-А я и не помню, как же меня ранило! Хоть убей! Мы как обычно расселись в землянке нашей, чтобы ужин зарубать, а тут обстрел миномётный. Вот в памяти и осталось только то, как я выбежал наружу... И всё! Как отрезало... А вот как я очнулся... Так этого на всю жизнь не забуду! Ну, честное слово... Вобщем... Очухался я от холода! И от тяжести страшной... Вокруг черным-черно! Чувствую, что чем-то холодным мне лицо придавило... Во-от... Я еле-еле свою руку вытянул и нащупал... Темнота же!.. Батюшки мои! А это чья-то рука! Холодная и застывшая! Убитого стало быть... У меня все волосики дыбом встали... А ничего поделать не могу! Ни сам отодвинуться, ни её с лица убрать!.. Придавило же меня! Я пощ-щупал - руки, ноги, головы... Всё, что вбок торчало... Сам чуть неокачурился! От страха! А я - где-то посередке... Сверху ещё человек с десять! Жмуриков... Ха-ха! Это тебе сейчас - ха-ха! А мне тогда было не до смеха... Да-а...
Вот лежу я среди них... Только рожу свою попробовал в сторону отвернуть, чтобы эта рука... Бр-р-р!.. Как вспомню - до сих пор морозпо коже!.. Повернул я личико влево, но эта ладошка всё равно у меня на щеке... И пальцы мне в нос упёрлись... Жуть!.. Тут я додумался свою руку подложить... Чтобы не так противно было... Кое-как обустроился... Своя же рука приятнее. Тёплая и сухая... Почти сухая... Лежу я себе дальше и собираю мысли в кучу... Я уже и так понял, что меня тяжелораненого приняли ночью за убитого и вместе со всеми трупами закинули в морг. То есть в палатку... Сам же сколько раз перетаскивал в неё других... Знаю как облупленную... Вспомнил, что должен вокруг часовой ходить... Чтобы с мертвяков... Прислушался... И точно! Ходит! Снег так хрустит... Хрст-хрст... Хрст-хрст... Медленно так ходит. Вразвалочку... Вот я дождался, когда он поближе окажется... И позвал его: 'Часово-ой! Часово-ой' А голосок у меня слабенький... Но я надрываюсь изо всех сил... Слышу - остановился! Я позвал его ещё раз: 'Часово-ой!' И всё! Тут я выдохся окончательно...
А этот часовой... Зараза! Хрусь-хрусь-хрусь-хрусь... И убежал куда глаза глядят! Только снег под ним хрустел... То ли он решил, что кто-то из мертвецов ожил... То ли со страху обделался... Словом, был часовой и теперь его нет! Ну, думаю: вообще мне кранты пришли! К утру замёрзну... И ведь так никто ничего не узнает...
Тут на моё счастье... Слышу снег опять хрустит. Кто-то мимо морга идёт... Я быстренько так смекнул, что это мой последний шанс и его упускать нельзя ни в коем случае! А то опять убежит... То есть пугать человека не следует... И я как могу, но кричу ему уже по-другому: 'Помогите! Я - живой! Помогите!' Слышу - человек остановился... Подумал-подумал, да и спрашивает: 'Кто это!' А голос нашего начальника штаба батальона! И пьянющий-пьянющий... Я собрался с силами и отвечаю ему через палатку: 'Это я - Володя Жужгов!' А начштаба так хохотнул и опять... 'Какой такой Володя Жужгов?' Но голос его уже начинает трезветь... Тут я сообразил, что и он может дёру дать с перепугу... И говорю ему как положено по уставу: 'Я - рядовой контрактной службы Жужгов Владимир! Со второй роты... Третий взвод...' А начальник штаба вздохнул тяжело... Да и говорит мне: 'Нет, Володя Жужгов! Мы тебя уже списали!' И голос грустный-прегрустный... Вот это меня и взбесило: 'Как списали? Я же тут! Лежу! Живой! Только трупами придавленный...' Ну и... Матом добавил... Так ведь подействовало! Этот начальник штаба повеселел и бодро так говорит: 'Ну, раз такое дело!.. Полежи ещё немного, Володя Жужгов... Сейчас тебя вытащат!' И ушел. Пока он там где-то ходил, прошло минут тридцать! Я уже решил, что ему всё спьяну померещилось... Но нет... Пришли четыре солдата и сам начальник штаба. С носилками даже! Стащили с меня всех... И в медсанбат отнесли... Даже...
Как оказалось, мне ещё повезло... Те мужики, кто передо мной выбежали из землянки... Их всех троих скосило осколками... А меня только по голове шарахнули... Ну и глаза зацепило малость... А палец безымянный - это ерунда!.. Видать, когда я без сознания валялся, с него кольцо обручальное сняли. Содрали кожу... Я до этого сколько пытался его стащить - и с мылом, и с маслом... Всё бестолку!.. А тут... Умудрились только кожу попортить... Спасибо, что палец не отрезали из-за этого золота... А я даже не обижаюсь на пацанов... И не спрашивал об этом никого, когда все пришли к вертушке меня провожать... И деньги, что из кармана нарукавного вытянули, и кольцо это обручальное... Всё ерунда... Надо же ребятам на что-то хлеба покупать... И водку у местных... Мой друган всё-таки заскочил в вертушку и признался-повинился... Что они в тот же вечер все деньги с кольцом сменяли... На водку да на харч... Чтобы помянуть меня и остальных убитых... А я вот... Живой оказался...
И это ведь самое главное!.. Что живой выбрался... Жена конечно сразу за кольцо спросит... Но я объясню ей всё... Если поймёт... Может быть...
Под всеобщий смех подраненный и воскресший контрактник поднялся со своей кровати, после чего всё ещё конфузясь, предложил выйти покурить. Обитатели нашей палаты и гости из соседних госпитальных апартаментов потянулись к выходу. Вскоре стало тихо и только отдаленный коридорный шум напоминал о том, что всё это не сон... А самая настоящая явь...
Явь... Чёрная и оттого страшная до ужаса.
*
Глава 1. Чкаловский... Кремль... Бурденко...
Очнулся я от холода. Свежий морозный воздух ворвался в тёплое чрево военно-транспортного самолёта через открывшуюся в хвосте рампу. Я почувствовал как лёгкий холодный ветерок сначала взбодрил своим дуновением лицо и руки, а затем всё моё тело. Я по-прежнему лежал на носилках, установленных в самом нижнем ярусе, и поэтому совсем уж рядом со мной громко шаркали чьи-то подошвы. Снаружи доносились невнятные голоса, отдаленныйгул авиационных двигателей и шум подъезжающих УАЗиков с их характерным скрипом тормозов. Захлопали автомобильные двери и началась выгрузка раненых. Как оказалось, около самолётной рампы скопилось несколько санитарных автомобилей из разных госпиталей и по этой причине возникла небольшая суматоха, которая впрочем очень быстро улеглась. Встречающие санитары деловито сверяли документы раненых со своими списками и только после этой своеобразной сортировки на своих или чужих дело пошло веселее. Вот сняли носилки, которые были установлены прямо надо мной.
-'Это генерала понесли. -флегматично подумал я, но тутже засомневался. -А может и не генерала. Или он был тогда... В осетинском Беслане?.. Не знаю... Не помню уже.'
У меня невольно сложилось такое впечатление, что совсем уж недавние события представлялись чем-то очень далёким, словно из другой жизни, которую до меня прожил совершенно другой человек. Может быть из-за чересчур уж бурных последних дней, до предела насыщенных всевозможными катаклизмами, потрясениями и перетурбациями. А может из-за того, что после тяжелого ранения в голову у меня там всё смешалось в одну кучу...
Наконец-то подняли и мои носилки. Невидимые мне медбратья взялись поудобней за ручки и понесли меня к рампе. Однако после небольшого спуска по наклонной плоскости носилки опустили на землю и меня довольно-таки бесцеремонно потрясли за плечо.
-Слышь! -раздался прямо над ухом чей-то молодой простуженный голос. -Ходить можешь?
