Глава 22

Начальник Новопетровского РОВД не долго размышлял, кого бы ему предоставить в помощь следователю из областного УВД. Будучи крайне раздраженным после очередного втыка за слабую работу по контролю за незаконным оборотом зеленого змия, и уже устав от однообразных объяснений своих подчиненных (с их доводами он был совершенно согласен -- но не мог же он сказать это вслух), начальник милиции счел целесообразным именно их и отправить в помощники к Трубачеву. Пусть поработают на серьезном деле: посмотрим, как вы здесь себя проявите, субчики!

Порассуждав с начальником примерно в течение получаса на общие темы, Трубачев отправился знакомиться с помощниками. Те были в курсе перемен, но самого следователя еще не видели. Плотник заканчивал составлять очередной план борьбы с алкоголем, а Ерохин рисовал на тетрадном листе чертиков. Они безобразно улыбались, махали хвостами и высовывали раздвоенные языки.

Отворилась дверь, показался высокий, худой, рыжий и наполовину лысый человек. И по внешнему виду нисколько не старше новопетровских следователей.

-- Плотник и Ерохин? -- полувопросительно, полуутвердительно спросил он.

-- Да, так точно. С кем имеем честь?

-- Василий Николаевич Трубачев -- следователь областного УВД.

-- А где же ваши товарищи? -- ляпнул, не подумавши, Ерохин, и увидел взгляд Валентина. Более чем выразительный: "Твой язык тебя погубит"!

-- Какие товарищи? -- совершенно искренне изумился приезжий.

-- Да книгу я в детстве читал -- "Васек Трубачев и его товарищи". Вот и пришло в голову. Извините.

Трубачев книгу тоже читал, и такие шутки уже не в первый раз слышал. Еще в школе учительница литературы на внеклассное чтение задала эту книгу. Он потом полгода от насмешек не мог избавиться. Даже дрался однажды.

-- Люблю хорошую шутку. А товарищи у меня будут... Вот вы и будете... Кстати, можно на "ты".

Василий повесил кожаную куртку на вешалку, взял и пододвинул к столу стул с ободранным сидением, положил локти на стол и энергично спросил:

-- Давайте начнем?

Не дожидаясь ответа, задал первый вопрос:

-- Как считаете, кто мог так ловко расстрелять колонну? Три джипа -- это, считай, колонна. И даже пуль не нашли.

-- Да мы и не знаем, сколько было выстрелов. Один, или несколько? Никто ничего не слышал. Ну, нашли место, где он лежал -- примято все, но не больше.

-- И никаких следов?

-- Следов полно, но только не разберешь, кто и когда их сделал: может, день назад, а может больше. Там проселочная дорога почти рядом, по песку. И озерцо недалеко, рыбаки частенько ездят.

Трубачев сделал в памяти зарубку, но вслух спросил другое:

-- А у вас своя версия есть? Вы сами как, по честному сказать, думаете?

Тут не утерпел, влез в разговор, молчавший после своего промаха, Ерохин:

-- Я вот думаю, что это сделали москвичи. Это ихние, тамошние разборки. Они узнали, что те едут сюда, проследили за ними. Остановились у трассы, высадили человека, он ушел в посадки, добрался до цели, отстрелялся. Ушел. Потом они его подобрали, и спокойно уехали. Оружие могли закопать в песке. Дождик прошел, и никаких следов!

-- Искать иголку в стоге сена -- такая наша работа, господа -- товарищи... Но я вам доложу, что это версия, конечно, самая логичная. Надо с их врагами в месте постоянной дислокации разбираться, а не у нас. Впрочем, кто знает, может быть, и в нашей области были у них враги. Но не это наша задача. Наша задача с вами -- отработать местную версию, как следует! И вот если она ничего не даст, можно будет смело сказать -- ищите, господа, в Москве. Мы тут ни при чем! Короче, завтра с утра -- на место разыгравшейся трагедии!

-- Мы с удовольствием, -- откликнулся Плотник, -- но транспорт...

-- У меня своя машина -- куда надо, туда и поедем!

Глава 23

Из Дневника Саши Куценко.

