ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Бабченко Аркадий Аркадьевич
Подорвался жить

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 6.57*37  Ваша оценка:
  Так сложилась жизнь, что мне приходится много общаться с теми, кто прошел Чечню и Афган. И я сделал для себя такой вывод: ветераны Чечни совсем не похожи на ветеранов Афгана. Афганцы, большинство из них, по крайней мере, сумели-таки зацепиться за жизнь. У них было внутреннее оправдание той войне. Все ж таки они воевали за интересы своей страны - и эти интересы можно оправдать геополитикой, интернациональным долгом и присутствием в регионе. По крайней мере, так им говорили замполиты. По крайней мере, у них были хотя бы замполиты, которые говорили им хотя бы это.
  Оправдание смертей - это очень важно. Это первый курс реабилитации. Во имя чего? Как говорит одна моя знакомая, которая работала заведующей одной из лабораторий психологии КГБ, человек, несущий в себе немотивированную, не оправданную ("во имя чего?") жестокость, очень быстро деградирует как личность. Смерть и страдания не проходят бесследно
  Что мы и можем наблюдать на примере ветеранов-чеченцев сегодня. Оправдания этой войне - во имя чего? - нет до сих пор. В итоге - поколение озлобленных, ненавидящих всё и вся пацанов.
  Кавалер ордена Мужества Леха Новиков не похож на большинство из них. Он неисправимый оптимист. Жизнь он впитывает большими глотками, до последнего, не оставляя на тарелке ни кусочка. Жизнь и сама так и прет из него, фонтанирует в мир. С ним очень легко. Затравленности или озлобленности плена в нем нет. Он никого ни в чем не винит. У него семья, трехлетний реактивный Ромка, квартира, свой маленький пивной бизнес.
  Едва только познакомившись с ним и перекинувшись парой фраз, невольно влюбляешься в этого открытого человека. Готовность подставить плечо любому висит у него на груди, как визитная карточка. И затем, познакомившись уже плотнее, сложно представить, что он прошел то, что прошел. Сложно представить, что в прошлом у него война, где ему почти оторвало ногу, плен, где ему девять раз резали голову, госпиталя, в которых он провел 20 месяцев и откуда вернулся с укороченным на 9 сантиметров бедром.
  Еще один мой знакомый, Паша Андреев, говорит, что если из прошлого вычесть настоящее, мы получим будущее. Леха из настоящего вычел прошлое и свое будущее получил таким путем. Сам. Заработал его полностью. Груз своих воспоминаний он не тащит за собой в рюкзаке, оставив его вместе с костылями в госпитале Реутова. "Что было там - осталось там. Жить надо сегодняшним днем, здесь и сейчас".
  Но уникален Леха не только этим. Он - единственный солдат, который был в плену непосредственно у Шамиля Басаева.
  
  Собственно говоря, ехать в этот рейд они не должны были. Сменялись уже, ферму, жилище свое, сдали парням из Зеленокумской бригады. Сами на броне сидели, готовились к выдвижению в Буйнакск. Даже сапоги надраили - через город ведь ехать, красонуться-то надо. Да что-то в Новолакском не заладилось, стрелять начали. Прибежал летеха запаренный, сказал, надо слётать, посмотреть в чем там дело. "Товарищ лейтенант, чего фигней-то страдать, теперь это не наша зона ответственности, пусть сами и отдуваются!" "Да ладно, пацаны, приказали нам. Поехали, там делов на пятнадцать минут всего, даже сапог не запылите".
  Ну, ладно, поехали ...
  В войне, как в таковой, Леха еще не участвовал - так, стрелялись понемногу, а вот чтобы по-настоящему... Пока не довелось. Хотя, как ни крути, уже месяц в окопах, и, честно говоря, подустал, он, конечно. И от окопов, и от войны этой непонятной, непродуманной. Что-то там мутят наверху, все передислоцируют, перекидывают с места на место. Знали ведь, что война будет, почему не подготовились?
  - Двумя месяцами ранее, в июне 99-го, нас собрали на плацу и сказали: "Так и так ребята. Готовьтесь в Дагестан, ожидается вторая чеченская" Война еще не началась, а наверху уже знали, что она будет. По крайней мере за два месяца знали, потому что именно столько нас и готовили. И двадцать первого июля привезли на охрану Каргалинской плотины. Говорили, что её могут взорвать, и тогда затопит пол-Дагестана и пол-Чечни. На этой плотине и сидели, ждали нападения боевиков.
  
