ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Бабченко Аркадий Аркадьевич
Кусок чужой войны

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 7.18*68  Ваша оценка:

Кусок чужой войны

  
   Январь двухтысячного. Несколько недель после нового года. Слякотное поле в пригородах Грозного.
   Я сижу на броне, привалившись спиной к башне. Рация прислонена к стволу КПВТ, на коленях автомат, на ухе наушник. Рядом из люка торчит водила.
   Комбат ушел в палатку к командиру полка и до сих пор не появлялся. Мы не ждем его, не скучаем, не думаем ни о чем. Мы вообще "не..." На все давно уже плевать. Просто сидим. Просто на войне. Мне уже даже не холодно.
   Так проходит несколько часов.
   Невысокое пасмурное небо, непрекращающийся задравший уже всех дождь, вечная вода в землянках, холод, туман и слякоть, слякоть, слякоть...
   В этой слякоти живут люди. Несколько сотен человек приехали сюда за несколько сотен километров, нарыли ям в земле и копошатся в этой глине уже несколько месяцев. Я смотрю на них сверху. Нога свешивается с брони.
   Эти люди в земле занимаются в основном тем, что ищут тепло.
   Тарахтит дырчик. Под гусеницами бэх горят костры. Дым слоями лежит на поле. Почти все люди сидят вокруг огней и жгут снарядные ящики. Никто не шевелится - лишнее движение это лишнее тепло, а его мало. Апатия.
   Самые ушлые сделали гамаки из подматрасников и развесили их под широкими носами БМП. Спят.
   Грязная, заляпанная глиной по самые крыши техника криво стоит на раскатанной в метровые колеи земле.
   Пролетает и садится вертушка. Кажется, это единственное движение в мире. В измороси её движки работают приглушенно, кажется, что и воздушная волна от винтов мягче, ватнее.
   Вертушка тоже заляпана глиной по самые лопасти.
  
   Километрах двух или трех видны дома города. В бинокль можно различить нескольких женщин у одного из подъездов. Они стоят там уже давно, почти не шевелясь. Разговаривают или нет - отсюда не понятно. На одной, помоложе, самодельные галоши из обрезанных сапог. Старуха в черном платке.
   Больше ни одного человека. Только черные дыры окон и пробоины в кирпичных стенах. Следы пожаров и обстрелов.
   В этом городе враги. Их не видно, они не стреляют, но они там. Их надо оттуда выбить и занять город.
   За спиной работают саушки.
   Если бы меня спросили, что у меня ассоциируется с этой унылой зимней слякотью Второй чеченской, я бы ответил - саушки. Вторая Чечня - это саушки. Их слышно всегда и везде, в любой точке этой войны.
   Как стада слонов они стоят на полях и вздыхают каждые две-три минуты. На каждом поле по стаду. Гул по земле, эхо в горах, затем короткое затишье с тарахтением дырчика и туманной ватой в ушах и мозгах, и снова вздох металлического стада, как метрономом, отсчитывающего войну. Непрекращающийся, нестрашный, методичный и неостановимый метроном. Стучит и стучит - день и ночь, день и ночь, на протяжении уже нескольких месяцев. Каждые две - три минуты. Это и есть цель существования стада. Придти на это поле, стать и начать вздыхать каждые две-три минуты. Постоять тут несколько дней, сняться и переехать на другое точно такое же поле и начать охать точно так же там, не видя результатов своего вздыхания.
   Выстрел - самоцель.
   Он не ведет к сиюминутной смерти.
   Ни один артиллерист не может сказать, сколько человек он убил. Ни один, проезжая мимо разбитого вдребезги села, не может сказать: "это я расхреначил этот дом".
   Около каждой САУшки прямо в глине валяется куча всякого барахла. Штабеля снарядных ящиков, стрелянные латунные гильзы, ЗИПы, пустые ящики, белеющие распахнутыми внутренностями досок, комья промасленной бумаги, шлемофоны, бушлаты. Среди этого добра возятся солдаты, таскают ящики со снарядами и кормят ими отстрелявшихся слонов, заталкивая латунные двухпудовые бананы в подачу.
   Больше всего артиллеристы похожи на водил рядом с застрявшим в колее грузовиком. Их лица ничего не выражают. Им тоже на все плевать. Они таскают ящики, чтобы слоны вздыхали.
   Вот так и убивают людей. Собственно говоря, эти замасленные солдаты в глиняных бушлатах и пудами грязи на кирзачах, и занимаются сейчас убийством.
   Я сижу на броне. Смотрю на них. Мы, пехтура, испытываем к артиллеристам известную долю зависти - куда бы они не приехали, у них всегда с собой дом. Улитки. Не надо рыть ямы в земле и спать потом в лужах - в башне всегда сухо. Не надо искать дрова - есть двигатель. Не надо коптить "летучую мышь", отхаркивая забившую легкие жирную солярную чернОту. Главное - следить, чтобы под откат никто не попал. А то вот так после ночного марша один парнишка заснул на казеннике - если ты метр с кепкой, на казеннике спать очень удобно - а тут объявили стрельбу. Ночью в башне темно, освещение то ли не работало, то ли не включали. Орудие уже было заряжено. "Огонь, выстрел". Сила отката у гаубицы несколько тонн. Парня, говорят, раскатало именно в мокроту.
  
