ArtOfWar. Творчество ветеранов последних войн. Сайт имени Владимира Григорьева
Поликанов Владимир Федорович
Я - русский переводчик. Сирия, 9 октября 1973 года

[Регистрация] [Найти] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Построения] [Окопка.ru]
Оценка: 4.22*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Накануне 43-й годовщины четвертой арабо-израильской войны мой коллега и друг Владимир Поликанов попросил разместить на сайте свои воспоминания. В октябре 1973 года он в качестве военного переводчика-стажера находился в Сирии и работал в 81-й танковой бригаде, оказавшейся в фокусе боевых действий.
  Эта страничка воспоминаний в 2010 году была рассказана на арабском языке телезрителям Сирии в программе " Путешествие в память" на канале "Русия аль-яум". Отдельной главой она вошла в книгу "Переводчик войны", изданную в 2014 году. Полагаю, что она будет полезна всем, кто сегодня служит, планирует и выполняет боевые задачи в этой стране, где ратный труд российских военных переводчиков значим, ценен, необходим. История учит, что недооценка, игнорирование их роли приводит к трагическим последствиям. Такое случалось в октябре 1973 года, полагаю, что это могло уже произойти в 2015-2016 годах, так как таких офицеров - арабистов, которых готовил Военный институт иностранных языков (ВИИЯ), уже не найти, а само учебное заведение в том статусе было ликвидировано в 90-х годах минувшего столетия.
  
  Я - русский переводчик. Сирия, 9 октября 1973 года.
  "Что на лбу написано, не сотрёшь рукой".
  (Арабская пословица)
  
  Первый снаряд, провизжав над головами и обдав шлейфом разреженного воздуха, разорвался в где-то в полукилометре. Машинально вскочил с сиденья и высунулся наружу. Нужно было засечь место разрыва и соединить его невидимой линией со своим БРДМ. На мгновение приник к окулярам механика-водителя, пытаясь рассмотреть, где находится танк начштаба бригады, определить, откуда исходит опасность. Она таилась кругом, так как наша бронемашина, выполняющая функции тылового пункта управления (ТПУ) бригады, примерно четверть часа назад преодолела танковый ров, за которым в инженерных сооружениях расположился противник. В окуляры перед собой увидел панораму боя. Тут и там стояли танки. Из эжекторов не было видно дыма от работающих двигателей, не слышно привычного рокота дизельных моторов. Они не подавали признаков жизни. Вдруг один из них шевельнулся и пополз вперёд. Вспышка выстрела слева - и танк остановился. Его закрылок взмыл на метров пятьдесят ввысь и, кружась пропеллером, медленно опустился на землю. Из-под башни повалил дым.
  Наша машина, взобравшись на небольшую возвышенность, остановилась, заглушив двигатель. Начальник ТПУ, подполковник Усама - зампотех бригады, был занят переговорами по рации. Все, кто был внутри броневика, облачившись в шлемофоны с касками, были увлечены своей боевой работой. Поэтому никто из них не мог предположить и осознать, что мы попали под огонь прямой наводкой и первый, пристрелочный, орудийный снаряд, уже был выпущен по нашей коробке. Разглядеть сами установки, из которых начался обстрел, было невозможно, с маскировкой у обороняющихся было всё в полном порядке. Быстро пробравшись к Усаме, попытался довести до него свои опасения.
  - Усама! Дай команду водителю откатиться назад, в ложбину. Мы под огнём прямой наводкой! Следующий снаряд будет наш!
  То ли речь моя была не убедительной, то ли он не всё расслышал и ничего не понял, но я не смог добиться от него нужной реакции, а именно, дать водителю команду откатиться на метров десять назад и спрятаться в складке местности от ружейно-пулемётного огня и снарядов орудий, стреляющих прямой наводкой.
  - Му мушкиля! (Не проблема! - ар. яз)
  Что делать? Мой шеф, советник командира танковой бригады, подполковник Зыков Анатолий Иванович, был где-то рядом, впереди, в танке подполковника Мухаммеда -начальника штаба бригады, хорошо знающего русский язык. Мне в танке места не было, поэтому моё место оказалось в БРДМ с офицерами тылового пункта управления бригады. Секунды отделяли нас от неприятного момента - быть подстреленными. Согласиться с такой участью мне было никак нельзя. В этот момент просвистел второй снаряд, который чуть было не чиркнул по верхней кромке брони.