  Две дороги, что вели к Новолакскому, сходились V-образным перекрестком практически в селе, метрах в десяти перед домами. Чинары, бетонные блоки, горящие на солнце оцинкованные крыши - все как обычно.
  На этом перекресточке и стали - Лехина зенитка первая, два бэтэра за ним. Человек тридцать солдат.
  Рубанули их сразу, без предупреждения и практически в упор. Оттуда, откуда не ждали. Прямо на этом перекресточке. Как начали фигачить с трех сторон из всего что было, закидали попросту пулями и минами. Поначалу еще надеялись отстреляться сами, а когда поняли, что жопа - вот она, стоит и хлопает по плечу, было уже поздно.
  Сначала сожгли Лехину "зэушку", практически сразу же подстрелили и взводного, пуля пробила ему руку, потом убило Сашку Ефимова, Лехиного заряжающего... Одна "коробочка" уже горела у обочины, под колесами лежали двое убитых, сколько догорало внутри, черт его знает. Вторая была еще жива, но тоже понятно, что ненадолго.
  Хотя вызвать ферму они все же успели. Чтобы узнать, что фермы больше нет - техника как рядами стояла, так рядами там и догорала... Спасать группу было уже не на чем.
   - Боевики нас долбанули, зажали, и пошли дальше. Кто ж знал, что в Новолаке этом полторы тысячи "чехов" и Шамиль Басаев во главе. И к нам на помощь уже никто не пришел...
  В общем, заняла вся Лехина война от силы минут тридцать. Когда он бежал обратно к взводному, рядом разорвалась мина и здоровенный осколок угодил ему в бедро, почти оторвав ногу и разворотив руку.
  От удара Леха свалился в канаву коромыслом. Кости в раздробленной ноге раскрошило, и при падении она оказалась у него на плече.
  - Смотрю, менты дагестанские мимо бегут. Я им говорю - мужики, ногу положите нормально. Один остановился, ногу с плеча снял, приставил к туловищу как надо и дальше побежал. А кровищей как хлестанет в небо! А жгута-то нету, жгутом-то летехе руку перевязал! Ну, ремнем перетянул...
  
  Бой шел накатами - несколько часов стрельба, потом затишье - и Леха тоже жил накатами - несколько часов в сознании, потом в отрубе.
  - Прихожу в себя - в ста метрах на высотке танк стоит и пацаны ходят. В другую сторону голову поворачиваю - в двадцати метрах от меня боевики. Начну кричать - услышат, заберут. Ни туда, ни сюда в общем. Так я двое суток и пролежал - день, ночь, день, ночь...
  Эти два дня, проведенные им на том поле под Новолаком с полуоторванной ногой, в полубреду-полузабытьи, без воды и жрачки, были так длинны, что составили отдельную, особую часть его жизни. Впадая в коматоз и выходя из него, Леха никак не мог определиться, в каком он мире - здесь еще, или там уже? И никак не мог решить главный для себя вопрос, никак не мог понять - хорошо это или плохо?
  Один раз, очухавшись, увидел, как село бомбят вертушки, но бомбардировку эту ощутил уже отстранено, словно смотрел мультфильм, персонажем которого себя больше не осознавал: накроют, не накроют - ему-то теперь какое дело?
  Очнувшись в другой раз, Леха увидел, как в развороченных буграх мяса, которое раньше было его ногой, копошатся опарыши - десятки, сотни белых червей ели его еще живую плоть. Долго смотрел на них, не понимая, чего они хотят - разве не знают, что он еще живой? Потом пробило страхом - так и сожрут посреди этого поля. Эти опарыши переломили его сознание, выдернули из мира бредовых чудовищ, вернув в мир живых, и ему вдруг чертовски, до тошноты, захотелось жить. Счистив червей штык-ножом, Леха сумел изгольнуться и помочиться в рану...
  А когда он очнулся в следующий раз, его нашли.
  - Слышу - шепот. Ну, наконец-то, думаю, пацаны... Я ж все жду, пока раненных собирать начнут. Я им тоже тихонечко так - пацаны, пацаны, я здесь! Подходят человек пять, смотрю - нет, не пацаны. Обросшие мужики. "Ты кто?" Раненный, говорю......дырка же, опарыши, полсапога крови... "А ты знаешь, кто мы?" "Знаю, - говорю, - боевики". Они мне нож к горлу: "Ну что, мы тебя в плен забираем". "Да мне, уже, - говорю, - как-то...берите". Двое ж суток без воды, без ничего - в коматозе уже полном.
  Притащили его то ли в школу, то ли в детский сад какой. Там другие бородатые, опять нож к горлу - ах ты сука, мусульманин, а против своих воюешь, братьев-мусульман убиваешь! Опять давай голову резать.
  - Я говорю - я русский! Просто я в Башкирии живу, там у нас все такие! У меня крест был, я им крест показываю - вот, я русский. Они в замешательство впали. Это и сыграло роль. Начали допрашивать: "Ты кто?" Я отвечаю: "Младший сержант Новиков". "Молодец, не соврал. Раз не соврал, мы тебя резать пока не будем". Я говорю: "А с чего вы взяли, что я не соврал?" "А вон, посмотри, - и рукой показывают, - это твой лейтенант, Кортиков Дима". Я слышал, что кто-то стонет, но не знал кто. На год или на два меня старше был... В общем, поговорили они со мной, а потом пошли и отрезали моему лейтенанту голову... В этот момент я понял, что меня убьют.
  
