Аннотация: Это происшествие так бы и осталось незамеченным никем, кроме служивых Лёхи и Петрухи, если бы не тот царандоевский агент, сообщивший о подробностях кровавой истории, произошедшей с исчезнувшими советскими военнослужащими...
Рассказ опубликован в Сборнике англоязычной антологии военной прозы о войне в Афганистане "The Torn Souls": an Anthology of Prose About the Soviet War in Afghanistan", выпущенном в декабре 2018 года в г. Луганске.
Свадебный подарок
Хаджи Латиф был не просто полевым командиром, а руководителем Исламского Комитета в улусвали Даман. А это значило, что он являлся едва ли не самым главным "духом" в этом, самом мятежном уезде провинции Кандагар.
Но жители Кандагара и прилегающих к нему кишлаков уважали Латифа вовсе не за то, что он занимал столь значимый пост в рядах Исламского движения сопротивления. Этот старец, давным-давно разменявший восьмой десяток лет, был знаменит тем, что на заре своей юности в одиночку, пешком совершил Хадж на священную землю пророка Мухаммеда. От долгого путешествия по скалам и пустыням, он в кровь разбил свои ноги, а беспощадное южное солнце завялило мышцы его тела до такой степени, что это были и не мышцы вовсе, а костенеющие, хрустящие жилы, насквозь пропитанные горькой солью от испарившегося пота.
В те далекие годы, совсем юный Латиф добился-таки своего, и смог прикоснуться рукой к священной Каабе.
И - о чудо! Аллах заметил покорность, преданность и страдания Латифа, теперь уже - Хаджи Латифа, превознеся его над всеми остальными соплеменниками, выходцами из пуштунского племени кукузай...
Начальное образование Латиф получил в медресе еще при жизни отца - мелкого лавочника, торгующего предметами первой необходимости. К двенадцати годам он знал наизусть все суры и аяты Корана. Арифметику и геометрию тоже освоил без особого труда и мог свободно оперировать большими числами. Там, в медресе, тайком от муалемов, юный Латиф читал книги восточных мудрецов, постигая истину бытия. Многое узнал он об истории Востока, о жизни народов его населявших. Открылись ему и такие науки как: философия, астрономия и медицина.
Эпидемия брюшного тифа, прокатившаяся по всему Афганистану, не минула и Кандагар. Первым, беспощадная болезнь свалила отца, которому на ту пору не было и сорока лет, а затем и ухаживающую за ним мать. Они умерли с разницей всего в один день. Не прошла старуха-смерть и мимо младших детей, - братьев и сестер Латифа, коих в семье было четверо. Всех она прибрала своими костлявыми загребущими ручищами.
Схоронив близких родственников, Латиф остался один на один с суровой действительностью жизни. Лавку отца, за якобы имеющиеся долги, прибрал к своим рукам какой-то богатый лавочник. Существовали ли эти долги вообще, никому не было известно, но Латифу бесполезно было обращаться к Кази, поскольку тот не стал бы и слушать безусого сироту. Алчному лавочнику, позарившемуся на чужое имущество, этого показалось мало, и он сфабриковал купчую, по которой дом семьи Латифа еще при жизни отца, отошел в собственность этого негодяя.
Оставшись без жилья и средств существования, Латиф побрел, куда глаза глядят.
Вот так, и очутился он тогда в кишлаке Лой-Карезак.
Слава Аллаху, не бросившему его в такую трудную минуту, не давшему помереть голодной смертью. Одиноко бредущего по дороге подростка заприметил проезжавший мимо на ишаке местный богатей. Расспросив паренька о том, кто он такой и откуда будет, бай мгновенно сориентировался, и предложил идти к нему в наемные работники. Поскольку у Латифа никаких альтернатив не было, он, не задумываясь, дал свое согласие.
От рассвета до заката, под палящими лучами беспощадного афганского солнца, Латиф осваивал премудрости рабского труда батрака. Махая кетменем на байской бахче, он искренне надеялся, что его каторжный труд не пропадет даром. Рано или поздно, Всевышний заприметит его, и поможет выбиться в люди.