"2 апреля. На следующее утро после операции я только и слышал от знакомых и родственников: "Ты в курсе?.. Ты знаешь?.." Никаких других тем больше будто нет. Поговорить не о чем. Что ты, такое событие! Перевирают, сочиняют безбожно. В последней редакции уже узнал о перестрелке, чуть ли не из гранатометов стреляли. Еще немного, и заговорят о крупной войсковой операции. Хочется ржать как лошадь: громко и широко открыв рот. Рассказывают, что милиции приезжало видимо -- невидимо. Опять покрутились без толку и убрались восвояси.

А за трупами приезжали другие быки. Еще больше джипов было, чем тех, что я отправил в металлолом. Два микроавтобуса "Мерседес" подгоняли. Ошметки своих товарищей в урны сгребли и уехали памятники ставить. Наверное, с ангелочками, библейскими цитатами и из мрамора. Бандитские аллеи Бунина, так сказать.

Ужинали вчера, отец был довольный, теперь он уже рассказывал, как все было. Сказал, что так им и надо. Нашелся смелый человек, и эти биологические существа отправил на биопереработку. Мы с мамой смеялись. Жаль только, сказал отец, что Владимир Иванович смылся, боится, что его в отместку грохнут.

я сказал, что это, скорее всего, мафии между собой разбираются. А отец возразил: пусть разбираются, воздух чище будет, и честным людям жить станет лучше. "Пусть хоть все друг друга перестреляют!" -- добавила мама.

Мне было легко и радостно. Я снова не ошибся, снова поступил правильно!

Завтра на сессию. Буду жить почти месяц у родственников. Колбасы им везу, курятины. Месячишко уж потерпят меня, ничего страшного. Постараюсь побыстрее все сдать и приехать домой -- как раз на рыбалку можно будет съездить. На то самое озерцо, за карасиками".

Трубачев, Ерохин и Плотник стояли на том самом месте, где не так давно располагалась огневая позиция снайпера. Трубачевская "Нива" оставалась выше, на трассе. Спутники Трубачева пытались осмыслить тот непостижимый для их сознания факт, как это можно выделить под одно единственное дело целую транспортную единицу. Уж если районная милиция куда выезжала, то в транспорт набивалось под самую завязку: все ехали по разным делам, главное, чтобы хоть в ту сторону, куда надо. Однако Трубачев не дал возможности следователям из района восторгаться этим малозначительным для него фактом.

-- И куда же мог отправиться отсюда наш незнакомый друг? -- саркастически спросил он у самого себя.

Вмешался нетерпеливый Ерохин:

-- Он мог пойти вдоль лесополосы, выйти из нее к поджидавшей машине, и уехать.

Трубачев поморщился, как от зубной боли:

-- Ну, опять ты о московской версии! Надо отработать местную, понял? Еще идеи есть?

Тут и Плотник счел нужным проявить инициативу:

-- Пойдем, товарищ Василий, покажу тебе кое-что.

-- Давай, показывай.

Все трое прошли незначительное расстояние и оказались у проселочной дороги, выходившей прямо на трассу, а другим концом упиравшейся в окраины поселка. Впрочем, эту дорогу они заметили еще по дороге к месту преступления.

-- Он мог уйти по этой дороге в Новопетровск. Вполне мог.

-- Что ж, господа, проедем по ней.

Через пять минут "Нива" мчалась по песку. На удивление Трубачева, дорога оказалась вполне проходимой, колеса не вязли. По бокам уплывали назад колючая трава и кустарники, названия которых не знал ни один из путешественников. По левую руку оказалось озерцо, на которое указал Плотник, но после короткого обмена мнениями заезжать на него следователи не стали. Они проехали еще минут десять и остановились у железнодорожного переезда.

-- Шестьсот шестнадцатый!

-- Что?

-- Этот переезд у нас называется "шестьсот шестнадцатый", говорю.

-- А-а! Давайте выйдем, я спрошу кое-что у дежурной.

Следователи подошли к будке, Трубачев вежливо постучал в окно, показал удостоверение, и переместился к двери. Оттуда бойко выскочила женщина неопределенного возраста, смешливая и бойкая.

-- Вы одна дежурите на переезде? -- под заинтригованными взглядами попутчиков Трубачев приступил к расспросам.

-- Сейчас -- одна, а вообще нас тут трое.

-- А как сменяетесь? Во сколько?

-- В восемь часов утра. Сутки отстоял, сутки дома.

-- А в прошлый четверг не вы случайно стояли? -- Трубачев внутренне напрягся, от ответа зависело: узнает он то, что хотел, сейчас, или придется ехать искать сменщиц. Он с большим облегчением услышал ответ.