Сам вопрос я понял отлично, только вот с ответом у меня возникли некоторые затруднения. Поэтому я отозвался со средней степенью неопределённости.
-Не... Знаю.
Тут мне на помощь пришел тот самый контрактник из нашего глазного отделения.
-У него в голову ранение. -твёрдо заявил он. -Не видите что ли? Тут нести-то! А ему нельзя сейчас ходить.
-Да. - облегченно подтвердил я.
По-моему это была сущая правда, но мой слабый голос почти не был слышен. Всё тот же простуженный санитар стал что-то говорить про заднюю дверь, которую трудно открыть, а потому мне можно было бы самому зайти в УАЗик-таблетку. Однако контрактник снова заступился за меня, сказав ещё одну непреложную истину, что мне нельзя сидеть, а нужно только лежать. На этом их спор закончился явной победой наших... Раздался громкий скрежет открывающейся двери санитарки, после чего мои носилки оказались в салоне этого спецавтомобиля. Кроме меня, внутри было ещё несколько человек.
-Володя! -вспомнив имя контрактника, я позвал его глухим голосом. -А сколько нас едет?
-Трое. -откликнулся он. -Ты, я и ещё один... Космонавт.
Сидевший как раз рядом со мной контрактник засмеялся после своих слов. А тот, кого он назвал космонавтом, странным голосом стал возмущаться.
-А что, разве не так? -с большой долей юмора говорил Володя. -Сидишь тут как в скафандре. Альберт, ты бы его видел! Ему пуля прямо в рот попала и застряла где-то в позвоночнике или даже в затылке. Так его со всех сторон гипсом облепили. Плечи,шея, голова! Только личико кверху торчит, чтобы в космос удобней смотреть было... Звёзды считать. Он так и ходит, всё время рожей кверху! Куда?! Я тебе щас покажу...
Их вспыхнувшую словесную перепалку заглушил звук заурчавшего мотора.
-Ну. -произнёс санитар с простуженным голосом. -Поехали что ли!
-Поехали. -ответил водитель и включил первую скорость.
Я опять находился в армейских носилках как младенец в люльке и очень быстро отключился. То ли уснул, то ли потерял опять сознание. Спустя какое-то время я вновь пришел в себя. В машине было холодно, из всех щелей сильно сквозило. Судя по возбужденному голосу Володи, мы уже ехали по Москве и даже не просто по центру города.
-Ты гля! - громко восклицал контрактник. -Это же Кремль! Вот стена с зубчиками! И башня со звездой! Нифига себе экскурсия! А Мавзолей мы увидим?
-Это же на Красной площади. - с улыбкой ответил водитель.
-А что, мы туда не заедем? -спрашивал Володя. -А может попробуем? Тут же недалеко. Совсем рядом... Наверное...
-Нет. Нам туда нельзя. -решительно отказалсявоенный шофер. -Там туристы, иностранцы, менты. Куда нам с таким составом? Один твой космонавт чего стоит!
-А что?! -оживился контрактник. -Мы его в Мавзолей положим! Хотя бы на полчасика! Будем за доллары интуристам показывать! Русский солдат, который почти поймал пулю зубами и при этом ещё остался жив! Такого нигде в мире нету! Ну, во-от... Заехали под мост и всё пропало. И дальше одни дома пошли.
Слегка разочаровавшись в московских достопримечательностях, Володя минут на пять замолчал, но затем его внимание привлекли роскошные автомобили заморского производства.
-Вот это тачка! Линкольн! А длиннющий какой. Больше БТРа наверное. Э-эх! Мне бы такую машину! А вот Форд.
Его беззаботный трёп сподвиг меня на какие-то мысли на автомобильную тематику. Я долго пытался вспомнить прапорщика, очень уж твёрдо убеждённого в существовании французских марок Ренаулт и Пегиот. Но память меня подводила и никак не хотела мне подсказать то, а в чём же собственно здесь юмор. Тяжело вздохнув, я перестал себя мучать и решил вспомнить всё в следующий раз.
Тем временем наш УАЗ остановился и громко засигналил. Послышалсяшум отъезжающих в сторону металлических ворот. Уж этот звук мне был хорошо знаком по училищному автопарку, что в Сельцах. И фамилию того страшного прапора я вспомнил почти сразу.
-Фалалеев! -обрадовался я. -Получил лейтенанта перед нами.
Больше я не помнил ничего об этой легендарной фигуре. Оставалось конечно какое-то смутное ощущение уникальности этого представителя рода прапоров, иначе он никак бы не получил первое офицерское звание за просто так, то есть без высшего образования. И всё! Вся легендарность Фалалеева пока что оставалась ничем не подтверждённой.
Меня уже вынесли из автомобиля и теперь я покачивался на носилках в такт шагам санитаров. Володя с Космонавтом шли сзади и я слышал их приглушенные голоса. Вот меня внесли в тёплое помещение и началась уже привычная процедура оформления раненого на госпитальное лечение. Я медленно называл свои звание, должность, фамилию, имя и отчество, количество полных лет, характер ранения и место, где всё это произошло, в каких госпиталях успел побывать за эти три дня идве ночи.
-А что там было в Первомайском? - спросил меня какой-то мужчина.
Ему уже было лет так за сорок и мне вообще-то следовало ответить поприличнее... Хотя бы из чувства уважения к старшим по возрасту и может даже по званию. Однако этот же вопрос мне уже задавали в каком-то госпитале, а потому ответ у меня выскочил сам собой. Да и по смыслу он очень оказался идентичен...
-Большая жоп-па... -медленно произнёс я и тутже добавил для полноты картины. -С двумя буквами Пе!
-Понятно. -вздохнул мужчина. -Всё с ним?
Приятный женский голос ответил, что всё. И меня стали перекладывать на госпитальную каталку. Затем меня обернули чем-то тёплым, наподобие стёганого ватного одеяла и я стал ждать, пока оформят Володю и Космонавта. Мой попутчик из глазного отделения носил фамилию Жужгов, по возрасту он был лишь на год меня моложе, ранение получил в Шатое. Это наименование населённого пункта мне казалось очень знакомым. По моим воспоминаниям я вроде бы неплохо знал этот населённый пунктв чеченских горах, однако визуально еговоспроизвести мне не удавалось. Получалась какая-то чертовщина, когда вместо домов и улиц выплывали непонятные чёрные квадратики с такими же прямоугольничками.
Затем мы направились куда-то дальше. Моя каталка выехала на открытый воздух и я своим торчащим наружу носом ощутил знакомые пощипывания да покалывания. Это означало лишь одно - мороз сегодня стоял за двадцать градусов. И больше ничего. Остальное же моё тело надёжно укрывало прошитое ватное... Я так и не мог подобрать название этой вещи, которая так хорошо спасала меня от холода. Ведь рядом шли Володя с Космонавтом и они всю дорогу ёжились от мороза, вполголоса ругаясь и практически не балагуря. Но вот каталка въехала в здание, затем мы поднялись куда-то на лифте, потом было ещё несколько минут переезда в шестое офтальмологическое отделение...
И вот меня переложили на госпитальную койку. Вернее каталку подогнали вплотную к кровати, а дальше я уже перебирался сам. Наконец-то всё завершилось... Я вытянулся под одеялом и затих.
-Альберт! -послышался Володин голос. -Если что, то я здесь же! По диагонали от тебя.
Это было очень даже хорошо. Ведь меня стал с новой силой тревожить один насущный вопрос...
-Вова! -позвал я контрактника. -А ты не узнаешь, как бы мне по нужде сходить? Мне бы ботинки обуть и до туалета добраться.
Где-то под кроватью находилась моя обувь, снятая перед тем, как перебраться на госпитальную койку. И теперь мне нужно было хотя бы вставить в ботинки ноги... Но расторопный контрактник уже раздобыл у дежурной медсестры специальную посудину под названием утка и всунул её под моё одеяло.
-Всё очень просто! -балагурил он, возвращаясь к своей кровати. -Как будто в машине. Разматываешь шланг, вставляешь конец в горловину и заполняешь бак бензином!
Ему-то было весело и прикольно... А вот мне... Впервые столкнувшемуся со столь необычной процедурой...
