Играло радио. "Маяк". Листья желтые над городом кружатся - пестня. Потом говорил диктор. Полдень не был жарким. Середина весны в Кабуле - не самое страшное время. Они с приятелем сидели в беседке возле модуля. Приятель был странным человеком. Приятель по болезни. По тифу. Он этой гадостью болел второй раз. А по второму разу, на его примере, открываются способности. Он стал экстратифом, ой, экстрасенсом.
Сначала Дубин, очнувшись после первой ночи в модуле, наблюдал странную картину на разводе: он сам, как новенький и необследованный на работы не шел. А этот, Тимофей, крупный парень, стоя спокойно, выслушал назначение, и говорит:
--
Я не могу. У меня температура - 40.
--
Какая температура? - врач - Сестра, а ну померь!
Все три градусника показали температуру сорок, и Тимофей пошел досыпать в палату. Все слегка оху***.
Вечером народ собрался в палате. Вопрос у всех:
--
А че это было?
--
Да глядите, - Тимофей поднял молодого с койки, и ввел его в транс.
Тот в полном отрубе пошел нести ахинею, потом подошел к умывальнику, и по тихому совету Тимофея представил себе женщину, и это. Кончил.
Тимофей подошел к нему и снял чары. Молодой пришел в себя. Ошалело посмотрев вниз, он начал вертеть головой как бешенная собака. Все его успокоили и уложили спать.
Вечером третьего дня они втроем сидели в беседке под маскировкой. Дубин, Тимофей, и соблазненная им медсестра. После разговора ни о чем, та тоже вспомнила про температуру. Мол, что это было?
--
А я могу по желанию температуру регулировать, - Тимофей заулыбался.
--
Да ну тебя, - Зоя засмеялась.
--
Ну, тогда расслабься.
--
Ну, давай, - Зоя встала и игриво поклонилась.
Тимофей подошел к ней со спины и положил ладонь на затылок. Зоя мгновенно замолкла. Она усмирела. Она уснула.
Он стал отводить руку назад и вниз. Она шла за его рукой. Она как кол, не сгибаясь, наклонялась назад. Он опускал и опускал руку. Тело Зои отклонилось назад градусов на сорок от вертикального положения. Он держал ее рукой, которая отставала от затылка сантиметров на десять.
Дубин и сам впал
Он смотрел
Выпучив глаза.
Но не отрубался. Сознание не уходило.
Тимофей задержал Зою в этом положении.
Потом поднял той же рукой, на расстоянии, и поставил. Потом махнул той же рукой перед глазами.
Зоя затрясла головой как бешенная собака.
--
Зоя, спокойно, все нормально.
Что нормально?
Но человек, Тимофей был хороший. Они сдружились после того, как придя с аэродрома, Дубин чуть не умер в горячке. Он с утра уехал из батальона в Гардез, где, наконец, определили, что это тиф, посадили на вертушку в Кабул, где, на санпункте его приняли, обрили наголо, и показали направление куда идти. Но жизнь еще теплилась, и он дошел. Там он уже не помнил, что происходило, только в кровати очнулся. Уже в палате. Оглянул палату - что, снова желтуха, подумал, и понял, что умирает.
С койки встал Тимофей, посмотрел, и пошел за сестрой.
Сестра по кличке БТР поглядела глаза.
--
Сестра. Умираю.
--
Много вас тут.
Но димедрол принесла.
Дубин отрубился.
Наутро все уже было не так плохо.
Они с Тимофеем слиняли с уборки территории и сидели в беседке. Маяк перестал петь, и все говорил и говорил. В беседку вошли трое. Незнакомые. Под синими больничными робами у всех были десантные тельники, как у Дубина.
--
О, братан, ты откуда, - за развязанной манерой угадывались витебчане. После истории с панамой Дубин опасался и не любил витебчан.
Тогда он возвращался после ранения, и завис на аэродроме в Кабуле. Вечером он пошел в магазин, купить еды и питья, а когда вышел, наткнулся на БТРы Полтинника, которые, похоже, возвращались с сопровождения именно с гардезской дороги. Один из БТРов вдруг остановился прямо перед ним. На нем сидело человек десять. Дубин стоял с покупками, завернутыми в маскхалат, и вдруг понял, что это они остановились по его поводу.
Из люка вылез старший - прапорщик, и сказал:
--
Эй, десантник, а ну ко мне!
Дубин
Страшно стало. БТР с толпой вооруженных пацанов. Прапорщик тоже не казался прапорщиком. Все че та гыгыкали:
--
Иди, не бойся! Прапорщик приказал! Ты че! Пизда! Вперед!
