ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Рубан Н.Ю.
Непубликуемое

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 9.44*60  Ваша оценка:

Непубликуемое

         Бог ты мой, сколько же дивных историй пропадает втуне по той простой причине, что их ни при каких условиях нельзя опубликовать! И век их недолог - живут они, как правило, в памяти одного-двух поколений, передаваемые из уст в уста на дружеских пьянках, предваряемые неизменным: "А помнишь!...". Пусть хотя бы в электронной памяти компьютера останутся - вдруг кому-то интересно будет...
     

Усилием воли

     
      Поступали мы в славное Рязанское воздушно-десантное. Проходим медкомиссию. Форма одежды известная - трусы, да личное дело под мышкой. Народ старается груди выпячивать, животы втягивать, плечи расправлять и вообще выглядеть ожлобевшим образом.
      И вот заходит Вовик из моего взвода, простодушный сын партизанской Витебщины, к хирургу Николаю Ивановичу (доктор Вальтер кликуха). Доктор что-то строчит в своем журнале с пулеметной скоростью и на вошедшего не глядит - конвейер работает, не до сантиментов, понимаешь.
     -- Ложи! - командует он и на стол перед собой пальцем тычет.
      Вовик репу почесал - чего ложить-то? Пожал плечами, да и выложил перед Вальтером свой болт на стол: дескать, пожалуйста, осматривайте, мне не жалко.
      Папа док очки на лоб задрал и вытаращился на предложенное к осмотру. Потом деликатненько так, линейкой деревянной, занозистой отодвинул ЭТО в сторонку и пояснил:
     -- Я говорю, дело свое ложи...
     
      Ага, понял Вовик - так бы сразу и говорил. Убрал свое неотчуждаемое имущество со стола в трусы и заменил его папочкой картонной. Док отлистал сколько надо, нашел свою страницу и вновь командует:
     -- Ну, а теперь снимай трусы, повернись ко мне спиной и нагнись! Так! Хорошо! Ягодицы раздвинь!
     -- Э-э-э... - закряхтел Вовик, старательно выполняя команду.
     -- Да блядь! - вскричал испуганно Доктор Вальтер, - РУКАМИ РАЗДВИНЬ!!!
     

"...Стричься пора!"

     
      Был я в ту пору курсантом - первокурсником. Стою я как-то в наряде по роте, надраиваю брючным ремнем краны в умывальнике до золотого сияния. Рота на самоподготовке, тихо так, спокойно все кругом... Май за окном, черемуха цветет - идиллия, да и только. Наяриваю я эти крантики, да посвистываю умиротворенно.
      И тут! Свирепо подвывая и матерясь, влетает в умывальник русокудрый голубоглазый херувим - Валерка Доценко из моего взвода! Как ошпаренный влетает. Глаза взбешенные, рот перекошен гримасой нестерпимого отвращения и брезгливости. И впечатление Валеркиной ошпаренности усиливается от того, что он стремительно сует голову под кран и принимается с остервенением ее мыть. Да яростно так моет, неистово! Отплевывается и изрыгает черные проклятия по адресу ротного.
     -- Валер, ты чего? - спрашиваю я, несколько озадаченный.
     -- Да блядь!!... - злобно отплевывается Доц и опять за мыло хватается, - Конь, сссука такая!!!...
     -- Чего - Конь? - интересуюсь (это у ротного такое погоняло было), - Задрал за что-то?
     -- Да если б! - утыкается Доц в страшненькое полотенчико вафельное, - Ты прикинь! Стою это я в сортире, ссу спокойно, никого не трогаю. Заходит Конь, пристраивается к соседнему писюару и тоже ссать начинает. А потом берет так... Банан свой в другую руку перекладывает... И той же самой рукой!... Которой только что ЕГО держал!... Берёт и меня за волосы хватает, урод!!! И говорит: "Доценко, тебе уже стричься пора!". Ганнндон, блядь!!
     
     
      Через полчаса Валерка подстригся. Налысо. И лысую башку еще и одеколоном щедро полил. Первый курс - что вы хотите. Тогда еще у людей брезгливость сохранялась какое-то время. Хотя... Нельзя не признать, у Доца этот процесс подзатянулся все же...
     