-- Да случайно я, а что?

-- Вы взрыв слышали, пожар видели?

-- Да, конечно, здесь же не так далеко. Горело классно -- сумерки наступали в это время. А мне скучно стоять, так хоть какое-то развлечение.

Трубачев негромко кашлянул, взял паузу.

-- Извините, как вас зовут? Меня -- Василий Николаевич.

-- А меня -- Зоя Федоровна.

-- Зоя Федоровна! Вы после этих, гм-м, событий... Через переезд переходил кто-нибудь в поселок?

-- Рыбаки были, с удочками. Двое. Потом парень -- тоже с удочками, в военной форме... Да! У парня были удочки, рюкзак и чемодан. я еще обратила внимание: чемодан-то зачем ему?

Трубачев оглянулся на коллег. И Ерохин, и Плотник имели весьма ошеломленный вид. Плотник даже открыл рот, чего, по-видимому, он и сам и не заметил. Василий повернулся к женщине.

-- Вы знаете этого парня? Видели раньше?

-- Нет, что вы! Я вообще не местная, приезжая я -- из Казахстана. В Новопетровске почти никого не знаю. И парня этого первый раз в жизни видела.

Егоров тихонько шепнул на ухо Плотнику:

-- Пон-наехал-ли!

К счастью, Зоя Федоровна этого не услышала, иначе больше ни слова не сказала бы.

-- Скажите, а что это был за чемодан, вы не рассмотрели?

-- Нет, уже сумерки были, я и лицо толком у него не рассмотрела. Я, вообще-то, близорукая немного.

-- Немного -- это сколько?

-- Минус два.

-- Да, это не очень много... Кстати, он пешком шел?

-- Нет, с велосипедом. До переезда пешком, а тут сел и поехал. Ага, вспомнила: молодой он, голос у него молодой. У меня зрение не очень, зато слух прекрасный. Молоденький парень был -- точно говорю.

Всю дорогу до райотдела Плотник и Ерохин не могли успокоиться.

-- Неужели это был он -- снайпер? В чемодане -- разборная винтовка. Приехал, отстрелялся, и уехал тем же путем.

Трубачев прервал возбужденного сверх меры Ерохина.

-- Подожди, не радуйся. Вполне может быть, что это ваш местный рыболов тащил с собой какую-нибудь браконьерскую снасть. Всего-то и делов.

-- Я такой снасти не знаю!

-- А ты уверен, что знаешь ВСЕ браконьерские снасти, а?

Ерохин обиженно замолчал, и Трубачев понял, что невольно попал в цель. Умная мысль зародилась у Плотника:

-- Надо узнать, видели ли на озере этого парня с чемоданом. Двое рыбаков там были точно -- но этих мы не найдем, скорее всего. Есть другая возможность. Тут, около путей, в домах, практически через одного рыбаки, постоянно ходят на озеро, почти каждый день. Наверняка и в тот день кто-то, да был там. Придется обойти всех, порасспрашивать.

-- Вот ты, Валентин, и займись пока этим. Меня другое интересует -- как этот кто-то узнал, что именно в четверг приезжает "правительственная" делегация. Кто ему сказал?

-- Могли позвонить с фабрики.

-- Ты думаешь -- это все-таки ваш директор сделал?

-- Да я его и не исключал никогда. Ты знаешь, сколько он имеет с "Новопетровской"?! Я знаю -- очень не хило. Очень. И каким-то дядям отдавать такое теплое место никто не захочет... И получается, что нашел кого-то здесь, у нас.

-- Неплохого мастера он нашел здесь, у вас!

В диалог Трубачева и Плотника вмешался Ерохин:

-- А если убийца просто-напросто видел, как они приехали? Стреляли-то вечером, а прибыли они еще утром.

-- Да ну!.. Скорее, сообщили с "Новопетровской" в поселок, некто выехал на огневую позицию, сделал свое дело и вернулся обратно.

-- Значит, все-таки будем думать на директора, на вашего Рыбкина.

-- Вот и допрашивайте его.

-- Ага, сейчас! Он друг губернатора! Ты смотри, Вася, нарвешься!

Этой репликой Ерохин крепко поддел Трубачева. Возразить тому было нечего. Они, кстати, и не могли знать, что однажды он уже поплатился за такое. Была история. Насилу отмазался.

