ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Загорулько Владислав Алексеевич
50-е января

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 5.53*31  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Февраль 1996. В/ч 3745 и проверка паспортного режима в п.Новогрозненский...

50-е января

   И Ибрахим сказал:
   "Господь мой тот, кто жизнь
   и смерть дарует".
   Но тот сказал: "Дарую я и жизнь
   и смерть".
   Ответил Ибрахим:
   "Господь повелевает солнцу
   восходить с востока -
   Ты с запада вели ему взойти".
   Так был в смущение повергнут тот,
   Кто пренебрёг Господней верой.
   Бог праведной стези неверным
   не укажет.

Аль-К'оран, сура 2, аят 258.

  
  
   50 января 1996 г., по "бригадному" (а 17 февраля по обычному) стилю, во время "проверки паспортного режима" в пос. Новогрозненском, "мишки" должны были обеспечить силовое прикрытие, и, хотя к нашему дивизиону в бригаде было весьма предвзятое отношение ("залётчики", мол, ещё те), артиллерии, тем не менее, отводилась одна из главных ролей в предстоящем шоу
   Уже давно пора было развеяться, ибо тупое сидение в пункте временной дислокации меня убивало; поездка обещала такие шикарные отдых и разрядку, которые я не получил бы, пытаясь заснуть в холодной, закопченной палатке. Постоянное ожидание "вводных", голодуха, гниды и холод, уставщина, дедовщина и прочая гадость надоели уже всем. Вот, думали мы, хоть какое-то занятие, поедим толком, а там приедет смена, и -- "малый дембель"! Будущее воспринималось как нечто светлое, за что надо сражаться; - тогда закончится командировка, будет дом, семья, исчезнут эти мерзкие вши, и не надо будет "дрочить" дневального, чтобы тот не уснул топя печку. Именно поэтому, серым хмурым утром, сменившись с очередного дежурства по бригаде и отрапортовав начштаба, майору Гошпаренко ("Доктору Гаспару"), магическую фразу "За время моего дежурства происшествий не случилось", я был готов променять продавленную койку с насекомыми на неизвестность.
   Программа ночного бдения дежурного по бригаде скудна, но полна пограничных состояний. Я то проникался жизнью солдат, проверяя угнетаемые сном посты боевого охранения и роняя пару фраз солдатикам, то отстранялся от всего мира, околевая с "помдежом" в штабной палатке у маленькой ублюдочной печурки с агонизирующим пламенем, слушал по рации рапорты многочисленных безвестных дежурных с блокпостов, окружённых черной чеченской ночью, и, представляя себе тифозную сыпь этих блокпостов на карте, сочувствовал этим бедолагам. Иногда я заходил приобщиться к "высшему" миру - попялить глаза в телевизор дружественных архангелогородцев, чей батальон стоял на горке у расстрелянного телеретранслятора, неподалеку от нас.
   В этот раз ведущий "Взгляда" резал правду-матку как раз о Чечне. Старенький подслеповатый телевизор (скорее привозной, из дома, нежели "трофейный", краденый, а может и от русских остался - вон какой "дохлый"!), питаясь от аккумуляторов, показал нам трупы солдат в новогоднем Грозном, и чеченов, с улыбкой говоривших оператору о "собаках", указывая на дохлого пса и лежащего рядом мертвого солдатика ("Это - собака, и это - тоже собака"); капитана, моего тезку, проведшего "в гостях" у "чехов" порядочный срок времени и вызволенного своей невестой; смерть псковского полковника-федерала и приехавшего снимать земляков корреспондента-псковича. Последний сюжет наиболее впечатлял: телекамера уставилась в руины, голос корреспондента тускло-обреченно повторял: Всё. Меня убили. Меня убили. После этого откровения к горлу подступила тошнота, но "архангелы" развеяли мрачную атмосферу, налив мне, стопарик водки (от которого я не отказался как обычно). Старшина Иваныч подарил мне очередную гранату на прощание со словами:
   -- Живым главное не давайся, издеваться долго будут.
   Подарок был сродни пирожкам, положенным заботливой бабушкой в котомку уходящему в дальнюю дорогу внуку.
   Водка, "пирожок" и усталость после бессонной ночи сделали своё дело, и утром, после смены дежурных, без особых треволнений я загрузил бойцов в машину. Наши старые одры, откровенно привезенные для последующего списания, не оправдывали возложенных на них обязанностей, и питерцы "подогнали" нам "Урал". Старшим машины был мой тёзка, контрактник Влад; спокойный, уверенный и малоэмоциональный, он был одет в щегольский "камыш", немного не подходивший для зимней войны, но "крутой". Мы пожали друг другу руки и стали дружно молчать, ибо пока говорить было, собственно, не о чем, а в личную жизнь к контрактнику лезть так же неприлично, как и к французскому легионеру (от греха подальше). По поздним слухам Влад, якобы, был на самом деле Валдисом, а невеста его была в "белых колготках". Они, будто бы, зарабатывали себе, таким образом, деньги на свадьбу; многие были здесь "на заработках", а потому такие слухи отнюдь не казались дикими. Случайную пулю от своей любимой Влад отрицал. Через прицел узнает, говорил он. Вот, наконец около 930 "добро" на выезд было получена, и колонна тронулась в путь; уверенное немногословие Влада-Валдиса и усталость стали клонить в сон, и прощальные маты провожающих я уже не слышал.