Немного смазки

     
      Есть у Расселла фантастический рассказ с таким названием. Там в нем космонавты летят черт-те сколько лет черт-те куда. И есть среди них такой недотепа, непонятно как в их команду попавший. Как оказалось, был он знаменитым клоуном, а включили его в экипаж для того, чтобы он всему экипажу стрессы сбрасывал.
      А мне так это название другую историю напомнило, тоже из курсантских времен. Топаем мы как-то в учебный центр Сельцы. Апрель. Шестьдесят кэмэ, да со всей выкладкой, да по раскисшим дорогам - тот еще кайф. Идем, сапоги из грязи выдираем, спины дымятся, и конца-краю этой долбаной дороги не видно.
      Объявляют короткий привал, а хрен ли с него толку - даже и присесть негде, кругом одна грязюка жидкая. Ну, народ кое-как пристраивается: гранатомет между ног зажмешь - уже можно рюкзак поправить. Или: спинами друг к другу прислонишься - и портянки перематываешь. Ну, и покурить спокойно можно.
      И вот стоит у обочины Саня Шапарин с первого курса (в нашей роте все четыре курса учились), достал из рюкзака заначенный с завтрака кусок хлеба с пайкой масла и уже над маслом палец занес, дабы его по хлебу размазать. И тут нависает над ним Федос-третьекурсник - здоровенная такая дылда, Саня на него смотрит, как таракан на подъемный кран. А вид у Федоса как у партизана после допроса в гестапо: мало того, что выдохся, так еще и жопа у него трусы съела. Натер он себе очко этими трусами до алого сияния, чапает враскоряку, да поскуливает. Завидел он Саню с куском в лапке, и впился в этот кусок безумным взглядом.
     -- Что, Федь - хавать охота? - интересуется дружелюбно Саня, - Отломить хлебушка?
     -- Какой... на хрен... хлебушек... - кряхтит Федос, расстегивая пуговицы "рампы" прыжкового комбеза.
      И - Саня и опомниться не успел - спустил Федос трусняк, сцапал с хлеба шайбу масляную и - В ЖОПУ СЕБЕ ЗАСУНУЛ!! Натянул трусы, "рампу" пристегнул и просиял блаженно.
     
     -- У-у-у!... - выдохнул счастливо, - Холодненькое... - и почапал дальше. И спасибо не сказал.
     
      А Саня ему еще долго вслед глядел вытаращенными очами и н-ни хрена не мог понять. Ну ладно бы сожрал Федос то масло! А то - в жопу.... Ну просто - хрен знает, что такое.
     

"Там, на неведомых дорожках..."