Поэтому он промолчал, а уже когда пошли на последний поворот перед райотделом, сказал:

-- Вот и будем идти с другого конца -- найдем снайпера, и выясним -- кто заказчик. Если, конечно, парень с чемоданом не обыкновенный рыболов. А мы нафантазировали уже невесть что!

"Ниву" поставили прямо под знаком: "Остановка только для транспорта РОВД".

-- Выходим, товарищи, выходим. Сережа, у меня для тебя есть задание. Пойдем, объясню.

Глава 24

Капитан уже почти отдал команду на отход от берега, но в этот момент из-за деревьев на приличной скорости, вздымая пыль, вывернул джип. Паромщик остановился и дал возможность машине медленно вползти на старый паром. Рыжая, веснушчатая девчонка лениво оторвалась от поручней и направилась к джипу собрать плату за перевоз.

Одновременно открылись дверцы, и из автомобиля на гулкий металл выпрыгнули двое -- подтянутые, улыбающиеся, хорошо одетые, сияющие черными блестящими глазами -- чеченцы.

Девчонку это нисколько не смутило, она даже не стала отвечать на стандартные кавказские шутки по ее поводу, лениво приняла деньги, и снова вернулась на то место, откуда пришла -- от перил напротив буксира. Чеченцы не стали пытаться продолжать знакомство, а расположились на противоположной стороне парома, внимательно разглядывая донские края. Широкая и глубокая, река ничем не напоминала их мелкие, ледяные и каменистые горные речки.

Паром направлялся от пологого донского берега к крутому. На нем привлекал общее внимание обшарпанный, местами обвалившийся, но по-прежнему высокий и гордый храм из красного кирпича. Когда-то, когда берег этот был густо заселен, он представлял собой украшение и гордость местных жителей, а для сновавших туда сюда барж -- превосходным ориентиром и отметкой торгового пути.

Сейчас же чеченцы смотрели на него с ухмылкой, а один показал на храм пальцем и что-то сказал по-своему спутнику. Тот засмеялся. Они не видели глаз паромщика. Он смотрел исподлобья, с ненавистью. Что вызвало ее: нация ли пришельцев, их кичливое богатство, или явный смех над местной достопримечательностью -- кто знает? А скорее всего -- и то, и другое вместе.

Но паромщик ничего не сказал, девчонка лениво лузгала семечки и сплевывала шелуху в воду, а чеченцы сели обратно в джип и за тонированными стеклами их стало совершенно не видно.

Сразу при спуске с парома грунтовка резко шла на подъем, но могучая машина легко и непринужденно взобралась наверх и повернула в сторону станицы. Вдоль дороги стояли плетни, до того старые, что казалось, они так и остались здесь со времен легендарных, дореволюционных. Поверх плетней цвели сады, от пчел стоял в воздухе ощутимый гул, и какой-нибудь поэт наверняка бы остановил машину, предался бы восторженному созерцанию, вдыхал бы чудный аромат, и, вполне возможно, придумал бы какие-нибудь гениальные строки для современников и потомков, но чеченцы остались равнодушны к красотам, не затормозили, а повернули к центру поселка, где и остановились у единственного открытого магазина под большой вывеской "Глория", нарисованной местным живописцем в старославянской манере.

Улицы были пустынны, только белые гуси да серые утки бродили по траве и забредали в лужи. Где-то работал невидимый трактор, и кричали в садах разнообразные представители мира пернатых. Чеченцы сидели в джипе, лениво осматриваясь через опущенные стекла. Прождав несколько минут, и не дождавшись появления ни одной живой души в зоне внимания, водитель вышел из авто, и зашел в магазин. Минут через пять он вышел наружу, дверь просто отпустил, так что она закрылась под воздействием могучей пружины с пушечным ударом сама, сел за руль, и пришельцы уехали.

Они выехали на асфальтированную дорогу, которая вела вдоль Дона куда-то к меловым горам, и понеслись на большой скорости в одном, только им ведомом, направлении.

Через двадцать минут гонки попутчик водителя радостно указал пальцем на отражение солнца от металла вдали, и водитель кивнул головой. Они еще прибавили ходу, а потом им пришлось резко затормозить, потому что от асфальта отходил съезд на грунтовку, которая вела к большому двухэтажному краснокирпичному дому, сказочно, словно чудесный замок, смотревшемуся среди ярко-зеленой степной травы.

