Аннотация: Фотографии выложены здесь: http://www.navoine.ru/forum/viewtopic.php?t=112
Маленькая Победоносная Война.
Южно-Осетинская война началась не в ночь с 7-го на 8-ое августа, как принято считать, а примерно за неделю до этого. Обоюдные обстрелы сел были уже первого-второго числа, поначалу, правда, только из стрелкового оружия. Надо отметить, что Грузия проявляла тактику сдерживания и старалась по возможности не отвечать на провокации. Эскалация пошла шестого числа с подрыва грузинского броневика с шестью полицейскими. Осетинская сторона заявляет, что броневик подорвался на мине - днем ранее точно так же взорвались осетинские "Жигули?, которые разворачивались на этом же поле. Грузины уверены, что броневик был подбит - скорее всего, в отместку за "Жигули?.
Как бы там ни было, седьмого августа Грузия двинула свои танковые колонны на Южную Осетию. Как рассказывал мне потом журналист Дмитрий Стешин, который был в тот день на грузинской стороне, он снимал эти колонны до тех пор, пока не переполнилась флэш-карта. В 23.30 начался массированный обстрел столицы Южной Осетии Цхинвали.
Москва, в свою очередь, тоже готовилась к войне загодя. Прежде всего, безусловно, в Абхазии. Российские железнодорожные войска, которые восстановили пути до Сухуми - очевидно, что с целью дальнейшей переброски техники - находились там задолго до войны. Но и Цхинвали не сбрасывался со счетов - с нашей стороны какие-то силы были стянуты в Назрань еще в 2007 году. Нужен был только веский повод для введения армии в регион.
И Михаил Саакашвили этот повод Москве, безусловно дал.
По словам заместителя начальника Генерального штаба Анатолия Ноговицына, потери российской стороны составили 74 человека погибшими, 171 ранеными и 19 пропавшими без вести. Цифры, на мой взгляд, близки к точным. Много это или мало за величие России и отсутствие НАТО в подбрюшье? Не знаю. Судите сами.
Ночной Владикавказ спокоен. Людей на улицах мало, военной техники почти нет, хотя блокпосты на перекрестках выставлены. Беженцев тоже не видно. Кафе и рестораны работают в обычном режиме. О том, что за перевалом идет война, говорят лишь непомерно взлетевшие цены на билеты - попасть на самолет оказалось чрезвычайно трудно. И увеличившееся вдвое время перелета - почти четыре часа вместо обычных двух - уже над самим Бесланом пропускали военные борта.
В аэропорту меня встретил Алан. Парень лет двадцати пяти. С ним меня свела Ольга Борова, моя коллега, которая полетела в Грузию. Они познакомились еще в Беслане - Алан выносил из школы детей.
По дороге он рассказывает, что тоннель вроде еще не взорван и не занят, но в воздухе господствует грузинская авиация - штурмовики гоняются за машинами с ополченцами. До Джавы добраться можно, но дальше дорога перекрыта. Сегодня из Цхинвали вернулся его отец. Ездил туда со снайперской винтовкой. Привез тринадцать ушей. Я в это не очень верю.
Дом правительства бурлит. Во всех окнах свет, полно людей, на площади митинг. Человек пятьсот. Все женщины. Некоторые на грани истерики. Спрашиваю Алана, чего они хотят. Хотят войны.
Ловлю советника заместителя председателя парламента Северной Осетии Израила Тотоонти. Он обрисовывает ситуацию:
- Сейчас идет сбор призывников. Можно говорить о мобилизации резервистов, но не принудительной, а добровольной. Собираем людей через военкоматы. Берем далеко не всех. Стихийное движение стараемся пресекать. Есть возрастной ценз - 20-45 лет, у человека обязательно должен быть военный билет и военно-учетная специальность. Если он подходит, то издается приказ о его призыве на сборы. Указание о сборах пришло из Минобороны России. Сам я этого приказа не видел, но, думаю, это так. Делается это для обеспечения соцгарантий: если не дай Бог что случится, семья сможет получить все выплаты и льготы. Во Владикавказе этим людям дают форму, а оружие они получают уже в Джаве. По состоянию на утро субботы отправлено примерно полторы тысячи человек. Сейчас туда везут боеприпасы и стрелковое оружие - пулеметы, автоматы, гранатометы. Что касается числа погибших, то точные цифры нам не известны - думаю, несколько сотен. Кроме официально призванных резервистов, есть и добровольцы. Они не включаются в осетинские части. Выехали около 300 чеченцев, возможно, нам удастся приписать их к североосетинскому военкомату. Есть добровольцы из Волгограда, ветераны-афганцы. Ждут официального решения около 3000 дагестанцев - их представитель сейчас здесь, в правительстве. Насколько граница прозрачна, сказать не могу, но резервистов пока пропускают без проблем.
Утром 10-го августа на пункте сбора добровольцев царит обычная неразбериха. Желающих отправиться в Цхинвали меньше, чем можно было бы ожидать, человек двести. Вообще во Владикавказе складывается ощущение, что люди всячески поддерживают Южную Осетию - впрочем, на Южную и Северную её здесь не делят, говорят просто Осетия, Алания - но сами воевать не очень рвутся. Массового движения не наблюдается. Впрочем, большинство людей едет все же не через военкоматы, а сами по себе, но и тут говорить о едином порыве не приходится.
Переодеваюсь в форму и записываюсь добровольцем в третий взвод. В
списке значусь под номером двадцать. На мне запись прекращается. Всего сформировано четыре взвода. Остальные будут отправлены потом, скорее всего, завтра.
