Аннотация: Пять месяцев прошло с той встречи в Переделкино. Сначала, думал написать небольшой отчет о встрече "молодых" писателей. Что-то накропал, но так и не удосужился выложить написанное на всеобщее обозрение. Потом, возникли другие обстоятельства, и я вообще отказался от этой идеи. Но, какой-то "червяк" продолжал шевелиться в голове, ища оправдание моим действиям.
Не найдя таковых, все-таки решился подвести черту своим размышлениям. Прав я, или нет, наверно не мне судить.
Три дня, которые...
Письмо, обнаруженное мной в электронной почте, было прислано Николаем Ивановым. Тем самым Ивановым, которого я, как один из членов группы фейсконтроля, в свое время рекомендовал на ветеранский сайт АртОфВар. Хотя, если говорить откровенно, узнав о прошлом и настоящем Николая Федоровича, мне было даже несколько неловко выступать в роли рекомендующего столь уважаемого человека.
Николай Федорович предложил мне принять участие в семинаре начинающих молодых авторов, проводимом под эгидой Литературного фонда. Попросил по возможности не отказываться от столь заманчивого предложения. А спустя неделю, со мной списалась Марина Переяслова ответственный секретарь Международного сообщества писательских союзов, которая прислала исчерпывающую информацию об условиях проведения семинара.
Внимательно изучив её, я обратил внимание на одну, немаловажную деталь - самая высокая планка возрастного ценза его участников ограничивалась тридцатью семью годами. Невольно возник вопрос: "А куда же мне девать лишних двадцать три года, которые, никаким боком не вписывались в понятие "молодой" автор?"
Чуть позже, аналогичные вопросы мне "мыльнули" Равиль Бикбаев и Влад Исмагилов, тоже приглашенные Ивановым в подмосковное Переделкино. Что я им мог ответить - да ничего конкретного. Одно было ясно - если нас приглашают на столь значительное мероприятие, то ехать обязательно надо, а по прибытию на место, уж как-нибудь разберемся.
Проблем с оформлением краткосрочного отпуска на работе и приобретением плацкартного билета на скорый поезд, у меня не возникло - любителей отдыхать в столь неблагоприятный период года, оказалось не так уж и много.
На станции "Переделкино" я оказался во второй половине дня 13-го октября. На перроне обратил внимание на прилично одетого мужчину лет сорока. Держа в руке здоровущий чемоданище на колесиках, он, рассеянно озирался по сторонам, пытаясь спросить о чем-то у спешащих мимо него москвичей, но те проскакивали мимо него без остановки. По всей видимости, причиной тому была его ярко выраженная азиатская внешность, и никто не желал тратить свое драгоценное время на общение с "гастрабайтером".
Что-то мне подсказало, что этот человек ищет то же самое, что сейчас придется искать мне самому. И точно, поравнявшись с нацменом, я услышал из его уст:
- Подскажите, пожалуйста, как проехать к Дому творчества.
Я едва удержался, чтоб не рассмеяться.
- Пошли, будем искать вместе.
Не зная, в какую сторону нам идти, обратились к местным жителям. Странно, но никто не знал, где именно находится разыскиваемый нами вожделенный объект национальной культуры. И только одна-единственная старушенция, на мой каверзный вопрос: "А где тут у вас находится дом отдыха писателей?", наставила провинциалов на путь истинный, указав место конечной остановки маршрутного автобуса.
Буквально через пару минут, героически преодолев со своими "баулами" автоматические "невпущалки" пригородного автобуса, и проехав всего одну остановку, мы оказались на месте.
На дежурный вопрос стоящего у ворот охранника - "На семинар?", ответили в два голоса: - "Ага!".
И вот, мы идем по заасфальтированной аллее, мимо раскрашенных осенней палитрой деревьев. Мелькнуло знакомое лицо. Ошибки быть не могло - нам навстречу шел Николай Иванов. Поравнявшись с ним, я поздоровался:
- Здравствуйте, Николай Федорович!
Тот немного замешкался, припоминая, откуда его может знать седой мужичок с двумя дорожными сумками в руках.
Я представился. Последовало дружеское, "шуравийское" рукопожатие.
Пока шли к двухэтажному дому с колоннами, которое должно было стать нашим временным пристанищем на ближайшие трое суток, поинтересовался у Николая насчет того, не старовато ли я выгляжу под заявленного молодого автора, и не возникнет ли у организаторов семинара законного вопроса, насчет моей легитимности.