  - Халас! (Всё! - ар. яз.) Покидаю вас и перебираюсь к хабиру (специалисту - ар. яз.) Анатолию!
  Выпалив это в лицо Усаме и схватив портфель с личными вещами, я выбросил своё онемевшее тело за борт. Прижавшись к заднему борту, огляделся. Справа и сзади нас в походной колонне стояли боевые машины, зенитно-пулемётные установки, грузовики. Кто находится слева и впереди, я определил ранее. Смотреть, выглядывая из-за машины, в ту сторону было небезопасно. Посвистывание пуль и частое постукивание по броне подсказывало, что удаляться от машины, выходить из-под её защиты рискованно и небезопасно, равно как и ступать по незнакомой земле, выходя за границы гусеничного следа.
  Как добираться до танка НШ, ещё не мог себе представить. Но для этого нужно было сделать бросок вперёд, покинуть свой бронированный щит. Размышления прервал третий снаряд, слава Богу, провизжавший мимо. Думаю, он убедил зампотеха. Взревел двигатель, из машины показался Усама.
  - Владимúр, полезай обратно! Ты прав! Мы сдаём немного назад.
  Запрыгнув в пятившуюся машину, я перевел дух. Пронесло. А ведь было три снаряда!
  Это потом, с годами, вспоминая этот момент, анализируя каждое пережитое мгновенье, сделал вывод, что огонь вёлся из двух орудийных установок. Артиллерийский закон, хорошо усвоенный мною за годы службы в артиллерийском полку, гласил, что при стрельбе прямой наводкой третий снаряд всегда летит в цель.
  С самого утра ничего не ел. Очень хотелось курить. Сосед-радист на мою просьбу закурить сунул мне пачку "Кента", жестом показав, что презентует всю пачку. Закурил, попросил у подполковника бинокль. Пригнувшись, взбежал на пригорок, залёг за каменным бруствером. Слева по ходу движения, на холме, на дистанции 400-700 метров, находился укреплённый пункт, из которого по нам вёлся интенсивный огонь из автоматического стрелкового оружия, в траншеях и окопах которого виднелись, как мне тогда показалось, каски стреляющих. (То, что это могли быть муляжи, понял, посмотрев какой-то документальный фильм несколько лет позже). Оттуда несколько минут назад были выпущены три снаряда. Артиллерийские орудия для прямой наводки там располагаться не могли. Предположил, что били из безоткатных орудий "Базука".
  К опорному пункту пролегала асфальтированная дорога, на которой застыли в походном порядке остовы разбитой командирской машины и тягачей с орудиями зенитной батареи. Подумалось, что кому-то здорово не повезло. Колонну разбили на марше. Где-то, прямо по ходу движения, располагалась "Голанская невеста" - так ласково и, как мне казалось, с некоторой тоской и горечью, сирийцы произносили второе имя города Кунейтра, находящегося под пятой оккупантов уже шесть лет.
  Справа простиралась широкая долина. А на ней - скопление обездвиженных танков. Что это? Танковое кладбище или временно замершие боеспособные машины? Присмотревшись повнимательней, пришёл к выводу, что наши Т-62 ушли вперёд, а эти безжизненные коробки к нашей бригаде отношения не имеют. Ну конечно, ведь сегодня, 9 октября, третьи сутки войны. До нас тут действовали танковые подразделения 7-й мотопехотной дивизии, на КП которой, располагавшегося на высоте "Телль Аш-Шамс", мы провели ночь перед наступлением. В поле зрения попала фигурка бегущего к нам танкиста. Он бежал короткими перебежками, припадая на мгновение на матушку-землю. Откатившись в сторону на несколько оборотов, соскакивал и делал короткий бросок. Его зигзаги стали понятны, когда обнаружил, что из ДОСа (После войны нашёл его на карте, кажется, под именем "Аль-Хамидийя") за ним устроили настоящую охоту, открыв по нему, одному, огонь из автоматов и пулемётов. Этому парню нужно отдать должное. Действовал он очень умело, сбивая прицел у стреляющих. В неравном противостоянии ему никто не мог помочь. Танки молчали, мотострелков рядом не было. Поначалу он бежал прямо на нас. Затем, используя складки местности, отвернул в сторону.