По словам Зилима Ватаева, начальника общественного штаба, набор добровольцев для отправки в Цхинвали к настоящему моменту прекращен. Распоряжение об этом пришло ночью. Официально мы теперь - бригада спасателей. Направляемся для оказания помощи гражданскому населению, эвакуации беженцев и восстановления инфраструктуры города.
Добровольцы в основном осетины, хотя есть несколько казаков с шашками и несколько русских. Трое или четверо со своим оружием - автоматы Калашникова. Общий настрой - едем воевать за свою Родину.
Самый примечательный персонаж - русский миротворец с подбитым глазом. Тельняшка, берет, кричащий камуфляж и запах опохмелки. Ездил в отпуск и теперь пытается попасть к своим. Иностранные журналисты налетают на него, как пчелы на мед. Он с удовольствием раздает интервью. Лицо России, так сказать.
В штабе на него смотрят косо, но от журналистов не прячут - снимайте, мы открыты для прессы. Для меня, как для журналиста, это говорит о многом. Если люди не увиливают от вопросов, значит, чувствуют уверенность в своей правоте.
Выезжаем во второй половине дня. Автобусов пять-семь. Они курсируют постоянно, туда везут добровольцев, хлеб и главное - воду, оттуда - женщин и детей. Для нашего водителя это уже второй рейс за сегодня и точно не последний.
Осетия очень красива. Горы ниже, чем в Чечне, и от этого не так суровы. Как-то здесь жизни больше, что ли, умиротворенности. Все в зелени. Все в солнце.
На границе пропускают всех подряд, ни о чем не спрашивая, был бы паспорт. Единственный вопрос - есть ли оружие. Но не для того чтобы отобрать: обратно с оружием уже не впустят.
Начиная от Алагира, дорога забита военной техникой. Идет 58-я армия. По-моему, вся. Колонна растянулась километров на сто, если не больше. Много поломавшихся машин. Все как обычно - техника в говенном состоянии. Насчитал и штук десять перевернувшихся. Два "Урала? свалились с обрыва вместе. Кабины расплющены. То есть небоевые потери уже есть.
Перед Чертовым мостом стоит ракетная часть. Издалека не видно - "Искандер? это, или "Точка-У?, или что-то еще, но ракеты серьезные.
Рокский тоннель забит. Пробки в обе стороны. Пока идет армия, движение гражданских машин приостановлено. Впрочем, нашу колонну пропускают без проблем. Трехкилометровый тоннель практически не проветривается. Пыль и угар такие, что дороги не видно даже с фарами. Дышать нечем. Две сломавшихся САУ стоят и в тоннеле. Экипажи ковыряются в моторах. Долго они здесь не выдержат, это точно. Трагедия на Саланге, когда от выхлопов задохнулись более двухсот человек, ничему не научила.
За перевалом дорога окончательно превращается в одну сплошную многокилометровую пробку. Больше стоим, чем едем. Для аланов правил дорожного движения не существует. Каждый лезет в образовавшуюся щель и забивает дорогу совсем намертво. Какой-то офицер разгоняет машины по обочинам - навстречу идет колонна "Скорых?. Раненные и беженцы. Двадцать пять машин. Все под завязку. Но, насколько мне было видно, в основном все же беженцы. Их вывозят на чем только можно. Идущие с той стороны автомобили почти все без стекол, пробиты осколками. С грузовиков люди свешиваются гроздьями, как виноград.
Если верно, что каждая война имеет свой радиус распространения, то Югоосетинская начинается в Джаве. Это первое крупное село после тоннеля, перевалочная база. Именно здесь приходит ощущение, что все - ты пересек черту, въехал в круг.
Все пространство забито людьми, тюками, телевизорами, танками, диванами, козами, БТРами, машинами, ополченцами, солдатами, таксистами, простынями... Шанхай. Все орут, бегают, хотят уехать - туда и оттуда, лезут в автобусы и на броню - туда и оттуда, договариваются, сидят обреченно, спят или просто смотрят в одну точку.
В магазине трое солдат покупают мешок лука и мешок помидор. Возбуждены и озлоблены. Осетин называют "осетрЫ?. С ударением на "ы?. Грузин - "грызуны?. Рассказывают, что только что из города. Доставали своих из подвалов - передовые части пытались зайти в Цхинвал еще вчера. Город до сих пор не взят. Идут локальные стычки.
В садах молодые душарики собирают яблоки. Грязные, не выспавшиеся, голодные. Срочники. Их подгоняют матами с брони.
В Джаве добровольцев останавливают. Транскам, единственная дорога, соединяющая Южную Осетию с Северной, перед самым Цхинвалом проходит по грузинским селам, и прилегающие высоты все еще заняты противником. Проехать нельзя, грузины жгут все, что движется. Сегодня утром подбили БМП и две "шишиги? пятьдесят восьмой армии - после третьего сбитого нашего самолета авиаподдержка колонн прекратилась.
Ловлю Жорика на прострелянной медицинской "таблетке? без лобового стекла:
- В Цхинвал?
Кивает.
- Через лес?
Кивает.
- Проедем?
Пожимает плечами.
Разговорчивый человек, ничего не скажешь. Двинули по объездной Зарской дороге. Здесь её называют почему-то "через лес?, хотя идет она по горам. Дорога - обычный проселок, измочаленный танками совсем уж в муку. Вся эта мелкая взвесь столбом встает из-под колес и валит прямо в салон. Глаза, рот, нос, уши сразу забиваются сантиметровой пробкой пыли.
Едем в одиночестве. Машин уже практически нет. Места дикие, и кто тут хозяйничает, неизвестно. Опять брошенная техника на обочинах. Опять экипажи на камушках. На одном из поворотов чуть не врезаемся в очередную свалившуюся со склона "бэху?.
