ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Акопов Сергей Овикович
Сирийские зарисовки

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 4.64*24  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Я люблю эту страну и людей, в ней живущих. Сирийцы - это наслоение цивилизаций, простодушные мудрецы, кайфарики и воины. Это совсем другие арабы... Но отрывок - о нас.

   Наш Ту-154 катился, подпрыгивая, по посадочной полосе Дамасского аэропорта, а я со вздохом рассматривал расстилающиеся вокруг песчаные равнины с жидкими кустиками ковыля и верблюжьей колючки. Казалось, что и жизнь здесь будет протекать, сообразно пейзажу, уныло и монотонно. Во времена Великого Совка заграничный быт советского военного переводчика не отличался разнообразием развлечений.
   Днем его тешили перлы хабиров (араб. - специалистов). "Вам, бездельникам, лишь бы подрыхать, - говаривал мне незабвенный полковник Зайцев, советник командира пехотной бригады Аббуд в Южном Йемене, - для вас кровать - это жупел!" В это слово из лексикона Зорина, Боровика и Фарида Сейфуль-Мулюкова он вкладывал всю меру классовой ненависти гарнизонного трудяги к болтунам-выпендрежникам.
   После работы полагалось напиваться, обсуждая дневную вахту. Помню Славу Феклистова из Военного института иностранных языков, который, пить не мог, но мышечными усилиями, содрогаясь от отвращения, заталкивал в себя водку: положение обязывало! Впрочем, это был уникум, исключение Пьянка не засчитывалась, если ее не увенчивала драка, крушение мебели или похищение со стоянки служебного автомобиля для поездки в бордель. Инициаторов отслеживали особисты, а ставили лобстером непосредственные начальники: "Ты у меня вылетишь в 24 часа в Союз!", - на что, однажды, еще не протрезвевший дружок мой, Саша Козырев, вдруг выдал заплетающимся языком: "А вы меня Родиной не пугайте!"
   Другим развлечением были многочасовые "командирские подготовки", во время которых шло поголовное зачитывание цитат классиков марксизма-ленинизма и примкнувшего к ним Энгельса. На них же происходила раздача слонов. "Переводчик Агеев", - сообщил раз собравшимся мой милый Зайцев, - "во время работы по своему плану (работа по своему плану - армейский эвфемизм, для избежания упоминания вслух такого сомнительного понятия, как "свободное время") читает книги на английском языке. Предлагаю выговор." Предложение, помнится, с энтузиазмом приняли.
   ....................................
  
   В Дамаске нескольких специалистов и одного переводчика - меня - встречал смуглый носатый парень, который тщетно пытался справиться с кипой бумажек, списков, отобранных паспортов. Он обреченно запихнул это все в кейс и кивнул на желтый "пазик", ожидавший нас на выходе из аэропорта под знаком "остановка запрещена". В "пазике" в обнимку с "калашниковым" дремал солдатик срочной службы.
   - А он здесь зачем? - завязал я разговор с парнем.
   - А ты, что, не слышал в Союзе, нас же взрывали, - охотно отозвался Гамлет, мой будущий друг, одолживший по старой армянской привычке имя у принца датского, - несколько лет назад "братья - мусульмане" на пикапе, под завязку груженом взрывчаткой, подкатили к Синему дому, где живут наши, ну и напоролись на часового. Тот, видно, стал толковать им про пропуск, нервы у них сдали, и они пошли на таран. Парнишка и пальнул по ним на всякий случай - это Синий дом и спасло. Машину рвануло метрах в сорока от него, стекла повылетали, ну и в канализации от взрывной волны говно обратно выплеснулось. Запах потом стоял полгода. Такие дела, - Гамлет замолчал и посмотрел на меня:
   - А ты без семьи?
   - Без, - вдаваться в подробности не хотелось. К тому времени мы со Светкой уже жили раздельно, но не разводились, чтобы не лишать меня куска хлеба - за границу разведенных не посылали.
   Старенький автобус бойко катил по идеальной автостраде, вдоль которой прямо в песке росли мохнатые сосны. С меня градом лил пот - память о высосанной пластиковой бутылочке неизменного Джонни Уокера. Стоял сентябрь, последний по-настоящему жаркий месяц в Сирии.