Джип остановился у резных ворот и засигналил веселую мелодию. Минут пять стояла тишина, потом ворота отворились, и оттуда показался невысокий седой человек с настороженными глазами. Одет он был в спортивный костюм, что подчеркивало уже вполне приличный животик уважаемого. Приезжие вышли из машины, водитель подошел к хозяину, они несколько секунд молча смотрели друг на друга, потом обнялись и принялись хлопать друг друга по спине.

-- Ну, здравствуй, Муса!

-- Здравствуй, Арсан!

Хозяин отпустил гостя из объятий и поздоровался с его попутчиком.

-- Это Якуб. Он мне не меньше, чем брат. Он спас мне жизнь в бою, -- пояснил Муса хозяину.

-- Загоняйте машину. Пойдемте ко мне на хинкал. Есть же хотите, конечно?

Ворота отворились полностью, и гости увидели во дворе почти такую же машину, на которой они приехали сами. Муса тихонько присвистнул, и поставил свой автомобиль рядом с хозяйским. Весь процесс происходил под неугомонный лай огромных кавказских овчарок, рвавшихся с цепи. Арсан угомонил их только палкой. Затем аккуратно закрыл ворота и повел гостей в дом -- в свою самую лучшую комнату, представлявшую собой практически один сплошной ковер. Ковры лежали на полу, висели на стенах, и только на потолке ковра не было.

Посмотреть на гостей сбежался весь дом. Пришли двое сыновей -- подростков, маленькая дочка, жена с ребенком на руках. Они все здоровались с Мусой, а после того, как он представлял им Якуба, очень уважительно приветствовали его. Не пришла только старшая дочь, она суетилась на кухне, куда дорогих гостей вот-вот должны были пригласить отведать горячего хинкала.

-- Вечером поедим как полагается. Я барашка зарежу. А сейчас просто посидим с дороги, подкрепитесь, -- хозяин не суетился, но чувствовалось, что гостям он очень рад, и приглашает их за стол совершенно искренне.

Да и что говорить -- Муса был его родным братом.

За столом они сидели втроем, на столе стояла бутылка водки, под столом лежала еще одна, уже пустая. Все наелись. Гости даже распустили ремни на брюках, и сейчас все трое курили, стряхивая пепел в большую хрустальную пепельницу.

-- Как же ты живешь, Арсан, в такой глуши и так далеко от людей?

-- Живу хорошо, и меньше чужих глаз смотрит за моими делами, а мне того и надо. Вот сам посмотри. Вода у меня в доме есть -- замыл скважину в подвале, теперь поверну кран -- и пожалуйста, сколько угодно. Отапливаюсь электричеством, даже овчарня отапливается электричеством. Телевизор смотрю -- тарелку купил себе -- никаких проблем. Джип во дворе -- куда надо всегда проеду. И места вокруг сколько угодно. Ты, кстати, ко мне сюда ехал, не видал отару?

-- Нет, не было никакой отары.

-- Куда же этот баран ее повел? -- задумался хозяин, -- Я же ему говорил...

-- О ком ты? -- спросил Муса, гася окурок.

-- У меня тут русские работают: двое отару пасут, двое еще... Это я потом покажу тебе.

-- За деньги?

-- Да ну, какие деньги! За еду работают. А пастухи должны мне много, никогда не расплатятся.

Хозяин замолчал, потом собрался с мыслями и продолжил:

-- Смешная история, понимаешь. Эти два русских барана срезали у меня провода, и пошли сдавать на металл.

-- И что же тут смешного?

-- А то, что пункт приема здесь держит Ама Эльмурзаев. Быстрее, чем они сдали наворованное, я уже позвонил по сотовому Аме, и сказал о своей беде. Как только они пришли к нему, он тут же позвонил мне, задержал их на время. И тут подъехал я с сыновьями. Мы закрыли дверь и достали ножи. Ты знаешь, эти двое пропитых ублюдков обоссались на месте. Мы их мордами вытерли мочу, и поставили на счетчик за убытки. Они просили отработать -- я же не зверь, я согласился. Теперь они пасут моих овец.

-- Они не навредят тебе?

-- Нет, они ссут в штаны каждый раз, как только я повышу на них голос. Даже еще смешнее: если мой Руслан повышает на них голос, то они тоже брызжут мочой во все стороны.

-- А за счет чего же ты живешь на такую широкую ногу, брат? Овцы, что ли, приносят тебе доход?