Жорику лет пятьдесят. Автомат на коленях, лицо мрачное, в кузове шмотки. За всю дорогу не сказал и десяти слов. Гонит как может, надо успеть до темноты. Что он видит в пыли, не понятно. Камикадзе чертов. Люблю таких. В салоне - завернутый в покрывало маленький телевизор.
- Телевизор-то тебе там зачем?
- А куда я его дену?
Все свое ношу с собой, в общем.
На подъезде к городу - двое с пулеметом. Один выходит на дорогу и приказывает остановиться. Как-то слишком хорошо экипированы для ополченцев - те все больше в обычном камуфляже или горках, а у этих броники, каски, разгрузки, пластиковые фляжки. Сегодня утром - десять часов назад - здесь, на этой же дороге, сожгли колонну 58-й армии. Почти полностью уничтожили. Двадцать пять машин. Ранили пятерых журналистов.
Смотрю на Жорика.
- Все в порядке. Наши.
Молодые парни, лет по двадцать пять. Веселые. Воевали в городе, съездили домой, сейчас обратно на передовую. Настроение победное, город только что взяли обратно под контроль. Показывают снятых на мобильный телефон грузинских пленных - в подвале человек 10-15, из-за пыли не разглядел. Но рассказывают, что их больше.
На обочине обелиск. В прошлую войну грузины расстреляли здесь автобус с детьми. Около тридцати человек. Каждый год на этом месте проходит панихида. Такие вот дела.
***
Цхинвал лежит в чаше между гор темным мертвым пятном. Даже издалека видно, насколько он разрушен. Работала авиация, артиллерия, "Град?. Говорят, вчера горело все. Кое-где чадит до сих пор.
Периодически долбят САУ и работают снайперы. САУ вроде наши, стреляют по окружающим город высоткам. Снайпера вроде не наши - обрабатывают город с высоток.
Только доехали до подбитых танков, как опять заработала артиллерия. Снаряды прошелестели над головами и легли в километре-полутора. Началась интенсивная стрельба.
- На хрен, сваливаем отсюда, - это Жорик.
Запрыгнули в таблетку. Свалили... на соседнюю улицу. К нему домой.
Дом более-менее цел. Правда, без окон и осколками побит, но не рухнул. Хотя Жорик в нем не живет, ночует у соседа наискосок через улицу - у того подвал есть.
У соседа только подвал и остался. Две ракеты: одна во дворик, вторая точно в дом. Во дворе сгоревшая десятка, в доме до сих пор тлеет - жар от потолка заворачивает ноздри, как в хорошей сауне, пригибает к земле. В свете зажигалки спускаемся по ступеням. Подвал - так, не подвал, кладовка. Мелкая и маленькая. Все заставлено банками с компотом - богатство по местным меркам. Больше нет ничего: ни воды, ни света, ни продуктов. Люди питаются только гуманитаркой, которую привозят как добровольцы - каждый, кто едет в Цхинвал, загружает машину по средствам и возможностям - так и Российская армия. Гуманитарку раздают около вокзала, перед гостиницей. Обратно грузовики набивают беженцами.
Хуже всего без воды. Трубопровод перебит в ущелье и из него ровным мощным водопадом льет вода. Холодная вода, вкусная... Хочется пить уже.
Между банок топчан с матрасом на одного человека, столик и свеча.
- Добрый вечер, - здороваюсь.
- Да какой он добрый... Что наделали, сволочи. Весь город вдребезги.
Хозяин - пожилой мужчина лет шестидесяти. Интеллигентный. По-русски говорит свободно и грамотно, в отличие от молодежи. И без мата.
Предлагают остаться, но решаю все же идти искать миротворцев. Даю Жорику денег - возьми, бензин же тебе понадобится, заправишься. Он не берет. Но видно, что растроган до слез, по-моему, сейчас даже расплачется. Оставляю деньги на скамейке и ухожу, обещая, что если не найду ничего, вернусь.
У танков взвод ополченцев. Танков не два - три. Один подбил лично Секретарь Совбеза Южной Осетии Анатолий Баранкевич. От него не осталось ничего кроме гусеницы, куска днища с двумя катками, и воронки. Отброшенная взрывом башня пробила козырек дома метрах в двадцати. Остальное разлетелось мелкими кусками по окружности в четверть километра.
Два других танка сдетонировали уже от этого, первого взрыва.
- Эй, Аркан, вот грузинский танкист! - показывают ногой. - Их тут собаки жрут. Будешь снимать?
Никогда не любил охотников за трупами. Не надо изгаляться над смертью. Я не пережил всего этого. Имею ли право? Но в итоге решаю все же снимать. В конце-концов, я приехал именно за этим. Морализировать можно и в Москве. Делаю несколько кадров. В свете вспышки еще можно различить человеческую грудину без ничего. Красная прожаренная кожа обтягивает ребра.
Дальше в город идти не советуют - взять-то его взяли, но окончательной зачистки еще не было. Над головами опять шелестят снаряды и падают неподалеку. Приседаем. Аланы предлагают остаться с ними. Пожалуй, самое оптимальное решение. Но все же решаю проверить ворота с эмблемой миротворцев в ста метрах отсюда.
За воротами уже есть люди. Полвзвода ополченцев.
- Ребят, где журналисты, не знаете?
- Да ходили по городу.
- А пресс-центр, штаб или командование хоть какое?
- Здесь. Вон, домик светится. Все там.
На крыльце с десяток офицеров. Сразу натыкаюсь на Владимира Иванова, пресс-секретаря миротворческих сил. Уставший донельзя человек. Записывает меня в свою тетрадку.
- Откуда?
- Из "Новой газеты?.
- О, знаем такую. Опять армию говном поливать будете? Что хоть напишешь?
- Понятия не имею. Что увижу, то и напишу.