     
      Общага лейтенантов-холостяков: обшарпанная фатера в хлипком бараке с печным отоплением. Три солдатские койки, колченогий стол, да табуретки того же казарменного дизайна - вот и весь интерьер сурового мужского быта. Остальная мебель присутствует в виде вбитых в стены могучих гвоздей, на которых висят лейтенантские шмотки - от джинсов до противогазов.
      Сами лейтенанты, Толян и Колян, цвай камераден, в сиянии пыльной голой лампочки-сороковки, сидят за столом и на пространстве, отвоеванном у сковородки с подгорелой картошкой и железных кружек, клюя носами, строчат план-конспекты для проведения занятий. Только что сменились после суточного наряда, а завтра в шесть выход на стрельбище - сорок кэмэ пехом по заснеженной тайге. Из щелястых окон сифонит, несмотря на намерзший в районе щелей синеватый лед. Печка бодро постреливает и гудит, но все равно дымит и еле греет, зараза.
      Четвертый день лейтенанты питаются одной подмерзшей картошкой (за исключением дней в наряде, когда можно похлебать солдатского борща) - до получки еще целая неделя. Уцелевшие от кабака последние копейки потрачены на "Приму", грузинский чай и пачку стирального порошка "Лотос". Тоска.
      С треском распахивается дверь и в клубах морозного пара на пороге появляется третий обитатель общаги - лейтенант Федька с розовыми щечками, холеными усиками и вообще с внешностью бубнового валета.
     -- С-сидим, додики?! - жизнерадостно приветствует он соседей, - Р-работаем?! Эт правильно, старайтесь!
     -- Дверь плотнее закрывай, блин! - угрюмо откликается Толян, - Не май месяц...
     -- А я тащусь! - спешит поделиться радостью Федька, - Вся рота в наряд заступила, а я свободный остался - завтра весь день бамбук можно курить!
     -- Класс твои дела, - кивает Колян, - У вас в роте офицеров - комплект...
     -- А щас - на блядки пойду!! - с энтузиазмом потирает ладошки Федька, - Та-акая тетенька - у-м-м-м!!! Пэрсик!
     -- Флаг тебе в руки, - бросает Толян, не отрываясь от конспекта, - Барабан за спину...
     -- С-сиськи!! - продолжает восторженно делиться Федька и растопыривает пальцы, словно приготовился прижать к груди пару арбузов, - П-попочка!.. А хата у нее - ну ваще!... Муж - штурманец дальнего плавания, бабок немеренно... Все импортное, аппаратура - японская, а жрачка!...
     -- Слушай, завязывай! - начинает терять терпение Колян, - Идешь - ну и вали!
     -- Щас, отогреюсь только маленько, - кивает Федька и пристраивает на печку ведро с водой, - Подмоемся, побреемся - и вперед!
     -- Э, Федос, иди ты в баню! - протестует Толян, - Куда ведро взгромоздил?! Нам же утром - ни помыться, ни чайник поставить! Давай чапай к колонке сначала, воды принеси, а потом подмывайся!
     -- Да принесу, принесу! - отмахивается Федька, - Завтра приду и принесу...
     -- Ага, принесет он - хоть бы не звездел... У нее чего - ванны нету, что ли? Шел бы, да там и подмылся...
     -- Не-не-не! - отметает Федька, - Тут наготове быть надо! Такое дело. Тэ-экс... - Федька самозабвенно копошится в чемодане, счастливо вздыхая в сладком предвкушении, - Трусняк цивильный... Тельничек свеженький... Коляныч! Носки чистые одолжи!
     -- Может, тебе еще и в шинку пукнуть?
     -- Не, люди - ну вы жлобы! Блин, придется свои доставать, - Федька извлекает из чемодана пару черных носков и с тяжким вздохом отрывает ярлычок, - Нулёвые...
     
      Приготовив чистое белье, Федька нетерпеливо разоблачился, безмятежно почесал мошонку и отправился к печке греметь корытом.
     
     -- Она сегодня знаете, чего мне приготовить обещала? - хвастается он оттуда, - Поросенка! С хренком-с!
     -- Пасть закрой...
     -- Ага, завидно?! - торжествует Федька и, повизгивая, плещется в мятом корыте, - А коньячок у нее какой!... А икорочка...
     
      Ну не сука? Несколько секунд Колян и Толян не мигая, смотрят друг другу в глаза, с ненавистью стиснув зубы. Наконец, Толян хищно прищуривается и закусывает губу. У него созрел план.
     
     -- Как башку намылит - кивни, - шепчет он Коляну и бесшумно выбирается из-за стола, направляясь к доверчиво оставленному Федькиному парадно-выходному бельишку.
     -- Порево и жорево - это очень здорево... - бахвалясь, напевает Федька, вытряхивая на башку последние капли из (конечно же!) чужого флакона шампуня.
     
      Короткий кивок - и Толян скользящим индейским шагом пробирается к печке. На обе ладони у него уже надеты вывернутые наизнанку новенькие Федькины носки. Секунда - и носки щедро вываляны в жирной печной саже. Еще пара секунд уходит на возвращение Толяна на исходную, приведение носков в обычный вид и водворение их на место. И вновь Толян за столом, старательно пишет конспект.
     
     -- Ах, мармелад! Ня-ня-ня-ня... - мурлычет Федька в счастливом возбуждении, вертясь у осколка зеркала, прилепленного к стене синей изолентой и щедро прыскаясь Толяновым одеколоном, - Ну, я погнал! Не балуйтесь тут без меня...
     
      Хлоп - дверь, скрип-скрип-скрип - снежок за окном. Йессс!! И Колян с Толяном с треском хлопнулись ладонями в немом восторге. И в холодные свои холостяцкие коечки укладывались они в прекрасном настроении - ну до чего же порой мало человеку для счастья надо!
     