  - Подать ему сигнал! - скомандовал Усама.
  Рядом со мной плюхнулся на землю боец с автоматом Калашникова и через секунду цепочка разрывов перед бегущим вынудила его залечь. Более того, он перевернулся на спину и начал истерично махать попеременно своими руками и ногами. Видимо, ошалел, растерялся. Палят евреи, а тут, ещё и свои?
  - Беги к нам! - несколько раз, что есть силы громко, прокричал мой сосед.
  Через минуту он двумя перебежками добрался до нас. На него было страшно смотреть. Весь закопченный, испачканный, на кистях рук - лоскуты обожжённой кожи, напоминающие рваные перчатки. В нем я узнал механика-водителя командира батальона, действовавшего в первом эшелоне. Увидев и узнав Усаму, он прохрипел:
  - Я сиди! (О, господин! - ар. яз. - Так в сирийской армии военнослужащий обращается к начальнику). Там мины! Там мины! Мой танк подорвался на мине!
  - Заткнись, паникёр! - прервал его истеричные вопли Усама.
  Тут вмешался я. Взяв у автоматчика флягу с водой, бросил её танкисту. В одно мгновение он осушил её содержимое.
  - У кого есть бинт! - обратился вновь к бойцам, окружившим парня. Нашли бинты, разыскали санитаров. Те оказали ему помощь, а потом беднягу отправили в тыл.
  Тут наше бездействие было нарушено появлением пары израильских самолётов. Пролетев над нами, как бы издеваясь, вниз головой, они взмыли ввысь и сбросили бомбы недалеко от нас. Саша Любимов, с которым довелось два месяца жить в Хомсе, говорил мне, что такой боевой манёвр называется бомбометание с кабрирования. В этот момент меня поразило то, что за нами в колонне, в походном порядке, стояла батарея счетверённых зенитных пулемётов. А главное, она бездействовала. После того, как в очередной раз пронесло, и бомбы легли где-то в метрах двухстах от нас, не причинив особого вреда, я кинулся к Усаме.
  - Подполковник Усама! Ну почему до сих пор зенитные установки не заняли боевого порядка?
  - А откуда я знаю? Они мне не подчинены! - был его ответ. - И какой у них должен быть боевой порядок, я не знаю?
  - Прикажи им развернуться! Все приданные и поддерживающие подразделения подчинены тебе! Ты, как старший начальник, передай им команду: "К бою!" Офицер, командир батареи, знает, что делать!
  Мои скромные военные познания подсказывали, что после такой команды шестёрка ЗПУ должна занять боевой порядок в виде шестиугольника, вокруг ТПУ, то есть вокруг нас.
  Усама, без энтузиазма, отправил бойца к зенитчикам. А когда через несколько минут истребители противника вновь появились в небе перед нами, то они были встречены плотным заградительным огнём зенитных пулемётов и отвернули.
  - Слава Аллаху, и на этот раз пронесло, - подумалось с облегчением. То, что могут ранить или убить - в это не хотелось ни верить, ни думать.
  А между тем, один танк, без признаков жизни стоявший перед нами, завёлся и ствол его пушки, качнувшись, остановился в направлении ДОСа. Подумалось, сейчас они разнесут его на кусочки. Первый выстрел попал в бетонную стену, слегка поцарапав её. Второй тоже ничего не изменил. Но третий, мне показалось, влетел точно в амбразуру. Невольно подумал, что же ты десяток минут назад не прикрыл своего брата-танкиста? Отслеживая стрельбу из танка, видел каски противника. Сейчас я думаю, что они были надеты на макеты израильских солдат. Уж очень как-то регулярно они появлялись и исчезали. Но в те минуты, я думал, что это реальные солдаты супостата.
  Вернувшись к машине, отдал зампотеху бинокль. По радиосвязи услышал, что командир взвода Мухаммед сообщает ротному, что на своём танке добрался до окраины Кунейтры. Подумал, что это, видимо, тот самый взводный, который родом из этого города. Командир роты передал сообщение комбату, а от него, это такое нужное, такое долгожданное сообщение было озвучено устами подполковника Усамы и передано в штаб дивизии. Мне в тот момент показалось, что доклад, которого несколько дней ждали все солдаты и командиры сирийской армии, все жители страны, был существенно им откорректирован, качественно и количественно.
