|
||
Ты - мне брат, ты любимее брата, Если грудь твою давит и жжетБоль за всех, кто ушел без возврата,И тревога за тех, кто живет.Кайсын Кулиев |
Куда уехал капитан... Куда уехал капитан, однополчанин мой и друг? Я знаю. Я и сам был там. Ты хочешь знать? На юг. На юг... На юг, где нынче нет зимы, где все сердца обожжены, где не спасет бронежилет, где снайпер бьет - и ваших нет. На юг, где дымом застит свет, на юг, где смертная жара. Ему вернуться бы пора, да видишь, даже писем нет... *** Блокпост Ты чуешь, командир, как пахнет лето? Полынной горечью земли согретой, травою пряною с некошеного луга и кровью нами залитого юга. Настоем ягод в шелковичной кроне, прокисшей медью стреляных патронов, солярою из приданого танка и смертью от неубранных останков... *** Двадцать семь кровоточин Мы шли всю ночь. Нет, не шли, а ползли, через терн продираясь колючий. Против нас были горные кручи, стылый холод чеченской земли, даже звезды, чертившие небо, словно трассеры, целили в нас. Выполняя секретный приказ, все же вышли на Чертовый гребень... Двадцать семь дорогих кровоточин там, на гребне, оставлено мной. Сумасшедший пилот-вертолетчик виноват, что я все же - живой... И из каждого времени года я теперь прорываюсь в ту осень. Было нас двадцать восемь. Я - последний из взвода... *** Паспорт для фрагментов Солдат простым, но важным занят делом - заботится об опознанье тела. Заботится заранее - на случай, которого не выпало бы лучше. На случай, если бренные останки, размажет, словно гусеницей танка, иль взрывом разметает на фрагменты. Такие у войны эксперименты... Три гильзы перед ним - для трех бумажек, пусть хоть одна о нем - потом - расскажет: там адрес, там фамилия и имя. Лишь только были б найдены своими... Одну из гильз - на шею, на шнурочке, вторую - вшить в рукав. И чтобы - прочно. А третью гильзу он вошьет в штанину - и можно смело наступать на мину. Три гильзы, три обрывочка-листочка, в солдатской жизни - три последних точки, три гильзы, три записки-документа... Их называют - "паспорт для фрагментов". *** Сеанс связи "Молот", "Молот", я "Зубило"... Слышь, братан, прием, прием... Да какой там хрен вдвоем, коль Матвеева убило добрых полчаса назад! Три рожка есть, пять гранат... Нет, уйти смогу едва ли - обложили с трех сторон. В крайнем случае, патрон я найду. Ну, чтоб не взяли... Да и как, ты сам суди, без Матвеева уйти? "Молот", "Молот", я "Зубило"... Ты ребятам передай, что Валерка Бородай не какой-нибудь мудила. Разве ж я когда бросал друга средь чеченских скал? "Молот", "Молот", я "Зубило"... Ты ведь прав... Прием, прием... Мы с Матвеевым вдвоем, хоть и мертвым, все же - сила. Я сейчас веду огонь за себя и за него. ...Это наш последний бой. Связь закончена. Отбой... *** С того ты свету не придешь... С того ты свету не придешь, за стол не сядешь, сняв "разгрузку", со мной по стопке не махнешь, не проворчишь: "Ну, где закуска?" И вот сижу - и пью один я на твоих сороковинах. Ты слышь, Иван... Хоть погляди, как я закусываю "Примой". А что поделать? Здесь, в горах, ты ж знаешь, нам ведь не до жиру... Вся "Ява" - где-то там, в тылах, а на заставе - "Примой" живы. Ну, все, Иван, на посошок - заговорились... Утром - в горы нам в рейд. До встречи, корешок. Не повезет - так, значит, скорой... *** Саперы редко смотрят в небо... Саперы редко смотрят в небо... Близки опасно быль и небыль - на расстоянии руки. И взгляд привычно до тоски - не в небо, полное простора, а в землю. Насквозь. До упора. До тика нервного щеки, до на взрывателе чеки. Саперы редко смотрят в небо... Они свои свершают требы, руками пестуя беду, другой Вселенной на виду, смиряя подлый норов мины. И Млечный путь им смотрит в спины... *** Побрякушки (морпехам, павшим в Чечне) У комбата - лопатой лапа. Раздает ордена, взвешивая на ладони. Только вот - нахрена? Хороним таких ребят... Вот они - в ряд: Власов, Кодзуба, Сторонин. Все - нашей роты, сержанты морской пехоты. Убери побрякушки, комбат. Ждут "вертушки" солдат. Груз-200... Потом - награды... Сейчас - время мести солдатской. Надо схроны выжечь дочерна. Пусть выдает патроны старшина... *** Играют пацаны в войнушку... Играют пацаны в войнушку у госпитального двора, а санитарки на просушку бинты развесили с