     -- ПИ-ДА-РА-СЫ!!! - вырвал их из сладких владений Морфея горестный вопль посреди ночи. Бесцеремонно врубив свет, Федька стоял посреди комнаты и потрясал кулачками в бессильном гневе и отчаянии.
     -- Охерел совсем? - поинтересовался Толян, жмурясь от света, - Чего орешь?
     -- Да блядь!... Мужики, суки, ну вы ваще!! У нее же, бля... Простынки такие!... Хрустящие! Б-беленькие-беленькие! Были...
     -- И - чо?
     -- Чо-чо?! В очо! Я по этим простыням: чап-чап-чап... Она как глянула - так прям истерика с ней приключилась! В момент про любовь забыла! Взяла и выгнала на хрен.
     -- Не, ну это - явное мещанство с ее стороны...
     -- А вы - мудаки все же, господа!

Непубликуемое - 2

     
     

У нас с этим строго!

     
     
     -- А с этим у тебя как? - полковник выразительно щелкнул себя по кадыку.
     -- Ну, как... - помялся лейтенант, - Не злоупотребляю, товарищ полковник!
     
      Свежеиспеченный выпускник училища представлялся комбригу в связи с прибытием к месту службы. Новенькая парадная форма излучала тихое сияние. Румяные лейтенантские щеки бросали розовый отсвет на снежную белизну воротника рубашки. Парадная шинель была пошита с таким расчетом, чтобы исключить возможность сдачи офицера в плен: руку можно было приподнять не выше уровня козырька, и то с трудом.
     
     -- А то смотри! - сдвинул брови комбриг, - У нас с этим строго!
     
      Вечером того же дня лейтенант был представлен офицерам на общем совещании в клубе части. Сердце его переполнялось торжеством: он вступает в славную когорту офицеров-десантников! Гвардия! Элита! Краса и гордость Советских Вооруженных Сил! Изо всех сил он старался выглядеть повзрослее и понезависимее.
     
     -- Товарищи офицеры, сегодня я буду краток! - взял заключительное слово комбриг после выступлений заместителей и доведения всех приказов, - Смею вас уверить, говорить мне об этом весьма неприятно, но, тем не менее, я обязан. Прошедшие учения показали, что пьянство в нашей части начинает принимать угрожающие размеры! Вы, уважаемые, теряете элементарный человеческий облик! Я уж не говорю про что-то такое возвышенное, типа облика советского офицера. Так вот, я с этим намерен бороться самым решительным образом! Я не позволю! Чтобы дети бегали по деревне в кителе подполковника моей части! Который в это время спит под плетнем, как последняя сссвинья!
     
      Один из комбатов независимо шмыгнул носом и принялся рассматривать потолок.
     
     -- Я не позволю! - начал наливаться краской комбриг, - Чтобы майоры моей части останавливали поезда! И просили у машиниста закурить!
     -- А хули такого... - пробормотал невнятно инженер и почесался.
     -- Я не позволю!! - гремел комбриг, - Чтобы милиция задерживала лейтенантов моей части! В третьем часу ночи! В центре города!! В одних носках!!!
     
      Взводный Федя Пастухов выплюнул отгрызенный ноготь и принялся за следующий.
     
     -- Предупреждаю последний раз! Еще одна подобная история - и такой... герой очень сильно пожалеет!
     
      Дверь клуба распахнулась от молодецкого пинка и на пороге возник командир роты капитан Пит. Не удостоив присутствующих ни словом, ни взглядом, он сосредоточенно протопал к свободному месту в первом ряду. Совершив с третьей попытки почти мягкую посадку, Пит покопался в штанах и извлек оттуда апельсин. В гробовой тишине (слышен был треск разрываемой корки), старательно очистил его, разбрасывая корки по сторонам (некоторым пришлось увертываться). В той же звенящей тишине, нарушаемой лишь алчным чавканьем и хлюпаньем, апельсин был сожран, сразу после чего Пит лег спать.
      Лейтенант глядел на свекольное лицо комбрига и тихо охреневал. Гвардия. Элита. Краса и гордость Советских Вооруженных Сил. Усраться и не жить.
     
