Изгнание прокурора со службы. Щегловитов изгонял прокуроров со службы за подозрения в недостаточной твердости. Однажды во владимирской тюрьме, где содержались политические заключенные, возникли беспорядки, сопровождавшиеся массовой голодовкой. Прокурор окружного суда Шаланин прибыл в тюрьму, внимательно выслушал каждого заключенного, вник в существо выдвинутых ими требований и пообещал во всем разобраться. Налаживая психологический контакт с сидельцами, он вёл себя демократично, позволял арестантам курить и подавал им руку. Вскоре беспорядки и голодовка прекратились. Это "либеральное" поведение не понравилось владимирскому губернатору, который донес генерал-прокурору своё неудовольствие и указал на "противоправительственный образ мыслей" прокурора. После некоторых проволочек Шаланина освободили от должности.
В генерал-прокуроры люди попадали не только по протекции или заслугам, но и по ошибке. В период "межреволюционного промежутка" произошла чехарда назначений, напоминающая павловскую "пятилетку" с частой сменой прокурорских лиц. Так, в июле 1917 г. на высокий пост заступил Иван Николаевич Ефремов, не имевший юридического образования, но зато депутат Думы и предводитель Радикально-демократической партии. Беспомощный в решении юридических вопросов, министр ничего не делал, препоручив ведение дел своим толковым заместителям, которым полностью доверял. По веянию того времени считалось, что достаточно быть революционным человеком, и на ответственном посту популярность сделает больше, чем знания и умения. Однако это оказалось не так.
Очередной ошибкой в назначении министра юстиции стал приход на эту должность Александра Сергеевича Зарудного, тоже депутата Думы, примкнувшего к Трудовой народно-социалистической партии. В биографии генерал-прокурора имелся неприглядный факт: в записной книжке казненного террориста Александра Ульянова, старшего брата В.И. Ленина, имелись адреса братьев Зарудных. Выехав по адресу А. Зарудного, полиция изъяла подрывную литературу, истинного владельца которой жилец назвать отказался. Общение с жандармами и тюремная отсидка на период следствия сказалась в переоценке ценностей читателя революционных книг. Взгромоздясь в кресло генерал-прокурора, Александр Сергеевич стал преследовать Ленина, а в министерстве дела пошли наперекосяк. Он заставлял работать чиновников больше, чем следовало по обстоятельствам, требуя вместо коротких устных ответов писать многостраничные доклады.
Громким назначением можно назвать приход Керенского в прокуратуру - т. е. туда, где террористов не жаловали. А вот Александр Федорович мечтал таковым стать - стрелком или бомбистом. Дело в том, что молодой юрист Керенский своими глазами видел расстрел народа 9 января 1905 г., в беспамятстве бежал от Зимнего дворца, сразу познакомился с террористом Савинковым и даже выразил желание вступить в его организацию, чтобы убивать полицейских. Однако кандидатура горячего молодого человека почему-то не понравилась провокатору и главе террористов Азефу, решавшего на встречах с главой МВД какого министра или высокопоставленного чиновника эсеры могут убить. Позднее Керенский признавался, что он был "абсолютно готов взять на душу смертный грех и пойти на убийство того, кто, узурпировав верховную власть, вёл страну к гибели". Керенский стал у террористов мелкой сошкой - курьером, и получил от сыщиков охранки кличку "Скорый", так как, прыгая из трамвая в бричку, легко уходил от слежки из двух пеших "топтунов" и одного конного соглядатая.
От прокурора, который мечтал убивать людей, можно перейти к кандидатуре последнего российского генерал-прокурора Павла Николаевича Малянтовича, который, наоборот, получив юридическое образование, то и дело защищал в судах социал-демократов, что впрок не пошло. До последнего назначения страстные речи Малянтовича звучали на многочисленных процессах революционеров: в деле Первого Совета рабочих депутатов в Петербурге, делах Носаря-Хрусталева, Льва Троцкого и других. Он защищал большевиков по делам о восстании на крейсере "Азов", в "Неплюевском деле" в Севастополе, в деле о вооруженном восстании в Москве, по делу газеты партии социал-демократов "Борьба", по делу о распространении социал-демократических изданий в Калуге и т.д. На последнюю должность Керенский его поставил, чтобы умилостивить Ленина, шедшего в последний и решительный бой. Никаких заслуг советская власть "красному" прокурору не засчитала. Винтик покрутился, сточил свою левую резьбу, и его выбросили. В период Большого террора Малянтовича арестовали, мучили. Экс-генерал-прокурор выдерживал в год по 35 допросов с пристрастием. В 1937 г. его расстреляли.
Защитник большевиков на царских судебных процессах П.Н. Малянтович (внизу второй слева) в кругу коллег и своих подзащитных
6. Деловые принципы прокурора: "сопротивляться наисильнейшим людям", "любить правду", "иметь чистосердечное обхождение и твердость в делах".
Перечень этих и других, ещё не названных прокурорских качеств, озвученных в секретном предписании Екатерины Великой своему генерал-прокурору Вяземскому, вынесен в подзаголовок не случайно. Поскольку стражу закона приходится выполнять волю царя и перечить ему, помнить товарища детских игр и обвинять его, уже взрослого, в преступлении, видеть поднесённые дары и отказываться от них во имя торжества закона. Стойкостью в выборе между добром и злом проверялись все российские прокуроры. Конечно, помимо этой моральной доминанты в прокурорской работе проявлялись необходимые деловые качества описанных нами лиц.
Ягужинский быстро шел по служебной лестнице. От камер-юнкера до генерал-адъютанта ему понадобился один год. Он хорошо знал несколько иностранных языков, был исключительно начитанным человеком и к тому же очень ловким. Однако стойкость и верность генерал-прокурора закону проверял лично Петр I, в чем не раз убеждался, когда Ягужинский выступал против царских родственников.
Случай с царицей-"беспредельщицей". Дворовый человек царицы Прасковьи Федоровны, вдовы царя Ивана Алексеевича (брата Петра I), припрятал оброненное письмо царицы. Его посадили в Тайную канцелярию, подвергли допросам. Царица лично учинила письмокраду допрос с пристрастием: под видом раздачи милостыни арестантам, она проникла в Тайную канцелярию и стала бить его. Несчастного жгли свечами, облили его голову и лицо "крепкой водкой" и подожгли. Караульщик сбил с несчастного пламя. Дежурный прокурор отказался вмешиваться. Извещённый Ягужинский немедленно прибыл, отобрал у царицы арестованного и отправил его к себе в дом. На требования царицы отдать ей дворового Ягужинский сказал: "Нет ничего хорошего, государыня, в том, что изволишь ездить ночью по приказам. А без именного указа [Петра I] отдать невозможно". Царь поддержал своего прокурора.
Противодействие царю - Николаю II - оказывали поочередно три генерал-прокурора: Щегловитов, Хвостов и Макаров. Дела были возбуждены в отношении одного генерала - за злоупотребления по службе и военного министра - за сотрудничество с немцами. Члены царской семьи и приближенные к ним лица усиленно апеллировали к "Николеньке", чтобы тот содействовал прекращению дел. И дома "Николенька", а перед генерал-прокурорами Николай II настаивал на выполнении "домашнего задания" по освобождению негодяев от ответственности.
Тогда Александр Алексеевич Хвостов предложил царю дело приостановить с одновременной отправкой генерала на фронт, где если тот будет убит, то он и кровью свой позор смоет, и дело будет закрыто. Государь подумал и сказал: "Пусть дело идет по закону".
А вот шпиона на фронт отправлять было нельзя, и дело тянулось. Даже уличающие фотографии, сделанные с писем министра и его дневника, не продвинули предателя к виселице или расстрелу. Хотя доклад "с иллюстрациями" произвел на Николая II сильное впечатление. Он тянул с окончательным решением и - отстранил Хвостова от должности. Назначенный на его место Макаров оказался таким же несговорчивым человеком и также отказался прекратить дело министра. В итоге экс-министр оказался в Германии, где написал мемуары.
Не только перед царями требовалось генерал-прокурорам "так держать!", отстаивая закон. Большой соблазн происходил от разложившейся придворной камарильи, в среде которой обычным делом было покупать чины, протекции, жен, милости фаворитов и царских сановников. Характерно, что когда, ещё в постпетровскую эпоху, судили проворовавшихся сановников высшей категории, то при дворе говорили о "в несчастье павших министрах" - в то время как генерал-прокурор Трубецкой называл этих проворовавшихся жестко и сурово "государственными злодеями". Что называется, ощутите разницу.
Деловитость сто́ящего генерал-прокурора в соблюдении законности часто сопровождалась оперативным вмешательством в ситуации, толком ещё неясные, но имеющие перспективу громкого дела. Ягужинский, например, смело вмешивался в события и, разоблачая взяточников, подводил их к эшафоту. Однажды Петр I получил челобитную о злоупотреблениях одного фискала. Царь поручил Ягужинскому разобраться. Петровский любимец быстро выяснил суть дела и заодно установил, что фискал оказался виновен потому, что вынужден был "поднимать" деньги своему начальнику Нестерову. В итоге Нестеров был изобличен во взяточничестве и казнен.
Когда другой царь - Александр I "примеривал" на роль генерал-прокурора поэта Дмитриева, то дал ему задание проверить один анонимный донос. Дмитриев выехал на место, в Кострому, где за месяц розысков выяснил, что изложенный "навет" на работу местного правосудия полностью подтвердился. При этом Дмитриев дополнительно возбудил ещё четыре уголовных дела, так как капитан-исправник, два секретаря и заседатель суда не только дали ему ложные объяснения, но и совершили подлоги в документах, чтобы избежать наказания за допущенные злоупотребления.
А генерал-прокурора Палена поразил пожар, мимо которого он проезжал в карете. Пылала паровая мельница, принадлежавшая известному петербургскому миллионеру, купцу Овсянникову. Пален так был поражен грандиозностью картины, что немедленно вызвал подчиненных, которым приказал тщательно во всём разобраться, хотя полиция уже отделалась отпиской, что признаков поджога "не оказалось". Прокурорское дознание дало результат: добытые факты подтвердили умышленный характер поджога, организатором которого оказался сам хозяин мельницы, который вместе с подручными был осужден.
О взятках на прокурорской ниве говорить приходится с большим огорчением. Да, были генерал-прокуроры, которые наряду с великолепными вознаграждениями от государей получали не менее огромные подношения нелегальным образом. При этом что делать, если к этому подталкивает сам царь? Вот дошло до ушей Петра III, что некий чиновник пытается провернуть через сенат выгодное дело и за протекцию готов заплатить. Мигом нашлись помощники в лице генерал-прокурора Глебова и ещё двух сподручных. Взятка составила 2 тыс. золотых дукатов. Так вот император не только не возмутился лихоимством вельмож, но даже их похвалил за оборотливость и - потребовал себе половину навара. После получения золотой доли император лично отправился в Сенат, чтобы решить дело в пользу взяткодателя.
Взятка в России. Люди выстроились с "натуральным" подношением в передней частного пристава. С картины П.А.Федотова
Судя по отзывам современников, Глебов был самым коррумпированным генерал-прокурором. При отправлении правосудия он успевал торговать со Швецией хлебом, занимался отпуском за границу льняного семени, устроил в Финляндии свинцовые заводы, взял на откуп кабацкие и конские сборы в Архангельске и, наконец, занялся винным откупом в Иркутской провинции. На недовольство местных купцов он послал в Иркутск своего полномочного представителя, который арестовал 120 зажиточных иркутян и, наложив на них контрибуцию, стал под пытками со смертельным исходом выбивать из них деньги, партии мехов, чая и прочих товаров. Часть добытых средств отправлял Глебову. Из местных жительниц представитель составил гарем. Одуревший от безнаказанности, он арестовал иркутского вице-губернатора и сел в его кресло. Для ареста зарвавшегося представителя генерал-прокурора отправили отряд казаков. Глебовская карьера на этом закончилась.
Хотя Екатерина II характеризовала его как человека с очень большими способностями, соединенными с равным прилежанием. "Это олицетворенная находчивость, - писала царица. - Но он плут и мошенник". Повод расстаться с таким генерал-прокурором скоро нашёлся. При проведении ревизии в Московской конторе артиллерии и фортификации, которую курировал Глебов, обнаружили недостачу на сумму более 140 тыс. рублей. И в других местах выявились денежные утечки. В итоге взяточник и растратчик "впал в несчастье": от прокурорской службы его отстранили и отовсюду уволили. Ему запретили въезжать в обе столицы и во все места, где "может присутствие Наше случиться" - подытожила закономерную опалу разочарованная императрица.
Двойные стандарты были присущи практически всем генерал-прокурорам царской России. Ранее мы приводили обширный список обязанностей любимца Павла I Куракина, занимавшегося промышленностью, торговлей, здравоохранением, лесами, транспортной инфраструктурой и т. д. Возрастание объёмов прокурорского бремени происходило неспроста: Куракин, наделенный от природы острым умом и сообразительностью, нельзя сказать, что любил много трудиться. Но, когда было необходимо и выгодно для него лично, то действовал быстро и энергично. Эти деловые качества человека "хваткого", а также связи при дворе позволяли ему довольно быстро продвигаться как в чинах, так и в приобретении богатств.