утра. Играют пацаны в войнушку... И им, конечно, невдомек, что в этот миг грызет подушку чуть-чуть их старше паренек. Он, как они, учился в школе, гонял, как ас, велосипед... И вот теперь рычит от боли в ногах, которых больше нет... *** Проза медсанбата Полдень. Юг. И пусть февраль ветрогонит стыло. В медсанбате средь двора - флигель зампотылу. За подветренной стеной густо солнцем пахнет, беспризорной трын-травой... Нам бы свах - а свах нет. А невесты - хоть куда, птички-медсестрички. И особенно вон та - рыжие косички... Эх, сейчас бы токовать с нею на свиданьи... "Ранбольной, вам кровь сдавать!" Строгое созданье... Набираемся тепла в закутке придворном. Чтобы мысль не заскребла, что опять нам в горы - эй, подранки, грей бока, че вперед гадать-то! Шкандыбесимся пока... Проза медсанбата. *** Письмо оказией "Меня валяли во дворе ногами в кованых ботинках. Чуть не забили на заре. Могли - им это не в новинку... Но обошлось. И по горам, в приклады взяв, вели под шутки, на праздник свой - курбан-байрам... Им было весело, мне - жутко. Все скоро кончится. Но чем? В зиндан швырнули. Не исправить... Но обещал один чечен тебе записку переправить. В одном я, мама, виноват, что стану скорбною морщинкой у губ твоих. Твой сын - cолдат..." А мама плакала в Кузьминках... *** Не прикроешь... Тяжелая пуля ударила в спину, сломав пополам и отбросив в кювет... Трагично обычна картина... Рутина... Вот только что был ты, и вот уже нет... И зря поливает огнем автоматным твой друг промелькнувшую тень у скалы - не в силах отныне бойцу подсказать ты, что в спину ему тоже целят стволы... *** Уходит друг последний мой... Уходит друг последний мой, уходит... А за окном, сосульками звеня, метель во дворике печально хороводит, забыв про все, как все забыли про меня. И ветер, как разбойник оголтелый, с размаху бьет плечом могучим в дверь. Все, что я смог, что сделал, что хотел я теперь не нужно и не важно мне теперь. Трещит мороз, рисунок налагая, на то стекло, где продышал я круг. И в голосе метели, замирая, Я слышу: "Эй, счастливо, друг!" Я слышу уходящего дыханье, походку, смех и хлопанье дверей. А за окном светает... Утром ранним больней всего остаться без друзей. Уходит друг, прощально машет кепкой, как встарь, шутнув: "Я снова впереди". Уходит так, как уходил в разведку, сняв ордена и ладанку с груди. Не опускай, служитель! Ну послушай! Дай мне сказать ему: "Прощай, старлей..." И гулким взрывом больно ранит душу комок земли из пригоршни моей. *** Пусть хоть так... Положу я к обелиску - сына первую игрушку. Погремушку. Погремушку... Протянулась тонкой низкой жизнь моя от той высотки, а на низке - фотки, фотки... И на этих тусклых фотках я живой и ты живой, у обоих взгляд шальной. Но уже штабные сводки отвели для нас раздел: ты погиб, я поседел. Ты сказал мне перед боем - и запомнил я доныне, - что всегда мечтал о сыне. От любимой хохотушки ты графой ушел по списку. Болью вечной в душах близких... Пусть хоть так: я к обелиску - сына первую игрушку. Погремушку. Погремушку... *** Клянет старуха генералов... Клянет старуха генералов, клянет озлобленных джигитов. Вчера лишь внучка умирала, а вот теперь и дочь убита. Старик сейчас могилу роет, дочь похоронят до заката. Сидит старуха, в голос воет не по законам шариата. А на разбитой вдрызг дороге гудит и лязгает броня, солдат, вчистую стерших ноги, едва-едва от пуль храня. Кругом следы войны-разрухи, не описать их на словах... А горя жалкого старухи не замечает и аллах. *** ...и стал я богаче ...и стал я богаче на горе чужое, на собственный стыд: незнакомая женщина, плача, обняла меня с криком: "Вахит!" Только я не Вахит... Да и в этой войне - хоть не мной он убит - на другой стороне. Все же имя вот это - чужое, под которым мой враг подрастал, принял я. Пусть на миг, на один-разъединственный крик - я, Вахит незнакомый, тобою для твоей обезумевшей матери стал. ...