- Ну что ж... Не выгонять же тебя. Пошли.
Отводят в столовую. Дают тарелку гречневой каши с мясом и яйцо. Но чая нет. И воды нет. Надо было, конечно, купить во Владике ящик минералки. Кто ж знал...
Подсаживаюсь за столик к майору, такому же измотанному вдребезги. Он рассказывает, как их обстреливали два дня.
- Много погибших?
- Много.
- Сколько?
Майор жмется:
- Батальона больше нет...
- Ну, сколько? Десятки? Сотни?
- Десятки. Две БМП стояли на улице. У них был приказ огня не открывать. Сожгли. Там человек двадцать пять было. И потом еще...
Официально говорят о 18 погибших. Потом цифру снизили до одиннадцати.
Спать устраиваюсь в столовой на полу. Холодно, но помещение надежное - над головой бетонные перекрытия и стены прочные. Беспокоит окно - при разрыве осколками стекла может сильно порезать, но, присмотревшись, замечаю, что никаких стекол здесь давно уже нет.
Зачем я здесь? Не наездился ещё?
***
Ночью в сортире снайпер обстрелял солдата. Без последствий. Только прочистил кишечник по-человечески.
***
С утра Владимир везет группу журналистов снимать Цхинвал. Несколько точек - погибшие мирные жители, разрушения города, больница с раненными, раздача воды российской армией. Наш ответ Чемберлену, в общем.
При свете дня видно, что город разрушен не так сильно, как показалось вначале. Далеко не Грозный. Но в той или иной степени повреждено каждое здание. Улицы завалены кусками железа, ветками, кирпичами или даже блоками стен. В нескольких местах потоки воды. Расстрелянные и сожженные машины. И воронки, воронки, воронки...
В гостинице до сих пор остались дети. На полу хлам, навесной потолок кое-где рухнул, везде цементная пыль. Запах пожара. На стойке регистрации куски хлеба и пустые бутылки из-под воды. На подоконнике телевизор. По не нему показывают олимпиаду. Дикторша в восторге. Все красочно и ярко. В каком мире живут эти люди?
Около выезда из города опять подбитые танки - еще два. Чуть дальше, на повороте, двое ополченцев жгут труп убитого грузина. Жара стоит тяжелая, трупы никто не хоронит, и по улицам уже пополз запах. Мышцы-сгибатели сильнее мышц-разгибателей, и, сокращаясь, они выгибают тело дугой. От огня живот убитого раздулся как шар. Человек горит неохотно, и они подкладывают в огонь ветки. Пока не сожжены даже ноги. Фотографировать? Нет?
А, пошло все к черту... У вас свои дела, у меня свои. Это надо видеть всем. Залезаю на бордюр и снимаю крупно, в упор. С лицом и всеми подробностями. Красное поджаренное мясо лезет в объектив.
Как-то быстро притупились во мне моральные запреты. Не чувствую абсолютно ничего. Это самое паскудное - относиться к смерти как к работе.
Разрушения едем снимать в район Двенадцатой школы. Пять-шесть многоподъездных домов на окраине. Из одного вой. Нас зовут туда. В квартиры. Никто из журналистов идти не хочет.
- А зачем вы тогда сюда приехали?
- Ладно, - сплевываю сигарету. - Пошли.
В двух квартирах три завязанных узлом простыни: Гаглоев Эдуард, Гаглоева-Тибилова Залима, Каджоева Дина. И фотографии сверху. Все. Больше ничего не осталось. Пытались уехать из города на легковушках, были расстреляны и сожжены.
- Извините... Извините что мы тут... Я буду снимать...
Этот район обрабатывали сначала "Градом?, затем зашла пехота - женщины рассказывают, как они сидели в подвале, над головами ходили грузины, а они молились только об одном - чтобы не заплакал грудной ребенок. Здесь погибло восемь человек.
Думаю, что это средний показатель. "Град? дает не столько фугасный, сколько осколочный эффект - дома повреждены сильно, но ни один настолько, чтобы можно было говорить о десятках трупов под завалами. Так что ни о каких тысячах погибших речи быть не может. По моим ощущениям - сто пятьдесят, двести, триста человек. Но никак не тысячи.
Я не пытаюсь никого оправдать или выгородить. Расстрел города оружием массового уничтожения это, безусловно, преступление. Но я стараюсь быть объективным. Не надо спекулировать погибшими.
Никаких массовых казней и этнической чистки тоже не было. На мирных жителей просто наплевали - сколько погибнет, столько и погибнет, и, даже скорее, чем больше погибнет, тем лучше - однако, здесь не было даже того, что Россия устроила в Чечне: никаких фильтропунктов, Чернокозова и ОРБ-2. Возможно, просто не успели, не знаю. Но факт остается фактом.
Как не было массовых казней и резни грузин на следующий день на Транскаме. Возможно, тоже только потому, что они все ушли. Но и это - факт. Хотя разграбили и сожгли там все под чистую.
При том да - три завязанных узлом простыни. Да, подвал, где прятались мирные и в которой сверху, со ступенек, стреляли грузины. Да, труп 18-летнего парня в гараже, застреленного снайпером - он не мог не видеть, в кого стрелял. Да, раздавленная танком в лепешку "девятка?. Да, метровые осколки "Града? россыпью.
На обратном пути едем мимо расположения батальона миротворцев. Казарма практически снесена. Те сожженные БМП так и стоят - не две, три. Огня они не открывали до последнего. И еще одна внутри. И танк у казармы. Грузины долбили прямой наводкой, сумели прорваться даже в расположение части - зашли со стороны автопарка, и били танком уже в упор. Выжгли все дотла. Бой здесь был жуткий. Миротворцы поднимали на крышу снайперов и отстреливали пехоту. Когда сидеть в раскаленном подвале стало невозможно, пошли на прорыв. Только прорвали первую цепь атакующих, как сразу наткнулись на вторую. Прорвали и её. В прорыве, говорят, погиб, всего один человек. Ранены, в той или иной степени, все. Ушли в рощу и держали круговую оборону, пока не подошла армия.