  Голову Лехе резали девять раз, но каждый раз он как-то отмазывался. Понял одно - надо вести себя нестандартно. Сбить с толку, зацепиться языками и загрузить. Только это и спасало.
  - Нож подставляют, я - подожди, подожди, дай покурю, потом отрежешь! Потом зажигалку. Потом - можно себе оставлю? Зачем человеку, которому сейчас голову отрежут, зажигалка? Мелочи, а они сбивают с толку. У меня была "Прима", а она ж вонючая. Смотрю, один уже несет две пачки "Парламента" - на кури нормальные, а то дышать нечем... И каждый раз я вот как-то отмазывался. Есть люди, которые сломались - режь меня, делай что хочешь, лежит, как овечка. У меня этого не произошло, как-то пытался бороться за жизнь. Даже как-то интересно было. Такие дискуссии разводил...
  
  В этой школе продержали Леху недолго - один день всего. Назавтра повезли куда-то в тыл.
  Когда боль после тряски отпустила, и смог он различать предметы, оказалось, что находится Леха в комнате. У двери - мужики с автоматами. И здоровый один среди них, как-то особенно бородатый -сразу видно что главный. Глянул на Леху: "больно?". Больно. Что-то сказал по-своему и ушел. Через какое-то время появился врач, стал осматривать рану. "Знаешь, кто это был?" - спрашивает. "Нет, не знаю". "Это Шамиль Басаев, наш командир". И вот там, в штабе у полевого командира Шамиля Басаева, глядя как врач боевиков бинтует ему ногу, окончательно понял Леха - не будут его резать. Принял почему-то Басаев такое решение.
  - Басаев на меня произвел впечатление... Ну, не знаю, обычный мужик. Вот придут сейчас какие-то левые люди и начнут убивать наших родственников, ты ведь тоже возьмешь автомат и тоже пойдешь убивать, правильно? И они также. К этой войне относятся так - не лезьте на нашу землю, Россия хочет установить свои порядки, мы и воюем. "А на фига на Дагестан пошли?", спрашиваю. Они не смогли мне на это ответить. "Да вы, говорю, триста лет воюете, не работаете, ничего не делаете". "Ты поговори нам тут, сейчас доумничаешься" - за нож сразу... Да - гады, козлы, сволочи. Но один вот принес мне сигарет. Второй ночью, когда я лежал, принес мне бутылку коньяка - болит, он видит же. "Пей, говорит, легче станет". Я говорю - я три дня не ел ничего, сейчас сблюю вам, вы меня прирежете. Он принес лепешку и пару сосисок - смотри только моим ничего не рассказывай. Боевиков я ненавижу - они убивали моих друзей. Но они и оставили мне жизнь... Я даже не знаю, у меня путаются мысли, осуждать их или что. Я научился прощать.
  