Как о человеке с аналогичным двуличием оставил о себе память в потомках Дмитрий Николаевич Блудов, ранний товарищ А.С. Пушкина (по поэтическому вольнодумному кружку "Арзамас"). Дмитрий Николаевич обладал исключительной работоспособностью и неудержимой страстью довести до совершенства любую бумагу. Получив от Николая I указание подготовить первостепенный документ, он препоручал дело подчинённому. Когда чиновник приносил проект Блудову, тот всегда хвалил его за работу, а ночью принимался за исправление написанного. Утром чиновник переписывал проект - генерал-прокурор опять его черкал и исправлял. Так продолжалось до тех пор, пока документ не нужно было везти императору.
Перед высокой аудиенцией Блудов смотрел ежеминутно на часы и непременно посылал сверять свои часы с дворцовыми. Зато когда возвращался от императора, не получив нагоняя, то был детски весел, летал по комнатам и готов был целовать всякого встречного. Одновременно с этим Блудов выступил гонителем Пушкина и хотел занять место императора как первого и единственного цензора опального поэта, на которого жаловался за убийственные саркастические стихи в свой адрес.
Сергей Николаевич Урусов зарекомендовал себя на высоком прокурорском посту как любезный в отношениях и "хитроумный" (как Одиссей), опытный и уклончивый человек, который юридические инициативы тормозил под предлогом "преждевременности". Любые проекты законодательства по самым насущным проблемам страны он клан под сукно до "неопределённого времени".
Генерал-прокурор Керенский работал всегда исключительно много, так что часто ночевал в служебном кабинете. Днем его трудно было застать на месте: шеф ездил митинговать и агитировать. Поэтому подчинённые старались приходить на доклады по утрам, когда он пил кофе. За чашкой бодрящего напитка Александр Федорович схватывал предмет беседы на лету - говорить с ним было легко. Однако отсутствие практического опыта сказывалось в том, что глубокой проработки прокурорских вопросов не было. В своих суждениях Керенский разбрасывался, хватался за всё разом, и многие решения "света в конце тоннеля" так и не увидели.
Особое понимание законности в отношении собственной персоны проявил Добровольский. Он получил на подотчёт для устройства кассы для выдачи пособий нуждающимся чиновникам 20 тыс. казённых рублей, которые "обратил на свои надобности". Генерал-прокурор купил на них процентные бумаги, которые внес в Петербургское общество взаимного кредита на свой текущий счет. Этим кредитом он пользовался несколько лет и лишь в июне 1915 г. возвратил деньги для использования по назначению. Позднее, допрошенный по этому факту, Добровольский виновным себя не признал и пояснил, что деньги возвращены и, таким образом, никакого ущерба он никому не причинил.
Наиболее ярко моральные контрасты проявились в личности министра юстиции и генерал-прокурора Николая Валериановича Муравьева, который был настолько блестящим оратором на процессах, что на его выступления публика валила как в театр или на бега, чтобы зарядиться эмоциями. Одновременно с выдающимися способностями проявлялись негативные качества: властолюбие, нетерпимость к чужому мнению, резкость и даже грубость, склонность к внешним эффектам, угодничество, невысокие нравственные скрепы. А в начале XX в., когда в России "запахло революцией" и резко усилилась репрессивная политика правительства, Муравьёв дал задний ход. Он запросился в отставку, заявляя в узком кругу, что "придётся пустить в ход оружие для подавления внутренних восстаний. Крови прольется море, и я в нём не пловец". В итоге Муравьев как раз перед Первой русской революцией 1905 года осел за границей в Италии на неплохой дипломатической должности.
А вот другой генерал-прокурор, менее наделённый способностями, наоборот, оказался смел и храбр перед лицом террора. Дело в том, что на Щегловитова террористы объявили настоящую охоту. Боевики летучего боевого отряда эсеров (партии социалистов-революционеров) 6 и 7 февраля 1908 г. являлись к зданию Министерства юстиции и ходили вдоль фасада, ожидая выезда первого лица прокуратуры в Думу. Предупрежденный министр к поданной карете не выходил. Полиция сумела арестовать несостоявшихся исполнителей теракта, несмотря на оказанное вооруженное сопротивление. По приговору суда семь боевиков были повешены, прочие осуждены на каторгу. Удивительно то, что это дело послужило основой для написания Леонидом Андреевым сострадательной повести "Рассказ о семи повешенных".
7. "Как слово наше отзовётся": об изящных, нежных и простодушных прокурорских качествах.
У прокуратуры с литературой вообще существует какая-то ментальная связь. История хранит причудливые переплетения обязанности "ока государева" наблюдать за соблюдением законов и вязи скрипучего гусиного пера, оставляющего след на бумаге и в мировой культуре. Вот в период правления Анны Иоанновны в прихожей своего кабинета всесильный кабинет-министр Волынский избил и даже изувечил поэта Тредиаковского. А поскольку Волынский не поладил с фаворитом императрицы Бироном, то этот инцидент, в общем-то рядовое событие для того времени, стал ему первой ступенькой на эшафот. Сначала Волынского обвиняли в избиении поэта, затем в оскорблении Бирона. В разгар следствия к делу подключился новый генерал-прокурор Трубецкой, и "тяжесть статей" сразу усилилась. Кабинет-министру вменили "бунтовские речи" и "утайку казённых денег". Затем ему указали на желание самому занять российский престол. В итоге сиятельного драчуна казнили.
Долгое время фемида и поэзия шли рука об руку. У генерал-прокурора Вяземского успешно служил поэт Бахтин. Выбиравший поприще по душе Державин, когда столкнулся на пароме при переправе через Волгу с пугачёвцами и только заряженными пистолетами пресёк их нападение - выбрал юстицию, а поэтические занятия оставил на старость. Поэт-прокурор Дмитриев привлёк в "объятия Фемиды, а не Мельпомены" поэта Дмитрия Васильевича Дашкова, будущего генерал-прокурора. Пописывал стишки Блудов. А любовь к литературе Щегловитова спасла одного хорошего человека от тюрьмы. Некий Беспятов по молодости участвовал в политических выступлениях и попал под следствие. Дело застопорилось на долгие годы, но затем заработало вновь - и Беспятову, тогда уже чиновнику и орденоносцу, драматургу и врачу, замаячило 7 лет лишения свободы. К Щегловитову, восхищённому одной из пьес подследственного драматурга, пришла на приём его молодая жена с прошением за супруга. Генерал-прокурор наговорил комплиментов о талантах мужа, а через несколько дней на помиловании рукой царя было написано: "Дело прекратить". Закон пострадал, а литература нет.
Можно описать ряд случаев, когда прокурорское сердце было исполнено сострадания вовсе не по литературным вкусам. Своей властью генерал-прокуроры вторгались в пограничные области, где закон балансировал, а судьба человека ломалась через колено или даже хуже - заканчивалась трагически. Вот в публичном месте подрались два молодых дворянина. Обоим грозило осуждение и крах карьеры. Беклешов распорядился обоих держать под арестом, "пока не помирятся, а помирятся, так тотчас выпустить, сделав нотацию, что благородным людям, к соблазну публики, приходить в азарт и драться стыдно".
В другом случае "общественным хулиганам" он простил более тяжкий проступок. Три молодых офицера, находясь в трактире, резко высказывались в отношении Александра I. Говорунов доставили к Беклешову. Маячила перспектива - суд и Сибирь. Беклешов стал им выговаривать: "Ах вы, негодные мальчишки! Служите без году неделю, а уже суетесь судить о политике и критиковать высоких особ. И вы еще называетесь дворянами и благородными людьми - бессовестные! Какие вы, к чёрту, благородные люди! Так, щавель, сущая дрянь!" После этого он приказал отпустить их - на волю, а не в Сибирь.
"Слово и дело". В те времена свирепствовал закон "слово и дело", направленный на защиту императорского имени. Генерал-прокурор Дмитрий Прокофьевич Трощинский занимался одним таким делом. При посещении тюрьмы г. Богучара в ноги проверяющему бросился колодник, с оковами на руках и ногах. Несчастный молил избавить от гибели его и его детей, которых в семье было 11 человек. Дело было тоже кабацкое. Некий крестьянин в питейном доме за чаркой вина в ссоре с односельчанами, отвечая на придирки, сказал "простолюдинскую поговорку". Один из обиженных, по злобе, переиначив слова, донес о том, что крестьянин оскорбил императора. Десять свидетелей подтвердили донос клеветника. Сквернослова осудили и бросили в тюрьму. Изучив дело, Трощинский пришел к заключению, что все свидетели имели причины лжесвидетельствовать. После доклада император принял решение освободить колодника.
Колодники, закованные в цепи, падают ниц, умоляют о смягчении участи и просят милостыню
С середины ХIХ в., с ведением соревновательного процесса на суде стало проявляться такое прокурорское качество, как красноречие. Громкие процессы обычно сопровождались красочными речами прокуроров, и часто на приговор влияла именно страстная прокурорская речь, взывающая к закону и основам нравственности, морали, к общественным ценностям, которые под сомнение никто не ставил. Речи Переверзева производили настолько сильное впечатление на слушателей, что он выигрывал почти безнадежные дела.
А в процессе, где на стороне обвинения выступал Муравьев, произошли вовсе мексиканские страсти. Его обличительная речь против некоего отставного генерал-майора, ставшего душеприказчиком умершего богатого купца, была настолько проникновенной, что у обвиняемого, принявшего участие в махинациях с купеческим наследством, настолько всколыхнуло совесть, что он застрелился прямо в зале суда. Трагедия вызвала страшный переполох. Старшина присяжных упал в обморок, истерично рыдал защитник подсудимого, публика и судьи были в оцепенении. Закон торжествовал.
Суд над "первомартовцами", где встретились друзья детства: прокурор Муравьев и террористка Перовская
А в знаменитом деле "первомартовцев", убивших царя Александра II, в историю юриспруденции вошла такая красивая фраза Муравьева: "Из кровавого тумана, застилающего святыню Екатерининского канала, выступают перед нами мрачные облики цареубийц..." При этом один из убийц царя Желябов громко рассмеялся. Судьи и публика оцепенели. Однако Муравьев не растерялся. Он спокойно, но громко и отчетливо проговорил: "Когда люди плачут - желябовы смеются", что повлияло на суровый приговор.
К пикантности ситуации относилось то обстоятельство, что Муравьев не пощадил в своем выступлении женщину, Софью Львовну Перовскую, которую он выставил как олицетворение безнравственности и жестокости, свойственной всем революционерам. А ведь Перовская и Муравьёв были друзьями детства, они играли в детские игры, а однажды Софочка даже вытащила будущего генерал-прокурора из глубокого пруда, в котором он чуть не утонул. В итоге спасённый мальчик возвел свою спасительницу на эшафот. Вот такая получилась "награда" не за спасение, а за нарушение закона.
На прокуроров - любимцев императоров и императриц - награды сыпались как из рога изобилия. За один только год ставший генерал-прокурором Обольянинов, с оставлением за ним должности генерал-провиантмейстера, сразу получил чин генерала от инфантерии, большой крест ордена Св. Иоанна Иерусалимского, орден Св. Андрея Первозванного, дом в Петербурге, расположенный на углу Большой Морской и Почтамтской улиц, на 120 тыс. рублей различных фарфоровых и серебряных сервизов и других редких вещей. Жена его, по инерции монаршей милости, также была "пожалована" орденом Св.Екатерины.
Ордена Св.Станислава и Св.Анны за выслугу лет - самые распространённые награды в министерстве юстиции
Будущий генерал-прокурор Трощинский свой первый орден получил "ни за что". Он служил секретарем у загульного вельможи, который после бурных ночей по утрам являлся к Екатерине II на доклады. Наконец, государыня, глядя на потрёпанный вид докладчика, попросила присылать замену. Трощинский стал ездить с докладами и вскоре заслужил монаршее благоволение. Государыня пожаловала ему орден Владимира второй степени под предлогом, что не привыкла работать с секретарем без звезды. Вскоре у секретаря наладилась карьера, вплоть до назначения на высокую юридическую должность.
Иному генерал-прокурору было не стыдно орден попросить. Не ради тщеславия, а для дела. Дмитриев, например, будучи министром юстиции, имел всего лишь одну Аннинскую ленту. Как-то после очередного доклада, Дмитриев простодушно сказал императору: "Я хочу просить у Вас себе Александровской ленты. Для министра юстиции нужно иметь явный знак Вашего благоволения: лучше будут приниматься его предложения". Вскоре министр требуемым был награждён. "Ну, что? Ниже ли кланяются? - спросил император. - Гораздо ниже".
К концу царствования Дома Романовых раздача наград не перестала выступать в роли фетиша, но сам фетиш несколько девальвировался. Так, за труды на ниве правоведения Щегловитов получил не золото-платиновый орден в алмазах, а всего лишь новодел в виде светло-бронзовой медали для ношения на груди на ленте Белого орла.
К простоте в общении с людьми стремились редкие высокие правоведы. Современники вспоминали, что вход на прием у прокурора Дмитриева был легок. И швейцар, добрый немец, никого не останавливал, да и лакеи никого не держали за полу и не просили на чай. Немного шокирующим было первое появление в канцелярии генерал-прокурора нового назначенца Замятина. Прокурорские чиновники вдруг увидели симпатичного старика, в гороховом сюртуке, с сигарой во рту, который расхаживал между столами и запросто знакомился с подчиненными. Непримиримым врагом подхалимажа и "прихвостничества" оставался Николай Авксентьевич Манасеин в звании министра юстиции - он был изначально холоден к заискиванию и проявлениям раболепства. Не любил, чтобы чиновники судебного ведомства, выстраиваясь в шеренги с низким поклоном, встречали его на станциях во время поездок по России. В сотрудниках он ценил ум, энергию, способность к самопожертвованию.