Прошу Владимира остановиться заснять "бэхи?. Он морщится: "Чего их снимать... По всем каналам показывали уже?. Я его понимаю. Владимир - хороший, открытый человек. Просто работа у него такая. Объективное освещение событий командованию не очень нужно. Нужна агитка - агрессия грузин, погибшие дети, разрушенный город. Разговоры о том, что 58-ая вошла всего одним батальоном походной колонной, вследствие чего он был разбит почти полностью, не приветствуются. О том, что небо почти двое суток принадлежало грузинской авиации, лишний раз не упоминается. Количество погибших не называется. Нашу сожженную технику снимать не рекомендуется. Трупы грузинских военных тоже.
Корреспондентов "Первого канала? интересуют склады с трупами мирных жителей. Лучше - детей. Это желание спекуляции настолько очевидно, что даже сопровождающая нас осетинская журналистка взрывается: "Перестаньте нести чушь! Какие трупы? Всех забирают к себе родственники и хоронят! Не смейте больше говорить про трупы!?
Под стеной школы лежит грузинский солдат. Тело вздулось, голова, грудь и плечи от жары стали совсем черные. Запах уже очень тяжел. Хорошо, что сегодня еще ничего не ел.
На соседней улице еще один, рядом с очередным сожженным танком. Голова расколота и на неё надет целлофановый пакет - чтобы не смотреть. В перевернутой рядом каске красно-серое. Неподалеку еще тел пять - их по очереди обыскивает какой-то человек, отвернув голову и зажав нос. Достает документы.
Дальше еще один. А потом сожженные танкисты на площади. Там уже много народу, как солдат, так и ополченцев. Фотографируются. Снимаю уже не церемонясь, с разных ракурсов. Грудину распознать уже невозможно, за ночь собаки догрызли её окончательно. Не чувствую уже вообще ничего. Плевать.
Всего в этот день насчитал семь подбитых грузинских танков и около тридцати трупов. Судя по запаху, в роще лежит еще столько же. Там грузин накрыла наша авиация.
На столбе табличка: "Современный Гуманитарный Университет. Москва. Цхинвальское представительство?. В Современном Гуманитарном я учился. Образование - бакалавр юриспруденции по международному праву. Смешно.
Раскуроченная техника. Сожженные дома. Больница забита людьми. Дети в грузовиках. Жорик в подвале. Труп в гараже. Сожженные женщины в кульках. Сожженные грузины в танке. Горящий труп грузина. Двадцать пять сгоревших заживо в бэхах солдат. Черт, ну почему все время - сгоревшие? Жара. Пыль. Воды бы... Россия воюет с Грузией. В каком страшном сне это вообще могло когда-нибудь присниться?
Бильд-редактор нашей газеты, Артем, родом из Тбилиси. Я еду к тебе на танке, Тема! А ты встречай меня "мухой?...
Прыгаю на броню к ямадаевцам и еду на зачистку.
***
"Восток? уже был в Цхинвале три месяца назад. В этот раз прибыл девятого августа, участвовал в зачистке. Занял господствующую высоту Паук, выгнав оттуда грузинский спецназ. Сейчас вроде бы собираются чистить грузинские села на Транскаме, выбивать засевшие остатки грузинской армии.
Ямадаев стоит около тонированного "Баргузина? цвета металлик. Роста выше среднего, лет тридцать пять, лицо в пороховых оспинах, какие бывают от близкого разрыва гранаты. Спокойный, не эмоциональный, хотя и позер слегка. На груди звезда Героя.
Выходим большой колонной. Псковские десантники, шестьсот девяносто третий полк, самоходная артиллерия, танки. Город уже забит российской техникой, она рассредоточивается по позициям. Но большая часть все еще на марше.
Убитого грузина так и не сожгли - труп до сих пор валяется на повороте. Мышцы живота прогорели и из паха торчит клубок желтых прожаренных кишок. Из рощи тянет уже совсем тошнотворно.
Авиация отрабатывает по предгорьям в Грузии. По штурмовику тут же отвечают ракетами - две, три, четыре штуки. Что-то серьезное, дымные следы чертят через полнеба. Наверное, те самые украинские "Буки?. Не попадают. Но ракеты с этого момента взлетают постоянно.
- Есть! Сбили! - на соседней мотолыге вскакивают, смотрят в небо, задрав головы. Тоже смотрю. Ни черта не видно.
- Что там?
- Сбили! Рядом с хвостом разорвалась! Летчики катапультировались - оба...
В той стороне, откуда взлетали ракеты, поднимается столб белесого дыма. Упал... Ожидаю, что сейчас пойдем за летчиками, но это только в американском кино так - спасательные операции и "Черные ястребы?. В российской действительности - упал и упал.
На дороге сожженные и разбитые легковушки. Много. Одна раздавлена танком в лепешку. Потом пошли сгоревшие БМП. Наши. Те самые, из 58-ой, попавшие в засаду. Я насчитал всего четыре. Остальные, видимо, на развилке ушли налево и были пожжены уже там.
Время от времени въезжаем в пятна трупного запаха. Если останавливаемся в таком пятне, то липкая субстанция заполняет рот, нос и легкие.
В кустах еще два тела. Не наши.
"Восток? идет на трех БМП, трех мотолыгах и двух "Камазах?. Мотолыги вместе с водителями приданы Российской армией. БМП трофейные - грузины бросили их во время зачистки. На бортах надписи белой краской - "чеченцы?, "ямадаевцы?, "Восток?.