     

Мы в ответе за тех, кого приручили

     
      Обезьянин Тарас был куплен у старика пуштуна в окрестностях Джелалабада во время возвращения отряда с армейской операции. Точнее, обменян на трофейную "сейку". Был он тогда настолько тощ, мокр и несчастен, что старшина Романыч пожалел доходягу и наскоро сторговал его у хозяина, пока подтягивали отрядную колонну. Романыч вообще любил всякое зверье - в его палатке мирно соседствовали пес Паджак, кошка Ханумка и полдесятка тушканчиков. Солдаты вообще любят зверей - когда живешь мужским коллективом, не видя женщин и детей, в душе накапливается столько нерастраченной нежности, что прикипаешь всем сердцем к тем, на кого можно излить свою любовь и нежность, не боясь прослыть сентиментальным слюнтяем.
      По прибытию в ППД Тарас был поставлен на старшинское довольствие, быстро отъелся, освоился, нашел общий язык с остальными обитателями палатки и стал всеобщим любимцем отряда. Одно время он пристрастился было к бражке, которой его от широты душевной потчевали прапора-интенданты, но другие мужики это дело просекли, прапорам пригрозили и погрязнуть Тарасу в пучине порока не позволили. Основным занятием его была карьера фотомодели - уж и не сосчитать, в скольких дембельских альбомах красовался он в обнимку с солдатами и офицерами, обряженный то в берет, то в чалму, то с бананом, то с гранатой в волосатой лапе.
      И все шло нормально, но примерно через полгода характер Тараса начал заметно портиться. Начал огрызаться, кусаться и орать по ночам дурным голосом. Озабоченные мужики притащили Тараса в санчасть - не взбесился ли ненароком? Осмотрев пациента и взяв анализы, начмед вынес неожиданный вердикт: парень страдает от спермотоксикоза.
     
     -- Это как? - потребовала разъяснения невежественная аудитория.
     -- Ну. Трахаться хочет, одним словом, - пояснил начмед.
     -- А кто не хочет?! - возмутились все, - Так мы же по ночам не орем!
     -- То - вы. А то - он. Животное, понимаешь... Потребность.
     -- Ну так у него что - руки отсохли? Подумаешь, премудрость!
     -- А может, он не умеет? Научи, может быть, поможет.
     -- Да иди ты! Нашел пацана.
     -- Слушай, Романыч! У тебя же Ханумка есть! Чего он ее не дрючит?
     -- А я откуда знаю? Может, у него на нее не встает, может, она ему не дает.
     
      Озабоченный Тарас хрупал в уголке галетой и поглядывал на людей с надеждой: вы же все такие большие и умные - ну помогите мне, придумайте что-нибудь! И офицеры отводили глаза: вот, завели животину, а не заботимся.
     
     -- Э, мужики, а чего мы паримся?! - хлопнул себя по лбу начмед, - У летунов, я слыхал, тоже обезьяна есть! Только не знаю точно - парень или девка.
     -- Точно?! - оживились все.
     -- Да вроде, точно. Свяжитесь, узнайте - может, повезет.
     
      С оперативным дежурным отдельной транспортно-боевой вертолетной эскадрильи связались незамедлительно.
     
     -- Алло, Чайка? - в нетерпении жарко дышал в трубку начальник разведки отряда, - Это Рассветный!
     -- Приветствую, Рассветный! Проблемы?
     -- Слушай, Чайка, у вас правда обезьяна есть?
     -- Машка-то? Ну да, живет такая красотка. У комэска в модуле.
     -- Во класс! Слушай, тут такое дело!.. Короче, у нас тоже обезьян есть, мужик! И вот ему приспичило! Можно, мы его к вам на блядки свозим?
     -- Че-го?! - весело возмутился оперативный, - Да щ-щас! С разгону!
     -- Блин, жалко вам, что ли?
     -- Да ты чо! Это нашу-то красавицу! Нецелованную! Да за просто так трахать?!
     -- Ну зачем - просто так? Калым будет, все как у добрых людей!
     -- Значит, так, - тон летуна сразу стал оживленно - деловитым, - Мне - песочку вашу, прыжковую и тельник. И комэску тоже.
     -- Не вопрос.
     -- И - литр!
     -- Договорились. Но с тебя - десяток нурсиков!
     -- Да хоть сто.
     