И это чудо в его жизни произошло вновь.
Однажды, году эдак - в двадцать пятом, побывал в Кандагаре какой-то заезжий кабульский богатей. Так уж получилось, что несколько дней гостил он у того самого бая-землевладельца, на которого "горбатился" юный Латиф. И однажды зашел между ними спор, что нет, мол, у бая искренне преданных нафаров, которые могли бы выполнить самое невыполнимое его желание. В пылу их спора и попал Латиф на глаза своему хозяину. Ударили спорщики по рукам, и решили, что если юноша за священный месяц Рамадан успеет пешком добраться до Мекки, то "кабулец" отдаст половину своего надела, которым владеет по соседству с баем. Ну, а если не получится Латифу к сроку добраться в Мекку, то отдаст его хозяин все свои земли "кабульцу". О том, согласен ли юноша на такое смертельно опасное испытание своей судьбы, у него никто даже не спросил.
Давно это было, но старый Хаджи Латиф до мельчайших деталей помнил тот, первый в своей жизни Хадж. Позже, он еще не раз бывал в Мекке и Медине. Но, то были совсем иные посещения священных мест, до которых он добирался на верблюдах, или автомашинах. А в самый последний в своей жизни Хадж он летал на "Боинге", со вновь отстроенного кандагарского аэропорта - "Ариана"...
Да-а, много всего произошло за последние шестьдесят лет. За это время Хаджи Латиф сам стал одним из самых богатых землевладельцев в провинции. Как ему это удалось достичь, - отдельная история. Но в ней нашлось место всему - любви и ненависти, дружбе и предательству. Чаще предавали его самого. И кто? Нафары, которых он вывел в люди, дав возможность получить приличное образование. Шайтан попутал этих людей, забив их головы всякими непутевыми мыслями. Один такой неблагодарный несколько лет тому назад приезжал к нему в Лой-Карезак. Попытался его земли национализировать. А когда Латиф выгнал его вместе с приспешниками из своего дома, тот через пару дней вернулся вновь, в окружении вооруженных солдат, и пролилась первая кровь. Чуть позже, произошло вторжение шурави, принесшее на землю Афганистана большую войну, унесшую жизни двух его жен и четверых детей. А совсем недавно умерла от болезней и третья жена, так и не родившая ему наследника.
Еще до начала братоубийственной войны, Латиф окончательно определился, на чьей стороне будет воевать. Его поддержали дехкане, которым он многие годы сдавал в аренду дарованные Аллахом плодородные земли. Вместо сельскохозяйственных орудий, взяли они в свои руки оружие, и начался газават.
Воевали нафары Латифа очень даже не плохо, и довольно скоро о них заговорили по всей округе. Чиновники во властных структурах бледнели при одном только упоминании имени Хаджи Латифа.
Но даже на войне наступают такие моменты, когда душа воина требует покоя, небольшого человеческого счастья.
Вот и у Латифа, к семидесяти пяти годам наступил такой момент, когда он решил немного отдохнуть от ратных дел. Тем более, что причина для этого имелась.
В соседнем уезде Панджвайи жил его закадычный друг - Хаджи Юсуф, такой же полевой командир и весьма зажиточный человек. И была у него внучка - Гюзель, которой на ту пору исполнилось пятнадцать лет. Её родители погибли в первые же годы войны, вот и находилась она с малолетства на иждивении у своего деда.
"Не всю же жизнь ей жить за его спиной" - решил как-то раз дед. И созрел у него план, как с большей выгодой пристроить её в этой сложной жизни. Узнав о том, что у Латифа скончалась последняя жена, решил он породниться с ним, предложив в жены свою внучку.
Мусульмане недолго скорбят по безвременно ушедшим в мир иной. Вот и Латиф, погоревав месяц другой, понял, что в его доме должна появиться женщина, которая смогла бы своими нежными ласками и вниманием, отвлечь его от тягот войны. Потому, наверно, предложение Хаджи Юсуфа он принял как подарок Всевышнего.