-А потом куда её? - брезгливо морщась, спросил я.
Дальнейшая перспектива оказалась ничутьне лучше.
-Под кровать. - тут же ответил Володя. -А когда ещё приспичит, там же её и найдёшь.
По моему сугубо субъективному мнению, всё это было ужасно... Ещё минут десять я терпел, стараясь как можно подольше продержаться и тем самым подальше отдалить от себя эту унизительную процедуру. Ведь беспечное детство приятно лишь вспоминать, но впадать в него по самый минимум, то бишь аж до самого младенчества... Как-то не очень и хотелось. Однако физиология всё же взяла вверх над стыдливостью и вскоре дело было сделано. Я как можно подальше задвинул утку под кровать, вздохнул с заметным облегчением и почти сразу же уснул. Слишком уж насыщенным выдался сегодня день.
Проснулся я как обычно. То есть как и раньше... Пробуждение приходило ко мне постепенно... Как и всегда... Сначала слышались очень тихие и крайне отдалённые звуки... Которые медленно и неотвратимо отодвигали мой сон в какие-то тёмные дали... Затем настал черёд сладкой полудрёмы... Такой безмятежной и почти чтоневесомой...
Но где-то поблизости внезапно громыхнула тяжёлая дверь и я проснулся окончательно. И мгновенно вспомнил всё то, что со мной происходило в последние трое с небольшим суток... А также то, в каком же именно состоянии я теперь нахожусь... И моё сознание... Весь мой разум и всё моё тело... Они буквально помертвели... Когда я отчётливо понял то... Что впервые в своей жизни я проснулся в абсолютной и кромешной темноте... В совершеннейшем мраке... И в стопроцентно непроглядной мгле...
На улице сейчас, скорей всего, продолжали гореть фонари городского освещения с их мощными люминесцентными лампами... Да и в нашем госпитальном коридоре наверняка включены лампочкив одинаковыхматовых плафонах... И возможно оттуда через узенькую щель меж неплотно прикрытых дверных створок... Скорее всего так оно и есть... Но из коридора через эту щёлочку в нашу тёмную палату пробивается белая полосочка электрического света... С чётко очерченными гранями... Или же нет... С рассеянным ореолом... В наше окно вскоре пробьются самые первые проблески надвигающегося дня... А затем и солнце...
Только ничего этого я не видел... И не мог увидеть... Ни это уличное освещение, ни включённые в коридоре электролампочки, ни эту полоску света... Как и наступающее с каждой минутой утро... Постепенно переходящее в ясный или же пасмурный день... Даже яркое солнце! И оно было скрыто от меня... Этой жуткой чёрной -пречёрной мглой...
Я не видел ни-че-го!.. Совершенно и абсолютно... Именноиз-за этого весь окружающий меня мир... Вся наша планета Земля... Всё это огромнейшее пространство теперь съёжилось и скукожилось до самых примитивных понятий. Вокруг меня не имелось ни неба, ни земли, ни потолка, ни стен... Весь многообразный внешний мир для меня нынче заключался только в нескольких вещах. В подушке, на которой лежала моя перебинтованная голова. В матрасе с простынёй, на чём сейчас и находилось моё тело. Да в тонком одеяле с казённым пододеяльником. И всё!
Именноэто это... Не такое и уж уютное... И не столь тёплое... Именно это осязаемое моимтелом материальное пространство... Полушерстяное, хлопчатобумажное и ватное пространство... Которое я мог потрогать руками и ощутить другими участками своего тела... Именно это теперь и составляло мой мир... Мир совершенно незрячего человека.
Всё остальное для меня практически исчезло... Чёрная и непроглядная пелена скрыла от меня всё!.. Здания и улицы, леса и реки, моря и горы, небо и солнце... Ничего этого уже не существовало... Вернее, всё это было и никуда оно не пропадало... Но только не для меня...
Для меня теперь оставались лишь госпитальная койка с ватным матрасом, военная подушка и тонкое одеяло... Более ни-че-го...
Меня как-то медленно охватило странноватое оцепенение... Которое никуда не исчезало и по-прежнему сковывало всё моё тело... Словно моё сознание отделилось от тела... И теперь это бессознательное туловище осталось где-тодалеко от моего разума... Я будто бы впал в какую-то кому...
Проснулся и Володя Жужгов. Спустя какое-то время он подошёл к моей кровати и что-то мне сказал. А я всё лежал... Не пошевелив ни рукой или ногой... Даже голова не повернулась в сторону контрактника... На моём лице не дрогнул ни единый мускул... Я просто лежал... Без каких-либо мыслей... Будто замкнувшись в своём горе. Находясь в своей кровати, как в своеобразном убежище... Не совсем уж надёжном, но всё-таки убежище...
Я лежал... И чего-то ждал.
*
Глава 2. 'ДЕНЬ'... ПЕРВЫЙ.
В самый разгар утра ко мне пришел дежурный доктор и первым же делом стал меня отчитывать за несъеденный завтрак, который в своей нетронутости продолжал находиться на придвинутом к моей кровати стуле. Военный врач добродушно распекал меня... А я молчал и не хотел говорить с ним на эту мелочную тему. Ведь есть мне не хотелось абсолютно, а воды я уже напился.
Я начал реагировать на этого человека лишь тогда, когда он убрал табурет с завтраком в сторону, после чего сам уселся на другой стул, придвинутый на освободившееся место.
-Меня зовут Тарас Антонович. -представился он. -Я буду твоим лечащим врачом.
-Это хорошо. - осторожно ответил я. -Здравствуйте.
-Здравствуй! - тоже поздоровался доктор. -Я о тебе уже кое-что знаю...
Это обстоятельство меня несколько удивило, ведь я с этим человеком встретился лишь впервые.
-А что?
На моё лёгкое недоумение Тарас Антонович отвечал почти прямолинейно, то есть без виляний в сторону.
-Что ты - старший лейтенант из спецназа. Что тебя тяжело ранило под Первомайским. Один глаз уже удалён, а второй буду лечить именно я.
-Это хорошо. -проговорил я с лёгким волнением. -Лечите.
-Отлично! -оживился врач. -Только мне сначала потребуется раздвинуть твои веки и посмотреть глаз.
А я уже привык к своему нынешнему состоянию, когда веки на обоих глазницах зажмурены изо всех сил. Теперь же мне предстояло вытерпеть всё! Ведь у меня уже был очень уж неприятный опыт, когда во Владикавказском госпитале прикипевшую к глазам повязку сорвали одним 'лёгким движением'. Именно поэтому я и напрягся всем своим организмом.
Заметил это и доктор:
-Да ты не переживай! У меня есть перекись водорода и всё необходимое. Так что... Я постараюсь снять бинт предельно аккуратно.
Его спокойный и уверенный голос внушали какое-то доверие, однако мне всё же пришлось приложить немало внутренних усилий, чтобы перебороть надолго засевший внутри меня страх. Страх внезапной и сильнейшей боли в изувеченных глазницах.
-Ладно. -с трудом произнёс я. -Снимайте. Только поосторожнее.
К моей великой радости бинт, обернутый вокруг головы, снялся очень легко. Ведь на глазах находилось по ватно-марлевому тампону, так что повязка возможно даже не была запачкана кровью. После первого этапа я перевёл дыхание и приготовился к следующему.
-А мы сначала польём тампоны перекисью. - обнадёживающе произнёс Тарас Антонович. -И подождём, пока они полностью не отмокнут.
Хоть он и опередил меня, высказав вслух уже подготовленную мной фразу о необходимости ожидания того момента, когда перекись водорода хорошенько промочит собой всю толщу тампона, особенно его нижнюю часть... Его упреждающее поведение не могло меня не порадовать. Ведь это показывало то, как этот доктор относится к своему делу.
-Перекиси нам не жалко. -говорил врач, обильно поливая тампоны из пузырька. -Пусть всё пропитается. А мы подождём.
Холодные струйки раствора уже стекали по моим щёкам, а я терпеливо ожидал окончания всего, крепко прижимая к подреберьям сжатые в кулаки руки.