Доступ просителей к нему был свободен. Обычно это происходило так. Просители собирались и рассаживались в большой приемной. Министр обходил каждого, выясняя суть просьбы, и, если было необходимо, принимал прошение. По некоторым ходатайствам сразу же принимал решение, давая соответствующие поручения своим подчиненным. Однако он не любил ходатайств высоких "сторонних лиц", в особенности посредничества "дам высшего света".
А Переверзев любил вести личные приемы населения, приглашая посетителей в кабинет. Он говорил, что на этих встречах "лучше узнаешь истинные нужды народа". Однако приемные часы министра юстиции и общение с простыми людьми доставляли неприятности сотрудникам прокурорской канцелярии, так как их начальник часто принимал решения без досконального изучения дела. И даже с ходу и совершенно неоправданно он мог отменить решение временного суда, что создавало казус.
8. Ошибка царских генерал-прокуроров: пренебрежение к установленным законам привела к революции.
В начале и, особенно, к концу царствования последнего самодержавного представителя Дома Романовых недрёманное "око государево", к сожалению, стало "косым" и обрело все признаки слепоты. Поскольку в борьбе с новыми формами и видами преступности генерал-прокуроры пошли по пути нарушения закона, что сначала проявлялось спорадически, а затем приобрело систематическую основу. Последствия, в виде широких политических выступлений и массовых проявлений террора, не замедлили наступить.
В поиске форм воздействия на власть, лишающей оппонентов справедливого к себе отношения, хотя бы в рамках действующего законодательства, группы радикально настроенных людей, причём из разных сословий и классов, вышли на магистральное направление - проведение революции как тотального передела всех прежних законов и прав людей на существование. Закон, удерживающий классы от взаимного физического уничтожения, перестал выполнять свою роль, когда сами служители закона стали его нарушать.
Первое открытое политическое выступление студентов у Казанского собора. 1876 г.
Начало краху царской юриспруденции положил 1876 г., когда в Санкт-Петербурге на площади у Казанского собора произошло первое политическое массовое выступление. Студенты и примкнувшая молодежь открыто провели антиправительственную демонстрацию и были задержаны. Генерал-прокурор Пален добился Высочайшего повеления о направлении дела в суд без проведения предварительного следствия, что противоречило закону. Пятеро подсудимых, в их числе студент Боголюбов, были осуждены на каторгу, трое оправданы, а остальные отправлены в ссылку в Сибирь.
Если оппонентам правительства, выступившим открыто и осужденным за это без соблюдения установленных законом процедур, власть отнеслась несправедливо, то мнение общества стало склоняться на сторону осуждённых. А из общества набирались присяжные заседатели, выносившие приговоры по уголовным преступлениям. И вот, эти присяжные, в пику прокурорским правонарушениям, стали выносить "политическим" преступникам оправдательные приговоры.
Скандалы возникали повсеместно, например, по делу "нечаевцев" - членов революционной организации "Народная расправа". Из 150 человек, привлечённых к следствию, на скамью подсудимых сели 79 человек, из них 42 были оправданы, 25 приговорены к лишению свободы от 7 дней до 1,5 лет и лишь четверо убыли на каторгу. "Просто срам, как решено дело", - заявил Александр II.
Статистика. За период начальствования генерал-прокурора Дмитрия Николаевича Набокова из 133 политических процессов 86 были рассмотрены ускоренными военными, военно-окружными и военно-полевыми судами, без апелляций к сенату или Верховному Уголовному Суду. Приговоры, вынесенные такими судами, были суровы. В 1879-1882 гг. из 470 человек, осужденных военными судами, 67 приговорены к смертной казни (из них 37 лицам казнь заменена каторгой), а 30 революционеров были казнены. Военные суды имели также закрытый характер и применялись с целью недопущения распространения революционной пропаганды, оглашаемой на открытом процессе.
Правительство пыталось также доставать преступников, скрывшихся за рубежом. Так, в 1881 г., по распоряжению министра юстиции Набокова, будущий генерал-прокурор Муравьев выехал Париж, где вел переговоры с французским правительством о выдаче организатора взрыва недалеко от Москвы полотна ж. д. во время прохождения царского поезда. Демократическая французская общественность не позволила выдать террориста России.
Взрыв свитского поезда на Московско-Курской железной дороге в 1879 г.
Однако мы забыли демонстранта - студента Боголюбова, история с которым стала валить царскую юстицию на лопатки. Дело в том, что в дом предварительного заключения, где содержался арестант, явился градоначальник Трепов, вступивший в пререкания с Боголюбовым. Трепов повелел посадить крикуна в карцер и заодно высечь его. Эта незаконная и унизительная экзекуция, которая не получила должной прокурорской оценки, вызвала возмущение во всей империи. Не удивительно, что немного спустя на приём к Трепову явилась дворянка Вера Засулич, стрелявшая в градоначальника как в нарушителя закона и получившая от суда оправдательный приговор!
Вслед за допуском нарушений в прокурорской сфере стала проявляться неспособность или нежелание генерал-прокуроров и их аппаратов докапываться до истины не только там, где закон систематически нарушался - кинет ли террорист бомбу в сановника или выстрелит революционер из-за угла в полицейского. Но и громкие события криминального характера, связанные с массовой гибелью людей, никто из прокуроров толком не расследовал. Наоборот, облеченные властью люди имитировали деятельность или путали следы. Получалось, что с одной стороны - горы окровавленных трупов, с другой - тишина и спокойствие, ни виновных и ни осуждённых, что выводило общественное мнение на крайние формы протеста.
Версия. Согласно версии историков правоведения, было выяснено, что секретные сотрудники МВД знали, что некая "белая дама", Софья Перовская, вместе со своими сподручными готовит убийство царя Александра II, так как изучает маршруты его передвижения в карете по Санкт-Петербургу. Знали, но ничего не предприняли, чтобы остановить её. Накануне самодержец урезал ассигнования на МВД, и поэтому высшие полицейские чины убрали "неподходящего" царя оригинальным способом "невмешательства", что прошло мимо генерал-прокурора Набокова.
Не расследованными оказались вопиющие дела "О Ходынке", "Кровавое воскресенье" и "Ленский расстрел". В первом случае оказался замешан брат царя, градоначальник Сергей Романов, за которым в народе закрепилось прозвище "Князь Ходынский". Градоначальник бестолково организовал раздачу подарков в честь провозглашения на престол Николая II. В давке погибли сотни людей. За это не было никакого официального порицания, а, значит, наступила внесудебная расплата - карету с "князем Ходынским" взорвали.
А вот "Кровавому воскресенью", мало кто знает, предшествовало такое нарушение закона. 6 января 1905 г., в Петербурге, на обычном водосвятии на Неве, против Зимнего дворца, присутствовал император со всей своей свитой и министрами и была масса народу. С батареи, расположенной напротив, у Биржи на Васильевском острове, одно из орудий отсалютовало не холостым зарядом, а картечью. Весь заряд чуть было не угодил в толпу молящихся. Этот случай прошел мимо генерал-прокурора.
Расстрел рабочих 9 января 1905 года расследован не был.
Революция началась незамедлительно
Поэтому кровавых событий, последовавших через 3 дня - 9 января, когда многотысячная толпа мирных манифестантов, шедших к Зимнему дворцу с иконами, хоругвями и портретами царя, была встречена залпами - следовало ожидать. Солдаты "не жалели патронов", расстреливая безоружных людей. Было убито свыше 1000 и ранено около 5000 человек. (Именно тогда, напомним, молодой юрист Керенский, видя бестолковость царской юстиции, собрался кидать бомбы в полицейских). Известие об этой кровавой расправе потрясло всю Россию, и сразу началась революция 1905 года. Поскольку расследование толком не проводилось, и виновных не нашли.
Спустя 7 лет таким же массовым расстрелом обернулась подача жалобы властям голодными рабочими Ленских приисков. Тогда генерал-прокурор Манухин попытался расследовать происшествие. Он установил, что рабочие никакой агрессивности не проявляли, а шли с одной лишь целью - передать прошение товарищу прокурора, и недоумевали, за что же в них стали стрелять. Ничего, кроме спичек и папирос, протестующие с собой не имели. В прокурорском отчёте отражена и такая характерная деталь - на всю трехтысячную толпу на месте происшествия был найден лишь один кривой кинжал. Хотя преступный характер действий властей был очевиден, но виновные не понесли никакого наказания.
Апофеозом прокурорской распущенности стала фигура упоминавшегося Щегловитова, который по молодости отличался независимостью взглядов, на него охотились террористы, но, укрепившись в должности генерал-прокурора, он напрочь забыл об обязанностях "ока государева". Щегловитов превратил следственный аппарат в послушное орудие, действующее только в интересах и в угоду властям. Преследования за инакомыслие, причем не только революционеров, проповедующих терроризм, но и лиц, придерживавшихся либерально-демократических взглядов, злоупотребления при расследовании преступлений, подтасовка фактов и фабрикация улик, издевательства над подследственными и в то же время прекращение дел по ходатайствам власть предержащих или по "политическим соображениям" - все эти "извращения правосудия" стали делом обычным.
А потому при режиме Керенского его сразу арестовали. И его недруги, бывшие подследственные, осужденные и каторжники, которые пришли во власть, сразу припомнили бывшему генерал-прокурору его "прегрешения" по должности, расстреляв старика в одной из первых партий врагов советской власти.
Часть вторая
Пять лет забвения "ока государева"
1. Транспортный бандитизм: 50 оттенков белого и красного, зелёного и чёрного цве́тов.
Если в центральной части России пренебрежение генерал-прокуроров к своим обязанностям воспринималось общественностью остро и провоцировало революционную борьбу, то в Сибири для расшатывания общественно-политической ситуации необходимы были другие условия. Туда, "за Камень" (на восток, за гряду Уральских гор) ещё со времен царя Ивана Грозного распоряжения из столицы шли долго, по приходу воспринимались своеобразно и складывались в ящики для дальнейшей беззаботной жизни - больше не по законам, а скорее по понятиям. Здесь складывались особые правила отношений между людьми в трудовой, общественной и общественно-политической сферах с оглядкой на противоборство надзорной и исполнительной власти.
В Сибири лихоимство, хамство, унижения, рабство, самоуправство, самодурство и т. п. проявления чиновничьей деятельности, весьма удалённой от центра, проявлялись в гипертрофированных формах. А потому царские ревизии всегда вскрывали дикое состояние дел. Первого Сибирского губернатора Матвея Петровича Гагарина, казнокрада и стяжателя, апартаменты которого затмевали царские палаты, Петр I повесил. Царя особенно возмутила кража губернатором бриллиантов, купленных в Китае для царицы и пропавших в Сибири.
Примерно век спустя знаменитая экспедиция М.М. Сперанского, вошедшая в местный фольклор, потрясла все основные сибирские города. Столичный ревизор мрачнел день ото дня, переезжая из Тобольска в Томск и далее, приговаривая, что "в Тобольске он всех чиновников хотел отдать под суд, а здесь... их оставалось только повесить".
Не беда, Сперанский уехал, и вот уже новый губернский томский прокурор Ф.А. Горохов, оседлавший "золотого тельца", строит себе вычурный особняк и возводит сад наподобие садов Семирамид, где в скопированных с Петергофа бельведерах устраивает пиры Валтасара. Деталь: на оргиях сверхъестественных размеров бокалы шампанского стояли на полу, так что верхние края их равнялись с плечами обедавших.
Райский сад с прудом и бельведерами томского прокурора Горохова
В Сибири люди, занимавшиеся отхожими промыслами, заготовкой пушнины, древесины, смолы, рыбо- и золотодобычей и т. д. жили сами по себе (а не как разрастающееся чиновничество, от ревизии к ревизии), успевая в вековые промежутки разбойничать, карагасничать (отнимать пушнину), заниматься браконьерством и контрабандой, изводить лес, рыбные и рудные ресурсы, поскольку богатства были неисчислимы и казались неисчерпаемыми. К популярному сибирскому "отхожему" промыслу, от власти не зависящему ни на йоту, относился путевой разбой.
До прокладки Транссиба в конце ХIХ в. сквозь обширные пространства пролегал Сибирский торговый путь, на котором отношения между возчиками и грабителями складывались без участия местной администрации. Конечно, обозы с золотом, серебряной рудой, казенной рухлядью (пушниной) охранялись строго. Заслышав колокольчики золотого обоза, деревенские мальчишки кричали: "Золотуха едет!" и прятались от плетей и казацких шашек. Но простые купцы нанять такую охрану для доставки своих менее ценных грузов не могли. Да и на всём тракте, вдали от городов, провоз грузов считался беспроблемным.
Кистень - эффективное оружие против дорожных бандитов в период функционирования Сибирского торгового пути
Только ближе к населённым пунктам возчики нервничали - на обозы нападали чаерезы и прочие вольные люди, придумавшие много способов по отъёму движимого имущества и лошадей. Один опасный перевал в нынешней Бурятии так и назывался - "Убиенный". Однако против разбойников возчики с успехом применяли кистени. Весной результаты отбитых атак появлялись из-под снега - останки павших грабителей называли "подснежниками".