   - Что пил в самолете ?, - четко выговаривая согласные, пропел-проговорил Гамлет, уже признавший во мне своего и перешедший с политики на возвышенные темы.
   - Вискарь.
   - Настоящий, конечно, - со вздохом предположил он. - Здесь не вздумай покупать ни виски, ни бренди - умереть не умрешь, но голова будет трещать на весь Дамаск. Все бодяга, кроме арака. Лучше всего латакийский "Ар Райан" или ливанский "Арак Тума".
   - А что у нас сегодня в программе? , - спросил я.
   - Ты что, первый раз в арабской стране, - удивился Гамлет, - сегодня же уикенд - четверг, а завтра пятница. Вот отвезу вас, сдам в гостиницу для прибывающих, и домой. А вы - по своему плану.
   - А если за приезд?
   - А то!, - со вздохом на сей раз облегчения, порадовался моей догадливости Гамлет.
   - Только у меня водка. Но хорошая, "Кристалл", - я был уверен, что его огорчит отсутствие коньяка.
   - Слушай, ты мне все больше нравишься, - опрокинул мои представления об армянах мой новый приятель. - Что может быть лучше хорошей водки, под селедочку, с черным хлебом, - он вопросительно глянул на меня.
   - Есть, есть, весь джентльменский набор, не первый раз замужем, - успокоил его я.
  
   ....................................................................................
  
   На следующий вечер Гамлет, Гоарик и я медленно прогуливались по сирийской столице. Тротуары, мощеные плиткой, напоминали Геленджик. Из-за невысоких оград свешивались пахнущие индийским мылом "Махарани" цветущие ветви олеандров. Дополняли пейзаж минареты, мирно соседствовавшие с куполами христианских храмов. Мы зашли в один, выходящий фасадом на большую площадь, к которой сходилось семь улиц. Это был католический храм, совершенно пустой. Откуда-то доносились звуки органа. Мы присели, впитывая умиротворенность и покой этой неземной музыки.
   - Ребята, - вдруг прошептала Гоарик, - а ведь это Дога... Это же вальс из фильма "Мой ласковый и нежный зверь"!
   Дога, так Дога - кто сказал, что в церкви надо играть только Баха? Но из любопытства мы проникли за позолоченную ширму, где сидел за клавиатурой молодой парень, наигрывавший очаровавшую нас мелодию. Он улыбнулся и на приличном русском представился:
   - Самир, выпускник московской консерватории.
   Какие только цивилизации - от древнего Угарита до французской Пятой Республики - не формировали культуру этой удивительно доброжелательной к иноземцам страны, настал и наш черед внести свою лепту.
   Вечер завершали на открытой лоджии квартиры Галустянов, позвякивая кусочками льда в стаканах с "отверткой". Внизу шумел и сверкал огнями самый старый город мира. "Ахве, ахве!" - надрывался уличный человек-кофейня. В гостиницу для новоприбывших я прокрался уже за полночь. В одной со мной комнатке спал какой-то хабир, поэтому я, не включая света, на ощупь добрался до своей широкой деревянной кровати и тут же отрубился. Наутро мне предстояло определиться с местом работы и познакомиться с будущими коллегами.
   .............................................
  
   Приятной неожиданностью оказалась встреча с Саней Ивашовым, который курировал переводчиков в аппарате Главного военного советника. В нашу с ним первую загранку мы как-то быстро сдружились и часто, махнув в баре по стольничку, рассекали вдвоем по ночному Адену в поисках приключений на собственную гваделупу.
   За чашкой кофе на длинном балконе мы договорились, что я пока поработаю с ним в офисе, где скопилась куча материалов для письменного перевода, на который, как правило, охотников не находилось. Так называемый Синий дом, где жили советские военные специалисты, был огорожен глухой каменной оградой от внешнего мира. Во дворике в открытом бассейне под пальмами плескались дети. На втором этаже был офис Главного. Меня поразил минимум формализма, свойственного советским конторам, особенно военным, в других странах: народ по офису сновал без галстуков, на некоторых были, страшно сказать, джинсы.