   Дремота, впрочем, исчезла сразу же, как мы спустились с Гойран-Корта. Миновав телепередатчик, стали въезжать в город. От перекрестка, свернули вправо и потянулись мимо разбитых домов, универмага и автовокзала. Проехав могилу с прекрасным обелиском зеленого камня, увитым арабской вязью, пару блокпостов, на одном из которых "пасли" трассу наши во главе с улыбчивым капитаном Кондаковым. из второго "бона", мы немного задержались у пункта временной дислокации москвичей.
   Суета старшего начальства не коснулась дремоты взводных, а потому мы просто грелись в кабинах своих машин. Из поселка в сторону Гудермеса потихоньку удирали легковушки, чьи пассажиры предпочли провериться заранее, не дожидаясь входа наших сил. Это могло означать только одно: жители знают, что в поселке есть боевики, которые не уйдут, и предчувствуют, что одной проверкой паспортов мы не ограничимся. Мы же, видя такие настроения, тоже понимали, что если мирные уходят, то есть и злостные нарушители паспортного режима, и те от нас особо прятаться не будут, но уже по другим причинам.
   Солнце показалось из-за туч и стало ласково нам улыбаться. Я с людьми вылез из машины: нельзя было упускать возможности поразмяться и погреться хоть таким образом. Может быть, для кого-то это удовольствие будет последним...
   У входа в посёлок Новогрозненский стоял питерский и грозненский ОМОН. Питерцы спокойно и с достоинством курили; толпа разношерстно, но с претензией одетых смуглых "чехов" при нашем появлении сразу устроила базар.
   -- Мужики, гранаты есть? Дайте хоть одну.
   -- Махнемся стволами?
   -- А "семь-шесят-два" есть, пацаны?
   Мои "пацаны" сурово молчали и отводили глаза в стороны.
   -- У нас, мужики, только "пять-сорок-пять" и все нумерованы, так что никак вас не обрадуем, -- ответил я за всех и стал задавать молодым "чехам" вопросы на религиозные темы. Те, по-видимому, не ожидали такого оборота и неохотно сообщили, что в мечеть они ходят лишь потому, что старики следят за этим, а так -- и дискотеки, и водка у них "в почете". Один вздумал разрядить обстановку похабным анекдотом про Деву Марию; поморщившись, я выслушал его и заметил:
   -- Я думаю, что это не очень хороший анекдот! -- и сказал, что старики будут недовольны, если узнают такой анекдот про Марьям, также почитаемую в исламе. Поняв, что ловить здесь нечего, кавказцы стали расходиться. Бойцы "настреляли" у питерцев папирос и зябко курили "с прицепом", пуская дым. Долговязый "младшой" Конопленко (он же Конопля, он же Малыш"), сплюнув сквозь зубы, проворчал:
   -- Дал бы я тебе гранату без кольца, ...ля!
   -- Ну! Ты ему семь-шесят-два, а он тебе потом в спину зарядит, не верю я им! -- поддакнул другой "комод". Примерно это же думал и я, лицемерно отвечая "чехам" об отсутствии гранат, то же было на уме и у других. Может слухи о том, что днем они с нами, а ночью -- со своими, и преувеличены, но на лбу у них не написано, я их не знаю, и вообще -- они чужие! Хотя, черт возьми, как-то неловко, может тому "чеху" этой самой гранаты и не хватит, есть же у них кровники, ведь не с улицы набирали! "Калашники" калибра 7,62 котировались за высокую пробиваемость, но фактически это старье было лишь у немногих подразделений ОМОНа и бывших конвойных частей, патронов к нему почти всегда не хватало. Наверное, вышестоящее начальство также особенно не доверяло горцам, и "мудро" отдало местному ОМОНу списываемую с вооружения рухлядь почти без "бэка".
   Но вот оживление; команда "По машинам!", и "мишки" залезли в свои берлоги на колёсах. Питерцы уже ушли вперёд. Колонна двинулась. Смуглые омоновцы скопились на обочине: они оставались ждать нашего возможного возвращения. Очевидно, то же мудрое вышестоящее начальство решило не ставить их перед дилеммой -- стрелять в своих собратьев или быть заподозренными в сочувствии сепаратистам. Доку Гапурович ли постарался?, подумал я. Питерцы пеше-по-машинам отправились с нами.
   "Ленточка" медленно тянулась в походном порядке по трассе М-29. Редкая, не до конца вырубленная аллея грецкого ореха окаймляла дорогу Москва-Баку, напоминая о недалёком море и других, более приятных, чем война, реалий; обрубки стволов жадно тянули редкие волосы новых побегов к скупому февральскому солнцу. Дров органически не хватало. С чувством стыда я вспомнил слова "чеха" - хозяина горячих ванн:
   -- Ну, в развалинах доски набрали, ладно, но вы хоть деревья больше не рубите, здесь мы их годами выращиваем!