Через несколько минут врач осторожно взялся за край правого тампона. Ведь под ним находилась пустая глазница и потренироваться можно было именно здесь. Я не возражал, а лежал молча, закусив изнутри губу. Тампон был весь пропитан перекисью и поэтому отделялся от век практически без боли, если не считать двух неприятных моментов. Но когда возникала преграда в виде крепко склеившихся частей тампона и кожи, тогда доктор вновь поливал внезапное препятствие раствором и через минуту-другую дело шло на лад. И победа была одержана.
Далее предстояло наступление на боль на самом трудном участке - на левом глазу. Здесь-то тампон и показал всю свою мерзопакостность. Если по краям он отдирался от кожи с переменным успехом, то над самими веками он прикипел почти намертво. Приходилось вновь поливать сросшиеся участки раствором, который с лёгким шипением пузырился там, где кровь запеклась до твёрдого состояния. И боль, когда доктор вновь тянул на себя материю... Ох... Эта боль хоть и не была прямо-таки адской, но оченьуж неприятной... Однако мы оказались куда сильнее, чем какой-то промокший насквозь тампон. И вот он повержен и сброшен прямо в металлическую ванночку, где уже покоился его правый собрат.
Тарас Антонович вздохнул и поинтересовался более весёлым тоном:
-Ну, как дела?
Я морщился от остаточной боли, но отвечал почти бодро:
-Терпимо.
Я отлично понимал, что медицинская экзекуция ещё не окончена и мне ещё предстоит испытать кое-что ещё. А если поконкретнее - разъединение слипшихся век. И не просто прикипевших друг к дружке кожаных четвертьсфер, проармированных на стыке густыми ресницами. Это раньше от иссечённой кожи отдирали бесчувственную материю бинта или тампона. Теперь же предстояло осторожно отделить друг от друга две живые ткани, которыеочень даже реагируют на малейшую боль.
-Ну, что? - спросил доктор. -Отдохнул? Можно начинать?
Я глухо угукнул ему в ответ и вновь внутренне напрягся. Однако через секунду с отчаянной решимостью решил взять уж это-то дело в свои собственные руки.
-Давайте-ка я сам! Мне так будет легче.
Действительно... Ведь это же моё тело, с которым моя же душа сроднилась по самому максимуму. Так что... Если мои неуклюжие руки и причинят мне хоть какую-то боль, то я сам же и буду виноват... Ну и так далее...
Тем временем моя правая рука уже выпросталась из-под одеяла. Самые кончики большого и указательного пальцев слегка дотронулись до крепко смеженных век и осторожно попытались их раздвинуть. Но результат оказался нулевой. Все мои движения кончиками пальцев лишь причиняли сильную боль, а веки так и оставались склеенными.
-Полить надо! -со вздохом пробормотал я. -Чтобы размокло.
Так и сделали. Перикись водорода шипела и пузырилась, воздействуя на застывшие кровавые сгустки. А я всё это терпел. Больше всего меня волновало то ощущение, которое может возникнуть в случае попадания перекиси на поверхность глаза. Не будет ли этот медицинский раствор остро резать глаза, как это делает обычное мыло?!.. Ведь мне раньше никогда не доводилось применять перекись водорода для промывания век или даже глаз. И всё же мои страхи пока что оказались напрасными. То ли перекись была безопасна для глазной поверхности, то ли веки слиплись очень уж плотно.
Я повернул голову влево, чтобы все остатки раствора стекли на военную подушку, и только потом вновь взялся за дело. Теперь в ход пошла левая рука, которой было гораздо удобнее производить всевозможные манипуляции с левым же глазом. Однако опять все мои усилия оказались тщетными. И тогда на помощь левой пришла правая рука, которая куда сильней. Превозмогая жгучую боль, сопровождаемую невольными слезами и громкими вздохами... Продвигаясь к заветной цели миллиметр за миллиметром... Отдыхая после заметных достижений... Мне всё-таки удалось раскрыть веки.
-Молодец! -быстро похвалив меня, Тарас Антонович тутже принялся за свою работу. -Подержи веки. Или нет. Раздвинь их как можно шире!.. Вот так... А я сейчас посвечу фонариком.
Я лежал весь вытянувшийся как струнка. Хоть мои пальцы и держали веки раскрытыми... Однако я ничего не видел. Сначала это была равнодушная констатация факта. А затем... Непередаваемое чувство...
А доктор, который до этого дважды встряхнул рукой в сторону, как это обычно делают с градусником... Он склонился над моим лицом и внимательно изучал мой глаз.
-Свет видишь? - спросил Тарас Антонович. -Хоть какой-то?!
-Нет. - безжизненным голосом ответил я. -Не вижу.
Для меня самого всё происходящее было одним сплошным потрясением... А ещё горьким разочарованием. Ведь я так надеялся на что-то хорошее , а тут... Как будто всё небо оказалось закрытым чёрными и непроглядными тучами. И вдруг...
-А вот так? -поинтересовался доктор, видимо сменивший угол наклона своего фонарика. -Есть что-нибудь?
Случилось маленькое чудо! В крошечный просвет между свинцовых туч пробился слабенький лучик света. Такой слабый-преслабый... Но и это было для меня огромнейшим достижением.
-Есть! -ожившим тоном произнёс я. -Вижу слабый лучик. Очень слабый. Но вижу.
Наверное и для доктора всё случившееся стало приятным событием. Он облегченно вздохнул и уселся обратно на свой стул.
-Веки можно отпустить. -произнёс он. -А теперь опиши мне всё то, что ты только что увидел. Но очень подробно.
А я всё это время держал веки широко раскрытыми и с болью в душе осознавал то, что этот животворящий лучик исчез. И теперь я опять ничего не вижу... Хоть и лежу с распахнутыми веками... Ничего не было видно... Ничего!
-Я видел... - опять упавшим голосом заговорил я. -Как будто всё небо в чёрных сплошных тучах. И тогда ничего не было видно. Но когда вы посветили ... Тогда пробился слабенький луч. Тоненький лучик света. Очень слабый.
-А боли ты не чувствовал? - уточнял врач. -Ведь я светил фонариком прямо в глаз.
Я и сам уже понял то, что интересует Тараса Антоновича... Кажется это называется светочувствительностью...
-Нет. -ответил я. -Не чувствовал. А то бы я зажмурился.
-Понятно. -произнёс доктор. -Всё нормально. Ты особо так не расстраивайся.
Хорошенькое дельце получалось... Лежать на госпитальной койке с широко раскрытыми веками, да с иссеченным осколками глазом, куда со всей силой светит электрический фонарик... А я при этом не ощущаю практически никакого света... И после всего этого меня стараются успокоить... Так сказать, обнадёжить... Чтобы я так особо не расстраивался...
-А я... -начал было мой помертвевший голос, который тутже осёкся. -Ничего...
Я сглотнул горький комок, подступивший уже к самому кадыку. Затем даже кашлянул, да так и остался лежать всё в той же позе. Военный врач по-прежнему сидел рядом и никуда не торопился, размеренно делая записи на бумаге. Я слышал то, как его шариковая авторучка неспешно выводит какие-то медицинские заключения, не останавливаясь ни на секунду. Просто доктор делал своё докторское дело... А я уже ничего не ждал от жизни... А самым элементарным образом лежал рядом... Как бесчувственное бревно.
Вот врач отложил свои записи и зачем-то положил свою руку мне на предплечье.
-А теперь мне надо сделать тебе один укол. -сказал он чуть помедлив.
-Делайте. -равнодушно ответил я.
Этим меня уже было трудно удивить. Хотья почти никогда не болел, однако с уколами мне доводилось сталкиваться. И их я не боялся.
-Только вот мне надо сделать уколтебе в глаз. -самым будничным тоном уточнил Тарас Антонович.
-Нет! -решительно заявил я. -В глаз не дам!
Хоть я и оставался неподвижным, однако всего меня охватило отчаянное желание сопротивляться. Сопротивляться этой острой боли, которая преследует меня все эти последние дни. Мало того, что я сегодня столько мучений перенёс с этими тампонами и веками... Так ещё мне предстоит испытать продолжение этой пытки... Которая переходит в стадию изощрённого изуверства! Ведь делать укол прямо в глаз! Это было выше моих сил...