и богаче теперь на одну из потерь... *** Чужое танго Смотря в глаза Петрушам и Ванюшам, похожим то на Мань, то на Наташ, я вспоминаю кручи Гиндукуша и под Шали расстрелянный блиндаж. Я вспоминаю слезы Карабаха, погибший под Бендерами дозор, пропитанное порохом и страхом Кодорское ущелье между гор. Я вспоминаю звезды над Салангом и огненную трассу на Термез... А Петя с Ваней медленное танго танцуют, отказавшись наотрез от звания мужского, от обличья, от Богом им ниспосланной судьбы... Они идут войною на приличья, а я никак вот не вернусь с войны... *** Да, я убил... Да, я убил... Но - Родину любил, солдатом - был, да им ведь и остался? Как человек? Как человек - сломался, истаял - и пропал безвестно. Без возврата пропал - попал на это место клято. В тюрьму. Стократ страшней штрафбата... Ко всему я знаю непреложный факт: я прОклят и проклЯт вовек. Не человек... И больше - не солдат... *** Сны Хорошие сны - что нет войны... А я просыпаюсь в поту: патрон заклинило в автомате... на лунном свету, словно вата, набухает ночная сырость. Черт, опять приснилось... *** Я не каркаю... Горы - горькие... Горе - горками по равнинам... В недобрый час окрестованными пригорками ошарашит оно и вас. Что - "не каркай"? А я не каркаю - сам утрат я таких боюсь. Только что уж там... Смертной картою выпадает нам наша Русь. Картой смертною - командирскою: горы - фронт, а равнины - тыл... Нынче думаешь: мой-то выстоит, а назавтра его - в распыл. А назавтра его, как плеткою освинцованной - автомат... В общем, горюшка всем нам, кроткие, хватит. Каждому - в аккурат... *** Кочумай* Кочумай, безнадега! Опарыши-листья скукожились мертво на стылой земле. Кочумай, безнадега! А ветра голосисто отпевают и тех, кто покуда в седле. Кочумай, безнадега! Словно новые гунны налетели на Русь кучей-тучей лихой. Кочумай, безнадега! В небе пьяные луны выжимают из туч застоявшийся гной. Кочумай, безнадега! Прочь, беда, от порога! Со двора, с глаз долой - ты совсем не нужна! Кочумай, безнадега! Шла б своею дорогой... Ты нежданна, незванна - какого ж рожна? Кочумай, безнадега!.. Ишь, какой недотрога... Но шалишь: я не в гости - надолго пришла. Кочумай... кочумай... Ну, уж нет - начинай! И начну... Шар земной я ногою качну, оступлюсь - и руками за стену. Ну, кого здесь судить за измену? Здесь предатели - все. И всего... ...А подателю сего - наган с патроном в барабане: нехрен впустую тарабанить, барабанить, балаболить! К делу субчика приневолить, пустомелю да пустозвона! Русь-то - не икона, молиться не надо. Не сберег? И ладно, терпи чужих... А прежде - скажи: как докатились до ручки, недотыкомки, недоучки, недоумки без смысла и толку? Страну ведь просрали - не иголку... Молчишь, урод? А ведь и ты - народ. Иль для красного словца, фигурял мордой лица, говоря в подпитии веселом - "без меня народ не полон"? А это - итог чужих бедствий... Считаешь своим - соответствуй! Отпевают-то Русь рановато - скажите, солдаты, мертвые и живые. Вы ж на Руси - стержневые! Ну, мать твою... Опять - солдаты... Который век мы на подхвате: иных ответчиков и нету - чуть что, так нас зовут к ответу. Не потому ль, что стержневые, мы большей частью - неживые? Кочумай* - (сленг) прекращай. *** Не до плача... Ну, что ты, осень, плачешь у заставы? Оплачь тогда и наших, и чужих... Ни мы, похоже, ни они не правы... Ну, так и что же - нам не целить в них? Но здесь война. И значит - не до плача. Слезою затуманивши прицел, схлопочешь тотчас парочку горячих... Кто первым бьет, тот, стало быть, и цел. Вот так, сестра... Дождем да листопадом смущать солдата - это смертный грех. А вот убьют - тогда с тобою рядом я стану, осень, и оплачу всех... *** Пес - псарю Я досыта наелся мрака, я вдоволь нахлебался тьмы. Я пес натасканный, а попросту - собака, кормящаяся падалью войны. И сам я - падаль. Нынче, завтра, а может быть, вчера я пал... И, черт дери, некрологов своих же автор: я их без счета кровью написал. Пусть пес я - но и он тварь Божья, пусть я не рыцарь, не гусар, пусть злобен, лют, кровав, но все же, все же, все же - остерегись, неумолимый псарь. Ведь будет же предел охоте - страшись же, пестуя войну. И пусть я захлебнусь в кровавой страшной рвоте, но и тебя я в ней же захлебну. *** Неотмоленные души... Облетая, золотится, пух с высоких тополей. Даль прозрачная искрится и внушает: не жалей ни о чем - о травмах, драмах, неприкаянности дней... Глянь: над церковью крестами клин нежданный журавлей. Как курлычут! Горло сушит плач блуждающих теней... Неотмоленные души в оперенье журавлей...
|
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2017 |