   - Новое мышление, - угадал мое недоумение Саша. - но не развешивай уши, хабир - он и в Африке хабир. Делай свои дела тихо, не светись, не золупайся, и все будет "тамам".
   - А что, стучат? - вспомнил я одно из любимых занятий наших за границей.
   - Дятлов всегда хватало, - неопределенно сказал Саша, - правда, сейчас их меньше слушают, но осторожность не помешает.
   Мы прошли к нему в маленькую комнатушку, уставленную столами с машинками и шкафами со словарями.
   - Переведи для начала вот это, - он бросил мне на стол ливанский журнал "Аль Хавадис". - Там статья о "Хезболлах" отмечена. Заодно и сам войдешь в курс. А почему Светку дома оставил? - вдруг вспомнил он.
   Пришлось признаться, что семейная жизнь не сложилась.
   Потянулись дни, похожие один на другой. Одним из вечеров, которые становились все прохладней, мы семейно прогуливались по городу. Дошли до "француза" - ближайшей к Синему дому лавки с пивом. Столиков не было, но пиво из холодильника продавалось на вынос. Вокруг заведения всегда можно было обнаружить одного или нескольких соотечественников, заливающих горящие трубы. Жены моих друзей продолжили скольжение вдоль витрин, а трое стареющих бродяг неторопливо предались воспоминаниям.
   - Только не смейтесь, - сделал трагическое лицо Гамлет. - Помните в Йемене на границе первой и второй провинций строился военный аэропорт? Я тогда работал со строителями. Каждое утро мы мотались туда из Адена на раздолбанном пазике. А на пол - пути надо было пересечь высохшее вади. Иногда в нем тек едва заметный ручеек. Так вот чем вы объясните - каждый раз, когда мы его переезжали, у меня ... ну, в общем, вставал. До - нет, после - нет, а как только въедем в русло - раз, и торчит. Может, энергетическое поле?
   - Схемку местности прикинь, - серьезно просил Саня. - вернемся в Союз, откроем турфирму под девизом "Стоять насмерть!" Отбою от клиентов не будет.
   Мы молча прихлебывали густое алеппское пиво, погладывая на обреченно вздыхавшего Гамлета, который, подобно знаменитому тезке, поставил, но так и не разрешил один из фундаментальных вопросов бытия.
   Я в свою очередь припомнил мою попытку вступить в ряды КПСС перед окончанием первой загранки. Попытка провалилась из-за, смешно вспомнить, кучки искусно сработанного в Гонконге говна, висевшего как украшения у меня над кроватью...
   - Партию не обманешь, - прокомментировал Саша.
   - И не пытайся, - отсоветовал Гамлет.
   Мы стояли под небольшим похожим на акацию деревцом и, блаженно щурясь, разглядывали прохожих, идущих мимо по тротуару. Вечер воспоминаний прерывать не хотелось.
   - Ну что, достойно завершим этот день? - подвел итог Александр. И, как старший по возрасту и положению, предложил: - У меня есть литр смирновки, привез на той неделе из Ливана, так что подождем наших леди и - ко мне.
   Жили Ивашовы в одной из многоэтажек, окружавших Синий Дом. Их просторная квартира напоминала сельву. В аквариуме плавали пираньи, которых хозяин неосторожно считал золотыми рыбками. Вдоль стен угрожающе щетинились разномастные кактусы. Между ними скользило серое привидение - злобный котяра, норовивший цапнуть доверчиво протянутую руку. Трудно сказать, что связывало добрейших Сашу и Нелли с этим исчадием ада. Наверное, единство противоположностей. Я, подперев косяк кухонной двери, с наслаждением наблюдал за слаженными действиями супругов. Видно было, что импровизированные вечеринки были им отнюдь не в тягость. Саша строгал мортаделлу как автомат, а Нелли что-то разогревала, что-то смешивала, что-то поливала кетчупом, одновременно восхищаясь Хофманом в "Человеке дождя" и Ельциным на 19-й партконференции. В результате этой хаотичной возни водка оказывалась ледяной, колбаса - безупречной по форме и содержанию, а салат - в меру пикантным. Если это не опыт, то дар божий.