С прокладкой ж.д. в Сибири появился пролетариат, взятый революционерами в обработку. До сих пор в локомотивном депо ст. Новосибирск-Главный на одном из зданий горделиво висит табличка о том, что здесь впервые в 1898 г. начала действовать подпольная ячейка социал-демократов. В начале ХХ в. Сибирь стала ареной политической вооруженной борьбы рабочего движения с самодержавием. Проигрыш в Японской войне, отторжение части Сибири (Южного Сахалина и Курил) и революционное состояние страны радикально активизировали марксистскую деятельность и вовлекли сибиряков в массовое политическое инакомыслие, облеченное в формы организованных протестных действий, от которых страдал транспорт.
Во Всероссийской октябрьской стачке 1905 г. принимали участие почти все сибирские города, станции и рабочие посёлки. Революционное движение на короткий период захватило власть в Красноярске и Чите, где возникли Красноярская и Читинская республики, кроваво разгромленные. (В Красноярске вооруженные рабочие вели бои 8 дней). Затем в 1912 г. Ленский расстрел старателей стал катализатором мятежных настроений населения не только в Сибири, но и во всей России. Социально-экономическое обострение в Первую Мировую войну и неспособность царского, затем, по инерции, аппарата Временного правительства стабилизировать обстановку в стране спровоцировало октябрьский переворот.
Установление советской власти в Сибири Ленин назвал "триумфальным шествием", поскольку советы заняли сибирские города с ноября по декабрь 1917 г. Затем с мая по август 1918 г. произошёл не менее триумфальный возврат старых порядков под видом белого движения и под зелёно-белым флагом. Еще через год вернулись советы благодаря штыкам Красной армии и разногласиям в кругу контрреволюционеров.
В период Гражданской войны в Сибири все переходы власти (и связанные с этим зверства, чинимые всеми сторонами конфликтов) проходили вдоль транспортной артерии - Транссиба. Вдоль него, как вокруг некой оси, вращались основные события, раскручивая маховик правового нигилизма и вседозволенности в рамках революционной или контрреволюционной "целесообразности" по вопросу существования рядом стоящего человека или группы людей. На фоне привнесённых революционных теорий, с их правом убивать и устанавливать подчинённые отношения, все номинальные скрепы сибирского добрососедства, порядочности, минимального уважения к жизни рухнули, дав место беззаконию, ненависти, разгулу инстинктов люмпенской толпы и, с оглядкой на "железку", транспортному бандитизму.
А потому с мест, сразу после Октября 1917 г. стали приходить тревожные сообщения. Из управления Омской ж.д. телеграфировали об усиливающихся безобразиях. Страдания работников станций описаны словами: "Разнузданная и дикая толпа заставляет стоять на коленях и молить о пощаде". Всем "диким и разнузданным" беглым солдатам, мешочникам, люмпенам были нужны паровозы и вагоны. А их неподача сопровождалась "бесчинствами в ужасающих размерах". Эмоции в телеграмме заканчивались призывами к тому, что уж если советская власть взяла власть, то "пусть докажет свою силу и защитит главный нерв страны от разрушения и насилий".
С очередным приходом красных вводилась карательная политика диктатуры пролетариата, уничтожавшая эксплуататорские классы и мелкобуржуазные прослойки населения. Красные активно разоблачали и кроваво подавляли белогвардейские мятежи, реальные и мнимые. На Транссибе в мае 1920 г. задержали курьера, везшего донесение от офицерского белого подполья из Красноярска в Томск. Разоблачённая машинистка штаба 5-й Армии Тамара Оскаровна Горвиц, бывшая баронесса Вреден, предпочла выдачу офицерского подполья допросам с пристрастием в застенках ЧК. Организатором мятежа признан меньшевик Гаврилович, расстрелянный в июле 1920 года.
Банда Гавриловича Альберта Игнатьевича. В начале 1920 г. Гаврилович устроился уполномоченным Томского гублескома по заготовке дров с целью организовать в Калтайском бору трудовую артель, которая состояла из противников соввласти. В банду внедрены агенты ЧК. Получен план захвата Томска. В ходе операции арестовано 100 бандитов, казнено 44, остальные лишены свободы.
Практиковались красными не только реальные методы оперативной работы, но и грубые провокации. Историк В. Шишкин отмечает, что в Сибири людей сначала арестовывали, "создавали" из них фиктивные контрреволюционные организации и затем приговаривали к расстрелу. Таков был новониколаевский заговор.
Хроника и факты: ТЧК (транспортной ЧК) расстреляны в ночь на 19 августа 1920 г. следующие виновные: Крылов Василий Константинович, счетовод службы тяги ст. Тайга, который в 1918 г. был инициатором создания белогвардейского штаба в Тайге; Сулиговский Ипполит Антонович, контролер поездов Кольчугинской ж. д., дворянин, участвовал с чехами в вылавливании большевиков и в карательных экспедициях; Руднев Иван Кириллович, помощник военного руководителя отделения ТЧК на ст. Боготол, офицер колчаковской контрразведки; Кулебякин Иван Валентинович, кондуктор ст. Нижне-Удинск, доброволец Белой армии, расстрелял около 100 красноармейцев; Писмарев Алексей Михайлович, счетовод 2-ой дистанции Кольчугинской ж. д., участвовал в свержении советской власти в 1918 г., в истязаниях и расстрелах рабочих Кольчугинского рудника.
Военная жизнь на колёсах Верховного правителя России А.В. Колчака
Когда приходили белые, ситуация повторялась в обратном порядке: ранее виновные в классовой принадлежности к эксплуататорам вылавливали на Транссибе своих мучителей-пролетариев и просто подозрительных лиц, которых также расстреливали без суда. Эту вакханалию пытался остановить Колчак, провозгласивший целями своей диктатуры "победу над большевизмом" и "восстановление законности".
Перед своим расстрелом в Иркутске выданный чехословаками адмирал успел рассказать членам следственной комиссии о "работе" органов разведки и контрразведки красных и белых, которые строились по одному образцу. "Во время большевистской власти в Сибири в целом ряде пунктов по железной дороге существовали заставы, - говорил Колчак. - Которые контролировали пассажиров в поездах и тут же производили их аресты, если они оказывались контрреволюционерами".
Аналогично поступали заставы белых, которые "самочинно занимались осмотром поездов, и когда находили кого-нибудь, кто, по их мнению, был причастен к большевизму или подозревался в этом, то арестовывали". А потому возле станций имелись братские могилы, в которых упокоились ссаженные и расстрелянные пассажиры - вина которых была визуально очевидна как для одной, так и для другой стороны вооружённого конфликта.
Белочехи у тел расстрелянных коммунистов. Фото на память о приключениях в Сибири
Причём своё кредо по поводу существования этих заградительных застав белые резонно характеризовали не столько классовой борьбой, сколько чувством мести. Поскольку, то, "что красные делали с нами, будем делать и мы, так как нет никакой другой гарантии, что нас всех не перережут". Однако к небольшой заслуге Колчака можно отнести то обстоятельство, что в некоторых белых отрядах, которые были ему подчинены, удавалось к дознанию по личностям задержанных подключать прокурора. Арестованные лица передавались под прокурорский надзор, и тогда производилось быстрое расследование дела.
Прямая речь (Колчак на допросе): "Я всегда стоял на такой точке зрения: можно расстрелять, можно проделать что угодно, но все должно быть выполнено на основании законных норм. Такие вещи, как аресты, производимые контрразведкой, если о них доносилось прокурору, можно было делать. При мне лично за все это время не было ни одного случая полевого суда. Было штабом арестовано несколько лиц, приехавших из Владивостока с целью закупки хлеба, причем у них были отобраны деньги. Затем деньги были возвращены. Насколько помнится, эти люди были освобождены, так как против них не было никаких улик. Они, действительно, принадлежали к большевистской организации и приехали закупить хлеб, но все же не было никаких оснований делать что-либо с этими людьми".
Но, всё-таки, отметил адмирал, повсеместно на линии задержанные, "конечно, не выдавались прокурору, и с ними воинские части расправлялись сами совершенно самочинно". Делалось это потому, что при прокурорском надзоре ничего выявить было нельзя, запросы в инстанции выполнить было невозможно, и задержанных приходилось отпускать. Чувство мести при этом оставалось неудовлетворённым, и поэтому о задержанных Колчаку лично или его прокурору белые просто перестали сообщать, чтобы вершить самосуд самочинно.
Была определенная польза от таких летучих отрядов. Дело в том, что они вели, по мнению Колчака, правильную охоту на торговцев опиумом. Это явление было распространено в Восточной Сибири, но постоянно с опиумом ездило очень много контрабандистов, провозивших по всем ж.д. веткам Сибири этот популярный наркотик, стоивший дорого. Но часто не контрразведка, а просто предприимчивые люди под видом политического ареста выслеживали наркоперевозчиков, арестовывали их, отбирали опиум и убивали. А в случае огласки ссылались на то, что это были большевистские шпионы. Этой систематической охотой по "искоренению наркобизнеса" занимались белые солдаты и частные лица. Обычно в вагон входила кучка вооружённых людей, заявляла перевозчику опиума: "Вы - большевистский шпион". Следовал арест, убийство и реализация наркотика заинтересованным лицам.
Летучий отряд Калмыкова. Реконструкция по фото
Вольное поведение полулегальных белобандитских групп на ж. д. Сибири приводило к тяжким последствиям - так как распоясались наиболее одиозные командиры-садисты. На колчаковском допросе всплыла фамилия некоего Калмыкова, который совершал со своим разношерстным летучим отрядом "совершенно фантастические истории". Так, Калмыков поймал вблизи ст. Пограничной шведского представителя Красного Креста Хедблюмма, которого признал за большевистского агента. Отобрав все деньги, этого "агента" он повесил. Награбленная сумма составила несколько сот тысяч долларов. "Скандал вышел дикого свойства, так как его ничем нельзя было оправдать. Но сделать было ничего нельзя. Даже денег не удалось получить. Это был случай форменного разбоя. Такие явления по линии железной дороги существовали, и бороться с ними было почти невозможно", - таким словами резюмировал состояние правопорядка на ж.д. Сибири Колчак, прежде чем кануть в Ангару и историю.
Необходимо отметить, что Колчак не ошибся в том, что красные и белые действовали на ж. д. одинаково. Даже названия совпадали. Но в отличие от белых, обязанности летучих отрядов красных были шире: они не только следили за правильностью проезда в вагонах - но и за чистотой отхожих мест. Однако первой красной охранной структурой, оберегающей транспорт в Европейской части России, надо назвать партизанский отряд, набранный из работников ж.д. для "защиты родной нам дороги". Дорожным партизанам, призванным защищать пути, выставлять кордоны и отбивать у населения захваченные вагоны с хлебом, предписывалось иметь обмундирование - своё, питание - было обещано, оружие - отнимать у беглых солдат. Однако вскоре ведомственные партизаны, отправленные в марте 1918 г. из Петрограда в Бологое, доказали свою несостоятельность, так как на станциях и в поездах они отнимали у едущих всё, что могли ухватить, и затем делили отобранное между собой. От такой охраны пришлось экстренно отказаться. Такими же беспредельщиками оказались члены заградительных отрядов по отъему продовольствия и посадочных команд, показавшие свою никчёмность в охране и жадность при ограблениях. Некоторые "красные" формы охраны до Сибири не дошли.
По оставлению регулярными частями белых Сибири белобандиты далеко не ушли. Скрывшись за границей, они стали оттуда совершать губительные набеги. К их сохранению в качестве, по выражению Фрунзе, "корешков бандитского движения" - т.е. постоянного источника для беспокойства сибирских пределов Сибири, подключились иностранные источники. Японцы снабжали их продовольствием, китайцы предоставили кров, американцы перебрасывали боеспособных "беляков" на Филиппины - на отдых. Англичане усиленно вербовали среди колчаковских офицеров диверсионный аппарат. Все иностранные державы вынашивали планы раздела России.
Как хотели разделить Россию на "составляющие территории" иностранные интервенты. Вариант
Особенно преуспели американцы, экспедиционный отряд которых в Гражданскую войну доехал до Иркутска, где янки стали задирать прохожих на улицах, а их командиры - извиняться за своих солдат. Под флагом "Красного креста" американцы учили колчаковцев минно-взрывному делу и методам ведения партизанской войны. Вскоре метод "убивать индейцев руками индейцев" стал воплощаться на приграничных сибирских территориях. Пострадали поселения и станции Пограничная, Кундулун, Средне-Борзинский, Нововоздвиженский, Тарбогатай, Шарасун и многие другие, где русские убивали русских.
На станциях белобандиты первым делом громили телеграфное оборудование, чтобы нельзя было вызвать подмогу. Белый атаман Семенов специально отдавал приказания по взрыву ж.д. мостов, путей, спуску поездов под откос. Он издал инструкцию, в которой в § 8 значилось: "Провести несколько налетов на почтово-пассажирские поезда для добычи средств". В 1921 г. на Х съезде компартии Ленин назвал белый бандитизм новой формой Гражданской войны.
Атаман Анненков в центре и его "чёрные гусары"
Среди лидеров белобанд Бакича, Унгерна и других особенно выделялся атаман Анненков, который отличался исключительной бесчеловечностью в обращении с "красным" населением. Заскочив на ст. Славгород, он распорядился повесить 800 мужчин (делегатов крестьянского съезда) и разрешил своим присным насиловать девочек старше семи лет. Его сподручные "чёрные гусары" носили форму соответствующего цвета. Примыкали к Анненкову также "голубые уланы". Всех их отличала чрезмерная кровожадность и масштабная жестокость.