  В ходе боя время летит несказанно быстро. С момента, когда мы расстались с Зыковым, пролетело часов пять.
  - Усама! Где советник? Жив ли он? - обратился я к зампотеху.
  - Только что на связи был начальник штаба, который сообщил, что отправился к комбригу, танк которого подбит. С ним и твой Анатолий.
  - Но в бинокль его увидеть можно?
  - Думаю, вряд ли.
  В этом бою комбриг подполковник Субхи был легко ранен и сменил три танка. Это и немудрено. Перед самым выходом из района сосредоточения, района Телль Аш-Шамс, мы с подполковником Зыковым подошли к командирскому танку.
  - Субхи, - обратился к нему Анатолий. - Мы с Владимúром идём с вами до государственной границы. Скажите, где нам разместиться?
  - Садитесь в БРДМ, там мой передовой КП. В танке места нет!
  Мне очень не хотелось, чтобы нас разместили в танке. По одной лишь причине - на нём были укреплены два флага. Один государственный, другой - Лиги арабских государств, поэтому его решение было воспринято нами как правильное. В БРДМе комбрига, обозначенного также двумя стягами, расположились четыре офицера и шесть сержантов и солдат. Полный комплект.
  - Как селёдок в бочке! - невольно воскликнул я. - А флаги и антенны? Это же любому понятно, что здесь пункт управления! Я сюда не сяду! - решительно заявил своему шефу.
  - Ты прав, курсант Владимúр, - сказал Анатолий, как-то тепло, по-отечески, делая ударение в моём имени на последнем слоге так, как это делали сирийцы.
  Комбриг, услышав, что и там нет места, отправил нас к начальнику штаба Мухаммеду, подавая своему механику-водителю команду: "Вперёд!".
  Начальник штаба посадил советника к себе, а меня в БРДМ, где расположился тыловой пункт управления. Поэтому, когда я услышал, что комбриг поменял три танка, нисколько не удивился. Своими флагами и антеннами он раскрывал нахождение пунктов управления, которые по непреложному закону войны, подлежат уничтожению в первую очередь. А зная о его привычке придерживаться правила "Делай как я!" и требовать от подчинённых следовать его примеру, нисколько не поразился тому, что танк комбрига оказался в первой линии батальона первого эшелона. За ним неотступно следовал тот БРДМ, автомобиль "Татра" с его телохранителями. Поэтому его танк, броневик и грузовик с личной охраной, были поражены огнём противника уже в дебюте боя.
  Зыкову пришлось нелегко. Подразделения первого эшелона, исчерпав свои наступательные возможности, встали, и начштаба получил приказ, лично, ввести в бой второй эшелон, поэтому его танк, стремительно, оторвавшись от нас, вышел на рубеж ввода в бой батальона второго эшелона. Сложность заключалась в том, что батальон прибыл из Гвардии президента и вошел в состав бригады сутки назад, а с его командиром познакомились только накануне наступления. После этого, НШ помчался к подбитому танку и БРДМу комбрига. Подобрав тяжело раненых офицеров, продолжал руководить подразделениями бригады. Командир разведроты, старший лейтенант Рыдван, умер у Анатолия на руках. Все манёвры и передвижения танка он вынес стоя на одной ноге, находясь на месте наводчика. Но ему было бы значительно тяжелей, если бы он не осознавал, что он не одинок, что где-то рядом с ним переводчик, о благополучии которого он по мере возможности наводил справки у НШ Мухаммеда. Об этом он сказал мне поздно ночью, когда мы, наконец, увиделись.
  Сложилось так, что в танковую бригаду, я прибыл за две недели до войны. До этого трудился на строительстве танкоремонтного завода в городе Хомсе вместе с экспертом Фадеевым. У моего предшественника Михаила Евдокимова закончился контракт, и он благополучно убыл в Союз накануне Октябрьской войны. За полмесяца невозможно освоиться на новом месте в коллективе специалистов бригады. Как переводчику, мне было трудно приспособиться к языку и манерам общения комбрига, поэтому шестого октября, когда началась артподготовка, комбриг Субхи нам заявил:
  - Началась война! Анатолий! Все специалисты убывают в штаб дивизии! Ты остаёшься со мной, с переводчиком! Владимúр - новичок! Меня плохо понимает! С тобой будет сирийский переводчик Надим!