   -Что у тебя на завтра? - спросил меня Александр после первой. Сказать про нее "хорошо пошла" было бы явным преуменьшением. Две вещи по-настоящему удивили меня в жизни. Первое - бритвенная система "Вилкинсон бондид", и второе - "Смирновская N21". Бритье и водка, до той поры бывшие для меня сущим кошмаром, вдруг стали приносить удовольствие, близкое к наслаждению.
   - Что начальство прикажет, - откровенно прогнулся я.
   - Ты в долине Бекаа был?
   - Нет, но сильно надеюсь.
   - Ну тогда завтра и махнем, - предложил он, - у меня там дела, а тебе поглядеть и закупиться не помешает.
   В оккупированной сирийскими войсками ливанской долине Бекаа находился контрабандистский рай. Полуразрушенный Ливан лежал в последних конвульсиях гражданской войны - кому там было дело до налогов?
   .............................................................
   В семь утра мы уже выезжали по улице Мезза на ливанскую трассу. Александр гнал древний лендровер под стольник. Способность его быть наутро свежим, как огурец, вне зависимости от количества выпитого накануне безмерно поражала меня еще с йеменских времен. Про себя я подозревал, что подполковника досрочно он получил именно по этой причине. Боеготовность в Советской Армии всегда была на первом месте. Я же, подпрыгивая на жестком сиденье, мечтал о баночке холодного пива. Мимо проплывали песчаные холмы, кое-где засаженные соснами.
   Границу преодолели до смешного просто. На вопросительный кивок сирийского погранца Саша бросил одно слово: "хабир", и тот сразу же указал нам стволом в ливанскую сторону. Шлагбаум был открыт, впереди лежала долина Бекаа. Масна, первый городок на трассе, буквально примыкающий к границе, состоял, казалось, из одних лавок. В дверных проемах гроздьями висели шлепанцы, самопальные кроссовки с гордыми надписями "NIKS", "ABIBAS" , "REDBOOK", болталась наша национальная одежда - спортивные костюмы.
   - А пиво здесь тоже поддельное? - встревожился я.
   - По цене разберешься, - успокоил Саша, подруливая к бакалее, в глубине которой обнадеживающе белел огромный холодильник.
   Сирийские войска обосновались в этой части Ливана всерьез и надолго. По трассе, ведущей в Бейрут, то и дело попадались блок-посты. Строились полигоны, на один из которых Саша и направлялся. Половина машин на дороге были с сирийскими военными номерами. И вместе с тем явно ощущалась атмосфера безвременья. Зарастали сорняком брошенные владельцами черешневые сады, развалины стали неотъемлемой частью ландшафта.
   - Хозяина нет, - подтвердил мои наблюдения Александр. И, свернув на проселок, кивнул в сторону - Поля стоят некошены...
   Прямо за обочиной действительно зеленела плантация какого-то низкорослого растения с широкими листьями.
   - Огурцы, что ли, - попытался угадать я.
   - Ага, бешеные. Ты что, первый раз марихуану видишь?
   Я присвистнул:
   - И кто председатель этого колхоза?
   - Какая разница-то? Главное - пайщики и сторожа. И заметь, всем хватает. Это тебе не кукуруза.
   "Кому война, а кому - мать родна" - вспомнилась поговорочка. Машину трясло на ухабах, за наркоплантацией начались сады, которые некому было убирать, потом показалась крыша неотделанного особняка. Рядом с ним и возводился при помощи советских военных инженеров полигон.
   - Приехали, - сообщил Саша - ты погуляй вокруг, а я пока со строителями переговорю. Далеко только не забирайся - и на мой вопросительный взгляд добавил - они, родимые, герои твоего перевода.
   Я зашагал в сторону сада. Яблони были усыпаны плодами - не пропадать же добру. Хрустя сочной мякотью, я прогуливался между деревьями. День был нежаркий, под ногами потрескивали веточки, вокруг висела странная тишина. Взгляд я скорей почувствовал, чем заметил. Он стоял под яблоней и укоризненно покачивал головой, мужик лет пятидесяти, со стертым лицом и тусклыми глазами.