Ответ последовал успокаивающий:
- Не парься, всё будет нормально.
Вопрос молоденькой девушки, как потом выяснилось, студентки литературного института - Дарьи Антиповой: "От какой вы организации?", - застал меня врасплох.
- От Союза писателей России - ответил за меня Николай.
Дарья вручила мне анкету и попросила пройти в комнату напротив, где стоял портативный ксерокс. Высокий мужчина с явно выраженной армейской выправкой, сделал копию с моего паспорта и железнодорожных билетов, объяснив при этом, что данная процедура необходима для выплаты компенсации за понесенные мной транспортные расходы.
Потом Дарья вручила мне "Вестник МСПС" за текущий год и красочный буклет с программой работы семинара молодых писателей, где в самом конце я обратил внимание на весьма приятное мероприятие, коим был пятичасовой торжественный ужин.
- Прощай печень, - невольно подумал я.
В тот момент я еще не знал, что первый "нокдаун" она получит буквально через пару часов, а процесс "прощания" будет продолжаться все четыре вечера, проведенных в теплом кругу авторов ВАРа и Окопки, вплоть до того самого заключительного, торжественного междусобойчика, и даже много позже, после его официального завершения...
Мне досталась небольшая комната на две кровати, одна из которых была обыкновенной раскладушкой. Иванов пояснил, что второй постоялец - ветеран спецназа, майор, родом из Йошкар-Олы, задерживается по уважительной причине, и почти двое суток мне придется жить в гордом одиночестве.
Естественно, торчать в комнате одному было как-то не с руки, и я задал Николаю два провокационных вопроса: "Кто еще из военной братии, кроме меня, уже поселился в гостинице?", и "Где тут у Вас ближайший продуктовый магазин?"
Получив исчерпывающую информацию, я, первым делом, пошел разыскивать собратьев по перу, поселившихся на втором этаже гостиницы. Не обнаружив их на месте, "взял след", и он вывел меня на балкон.
Первый, кого я заприметил в группе стоящих там людей, был мой земляк - Равиль Бикбаев. Короткий ежик седых волос на макушке несколько продолговатой головы, я запросто бы распознал в тысячной людской толпе.
Равиль стоял ко мне боком, когда, неожиданно появившись из-за колонны, я выкрикнул:
- Стоять, бояться, я Котовский!
Стоящий слева от меня человек, отступил в сторону, и тут же оказался позади меня. "Профессионал" - подумал я.
- Знакомьтесь, мой земляк, и всем известный Анатолий Воронин, - представил меня своим собеседникам Равиль.
- Сквер, Алексей, - парень лет сорока, с аккуратной бородкой черного цвета, протянул мне свою руку.
- А-а, так это и есть тот самый матерщинник из ЗАБВО, - резюмировал я.
- А че сразу "Косой"?! Да не виноватый я! Я сегодня матом даже слова не сказал, - шутя, оправдывался Алексей.
Присутствующие рассмеялись.
Анатолий Гончар, Михаил Кошкош и стоящий сзади меня Юрий Хабибулин - именно в такой последовательности перезнакомился с, вроде как знакомыми, и, в то же самое время, совершенно не знакомыми мне по жизни людьми. Был в той компании еще один молодой парень. Его сутуловатая фигура и длинные, свисающие почти до плеч волосы, никак не вписывались в образ военного писателя. Скорее всего, он был больше похож на уличного рифмоплета времен Хлебникова и Маяковского. Чуть позже выяснилось, что именно таковым он и является. Правда, после того дня, в споенном коллективе военных писателей, я его больше не замечал.
На балконе я долго не задержался - надо было срочно выполнять вторую часть плана мероприятий, пока местный продовольственный магазин не закрыл свои двери перед заезжим графоманом. Спускаясь со второго этажа, повстречал совершенно лысого молодого человека, облаченного во все черное.
"Местный скинхед, случайно забредший на чужой пир", - подумал я.
"Скинхедом" оказался Артур Черный, разыскивающий постояльцев уже известных гостиничных номеров. Дав ему целеуказание на балкон, я продолжил движение к намеченной цели.
Наваждение, какое-то! Возвращаясь обратно в гостиницу, я вновь повстречался с уже знакомой лысой головой, но, на этот раз, в компании с бородатым Сквером. Оба энергично двигались в сторону магазина, откуда я только что вышел.