   Мы послали прощальные приветы разведпосту москвичей, и от перекрестка, при въезде в поселок, стали сворачивать вправо, на боковую улицу. Неподалеку от перекрестка стоял металлический треугольник тригопункта, как смутное напоминание о моей гражданской профессии. Около бензозаправки, на безлюдной окраине поселка стоял импровизированный палаточный городок, с развевающимся на сыром ветру знаменем Пророка. "Вывод войск!" - гласил плакат на кирпичной стене. Рядом одиноко прохаживался старик.: это было, очевидно, то самое перманентное демонстрирование протеста против наших действий, к которому призывали боевики.
   Вяло извиваясь, "ленточка" уперлась в тупик и застыла. Мы стали хищно вглядываться в окружающие нас дома, готовясь вывалиться в жидкую грязь. Пехота уже распласталась вдоль стен ухоженных кирпичных домов. Я дослал патрон в патронник.
   Через некоторое время, после дурацкого ожидания и бестолковой суеты вновь двинулись. "Ленточка", как гигантский слепой червь, выползла на главную магистраль, и опять замерла. Вдруг раздались хлопки - началась стрельба, ожидание которой уже давно витало в воздухе. Колонна стала на месте. Выпрыгнув на трассу из кабины, я скомандовал бойцам:
   -- К машине! В укрытие! -- и, ожидая пока "лишний" состав покинет кузов, забрал весь свой "бэка" и попытался еще осмотреться. Укрытием для артиллеристов оказался бесконечный придорожный арык; "боновская" пехота распласталась вдоль домов, бронетехника поспешила к центру поселка. "Баллон" уже покинул машину; Влад-Валдис, хищно пригибаясь, скользнул из кабины с "эсвэдэшкой", и поспешил к домам, очевидно, "на промысел". На дороге становилось неуютно; удостоверившись, что в кузове более никого нет, я, пригибаясь, посеменил к арыку.
   Преодолеть полосу шоссе -- пустяк, но с одной стороны меня отягощала противогазная сумка, где было около 400 патронов россыпью, с другой -- подсумок с пятью гранатами; запасные магазины и парочка гранат от "арахангелов" (для себя) в нагрудных карманах бушлата также затрудняли движения. Выстрелы раскатистым смехом сопровождали мои неуклюжие телодвижения, и я органически почувствовал, как организм качнул адреналин по венам. Добежав до неглубокой канавы, я кинулся на её дно, и жирная грязь, размешанная сапогами бойцов, радушно приняла меня в свои объятия. По-пластунски я пополз по неглубокому арыку вперед, но, почувствовав на себе взгляды, поднял голову. Высунувшиеся по грудь из арыка, бойцы, оборачиваясь, с интересом разглядывали меня. Конечно, я сделал все правильно для первого боя, но, наверное, за то время, что я был у машины, солдатики уже успели освоиться и действия взводного для них выглядели комичными. Очевидно, за минуту моего отсутствия они успели стать настоящими воинами.
   -- Что, товарищ лейтенант, в хоккей играют настоящие мужчины? -- ощерясь спросил минометчик-татарин по прозвищу "Федя". У Феди были толстые выдающиеся вперед губы, которые были всегда приоткрыты, и глаза на выкате; эта фраза из его уст вызвала ехидную улыбку у многих бойцов. Прозвучало смешно, и я порадовался, было, что народ не унывает, но тут мой "комод" Иван, скучающим голосом, глядя в сторону, подхватил:
   -- Трус не играет в хоккей!
   Оказывается, у этого бывшего хэви-металлюги тоже остались в памяти пионерские песни! С "комодом" у нас были крайне напряженные отношения, ранее, краем уха я слышал обещания свинцового подарка в спину за мое слишком ревностное (и довольно бестолковое в начале службы) отношение к дисциплине. Радость бойцов и мое реноме в данном случае были явно несовместимы. Немудрено, что я решил восстановить статус-кво с помощью любой следующей ситуации. Слова здесь были излишни, и, сохраняя бесстрастное выражение лица, я проглотил гимн хоккеистов, хладнокровно вворачивая запал в "эргэдэшку". Неуставной "бэка" - со мной, и еще неизвестно, может он спасет жизнь этим весельчакам.
   Впереди, со стороны нефтеперегонного завода, раздавалась ожесточенная перестрелка. Мы совершенно не имели представления о том, что там происходило. Выстрелы приближались и вскоре стали раздаваться совсем близко, у линии домов через дорогу от нас. Там был питерский ОМОН. Томимый бездельем, я предложил замполиту, лежавшему неподалеку, развернуть граники и прямой наводкой разнести цистерны завода -- весьма удобную и простую цель. Славный офицер, капитан Титов ответил на этот замысел категорическим отказом:
   -- Приказа не было, -- громко сказал Петрович, зло и проникновенно глядя на меня своими большими глазами.