Прапорщик повернулся:
--
Ладно. Хрен с ним. Поехали.
Уехали.
Тут вдруг до Дубина дошло. Дело в панаме!
Витебчане, которые главные десантники в Афгане, носят панамы, не делая в них пизды. Т. е. Если взять этот дурацкий колпак, носят его как англичане носили колониальный шлем. А остальная чернота норовит ударом ребра ладони придать этому атрибуту другую форму, форму ковбойской шляпы. И вот эти герои увидели козла в тельнике и с парашютами в петлицах, и в пизде - Дубина. Хотели поправить.
Хотя. По морде бы получил. Хорошо, что не пошел к прапору.
Бред.
Дубин вспомнил песню:
В Витебске куда не глянешь
Витеблянки, витебляне
Гастроном, пустырь, пустыня
И Обком, посередине.
Об ком задумался Обком?
Об ком все ели охуели?
Не может быть, что б не об ком,
Так не ужели обо мне ли.
В Витебске куда не глянешь
Витеблянки, витебляне
Гастроном, пустырь, пустыня
И Обком, посередине.
Вспомнил, конечно, не целиком. Так. Общий мотивчик. Витебчане - витебляне.
Изменив форму панамы. Дубин пошел обратно на аэродром.
По дороге встретил вертолетчиков. Те приютили. Там у них пару коек освободилось: сбили одну двадцатьчетверку.
Накормили. Обогрели. Нихрена себе офицеры! Дубин, уходя, хотел в ноги упасть.
Да просто - нормальные люди.
--
О, братан, ты откуда?
--
Я?
--
Я из 56 бригады.
--
Это где?
--
В Гардезе. Но я из Бараков. Там отдельный батальон из бригады. Мы дорогу сторожим.
--
Че! Из Баракибараков?!! Из Логара?!!
--
Ну, да.
--
Нихрена себе! А мы из Полтинника!
--
Я понял.
--
Че ты понял? Нихрена ты не понял! Мы у вас были прошлым летом на операции!
--
???
--
Ну, че ты глазки строишь?
--
Да я все прошлое лето, и почти всю осень, пока не ранили, был в батальоне. Никакой операции не помню.
--
Да мы там. Да ты че?!!
--
Не, ну, правда! Как колонну пустых наливников целиком сожгли, помню. У нас там половина седьмой роты легла. И ваших, тоже, из Полтинника, человек двадцать, возле Мухаммед-Ага. Эта колонна там и осталась. Вся.
--
А, ну это. Не. Мы на операцию шли не с востока, а с запада.
--
Во, блин, стратеги. А точно определили, по компасу?
--
Ладно, не прикалывай.
--
Ладно.
Нормальные парни.
Сидим.
--
Мы не по гардезской дороге зашли. Я и сам не помню. Че та там на М, городок проехали. Потом в поле. И нас по группам построили, и вперед. А этот бесконечный кишлак - Баракибарак, оказалось. Мы прошли пару километров, все тихо. Потом там началось, и тут началось, везде началось. Мы идем тихо. Крепость. За стеной голоса. Перезаряжают. Духи. Ну, мы к стене, и ф-ками, хором. На стену влезли: лежат. Мы внутрь дувала, и на крышу. Смотрим. Ничего не понятно. По рации: отходим. Тут нас и обложили. Отстреливаемся, куда отходим?
Вертушки карусель закружили. Сначала бомбы швыряли свысока. Куда, блин?
Похоже, все отошли, мы остались в осаде.
Тада вертушки, раскидав бомбы, пошли нурсами. И мы лежим на крыше, а они на нас - две. Заходят. Ну, сержант - Коля, снимает с себя х/б, срывает тельник десантный, и в башню, на дувале была. Крутит тельником над головой - СВОИ!!!
Прям по нему и хуйнули нурсами.
Мы все и посыпались с этой крыши.
Кучно легло, слава Богу. Дувал исчез. Как выбрался - не помню.
Бараки ваши. Хуже Паншера. Для нас. Тогда.
По радио Маяк запели супруги Никитины:
--
Переведи меня через Майдан
Слава, так звали рассказчика из витебчан, оглянулся:
--
О! Майдан. Вот оно! Майданшахр, этот городок, через который ехали на Бараки! Мы тогда после этого Майдана через километров двадцать и съехали в поле.
--
Так. Подожди. - Дубин напрягся. - Месяц назад. Месяц назад мы были на какой-то дурацкой войне. Так это были Бараки!!! Это мы были в Бараках!!! Во. Наконец я понял смысл.