До того момента, когда все приобретенные в магазине, а также, привезенные с собой "боеприпасы" с сопутствующей закуской, были нарезаны, наломаны, вскрыты, разложены и благополучно использованы по назначению, произошло одно, весьма немаловажное событие. Семинаристов собрали в актовом зале Дома Творчества, где председатель оргкомитета - Александр Торопцев, кратко изложил программу предстоящего семинара. Там же, нас пересчитали, и разделили по группам, в которых предстояло работать с утра следующего дня. Военных писателей, а их, к тому времени, набралось восемь человек, разделили на две равные группы, придав каждой из них в довесок по одной женщине-писательнице, о существовании коих мы только там и узнали.
А потом было весьма бурное застолье, происходившее в несколько стесненных условиях тридцать пятого номера гостиницы. К тому времени, до общей кучи подтянулись Володя Осипенко, Влад Исмагилов, Артем Шейнин. Примкнул к нашей компашке Сергей Непша из Брянска, тоже пишущий на военную тематику и профессор Волгоградской Академии МВД - Виталий Ручкин. Был там еще один персонаж, имя которого я не запомнил. Кто-то из наших мужиков прихватил его на наши посиделки, но, после нескольких рюмок спиртного он начал вещать что-то непотребное в адрес присутствующих, и его тихо выставили прочь.
А вечеринка в кругу друзей, тем временем, продолжилась далеко за полночь...
Утром следующего дня, было торжественное открытие семинара. Выступивший на нем Председатель Исполкома МСПС Переверзин И.И., прямо так и сказал - "Подобных встреч начинающих поэтов и прозаиков не было почти четверть века, и этот семинар можно считать знаковым. Открытие новых имен в литературе - вот, главная цель, ради которой мы все здесь собрались".
Потом выступили практически все члены президиума - руководители писательских союзов и маститые литераторы, а также, некоторые из сидящих в зале участников семинара. Почему-то запомнился седовласый иностранец - иранец, а может афганец, сбивчиво читавший переводы стихотворных произведений известных поэтов древнего Востока.
По завершению официальной части семинаристы разошлись по своим группам, и началась самая настоящая литературная экзекуция.
Состоявшийся накануне дележ военных писателей на две группы, Иванов самолично ликвидировал. Оно и верно - зачем делить неделимое. Правда, нескольких своих товарищей мы все-таки не досчитались. Поэты Кошкош, Хабибулин и Исмагилов оказались намного нужнее там, где собравшиеся общались посредством ямба и хорея. Но долго они там не задержались, и незаметно смывшись с поэтических посиделок, оказались в кругу военных прозаиков, эмоционально обменивающихся мнениями в холле первого этажа новой гостиницы, со стоящим посредине биллиардным столом.
Все, кто считал и считает себя своим в доску на ВАРе и в Окопке, и едва ли не профи от литературы, должен был обязательно пройти через "ЭТО". В простонародье это называется - "опустить ниже плинтуса".
Первым "опустили" Сквера. Коллеги по литературным цехам Окопки и Артофвара, свои в доску военные писатели, припомнили ему все - и "ЗАБВО", и матерщину через слово, в этом, весьма откровенном романе русского офицера современности. И только один человек, внимательно слушавший высказывания сайтовских критиков, сказал свое веское слово в защиту Алексея и трудов его праведных.
Этим человеком оказался мэтр отечественной литературы, известный писатель и публицист - Борис Леонов, с легкой руки военных семинаристов получивший погоняло "Дед". Всего лишь одна его реплика про фонарь с каплей грязи, и все доводы выступавших до него оппонентов, разбились в прах.
Надо было видеть довольную физиономию Алексея. Да что там - Алексея, в тот момент мне показалось, что все собравшиеся наконец-то поняли, что большАя литература, это что-то много бОльшее, нежели наши сайтовские междусобойчики на тему литературы.
До обеда успели обсудить работы еще нескольких авторов. В выступлениях начинающих литераторов, а также, профи из МСПС в лице Иванова и Леонова, звучала не только здоровая критика, но и дружеские пожелания на будущее.
А после обеда подошла очередь мне держать ответ перед присутствующими. Для начала представился по полной программе - откуда родом, чем примечателен мой жизненный путь, и каковы мои скромные успехи на ниве графоманства.
Внимательно выслушав мою "исповедь", Иванов попросил присутствующих высказать свои замечания и пожелания по поводу тех трех опусов, что я привез для всеобщего прочтения и оценки. Еще собираясь в Москву, я долго думал о том, какие именно произведения стоит взять с собой на семинар. Пошел по пути наименьшего сопротивления - взял именно те из них, которые были удостоены вниманием наибольшим количеством посетителей ветеранского сайта.