   Такого приказа и вправду не было, и не было ясно, существует ли вообще какой-то приказ. Кроме общего приказа на марш никто из присутствовавших вообще ничего не слышал. Мои радисты, слушая эфир, не смогли поймать абсолютно ничего на наш счет, никто не отвечал на наши тщетные призывы. Казалось, наш комбриг забыл про свою "карманную" артиллерию. Диспозицию наших войск мы понимали весьма смутно: "они" -- в поселке, мы -- вдоль дороги, в кювете. Капитан Титов был, конечно, прав... Но и мои слова, кажется завели его, и обругав мамок радистов последними словами, Титов удалился в тыл, за указаниями. Иван признался мне, что в другой радиостанции сели аккумуляторы. Мы тут сидим, а им может..., думалось мне.
   Выстрелы приближались. Где-то там, на "проверке паспортов", были наши "боны" и питерцы. Усиливая всеобщую неразбериху, со стороны виноградников, на бреющем полете в атаку на Новогрозненский заходили вертушки. Мы ошалело смотрели из грязи на этих ангелов смерти, стремительно несших кару на головы непокорных жителей поселка. Эта картина напоминала кадры из "Апокалипсиса сегодня". Ракетные залпы по сепаратистам были, наверное, действенны, однако они наносились столь близко от нас, что по злой иронии судьбы, была подбита и наша бээмпэшка, благо, что экипаж остался жив.
   Летуны оттягивались по полной программе. Особенно неприятны были звуки, напоминавшие сварку или замыкание в сети с высоким напряжением. Оглядываясь в тыл и повторяя "...твою мать!..." при каждом звуковом сюрпризе, сопровождавшем огневые акции летунов, я тоскливо отметил про себя, что сзади нас находится вырубленный, очевидно при Горбачеве, виноградник, что он обнесен сеткой, и что, если придётся уходить туда, то мы будем беззащитны перед чеченским огнем. И, самое главное, на виноградном поле должны быть мины, причем свои... Их там просто не может не быть! Под ложечкой засосало...
   Как правило, отсутствие понимания ситуации порождает либо страх перед неизвестностью, либо деятельность, связанную с желанием прояснить происходящее, а если деятельность в приказном порядке подавляется, то чувствуешь себя крайне некомфортно. Я не люблю пассивно ждать непонятное, и особенно плохое непонятное, когда сама Смерть грозно проносится над нами, в неистовом пароксизме жатвы. В бумажнике лежала порядочная сумма денег; на ум пришла тоскливая мысль, что неплохо было бы попросить кого-нибудь из наших, "если что", переправить деньги моей матери, но потом вдруг я почему-то передумал. Может потому, что напротив сердца, помимо бумажника, я нащупал иконку ангела-хранителя, и на ум пришли полузабытые молитвы. А может быть потому, что я вспомнил высказывание единственного оставшегося в живых офицера полярной экспедиции Русанова: Будем надеяться на лучшее, худшее придет само. Нет. Сегодня меня не убьют! -- сказал я себе твердо. И насторожившись, как зверь, активно продолжал ждать...
   Бой разгорался. Стало очевидным, что машины, на которых мы въехали в это преддверие ада, могут остаться здесь навсегда. А потому, увидев, как головная техника разворачивается и на полной скорости уходит в тыл, я не удивился и решил, что нашу машину, наполненную боеприпасами, несмотря на отсутствие замполита и приказа вышестоящего начальства, и прочую уставщину, тоже пора услать от греха подальше. При метком попадании, чехи могли учинить нам веселый фейерверк. Кликнув "баллона", я дал ему указание отогнать её в сторону Гудера.
   Живой и смышлёный парнишка, что редко встречается у вэвэшников-русаков, Саня не заставил меня уточнять наличие приказа. Теперь редкая техника стояла на шоссе; с одной стороны, мы избежали угрозы взрыва нашего боезапаса от случайного "подарка", и наш обзор увеличился; с другой стороны мы стали неплохими поясными мишенями. Я, будучи невольным и, что самое неприятное, пассивным зрителем в этом "театре военных действий", предпочел смотреть на хмурое небо, изредка поглядывая на скучную постановку и повторяя текст, состоявший из "Отче наш" и других молитв.
   Ситуация возвращалась под контроль. Но жажда деятельности на фоне неведения и, по-видимому, назревавшего отката наших сил, обуревала меня всё сильнее.
   -- ...Давайте его пристрелим, -- услышал я вдруг возбужденный голос неугомонного "комода". Бойцы, как школьники в театре, в отличие от меня, кажется, находили выход своему безделью, как всегда более простой. Обратив внимание на небольшую площадь-перекресток перед автобусной остановкой, я увидел лежащую одинокую фигуру. Периодически человек силился привстать и ползти, но это ему плохо удавалось, то ли от страха попасть под ужалившие уже его пули, то ли от боли, и он вновь простирался на асфальте. Было заметно, что он серьезно ранен. В голове промелькнул ряд мыслей: Чеченец. Раненый. Может прояснить обстановку. Взять с собою. Отличный повод убить скуку.