   - Харам, - пробормотал он, - туффах му илляк - яблоки-то не твои.
   - Ладно тебе, - успокоенно огрызнулся я по-арабски. - Ты-то кто такой будешь?
   - Сторож я. Живу тут по-соседству и сторожу сад.
   - А где хозяин, почему не убирает урожай?
   - Хозяин убежал от сирийцев на юг.
   - А ты чего остался, сад сторожить?
   Мужик юмора не принял и на полном серьезе сообщил:
   - Коммунист я, чего мне от них бежать. - Полез в карман и достал корочку с серпом, молотом и подписью Николы Шауи, Генерального секретаря Коммунистической партии Ливана.
   Я совсем охренел:
   - А сад?! Он же буржуйский, его экспроприировать тебе велят и Маркс и Энгельс и дедушка Ленин.
   - Сад чужой, - стоял на своем этот упавший с луны арабский большевик.
   - Ну прости, дядя. - и я пошел прочь, ошарашенный. Но на краю сада воровато оглянулся и скоммуниздил-таки парочку яблочек для Александра.
   На обратном пути мы набили кошелки фантастически дешевой контрабандной водкой, литровыми фугасами Мартини для дам и, конечно, упаковками пива - любимого напитка гигантских тропических тараканов.
   ................................................
  
   Приезжая по двух-, или трехгодичному контракту в страну, обычно стараешься не думать о времени: срок кажется огромным. Но потом начинают мелькать дни, а вскоре и месяцы, заполненные привычными заботами и маленькими радостями. И вот уже самолет выруливает на взлетную - домой. Собственно, и вся человеческая жизнь - что-то вроде загранкомандировки: только-только начнешь привыкать к "местным условиям", как твой срок истечет и пора возвращаться...
   Я остался работать при офисе, сидел на письменных переводах, делал аннотации, писал письма, сопровождал в поездках по стране бесчисленные "рабочие группы" и "делегации", катавшиеся на халяву по всему свету. Одна из этих поездок и прервала досрочно мою безмятежную жизнь в Сирии.
   - Встретишь завтра двух ГТУ-шников, - передал мне вечером приказ Главного Саша. Шел март, цвели сады, маячила поездка к Средиземному морю. Почему не встретить - ребята из Главного технического управления, как правило, знали толк в таких поездках и особо не перерабатывали. Утром я получил ключи от темно-зеленого УАЗика и отправился в аэропорт.
   Володя и Женя оказались моими ровесниками. В Сирию приехали впервые, но проинструктированы были коллегами на совесть. По дороге в Дамаск мы решили, что помимо отработки дополнения к одному из военно-морских контрактов, не худо бы пожарить барашка, половить форель и сгонять на Ливанщину за подарками женам, детям и сослуживцам. Володя был коренной москвич, мужик в теле, хваткий и самоуверенный. Женя, судя по всему, мозг этой "микрогруппы" - худ, молчалив и прокурен болгарскими сигаретами. Вечером, после короткого разговора с начальством, мы закрепили знакомство в комнатке гостиницы, давшей мне приют в первые дни после приезда.
   Основным средством передвижения по ближневосточному зарубежью для советских специалистов и переводчиков были вырубленные из куска железной руды УАЗы. Летом под горячим брезентом немилосердно пекло, но не лучше бывало и зимой, когда температура опускалась почти до ноля. Заводились они с ужасным скрежетом, скорость набирали медленно, а чтобы остановить разогнавшегося монстра надо было иметь могучую правую. Штурвал тоже вращался недюжинными усилиями. Одно в этих бизонах было хорошо - их всегда было много, и стада их вольно паслись по сирийским и ливанским трассам: к военным машинам полицейские не прикапывались никогда.
   На следующий день маршрут наш лежал к побережью в славный город Тартус, где всегда свежо дул средиземноморский бриз. Ехать надо было километров триста, для УАЗа путь солидный. . В придорожных забегаловках пива не бывало, поэтому настрой в салоне царил упаднический. По обеим сторонам дороги стелилась желтая степь с верблюжьей колючкой, да время от времени возвышался монумент сирийского вождя, многообещающе указующего десницей на горизонт. Мы послушно следовали в указанном направлении, но за горизонтом была та же степь и та же верблюжья колючка. По объездной проскочили Хомс, свернув налево, и вскоре почувствовали ни с чем не сравнимый запах моря. Степь превратилась в холмы, стали попадаться апельсиновые сады, на горизонте темнели поросшие соснами горы. Вдоль дороги стали попадаться мужички, держащие на длинных шестах свежевыловленную рыбу. Женя достал очередной "Опал", обреченно затянулся:
   - Долго еще?