Первым в мою защиту выступил Влад Исмагилов. Он озвучил именно то, что в свое время не давало покоя мне самому. А именно - первопричину начала своего писательства.
В разное время на сайт АртОфВар приходили и продолжают приходить до сих пор, люди, весьма далекие от этого ремесла, пожелавшие просто высказаться о том, что они пережили на войне, что прочувствовали на чужбине. Где еще можно было прилюдно "оголиться", вытаскивая из себя "занозы" памяти, как не в кругу единомышленников. Спасибо Володе Григорьеву, что смог собрать всех нас - не выговорившихся.
Влад упомянул мой рассказ-покаяние - "БШУ", где я поведал о судьбе совсем юной афганской девочки, чья нелепая смерть была и на моей совести. Его, как и меня, глубоко волновала тема гибели мирного населения на войне. Да и не только "мирняка" - убить врага не так уж и сложно, но потом, спустя много лет, начинаешь мучиться угрызением совести, задавая самому себе не удобные вопросы: "А может быть, зря убил, или же убил, но совсем не того?" И тут же, начинаешь приводить контрдоводы в свое оправдание - не убил бы, пожалел в последний момент, сохранил врагу жизнь, опять же, кто знает, может быть уже завтра, он убил бы тебя, или твоего друга. Одним словом - война, а на ней всякое случается.
Потом, присутствующие по полочкам разложили другой мой рассказ - "Коллектор". Тяжелый сюжет, хотя и взятый из жизни, оставляющий весьма гнетущее впечатление о чеченской войне, ведущейся фактически против своего собственного народа. Рассказ вроде как всем присутствующим на семинаре понравился, вот только концовка его, многим показалась излишне пафосной. Порекомендовали вообще снести крайнее предложение, - "Будь ты проклята, война!".
И вот, когда практически все высказались, слово взял Иванов. Первым делом, он затронул проблему изложения авторских замыслов в так называемых "малых формах".
- Рассказ - сказал он, - должен быть кратким как выстрел, и в нем не должно быть ничего лишнего. Если автор упомянул в своем рассказе о том, что дорога раздваивается, то чуть позже, эта фраза должна найти свое логическое продолжение - почему она раздваивается, зачем, и для чего раздваивается. А если такого продолжения нет, и не планировалось, то незачем было писать про это самое раздвоение дороги.
Потом Иванов отметил конкретные недостатки, которые, по его мнению, имели место быть в моих рассказах "Гюльчатай, открой личико" и "Мандарины". В первом случае, он порекомендовал отказаться от мемуарной направленности повествования, полностью переписав сюжет рассказа.
- Ну, для чего ты умертвил главного героя? - возмутился Федорович. - Да оставь ты его живым, на крайний случай - инвалидом, и пусть его преследуют по ночам кошмары. Сам же ведь пишешь, что порой было проще умереть на войне, нежели всю оставшуюся жизнь жить угрызениями совести. Вы, все здесь присутствующие, одного не понимаете, что ваши произведения только тогда будут цениться именно как литература, когда они будут доходить до ума и сердца широкого круга читателя, а не только тех, кто прошел дорогами войны. Или вот, еще один рассказ - "Мандарины". Вроде хорошо написано, но не просматривается в этом сюжете характер главного героя. Ведь неспроста же, довольно опытный сапер, погиб как-то по-дурацки, попавшись на элементарной душманской ловушке. Он что, не знал про подобные штучки? Знал, но ведь что-то же притупило его бдительность? И это "что-то", и надо было расписать по буквам - были ли тому виной подковырки сослуживцев, прознавших о возможном награждении простого сапера столь высокой наградой, или какие-то другие нюансы, которые не давали покоя самому герою. Вот здесь-то, как раз и нужна детализация психологических моментов, чтобы чувствовалось напряжение в повествовании, просматривалась интрига. Еще раз хочу заметить, что большинство из сидящих здесь авторов грешат этим недостатком. Исправляйтесь, мужики! Это в толстых романах вы можете лить воды сколько угодно, а в рассказе отсекайте всё лишнее.
После Иванова выступил Леонов. Основная мысль его монолога заключалась в том, что война - это не только ужас, смерть и кровь, на войне есть место и веселью, и смеху, и любви и многому другому, чем живет человек.
- Будьте снисходительны к своему читателю, не пугайте его своими ужастиками - резюмировал "Дед" в конце своего выступления.