Ехать на броне с чеченцами, мягко говоря, непривычно. Стараюсь поменьше разговаривать. По виду чистые головорезы: бородатые лица, зеленые повязки. Идем под крики: "Аллаху Акбар!?
Рядом сидят: Ваха - лет тридцати пяти с бородой и в зеленой исламской шапочке; Артур с золотыми фиксами вместо передних зубов; Ибрагим - угрюмый снайпер с лицом бандита и Хитрый, веселый шаристый парень. Все молодые, не больше тридцати, все пришли в батальон в 2003 и войну не застали. С Хитрым сходимся особенно легко.
Но есть и те, кто воевал в первую войну. С ними я не общаюсь. Не могу.
Никак не могу расслышать, как зовут еще одного парня. По национальности кумык, говорит только по-русски, но рев движка перекрывает звуки.
- Слушай, ты "Хаджи-Мурата? читал вообще? - говорит он. - Вот также. Только Гаджи.
Вот тебе и дети гор. Сейчас про дуализм Волконского еще спросит. "Хаджи-Мурата? я не читал.
Чеченцев аланы встречают как освободителей. Один дед притащил пятидесятилитровую бутыль вина.
Российская армия, наоборот, смотрит неприветливо. На отклики не отзывается. В лучшем случае провожает равнодушно, чаще - недружелюбно. Очень редко кто-нибудь из срочников улыбнется.
Нас обгоняют две машины. Там тоже бородатые люди с зелеными повязками. Чеченцы приветствуют друг друга весьма прохладно.
- Кто это? - спрашиваю Ваху.
- Кадыровцы. "Запад?. Тоже здесь...
Видно, что отношения напряжены. Больше о "Западе? ничего не было слышно. Потом один из замов Ямадаева говорил, что кадыровцы в Грузию не пошли: плюнули на все и со словами "это не наша война? развернулись назад.
Мотолыга ровно ехать не хочет - все какие-то дерганья. Водила постоянно что-то подкручивает в движке. В итоге ломаемся окончательно. А прошли километра три всего.
Пересаживаемся на другую. Водилу бросаем вместе с машиной. Впрочем, он не один такой. Колонна уходит, а от неё, как шлепки грязи от гусениц, разлетается по обочинам брошенная техника. Ближайший танк совсем рядом - метрах в трехстах. Как раз около очередной сожженной бэхи.
У этой мотолыги с движком получше, но зато проблемы с тормозами - срабатывают сразу на юз. Летаем по броне, как носки по стиральной машине. Зато водила молодец. Антон. Тоха.
- Твоя машина или приданная?
- Моя.
- А чего в таком состоянии? - спрашиваю уже просто так, видно, что машину он любит.
- А-а-а, - машет рукой Тоха. И компенсирует недостатки своим водительским мастерством.
- Еще и соляры нет, - бормочет он себе под нос. - А баки не всегда переключаются...
Тоха контрактник, но лет ему тоже около двадцати. Полтора отслужил, еще полтора осталось.
Пытаемся тормознуть проходящие мимо наливники, чтобы дозалиться. Те не останавливаются - на отпуск топлива нужен приказ.
До Хетагурово, большого осетинского села, последнего перед грузинским анклавом, доходим без проблем. Село брошено, все дома заперты, жители ушли. Его сначала обстреливали грузины из минометов, потом долбанули "Градом? наши - уже по грузинам. Но всё, видимо, по окраинам, центральная улица абсолютно целая. Только пустая.
Шаримся по дворам, ищем колодцы. В дома никто не заходит. Быстро набираю воды, получается грамм семьсот всего. На всех - меньше чем по глотку.
Когда уже почти выезжаем, появляется разведка - с хвоста. Вовремя. Всех, кого можно было бы сжечь, уже сожгли бы.
Вдоль колонны взад-вперед носится какой-то офицер на МТЛБ, ищет артиллеристов.
- Мужики, САУшки где?
- Да хрен его знает. Были где-то...
- Черт, я ж говорил, что это не наша колонна!
Все как обычно, в общем. Ни связи, ни ориентации на местности, ни понимания обстановки и задач, неясно обозначенные маршруты движения, отсутствие данных о противнике или даже о том, через какие села едем. Хетагурово - это где вообще? Это грузинское село или осетинское? Есть здесь противник или нет? Есть здесь наши или нет? Да хрен его знает, товарищ прапорщик.
За селом начинаются покинутые посты миротворцев. Отрытые окопы, аккуратные палатки, поднятые флаги, но - ни души. Где-то долбят саушки. Два вертолета, барражируя, расстреливают стога сена вдоль дороги. На всякий пожарный, видимо. Это успокаивает. Хотя постоянного прикрытия с воздуха по-прежнему нет.
Пылища жуткая. Серая субстанция пушистит волосы, как иней. На зубах постоянно скрипит. Надеваю капюшон и опускаю накомарник.
Едем еле-еле. Десять минут движения, полчаса простоя. Около разбитого арыка наконец-то удается напиться по-человечески. Вода чистая, хоть течет и по земле - арык пробило где-то совсем неподалеку.
- Мужики, а может, вина выпьем? - предлагаю.
- Да, слушай, конечно выпьем! - Руслан, осетинский ополченец, вскакивает и лезет в десантный отсек за бутылью. - Его холодным надо пить! Теплое не вкусное будет!
- Нет. Потом. После боевых, - это Терек, командир взвода.
Делаю несколько глотков. Вино молодое, еще играет. Но вкусное.
Передаю стакан Руслану.
- Убери, - говорит Терек.
- Зачем убери! Ну, за...