Помимо белых банд в Сибири на железные дороги и пароходы стали нападать стихийно восставшие крестьяне. "Они портят железнодорожный путь, чтобы задержать идущую из Сибири помощь на польский фронт", - констатировал один из приказов Губкома, призывавший советские карательные органы к немедленным расправам над жителями деревень. Эти жители в белогвардейщину занимали колеблющуюся позицию, многое вытерпели от обеих враждующих сторон, но после военных побед советов их терпение кончилось, так как они ощутили на себе, что такое продразверстка и военный коммунизм, когда из их амбаров продотряды стали выгребать всё подчистую. Они поняли, какая на самом деле советская власть, руководимая коммунистами, и стали поднимать восстания за власть без них - за истинно народную власть. Без лишних агиток большевики быстро направили против восставших регулярные части Красной армии, активно используя железную дорогу и водный транспорт.
Жестокости, проявленной в Сибири большевиками к восставшим крестьянам, было много больше, чем в центральной части России. Называвший сибиряков "вредными насекомыми" Ленин и его единомышленники боялись этих "насекомых", потому что понимали: здесь живут богатые, зажиточные, свободолюбивые люди, которые не знали крепостного права, не признавали сервилизм (раболепие) перед центром, какие бы грозные реляции не приходили из столицы. Кроме того, в центре понимали и убеждались в том, что в Сибири нравы были более простые и более грубые. Убить человека, варнака (беглого каторжника) топором в тайге хлопнуть, подстрелить или ограбить - это для сибиряка не составляло той проблемы, которая терзала героя Достоевского - Родиона Раскольникова. Здесь широко было распространено мнение, что парень, который "добыл" каким-то образом 100 тыс. рублей, дальше может прожить честную жизнь. К тому же шероховатую натуру сибиряка "разбудили" революционными теориями и Гражданской войной.
Восставшие крестьяне выступают в поход на борьбу с советской властью
В июле 1920 г. самым массовым и кровавым стало Колыванское восстание, когда возмущенные крестьяне убили около 60 коммунистов, захватили пароход "Урицкий", создали штаб восстания и объявили мобилизацию. Восстали также окрестные станции Коченёво, Прокудская, Чик, Ояш и некоторые окрестные деревни, где убили попавших под руку членов РКП(б). На восставших красные двинули по ж. д. войска и по рекам - пароходы с десантами.
Донесение [10 июля 1920 г.] о подавлении восстания в с. Дубровино. В ночь на 9 июля в ходе боя Дубровино перешло в наши руки через 1 час. Раненых 2 тяжело и 5 легко. У неприятеля масса раненых и убитых. Банда была вооружена кольями, пиками, дробовиками и несколькими винтовками. Зверства банды ужасны. Одному коммунисту выкололи глаза и переломили в кистях руки. Много расстреляно наших дорогих товарищей. Главарь Зибельман пойман и расстрелян. Пленных 60 человек, в деревне наполовину негодного элемента, который ликвидируется. Пароход N 188 (бывший "Ермак") следует дальше вверх по течению.
Командир отряда роты особого назначения при Томгубвоенкомате Орлов.
В Колывани восстание началось со слуха о том, что коммунисты уже бегут, поскольку затребовали лошадей и подводы. Мигом явились активисты, которые расправились с властью красных, выбрали старую колчаковскую Думу и Временный исполком. Свою "армию" повстанцы вооружили кольями, вилами и пиками, присовокупив к ощетинившемуся воинству старинную пушку. Испортили ж.д. пути, чтобы задержать приход регулярных частей. Среди восставших распространялись нелепые слухи о скорой военной помощи из-за границы. Группы восставших в Колывани и окрестных селах возглавили бывшие белогвардейцы, сельские интеллигенты, священники и даже доктора. Особое зло воплощали собой офицеры, устроившиеся на ж.д. специалистами. Считалось, что они портят пути для "подвоза хлеба и войск из Сибири на Западный фронт для борьбы с Врангелем и белополяками". Но реставрация старого режима оказалась бессильна перед натиском атакующих частей регулярной Красной Армии, солдаты которой двумя-тремя залпами обращали копейщиков в бегство. Все крестьянские волнения были подавлены: их малосознательные участники прощены (с обложением двойной продразвёрсткой), а главари - расстреляны.
Разновидностью крестьянской Вандеи в Сибири стал партизанский бандитизм, получивший широкое распространение. В борьбу с соввластью вступили бывшие красные партизаны, боровшиеся с колчаковщиной и командовавшие крупными отрядами. Их роль в разгроме белых переоценить трудно.
Многие партизанские формирования, оперировавшие в районе Транссиба, держали белочехов и белогвардейцев в постоянном страхе. Партизаны нападали на станции, разрушали железнодорожные пути, мосты, обрывали телеграфные провода. Движение по ж.д. было возможно только днём, так как ночью партизаны пути разбирали. Они организовали несколько крупных, вызвавших большой резонанс, крушений поездов. В результате этих действий пропускная способность ж.д. падала, снабжение белых армий срывалось, что сказывалось на их боевых планах. И вот, по окончании колчаковщины, отряды восставших разоружили. Многие партизаны оказались "обижены" - их заслуги в разгроме Колчака замалчивались, а проводимая продразвёрстка показывала, что они ничем не отличаются от других крестьян, амбары которых выметались до последнего зерна. Повсеместно стали возрождаться партизанские отряды, которые уже назывались бандами бывших красных партизан.
Из обширного списка восставших красных партизанских командиров (Рогова, Колесникова, Сосульникова, Новосёлова, Плотникова и др.), выделялся Петр Кузьмич Лубков, который в колчаковщину воевал с белочехами, из-за продразверстки советскую власть не принял и сумел поднять на восстание крестьян на юге Томской губернии, из которых сформировал 2 батальона в количестве 17 рот с командным составом, штабами, адъютантами и т. д.
Искушенный в партизанщине и лесном бандитизме, Лубков воевал по старинке: нападал исподтишка, при захвате сёл мобилизовал недовольных (особенно много в его войске было татар, которым соввласть запретила частную торговлю), открытых боев избегал, пускал под откос поезда, нападал на станции, чтобы разоружить охрану и пополнить арсенал добытыми трофеями.
В воззваниях против перебежавшего в стан врага партизанского командира, советская власть устами его недавних товарищей клеймила ренегата в листовках: "Что делает этот бывший герой-партизан Сибири? Обманув своих товарищей, насильно мобилизовав и вооружив некоторых крестьян, он нападает на одну из неохраняемых станций Сибирской магистрали. Пытается прервать железнодорожное сообщение в тот момент, когда Сибирь поезд за поездом отправляет своих бойцов на Западный фронт".
...Внедрённый в близкое окружение "красного" бандитского главаря агент ЧК, его односельчанин, сначала выведал про схроны с оружием, а затем расстрелял спящего Лубкова. И на этом восстание закончилось.
Пётр Кузьмич Лубков и Василий Павлович Шевелёв-Лубков
Воззвание "Народной крестьянской армии" под командованием П.К. Лубкова. [сентябрь 1920 г.]
Товарищи, крестьяне, рабочие и все партийные! Настало время нам соединиться всем вместе и защищать народные интересы. Партия коммунистов одна захватила власть в свои руки и неумелым своим правлением заставила нас голодать и ходить раздетыми. Больше жить так нельзя. Поэтому все крестьянство восстало и вступает в народную армию под команду т. Лубкова и просит всех присоединиться к ней. Всем будет дарована жизнь и свобода, и совместно мы должны свергнуть власть коммунистов.
Начальник Народно-Крестьянской армии Лубков
Более опасным оказался красный партизанский командир Шевелёв, который в Гражданскую войну получил псевдоним Лубков, присоединённый к основной фамилии. Василий Павлович Шевелёв-Лубков имел более богатую военную биографию, чем его однофамилец. В Первую Мировую войну он организовал побег пленных из лагеря, разбив часовому австрияку голову. В Гражданскую войну в Сибири командовал армией из 8 тыс. партизан, в 1920-1921 гг. стал одним из организаторов "красного бандитизма" в Сибири. Будучи председателем выездного ревтрибунала, Василий Павлович практиковал массовые расстрелы сибирских священнослужителей, за что избежал наказания.
Отстраненный от должности штатного палача, он не отставил идею убивать устроившихся на работу бывших офицеров, инженеров, священников и прочих представителей "старого мира", которые одним своим присутствием мешали молодой стране советов двигаться к коммунизму ускоренными темпами. Подобные настроения и деяния самой партией большевиков не поощрялись, но строго не наказывались. За бессудные казни, даже удушения арестованных в кабинетах, следовали судебные санкции в виде условных расстрелов, или оправдания ввиду политической безграмотности, или освобождение от наказания по амнистии.
Деталь: в Красноярском крае начальник милиции, задушивший в своём кабинете поочередно 34 человека, из 60 арестованных по инсценированному им самим "шарыповскому делу", был приговорён к расстрелу, помилован и отпущен на свободу.
Справка. "Красный бандитизм" в Сибири получил наибольшее распространение в 1921 г. и явился продолжением Гражданской войны как проявление одной из форм "красного террора". В бессудных расправах над подозрительными гражданами, чьё социальное происхождение не вызывало сомнений, на местах принимали участие ячейки РКП(б), сотрудники ВЧК-ГПУ-ОГПУ, милиции, чоновцы, красные партизаны и рядовые красноармейцы. Часто люди сводили друг с другом личные счёты. "Красный бандитизм" позволял субъектам с маниакальными наклонностями реализовывать их. (Ср.: заявление заместителя отдела Ачинского исполкома Перевалова: "Я - зверь, я привык к трупам, я тащил их за собой все эти годы"). Историки утверждают, что крайние формы белого бандитизма, описанные ранее, явились ответом на "красный бандитизм". С воссозданием органов прокуратуры в 1922 г. это чрезвычайное явление сошло на "нет".
Во время "красного бандитизма" некоторые из тех, кто охранял ж.д. станции, нередко становились убийцами
Этот "уклон", проявившийся также среди элиты компартии, Ленин назвал "анархо-синдикалистским", а на местах продвинутых в истреблении врагов "красных" бандитов именовали анархистами, или, в более мягкой форме, заблуждающимися и политически малообразованными товарищами. Так, на кузбасской ст. Топки упоминавшийся бывший партизанский командарм Шевелёв-Лубков, "университетов не кончавший", вдохновил около 30 транспортных чекистов и примкнувших к идее безвластия местных коммунистов на серию убийств во имя скорейшего и всеобщего счастья на пролетарской земле.
Сначала на ст. Топки легендарный командарм встретился с неназванным в документах оперуполномоченным поста ТЧК, где за чашкой "крепкого" чая чекист воспринял идеи анархии в таком свете. Все недавние враги - офицеры, специалисты, священники и прочие недобитки остались, советская власть их подкармливает, в то время как простые люди как ходили голодные и разутые, так и продолжают голодать и мёрзнуть. Поэтому надо революцию - т.е. убийства и перераспределение еды, одежды, обуви и т.п. - продолжить. Если центр эту идею не поддерживает, значит, он ошибается, и "мы это дело поправим", поскольку "анархия - мать порядка".
Просвещённый в азах анархии чекист втянул в подобные разговоры сослуживцев, которые, глядя на свои дырявые ботинки, принялись составлять списки жертв - работников станции, привлечённых к обслуживанию ж.д. специалистов и тех, кто идеи анархии не поддерживал. Новоявленные адепты безвластия собирались на посту ТЧК в разном составе, где планировали убийства, и неизменным атрибутом в их посиделках всегда была мутная бутыль самогона.
Первым пал дорожный мастер, погибший на рабочем месте. Вторым убитым оказался статистик Веселов, который "был деспотичен и высокомерен с рабочими". Вместе с Веселовым, бывшим офицером, погибла случайная жертва - его жена. Её транспортные чекисты не захотели оставлять в живых как ненужного свидетеля. А чтобы отвести от себя подозрения в убийстве статистика, они заранее написали записку якобы от эсеров, приказывающих Веселову "совершить повреждение в депо", а не то он будет убит, что и произошло. Деталь: после убийства эту записку чекисты забыли впопыхах положить в карман убитого.
Третьим убитым стал командир роты охраны станции Мухин, которого анархисты лишили жизни тоже "как бывшего офицера и контрреволюционера". Слухи об убийствах быстро распространились по округе, и гомоцидные настроения (т.е. поступки, направленные на убийство знакомых и незнакомых людей) передались всем коммунистам на станции, которые поспешили записаться в анархисты. Сами члены РКП(б) в Топках стали бояться друг друга и предпочитали без оружия по станции не ходить.
При очередном визите на станцию анархического "гуру" - Шевелёва-Лубкова и на его вопрос: "Как у вас идёт анархия?" - чекисты дружно ответили: "Всё ТЧК и милиция - анархисты!" Визитёру передали список из 30 приверженцев, вставших под чёрное знамя и готовых убивать за Мать- анархию. Он затребовал ещё список - перечень "гадов". Дали и его. Взамен получили для секретной переписки шифр - некую "азбуку Юпитера". В Топках затаились и стали ждать восстания Шевелёва-Лубкова, который собрал, по его словам, 30 тыс. партизан.
Один из транспортных чекистов, чтобы набрать очков перед товарищами, решил даром время на ожидание не терять и направился убивать "гадов" в одиночку, без подстраховки. В качестве следующей жертвы он выбрал местного священника. Хватив для храбрости стакан самогона, страж порядка открыл стрельбу по окнам дома, где жил священник, но не попал в него. Тогда, надев парик, нацепив накладную бороду и вооружившись кинжалом, пьяный ряженый явился в дом к батюшке и набросился на него, замахнувшись холодным оружием. Поп оказался не робкого десятка: отобрав кинжал, он сорвал с пришельца бороду и опознал визитёра, который место происшествия стремительно покинул, всё же унося на голове парик.