И пэтому я категорически отказывался от этой 'лечебной' процедуры:
-В глаз не дам укол делать! Куда хотите делайте свой укол, хоть в нос, в лоб или щёку. Да хоть в язык! Только в глаз не дам! Нет.
Тарас Антонович терпеливо выслушал всё, что я ему наговорил, и только после окончания моей речи стал объяснять причины своего изуверства.
-Понимаешь... -мягко начал он. Я не собираюсь колоть тебя иголкой прямо в глазное яблоко. Мне сейчас нужно ввести лекарство, которое будет постепенно рассасывать кровь. У тебя в глазу очень много сгустков крови. Пока она ещё свежая, её нужно удалить. Потом это будет трудно сделать. Вот эти чёрные тучи, про которые ты говорил, это и есть кровь. А лекарство постепенно удалит эту кровь из твоего глаза. Да и колоть я буду не в сам глаз, а под него. Вот сюда! Можешь сам пощупать.
Доктор одним пальцем дотронулся того места, где веко плавно сливается с щекой. Ближе к внешнему уголку глаза...
-Вот сюда! - продолжал уговаривать меня настырный врач. -Здесь как раз находится край кости и через пять миллиметров начинается глаз. Вот в этот промежуток я и уколю. Ты только не бойся! Это не больно. Я взял самую тоненькую иголку. И лекарство я буду вводить очень осторожно. А уж отсюда оно будет распространяться вокруг, то есть и в глаз попадёт.
Я лежал на спине и понимал всю правоту докторских слов. Но делать укол в столь деликатное место!?.. Над этим ещё стоило подумать... Однако отступать уже было поздно, да и некуда. Я осторожно нащупал пальцами окончание лицевой кости, а затем и глазную окаёмку... И этот промежуток между глазом и костью...
-Ну, ладно. - с тяжким вздохом согласился я. -Колите! Только осторожно... А то... Сами же понимаете, как это неприятно...
Я не стал говорить слово 'больно', чтобы не выглядеть эдаким трусоватым слабаком. Однако следовало дать понять доктору то, что укол уколу рознь... И своё докторское дело ему надо бы выполнить с предельной деликатностью.
А Тарас Антонович уже вовсю занимался подготовительной частью предстоящей мне экзекуции. Как оказалось, всё необходимое для этого укола он уже принёс с собой. Только вот все эти орудия медицинской пытки до поры до времени преспокойненько лежали в металлической ванночке... В которой, как мне думалось, с самого краю уже приютилось два окровавленных тампона. Пока я размышлял о коварстве сладкоязычных лекарей, Тарас Антонович уже отколол кончик ампулы, набрал в шприц лекарство, аккуратно положил тоненько звякнувшее стекло в ванночку... И теперь...
Я вздохнул глубоко, словно заранее горюя... Ведь доктор уже склонился над моим лицом и теперь старательно смазывал холодненькой ваткой место предстоящего укола... И запах спирта в данную минуту мне показался оченьуж отвратительным.
Я так понял, что он своими уговорами попросту отвлекал моё внимание... Ведь не успел он договорить, как меня пронзила острая боль. Я хоть и закусил изнутри противоположную, то есть правую щёку, однако так и не смог удержаться от сдавленного стона.
-Всё нормально... - вкрадчиво говорил Тарас Антонович Тарквемада. -Молодец... Уже половина лекарства... Ещё чуть-чуть. Самая малость осталась. Вот и всё!
Он выдернул иглу также стремительно, как и вонзал. Новая боль уже не казалась такой уж невыносимой, как это случилось минутой ранее... И на этот раз я не стонал. Однако продолжал лежать как каменный истукан. Всё ещё пребывая в жутком оцепенении...
-Всё закончилось! - старательно обнадёживал меня доктор. -Вот эту ватку со спиртом надо подержать на месте укола.
Я вновь стал дышать и наконец-то нащупал пальцами эту спиртосодержащую ватку. И теперь меня заинтересовало самое насущное.
-А этой ваткой можно помассажировать место укола? А то... Больно.
-Думаю, что можно. - ответил военный врач. -Только очень осторожно.
И я принялся деликатно водить прохладной ваткой вокруг ноющего участка. Постепенно боль затухала... Но очень уж постепенно...
Тарас Антонович уже собрал все свои принадлежности и теперь стоял рядом. Видимо он собирался меня радовать новыми процедурами. Так оно и вышло.
-Я тут тебе прописал ещё уколы. -бодро говорил он. -Пять раз в сутки, но в мышечные ткани. То есть сзади. И ещё таблетки надо будет попить. Их тебе будут приносить дежурная медсестра.
-Хорошо. А этот укол... В глаз. Он ещё будет?
Как я ни старался, однако мой затаённый страх всё же прорвался наружу и голос мой слегка дрогнул. Ведь такого даже врагу не пожелаешь...
-Завтра! -заявил добрый доктор Айболит. -Я его приду сам делать. А остальные уколы - это медсёстры будут делать. На этом пока всё! Я загляну ещё вечером.
Дверь нашей палаты затворилась с лёгким стуком и вокруг стало тихо. Я лежал всё в той же позе и с прижатой к глазу ваткой. Тягостные мысли переполняли меня всего. Сначала я думал естественно о деятелях медицинской науки, в руки которых попало моё тело. И разумеется все они представали передо мной в своеобразном качестве...
'Так... Значит у этого Великого Инквизитора Торквемады Тараса Антоновича тут ещё есть и помощницы... Подручные медсестрички. Пять уколов в сутки - это кажется многовато будет. Ох, куда я попал?! Но... Хватит ныть! Значит так надо! Они же не издеваются над ранеными, а лечат их. А следовательно придётся потерпеть. Но пять уколов в задницу и всё это в один день! Слишком уж много выходит. Это по два с половиной укола на каждое полупопие. Много! А этот укол в глаз?! Да он в тысячу раз похуже Будет!.. Это ж надо до такого додуматься! А ведь поначалу он прямо в глаз хотел... Или оговорился?.. Кто там ещё? '
В отворившуюся дверь вошли женские каблучки, которые прямиком направились к моей кровати. Я опять замер...
-Укольчик. -заявил мелодичный девичий голосок. -Поворачивайтесь на бок. И приспустите бельё.
Я послушно выполнил все приказания медсестрички и получил лекарственную дозу самым обычным способом, да в привычное уже место. То есть в мышечные ткани задней нижней части. Затем мне вручили уже вторую ватку со спиртом, которую тоже следовало подержать так, чтобы лекарство не вытекло обратно. После окончания процедуры иглоукалывания медсестра ушла, пообещав прийти ко мне уже через три часа. Так что у меня появилось несколько часов для передышки. И я отдыхал от всех сегодняшних испытаний. Лёжа на спине и прижимая обеими руками две ватки в совершенно разных участках моего тела. Левая рука - на глазу, а правая - значительно ниже.
-Альберт! -позвал меня Володя из своего дальнего угла. -слышь!
-Чего?-отозвался я.
А я думал, что кроме меня в нашей палате никого нет. Значит контрактник просто лежал на своей кровати.
-Он тебе что, прямо в глаз укол сделал? -каким-то настороженным тоном полюбопытствовал Вова. -А то я ещё не ходил к врачам.
-Почти в глаз. -пояснил я. -Между костью и самим глазным яблоком.
-Сильно больно? -просто и строго спросил Жужгов.
Я сначала криво усмехнулся от такого не совсем правильного построения вопроса. Но потом всё же признался начистоту.
-Терпеть конечно можно. Но очень уж больно.
Контрабас вздохнул на своей койке, поворочался с минуту-другую, но затем не выдержал и уселся так, что под ним жалобно заскрипели кроватные пружины.
-Да я слышал, как ты застонал! -заявил он не очень-то и деликатно. -У меня аж сердце в пятки ушло. Неужели и мне будут такое делать? Ох, как я этого не хочу. И нафига я сюда приехал?.. Уж лучше бы я в Ростове остался!