Потом был небольшой перерыв. Я подошел к Леонову и попытался объяснить ему, что в моем скромном графоманском активе есть не только "кровожадные" опусы, типа тех, что сегодня обсуждали на семинаре, но, и весьма комичные тоже.
- Ну, так это же прекрасно! - обрадовался мэтр. - А почему я их сегодня не видел?
Я не знал, что ему ответить. И действительно, ведь можно же было "Кандагарских кролиководов" показать. На худой конец, пару рассказов из чеченского цикла. Не сообразил, однако. Да и откуда мне было знать, что разговор на семинаре может пойти именно в таком ракурсе.
Все обсуждения в тот день, да и в последующие два дня, пролетели как одномоментные картинки из анимационного фильма. Кого-то из авторов хвалили, кого-то поучали, ну, а кого-то и поругивали слегка. Я тоже высказывал свое, сугубо личное мнение по тем или иным произведениям. Больше всех досталось от меня Александру Питателеву - тому самому майору-спецназовцу, с которым мне так и не довелось пожить в одном гостиничном номере. Описывая свой Кандагар, он допустил некоторые неточности, которые, можно было бы списать на некую забывчивость автора, или на несколько искаженное восприятие им той, далекой действительности. Опять же, наличие все той же пафосности, за которую стеганули меня самого, весьма образные географические сравнения, весьма далекие от реальных пейзажей кандагарской провинции.
Судя по ответной реакции майора, мои критические замечания задели его за живое, и дальнейший его монолог свелся к тому, что я не тот человек, кто имеет моральное право наводить критику в его адрес. Его - боевого спецназовца, исползавшего на собственном брюхе кандагарскую "зеленку" и получившего тяжелейшую контузию в бою с духами у кишлака Лой-Манара.
Поняв, что спорить с ним бесполезно, от дальнейшей дискуссии я дипломатично уклонился. И хорошо, что нас не поселили в одном гостиничном номере, иначе, закончился бы наш "литературный диспут" банальным мордобоем.
Кроме литературных посиделок у бильярдного стола, в памяти отложилось несколько житейских ситуаций, не имевших ничего общего ко всему тому, ради чего все собрались в Переделкино. Точнее сказать, даже не ситуаций, а выражение лиц отдельных персонажей.
Седовласый иностранец - иранец, а может афганец, сбивчиво читавший на открытии семинара переводы стихотворных произведений известных поэтов древнего Востока, в один из вечеров давал показания местному участковому. Я так и не понял, чего такого сотворил этот, с виду безобидный человек, практически не знающий русского языка, но, скорее всего, страж порядка принял его за гастрабайтера, незаконно находящегося на московской земле. Я попытался, было, вмешаться в процесс "дознания", и объяснить участковому, что он не тех ловит, но, стоявшая неподалеку дежурная администраторша, уловив мой "порыв" в защиту униженных и оскорбленных, посоветовала воздержаться от этого.
Возможно, она была и права - на следующее утро, "задержанный", как ни в чем не бывало, дефилировал по коридорам гостиницы.
Молодой афганец, однажды вечером случайно прибившийся к шурави, попытался, было, на трезвую голову понять загадочную русскую душу. Да не тут-то было - заподозрив, что имеют дело с духом, те взяли его в такой крутой оборот, что, совершенно не владея русским языком, но путем жестов руками и кивания головой, он поведал о себе всю подноготную.
Афганцу было отроду двадцать шесть лет, и проживал он в крупном афганском городе Герате. К талибам, и прочей душманской нечисти, никакого отношения не имел, а был, всего лишь, начинающим поэтом. Проверяя на вшивость, его тут же попросили прочитать что-нибудь из своего репертуара, что он незамедлительно сделал.
Присутствующие, ничего не поняв из сказанного, тем не менее, выслушали его со вниманием. А когда афганец замолчал, Сквер предложил тост за дружбу между русским и афганским народами. На этот раз, афганский трезвенник не выдержал напора со стороны шуравийского тамады, и, под всеобщее одобрение, вынужден был пригубить пластиковый стаканчик со спиртным.
Чуть позже, припоминая сохранившиеся в моей голове познания языка дари, я попытался поведать ему за свое афганское прошлое. Он мило улыбался, когда я рассказывал про то, что был советником царандоя в Кандагаре. Когда я уточнил, что работал по линии джинаи (уголовного розыска), мой собеседник начал проявлять некое беспокойство. А когда я упомянул о том, что реально был советником максуза (спецотдела), глаза афганца округлились от испуга. Сам-то он, в своей недолгой жизни, вряд ли видел живых сотрудников максуза, и, уж тем более, советников этого секретного подразделения афганской народной милиции, но от своих родителей, или кого другого, наверняка был наслышан о жутких историях с ними связанных.