   - Считай, приехали, - утешил его я. - Еще полчаса, и конец твоему синдрому абстиненции.
   Свернули налево, где вдали под полуденными лучами солнца блестело море и въехали в город. Проскочили центр, застроенный белыми пяти- и шестиэтажками с большими лоджиями. Сухость во рту мешала оценить свежесть морского дыхания, поэтому я утопил акселератор. Через пятнадцать минут мы выехали из Тартуса и подрулили к пляжу. На берегу стоял офицерский клуб с большой террасой, где всегда было пусто. Рокот прибоя, крики чаек и, наконец, он - заслуженно большой, в четверть литра - первый глоток прохладного пива.
   - Здоровы и дееспособны, - поставил диагноз Володя, допивая третью бутылку . -Теперь за дело.
   Мы отправились на плавмастерскую - советский корабль, стоявший на приколе в военном порту. У трапа нас встретил кэп Алексей Славин, веселый мужик из тех, что в огне не горят и в воде не тонут. Пока он с моими спутниками обсуждал пути развития братской взаимопомощи морфлоту дружественной страны, я был отдан на попечение замполиту, главной функцией которого было поддержание постоянной боеготовности корабельной сауны на случай приезда нежданных, вроде нас, гостей. В стальные борта била средиземноморская волна, орали благим матом чайки, а замполит Сергей Викторович любовно расставлял приборы на тесаном и до блеска отполированном столе.
   Дальше все пошло как по писаному. Обед, сауна, шутки-прибаутки, опять сауна, поездка в горы и купание в ледяном форелевом ручье, море водки и море Средиземное, убаюкивающее вконец расшалившихся взрослых мальчиков. Возвращаясь в Дамаск я предусмотрительно запасся пивом и потягивал его из горла, вертя баранку левой рукой.
  
   .........................................................................
  
   На следующее утро я повез ребят по знакомой дороге в Ливан. Вовчик позевывал и лениво интересовался ценами на барахло, видимо, припоминая, кому и что он обещал привезти. У Жени денег было аккурат на компьютер., поэтому он сосредоточенно молчал, примеряя мегабайты к командировочным долларами. Легко миновали доверчивых погранцов, и, проехав Масну, я свернул с трассы направо - захотелось поразить москвичей полем с анашой. Вокруг нас как-то незаметно разлилась та особая тишина, которая вдруг наступает в жаркий полдень. Ее усиливало равномерное урчание двигателя нашего УАЗика. По обеим сторонам дороги, между невысоких холмов, были втиснуты заплаты каких-то огородов. Пиво или теплынь, но в душе разлилось блаженное умиротворение, которое, как водится, появилось именно в тот момент,
   "Когда судьба по следу шла за нами,
   Как сумасшедший с бритвою в руке".
   Столбик пыли на горизонте превратился в неспешно катящийся нам навстречу "лендкрузер". Я едва успел затормозить, когда он круто развернулся поперек дороги и из него посыпались смуглые типы, одетые по гражданке, то есть, абы во что, но все с пушками. Удивление очень быстро сменилось тревогой, когда смуглые дулами приказали выйти из машины. Убедившись, что мы не вооружены, они торопливо затолкали нас обратно в наш УАЗик. Короткие приказания отдавались на арабском. Владимир все время смотрел на меня, как будто ждал сигнала об окончании хохмы. Женя просто окаменел. За руль УАЗика сел мелкий арабчик с козлиной, видимо, для солидности, бородой. Из него перло чувство причастности к серьезному делу - захвату заложников во имя Аллаха. Рядом с ним устроился старшой - высокий, худой, изможденный. Непокрытая голова, изначально черные курчавые волосы то ли поседели, то ли покрылись пылью, да и лицо у него было не смуглое, как у всех, а серое. Обращались к нему - "Абу Али" - отец Али. Он не глядел на дерганого водилу, командовал тихо, быстро и неразборчиво - по крайней мере, я мало что понимал. Нас посадили втроем на заднее сиденье, а в багажном отсеке, на боковых сиденьях, поместилась охрана - двое чернявых, которые сразу же уперли свои АКМы нам в спины.