      Нурсики - это такие пластмассовые колпачки, которые надеваются на хвостовое оперение вертолетных НУРСов - удобнейшая посуда для пития, фирменный боевой афганский сервиз.
      Собирали Тараса на блядки всем отрядом. Все жаждали принять в сборах самое непосредственное участие: сами без баб живем, так хоть за младшего брата порадоваться! Тем более, что из-за осенней непогоды никаких боевых действий не велось, народ изнывал от вынужденного безделья и живо обрадовался возникшему развлечению. Обрядили парня в новенькую, специально для него пошитую тельняшку, к которой начальник разведки прикрутил собственный знак "Парашютист-инструктор" (На время одалживаю - смотри, не проеби!). Заботливо причесали, щедро обрызгали дорогим рижским одеколоном "Командор". Налили для храбрости и куража треть кружки свежей бражки, каковую Тарас молодецки тяпнул и закусил сухой урючиной.
     
     -- Может, ему с собой пузырь дать? - обеспокоился Романыч, - А то что это: к бабе - и с пустыми руками! Не по-людски!
     -- Ничо, и так сойдет, - успокоил его начальник разведки, - Летун говорил, она у них девица - значит, непьющая.
     -- Да ладно! Все они непьющие. Из мелкой посуды...
     -- Н-ну, Тарасыч, смотри там! - завистливо потрепал героя-любовника по плечу взводный Астахов, - Не опозорь десантуру! Дай жару этой дамочке! Впердоль ей за всю мазуту, потрахайся за нас за всех!
     -- Угу. Покажите ей, что такое гвардия, благородный Румата, - пробормотал начальник разведки, - И кончай уже яйца чесать, что за манеры, поручик!
     
      Загрузились в пару бэтээров и тронулись в путь, пребывая в радостно-нетерпеливом возбуждении. Наверное, каждый подсознательно ассоциировал себя с Тарасом и примерял ситуацию на себя.
     
     -- Па-ае-е-дем, кр-р-расотка, ка-та-а-аца! - воодушевленно проревел Романыч, заглушая рев дизеля, - Давно-о я тебя-а пад-жи-дал!!
     
      Летчики встретили гостей также в приподнятом настроении.
     
     -- Ну что, показывайте жениха! - потребовал комэск, - Нормальный хоть мужик?
     -- А то! - гордо отозвался Романыч, демонстрируя закутанного в бушлат Тараса, - Парень хоть куда!
     -- Что-то дохленький он у вас какой-то, - комэск покрутил носом, - Десантник, называется!
     -- Ой, да ладно!... Боец - первый сорт! Будь здоров мужик!
     -- Н-ну, поглядим, что он за мужик... Калым-то привезли?
     -- Ну, а как же! Как договаривались.
     -- Ну так пошли, что ли? Барышня легли и просют!
     
      К встрече Тараса сталинские соколы подготовились добросовестно и вдохновенно. В ленинской комнате брезентом был выгорожен угол, украшенный цветистой надписью "Будюар". Вокруг "будюара" толпился заранее возбужденный личный состав эскадрильи. В ожидании крутого порно почти все были вооружены фотоаппаратами. Томящаяся нежно в своем "будюаре" красотка Машка была размалевана дешевой тайваньской косметикой, как последняя портовая шлюха. Нескромно задрав юбчонку, пошитую из парашюта осветительной бомбы, она с изумлением изучала свои трусы "неделька", в которые ее обрядили заботливые папаши.
      Тарас был сражен наповал. Умильно вытянув губы трубочкой, он проверещал что-то вроде "Ой, бля-а-а!", шустро выцарапался из бушлата и лихо скакнул за брезентовую перегородку - навстречу счастью!
      Засверкали блики фотовспышек! И!... И все. На этом Тарасова лав стори и закончились. Ослепленные вспышками, заполошно вереща, несостоявшиеся любовники перепуганно брызнули друг от друга в стороны - каждый к своему покровителю.
     