   -- Отставить! -- зло заорал я. Позвав контрактников, я предложил вынести из-под огня чеченца, прикрываясь "гашишем". Андрюха Захарушкин и Саня Шмалько лаконично подтвердили согласие.
   Заведя машину, Захарушкин подогнал ее к нам; выскочив из арыка и укрываясь за колёсами мы побежали к раненому. С нами увязался Малыш-Конопля. Раненый оказался стариком, ходившим у бензоколонки, когда мы заходили в поселок; дед был грузен, и помощь Малыша пришлась весьма кстати. Подхватив раненого, мы повернули назад, "гашиш" медленно попятился... Добежав до арыка, мы укрылись в нем; я махнул Андрюхе рукой -- сдавай, мол, назад; тот поступил умнее и, развернувшись, на полной скорости рванул в тыл.
   -- Отец, куда Вас ранило? -- спросил я деда, привалившегося к стенке арыка. Он что-то глухо промычал и показал вниз -- на ногу. Пропитанная черным пятном крови, штанина еще не успела засохнуть. Вынув нож и располосовав её, я увидел волосатую и бледную крепкую мужскую ногу. Все, казалось, было в порядке, но под коленом была... кровяная колбаса. Конечно, на самом деле это был огромный кровяной сгусток. Пуля, очевидно, зашла в бедренные мышцы и вылезла где-то выше коленного сгиба. Я подумал, что если задет сустав, то наши военные медики отрежут деду ногу с превеликим удовольствием.
   Откинув "колбасу", я, полез за перевязочным пакетом, но поймал на себе внимательный взгляд санинструктора Санжиева.
   -- Санжиев, перевязать! -- бросил я. Не отнимать же было у него, в самом деле, работу. Бурят свое дело знал и стал пеленать раненому ногу.
   -- Пить! -- выдавил раненый. Поинтересовавшись, нет ли у старика ранений в живот, я приказал бойцам напоить его. Все это время они наверняка наблюдали за нашими маневрами.
   -- Ну что, трус не играет в хоккей? -- опьяненный прорывом тупого ожидания радостно кинул я "Феде".
   -- Так точно, товарищ лейтенант! -- весело ощерясь отозвался тот. Конечно, для солдатика офицер всегда будет "шакалом", пусть хоть и в разговоре, но и солдатику бывает приятно, что над ним стоит пусть и "пиджак", но не размазня.
   Страх ожидания и неопределенности улетучился, и теперь меня наполнила эйфория. Самым главным была не эта восстановленная репутация, а то, что голова работала предельно ясно и точно, и что, наконец, и я что-то полезное сделал в этом деле, пусть и без оружия. Почему-то мне всегда везет, когда я перестаю ломать голову и начинаю просто действовать. И при этом, действую интуитивно. Хорошо оказаться в незнакомой ситуации и ощутить свой контроль над ней. Я люблю стихию. Жизненные экстремумы полезны в качестве лекарства от серых будней. А когда ты находишься в нужное время и в нужном месте, то можешь управлять жизнью. Я пришел сюда карать, и я миловал. Я был нужен, и я был на своем месте, в этот момент я мог все!
   Казалось, дело пошло, но пошла и первая волна "проверяющих". Отступление давно витало в воздухе, а потому я решил переправить чеченца на броню. Не то чтобы это некому было сделать, просто и в нормальных условиях солдат не всегда может сообразить куда идти и что делать, а уж тут... Нести раненого со мною вызвался Малыш.
   -- Оставьте меня тут, у меня здесь две дочери... -- произнес чеченец, открывая глаза. Его перебинтованная нога выделялась неестественной белизной среди грязи.
   -- Ничего, отец -- сказал я, все будет нормально, -- мы вас вынесем. А у самого мелькнули нездоровые мысли. Конечно, может здесь у него и дочери, но он видел наши силы, может рассказать, кому не надо. И еще, мимо него ведь будут идти те, кому сегодня досталось от его соплеменников...
   -- Ха-а-рошие вы ребя-а-та, -- нараспев произнес старик, очевидно, сдерживая боль и не желая стонать, -- ха-а-рошие вы ребя-та-а.
   -- Все будет в порядке, отец. -- успокаивал я его, чувствуя некоторую неловкость.
   Нести раненого можно было лишь выбравшись из арыка. Тяжелый, черт возьми, думал я, надрываясь. Свинец звенел по броне редких "коробочек", выходивших из пекла, и пространства между ними были уже крайне небезопасны. Когда при прохождении одного такого участка раздался особенно певучий металлический стук "дзинь-дзинь-дзинь".
   -- Ложись! -- выдавил я, и мы рухнули на землю.
   -- Товарищ лейтенант, мы же как на ладони, -- недовольно и деловито пробурчал Малыш. Я не выказал абсолютно никакого смущения за свой экспромт, это были уже простые инстинкты, без всякого страха, хотя конечно простреливаемое пространство -- не лучшее место для отдыха; мы поднялись на ноги и, подхватив деда, посеменили дальше.