   -Йалла б'сураа - бросил Абу Али - давай быстро!
   Тишина само собой кончилась - надрывались движки, стучали амортизаторы, болтали наши конвоиры. Но громче всего, помнится, был стук собственного сердца. "Влипли, о, блин, как дешево влипли!".
   Как выяснилось позже, нас захватили боевики "Хезболлах" - партии Аллаха. На иранские деньги они противостояли западному влиянию в Ливане - мочили ракетами по Израилю и открывали дешевые аптеки. При этом, снабжая бесплатным пургеном правоверных, они, не колеблясь, ставили к стенке попадавших к ним в руки иностранцев: туристов, журналистов и лопухов, вроде нас. Эта неутешительная информация, почерпнутая мной из местной прессы, молнией пронеслась в мозгу. С другой стороны, если не прикончили сразу, оставалась надежда на торг и оттяжку кровавого финала.
   "Уазик" свернул на узенькую пыльную дорогу, и через десять минут мы оказались в убогом и, вроде как, вымершем поселке. По улице клубилась поднятая нами пыль. Из черных окон глиняных халуп, казалось, смотрели ко всему равнодушные невидимые и невидящие глаза жителей этого поселка-призрака. Возле одного домика машины остановились. Абу Али отдал очередную команду, и нас отвели, подталкивая в спину автоматами, в какое-то круглое строение во дворе.
   Все это произошло значительно быстрее, чем мозг осознал переход от состояния тупого удовлетворения бытием к экстремальному мигу прощания с оным. Мы развалились, растеклись по глинобитным стенкам амбара, наслаждаясь тем, что никто не колотит нам в лопатки стволами АКМ, и нет нужды протестовать, возмущаться и воспроизводить все бестолковые ритуалы ведомых на заклание козлов отпущения. Да просто козлов, забывших ключевое - "бди!". Самое бездарное времяпрепровождение - ожидание казни. Могу поклясться, что в тот момент холодного пива мне хотелось больше, чем свободы. Ни то, ни другое мне не светило, и я попытался заснуть. Женя, видимо, считая все происходящее одним из пунктов программы, тупо молчал и спать не мешал. А Вовчик дергал за рукав, бормотал и пришептывал, но, в общем-то, тоже к радикальным действиям не призывал. О побеге не могло быть и речи. Из этого глухого - без окон - колодца вырваться было невозможно. Да и что могло ждать снаружи? В лучшем случае автоматная очередь, в худшем - та же очередь только после экспериментов на гениталиях.
   Смрад, пыль, какие-то снасти из прошлой жизни бывших хозяев амбара, бормотание за дверью - все слилось в изнуренном сознании и помойным потоком унесло в небытие.
  -- Йалла, ихраж! - команда выметаться выдернула меня, как морковку, из
   спасительного забытья. Вовчик, кажется, стал что-то соображать:
  -- Андрюша, куда нас в такую темень?
   Действительно, стояла глухая ночь, а, точнее, раннее утро, которое на востоке обычно без долгих прелюдий превращается в палящий день. Матерные слова застряли в сухом горле. Я поглядел на него с тошнотворной тоской. "Боже, на какую рожу приходится смотреть в последнее утро жизни!" Моя, похоже, вызвала у него такие же спазмы. Женя заворочался, приподнялся на локте, и, встав, молча поплелся к выходу. Тормознул, обратился к погоняле, как у себя в Кукуйске:
  -- Где тут у вас поссать?