  Двое суток мы просидели в бункере КП 3-й бронетанковой дивизии. Восьмого октября нам было предложено вернуться в бригаду, так как она ещё не вводилась в бой. Встреча с Анатолием Ивановичем была весьма трогательной.
  - Я чувствовал себя одиноким, не с кем поговорить. Все офицеры заняты подготовкой к бою. А Надим всё время ныл, заявляя, что он не хочет идти в бой, не желает рисковать своей жизнью, - пожаловался он нам при встрече.
  Того парня можно было понять. Он жил в нищете. Ютился в маленькой комнатушке с двумя детьми и получал гроши. Погибать за высокие идеалы он был не намерен. Услышав такое невесёлое повествование, я заявил ему, что если вопрос встанет идти в бой, то я иду с ним. Найти веский аргумент для комбрига труда не составило. Я увидел, с какой радостью это воспринял коллега - Надим, как морально воспрял мой шеф Анатолий.
  Ранним утром, 9 октября, мы попрощались с членами нашего коллектива. Это были: Григорий Савчук, Иван Грицун, Николай Власенко, Николай Бабич и Надим. Нам предстояло идти в бой, они убывали на КП дивизии.
  Пришли к комбригу Субхи. Подполковник с биноклем осматривал полосу предстоящих действий. Настроен он был оптимистично, ощущение было такое, что наконец-то получен долгожданный приказ. Сегодня или никогда! Только виктория! Никаких сомнений и грустных мыслей. Ему мы были не нужны. Для него мы были обузой в предстоящем бою, поэтому он отправил нас к НШ - Мухаммеду.
   Вот так, я - курсант, военный переводчик, после двухгодичной учёбы в Военном институте иностранных языков прибывший в Сирию пополнять и совершенствовать свои знания в арабском языке, нежданно-негаданно оказался в фокусе решающих боевых действий, имевших место 9 октября 1973 года на Голанских высотах, в составе 81-й танковой бригады, перед которой стояла задача - прорвать оборону противника и взять Кунейтру.
  Начало смеркаться. Усама дал команду водителю возвращаться в исходный район на гору Телль ащ-Щамс. Обратный путь был нелёгким. По нам била тяжёлая артиллерия. И в этот раз обошлось без проблем. В сумерках вернулись на утренние позиции, откуда вышли в бой. Выйдя из машины, пошёл на КП. Кругом суровые незнакомые лица. Увидел на входе в бункер рядового, на лице которого было написано, что он переводчик.
  - "Птицы садятся среди себе подобных", - буркнул я ему, прежде чем обменяться репликами приветствия. По-русски, она звучит как рыбак рыбака видит издалека.
  - Садык! (Друг! - ар. яз.) - обратился я к нему. - Я из 81-й танковой бригады. Ты не видел здесь моего шефа, русского хабира Анатолия?
  - Не видел и не знаю такого, - произнёс он мне сухо по-русски.
  - А ты кто такой? - насторожился он.
  - Я русский переводчик! Утром из этого убежища мы ушли в наступление.
  - А ты Абдуррахмана знаешь? - обратился он ко мне.
  - Да. Это переводчик из нашей дивизии.
  - Так это мой двоюродный брат. Как он? Жив?
  - Конечно, жив! Я видел его вчера в штабе! - обрадовал я родственника.
  После этого короткого разговора, попрощавшись, я зашагал в темноту к своей машине. Не успев пройти и сотню шагов, как был остановлен автоматчиками. Судя по говору, ребята были из сельской местности восточных районов Сирии.
  - Стой! - остановили они меня. - Ты кто такой?
  - Я русский переводчик!
  - Смотри, - сказал один из них. - Бледнолицый, скорее всего еврейский лётчик, а как по-нашему говорит!
  - Ты арестован! - сказал второй и дослал патрон в патронник своего АКМ.