Я невольно вспомнил этот южный город и меня вновь охватило мрачное состояние духа. Разговаривать больше не хотелось. Да и Володя тоже замолчал. Потом он ушел и в палате стало совсем тихо.
А за неплотно затворённой дверью военный госпиталь жил своей обыденной жизнью. Шаркали чьи-то старческие ноги, цокали женские каблучки, туда и обратно проехала какая-то тележка на резинометаллических колёсах и очень часто хлопала одна дверь. Наверное та, что на входе в отделение. Раздавались женские голоса, кто-то разговаривал по телефону, переспрашивая собеседника по два-три раза. В нашей палате с противоположной двери стороны, видимо, располагалось окно. Оттуда доносились уличные звуки: гул проносящихся автомобилей, частые срабатывания автосигнализаций, всевозможное бибиканье и редкое подвывание спецсирен. При них мне вспомнилось синеватое мигание проблесковых маячков, с которыми у нас так любят разъезжать милиционеры и скоропомощные доктора...
Все эти звуки я слышал... Но увидеть источники данных звуков я уже не мог... Увы... И моё состояние ухудшилось ещё больше... То есть на душе стало так тяжело и мерзопакостно... Что хоть волком вой... Чёрным в беспросветной мгле... И страшно одиноким...
-'Боже мой! Как же плохо быть слепым! -думал я с чувством огромной горечи. - Как же это хреново - ничего совсем не видеть! Даже белого света... Это очень страшно... И до ужаса жутко!.. Полный пи_дец, короче говоря. Хуже этого только полная парализация при абсолютной слепоте. Хотя нет... В Афгане-то помнишь? Живые трупы?.. Когда духи пленному отрезали язык, выкалывали глаза, пробивали барабанные перепонки и самое главное - ломали ему позвоночник в районе шеи. И потом изувеченное тело подбрасывали нашим. А этот бедняга потом ничего уже не мог: ни говорить, ни видеть, ни слышать, ни пошевелить рукой или ногой... Хотя бы... Поэтому и называли их живыми трупами. И только из-за этого, то есть чтобы не попасть им в руки живым... Я и носил постоянно одну гранату. В правом кармане и на каждом выходе. И спал тоже с ней. Сначала была эФка, чтоб гарантированно... Потом РГДешка, которая чуть полегче будет. А потом и американская граната-шишка. Трофейная... Эм какая-то... Уже забыл её наименование... Но это же было там, в Афганистане. А теперь?.. А что теперь! Я лежу на кровати в московском госпитале. Совершенно один. Никому не нужный. Слепой. Сле-пой. И что теперь мне делать?! На что я гожусь в таком вот состоянии? Ни на что...'
Мрачные мысли медленной чередой шли по своему замкнутому кругу. Словно безжизненные частицы кольца Сатурна. И не было им конца и края... И ответов на них тоже не было. В общем... Ужасающая своей сутью жуть...
Ближе к обеду в палату вошла женщина и молча забрала мой нетронутый завтрак. Затем она же принесла мне обед и объяснила мне где что лежит. Я её выслушал отрешенно и равнодушно. Однако есть ничего не стал. Как и утром... Ничего не хотелось. Я только пил изредка, с трудом нащупывая на прикроватной тумбочке специальный поильник с водой. Эдакую перевёрнутую металлическую кружку с запаянным дном, с овальным отверстием сверху и носиком как у чайника. Словом, маленький кошмар военной посуды.
Медленно текли долгие и томительные минуты... Онипостепенно и неотвратимо заполняли собой часовые интервалы... Тоскливоеожидание неизвестно чего... Ужасающая своей беспросветностью мгла, которая окружала меня со всех сторон... И жуткое одиночество...
Через каждые три часа приходила дежурная медсестра и делала мне очередной укол в ягодицу. Поначалу я пытался было контролировать этот болезненный процесс, чтобы хоть как-то чередовать подставляемые для экзекуции участки моего тела... Ну, чтобы не делали два укола подряд в одно и то же место... А потом нахлынула полнейшая апатия... И мне стало безразлично почти всё... Я лежал и лежал... Один на один со своим несчастьем...
Я не притронулся и кужину. Его так и унесли... В полной целостности и сохранности... За дверью стало гораздо тише... Рабочий день уже закончился и в коридоре теперь ходилозначительно меньшелюдей. Наверное, в нашем отделении остались только лишь больные и одна дежурная медсестра. А потом она пришла ко мне и сделала ещё один укол. После чегомолодой женский голос сказал мне, что сегодня больше уколов не будет и мне теперьможно уснуть на всю ночь. Я беззвучно сказал ей 'Спасибо' и остался лежать всё в том же положении. Какое-то время я ещё бодрствовал, но постепенно на моё сознание наполз сон... Я уснул...
Так прошёл мой первый... 'День'... Совершенно чёрный и абсолютно беспросветный день... Самое светлое время суток... Моих первых суток пребывания в Главном Военном Клиническом Госпитале имени академика Николая Бурденко.
*
Глава 3. Военный психолог
На следующий день, то естьв понедельник, меня переложили на каталку и повезли на операцию. Она была коротенькой... То есть не очень большой. Как мне потом объяснил Тарас Антонович, он исследовалв микроскоп мой уцелевшийлевый глаз... Потом доктор 'удалил хирургическим путём' все уже не нужные остатки моегоправого глаза.
Всё это я понимал. Ведь мясныеошмётки, которые оставались в моей пустойглазнице... 'Э-эх...' Этичастички моей плоти могли вызвать сперва воспаление, потомзагноение... Ну, и так далее. Поэтому эти фрагменты следовало вырезать...
'И выбросить... Остатки моего правого глаза.'
А ещё во время операции Тарас Антонович собственноручнозашил рваную рану на моём левом виске. Я машинально сказал ему 'Спасибо!' и нащупал пальцами это место. Тамдействительно отдавало болью... Но доктор пообещал мне, что скоро всё это заживёт. Я его слушал и уже никак не реагировал... А только лишь молчал.
'Заживёт... Это хорошо... А вот созрением?!.. Чтобудет с глазами?.. Хотя... Уже с одним... Правого уже нет... И больше никогда не будет... Ни-ког-да-а...'
Один за одним шли дни... Сначала этот второй, затем третий, четвёртый... Я лежал и лежал... Ничего не ел и почти не пил... Молча разжевывал горькие таблетки, затем всё также молча и отрешенно запивал их глотком воды из носика поильника... Отстраненно-послушно переворачивался на живот, подставляя ягодицы для очередной партии уколов, после чего оставался в таком же положении долгие-предолгие часы... И всё время молчал... И старался ни о чем не думать...
Тяжелое ранение безжалостно загнало всё моё естество в самый дальний и разумеется самый чёрный уголок мироощущений человека... Который когда-то звался старшим лейтенантом Зариповым А.М., или же Альбертом, а то и просто Аликом... А вот теперь... Моя боевая радиокличка 'Заря' обернулась чёрной космической дырой... Страшной до жути... И пугающей до полнейшего оцепенения...
Я замкнулся в своей беде целиком и полностью... Стараясь не слышать посторонних разговоров и отвечая на вопросы врача односложным 'да' или же 'нет'... И только стискивал зубы, когда острая медицинская игла вонзалась между костью и единственным глазом... В этот момент я замирал весь... И даже не дышал, ожидая окончания этой боли... Я молча терпел всё!.. Когда жидкое лекарство выдавливалось в мою плоть из шприца... После чего эта игла стремительно и больно вылетала наружу... Затем я говорил в ответ слово 'нормально'... Тарас Антонович быстро собирал весь свой инструмент и уходил... А я опять оставался один... Вернее, один на один со своим горем...
И думал... Думал... Думал... Обо всём и обо всех... И о себе в частности... Шустрый контрактник Володя Жужгов быстро обзавёлся знакомыми и друзьями... Они подолгу сидели в его углу, рассказывая друг другу всякие военные байки и всевозможные госпитальные истории. Иногда я прислушивался к их беседам... Которые по вечерам оживлялись чем-то горячительным... Однако гораздо в большей мере я уходил внутрь своего сознания.... Продолжая думать о себе и своём ранении, о друзьях и знакомых, о ни о чём не подозревающих родителях и знающей всё сестре... О войне и моём последнем бое... Но более всего о моей слепоте и моём жутком одиночестве... Ведь находясь в людском сообществе, я продолжал оставаться совершенно один.