Динамики радио вдруг сошли с ума. Маяк затих, и заиграл The Doors.
PEOPLE ARE STRANGE.
Дубин еще в хирургии замечал странность госпитальных радистов. Там постоянно играла Машина Времени. Неслыханная ранее, она просто обучала другим смыслам. Дубин сидел тогда в дворике госпиталя, раненый, и слушал. Играла одна и та же кассета, но она не надоедала. Рядом присел Семушкин. Странная железная конструкция на его ноге называлась, кажись системой Елизарова. С Семушкиным из Пензы Дубин раньше вечно враждовал. Семушкин был сильнее, и все норовил наехать. Но вот они встретились в Кабуле. Друзья - не друзья. По хер!
--
Меня выносили с поля боя, - говорил Семушкин, - нога как вата. Вкололи. А живой! А другие - не живые.
Блеял Макаревич. И это было, как новая свобода.
Спасибо, Макар!
PEOPLE ARE STRANGE.
Смысл операции был скрыт от простых солдат. Приехала бригада. Еще загодя, за день. Батальон тоже, за исключением минометной и артбатарей на следующее утро, подъем в четыре, построился в колонну, и пошли на Кабул. Все дембеля сменились, и в роте не осталось ни одного приличного механика-водителя. Молодые, "обученные" в разных учебках, Дубин вспомнил свою.
Единственная в СССР Учебная Дивизия ВДВ. В Гайжюнае, в Литве. Он учился на оператора-наводчика. Стрелял из БМДхи там шесть раз. За полгода. Остальное время разбирали посадочные полосы времен войны. И собирали картошку. Советская Армия - то же говно. Что?
В Афгане за первый же выезд расстрелял половину боезапаса - 17 гранат. А не шесть за полгода.
А во второй, вызвали на поддержку, Дубин видит противника, а их БМД подъехала только одна, справа и слева БТРД, без пушек, и видит в прицел автоматчиков вражеских, а мысли из пушки хуйнуть в голову не приходит. Тоже из пулемета поливает, пока Серега не заорал в шлем:
- Ты че, мудак! Нахрен мы приехали! Пушку заряжай! Дибил.
Вот эти водители из учебки так же и ездили. Никак. А тут сразу операция. Зимой.
Мины. Слава Богу, на пути туда, не посеяли много. Саперы разобрались.
Одного, правда, потеряли. Дембель. Приехал оформить документы на увольнение из гошпиталю. И, а дай, приколюсь, на последнюю операцию: сам вызвался.
Не собрали его совсем. Мощный был фугас.
Бригада въехала в Кабул.
2
С дембелями из Потинника мы пошли в их каптерку, непонятную, где наливали чаю. Радио играло и здесь, и все пело и говорило.
PEOPLE ARE STRANGE. Вдруг кончилось. Оборвалась. После паузы заговорил "Маяк". Новости. Ребята из Полтинника тоже рассказывали, а Дубин вспоминал свое.
Смысл операции был скрыт от простых солдат. Только сейчас он вдруг понял смысл: зайдя с тылу, накрыть Бараки, и с победой, пройдя их насквозь, деморализовав сопротивление, вернуться домой сквозь Логар.
Был февраль, и по расчетам стратегов из штаба силы сопротивления должны быть ослаблены.
Но расчеты видимо строились на надеждах, не более.
Тут у одного из витебчан в руках появился увесистый косяк. Очень даже кстати.
Дубина прибило. Мультики пошли.
П о ш л и........ Пошли.
Бригада въехала в Кабул.
Передвигаться по населенному людьми городу этих придурков - молодых механиков совсем не учили, это было понятно уже потому, как они двигались по дороге. Колонна шла как-то неуверенно и мерзко. Город. Пешеходы на пешеходных переходах разбегались как тараканы. Справа показались пятиэтажки - район проживания наших - он звался Советский район. Навстречу колонне вышли женщины и дети, и че та кричали, и чем то махали навстречу нам!!!
Флагами махали. Платками, там.
Дубин помахал им рукой, и все думал только об одном: как бы эта сука - молодой водила, кого не задавила. Тревожные глаза Димы, который уже стал замкомвзводом, и сидел на месте командира, только укрепили его...
Че укрепили?
Командиром машины выступал Давыдов, замполит роты. На месте пулеметчика.
Женщины и дети советского района Кабула проплыли мимо. Пешеходы больше не попадались - видать проехали центр, а на окраинах другая жизнь... Слава Богу, выехали без задавленных пешеходов.