Смешно было смотреть, как мой собеседник пулей выскочил из комнаты, и буквально через минуту появившись вновь, показал фотоальбом, где он был изображен демонстрирующим различные приемы каратэ. Все поняли, что он этим хотел сказать, но у присутствующих, вроде как, не было никакого желания "коротить" заморского собрата по перу. "Каратисту" налили очередную дозу водки. Выпив её сполна, он тут же улетел в нирвану.
А потом, был самый крайний вечер нашего пребывания в Подмосковье. Было шумное застолье в ресторане гостиницы, где каждый из присутствующих трезвенников, язвенников и просто пьющих, реализовал себя в меру своей индивидуальности. Но, неправильно было бы думать, что по завершению плановых торжеств, все тихо и мирно разбрелись по своим гостиничным "кельям". Военные поэты и прозаики, уж точно не собирались уходить на боковую. Прихватив из ресторана все, что в таких случаях могло сгодиться, и, добавив сохранившиеся в номерах запасы "бахуса" и "бухуса", не сговариваясь друг с другом, они собрались за круглым столом в фойе второго этажа гостиницы, где и продолжили обсуждение плана дальнейших "литературных" мероприятий.
На определенном этапе посиделок, к ним стали присоединяться и другие участники семинара. Один из горячих кавказских парней, ко всему прочему поэт, вдруг заявил, что он является чемпионом Нальчика по амреслингу. Желая продемонстрировать спортивные достижения, он стал предлагать сидящим за столом померяться с ним силой. При этом, его выбор почему-то пал на худющего Равиля Бикбаева. Равиль проигнорировал его домогательства, но "чемпион" продолжал настаивать на своем. У сидящего рядом с ним Влада Исмагилова не выдержали нервы, и он принял вызов.
Как не пыжился "чемпион", спустя пару минут он вынужден был признать свое поражение и с позором ретировался.
А потом, Влад пел песни под гитару, и все слушали его, каждый думая о чем-то своем, сокровенном. Николай Стародымов, тот самый высокий мужчина с военной выправкой, с которым я познакомился в самые первые минуты своего пребывания в Переделкино, незаметно фотографировал задумчивые лица присутствующих. К своему стыду, только там, на семинаре, я узнал, что Николай является одним из авторов АртОфВара. И не только.
На следующее утро, с грустью расставались друг с другом. Кто знает, придется ли еще свидеться вживую такой же дружной компанией.
С волгоградцем Виталием Ручкиным домой возвращались одним поездом, но в разных вагонах. Поскольку он ехал в купейном вагоне, а я - в плацкартном, продолжать общение решили у него. Соседка по купе помехой нам не стала, да и не замечали мы её, когда вели свои задушевные разговоры за житьё-бытьё, и обменивались впечатлениями от поездки в Москву.
Уже вернувшись в свой вагон, долго не мог заснуть. Раз за разом, в памяти всплывали картинки прошедших трех дней семинара, четко вырисовывались лица его участников, слышались их голоса. Почему-то вспомнились напутственные слова Иванова. Мысленно, я пытался с ним спорить, доказывая нецелесообразность переделывания своих опусов, лишая их мемуарной направленности в угоду высокой художественности. Николай Федорович не соглашался с моими доводами, и пытался отстоять свою точку зрению. Споря с ним, я не мог понять, как сумею "оживить" своего литературного героя, который, на поверку, в реальной жизни не был вымышленным персонажем. Почитай, четверть века минуло с тех пор, как погиб тот летёха - десантник, чья неуклюжая шутка стала причиной гибели безвестной афганки. Разве можно его "воскресить", хотя бы для читателя, радикально заменив сюжет рассказа?
Да и зачем это делать? По всем религиозным канонам, обитает он сейчас где-нибудь на небесах, сполна расплатившись своей мученической смертью, за сотворенную на земле глупость. И какая судьба могла ждать его в непредсказуемом мире, где мне самому пришлось жить все эти послевоенные годы? Почему-то, вспомнился беспредел "девяностых", позорные талоны на самые необходимые продукты питания, длиннющие очереди перед пустыми прилавками и многочисленные "горячие" точки, куда угодили такие вот, летёхи, едва вернувшиеся домой из Афгана.
Нет! Лучше уж, пусть, он так и останется убитым на афганской войне.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023