   В такие моменты может выжить лишь тот, кто действительно действует на уровне инстинктов, кто верит в себя или в свое дело. Я не был уверен в том, что мы делали, я надеялся только на себя. Когда ты остаешься за старшего, твоя ответственность обостряется и солдаты для тебя -- те же дети, независимо от того, твоего они подразделения или чужого. Мне рассказывали о том, как один комвзвода собрался проверить нечто вызвавшее у него подозрение. Солдатики не пустили его, сказав: Мы сами проверим, товарищ лейтенант; если что -- как мы без офицера. Тогда я еще не успел получить такого доверия людей. Я вообще удивлялся, почему Малыш полез с нами, а фактически со мной, за дедом -- он был душой откровенных приколов надо мной со стороны солдат. Наша взаимная неприязнь в конце-концов перешла в откровенное столкновение, но нас разняли, я не исключал возможности того, что он мне засадит пулю в спину, а тут...
   Очередное маленькое чудо, какими полна земля, одно из многих за сегодняшний день - "младшой", из минометной батареи демонстрировал отходящим свой ствол, спасший его от свинца: пуля попала в крышку калашника, и автомат был практически приведен в негодность, однако, это спасло сержантский живот от неуставной дырки. Со стороны это выглядело забавно, но каждый понимал: это был второй день рождения миномётчика!
   Связной бэтэр капитана Кривенкина держал связь с загробным миром Новогрозненского, ибо те, кто был там, одной ногой были уже действительно там, а другой -- здесь. Кривенкин служил посредником между миром тем и этим. Мы, все и каждый в бригаде, надоели за эти два месяца друг-другу, грязные, завшивленные и злые; всем хотелось домой, но мы были живы и все наши были живы. Радуясь этому, мы пожали друг другу руки, громко смеясь. Это был весело-злой, почти истерический смех: серые будни вэвэшной службы в Томске не располагали к развитию юмору, и эмоции находили выход в радости самого бытия. Смотри мол, каков я - жив еще, да и ты, парень, хват! От связиста несло перегаром: успешное общение между двумя мирами должно было обеспечиваться посредством "огненной воды". Чеченца положили на броню, ибо внутри бэтэра места не было. Шальная пуля могла добить деда, но иного выхода не было.
   Кривенкин что-то вещал по станции, здесь он был на высоте, от его действий зависело, какой приказ комбрига мы получим в следующий момент. Как Харон, он готовился отчалить от негостеприимного берега "мертвых" и направить свой "челн" к берегу живых, к своим; матерясь, ругал своих радистов, грозясь отдать их под трибунал за то, что они ни хрена не делают. Бронированный "челн" укрывал нас от дыхания смертельных ветров и волн зла, таящегося в посёлке; в его тени собралось уже довольно много солдат. Основная часть пехоты растянулась по арыку, готовясь уходить самостоятельно.
   И вот, очевидно свыше был наконец получен приказ на отступление.
   -- Уходим, -- бросил мой "Харон". Бэтэр медленно двинулся в сторону расположения наших войск, прикрываясь его броней уходили в тыл и последние бойцы; тут были как наши артиллеристы, так и пехота "бонов". Бэтэр казался надежной защитой, толпа за ним все нарастала, в какой-то момент я даже вынужден был спуститься в арык, поскольку места за "коробочкой" уже не было. Пули слали вдогонку людям свои воздушные поцелуи, со звоном запечатлевая их засосами на тугой плоти брони, но нам их смертельная страсть была уже не опасна.
   У перекрестка вроде бы уже было безопасно. Я чуть приотстал и вылез на шоссе. Из пыли и дыма периодически выползала техника, рядом с ней шествовали редкие фигуры бойцов, оборачивавшихся и на ходу, от живота посылавших куда-то в дым и туман прощальные салюты хозяевам, устроившим нам такой горячий прием. Кажется, так фашистов в наших фильмах изображают. Мой ствол так и не сделал ни единого выстрела, но особого сожаления по этому поводу я не испытал. Было тревожно-жутко и вместе с тем интересно наблюдать уходящих. Ведь это наши, что там у них? Может кому-то нужна помощь? А я стою тут в полном бездействии, в какой-то паре десятков метров от них.
   Но что толку глазеть? Приказа нет, усмехнулся и отправился догонять "Харона".
   Чуть дальше перекрестка бэтэр остановился. Здесь располагался пост боевого охранения и разведчики, тут же стоял милицейский "уазик" и скучающая толпа. Грозненский ОМОН несколько трусовато ожидал дальнейших "вводных", видно было, что чувство неопределенности им тоже не по душе. Они стояли и что-то негромко "гыркали" по-своему. Интересно, а что если кто-то из наших уже?... Как мужики с ними будут общаться?
   Представившись смуглому подполковнику в милицейской форме, я сказал:
   -- Тут ваш... раненый, заберите его.
   Маленькое путешествие не усугубило состояние здоровья аксакала. Молодые омоновцы, быстро и аккуратно сняли его с брони и поместили в "уазик"; напоследок я попрощался с нашим дедом.