   Прикладом "калаша" тот заехал ему в челюсть. Женька схватился руками за
   окровавленный рот, промычал что-то жалобное, совсем по-детски, и поплелся во двор. За ним, не глядя на араба с автоматом, прошмыгнул как-то разом похудевший Вовчик. Мятая рубаха висела у него поверх пыльных штанов. Я на секунду задержался, чтобы использовать последний шанс. Поглядел в глаза этого козла, пробормотал, не акцентируя, по-арабски: "Зачем ты так, мы же тоже люди...". Знание языка не произвело ни малейшего впечатления. Видно, ему приходилось валить и своих, и чужих, кого прикажут во славу Аллаха, милостивого, милосердного.
   Во дворе шатались хизболлаховцы, исполненные сознанием важной миссии выпавшей им сегодня утром - шлепнуть трех лохов, заехавших ненароком во владения их наркосултана. Через мгновение из дома вышел серый и пролаял своим что-то типа "время - деньги". Прикладами нас оттеснили к саманной ограде, за которой в мутном небе по-утреннему ярко горела одинокая звезда. Помню, что страха смерти не было, а было тупое удивление обыденностью и скоростью развязки. Широколицый Женька продолжал причитать: "Ну че вы, ребята, ну че мы вам сделали...". Владимир, небритый и неопрятный, только тяжело дышал. Меня тошнило, никаких воспоминаний, никакого прошлого, только горячий сухой воздух вдруг стал свежее нарзана, которым никак не напьешься. Да небо заголубело так, что захотелось плакать. Клацнули затворы, и я вдруг с ужасом обнаружил, что двор очистился, и между нами и расстрельной пятеркой уже никого нет. "А глаза нам завязывать не будут?" - мелькнуло в голове, и эта мысль, важная, спасительная заполнила все сознание, как же без повязки-то, вы что, невозможно, так не делается... Время растянулось, стволы поднимались, но ужасно медленно, мысль о повязке гудела набатом в голове, и кроме этой главной мысли в общем-то уже ничего и не существовало. Без повязки не расстреляют, - твердил я тупо глядя в черные дырочки.
   Эта чертова повязка, наверное, помогла мне не сойти с ума в те мгновения, когда неожиданное спасение уже подкатывало, пыля колесами измызганного "лендровера"... Услышав шум мотора, Абу Али поднял руку, стволы опустились. Во двор въехал реликтовый квадратный кар без верха, в котором кроме водителя было трое вооруженных бородачей и один шейх в чалме. "Имам Усмат, имам Усмат", - забормотали террористы. Имам встал, не выходя из машины, и уставился на нас. "Мин?" - "Кто?".
  -- Ифранджи, - иностранцы, ответил ему старшой с серой мордой. И тут меня
   прорвало:
  -- Ля, я устаз, нахну хубара рус - нет, учитель, мы русские, специалисты! -
   Меня понесло, я лихорадочно понес околесицу о братской помощи всем арабским народам вместе взятым, оказанной нами троими, конкретно вот мной, Жекой и Вовчиком, о нашей совместной борьбе с сионизмом и американским империализмом, в общем всю ту чушь, которую нас заставляли по субботам декламировать на партсобраниях военспецов. Слава КПСС, хоть раз в жизни эта галиматья сработала!
   Имам Усмат повернулся к Абу Али и скрипучим, ножом по сковородке, фальцетом заорал на него в том смысле, что умом он, видно, тронулся, кого валит сдуру, за этих ребят сирийская армия прочешет всю долину Бекаа, и п....ц тогда и ему, Абу Али, и его сраной конопле, и всему Хизболлаху от Масны до Бейрута.
   Тот пожал плечами и дал отмашку расстрельщикам.
   ............................................................................................................
  
   В Синем Доме нас троих запихнули в гостевую квартиру, переделанную под лазарет. Умом никто из нас не двинулся, но тем же вечером все в сисю нех*рачились араком "Ар-Райан". Днем нас без передышки пользовали попеременно врачи и особисты. А вскоре с очередным рейсом улетели в Союз с грузом воспоминаний и неустранимым перегаром хорошие парни Вова и Женя.
   Я задержался ненадолго и через неделю после них, морально выпотрошенный спецслужбами - нашими и сирийскими - тоже поехал в аэропорт по шоссе с песчаными обочинами, на которых росли мохнатые с мягкими иголками сосны
Оценка: 4.64*24  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023