Сватовство прошло с соблюдением строгих обычаев шариата. В качестве калыма престарелый "жених" подарил своему "тестю" автомашину "Семург", стадо овец на полсотни голов и небольшой надел плодородной земли в уезде Даман. Свадьбу решили сыграть без особых торжеств, дабы не накликать на свою голову беду в виде шуравийских бомб и ракет. Не привлекая особого внимания, сошлись в "зеленке" около сотни бородатых мужиков, поели плова, покурили чарса, постреляли напоследок в воздух из автоматов, да и разошлись по своим схронам.
Но в день свадьбы произошло еще одно событие, которое имело к ней самое непосредственное отношение...
Примерно в 14.00 часов из 70-ой Бригады в дежурную часть провинциального управления царандоя поступило тревожное сообщение, о бесследном исчезновении "наливника" с бензином, вместе с находившимися в его кабине двумя советскими военнослужащими. Проехав мимо блокпоста у ГСМ, машина въехала в городскую черту, где и пропала.
Оперативники "джинаи" сразу сообразили, что машина могла исчезнуть только в шестом микрорайоне, на отрезке дороги между "Черной площадью" и техническим колледжем. Именно в этом месте, жадные до дармовых денег шурави, съезжали с основной трассы, и, углубившись в прилегающие к ней закоулки, занимались "бизнесом". На продажу шло все: и топливо, и запасные колеса, и пустые канистры и даже боеприпасы. Царандоевцы не раз прихватывали нерадивых вояк за этим неблаговидным занятием, но урок им не шел впрок. Совершенно не боялись они, что в любой момент могли стать лёгкой добычей "духов".
Именно так всё произошло и на этот раз.
Не успели "бизнесмены" съехать с дороги, как тут же были схвачены людьми из банды Хаджи Аскара. Об этом инциденте оперативники "джинаи" знали уже через час. А еще через пару часов во дворе разрушенного дома, за высоченным глиняным дувалом, была обнаружена и сама пропавшая машина. В ёмкостях "наливника" практически не осталось ни одного литра бензина. Что не успели утащить с собой "духи", за них доделали местные мародеры. По всей видимости, именно эта "саранча" поснимала с машины все колеса, электрооборудование и прочие ценные детали. Теперь их нужно было искать в многочисленных автомастерских и дуканах.
Водитель - солдат-срочник, и ехавший с ним в кабине прапорщик, как сквозь землю провалились.
Об этом ЧП на следующий день знали не только все советские военнослужащие, и советники, но и взаимодействующая сторона. Сам генерал Варенников проявил озабоченность случившимся, и обратился к представителям всех силовых ведомств, с просьбой, чтобы они через агентуру установили точное местонахождение пленников. Что в дальнейшем планировал предпринять генерал, можно было только догадываться.
А примерно через неделю из "зеленки" в город возвратился связник агента максуза, осевшего в одной из бандгрупп ИОА. Он то и рассказал жуткую историю о последних минутах жизни пленных шурави.
Свадьба была в самом разгаре, когда к дому, где она проводилась, подкатил пикап с моджахедами. Посреди кузова "Тойоты" связанными спиной друг к другу, полулежали двое советских военнослужащих. Одного взгляда в их сторону было достаточно, чтобы понять, что моджахеды над ними поизмывались от души. От побоев лица у обоих опухли до такой степени, что за заплывшими бровями и веками не было видно глаз. Губы у пленников были разбиты в кровь, а у одного их них, нижняя губа наполовину оторвалась и кровавой сосулькой свисла к подбородку, обнажая челюсть с выбитыми зубами.
Остававшийся в кузове машины моджахед-верзила, резко ударил ногой в голову одного из пленников и тот, откинувшись всем телом к краю кузова грузовичка, поволок за собой товарища по несчастью. "Дух" еще пару раз двинул ногой по копошащимся в кузове телам, и они вывалились из машины.