     -- Тараска, ну ты - чего! - пытался оторвать от себя крутого парня Романыч, - Давай, сынок, не ссы!...
     -- Тарас, чмо болотное! - обескураженно хлопал себя по ляжкам начальник разведки, - Ты чего десантуру позоришь, а?! Мужики, подержите ее, что ли? Рачком так поставьте...
     -- Ага! Давай мы ему еще и поддрочим маленько! - цинично отозвались авиаторы, - Привезли хахаля, называется! Плэйбой-теоретик...
     
      Тарас, чувствуя себя в безопасности за пазухой у папы Романыча, презрительно отозвался в том смысле, что не особо-то и хотелось.
     
     -- Не, мужики - ни хера не выйдет! - оценил обстановку комэск, - Финита, бля, комедия! Айда лучше, чайку долбанем...
     
      Так и уехал Тарас, несолоно хлебавши. Но - нет худа без добра - после пережитого стресса он разглядел в давней соседке Ханумке даму, приятную во всех отношениях. И принялся тараканить ее по десять раз на дню! Бедная кошундра и в толк не могла взять, за какие грехи на нее свалилась такая напасть на старости лет. А Тарас упоенно отдавался этому увлекательнейшему занятию со страстью знойного аргентинского мачо, не обращая ни малейшего внимания ни на вялое сопротивление любовницы, ни на различия их в возрасте и внешнем облике. Ну не расист он был, явно.
  

