всем дожившим до праздничной даты ветеранам войны и тыла вручалась юбилейная медаль, приуроченная к шестидесятилетию победы в Великой Отечественной войне. И какого же было удивление людей, присутствующих на этом торжественном мероприятии, когда они увидели "овчарку". На ту пору ей было уже восемьдесят три года, и в правой руке она держала клюшку, слегка прихрамывая на больную ногу. Но не это обстоятельство шокировало людей, и в первую очередь, её уличных соседей. На кипенно белом пиджаке висел "иконостас", какому позавидовал бы самый заслуженный ветеран войны.
Особняком, среди множества медалей и значков, смотрелись ордена Красной Звезды и Отечественной войны.
Как такое могло случиться, что у какой-то пособницы фашистов имеется столько наград, каких не было у большинства присутствующих в зале ветеранов!? Именно такие мысли наверняка витали в головах убелённых сединой стариков и старух. Словно отвечая на их немые вопросы, ведущий данное мероприятие капитан первого ранга, после вручения Вере юбилейной медали, попросил её задержаться на сцене, и спустя какое-то мгновение, открыл ещё одну красную коробочку, в которой лежал памятный знак белорусских партизан. Вручая его Вере, он сказал:
- Этот памятныйзнак буквально на днях прислали из братской Белоруси, и попросили вручить его в торжественной обстановке. Мало кто из сидящих сейчас в этом зале знает, что Вера Аверьяновна во время войны была разведчицей работавшей в глубоком вражеском тылу. О её заслугах перед Отечеством можно судить по наградам на её груди, а вот о её конкретной работе за линией фронта, я не уполномочен говорить даже сейчас, спустя много лет. Если она сама того пожелает, то будет лучше, если присутствующие узнают обо всём этом из её уст.
Взяв награду, Вера поблагодарила военного, и вполголоса сказав: - Людям надо верить при всех обстоятельствах, - спустилась со сцены в зал. Туда, где сидели её ошарашенные соседи. Сейчас им было стыдно за все те гадости, что они творили по отношению к ней самой и её семьи. И как жаль, что всего этого не видел тот самый инженер из кирпичного дома, буквально за год до этого ушедший в мир иной.
Спустя год с небольшим, Вера скончалась. Она долго скрывала от соседей не только свою личину, но и весьма серьёзную болезнь, съевшую её изнутри всю без остатка. Хоронить бывшую разведчицу пришли не только соседи с улицы Кулибина, но и жители соседних улиц. Люди подходили к гробу с телом покойной, и каждый по своему, просил у неё прощенье.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023