  Их бдительность объяснима. В этот день были сбиты десятки самолётов Израиля, чему я был свидетелем. Невольно вспомнил рассказ моего старшего коллеги, арабиста, Валерия Киселёва, который со своим советником - полковником Саламовым, работал в Египте в 16-й пехотной дивизии. В 1969 году, в районе Бахр аль-Бакр, они были пленены толпой сельских жителей по подозрению в том, что они израильские лётчики со сбитых самолётов. Спасло их хорошее знание египетского диалекта Валерием и случайное появление египетского офицера, который их знал лично. По сравнению с их ситуацией, я был в более лёгком положении.
  - Дружище! Не нажимай на спусковой крючок, а веди меня в штаб! - обратился я к наиболее агрессивному из них.
  Не доходя несколько десятков шагов до входа в убежище, крикнул:
  - Эй! Мухаммед! Тут какие-то ребята меня арестовали! Скажи им, кто я!
  Мухаммед крикнул им, что я русский переводчик, которого он знает. Его слова возымели своё действие. Пожелав другу спокойной ночи и получив от него такое же пожелание, я без приключений добрался до своего БРДМ.
  С шефом встретился около полуночи. Расцеловались, на глазах слёзы. Он как-то сразу постарел, курил сигарету за сигаретой, хотя до этого я никогда не видел его курящим. От него узнал, что бригада, не имея поддержки и подкреплений, отошла. Из боя вышла лишь пятая часть. Глубокой ночью мы добрались до штаба дивизии. Здесь меня радостно приветствовал мой друг, Виктор Адонин, переводчик советника комдива, которому я вкратце рассказал о своих приключениях, сообщил о неудаче.
  - Да не может такого быть! А мы тут в воздух кепки и береты бросали, кричали дружно "Ура!", когда поступило сообщение о том, что батальон вошёл в Кунейтру, посчитав, что город взят!
  - Нет, Витя. К сожалению, не удалось!
  - Рад, что вы вернулись. В другой бригаде советник, подполковник Головкин, пропал без вести.
  - А переводчик? - спросил я его.
  - С ним никого не было из наших переводчиков. Спецы говорят, что он сел в танк к комбату. После боя все, кто был в этом танке, с комбатом, вернулись живыми, сообщив, что танк был уничтожен. На нейтральной полосе от него остался лишь остов, так как взорвался боекомплект.
  Невольно вспомнил, что когда принимал своё добровольное решение не оставлять Анатолия одного, прежде всего думал, что нельзя идти в бой одному, будучи чужим среди своих. И кто его знает, как бы распорядилась судьба, если бы мой шеф Зыков А.И. остался с Надимом. Не хочу думать о том, что его могли пристрелить свои как невольного свидетеля трусливых или неумелых действий. Но сегодня, когда прошло более сорока лет с той войны, когда был Южный Йемен, с его гражданской войной, где героически погиб полковник Гвилава от рук замполита пехотной бригады, когда был Афганистан, где от рук "своих афганских друзей" погиб не один советник с переводчиком, - вполне допускаю, что в той ситуации, при ином сценарии, его могли физически уничтожить, как свидетеля, как инспектора, как соглядатая, поскольку в нём, как грамотном советнике, никто 9 октября не нуждался. Мне кажется, мы были с ним заложниками текущих обстоятельств, тех непростых отношений, которые сложились в сирийской армии между офицерами, командирами бригад и батальонов, с одной стороны, и советскими офицерами - их советниками, - с другой.
  Октябрьская война 1973 года мало что изменила в этих отношениях. Какому боевому командиру нужен куратор, следящий за правильной эксплуатацией боевой техники советского производства, за грамотными тактическими и оперативно-тактическими действиями командиров подразделений и частей? Большинство командиров батальонного и бригадного звена, как мне кажется, считало для себя оскорбительным присутствие советника. Официально свою позицию они не объявляли, так как нужно было выступать против политического решения руководства страны, которое подписывало контракты с Советским Союзом, продажа оружия, согласно которым, обусловливалась присутствием советнической структуры. Каждый год, оформлялся документ-заявка на советников, в котором сирийский командир мог только попросить заменить неугодного или не понравившегося ему советского консультанта. Но чтобы заявить, что мне не нужен советник, нужно было иметь особые заслуги или особые отношения с верховным главнокомандующим, президентом страны - Хафезом Асадом. Иным образом складывались отношения в учебных заведениях, частях и подразделениях армии. Здесь трудились консультанты и преподаватели, профессоры - асы в своём деле. Они каждый день были в работе. Их почитали и уважали, у них учились искусству воевать, навыкам преподавания. А в боевых частях советник был незаменим лишь при подготовке учений, проведении тактических, тактико-строевых занятий.