Обступившие их со всех сторон моджахеды, осклабились в дружном смехе, наблюдая за тем, как пленники неуклюже барахтаются в пыли, и, толкая друг друга локтями связанных рук, пытаются усесться на землю. Верзила не спеша подошел к ним, и демонстративно вытащив из-за пояса здоровенный кинжал, ткнул острием клинка в плечо одного из пленников, туда, где на пыльном погоне виднелись две маленькие облезлые звездочки грязно-зеленого цвета.
- Афицера, - то ли спросил, то ли констатировал "дух".
Молчавший до этого пленник, искоса посмотрев на упертый в его плечо клинок, превознемогая боль, прошепелявил наполовину беззубым ртом:
- За восемь лет не научился в званиях разбираться? Душ...
Последнюю фразу прапорщик не успел договорить. Стоявший рядом "дух" двинул ногой по разбитой скуле. От резкого удара пленник запрокинул голову назад и затылком ударился о голову привязанного к нему солдата. Тот охнул то ли от боли, то ли от неожиданности, а прапорщик вновь уронил голову на грудь, исподлобья наблюдая за ногами "духа", ожидая очередной удар.
- Афицера, сарбоза - совсем нет разница каким сдохнешь. - Верзила смачно сплюнул прямо в лицо прапорщику, отчего тот дернулся было в порыве отомстить ненавистному "духу", но в следующее мгновение, громко охнув, завалился на бок. Наблюдая за ногами верзилы, прапорщик не заметил, как стоявший сбоку подросток, наотмашь ударил его по голове прикладом автомата. Теряя сознание, прапорщик упал на землю, увлекая за собой привязанного водителя.
Очнулся он только после того, как на него плеснули из ведра студеную, колодезную воду. Открыв глаза, он увидел, что к стоявшим по кругу "духам" присоединилась еще одна группа моджахедов. Среди всех выделялся старец с аккуратно стриженной черной бородкой, голову которого покрывала чалма, с "хвостиком", скрученная из кипенно-белой материи. Старик выглядел не так как все остальные. Поверх традиционной длинной рубахи цвета сафари, на нем была одета темно-коричневая жилетка, расшитая разноцветным бисером. Но не это одеяние привлекло внимание прапорщика. На шее у старика висело несколько маленьких веночков, сплетенных их искусственных цветов. Словно новогодняя елка, увешанная праздничными гирляндами, он неестественно смотрелся на фоне серой толпы вооруженных людей.
От группы приехавших на "Тойоте" моджахедов отделился молодой "дух" не старше лет тридцати. Вытянув вперед руки ладонями вверх, он стал не спеша приближаться к старцу, на ходу произнося хвалебные слова в адрес Аллаха и виновника торжества. Подойдя к нему вплотную, он троекратно коснулся своими щеками его щек, беспрестанно произнося одни и те же слова.
Закончив с ритуальными приветствиями, гость повернулся к старцу боком и, показывая рукой на пленников, пояснил, что он, то бишь - полевой командир Хаджи Аскар дарит многоуважаемому Хаджи Латифу маленький бакшиш, и теперь, жизни этих двух неверных целиком и полностью находятся в его руках.
Хаджи Латиф с пренебрежением оглядел пленников и распорядился, чтобы их развязали. Верзила в мгновение ока перерезал своим кинжалом веревки, а выскочившие из толпы "духи", поставили пленников на колени, и, приставив к затылкам стволы автоматов, склонили их головы, обозначив, таким своеобразным способом, низкий поклон уважаемому всеми человеку.
Хаджи Латиф обошел пленников по кругу, словно прицениваясь к ним, как к покупаемым на базаре баранам, а потом, по очереди пнул каждого из них сзади своей правой ногой, обутой в красивый, расшитый блёсками остроносый башмак. Не удержав равновесия, пленники заняли не совсем красивую позу, отклячив вверх свои задницы, чем спровоцировали дружный смех и улюлюканье толпы.