  Из этого штаба, опять же по приказу Басаева, перевезли Леху в Грозный, в городскую больницу, где на излечении находились раненные боевики. И здесь случилось второе чудо - чеченцы Леху прооперировали, собрали ему ногу и даже... поставили аппарат Илизарова!
  - Наркоза у них не было, начали резать на живую. Я минут пять-десять орал, потом вырубился. Проснулся - на ноге стоит аппарат Илизарова...
  Жил Леха в этой больнице в уголке, как кошка. И относились к нему как кошке - надо раз в день покормить, кинут кусок хлеба и кружку воды - и опять забудут. Убивать не убивали, но и радости от Лехиного присутствия здесь тоже никто не испытывал - враг все-таки, понятно.
  Но лечить лечили. Три раза в день приходила медсестра, делала уколы, бинтовала.
  Однажды когда она привычно-равнодушно воткнула ему в задницу шприц, сказала как бы между делом - это последний укол. Леха даже обрадовался: кому охота задницу-то дырявить? Медсестра посмотрела на него как-то странно, сказала, что, сколько оплатили, столько и вкололи, и ушла. И стало от этого взгляда Лехе как-то не по себе - показалось ему, что понял он её мысли: у нас тут, мол, свои от столбняка-гангрены загибаются, а мы лекарства тебе отдаем.
  А может, и не думала она ничего такого, может, это он только об этом думал, а ей и вправду нет разницы кого лечить - своих ли, чужих ли, черноволосых ли, русых ли... Ведь сказал же врач, что у них на всю Чечню всего три аппарата Илизарова, а отдали один Лехе. И медсестра эта - помогает же ему иконку от боевиков прятать. Не сдает.
  И стал после этого разговора Леха как-то по-другому ощущать себя в больнице - и не забитей, как, казалось бы, должно было быть, а... более ответственно, что ли. Понимать, наверное, что-то начал. Не он же начал эту войну, в конце концов. И не они.
  - По моим подсчетам я в том бою убил человек десять. С зэушки пару домов раскрошили. Один дом я сам лично раскрошил, в нем человек десять бегало. От него только щепки полетели - чего там, если за четыре секунды сто снарядов вылетает, двадцать три миллиметра. Уже никто не бегал. Всех десятерых я на себя не беру, но человек пять точно. И потом из автомата человека четыре. И они знали, что это моя работа. Сами мне сказали.. "Вот, ты наших братьев убивал" "А вы, говорю, моих. Это война". "Ты такой сякой". "Ну, вы-то, тоже, говорю, такие. Чем мы отличаемся друг от друга - ты солдат и я солдат, нам приказали мы и идем"...У них есть разные группы. "Индейцы", например. Вот представь, ты вышел в огород, а в этот момент в дом бомба упала. И вот ты стоишь в трико и с лопатой и смотришь, как горит то, что секунду назад было твоей семьей. Этим людям терять уже нечего, они, пленных не берут вообще. Мне "чехи" сами говорили - повезло, что ты попал к нам, к Басаеву именно, в нормальную, так сказать, банду. "Индейцы" тебя бы на месте прирезали, сначала поиздевались бы - уши, член, а потом прирезали. По их рассказам, они тех сами побаиваются. Может я и ненавидел бы сейчас всех подряд, ходил бы по городу - а чурка, взял бы и прирезал. Но они вели меня со мною так, что я не возненавидел их. Бандиты, гады... Но проявили сочувствие. Зарядили меня этим. Че, говорят, вас убивать - вы ж бараны, вам сказали, вы и поперлись как дураки. Мы вас сейчас не убиваем. Мы в руки, ноги стреляем, чтобы дома на вас смотрели и думали. Мож, меньше народу пойдет. Лучше б ты в армию вообще не пошел. "Нас, говорю, за это сажают..." "Ну и что? Отсиди! Зачем ты сюда пришел! Щас мы тебя зарежем, а так отсидел бы, вышел и живой был бы". Ну, тут я уже не нашелся что ответить - тоже ведь правильно.
  