  Поэтому, когда в июле 1974 года, было достигнуто соглашение о разводе войск и израильские части покинули захваченные в этой и предыдущей войне некоторые территории на Голанских высотах, появилась надежда найти разбитый танк, в котором погиб подполковник Головкин В.Н. Остов не нашли, а нашли хорошо сохранившийся танк, где боекомплект не взрывался. Как он пропал без вести, как погиб, осталось для нас тайной, покрытой мраком.
  В конце июля я возвратился из Сирии. За участие в описанных мною событиях был награждён медалью "За боевые заслуги", как все военные советники и специалисты, оказавшиеся на территории Сирии, сирийскими орденами "За храбрость" и "6 Октября".
  Через пятнадцать лет, Указом президента Горбачёва, мне было присвоено звание воина-интернационалиста за участие в Октябрьской войне 1973 года. Вручены нагрудный знак и Грамота, в которой указано, что награждается Поликанов В.Ф. за выполнение интернационального долга в... Афганистане?
  " Как будто, Абу Зейд, ты не был на той войне!" - гласит арабская пословица.
  Начиная с момента возвращения на КП дивизии, делалось и предпринималось всё для того, чтобы мы не рассказывали о том, что были на поле боя под Эль-Кунейтрой как сирийцами, так и нашим командованием в Сирии и в Советском Союзе. После того боя командир бригады и начальник штаба были уволены из Вооруженных сил. А новое командование относилось к нам как к советникам, на которых ложится часть вины за неудачи военной кампании 1973 года на Голанских высотах.
  После Октябрьской войны прошло более 40 лет. Не надеюсь, что пятидесятилетнюю дату Октябрьской войны Сирия, разрушенная сегодня гражданской войной, будет отмечать как знаменательное событие, но я мечтаю побывать в Эль-Кунейтре. Хочу понять, почему её окрестили "Голанской невестой" и посетить уцелевшие достопримечательности. Ведь прибыл в эту страну 9 апреля 1973 года, трудился в две смены, без выходных, сначала в 21-й механизированной бригаде, личный состав которой по ускоренной программе осваивал новые БМП, затем - война, работа в танковой бригаде и послевоенное противостояние. Культурно-развлекательных программ на нашу долю не выпало. Но у нас было огромное желание учить язык, осваивать избранную профессию.
  Опыт, приобретённый в Октябрьской войне 1973 года, помог выжить и пережить другие драматические события в Ливии, Йемене, Ираке. Но тогда невозможно было их предвидеть. Ещё вся жизнь была впереди, а за плечами - чуть более 20 лет! Предстояли ещё годы учёбы, прерванные драматическими событиями на Ближнем Востоке, в которых нам, в большинстве своём вчерашним школьникам, курсантам, была уготована роль переводчиков войны.
  Летом 1974 года в звании младшего лейтенанта я вернулся в Москву и продолжил учёбу. За два года предстояло освоить трёхгодичную программу, устроить личную жизнь, чтобы уже через три года вновь оказаться в гуще военных событий в другой арабской стране - Ливии.
  
  Сегодня Сирия являет собой оплот стойкости и противодействия, примером для других, кто полон решимости защищать свой дом, свою Родину. Уверен, мой ратный труд, работа моих коллег, всех поколений военных специалистов способствовали укреплению её обороноспособности.
  Помню всегда, что в тот день, 9 октября 1973 года, я совершил смелый поступок - будучи переводчиком-новичком, курсантом, по своей воле пошёл в бой вместо сирийского коллеги и, благодаря такому решению, мы с подполковником Зыковым Анатолием Ивановичем живыми вернулись из боя.
  Сегодня, когда Россия пришла на помощь Сирии, мой рассказ, может быть, кому-то сослужит добрую службу, поможет избежать ошибок, цена которым - жизнь!
  
  Военный переводчик-арабист, выпускник ВИИЯ 1976 года
  Владимир Поликанов
Оценка: 4.22*5  Ваша оценка:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на ArtOfWar материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email artofwar.ru@mail.ru
(с) ArtOfWar, 1998-2023