Пока "духи" веселились, отпуская в адрес пленников всякие пошлости, "жених" подозвал к себе телохранителя, и что-то не громко ему сказал. Инзибод мгновенно исчез за массивными воротами дувала, но буквально через минуту вернулся обратно, неся в одной руке автомат Калашникова. По едва заметному жесту руки Хаджи Латифа "духи" поставили пленников в вертикальное положение, а сами отошли в сторону, продолжая держать их под прицелами своих автоматов.
Старец произнес небольшую, но выдержанную в резких тонах речь, после чего попросил верзилу, чтобы тот перевел его слова на русский язык, чтобы пленные знали о чем идет речь.
--
Ви мерзкий захватничик, убивающий невиновиный афганский чиловеков, - коверкая слова начал свой перевод верзила. - Ви и все шурави убивали невиновиный женщин и дети, которий не воеваль против вас. Поэтому господина Латифа будет сичас вас карать за то, что вы убивать его жена и дети.
По всему было видно, что "духу" этот перевод дался с большим трудом. Закончив свою речь, он оглянулся на старика, ожидая, что тот скажет дальше, и услышав от него несколько фраз, продолжил:
- Живой бить одина из вас. Латифа хотеть зинать, кито из вас хотеть самимь умирать, тот можить виходить пирёд.
Пленники, молча переглянувшись, опустили головы еще ниже, оставаясь стоять на своих местах. Старик осклабился довольной улыбкой и, тыкая пальцем в сторону пленников, выкрикнул несколько гортанных фраз, вызвавших бурю эмоций у окружающих.
Когда толпа немного приутихла, верзила перевел слова старца.
- Ви турюсливий шакали, которий училься убивать невиновиный люди и дети, и боялься воевати свободиний муджахедином. Ви будеть умирати двое, есили одина не хотеть умирать добровольний.
Он хотел сказать что-то еще, но в этот момент, оба пленника, не сговариваясь, друг с другом, одновременно шагнули навстречу своей судьбе.
Хаджи Латиф только ухмыльнулся такому единодушному пожеланию шурави умереть на чужбине. Взяв из рук телохранителя автомат, он передал его водителю. Тот, не поняв до конца, что от него хочет старик, взял автомат в свои руки. Показав пальцем на прапорщика, Латиф произнес какую-то команду.
- Убити его, - перевел верзила.
Солдат замотал головой и бросил автомат на землю.
Верзила, не торопясь, поднял автомат с земли, и, смахнув с него пыль, сунул оружие в руки прапорщику.
- Типеря твой очиридь стирилять. Не хотеть убивать его, убивай сибе.
Прапорщик смотрел исподлобья на верзилу и на окружавших его "духов". По всему было видно, что в его жизни наступал самый последний и ответственный момент, за который ему потом придется держать ответ не только перед собственной совестью, но и перед Богом.
И он сделал свой выбор.
Резко передернув затвор и направив ствол в сторону верзилы, он диким голосом прокричал:
- Получай, сука!
Сухой щелчок спускового механизма автомата засвидетельствовал осечку. Прапорщик среагировал на это мгновенно, и, передернув затворную раму, вновь нажал на курок. Выстрела, как и в предыдущий раз не последовало.
А Латиф, довольный розыгрышем, криво усмехнулся, наблюдая за тем, как прапорщик со злостью забросил автомат в толпу моджахедов, угодив им кому-то в грудь.
Несколько "духов" выскочили из толпы и, повалив прапорщика на землю, стали бить его ногами и прикладами автоматов и "Буров". Били до тех пор, пока он не захрипел, и из его глотки не хлынула алая кровь. Только после этого Латиф жестом остановил побоище и по-русски произнес:
--
Собакам - собачий смерть.
Верзила расценил его фразу как руководство к действию. Подойдя к лежащему прапорщику, он уперся коленом своей левой ноги в его поясницу, после чего, ухватившись через голову двумя пальцами за нос, поднес острое лезвие своего кинжала к горлу пленника, и одним резким движением распорол его от уха до уха. Тело прапорщика забилось в конвульсиях, а из зева страшного разреза хлынула булькающая, пенящаяся кровь.