Священник подал заявление на имя начальника того чекиста, который намеревался его убить. Начальник попал в трудное положение: он сам разрабатывал планы убийств "гадов" и инструктировал подчиненных в деталях по совершению актов. Терять ценного исполнителя ему не хотелось - поэтому в целях выгораживания начальник стал подыскивать лжесвидетелей. Но к тому времени центральная власть, следившая с тревогой за уничтожением классовых врагов, на ликвидацию которых она распоряжений не давала, решила пресечь деятельность этой и других "красных" банд.
Шевелёва-Лубкова вызвали в Москву и там арестовали (затем отпустили, репрессировали в 1938 г., реабилитировали посмертно в 1957 г.). По Топкинскому делу к суду привлекли 24 подсудимых. Судя по резолюции председателя Сибирского отделения Верховного трибунала ВЦИК на заключительном акте по делу "топкинской организации анархистов", было решено меры высшего наказания к виновным не применять ввиду их малосознательности и абсолютного непонимания политики советской власти. В итоге в мае 1922 г. активным анархистам вынесли приговоры: лишение свободы в виде "нестрогого заключения". В скором времени осужденные были амнистированы благодаря 5-ой годовщине Октябрьской революции. А неактивных убийц освободили от наказания вовсе.
В суровые годы транспортные банды действовали не только на ж.д., но и на сибирских реках, где их деятельность проявлялась не так ярко, как на "железке". Но это явление хорошо известно - речное пиратство.
Картина В. Маковского "На пароходе". В Сибири в конце 1910-х - начале 1920-х гг. такие беззаботные речные путешествия прекратились
В июле 1921 г. капитан парохода N 70 (бывший "Павлодар") Барбицкий рапортом информировал своё руководство сразу о двух чрезвычайных происшествиях, угрожавших жизнью пассажирам и членам команды парохода. Отвалив от местечка на реке Томь под "говорящим" названием "Чёрный этап", пароход прибыл на Нижне-Ячменюхинский перекат. С берега прозвучало ультимативное требование пристачи [остановки судна, причаливании]. В рупор капитан ответил, чтобы говоривший выехал к пароходу на лодке. С берега раздались ружейные выстрелы, а из прибрежных кустов выскочили 4 лодки с вооруженными людьми.
Далее в рапорте капитан придерживался профессиональной терминологии, которая на сегодняшний день устарела и требует пояснений. "Ввиду стрежности [силы течения на судовом ходу] течения и невозможностью сделать оборот на понизову [разворот судна на фарватере, чтобы плыть по течению. Очевидно, из-за суженного фарватера пароход не мог развернуться: носом или кормой он задел бы подводные выступы обоих берегов] был дан свисток на пристачу". Дело осложнялось утренним густым туманом и преследованием пиратских лодок. Пароход остановился вблизи заимки Ячменюха. На борт взобрались пираты, назвавшиеся "белым отрядом", которые ограбили пароход: у ехавшего начальника Томской дистанции путей забрали 14 кулей пшеничной муки - всего 56 пудов, у заведующего Кузнецким районом Губсоюза - 1 кипу мануфактуры и 5 чайников. Два тюка с галантерейными товарами разбойники просто распороли. Когда один из ограбленных попытался пиратов урезонить, раздались угрозы: "Будешь говорить - кончишь жизнь". Пираты ушли на 5 лодках: пятую они "позаимствовали" у парохода.
На этот день приключения парохода N 70 не закончились. По прохождению 5 верст вверх по течению история с пристачей судна повторилась по аналогичному сценарию. Бандит, забежавший вперед, с высокого берега стал грозить расстрелом и требовал остановки. На этот раз пираты забрали последний куль муки, 3 куска сурового миткаля и 2 железных ведра. На увещевания ограбленных снабженцев, что это был месячный паёк для перекатных банщиков [работник, который устанавливал, зажигал огни и снимал знаки обстановки на перекатах (мелководных участках русла) - бакены. Такой бакенщик обычно обслуживал 2 переката и в навигацию жил поблизости на берегу], тружеников рек, и прочая "польза" для рабочих и крестьян Кузнецкого района - посыпались новые угрозы применить оружие. В примечаниях к рапорту капитан отметил, что первый "белый отряд" состоял из 12-15 человек, второй - из 8-10 человек.
Расследовать это преступление было некому. Хотя утечка информации от перевозчика или лиц, осведомлённых о графике по снабжению речников, очевидна. Видимо, пиратами были жители близлежащих деревень. Такие же жители, жившие вдоль Транссиба, не гнушались устраивать крушения поездов, особенно в Гражданскую войну, чтобы поживиться в ходе мародёрства. А захваты речных судов в Сибири при переходах власти происходили регулярно.
При восстании белочехов красные убежали из Томска на пароходе "Республика" и буксире "Ермак", которые за 10 дней по Томи, Оби, Иртышу, Тоболу и Туре достигли г. Тюмени и помогли тамошним коммунистам сражаться с белыми. В г. Омске при очередной смене власти проигравшая сторона поставила суда на Иртыше на зимовку таким образом, чтобы весенний ледоход обязательно порезал их. Благодаря неимоверным усилиям речники этой катастрофы не допустили.
2. Когда забастовка приравнена к контрреволюции: кто защитит права работников транспорта?
За 5 лет до воссоздания органов прокуратуры ситуация на транспорте Сибири оставалась сложной, главным образом, из-за Гражданской войны, утихшей в первом квартале 1920 года. Но около 2 лет, до появления государственных надзорных органов, транспортную отрасль лихорадило не только от бандитских проявлений всех цветов и оттенков. Переход от форм частной собственности на подвижной состав, суда и дорожную инфраструктуру к национализации ж. д. и флота сопровождался массовыми нарушениями в области прав трудящихся. За их освобождение от эксплуататорского труда, собственно, и велась Гражданская война, но в итоге железнодорожники и речники оказались вновь закрепощены, не накормлены, не обуты, не одеты и, по сути, бесправны.
В военное время бесперебойная работа транспорта приравнивалась к успешной боевой кампании. В Приказе N 6 от 16 января 1920 г. Томского уездного комиссара по военным делам объявлялась мобилизация всех железнодорожников, под страхом расправы над неявившимися по законам военного времени. Несмотря на грозное предупреждение, распространённое в уездном центре Томске, а также в Новониколаевске, Барнауле и других городах и станциях, "крайне ничтожное количество таковых" явилось на работу. Более того, первый комиссар Томской ж.д. Стефан Толмачев в почто-телеграмме к железнодорожникам от 24 января 1920 г. патетически восклицал о "позорных случаях самовольного невыхода на работу, злоупотреблениях врач-бюллетенями, не осознания грандиозной эпохи строительства великого царства труда".
Почто-телеграмма явилась образчиком революционно-романтических документов той эпохи, призванных воздействовать на людей своей лозунговой направленностью: "Все силы, все знания и опыт на восстановление нашего разрушенного ж. д. транспорта!" Толмачев призывал работников магистрали воздействовать на рядом находящихся "людей с дряблой несознательной душой" с целью их побуждения к бескорыстному труду для всеобщего блага.
С аналогичными угрозами обращался к руководителю томского Рупвода (районного управления водными путями) председатель томского Реввоенжелдортрибунала т. Огнетов 16 мая 1921 г., сообщивший о возросшей аварийности на флоте и гибели людей (трагедия с пароходом "Совнарком") и требованием немедленно поднять дисциплину труда. "В руках рабочее-крестьянского правительства, - грозил председатель. - Достаточно средств, чтобы заставить служить интересам рабочего класса". Здесь же суровый председатель требовал, чтобы обо всех происшествиях на флоте немедленно сообщалось в его ведомство, которое представляло собой одновременно органы дознания, следствия, суда и исполнения приговоров.
Советская власть рассматривала транспортный пролетариат как свою, составную с промышленным пролетариатом, движущую силу революции. И старалась воспитать нового человека в духе тех предпочтений, по которым выходит, что человек похож на винтик. Этот винтик осознаёт свое предназначение как мелкой и послушной детали в большой и идущей напролом машине, как элемента, который несёт нагрузку и не жалуется, поскольку общая цель - грандиозна.
Однако у этих "винтиков" были голодные семьи и разутые дети, а также имелась острая необходимость питаться и одеваться, иметь кров и элементарно отдыхать и т.д., что советской властью на этом переходном этапе игнорировалось. Видя это, транспортники стали свой фактически рабский труд саботировать - участились невыходы на работу, уклонения от службы, злоупотребления врач-бюллетенями, о чём патетически восклицал ж.д. комиссар. Вместо удовлетворения насущных потребностей в виде достойной оплаты труда, обеспечения продуктами и одеждой власть обзавелась сетью секретных сотрудников, или сексотов, доносивших как о происках контрреволюции, так и о настроениях в обществе и рабочих коллективах. Провинившихся и недовольных сразу заносили в "чёрные" списки с последующими репрессиями.
Донесения секретных сотрудников формировали информационные сводки ТЧК Томской ж.д. о политическом и экономическом положении, выходившие раз в две недели, с обзором общего политического положения дороги, прошедших и готовящихся забастовок, поведения политических партий и контрреволюционных явлений. В сводке за 1-15 ноября 1921 г. сексот безучастно констатировал: "Настроение рабочих и служащих дороги зависит от удовлетворения их как продпайком, так обувью, прозодеждой [производственной робой] и жалованием. Рабочие и служащие транспорта продпайком удовлетворяются очень плохо, а семьи их совершенно не удовлетворяются, а также наблюдается полнейшее отсутствие у рабочих и служащих прозодежды и обуви. Кроме того, жалование транспортники получают только 1200 руб. в месяц, тогда как служащие Центросоюза и других губернских организаций получают миллионные оклады. ...Рабочие депо и мастерских ст. Красноярск при получении жалования тут же рвали деньги и бросали [разорванное на землю], говоря: "Что же это, насмешка над нами что ли, что мы можем на эти гроши купить?"
Гиперинфляция в Советской России: В 1919 г. выпущены деньги номиналом от 1 до 1000 рублей. Эмиссия советских денежных знаков продолжалась в 1920-1921 гг., причем их номиналы галопировали. В 1921 г. Совет народных комиссаров разрешил выпуск купюры в 10 млн рублей. К этому времени самый высокий номинал старых советских денег (1000 рублей) превратился в очень скромную величину.
Помимо подсмотренных сценок у касс с разбрасыванием пачек разорванных купюр в коллективах работников ж.д. были подслушаны и записаны следующие высказывания о начальстве и советской власти вообще.
"Коммунистам всего хватает и они сыты и одеты, называют себя защитниками рабочего класса, а по факту они совершенно о нас не заботятся, а заняты только лично собой".
"Не буду работать. Ну, их к чёрту, этих коммунистов. Довольно крови нашей попили. Довольно на дураках ездить".
"За что мы, товарищи, работаем, когда нас морят голодом и не дают одежды? Долой прохвостов - коммунистов! Да здравствует Колчак!".
"Боже, царя храни". "Пора нам запеть эту великую песню. Дальше нам ждать нечего. Довольно нас обманывали, теперь мы видим всё, что нас окружает. Кто еще не видит, вглядись: ты голодный и больной. Ленин и Троцкий - самозванцы, это Отрепьев и Пугачев".
"Невозможно переносить такого правительства, члены которого раньше были воры, разбойники и большие хулиганы. Зря работают рабочие. Если б не работали, скорее был бы переворот и скорее бы этих хулиганов уничтожили. Всех гадов, которые ходят с портфелями, нужно передавить! У власти сидят евреи, они разорили Россию".
"Пришел конец советской власти, о чем и пишут газеты, что скоро будут свергнуты вожди - Ленин и Троцкий. По требованию народа скоро опять будет царь Николай Романов. Он никого не обидит и всё нам даст, а от коммунистов ничего хорошего ожидать не приходится".
Нельзя сказать, что ж.д. начальство смотрело на ситуацию сквозь пальцы, пустив дело в обеспечении рабочих продпайками на самотёк. Нет. Но в повышении производительности труда при отсутствии натуральных продуктов и денежной массы резервы изыскивались такие. В одной из телеграмм ж.д. ведомство испрашивало у соввласти разрешения на новаторский подход в обеспечении рабочих, "спрятанный" в легальном пьянстве. Так, подписавшийся "за секретаря Ушаков" ратовал за "радикальное средство". Процитируем: "Для воодушевления и подъема работоспособности рабочих во время ночных работ, на морозе в минус 40 градусов и в других трудных условиях является подкрепление утомленных рабочих простым вином. Рабочие, предвкушая удовольствие от подкрепления чаркой вина, работают гораздо дружнее и интенсивнее и достигают наивысших результатов в работе".
Вот за эту "рискованную, но верную меру" и ратовало ж.д. управление - за то, что тогда считалось скрытым "резервом", а сегодня - большой транспортно-производственной бедой.
Советский плакат против пьянства на производстве
И некому было пресечь эту вакханалию - отвести твёрдой прокурорской рукой хмельную чарку от голодного рта. Впрочем, в пьяном виде языки развязывались быстрее, и секретные сотрудники собирали больше компромата.