   -- Как тебя зовут? -- протянул он, обращаясь ко мне.
   -- Владислав, -- ответил я.
   -- Ты хороший человек, -- сказал старик; после этих слов я испытал прилив чувства, почти похожего на любовь.
   Вряд ли бы боевик нашел такие слова, подумалось мне. И еще, отметил я, просто здорово, что он не слышал обсуждения "чекистами" своей возможной участи. "Уазик" с раненым и начальством деловито укатил в сторону Гудермеса, как-то вдруг исчезли и остальные скучающие военные. Кажется, дело наконец-то нашлось и кавказцам.
   На душе стало хорошо...
   Смерть можно было предотвратить, украсть у нее добычу, и это по силам не только влюбленному Орфею. Я поправил свой "ака" и медленно, впитывая сознанием происходящее, пошел туда, где сосредотачивались наши, бригадные.
   -- Пристрелили бы его лучше, да и все, возиться ещё с ним! -- сказал мне скучающий полковник-разведчик из боевого охранения, наблюдавший за происходящим со стороны. Федералы никогда не будут рисковать своими без крайней необходимости, как, впрочем, и мы. Но вэвэшники всегда делали грязную работу пехоты, и всегда между нами были неприязнь и натянутость.
   -- Внутренние войска -- войска правопорядка, товарищ полковник! -- огрызнулся я, вспомнив уставной лозунг-шаблон, которым мы потчевали солдатиков. И сразу же ярость, на полковника улеглась, так комично это прозвучало после того что я повидал за пару месяцев. А главное, в этот день все наши были еще живы.
   -- Да ладно, лейтенант... -- беззлобно отозвался полковник.
   Конечно, он привык за службу к мелким смертям, у него другие звезды, масштабы, категории. И, наверное, он очень устал, у него такой уставший голос, подумал я. А мне еще рано уставать, я могу и потерпеть. Ведь впереди - вся Чечня, а Бог даст, и не она одна.
   Мимо неспешно и деловито тянулись "боны". Офицеры ржали, матерно ругаясь под впечатлением боя. Старлей с красивым, но озабоченным лицом шел рядом со своей бээмпэшкой, которую тянула на тросе другая "коробочка", -- в борту ее застряла и не разорвалась "эрпэгэшная" граната -- еще одна отсрочка смерти в этот день. Чумазые солдатики, став на день ближе к дембелю, вразвалку следовали в гости к москвичам, вечером их ждала теплая "располага", нормальный "балабас" (а если повезет -- то и "точево"); "шакалы" сегодня особо "дрочить" не будут, а если кому повезет -- может и зёму встретит.
   Мой "баллон" поджидал нас со смертоносным грузом, так и не понадобившимся сегодня. На белозубую улыбку Саньки невозможно было не ответить такой же улыбкой во всё лицо, и словно отзываясь на радость людей, из-за завесы низких хмурых туч вновь показалось спрятавшееся было солнце.
   Смерть не казалась теперь ужасной и неотвратимой: её можно было избежать, можно было прикоснуться к ней и полюбоваться ею, как одним из проявлений Жизни. Неужели же для того чтобы почувствовать себя счастливым нужно было все ЭТО? Эта кровь, грязь, нервы? Господи, как я люблю Жизнь! И это я так стремился на войну и был готов стрелять, не раздумывая? Почему же? Потому ли что я был эгоистом и трусом? Или же потому что мне никогда не хватало любви? А может из-за того, что я был одинок в этой Жизни, и чтобы избыть это одиночество, надо было столкнуться со Смертью, которая объединяет в свой клуб многих?
   В этот день я остался жив, и умерли навсегда многие мои страхи.
   Питерские омоновцы, выходили последними, по арыку. Один из них заскользил берцами по грязи, пытаясь выбраться из арыка. Я подал ему руку и помог подняться наверх. Спасибо, братишка, -- услышал я и молча кивнул в ответ. Братишка, дай руку, -- попросил другой. Крепкие рукопожатия и такое мягкое "братишка" были так дико несовместимы после полуконвойных порядков нашей сибирской бригады, что я стал зачарованно разглядывать этих богатырей, почти сплошь бородатых и голубоглазых. Они отводили в сторону глаза и лишь изредка переговаривались о чем-то между собой. От некоторых разило перегаром.
   Молодой питерец, совсем парнишка, навзрыд умолял, оборачиваясь к идущим:
   -- Мужики, ну давайте вернемся, он же там один остался! Один! Вы понимаете, ОДИН!
   Это жуткое слово из глубины души, казалось, должно было взбудоражить многих, и, остановившись, я осмотрелся вокруг. Но нашим, похоже, не было до этого никакого дела. Питерцы тоже понуро удалялись прочь от поселка; иногда они останавливались и оглядывались в ту сторону, где остался их товарищ.