Сделав свое черное дело, верзила повернулся в сторону второго пленника, и, держа в руке окровавленный кинжал, сделал шаг в его сторону.
- Бас! Бас халас! - выкрикнул Латиф.
Верзила" замер, явно не понимая, почему хозяин не разрешает ему прикончить второго шурави.
Латиф не спеша подошел к трясущемуся от страха солдату, в душе распрощавшемуся со своей жизнью, и, приподняв одним пальцем подбородок пленника, внимательно глянул ему в глаза. Его вполне удовлетворило, что в голове у этого, совсем еще юного шурави поселился животный страх. Об этом красноречиво свидетельствовали его расширенные до предела зрачки. Отойдя чуть в сторону, Латиф театрально вскинув руки к небу, произнес сакраментальную фразу:
- На все воля Аллаха, всемогущего и всемилостивого! Его воля и мое желание даровать сегодня жизнь одному из моих врагов. И поступаю я так не из жалости, а только потому, что не хочу проливать кровь еще одного человека в этот знаменательный для меня день. Я отпускаю его с миром, и пусть он передаст своим шурави, что Латиф безгранично добр ко всем, кто не воюет против его народа. Того человека, что лежит сейчас мертвым в пыли, никто не приглашал на нашу землю, он сам сюда пришел с оружием в руках, для того, чтобы убивать невинных людей. Этого сарбоза - Латиф показал пальцем в сторону солдата - прислали к нам его неразумные командиры, и в том, что он оказался здесь, его вины нет. Да будет так. Аллах Акбар!
"Духи" троекратно вторили Латифу "Аллах Акбар", поняв, что на сегодня все представления закончились.
Верзила подошел к находящемуся в полнейшей прострации солдату, и, обтерев о его щеки лезвие своего окровавленного кинжала, почти дословно перевел все, о чем только что сказал Хаджи Латиф.
После всего того, что только что произошло на его глазах, до солдата не сразу дошел смысл сказанного верзилой. А когда он, наконец-то понял, что ему дарована жизнь, не выдержал, и, громко разрыдавшись, осел на землю.
Он тогда еще не знал, что желание одного полевого командира, ни есть приказ для неукоснительного его выполнения другим полевым командиром. Если бы он только мог хоть на секунду представить, какое иезуитское испытание приготовил для него Хаджи Аскар...
- Лёха, Лёха, смотри, там "дух" бежит"!
Лёха спросонья едва не ударился головой о выступающий камень, совершенно не соображая, о чем это говорит его напарник по выносному посту. Через прицел своей СВДэшки он глянул туда, куда указывал Петруха.
Ё-моё! И точно, по ровной как стол каменисто-песчаной поверхности земли, маячила фигура "духа". Он бежал, спотыкаясь и падая. Поднимался вновь, и опять бежал вперед. И только развевающиеся на ветру рукава черного афганского малахая, порхали, словно крылья подстреленной вороны, безуспешно пытающейся с разбегу оторваться от земли.
- Ну и мудак же этот душара! - невольно вырвалось у Лёхи. - Он же прямо на минное поле скачет. Окуренный он что ли?
- А может, это перебежчик? - засомневался Петруха.
- Да ты что, салабон, где это ты в Афгане перебежчиков видел! Одни озверевшие "духи" кругом.
И Леха с Петрухой стали наблюдать за тем как "дух" вот-вот нарвется на противопехотную мину, коих в охранной зоне Кандагарского аэропорта было как грязи. Даже успели заключить пари, когда именно это произойдет. Бывалый Лёха отвел "духу" до подрыва две минуты, а "зеленый" Петруха - три.
"Дух" подорвался ровно через минуту двадцать пять секунд. При очередном прыжке под его ногами полыхнуло пламя, и черный дым поднялся вверх. В снайперский прицел было хорошо видно, как "дух" перевернувшись в воздухе, кувыркается на земле, дрыгая развороченными взрывом культями ног.