Если авторов приведённых выше антисоветских высказываний дорожные чекисты лишь брали "на карандаш", то злонамерения на ж.д. пресекались. Развитие диверсии наблюдали вплоть до исполнения, с арестами и преданию суду трибунала. Так, секретная сводка на 24.11.1921 г. ТЧК показала, что в районе Кольчугинской ветки Томской ж.д. задержаны 9 членов из 2-х групп эсеров, у руководителя одной из которых изъята записка об избрании подпольного штаба, о подборе знающих военную тактику людей и установке хорошей дисциплины в группах.
На Тайгинском участке действовало 5 монархистов, 5 меньшевиков и 15 эсеров, 6 из которых составляли группу и оказались действующими контролерами поездов и движенцами. Группу арестовали после разговоров антикоммунистического характера в служебном помещении.
На ст. Новониколаевск опасным оказался 1 террорист, готовый к совершению акта против ответственного работника, для "чего [им уже] добыта граната". За бомбистом чекисты наблюдение продолжили. Помимо него на Новониколаевском участке выявлено ещё 10 эсеров и 1 меньшевик, которые также остались в оперативной разработке. На иркутской ст. Нижнеудинск тоже сосчитали врагов: 2 максималиста и 1 эсер. На станциях Боготол, Красноярск и других выявлены работники дороги, которые ранее состояли во враждебных партиях, но затем стали беспартийными, сохранив при этом враждебное отношение к большевикам.
Секретная сводка неоднократно подчёркивала, что количество невыходов рабочих и служащих на работу по всей железной дороге, преимущественно службы пути, велико и составляет от 30 % до 50 % от общего числа занятых трудом. Не один раз названы причины невыхода: отсутствие прозодежды, обуви и недостаточный паек, что "заставляет рабочих относиться к работе апатично". Разбирательства в ТЧК, связанные с подготовками к забастовкам, пестрели подобными признаниями подследственных: "Мой сосед, служащий пути Петр Иосифович, который живет против меня, не выходит на службу по неимению обуви с 20 июля...".
Катастрофическое состояние с обеспечением транспортников одеждой, обувью, продпайком из года в год ухудшалось. В марте 1922 г. секретная сводка ТЧК отмечала накал на собраниях рабочих ст. Тайга, которые были возмущены нормами выработки, которые требовалось выполнять, а продпайка не было три месяца. Зато коммунисты продпаёк получили. Ответработникам Ачинского участка выдали по 10 аршин мануфактуры, а простым рабочим опять ничего. На собраниях стали раздаваться выкрики против коммунистов: "Понадевали на себя хорошие пальто и понаели рожи, а мы сидим голодом!"
Верхом бесправия транспортного пролетариата можно назвать случай, когда на очередное собрание на ст. Тайга некоторые рабочие принесли с собой собачьи головы и лапы, которые показывали председателю профсоюза и говорили: "Это нам выдали вместо жиров. Вот до чего дошло. Нас кормят собачиной". Профсоюзный босс разводил руками. Когда на собрании было упомянуто, что из Тулуна и Семипалатинска воспрещен вывоз хлеба для пополнения пайка, рабочие ответили: "Ну, в таком случае мы поднимем транспорт". Подобные гневные настроения, отмечает сводка, зарегистрированы также среди рабочих водных районов. Особый упадок и апатия к производству отмечалась в Барнаульском водном районе и некоторых алтайских затонах, где распространились слухи о действии банд.
В специализированной защите транспортный пролетариат нуждался не только на производстве - но и дома, где его нехитрое имущество грабили советские реквизиционные команды. Время было революционное, новоявленные конторы с государственными службами нуждались в меблировке, лампочках, бумаге и т.п., что требовалось, при всеобщей разрухе, изымать у населения.
Конфискационная комиссия за разбором изъятых у населения ценностей
Для этих целей при Томском Губревкоме образовали Чрезвычайную учётно-реквизиционную комиссию, а через некоторое время, по минованию чрезвычайщины, "исключительный" эпитет отпал. Под обновленной вывеской сбор вещей и предметов продолжила Томская губернская реквизиционно-конфискационная комиссия во главе с председателем С. Баку. Его стол был завален прошениями из госучреждений. Вот характерная записка из Томского узлового ж.д. общества потребителей: "Нуждаемость в столах в высшей степени острая. Люди сидят по 2 и 3 человека за одним столом. Работа продуктивно идти не может". Некоторые из просителей, не мудрствуя лукаво, прямо указывали на имеющиеся "излишки" по конкретным адресам. Поэтому товарищи из ж.д. общества потребителей в своей просьбе о нуждаемости в столах для ускорения процесса меблировки упомянули о 4-х письменных столах, находящихся по ул. Розы Люксембург, 24. Материальная служба Томской ж.д. сообщала о нереквизированном экипаже у томича Алексея Семеновича Тяжинкина, проживавшего по ул. Татарской, 7. Причем в донесении имелся агентурный момент, облегчавший изъятие транспортного средства. В записке упоминалось, что "колеса от экипажа спрятаны отдельно".
Из частного письма. Андрей Алексеевич! У тебя был обыск, и взяли табак, 2 окорока, часть белья, пшеницу семенную, а также столовое серебро и другие вещи. Обратись в Томский Совет и укажи товарищам, что это взято незаконно и проси их, чтобы они сделали распоряжение, а иначе твои вещи все пропали. Обыски происходят без понятых и без соблюдения формальностей, указанных в "Знамени революции".
И берут все, что могут взять. У меня был 2 раза обыск. В первый раз взяли 1 кусок мыла, а 2-й раз хотели унести 2 кирпича чаю, но я не дал, и мне было заявлено лицом, обыскивающим, что идти с пустыми руками он не может.
Хорошенько посоветуйся и покажи мое письмо в совдепе, может быть, там и разберутся, и дадут распоряжение об освобождении твоих вещей. Николай Малев.
[ГАТО, Фонд Р-96, опись.1, дело 5, лист 397-397об. Подлинник. Рукопись].
В материальных отношениях между людьми, как это часто бывает, не обходилось без "накладок". Ведь отнимали часто последнее. В ноябре 1920 г. у помощника делопроизводителя службы пути Томской ж.д. Лидии Матвеевны Мухановой товарищи из Губревкома забрали 3 пары резиновых подошв с клеймом железной дороги. В жалобе на действия членов комиссии указывалось, что у жертвы произвола и двух ее детей "нет совершенно обуви", а дело близится к зиме. В конфликтной комиссии это дело заволокитили, сославшись на то, что не смогли найти документ, на основании которого была произведена реквизиция имущества, ранее выданного ж.д. ведомством своему работнику. Семья осталась без подошв, на которые можно было "поставить валенки". А у конторщицы коммерческого отдела ж.д. Ольги Дмитриевны Сковородиной забрали единственный в квартире стол.
Зато снабжение нового ж.д. начальства шло полным ходом. Сменивший Стефана Толмачева на посту новый главный комиссар Томской ж.д. на фирменном бланке направил в Губревком записку: "Я командирован из Москвы в Сибирь в мае месяце... Совершенно нет зимней одежды для себя и жены... Прошу о выдаче из реквизированного у буржуазии имущества получить мужское, женское пальто, боты и муфту (буржуазный, между прочим, элемент женского гардероба - Aвт.). С коммунистическим приветом!" Просьба значительного лица "приодеться, приобуться" была удовлетворена. Особенно умиляет муфта, перекочевавшая с буржуазных женских ручек на ручки комиссарской жены.
Оказав эту просьбу, в свою очередь С. Баку убедительно просил комиссара ж.д. "о принятии в товаро-багаж детской кроватки в Омск на имя заместителя начальника снабжения армии Сибири т. Гродзенского, который в таковой крайне нуждается и не может достать ее в Омске". Записка заканчивалась товарищеским приветом. Разумеется, себя и свои семьи советские начальники обеспечивали изъятым секонд-хендом совершенно беззастенчиво, не уставая друг друга приветствовать.
О том, с какими нарушениями происходили конфискации, можно судить по делу Сергея Чернобровина, служащего в коммерческом отделе управления ж.д. В преамбуле "конфискационного акта" (кавычки уместны ввиду совершенно безграмотных записей карандашом на клочке бумаги) указывалось на социальную принадлежность семьи. Один сын Чернобровина расстрелян как белогвардейский офицер, двое других - содержатся под арестом в Мариинском доме принудительных работ. Учет в квартире Чернобровиных по адресу ул. Симоновская, 24, выявил большие запасы вещей, подлежащих отчуждению. Конфискаторы забрали из квартиры шкаф, 6 венских стульев из 12, 2 кровати из 4, граммофон, 17 пластинок. А из амбара - 5 столов, постамент музыкальный, 12 японских штор, 2 бочки крупяной муки, 2 саней, дрожки, водопроводный рукав. Несмотря на возражения владельца амбара, что это вещи соседей - граждан Симоновой и Хмелевской - "всё подраспиской здадено" товарищам Коневу и Мыпаеву.
Последовавшая переписка с конфликтной комиссией о недопустимом изъятии имущества ни к чему не привела. В прочие инстанции с функциями надзора обращаться было бессмысленно. Апеллировать к советским чиновникам, при наличии сыновей-белогвардейцев - напрасный труд. Пролетарская законность приобрела формы открытого грабежа. Закон безмолвствовал. В последующем, когда острая нужда в конфискациях или реквизициях отпала, изъятие вещей у населения продолжалось, так как ответственность за содеянное (изъятие вещей с нарушениями) практически отсутствовала.
Надо отметить, что наряду с тем положением, когда оставалось плакать, люди смеялись - это им никто не мог запретить. Сибиряки с юмором относились к тяготам жизни, к приходу новой власти, что также отложилось в секретных архивах. Доносители ЧК собирали частушки на советскую власть. В марте 1922 г. в Томском госуниверситете энтузиасты создали музей карикатуры современного строя и жизни. Посетители дивились на экспонат: двухголовый теленок из анатомического музея с припиской "Ум - хорошо, два - лучше", и под композицией подразумевался двуумвират Ленина и Троцкого. А чучело черепахи украсили надписью "Современный транспорт".
Бывшие владельцы сибирских пароходств, своего рода старики-"разбойники", в количестве 6 человек собирались в квартире одного из них и вели "антисоветские разговоры". За круглым столом, с самоваром и сушками, "контрреволюционная группировка" дула чай блюдцами и перетирала косточки советской власти, а агент Томского ГПУ из числа домашней обслуги всё записывал. В пухлые отчёты сексота попали и граммофон с пластинками "Боже, царя храни", и реплики за столом типа: "Нет царя - и муки нет". (В итоге пожилые говоруны поплатились за разговорчики конфискацией имущества и высылками в другие регионы на 3 года).
Современного читателя удивит и то обстоятельство, что некоторые секретные сотрудники, от доносов которых зависела жизнь людей, отличались литературным подходом в подаче оперативной информации, поскольку свои наблюдения они сопровождали яркой иронией, когда говорили о врагах советской власти. В августе 1921 г. в Рабочем дворце Томска собрались "господа управленцы Томской ж.д.", чтобы потребовать немедленной выдачи задержанных продпайков и предоставления ежемесячного пятидневного отпуска для поездки за продуктами. Агент возмущался, что и своим присутствием "господа-управленцы" осквернили Рабочий дворец, как собака оскверняет церковь, и как стерпели стены этих господ, и как выбирали председателя собрания, проф. Бутакова, который "был испарившись", т.е. не присутствовал на собрании. Такие фельетонные материалы, возможно, веселили начальников ЧК, но, с другой стороны, эти бумажки, попавшие в трибунал, всё-таки вызывали эмоции, влиявшие на судьбы людей, которые на собрании пытались защитить свои элементарные права, а в итоге получали репрессии вплоть до пули в затылок.
Рабочий дворец и Дворец Труда - место сбора трудящихся ж. д. для митингов в защиту своих прав
Зато общее собрание рабочих, мастеровых и служащих на ст. Томск-2 прошло в позитивном для ТЧК ключе, и информатор отделался формальной отпиской, отметив желание подготовленных пролетариев "клеймить позором и презрением" "господ управленцев" за протесты, когда "в советской России наступил продовольственный кризис".
Хотя отметим, что и такая секретная работа, поставленная на службу советской власти, была опасной. Вот в другом томском дворце - Дворце Труда - поздним вечером 22 марта 1921 г. прошел митинг по оказанию помощи голодающим рабочим. По окончании мероприятия люди вышли на площадь поделиться впечатлениями, но проезжавший мимо начальник томской милиции Бертуш посчитал, что собрание незаконное и вызвал конный отряд, который стал стрелять. После стрельбы подняли всего один труп: не причастный к митингу сексот транспортной ЧК Батурин погиб от шальной пули в лоб. Начальнику милиции объявили порицание, стрелявших милиционеров осудили на 6 месяцев лишения свободы условно, с оставлением на службе.
Трагикомедией можно назвать историю техника Томской ж.д. Шитикова, обвиненного в контрреволюционной деятельности по доносу информатора. Дело в том, что Шитиков, как умеющий писать, стал секретарем во Дворце Труда на одном из собраний рабочих ж. д., возмущенных полугодовой задержкой выдачи продпайков. Обескураженный техник рассказал следователю, что за стол с красным сукном он попал случайно. Его попросили вести протокол, и он не отказался. Большой проблемой для собравшихся стал выбор председателя собрания - никто не хотел попасть в лапы ТЧК, хотя кушать хотелось всем. Наконец, за председателя согласился быть томский профессор Родиков, бывший кадет и депутат городской Думы при Колчаке. Благодаря своей идейности профессор мужественно согласился "за дело посидеть", если попадёт в ЧК. А когда собрание утвердило резолюцию собрания, где выдвигались угрозы прекратить работу, то никто не хотел ставить подписи под текстом. Тогда инициаторы ультиматума нашли некоего Осипова, о котором стали говорить: "Осипов дурак, мы ему подсунули, он и подписал". После первой подписи, наконец, удалось собрать автографы других подписантов, сразу попавших в "чёрные" списки. А бедного Шитикова продержали в ТЧК и отпустили, вернув документы.