-- Э, пока ты сражался за свободу и веру с кафирами, ты забыл, что есть еще и легальный доход -- без стрельбы и взрывов. Пойдем, я тебе покажу, за счет чего я живу.

Гости поднялись из-за стола вместе с хозяином, и он повел их из комнаты прямо в подвал.

Навстречу вошедшим, в тусклом электрическом свете поднялось с подстилки нечто бородатое, нечёсаное, дышащее перегаром. Муса от неожиданности даже отшатнулся, на что его брат Арсан засмеялся:

-- Это мой работник -- Иван. Из бомжей. Он тут основная рабочая сила.

-- А что же от него так воняет?

-- Не моется, пьет постоянно, но мне его жалко почему-то -- не могу выгнать.

-- Видит Аллах, добрая у тебя душа, брат.

Арсан промолчал, а провел их в глубину подземного помещения. У стен один на другой громоздились ящики с пустыми бутылками. Посреди подвала стояла наполненная водой ванна. В двух шагах располагались бочки со спиртом. На удобном расстоянии обнаружился ящик с этикетками, и станок для закатывания.

-- Вот здесь, Муса, я изготовляю любимый напиток русских -- водку. И заметь, очень дешевую водку. Вот почему кафиры так охотно покупают продукцию моего производства, и так неохотно берут государственную.

-- Ты что, Арсан, снабжаешь весь район?

-- Да ну, конечно, нет. Таких цехов еще много. Конкуренция, брат. Вот азербайджанцы тоже цех держат, мешали мне очень. Цену сбивали ниже минимума... Так знаешь, кто-то их покоцал конкретно, по-умному.

-- Ты, Арсан, руку приложил?

-- Нет, знаешь, не я. Но они и на меня могут думать. Стрелка-то не нашли. Чисто кто-то сработал, красиво... А на меня пусть думают -- это хорошо, бояться больше будут, мешать меньше будут, усек, брат?

Муса обнял брата, прижался щетинистой щекой к его лицу, засмеялся.

-- Менты не мешают?

-- Нет, не мешают. Им сюда и ехать-то не на чем. Да и я по мелочи не торгую. Продаю оптом, сразу крупную партию своим людям, знакомым. А они уже по рознице сами крутятся, я им жить не мешаю, зачем мешать?

-- А как же ты возишь спирт? Ведь дорога-то одна -- через реку?

-- Паромщик получает свое в пасть. Он будет молчать, даже если его будут резать. Тут все такие -- за водку мать родную продадут, учти.

Хозяин заводика все оглядывал подвал, будто потерял что-то. Наконец, он подошел к Ивану, и ласково спросил:

-- Ваня, где Филя, что-то я его не наблюдаю здесь.

-- Он в сортир пошел: прихватило его, дрищет дальше чем видит.

Арсан долго смотрел в глаза бомжа, но ничего не сказал, а повернулся к гостям, и пригласил их на выход.

Только в доме гости почувствовали, как холодно и промозгло в подвале. Наверху было тепло. Арсан остановился как бы в раздумье, хотел что-то сказать, но брат опередил его:

-- Арсан! Мы долго ехали к тебе, видит Аллах, устали. Разреши лечь поспать, а то глаза слипаются.

-- Конечно, брат. Эй, Совнаби, постели гостям наверху, в парадной спальне, и побыстрее. Отдыхайте. К шашлыку я вас разбужу.

Тут он на миг замолчал, хитро улыбнулся, и уже тихо спросил:

-- На вечер не послать ли за девчонками в станицу? Тут такие есть! Эх, пальчики оближешь. Малолеточки, и за бутылку презренной водяры всего они ваши на всю ночь! Ну как?

-- Извини, брат. Обязательно воспользуемся твоей добротой. Но не сегодня. Сегодня устали сильно, брат, извини.

-- Ну, завтра, значит, завтра. Я позвоню, кстати, договорюсь. А вы идите поспать, идите.

Дочка Арсана повела гостей в спальню, а хозяин вышел во двор, где стал звать какого-то Хрюна, пересыпая русские слова чеченскими, и связывая воедино всю языковую конструкцию обильными порциями мата.

Якуб не отводил глаз от хозяйской дочки. Он делал это так откровенно, что даже Муса это заметил, но ничего не сказал, а только улыбнулся в усы. Он и вправду очень хотел спать, а вечером будет долгий разговор обо всем, что накопилось за те два года, что братья не видели друг друга.