'Мы все одиноки... Так, кажется, писал Сноу?..'
Английский писатель Чарльз Перси Сноу толи в восемнадцатом, толи в девятнадцатом веке говорил, что мы все одиноки... Что друзья, родственники, работа и увлечения являются всего-навсего небольшими оазисами на протяжении долгого человеческого пути... Что каждый из нас затем встречается со своей смертью... Один на один... Этот англичанин конечно был в чем-то и прав... С его персональной точки зрения на всю сущность их образа жизни...
Ведь мы - россияне практически всегда являлись одним целым сообществом и наша сплоченность во все времена помогала нам выстоять в любое лихолетье... Когда полководцы вместе со своими сыновьями сражались в одних рядах со своими же солдатами... Когда великие княгини со своими дочерьми собственноручно ухаживали в госпиталях за ранеными воинами...
А теперь всех нас разобщили, то есть отделили всех нас друг от друга, то есть попросту разбили на мельчайшие кусочки, вплоть до каждого индивидуума... Когда его личное 'ЭГО' стало безоговорочно доминировать над всеми общечеловеческими ценностями и добродетелями... И отныне можно было печально констатировать то, что иностранная культура жизни с её знаменитой пословицей 'человек человеку - волк', да с соответствующей ей лицемерной агрессией... Всё-таки наложила свой чужеродный отпечаток на нашу российскую действительность... И теперь как российские военнослужащие встречали свою смертушку один на один, так и их безутешные родители, жены да дети оставались один на один с постигшим всю семью несчастьем...
Но ведь есть ещё и военные госпиталя, в которых мрачноватая философия Ч.П. Сноу получала некоторое дополнение... Не менее трагичное... Поскольку солдаты и офицеры, получившие тяжелые ранения и вследствии этого оказавшиеся физически ограниченными... Все эти парализованные и ослепшие, безногие и контуженные, безрукие и оставшиеся без внутренних органов ЛЮДИ... ВСЕ МЫ ВСТРЕТИЛИ СВОЮ ЛИЧНУЮ ТРАГЕДИЮ ОДИН НА ОДИН... ДА И ОСТАЛИСЬ С НЕЮ ДО САМОЙ СМЕРТИ... УВЫ... НО ЭТО ТАК!
Ведь не у многих найдётся человеческого мужества и терпения, чтобы не только жить рядом с изувеченным парнем... Но и хотя бы изредка навещать его... Чтобы не только поддерживать инвалида войны морально, но и оказать хоть какую-то посильную помощь в преодолении бытовых трудностей... Столь незаметных и порой ничтожных для здорового человека...
Да... Не всем дано выдержать... Ведь уже больше года длится эта распроклятая война в Чечне... А в главном военном клиническом госпитале имени академика Николая Бурденко уже известно о многих случаях... Иногда диких... А иногда жизнеутверждающих...
В отделении военной травмы оказался солдат с очень тяжелыми увечьями... Который мог только лежать без движения... И изредка стонать... По срочной телеграмме приехала его мать... Какое-то время она молча стояла у кровати с сыном... Смотрела на него... Несколько слезинок скатилось... Но по небритым щекам тяжелораненого... Который и говорить-то не мог... Наверное, он понял всё... Потому что затем... Женщина всё с сухими глазами вышла из его палаты и сразу же направилась к госпитальному КПП... Так она и ушла... Не сколько из военного госпиталя, а сколько из его изувеченной жизни...
А недели через полторы-две солдат тихо умер. Потому что его надо было кормить и поить с ложечки... Помогать ему справлять естественные потребности, вынося после этого судно со зловонными фекалиями или же утку с желтоватой мочой... Потому что его парализованное тело жизненно нуждалось в ежедневных обтираниях, а то и в лёгком массировании, причем по нескольку раз в сутки... Ведь это так же просто... Как и жизненно важно... Ведь пролежни образуются очень незаметно... Тихо и очень быстро...
Пролежни - это самая непредсказуемая и очень опасная 'вещь' для прикованного к кровати тяжелораненого. Если парализованный человек постоянно лежит в одной и той же позе, то он своим весом давит на оказавшиеся внизу мышцы и мягкие ткани. Именно в этих участках его тела происходит сначала застой крови, затем омертвление живых тканей... После чего наступает гниение... Которое постепенно захватывает всё новые и новые области пока ещё живого организма... И вот так... День за днём... Без необходимого ухода... В общем-то здоровый, но парализованный человек может сгнить заживо... И уже умирая, он способен всё это осознавать... То есть понимать весь ужас своего уже безвыходного положения...
Словом... Этот изувеченный войной солдат умер тихо... Практически без лишних звуков... Поскольку не мог говорить... Может быть он смог бы восстановить не только свою речь, но и другие функциональные возможности... При постоянном и постороннем уходе... Однако... Если уж сама... То есть женщина, которая его родила и воспитала, оставила беспомощного сына одного в чужой обстановке... То и медицинскому персоналу, начиная от санитарок с медсестрами и заканчивая врачами с начальником госпиталя, всем им до него уже не было никакого дела... Словно этот израненный русский парень по злой воле судьбы оказался толи в неприятельском военном прифронтовом госпитале, толи и в чужеземном городе Москве и в заморской стране России...
Но, Слава Богу, такие случаи были единичными... И всё же незабываемыми... В подавляющем своем большинстве тяжелораненые не были забыты, а потому и добиты... К изувеченным воинам приезжали матери и жены, сестры и подруги... И даже малознакомые или же совсем неизвестные люди...
В хирургии лежал солдат, который по национальности был якутом. И его личное горе, как и несчастье его семьи не стало чужим для всей Республики Саха... Северяне откликнулись на призыв местных журналистов и собрали не только средства на дальний перелёт в Москву, но и на возможность солдатской матери жить сколько понадобиться рядом с сыном... Покупая для пострадавшего бойца свежие овощи и фрукты, медикаменты и продукты... Находящаяся где-то на краю российской земли Республика Якутия не забывала своего земляка и каждый месяц отправляла в московский госпиталь продовольственные посылки, денежные средства и слова поддержки... Крайне необходимые и столь бесценные в такой сложной ситуации...
А я был один... Мои родители обо мне ничего не знали... Да я и сам не хотел сообщать им столь ужасное известие... Что их единственный сын... Их надежда и опора на старости лет... Что я потерял зрение... То есть стал совершенно незрячим... Стало быть, абсолютно ослеп.
На третий или четвёртый день ко мне приехала сестра. Но её появлению я не обрадовался. Может быть потому, что у нас ухудшились отношения после того, как Хрюша Болотский заставил её уволиться с должности библиотекаря нашей бригады. А может быть я попросту не хотел, чтобы меня видели в таком состоянии те, кто знал меня здоровым... И целым... Но сестра всё же осталась... Первую ночь она переночевала сидя на стуле. На следующее утро врач Тарас Антонович вручил сестре какие-то документы и она уехала устраиваться в гостиницу.
Как оказалось, государство всё же проявило свою заботу - наше Министерство Обороны предоставляло оплачиваемые гостиничные номера близким родственникам тяжелораненых солдат и офицеров, находящихся на излечении в московских госпиталях. В госпитале Бурденко и Центральном авиационном госпитале, что в парке Сокольники, в Главном военно-морском госпитале в подмосковной Купавне, а также в Подольском госпитале... И ещё в Красногорском... И в каких-то ещё...
Утром пришёл ко мне какой-то мужчина. Он поздоровался, придвинул стул поближе и уселся рядом со мной...
-Я - военный психолог. -представился мой гость, после чего сразу же перешёл к своему делу. -Вот я хотел бы с вами побеседовать.
Я продолжал лежать и молчать.Хотя внутри меня всё как-то сжалось, а мозг стал в усиленном режиме перебирать все последние события...