Солдатская седина

      Ташкент, 85 год. Распахнулись створки транспортного Ил-76 и, цокая подковками сапог по дюралю рампы, прошагал на бетонку аэродрома Тузель дембель Димон, гвардии сержант Замятин. Медаль "За отвагу" на парадке, дипломат с немудреными подарками домашним, да дембельским альбомом, голубой берет, пыльный загар - первый парень на деревне, кумир мальчишек. Из-под берета - холеный чуб с седой прядью - тоже знак, не хуже медали или нашивки за ранение.
      Маманя, как глянула на этот седой чуб, так и затряслась в беззвучном плаче. А Димон нежно поглаживал маманю по вздрагивающей спине и успокаивающе гудел: "Ну чо ты, мам... Ну не надо, вот же он я - живой, здоровый...".
      Вечером, у сельского клуба, Димон являл собой живую иллюстрацию из бессмертного Теркина: "...И дымил бы папиросой, угощал бы всех вокруг, и на всякие вопросы отвечал бы я не вдруг..". Дымил Димон не "Казбеком", а болгарскими "БТ" - делайте поправку на современность. А в остальном - почти все, как у Твардовского. "...Как мол, что? Бывало всяко. Страшно все же? Как когда. Много раз ходил в атаку? Да, случалось иногда...". На вопрос о поседевшем чубе хмурился и сдержанно цедил: "Так... Было одно дело...". И аудитория почтительно вздыхала, не смея будоражить незажившие раны.
      А дело было так. После учебки послали Димона в Афган, в Джелалабадскую десантную бригаду. Пол-года бегал по горам с рацией за плечами, хлебнул вдосталь и пекла, и мороза. От пули ангел-хранитель его уберег, а вот от желтухи - не смог. Что вы хотите - афганский гепатит и войска Македонского тут валил, и англичан, а мы что - особенные?
      Из госпиталя Димон вернулся отощавший и полупрозрачный: выздоравливающих больных активно пользовали трудотерапией, благо работы в госпитале всегда хватало, тех же траншей: копать - не перекопать. Комбат глянул на доходягу - и отправил его на пост ретрансляции. Вроде как на реабилитацию - куда на него такого сейчас рацию навьючивать - самого таскать впору. А на посту - отожрется, на человека похож станет, там и поглядим.
      Пост ретрансляции находился на горе, у подножья которой дислоцировалась бригада. Топал до поста Димон пол-дня - по узкой тропинке, вьющейся серпантином вдоль скалистой стены. Сто раз садился передохнуть, судорожно глотая разреженный воздух и отчетливо понимая, что ни до какого поста он не доберется, а сука-комбат послал его туда, чтобы избавиться от задохлика. А когда, наконец, добрался - понял, что попал в самый настоящий солдатский рай.
      Команда поста - семь человек во главе с сержантом-сибиряком Лёхой Кедровым - основательным хозяйственным мужиком. Дисциплину поддерживал, но руки не распускал и другим не позволял. Жратва - от пуза, готовили сами - точнее, готовил всегда узбек Равшан Мирзоев, остальные чистили картошку, да мыли посуду по очереди. Построений нет, строем никто не ходит, отдежурил на станции или на охранении - и хоть спи, хоть в небо плюй. Стряпал Равшан талантливо, умудряясь из стандартного солдатского рациона создать любые деликатесы, а к праздникам рачительный Леха еще и втихаря бражку заготавливал - хоть по чуть-чуть, а все как у людей быть должно. Продукты им раз в неделю доставлял старшина на ишачке Ваське, а больше они начальства и не видели.
      Что еще надо для счастья солдату? Разве что маленько сердечного тепла, да душевной приязни - и всем этим с лихвой одаривал их общий любимец - кудлатый пес Паджак, живший на посту. Любил он всех солдат без исключения и от щедрот душевных постоянно прятал солдатам под подушки мослы, оставшиеся от обеда. Бойцы за это Паджака поругивали, но не всерьез - понимали, что пес угодить хотел. И служил Паджак не за страх, а за совесть - и по этой причине постовые в охранении зачастую беззастенчиво дрыхли - знали, что чужого Паджак на версту не подпустит. А когда Саньке Башилову пришло письмо от невесты - ну, вы понимаете, какое... Так Паджак подошел к закаменевшему Саньке, башку ему на колени положил и просидел так с ним весь вечер, ни на шаг не отходил. И Саньку никуда не пускал - чуть тот двинется - Паджак его - лапой: сиди. Наконец Санька взмолился: "Да я поссать, честно!". И то - Паджак его туда-сюда проводил и под кроватью у него всю ночь провел. Понятно, был пес для солдат лучшим другом, и был на той горе не только солдатский рай, но и собачий.
      А отбомбиться ходили бойцы на край скалы - нормальный сортир в камне не выдолбишь. Пристраивались на узкой тропинке в полуприседе, отклячив зады в сторону пропасти, да и бомбили помаленьку, держась за вбитый в скальную трещину альпинистский карабин со шлямбурным крюком, чтоб не свалиться. Ничо, привыкли, хоть и поначалу жутковато было слышать, как ночной ветер в скалах завывает. Сержант Лёха требовал, чтоб гадить ходили по двое: один бомбит, второй - на стреме, мало ли что...
      И вот сменился раз ночью Димон с охранения, да и решил перед законным отдыхом отбомбиться. А кого на подстраховку позовешь? Санька - на смене у станции, отходить нельзя, Гоги - в охранении. Будить кого-то? Ну, вы понимаете. Сунул Димон автомат в пирамиду, да и пошел самостоятельно - фигня, Бог не выдаст, свинья не съест. Пристроился привычно над пропастью, держась за карабин - пошел процесс. А ветер ледяной дует так, словно звезды с неба сдуть хочет. И голосит в скалах, как ведьма в родах, и окрестные шакалы ему отзываются.
      И вскочили в койках бойцы, как подброшенные, разбуженные кошмарным воплем Димона. Не просто страх был в этом вопле - ужас леденящий, тоска смертная. Похватали автоматы, ломанулись наружу как были - в трусах, босиком. А навстречу им - Паджак опрометью метнулся, с поджатым хвостом - юркнул в дом и под койку забился. А за ним следом - Димон. С перекошенной мордой, с булыганом в лапе и со спущенными штанами. И орет, не унимаясь:
      - Сука, сука, сука!!! Убью, бля-а-а!!!
      Оказалось. Умница Паджак решил на всякий случай Димона подстраховать - привык, что солдаты туда по двое ходят, ну и решил проявить инициативу. И пошел за ним следом, бесшумно ступая по каменистой тропинке. И сидел рядом в темноте, охраняя Димона ото всяких напастей, ничем не обнаруживая своего присутствия. А в самый ответственный момент решил ободрить Димона - мол, не бойся, друг - я с тобой. И - нежно лизнул Димона в лунную жопу!
      Утром, бреясь у осколка зеркала, Димон заметил, что казацкий чуб его побелел. В известке, что ли, измазал? Димон поворошил чуб мокрой ладонью. Известка не стряхивалась.
  
  
Оценка: 9.44*60  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023