  На следующий день в больницу опять приехал Басаев. Проверял своих и к нему зашел. На этот раз был с ним еще и Хаттаб - этого Леха уже знал в лицо, по телевизору видел. Булочек привезли, сока. "Что, болит?" Болит. "Давай принимай мусульманство, мы тебя вылечим. У нас вот десантник бывший на "Мерседесе" ездит, мы ему валютой платим. И тебе платить будем". Леха даже опешил - не ожидал он такого поворота. И ведь никак не сообразишь, что ответить - они же слова "нет" не понимают. Решил снова дурочку включить, а там видно будет. Так и так, надо, мол, на ноги сначала встать, а там посмотрим. Да и вообще - что такое ваше мусульманство, с чем его едят? Знать же надо. Расскажите.
  - Начинают рассказывать - час, два. Пить нельзя, курить. Пить нельзя, а все колются. И пока рассказывают, сами забывают, что меня хотят завербовать. Ну вот, понял? Понял. Ну ладно, думай. И уходят. Ширвани хотели назвать - моего врача так звали.
  Приходил в госпиталь и русский мужик лет сорока пяти. Рассказывал, что когда-то женился на чеченке. Когда началась война, оказался он перед выбором - воевать за страну, в которой ни разу не был, или за свою семью. Говорил, что есть в рабстве и другие солдаты. Работают, а их за это кормят. Где, сколько человек, так и не сказал, но, по Лехинным ощущениям, находилось тогда в плену человек пятьсот. А может и больше. Держали их партиями по два-три человека, продавали между собой. И с первой чеченской там остались люди и те, кого между войнами похитили, и со второй уже были. Что с ними стало, когда боевиков даванули в горы, Леха так и не узнал.
  После отъезда Басавева стали Лехе опять делать уколы. И провели на ноге еще три операции.
  
  В этой больнице он и пролежал оставшиеся полтора месяца плена. А потом в его жизни появился еще один чеченец. Леха сразу его приметил - одет цивильно, на боевиков не похож и ведет себя по-другому. Чеченец этот сам подошел к нему, представился: Ваха Мутузов, из Москвы. Оказалось, что у него в тюрьме сидит брат и Ваха хочет купить на обмен пленного русского.
  - Он приехал к Басаеву - так и так, хочу купить у тебя пленного, лучше раненного, еще лучше взятого в бою. Тот говорит: "Бери вот этого - Лешку. Сержант. Нога разорвана, рука разорвана, свои его бросили, мы подобрали - хороший экземпляр, короче". Ваха и купил. Он мог купить другого, а купил меня...
  Вывозили Леху на машине. На границе с Ингушетией была пробка, беженцы валили толпой. Боевики втихую подошли к окошку КПП о чем-то там договорились, и их вместе с Лехой провели в обход кассы. Так, минуя все блок-посты, с вооруженной бородатой охраной и доехали до самой Назрани.
  - Наши должны были меня встретить на границе - Ваха обратился к правительству, хочу, мол, безвозмездно передать пленного, и меня там ждали - спецслужбы, корреспонденты, "Скорая". А я уже в Назрани. Подходит фээсбэшник: как ты проехал? Я говорю - я-то откуда знаю. Ну, они по рации передали - айдате, приезжайте, он уже здесь давно...
  
  Следующие двадцать месяцев Леха провалялся в госпитале Реутова. В раздробленном бедре началась гангрена, остеомиелит, и врачи вырезали ему девять сантиметров кости. Ногу ниже колена опять распилили, снова поставили аппарат Илизарова.
  Каждый день в течение этих месяцев Леха вытягивал свою ногу. Винтики подкручивал сам. Завел линеечку, блокнот и вычеркивал по миллиметру. Дембельский календарь такой у него был - не дни считал, миллиметры. А нога-то от колена отодвигается, жилы, вены, мышцы растягиваются. А больно. Но на шесть с половиной сантиметров Леха ногу себе все же вытянул.
  - Тот аппарат Илизарова, который поставили в Грозном... Я Ширвани обещался его вернуть, он же дорогой - спецсталь, все дела. А когда в Москву приехали, через пару недель эту больницу в Грозном разбомбили... Отправлять некуда. Но по человечески я бы отправил, потому что они мне отдали последнее, хотя я для них никто.
   В этом госпитале Леха и узнал, что он погиб. Его тело, найденное на том поле под Новолаком, было опознано по остаткам одежды и отправлено в 124-ю лабораторию в Ростов.
  - В Реутове оказались пацаны с Зеленокумской бригады. Тогда ночью они все же добрались к нам на подмогу. Я спрашиваю - не слышали, кто там погиб? Отвечают: лейтеха и сержант с зенитной установки... То есть я. Меня по штанам опознали: пока лежал, захотелось в туалет, а никак. Ну, я штаны разрезал, скинул, а они же пронумерованы. По ним меня и опознали. Подумали, что мое тело съели собаки - там собаки едят же людей. Я говорю - "ты уверен, что сержант-то погиб?" "Да, говорит, ездили ребята с твоего взвода, и вас всей кучей признали погибшими". Я когда сказал, что я и есть тот самый сержант... "Да быть не может! Тебя же опознали! Тебя даже уже похоронили в общей куче!" Даже через год матери приходили похоронки, чтобы она съездила в Ростовскую лабораторию, опознала и забрала мое тело... Списали меня на боевые, короче.
  За своими похоронками Леха ходил в военкомат сам. Просил выдать справку, что вот он, сержант запаса Алексей Новиков, живой, стоит перед ними. Справку не дали - не в их компетенции. В общем, начались его обычные солдатские мытарства по выбиванию из государства правды.
   - Тихомиров сказал, что мой плен мне засчитают как боевые и оплатят. Я пишу - оплатите мне за плен. Мне приходит ответ - нужна справка, что я живой. Подтвердить, что существую. А как я подтвержу, когда на меня похоронки приходят? Короче, мне надо еще раз к Басаеву съездить - Басаев, дай справку, что я у тебя в плену был...
   За войну, плен, почти два года госпиталей и девять сантиметров ноги Лехе заплатили только единовременное пособие по ранению и материальную помощь. А боевые... Боевые заплатили за один день - за тот самый, когда его ранили. Больше на он войне вроде как и не был.
  Впрочем, жаловаться на жизнь ему грех. Лехина война подарила ему мир. У него семья, квартира, сын. Он - самый известный "чеченец" в Башкирии. Общественник - член Башкирской организации участников вооруженного конфликта в Чечне. Лехе дали квартиру, пенсию - пять тысяч, по местным меркам просто огромная. Получая эти сто семьдесят долларов, Леха может не работать. И всего за девять сантиметров ноги.
  