'Что же я такогомог сотворитьза эти дни?!.. Раз ко мне прислали этого доктора?.. Вродебы ничего такого... Лежу, молчу, не ору... Уколытерплю... В глаз!.. Нетто что в это самое место... Что же такого я мог начудить?!.. Что?!'
Тут меня прервали...
-Как вы себя чувствуете? - поинтересовался военный психолог.
Говорил он очень спокойно, негромко идажекак-то буднично.
-Нормально. -ответил я без всяких эмоций.
Я уже успел вспомнить про то, что при разговоре с психами желательно во всём с ними соглашаться... Ну, чтобы отрицательные ответы не взбудоражили сверх меры то, что иногда называется 'тонкой душевной материей'... Чтобы она ненароком не разорвалась в самом неподходящем месте разговора... Чтобы скромный и обаятельный психопатик не превратился в мгновенье ока в разъярённого буйнобольного... А то и откровенного маньяка...
-Как у вас со здоровьем? -продолжал любопытствовать военный 'брат Психей'.
К данному моменту мой мозг уже успел перебрать все события последних дней, начиная от прибытия в этот госпиталь и по настоящее время... И не нашёл ничего предосудительного или же странного... Что и могло послужить уважительной причиной для столь неожиданного визита... И всё же... Этот его вопрос о моём состоянии здоровья... Как такое можно было спрашивать у тяжелораненого?!.. Этого я никак не мог понять... И поэтому мой мозг пошёл по второму кругу выискивать самые мельчайшие фактики моего поведения...
А военный психолог, так и не дождавшись моего ответа, повторил свой вопрос. За неимением других вариантов мне опять пришлось использовать уже знакомое слово 'нормально'. Ведь определение 'отлично' никак ко мне не подходило, а выражение 'плохо' могло навлечь на меня целую тучу других врачевателей.
-Эт-то хорошо! - с каким-то непонятным мне удовлетворением произнёс военный психолог. -А как у вас с настроением?
Я опять затаился... Возможно где-то обязательно существуют величайшие оптимисты, которые хоть и утратили полностью всё своё зрение, однако продолжают оставаться весельчаками - балагурами... Без устали подсмеивающиеся над своим недугом... И по этой же причине танцующие до упаду...
Однако я никак не подпадал в эту категорию ослепших массовиков-затейников и поэтому мой ответ оказался вполне бесстрастным. То есть всё в том же духе.
-Нормально. -равнодушно произнёс я.
Почему-то задушевный доктор обрадовался. Я так и не разобрался в чём же, собственно говоря, дело. Вроде бы я ответил очень сухо и корректно. Но этоего почему-то обрадовало.
Ранее мне никогда не доводилось общаться с психологами, даже со студентками этого стольлюбознательного факультета. Поэтому моё нынешнее отношение к сегодняшнему визитёру было немного осторожное. Нетто чтобычересчур подозрительное или даже неприязненное, а просто настороженное. Ведь мало ли чего сложится в его психологической головушке после нашей беседы?!.. Так он жене поленится записать всё это куда-нибудь набумагу. Должна же здесь вестись какая-тодокументацияо моём госпитальном лечении... Если ужв полевом медсанбате записывалимои данные и результаты медицинского осмотра, то тут и подавно.
И всё же, то есть невзирая на мою вежливую немногословность, военный психолог продолжал меня спрашивать о всякой всячине. Постепенно он узнал про то, что в детстве я больше всего любил ходить на рыбалку и заниматься всевозможной техникой, начиная от мопеда 'Рига-13' и заканчивая собственноручно собранной светомузыкой... Из кулинарных пристрастий на первых местах у меня стояли домашние пирожки с картошкой и поджаренным луком, мясной пирог бялиш,узбекский плов и селёдка под шубой. Я был практически равнодушен к спиртному и сигаретам, в Афгане наркотой не баловался в принципе. Но сотрясения мозга у меня возможно были: в детстве я попалв аварию и ударился головой об лобовое стекло, которое впрочем уцелело... Тогда как у меня остался изогнутый шрам на правой скуле. Ну, и в армии меня дембель Джурабаев как-то отправил внокдаун одним ударом. Зубы тогда остались целы, но губа срослась чуток неправильно.
Также резко психолог перешёл к выяснению моих личных отношений. С бывшей женой я категорически не хотел встречаться. В госпиталь ко мне уже приехала сестра. А свою маму я не хочу расстраивать даже известием о своём тяжёлом ранении, не говоряуж отом, чтобы и она приехала сюда ко мне. Вполне возможно, что меня тут будут навещать друзья или знакомые, однокашникипо училищу или сослуживцы...
'А вот... Она... Э-эх!'.
Тут я неожиданно для себя вспомнил просвоюдевушку... И моё настроение слегкатак испортилось. Воспоминаниео Леночкебуквально резануло меня по сердцу и мне больше ни о чём не хотелосьразговаривать. Причём, ни с кем и даже с этим психологом. Однако военный доктор уже почувствовал эту произошедшую в моём настроении перемену... И всё-таки спросил меня о наличии подруги.
-Да вроде бы... - начал я говорить и сразу же осёкся.
На душе стало как-то особенно тяжко, если не сказать погано... ВедьмояЛеночкабыла для меня самымлучшим воспоминанием за все последние годы... Увы... Но уже только воспоминанием... И мне сейчас об этом даже думать было страшно...
Я надолго замолк, словно спрятавшись в какую-тобольшую ипрозрачную раковину... И весь окружающий мир в эти минуты практическиперестал для меня существовать. Ведь я вновь столкнулся со своим настоящим горем... Лицом к лицу!.. Ведь я не только потерял зрение... Но иутратил её...
'Боже мой... Как же это тяжело! Статьполностью слепым и абсолютно никому не нужным!'
Военный психолог видимо проникся какой-то жалостью ко мне и моему внутреннему переживанию... Он какое-то время помолчал со мной за компанию, но спустя несколько минут всё продолжилось. Однако я ушёлв глухую и крепкую оборону, а потому отвечал односложными 'Да' или же 'Нет' только после нескольких повторов.
Ивдруг... Военный психолог задал мне свой очередной вопрос, но опять не дождался моего быстрого ответа. Тут онпривстал со своего стула и буквально лёг на меня всей грудью... И заговорил вновь!..
'Бля! -подумалось мне в каком-то отчаянье. -Да что же это такое? А?!..'
Я ощущал то, как этот военный якобы врач давит мне на грудь... Но более всего у меня вызывал самое настоящее омерзение его мужской запах... Эта ужасающая смесь недавно выкуренных сигарети несвежегодыхания...
'С-сука! Да что же это?!.. Это не психолог... А педик какой-то!'
Всё моё мужское естество уже взбунтовалось и на интуитивном уровне приняло меры самозащиты... Правая рука попыталась было высвободиться из-под одеяла, чтобы врезать прямо по этоймерзкой роже... Но этотпсих предусмотрительно прижал одеяло к кровати...
'Ах, ты, тварь!' -пронеслось в голове.
Со стиснутыми намертво зубами я приподнялся на локтях и постарался отодвинуться как можно дальше от всегоэтого... Кошмара, в котором соединились и ужас, и мерзость, и подлость...
'Ах, с-сука!'
Мне удалось это сделать. Я отодвинулся в самый угол... Когда моё левое плечо задело дужку кровати, а голова коснулось стенки, я внезапно понял, что свободен... И тутже моя правая рука сжаласьв кулак и поднялась вверх, готовая к удару... Причём, изо всех моих сил...
Но, увы... Как оказалось, военный психолог уже стоял возле самойдвери... Он даже стул, на котором сидел, отодвинул подальше... И моя левая рука хватала только лишь пустоту возле моей кровати...
-Я извиняюсь... -скороговоркойпроизнёс психолог с педерастическими манерами. -Ну, мне пора идти. До свидания!
Я уже вспомнил про тумбочку, но пока моя рукашарила в поисках поильника... Негромко хлопнула дверь и в палате сталотихо...
'Боже мой... -думал я в каком-тооцепенении. - Воти стал я слепым...А всякая мразь будет пытаться... '