Затем, после всё же состоявшейся в августе 1921 г. забастовки работников ж.д. с работы был уволен 31 человек. Аналогично развивались события на речном транспорте. Выездная сессия Ревтрибунала Томской ж.д. (этот трибунал обслуживал водный транспорт) при участии представителей Сибирского округа путей сообщения, Сиббюро центранса и ТЧК в августе 1921 г. заслушала доклад уполномоченного по партиям на пристани Барнаул. В докладе дана персональная характеристика лицам, участвовавших в забастовке в Бобровском затоне 9 августа 1921 г. Трибунал арестовал 15 человек. В архиве можно проследить отложенную судьбу некоторых забастовщиков речфлота и ж.д., попавших в волну репрессий в эпоху Большого террора 1937 г. и получивших 3-5-10 лет лагерей или расстрел.
Показательна судьба двух работавших на печатных машинках в управлении ж.д. Галькевич и Дроздовской, женщин аполитичных и воспитывавших малолетних детей. У одной отца, редактора газеты, расстреляли большевики за фельетон на Ленина и Троцкого. А во втором случае мужа, изобретателя "каких-то приборов", призванного служить в разведку Колчака, женщина сама отправила, как оказалось, "на смерть", требуя, чтобы он зарегистрировался в ревкоме, как было тогда объявлено. Явившегося сразу расстреляли. К тому же вторую машинистку признали дочерью попа, которая водит дружбу с "белым офицерством". Одинокая женщина восклицала, что отец стал священником, когда впал в старческий маразм, а "белые офицеры" - это её сослуживцы, которые работали с ней в управлении ж.д. и об их прошлом, вплоть до их увольнения, она ничего не знала. Вся "дружба" заключалась в том, что они помогли ей затащить шкаф в квартиру при переезде.
Несмотря на активное участие в общественной жизни ж.д., рисование портретов революционеров, делегатские обязанности от коллективов и участие в советских праздниках, обеих машинисток с работы уволили без права восстановления в транспортной отрасли. И ведь нашлись люди, которые сообщили о "белогвардейских" моментах, призрачных и мнимых, в биографиях женщин, которые нигде и ни в ком защиту и сочувствия не нашли. Право на труд у них отняли, оставив на прозябание, а также бросили в голодомор их детей - в качестве некой пролетарской мести, чтобы довести "эксплуататорский класс" до последней черты не пулей, так невозможностью заработать на пропитание.
В машбюро работа была изматывающей, труднодоступной и малооплачиваемой
Эта страсть искать, находить и доводить "до ручки" классовых врагов приобрела уродливые формы, когда, например, комсомолке, активистке и делегатке в одном лице комсомольское собрание выносило строгий выговор за то, что она ездила в родную деревню хоронить мать и повстречалась с отцом, частным собственником и продавцом мяса. А учительницу томского музыкального техникума уволили за дворянское происхождение, невзирая на её мольбы, что ничем, кроме музыки, она заниматься не умеет. Да и с появлением прокуратуры, призванной защищать элементарные права и свободы человека, давление пролетарской диктатуры не ослабло, а приобрело как бы законную поддержку. Доносительство стало всеобщим, проникло в самую отдалённую таёжную сибирскую глубинку, где тоже окопались "белогвардейцы" и прочие враги.
Апофеозом советского мракобесия можно назвать пионерские "подвиги", когда подростки мальчикового возраста оговаривали родителей и знакомых, выставляя их врагами и вредителями. В 1938 г. прославился новосибирский пионер Павлик Гнездилов, живший в отдалённом Тегульдетском районе в глухом селе и неустанно писавший в органы (в том числе прокуратуру) о "диверсиях" и политических анекдотах односельчан, которые они рассказывали, не подозревая о последствиях.
Ростовая скульптура пионера-героя Павлика Гнездилова. Скульптор С.И. Данилин. Редкое фото
Среди диверсантов оказались некто Груднев, "имевший связь с германским консулом", некто Голубчик - "польский легионер и шпион" и другие не менее опасные враги, замышлявшие вредительство в тайге и на транспорте. С подачи Гнездилова органы арестовали и расстреляли около 20 человек. Сам мальчик мечтал стать отличным лётчиком, о чём в письме пообещал самому Сталину, и якобы получил от генсека "благословение", но был убит своими родственниками за активное доносительство, сопряженное с буйными фантазиями и ломкой судеб односельчан. В итоге мачеху Павлика расстреляли в Новосибирске, невзирая на её заверения, что "на убийство Паши меня толкали кулаки", а его сводную сестру отправили в лагерь на 8 лет. Гнездилов стал жупелом, в его честь проводили митинги на новосибирских предприятиях, в ж.д. депо, школах. Назвали его именем речное судно. Сейчас пионер забыт.
Часть третья
Ростки транспортного надзора в Сибири
1. "Семь нянек" у сибирского транспорта и парад аббревиатур
В ноябре 1917 г. прокуратура Временного правительства была упразднена. Вместо неё в качестве одновременно надзорного, следственного и судебного ведомства заработали народные суды и революционные трибуналы. (На транспорте вводились именно трибуналы с более строгим подходом к делу, так как отрасли ж.д. и водного транспорта считались особо охраняемыми). Были также созданы особые следственные комиссии для особо важных дел.
Всё это стало возможным после введения "Декрета о суде" от 1 ноября 1917 г., и тут Ленина, самого юриста, трудно понять. Ведь к надзорной деятельности (как и к карательной) были привлечены случайные люди. Конечно, они были "не опорочены" службой в прежней царской и буржуазной юстиции, но к делам юридическим рабочие, плотники и кухарки подходили не на профессиональной основе. Хотя в период Гражданской войны это было не столь важно. Большевики считали, что народный суд и трибунал - это ещё "два штыка в красногвардейском ряду" (по словам большевика Калинина). К тому же опороченное название "прокуратура" никуда не годилось, так как казалось "контрреволюционным поползновением" (как сказал большевик Крыленко). Новый массив правовых норм стал нарабатываться путём многократных проб и ошибок.
По реставрации соввласти поначалу надзорные функции большевики переложили на различные учреждения, и скоро на этом поле стало всем и тесно, и конфликтно. ВЦИК, Совнарком, Народные комиссариаты, Рабкрин, Народный комиссариат Государственного контроля, ВЧК и - последним к этому списку контролёров добавился Народный комиссариат юстиции - занимались надзором в различных отраслях. У всех этих "семи нянек" были свои разумения о надзоре, в ходе осуществления которого люди сводили счёты, изводили "гидру контрреволюции", проявляли личные предпочтения.
Характерно, что сегодня, когда власть устоялась и окрепла, разноплановый и многоуровневый подход в надзорной деятельности признан порочным. На коллегии Генеральной прокуратуры 14.03.2017 г. Президент России В.В. Путин высказался в категоричной форме: "Россия никогда не пойдёт на замену органов прокуратуры некими параллельными органами власти, как это делается в некоторых западных странах, где созданы антикоррупционные комитеты". Эти комитеты, разрушающие единство надзорной деятельности, необходимы лишь для манипуляций во внутриполитической сфере, что для государства, крепко стоящего на ногах, неприемлемо.
Говоря о периоде становления соввласти, историки юстиции отмечают, что уже в вышеперечисленном месиве контролирующих учреждений выделился некий реликт прокурорского надзора - это коллегии обвинителей при трибуналах. Как будто вернулась эпоха Петра I с коллегиями Сената, когда не было ни специалистов, ни адаптированных законов, а страна в порядке сильно нуждалась. Помимо расстрелов контрреволюционеров, пытавшихся внедриться в ряды ж.д. милиции и транспортного ЧК, а также диверсантов, готовивших теракты на транспорте, в этот период было налажено взаимодействие с учреждениями ж. д. и водных путей сообщения, военным ведомством, санитарными и другими службами. Эти ведомства, в свою очередь, издавали приказы и распоряжения, регламентирующие бережное отношение к транспорту и правильное его использование.
Частые переходы власти в Сибири оказали влияние на то, что надзорная деятельность на транспорте на пару лет закрепилась в устоявшейся форме - Революционном трибунале, который проявился в Сибири в "первую" советскую власть (январь - май 1918 г.), когда его учреждение, подбор штатов и назначение председателя легло на плечи Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов в губернском центре Томске. Слушания были публичными, приговоры выносились простым голосованием и обжалованию не подлежали. Наделённые "революционной совестью" судьи карали и миловали, но, в основном, больше карали.
Однако к маю 1918 г. все противники большевиков - областники, эсеры, меньшевики, офицеры - скопили силы для удара в спину соввласти, чтобы поддержать антибольшевистское восстание. Накануне в Томске со склада 39-ого запасного полка эсеры украли 700 винтовок, а в Новониколаевске с военного склада - 300 ручных гранат. Уже безо всякого суда красные пошли на опережение, оружие успели вернуть, заговорщиков исколоть штыками и бросить трупы в реку, но от прихода белочехов 31 мая 1918 г. города не спасли. А ревтрибуналы на крупных узловых ж.д. станциях в Сибири стали действовать с 4 мая 1918 г., но, как видим, и месяца не прошло, как пришлось работу сворачивать срочно. Через полтора года красные вернулись, и ревтрибунал снова действует.
Нарукавная нашивка члена Революционно-военного трибунала
Специализированный (или ведомственный) Трибунал был создан 26 октября 1920 года сначала под вывеской Революционно-военного трибунала Томской ж.д. и подчинялся Главному революционно-военному ж.д. трибуналу. После 23 июня 1921 г. по декрету ВЦИК произошло объединение ведомственных (военных, транспортных) трибуналов с губтрибуналами и возник единый трибунал под аббревиатурой Реввоенжелдортрибунал. В дальнейшем, 23 ноября 1923 г. по очередному декрету ЦИК местные военно-транспортные трибуналы были ликвидированы, а их надзорные функции переданы Военно-транспортной коллегии в составе Верховного суда СССР. (Однако в Сибири эти процессы тормозились примерно на год-полтора-два). Тем не менее, так начиналось становление специализированной транспортной юстиции.
2.Борьба за стулья и кадры
Становление Томского Реввоенжелдортрибунала (далее - Трибунала), который распространил свое влияние на весь транспорт Западной Сибири, шло трудно. Сложности возникали на каждом шагу: не было ни кадров, ни меблировки, ни канцелярских принадлежностей. Сначала председатель трибунала Степан Лукич Огнетов решил пойти официальным путем: затребовал мебель у реквизиционной комиссии, и даже в помощь ей "вычислил" столы и стулья у частного лица по ул. Бульварной, 5а.
Огнетов Степан Лукич. Председатель реввоентрибунала Томской ж.д.
Не получив результата, председатель обратился непосредственно в те организации, которые Трибунал обслуживал. Откликнулся комиссар Томского рупвода, который распорядился выделить 10 столов, 2 дюжины стульев, 6 шкафов, по 4 шт. диванов и кресел и 1 самовар. Однако щедрому на мебель рупводу для дооснащения кабинета председателя вскоре пришлось предоставить Трибуналу дополнительно 1 стол, 2 шкафа, 1 этажерку и еще один самовар. Советскому начальнику было негоже делить с сотрудниками общую служебную площадь и угощать приватных гостей из общего самовара.
Заслуживает внимания список аппарата Трибунала, состоявшего из председателя, его заместителя, 3 членов коллегии, секретаря, 2 следователей и журналиста (ведущего журналы учета). В таблице это выглядело так:
К достижениям Трибунала можно отнести то обстоятельство, что в его штате оказался один юрист, который ранее работал следователем и подтягивал весь аппарат по "юридической части". Он учил коллег таким понятиям, как "алиби", "деяние", "субъект", "мотивы", "деликт", а также натаскивал инвалида по формулировкам фабул в колонках при ведении журналов. Ему помогал второй следователь В.С. Александровский, имевший за плечами 4 класса томской губернской гимназии и одесскую школу прапорщиков, отец которого при Временном правительстве был назначен прокурором Томского окружного суда, а потом переметнулся к красным и стал организовывать Совет солдатских депутатов Томского гарнизона. Его сын нос по ветру держал плохо, так как умудрился послужить у Колчака офицером. В графе "профессия" представлена его фиктивная прежняя должность - "конторщик на ж.д.", что могло быть "прикрытием" от чисток. Тем более, в карточке учета в военкомате черным по белому написано, что подпоручик взят в плен в 1920 г., получил приговор - "концлагерь", освобожден в 1922 г. Очевидно, что "концлагерь" обернулся для Александровского службой в Трибунале.
Через несколько месяцев после образования следствие транспортного Трибунала выделилось в обособленное подразделение - следственную часть. Сохранился именной список первых транспортных следователей.
Список военных следователей РеввоенжелдорТрибунала Томской ж. д.:
1. Катмарчиев Георгий Никитич, начальник следственной части, на службе с 19.05.1921 г.;
2. Черепанов Илья Михайлович, следователь, на службе с 1.11.1920 г.;
3. Александровский Василий Сергеевич, следователь, на службе с 10.12.1920 г.;
4. Апанович Павел Романович, секретарь, на службе с 20.6.1921 г.