Пошла дорога, дорога как дорога. Чистая. Без подрывов. Было уже часов 10 утра, Дубин решил поспать. Ничего не понимая - куда едем, солдатам никто не объяснял, он напрягался последние часы, и вдруг сморила усталость. Опустился в башню и... все.
Проснулся уже на входе. Уже было далеко за полдень. Сколько, который час - непонятно.
Слева была крепость. Справа огромное поле, и за ним горы, сопки. Впереди, он вылез на башню, впереди и позади колонна. Своя, батальонная. Остальных не было. Впереди было целое столпотворение дувалов - но, кишлак и кишлак. Кто ж знал из солдат, что это Баракибарак...
Тронулись.
Справа пошел сплошной ряд дувалов, Дубин повернул пушку по привычке в сторону наибольшего радиуса обстрела - влево - ногами повернул, сидя на башне. Он давно уже привык разворачивать башню ногами, чисто, обезьяна.
На каждом, на каждом доме висел плакат: Мужчина с окладистой белой бородой. Вроде узнаваемое мурло: Хекматияр, что ль? Да кто угодно! Он был на каждом доме. Такого же полгода назад замочили. Человека в белых одеждах Костя, со товарищи закинули в зад БМДхи, и мы поехали. Батальон специально за этим человеком операцию устроил. Аж в Хуши заехали. Там его и ... нашли.
Нас обстреляли после этого дважды. Безнадежно. Мы их тут же замочили. Из вторых кого-то еще взяли живыми. Костя на БМД замкомбата, поднимая немыслимую пыль, догнал их, как пантера, скрутил, и бил потом этих двоих. Долго.
Они умерли.
Показалось движение, Дубин слетел в башню: метрах в ста, за деревьями, параллельно движению колонны, бежал дух с АКМом. Дубин прицелился, но тут что-то... Орудие ударилось об угол встречного дувала и развернуло башню, орудие ударило по десантному люку, и люк по голове пацана в десанте. Проступила кровь, он отрубился. Дубин вылез на башню, блин, виноват, вот.
Мазыкин долго тряс головою, придя в себя через минуту, блин, вот тоже, мужику 23 года, отец троих детей, а то ж - молодой во взводе. Как человек попал...
Я не самый последний идиот, попавший сюда, подумал Дубин и вернул башню в нормальное положение.
Лица на стенах смотрели умно и зло, как по доброму смотрел Лукич с портретов детства. Хотелось снять автомат с люка, и каждому портрету в лоб. Пулю. Но это был не повод для стрельбы, и в рации - полная тишина, проехали.
Восьмая, девятая роты, взвод АГС и взвод связи прошли километров восемь по Баракам, без выстрела и разговоров. Дальше город, хотя городом назвать это огромное количество дувалов тоже было нельзя, делился сопками. Прямого проезда для техники то ли не было, то ли он был в другом месте. Дорога кончилась.
Седьмая рота осталась на въезде, во главе с замполитом батальона, который с самого начала операции, и до самого конца ее так и не показал головы из своего БТРа. Че та со страхом был мужик.
Комбат же был на коне. Сенкевич, замкомбат, остался за старшего в расположении, и командовал всем этим комбат лично. Давыдов, гад, нагрузил Дубина рацией (где этот взвод связи?), которая весила килограмм сто, вкупе с боезапасом патронов и гранат в РД, новоявленным чешским бронежилетом, автоматом, нагрудником, ну, и там, панамой, шутка, шапка полагалась зимой - треух, все это весило... Много. Дотащив батальонную рацию на гору, Дубин предстал перед комбатом, но ничего по-русски сказать не смог, глотая ртом воздух. Комбат по отечески сказал "вольно" и отпустил в горы. Уже вынутый из башни, Дубин не смог вернуться обратно: группы строились, и расходились по окрестным вершинам. Его засунули в одну из них, где он никого своих не узнавал, только пелена в глазах и вкус крови на зубах - кость белая, наводчик - не пехота. Он только заметил бедных АГС-овцев. Подъем был крутой, и тащить эту бандуру, даже в разобранном виде...
Потом, уже на вершине, он сквозь мутную, кровавую, затмевавшую глаза, как ее зовут? Хренотень эту. Разглядел рядом Мазыкина и Левина, т.е. понял, что не один тут из своих, а - вот и Давыдов лежит.
Поначалу не было понятно ничего: гора. Мы на этой горе. АГС собрали. Рядом снайпер че та рысчет. Но не Дима. Дима уже старшой сержант. Но, через примерно час, Дубин оклемался и стал наблюдать вниз.