Терек берет его за грудки, выбивает стакан. Бутыль трескается дном о броню и раскалывается. Терек, как ни в чем не бывало, садится место. Руслан стоит. Молча смотрит. Затем начинает материться по-остеински. Иногда вполголоса переходит на русский:
- Ты на своей земле командуй... Рэмбо нашелся... Здесь мой дом...
Никто не вмешивается. За кинжалы не хватается. Все делают вид, что ничего не произошло. Только Артур спрашивает, вполне миролюбиво:
- Ты чего хулиганишь, Руслан?
- Я не хулиганю, это он хулиганит... понаехали тут...
***
Долго стоим. Впереди какое-то село. За чинарами, километрах в двух, длинные белые постройки коровника. Голова колонна втягивается на улицы. Раздается взрыв, над деревьями вырастают жирные клубы черного дыма. Через пару минут у коровника вторая мощная вспышка. Не гранатомет, что-то посерьезнее. Второй взрыв. Дым становится жирнее. Мать твою! Неужели подбили?
Мчимся в село. Оттуда в спешном порядке, вихляя, выходит наша техника. За ней перебежками отступает пехота. На поле батарея саушек долбит по двум кирпичным казармам слева. От них разлетается кусками. Над казармами развевается грузинский флаг. Там, где горит, уже во всю стрельба. Завязывается бой. С ходу бьют танки. Понеслась война. Даешь буги-вуги*.
Спешиваемся, бежим вдоль канала к перекрестку. Перед самым въездом дорога растраивается - одна улица идет прямо, одна налево и одна направо, мимо водонапорной башни. Горит справа. Жирный дым за чинарами поднимается в небо столбом.
Большая часть батальона уже вошла в село. Наша группа последняя. Заходим в зону обстрела. Здесь уже достает осколками. Замечаю один, летящий прямо в голову. Шаг в сторону:
- Внимание, осколок!
Он ударяется о землю, пару раз подпрыгивает и тормозит о берец Руслана. Здоровый. Убил бы. Следующий проходит метрах в трех правее. Рассредоточиваемся. В режиме "лежим-бежим? продвигаемся к водокачке. Удается преодолеть еще метров сто. Дальше осколки летят сплошным потоком, как ливень. В бедро попадает на излете. Удар сильный. Но не ранило, поцарапало.
Продвигаемся ползком по канавке. То ли обстрел, то ли танковое сражение, не поймешь. Огонь очень плотный с обеих сторон. Разрыв, лицом в землю, вой и шелест рваного железа над затылком, затем пять-семь секунд, быстро перебирая руками-ногами - вперед, до следующего разрыва.
Коровник прямо перед нами. Стрелковое оружие по нам пока вроде не работает, движения тоже никакого не видно, но чуть дальше в селе бой сильный. Чеченцы обрабатывают коровник из подствольников. Рядом Артур. Привстав на колено, стреляет по навесной. Потом падает калачиком и перезаряжается на боку, сворачиваясь, как еж, когда лопается очередной снаряд. Хлопки этих пукалок-гранаток тонут в общем грохоте.
Пытаюсь что-то снимать. Перебежка, залегание, чьи-то подошвы, чьи-то шальные глаза, из бурьяна на миг поднимается голова и дает очередь.
Из канавы обзор никудышный. Надо уходить, зажмут нас тут запросто. Постреляют из коровника как галок.
Ползком пытаемся пробраться дальше к перекрестку. Около водокачки накрывает уже напрямую. Нет, все-таки нас видят - огонь прицельный. Снаряды ложатся метрах в двадцати, не больше. Спасает только насыпь. Залегаем и больше уже не шевелимся. Головы не поднять. Под таким огнем я еще никогда не был. Пытаюсь закрывать голову руками, но прям-таки физически ощущаю, насколько человеческая плоть мягче железа. Пробьет. И голову тоже. Становится страшно.
Слышим какие-то крики. Раненный. Двое волокут третьего. Пытаемся подползти к ним. Очередной залп. Земля в рот. Воздух напичкан металлом. Вокруг чавканье и пыльные фонтанчики. Вскакиваю и перебегаю между разрывами. Терек. Пробило ногу. Дырка с два пятака. Жгут уже наложен, но кровь все равно идет ровными сильными толчками.
- Бинт сможешь наложить? - то ли Артур, то ли Ваха.
- Да! Смогу! Давай бинт!
Под огнем получается плохо. Здесь насыпи уже нет, лежим на открытом поле. Опять накрывает. Не знаю, что закрывать: фотоаппарат, голову или Терека. Кое-как накладываю бинт, примотав и траву. Нога сломана, ранение, кажется, сквозное.
- Надо выносить! - опять то ли Артур, то ли Ваха.
- Давай, грузи на меня! Накидывай на спину!
Не получилось. В этот раз совсем уж как-то сильно. То ли "Град?, то ли кассетный миномет, то ли одновременно вдарили стволов из десяти. Рвется один за другим секунд двадцать. Земля кипит. Пласты грунта взлетают в небо на пятьдесят метров. Планета раскалывается напополам. В теле пустота. Время пропадает. Все, пиздец... Отъездился...
Когда стихает, поднимаем головы. Все целы. Полуползком тащим Терека за руки. Он тяжелый. Пытается помогать здоровой ногой. Потом тащим бросками метров по пять-семь, между разрывами больше не получается. Но огонь уже не так силен.
Мотолыга рядом, метрах в пятидесяти. Тоха, чудовище, молодец, прискакал все-таки!
- Тоха! Тоха! Водила! Мотолыжник, ты где?!!