Наблюдая за всем этим в бинокль и через прицел снайперской винтовки, Петруха и Лёха заключили новое пари: сколько времени уйдет на то, пока "дух" окончательно загнется от потери крови.
И опять никто из них не угадал.
"Дух" окончательно затих не через пять минут, как предсказывал Петруха, и не через десять, как утверждал Леха. Его здоровое тело долго боролось со смертью и окончательно замерло спустя полчаса. За это время у Лёхи мелькнула в голове мысль - добить раненого "душару", но, трезво оценив возможности своей винтовки и расстояние до цели, от своего замысла он отказался. Пока они наблюдали за предсмертной агонией раненого "духа", зазуммерил полевой телефон. Это с заставы интересовались, что за взрыв произошел в их стороне. Лёха так и доложил, что какой-то обкуренный "дух", видимо заблудившись в своей "зеленке", заскочил на минное поле, где и подорвался. Абонент на противоположном конце провода только сплюнул в телефонную трубку и удовлетворенно заметил, что одним козлом на этом свете будет меньше. Через пару-тройку дней голодные шакалы растащат труп по всей "зеленке", и ничто не будет свидетельствовать о его недавнем существовании.
Про случай с подорвавшимся на мине "духом", уже через неделю никто бы и не вспоминал - война, дело обыденное, если бы не связник царандоевского агента...
Хаджи Аскар не выполнил пожеланий доброй воли, высказанных Хаджи Латифом.
Пообещав своему боссу, что его люди доставят пленника ближе к расположению советских войск, где и отпустят восвояси, Хаджи Аскар сделал все иначе. Не в его правилах было отпускать с миром пленного противника. Ни одному из тех шурави, что попадали в его руки, не удалось остаться в живых до вечернего намаза.
Сначала "духи" заставил пленного снять с себя солдатскую форму и постирать её самому в арыке. Лишний комплект шуравийской формы мог пригодиться банде при совершении провокационных вылазок в городе. Когда солдат выполнил это указание "духов", они раздели его догола и несколько бандитов надругались над ним. Парень плакал, кричал от боли, пытался хоть как-то сопротивляться, но, получив за это несколько ударов "буровским" шомполом по ягодицам, вынужден был смириться с незавидной участью изнасилованного. После надругательства над пленником, его одели в афганскую одежду и посадили в "зиндан", откуда выволокли поздно ночью. Потом был многочасовой переход по "зеленке" в сторону Кандагарского аэропорта. Сопровождал пленника тот самый верзила и еще один подросток из банды Хаджи Аскара.
Они были километрах в четырех от охранной зоны аэропорта, когда на востоке стало светать. Верзила указал пленнику рукой направление дальнейшего движения, предупредив при этом, что в случае если он отклонится от него в сторону, то стоящий рядом подросток, размозжит ему голову. А стреляет он из своего "Бура" прицельно на расстоянии не меньше двух километров.
Помня об этом предостережении, солдат брел на северо-восток не менее двух километров. Но потом, видимо нервы у него сдали, и он сорвался на бег. В этот-то момент его и заметил наблюдатель Петруха.
О развязке всей этой истории толком так никто ничего не знает до сих пор.
Остались ли в списке без вести пропавших тот прапор и водила, или же "умельцы" из похоронной команды кандагарской Бригады все-таки "скомплектовали" скорбный "груз двести" под их именами, покоящийся сейчас в земле, где-то на обширной территории бывшего Советского Союза - история об этом умалчивает. Так же как она умалчивает и о том, появился ли у Хаджи Латифа законный наследник и жив ли сам старец.
Спустя год, после того как советские войска навсегда покинули Кандагар, по каналам разведывательных органов СССР прошла информация, что Хаджи Латифа отравил родной сын, родившийся от брака со второй женой. Тлеющая до этого междоусобная война между пуштунскими племенами, после ухода шурави начала разгораться с новой силой, да и поднимающий свою голову "Талибан", не хотел делиться пайсой со стареющим кандагарским "Робин Гудом"
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023