Позади, осталась броня, впереди бесконечные Бараки. То, что мы проехали было только пригородом, хотя и дальше лежали лишь дувалы, город представлял собой огромное скопище дувалов, не более. Дувалы с садами и более ничего. Возможно там, дальше, были другие строения, обозначавшие город, но холмистая, и даже гористая местность все скрывала.
В небе сгущались тучи. Слабо посыпал снег. Стало мокро. Он проплешинами ложился в углубления, по которым рассредоточились и мы.
В ближайший дувал, не дувал - а крепость, километрах в трех, если не считать высоты, вошел человек. С оглядкой вошел. Потом еще. Потом вошел белый человек - похожий издалека на тот портрет. Потом еще и еще. Они заходили опасливо, оглядываясь - сходняк, явно, подумал Дубин. Местных главных мужчин - все, похоже, были не молоды.
Когда в небе вновь появилось солнце, поступил приказ сворачиваться. Цорандой прочесал оцепленный участок - и ничего. Двигаемся дальше. Уже близится вечер.
Спустились мы быстро. И легко, несмотря на крутость спуска. Но этот же крутой подъем был ужасен.
Дубин залез в башню как в дом родной. Повесив автомат на люк, он достал затаренный сухпай, и жадно стал есть галеты. Потом открыл и тушенку.
Облизав остатки со стенок банки, расслабился.
Понос. Не прошло и ...
Бумаги, кроме обертки от галет и промасленной, из цинков от патронов не было. Взял что есть. Бегом вниз.
Скрывшись от своих, он сел прямо напротив дувала. В десяти метрах. Полегчало. Там никого быть не должно. Цорандой все прошел.
Медленно поднимаясь вверх, Дубин релаксировал (слово из будущего). Было хорошо - по-русски говоря. Понос отпустил. Весь вышел.
Он медленно залез в башню и снял автомат с люка, что-то показалось... В дувале этом. Как будто глаза.
Дима спал на месте водителя. Мазыкин и Левин в десанте. Давыдов отсутствовал, как впрочем, и несколько бойцов. Дубин посмотрел на остатки сухпая. В коробке. И проверил электропривод подачи гранат. Поводил пушкой вверх - вниз. Посмотрел в прицел. Все работало.
Первая пуля, как и положено, убила. Смертью храбрых, убитый прямо в лоб пал солдат
роты АГС. Не прошло и трех минут с того момента, как Дубин, избавившись от поноса надел штаны. Пожалели что ль... Духи. Его...
Огонь, и очень плотный, велся именно из этого дувала. Да он был и ближе всех к нашим позициям.
Дубин как ждал, немедленно вставил гранату, и, почти не целясь, стрельнул в стену. Следующая полетела уже на крышу, где мелькнула чья-то тень. Следующая, следующая, следующая, следующая, Дубин развернул башню - сзади стоял ЗИЛ связистов, на всякий случай полил из пулемета по окрестным домам, но там все было тихо, и он заметил, как к машине медленно ползет замполит роты Давыдов, и порадовался за него. Туша жирная - работай, давай!
Дима заорал, дергая за ногу, вон он, вон он - в подвальном окне! Где? Вижу. Граната влетела прямо в окно, в окошко. Такой меткости Дубин от себя совсем не ожидал. Дима заорал как на футбольном матче - гол, ПОПАЛ!!! Давыдов уже сидел, прибитый, на своем пулеметческом месте.
Повернул башню на своих - все вроде на месте - через прицел, долбим дальше.
А - ВОТ ЕЩЕ ОДНОГО.
Азарт боя убил страх напрочь.
ОТХОДИМ - в шлеме. Комбат со своей шарагой наконец свернулся. Кто тащил эту рацию взад?! Бедолага.
Прошло минут 20 полного кайфа, ой, боя. Отделение целиком лежало в десанте, гранаты в системе подачи были на исходе - штук восемь осталось. Первым двинулась БТРД минометного взвода нашей роты. Дух, весь в черном, выскочил прямо на дорогу побежал за ней, и хуйнул им в мотор из гранатомета, и упал, убитый.
Граната разорвала поднятый десантный люк, но пролетела сквозняком, никого особо не покалечив осколками.
Дальше двинулись все - назад, на въезд. Хороший день - веселый. Что-то верещал Давыдов, а Дубин водил пушкой по окрестностям. За рычагами остался Дима, что и к лучшему, сзади солдаты палили одиночными, механик скрылся в ногах.