   Из кустов у подножия холма появляются пять человек. Они одеты не как другие люди на этом поле. На них нет бушлатов, легкие куртки заправлены в штаны, поверх курток подтяжки, резиновые сапоги закатаны. Они отличаются от остальных, как опытные походники от новичков - все в них предназначено для возможно быстрого передвижения по грязи. Нет ничего лишнего.
   Это разведка. Возвращаются из Грозного.
   Пятеро несут на носилках шестого. Сразу видно, что он убит.
   Все смотрят, как они поднимаются по склону. Они, поднимаясь и дыша ртом, смотрят на нас. Как мы сидим и смотрим.
   Видно, что они сильно устали.
   Когда разведчики подходят к началу вершины, туда, где стоит медицинская таблетка и палатка медвзвода, то опускают носилки на землю. Двое садятся рядом, выбрав наименее раскатанные участки. Один подстилает под себя поджопник.
   Остальные идут выше, к палаткам штаба.
   Поравнявшись с людьми около первого костра, командир группы бросает на ходу, хотя его ни о чем никто не спрашивает:
   - Чехи там, сразу, в городе, - он показывает на дома. - У нас один двухсотый.
   У него большие глаза. А может, это только кажется, потому что он смотрит снизу вверх.
  
   Появляются два санитара. Подходят к носилкам, садятся на корточки. Один достает большую тетрадь в девяносто шесть листов, раскрывает её, вынимает ручку. В тетради таблица, можно понять, что это список потерь - скорее всего число, подразделение, фамилия, дата и причина смерти.
   Второй санитар оттягивает на плече убитого куртку, затем свитер. В ямке под ключицей уже образовалась маленькая лужица густой крови. Санитар разглядывает входное отверстие и что-то говорит первому. Тот записывает.
   Потом он натягивает куртку и свитер обратно, берет убитого за раненную руку и переворачивает его на бок. Задирает куртку и свитер на спине. На месте левой лопатки огромная дыра в два кулака, из неё кусками, как ягодный кисель, выпадают сгустки фиолетовой с белыми прожилками крови, шлепаются на носилки. В носилках литра два уже.
   Если кровь шла такими сгустками, значит, перебита артерия. Такое кровотечение остановить очень сложно.
   Мне кажется, я чувствую её запах.
   Лопатки у парня нет, вырвана. Видны раздробленные кости, еще что-то желтое.
   СВД. Снайпер. Стрелял со второго или третьего этажа.
   Второй санитар снова что-то говорит. Первый глядит на вырванную лопатку и снова пишет.
   Рука, за которую убитого держит санитар, неестественно оттягивается, кажется, она отрывается. Рука большая, мускулистая. Спина тоже. Видно, что парень был мощным, очень сильным физически. Он молод.
   Его кладут обратно на спину, снова натягивают куртку, свитер.
   Задним ходом к носилкам медленно подползает медицинская "таблетка". Её мотает по колее вправо-влево, но вылезти из колеи она не может.
   Водила выпрыгивает из кабины и открывает задние двери. Остается стоять рядом с машиной, прислонившись к борту, закуривает. Смотрит на убитого и на санитаров.
   Двое оставшихся разведчиков все так же сидят рядом, не принимая в действии никакого участия, ни на кого не смотрят.
   Первый санитар - с книгой - забирает военник погибшего и уходит. Второй начинает подвязывать убитому челюсть. Затем складывает его руки на груди и перевязывает и их.
   Еще минуту назад убитый выглядел неприглядно, но - как живой.
   Теперь, когда бинт на его голове завязан бантиком, он не выглядит ни глупо, ни неприглядно. Он убит.
   Моросит.
   Санитар и водила поднимают носилки и грузят убитого в таблетку. На его глазах скопилось чуть-чуть воды. Разведчики провожают братишку взглядом. Водила запирает дверцы и идет вслед за санитаром в палатку. Машина никуда не едет. Наверное, они будут ждать следующего убитого или раненного - этому парню уже все равно, когда его доставят в госпиталь. Скорее всего, он так и пролежит в машине всю ночь, и если завтра к середине дня не будет еще убитых или раненных, его отвезут одного.
   Один из разведчиков уже остыл, от него перестает идти пар. Его начинает бить дрожь.
   Появляется наш комбат. Водила ныряет в люк. Комбат забирается на броню, сует одну ногу в командирский люк.
   - Поехали, - говорит он.
   Я подтягиваю ногу, прижимаю рацию.
   Бэтэр разворачивается и уходит по колее, качаясь как катер. Кусок чужой войны с убитым разведчиком остается за спиной.
   В очередной раз стреляют САУшки. Проплывающие мимо артиллеристы застыли над снарядными ящиками, смотрят нам вслед.
  
   Я никогда не вспоминал об этом куске чужой войны. Никогда больше не был в этом полку. Я даже не знаю, что это за полк. Не знаю, что это было за поле.
   Сегодня приснилось почему-то.
   Как в грязи лежит убитый человек. Его щека измазана глиной. Глаза санитар не закрыл, они остались открыты.
  
  
  
  
  
   3
  
  
  
  
Оценка: 7.18*68  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023