   В груди защемило... Мягко говоря, офицерам, контрактникам и омоновцам не рекомендовалось попадать в плен. И вроде не было в том вины питерцев -- раненого привалило бетонной плитой, и забрать его отходящим не было никакой возможности. Но он ведь остался один, у них! Мы не смогли вытащить своего. Неужели и его жизнь ценилась не больше, чем жизнь деда-чеченца, и смерть его тоже должна была стать мелкой?
   "Приказа не было...", вспомнил я лицо замполита, а затем и полковника: "Возиться с ним еще...".
   Мужчинам не положено выказывать свои эмоции, а военным тем более. Я здесь тоже был один и ничего не мог сделать. И все же даже раненый омоновец был пока еще жив...
   Багровое солнце грустно улыбалось.
  

ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРИК

   терминов и идиом личного состава Внутренних Войск.
  
   Ака, акаэм, акаэмэс - автомат системы Калашникова калибра 7,62, либо 5,45 мм, модернизированные, соответственно модификации АКМ, АКМС (в просторечии 7,62 (семь-шесят-два)), либо АКМС-74, АКМС-74у (в просторечии 5,45 (пять-сорок-пять); в широком смысле - калашников или просто ствол.
   Архангелы - военнослужащие подразделений ВВ МВД РФ дислоцируемых в Архангельской области.
   Балабас - хорошая, неказённая еда, сытная. Кушается только с товарищами (ср. с точевом). Гл. ф. - балабасить.
   Баллон - см. водила. водитель автомашины или любой другой техники; синоним - баллон, руль.
   Белые колготки, снайперши- полулегендарные женщины-снайперы, воюющие на стороне чеченов (редк. биатлонистка). Как правило, уроженки Прибалтики, занимавшиеся биатлонным спортом.
   Бон, БОН - батальон особого назначения ВВ МВД РФ, в составе ОбрОНа.
   Бэка - боекомплект.
   Вводные - информация от вышестоящего командования.
   Вертушка - вертолёт, любой конструкции и системы.
   Вэвэшник - военнослужащий ВВ МВД РФ.
   Гашиш - автомобиль марки ГАЗ-66.
   Граник - гранатомёт практически любой системы.
   Дембель - 1) военнослужащий срочной службы готовящийся к увольнению домой (иногда "дед") или уже уволенный, 2) демобилизация. Малый дембель - окончание командировки.
   Дрочить (от украин. "дратуватi") - мотать нервы, дразнить.
   Залётчик - провинившийся в чем-либо перед начальством военнослужащий.
   Камыш, день, ночь, склон, зима, дубок, болото и т.д. - типы окраски комбезов, камуфляжей (комков, см.).
   Комок (комуфляж), - "костюм полевой камуфлированный". Различаются камуфляжи по сезонной принадлежности, материалу, виду, покрою и предназначению.
   Комод - командир отделения.
   Копейка - модификация бээмпэ, БМП-1.
   Коробочка - любая бронированная техника, обычно БМП или БТР.
   Ленточка - колонна техники на марше.
   Нохча - то же, что и чеченец (чечен).
   Мишки (ласк.)- военнослужащие Сибирского округа Внутренних Войск (от нарукавного знака "медведь" - белый медведь на черном треугольном фоне, в окаймлении жёлтой полосы).
   Младшой - военнослужащий в звании младший сержант, редко - младший лейтенант.
   Нохча (мн. нохчи) - человек чеченской национальности, обычно мужского пола; от самоназвания чеченцев - "нохчийн".
   Пиджак - военнослужащий офицерского состава, обычно срочной службы и призванный с гражданки, окончивший гражданский ВУЗ.
   Помдеж - помощник дежурного.
   (с) Прицепом курить - курить вместе одну сигарету.
   Пять-сорок-пять - см. "ака".
   Располага - место для постоянного расположения личного состава для отдыха и сна (тж. расположение).
   Семь-шесят-два - см. "ака".
   Самовар - миномёт любой системы.
   Точево - то, "чево" можно перекусить на скорую руку, между делом, "заточить", обычно дежурная казённая еда.
   Чекист - солдат срочной службы, как правило, молодого призыва.
   Чех (тж. чехи)- синоним слов чечен (чеченец), нохча.
   Шайтан-труба - станковый противотанковый гранатомёт СПГ-9 МД.
   Шакал (мн. шакалы, солдатск.) - офицер в любом звании.
   Эргэдэшка, эргэдэ, РГД, РГД-5 - ручная граната для ближнего наступательного боя.
   Эрпэгэ, РПГ - ручной противотанковый гранатомёт различной модификации, обычно РПГ-7.
   Эсвэдэшка, эсвэдэ, СВД - снайперская винтовка системы Драгунова калибра 7.62, личное оружие снайпера.
  
  
  
  
  
  
   1 Здесь и далее значение идиом - см. в "Толковом словарике" в конце рассказа.
  
   Чечня, февраль 1996. Терский хр., г. Гайран-Корт, ПВД в/ч 3745. [Загорулько В.А.] Карта окрестностей Новогрозненского М 1:50 000 [Загорулько В.А. с карты ВТУ ГШ]
Оценка: 5.53*31  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023