Видимо, под гусеницей прятался. Мотолыга взревывет, разворачивается, и быстро идет к нам задом, подпрыгивая на кочках. Когда до Терека остается метра два, истошно орем. Вскакиваю и упираюсь сначала руками, а затем плечом в корму. Терек лежит под ногами, и я не могу найти точки опоры. Как будто смог бы остановить иначе... Мотолыга сдвигает меня назад, начинаю заваливаться под гусеницы.
- Стой! Стой, блядь! Стой, сука!!!!
Все-таки Тоха хороший водитель. Гусеница замирает сантиметрах в восьмидесяти от головы Терека. Не знаю, что он пережил - не смотрю на него.
В десантном отсеке ящики с боеприпасами - как всегда навалены кое-как, плюнуть некуда. Одни острые углы. Выкидываю несколько штук, рывком поднимаем Терека и закидываем в десант. Перебитая нога подламывается в голени, он стонет. Опять серия разрывов. Уже не лечь, Терек на руках. Только бы не перенесли огонь на нас. Как на ладони все. Только бы дали уйти. Сожгут ведь! Не доедем. Сожгут.
Прыгаю пузом на броню, распластываюсь: давай, давай, обороты!
Медики стоят в полукилометре. Мчимся напрямую через поле, мотолыгу бросает на кочках. Разрывы остаются за спиной. Ну его на хрен. Это последняя война. Хорош Выскакиваем на дорогу, левый доворот, и только пыль столбом. Пролетаем пехоту. Они смотрят на нас. Глаза с блюдца. Сажусь, машу им рукой. Рука по локоть в крови. Приободрил...
Сразу за нами из боя начинают таскать раненных. Привозят полную бэху, шесть человек. Все с пехоты. Почти все срочники. Один обожжен. Называет фамилию - рядовой Савелин из Рязани. Просит курить и пить. Прикуриваю сигарету и вставляю ему в губы. С водой сложнее. У второго в руке тонкая щель сантиметров семь длинной. Перебита артерия. Кровь идет сгустками. Запах у неё такой... свежатины, как в мясной лавке. Третьего несут - ноги перебиты. Четвертый... Четвертому здоровый осколок ударил в грудь, рассек ткани и чуть-чуть не дошел до легкого. Огромная зияющая дыра. Красное мясо. Но парень идет сам - в шоке еще - и легкое, кажется, не задето. Повезло.
Раненных выкладывают под гусеницами. Режут, бинтуют, колют, накладывают жгуты. Кровь темными пятнами просачивается в пыль.
Странная война. Я, русский, ветеран двух чеченских кампаний, в Грузии, в Южной Осетии, в грузинском селе, вытаскиваю из-под огня грузинских танков командира взвода чеченского спецназа - офицера российского ГРУ. Сказал бы кто в 99-ом.
Терека уже перебинтовали, вкололи обезболивающее. Подхожу:
- Ты как?
Он вдруг расплывается в улыбке:
- Нормально. Болит.
Захорошело от промедола. Хлопаю его по руке:
- А вина мы с тобой так и не попили. Извини, что так вышло. Я не знал.
- Все в порядке. Нормально. В Москве попьем...
На перекрестке уже тихо. Бой закончился. Не видно ни одного человека. Ни одного движения. Танки молчат. Саушки тоже молчат. Поселок словно вымер.
Подбираем Юру Котенка из "Красной звезды?. Он немного нервничает.
- Аркаша, мы с тобой сейчас сами в задницу едем...
Впереди поднимается пыль. Из села кто-то едет. Что-то гусеничное. Из грузинских казарм по нему не стреляют. Всматриваемся. Гусеничное пылит прямо на нас. Из всего оружия на броне только две "Мухи?.
- Юра, я дитя света, я не могу больше брать в руки оружие...
- Верующий что ль?
- Нет. Журналист.
Юра смотрит непонимающе:
- Давай сюда. Я сделаю. Как она работает?
- Как работает?
Да черт его знает, как она работает. Не могу сообразить. Интересно, из САУ можно подбить танк?
- В общем, вытаскиваешь чеку, поднимаешь планку, если взводиться, взводишь, если нет, так бьешь. Главное, направление стрельбы не перепутай, вот здесь стрелочка. Тоха, первым делом будут жечь мотолыгу. Смотри, чтоб тебя не задело. Отбегай метров на двадцать и залегай.
Отбежать не успеваем. Из пыли показывается "бэха? с пехотой на броне. Наши - по чумазым рожам видно. Останавливаются. Какой-то офицер.
- Что там, мужики?
- Короче, село так и не взяли. Сейчас выходим. Передайте своим, что минут через десять начнет работать артиллерия - я к саушкам, корректировать буду.
Батальон уже выходит. С собой ведут двух каких-то помятых мужиков. Пленные. Грузинские резервисты.
Село, оказывается, называется Земо-Никози. Там еще осталась пехота и корреспонденты - Орхан Джемаль из "Русского Newsweek? и сьемочная группа "Рен ТВ? во главе с Андреем Кузьминовым. Чуть позже выходят и они. Дают расклад - в Земо-Никози заскочили дуриком, задачи чистить грузинские села, оказывается, никто и не ставил. Шли сразу в Гори. Заблудились просто. Потому и вошли походной колонной. В середине села колонну разрезали надвое - противотанковыми ракетами подбили два танка, БМП и "Урал?. Головная часть осталась в селе, еще часть ушла по другой улице и тоже осталась там. "Восток? дошел до танков, но дальше продвинуться не смог - саушки. Плюс стрелковое оружие. За танками сидел грузинский корректировщик. Когда его убили, огонь сразу прекратился.
Артиллерия так и не начинает обрабатывать Земо-Никози. Отходим на полкилометра и становимся лагерем у канала.
Над казармами по-прежнему развевается грузинский флаг. Его что, сразу видно не было?