  Мы сидим с ним в деревенской бане его отца, пьем местный "Шихан". Лехина нога изувечена страшно.
  - Как получилось, что меня бросили...Трое с моего расчета сбежали. Прибежали к нашим, сказали, что все погибли. Лейтенант погиб, Санька погиб, я погиб. Ну, а за мертвыми зачем лазить, живых класть. Их можно потом подобрать. Но если б они знали, что я живой, они бы забрали, конечно. А так... Любой офицер такое решение примет, это правильно.
  - Ты не пробовал разыскать их?
  - А что я у них спрошу? Зачем вы, пидарасы, меня бросили? Один из них с ума сошел, кстати. Да и потом... Если бы они не бросили меня всего такого в жопу раненного - где бы я был? Калека, инвалид, который никому не нужен? В общаге с костылями без ничего? Все что у меня сейчас есть, есть потому, что я прошел через то, через что прошел. На моем месте мог быть другой человек, и ты сейчас беседовал бы не со мной, а с другим. Просто так сложилось - оказаться мне там.
  Тут Леха, пожалуй, все же лукавит. Судьба избрала именно его потому, что он - такой. Душа на распашку. Чужих для него нет - все свои. И каждому Леха готов подставить плечо.
  - Парень со мной лежал, ему на фугасе ногу оторвало. "Ой, все плохо, ой, кому я нужен, все дела". Я говорю - че ты? Подумаешь, ноги, руки - главное, чтоб мог род свой продолжать, детей рожать! Однажды ложимся, че-то он раз, руку под подушку... Ладно, мол, пацаны, спокойной ночи, айдате спать. Че-то думаю, он слишком яро прощается со всеми. Подхожу на костылях, подушку отодвигаю, там лезвие лежит. Ну, провел с ним профилактическую беседу... По башке настучал, короче (смеется). Выписались. Проходит какое-то время, я поехал к нему в гости. Приезжаю. Две девчонки, две машины, жизнерадостный пацан. Я говорю - слышь, а че это за девчонки-то? Мои подруги, все дела. Я ему - слышь, а кому ты нужен-то, калека безногий? Да па-ашел ты! (смеется) В госпитале к каждому "чеченцу" приходили психологи - не переживай, жизнь продолжается, надо жить, детей рожать. Подходят ко мне - я: да-да, все верно - и давай свои взгляды на жизнь задвигать. Они - да ну тебя на фиг, ты сам как психолог, любого загрузишь (смеется). Я на самом деле оптимист - мне просто хочется жить. Надо жить хотя бы ради тех ребят, кто погиб, чтобы их память держать в себе. Если мы сейчас все исчезнем, то некому нас будет вспоминать. А, мыслей много. А в слова их обернуть... (смеется) Давай, наливай.
  
  
  
Оценка: 6.57*37  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023